|
К оглавлению
- Номер страницы после текста на странице.
ГЛАВА VII
В эпоху средних веков силы человеческие были как бы внутренне духовно сосредоточены,
но не были достаточно внешне проявлены. Но средневековье кончилось средневековым
христианским Ренессансом, в котором западноевропейская культура достигла высочайшей
точки своего развития. Я имею в виду ранний Ренессанс мистической Италии, в начале
которого заложены пророчества Иохима из Флориды, святость Франциска Ассизского,
гениальность Данте. Это христианское средневековое Возрождение, с которым связана
живопись Джотто и все течение начального периода Итальянского искусства. Это вообще
один из самых необычайных моментов западноевропейской духовной культуры. В нем
была поставлена великая задача чисто христианского возрождения и положена основа
чисто христианского гуманизма, отличного от того гуманизма новой истории, который
начинается позже. Этот христианский гуманизм стоит выше всего того, что дала нам
духовная культура Западной Европы. Весь средневековый замысел религиозной культуры,
быть может, величайший замысел в истории по своей глубине, по своему универсальному
размаху, по взлету мечты, с которой была связана эта культура, претендовавшая
создать Царство Божье на земле в величайшей красоте, какую только видел мир, в
которой было уже частичное возвращение к античным основам, потому что всякое возрождение
есть возвращение к греческим источникам культуры,— этот величайший замысел религиозной
культуры не удался, и средневековое Царство Божье не осуществилось и не могло
осуществиться. Величайшие достижения этого христианского Ренессанса были необычайны,
потому что необычайна была святость Св. Франциска Ассизского и гениальность Данте,
но это был творческий духовный опыт, после которого выяснилось, что человечество
не могло идти тем путем, который был предуказан всем средневековым сознанием.
Дальнейший путь был отпадением и отхождением от этой средневековой культуры. Это
был иной путь, на котором
100
осуществлялся не христианский Ренессанс, а во многом антихристианский. В Ренессансе
действовал и христианский гуманизм раннего периода, и гуманизм антихристианский.
Это-центральная тема всей философии истории, тема о судьбе человека. Это — один
из решающих моментов в судьбе человека. Средневековое сознание заключало в себе
какие-то дефекты, недостатки, которые должны были раскрыться в конце средневековья
и начале нового времени. В чем же заключается ущербность этой средневековой идеи
Царства Божия, в силу которой средневековье должно было прийти к концу, не могла
увенчаться успехом теократическая культура и должна была прийти к внутреннему
надлому и краху, должна была кончиться история средневековья и начаться история
нового человека, в которой появился дух, ведущий борьбу с духом средневековья?
Я думаю, что недостаточность средневекового сознания прежде всего заключается
в том, что не была раскрыта настоящим образом свободная, творческая сила человека
и человек, в средневековом мире, не был отпущен на свободу для свободного, творческого
дела, для свободного созидания культуры, не были в этом смысле испытаны в свободе
те духовные силы человека, которые были выкованы христианством и христианским
средневековым периодом истории. Средневековая аскетика укрепила человеческие силы,
но силы эти не были отпущены для испытания в свободном творчестве культуры. Выяснилось,
что принудительное осуществление Царства Божия —невозможно; принудительно без
согласия, без участия свободных, автономных человеческих сил не может быть создано
Царство Божье. Для религиозной культуры в мире необходимо было откровение человеческих
сил, человеческого творчества, чтобы человек, пройдя через этот трудный период
трагического испытания на свободе своих сил, пришел наконец к высшим формам религиозного
сознания, чтобы мог он автономно создать теономическую культуру и приложить творческие
свои силы для создания Царства Божья. Опыт новой истории есть не что иное, как
опыт свободного раскрытия человеческих сил. Неизбежно было явление в истории гуманизма
нового европейского человека, для того чтобы по-настоящему была испытана творческая
свобода человека. Средневековье, сосредоточив и дисциплинировав духовные силы
человека, вместе с тем связывало^их. Оно держало их в подчинении духовному центру,
оно централизовало всю человеческую культуру. Это подчинение было во всем складе
средневековой культуры. На заре нового времени произошла децентрализация, были
отпущены на свободу творческие силы человека. И вот шипучая пора этих творческих
сил и создала то, что мы называем Ренессансом, последствия которого про-
101
должаются и до XIX века. Вся новая история есть ренессансный период истории.
Этот исторический период стоит под знаком отпущения на свободу творческих сил
человека, духовной децентрализации, отрыванья от духовного центра, дифференциации
всех сфер общественной и культурной жизни, когда все области человеческой культуры
становятся автономными. Автономной является наука, искусство, государственная
жизнь, экономическая жизнь, вся общественность и вся культура. Этот процесс дифференциации
и автоно-мизации и есть то, что называется секуляризацией человеческой культуры.
Была секуляризирована даже религия. Искусство и познание, государство и общество
в новое время пошли секуляризованными путями. Все сферы общественной и культурной
жизни перестают быть связанными и становятся свободными. Это — характерная особенность
всей новой истории. Переход от средневековой истории к новой означает некоторый
поворот от Божьего к человеческому, от Божьей глубины, от сосредоточенности внутри,
от ядра духовного вовне, во внешнее культурное выявление. Этот поворот от духовной
глубины, с которой были связаны человеческие силы, к которой они были внутренне
прикреплены, есть не только освобождение человеческих сил, но есть также переход
на поверхность человеческой жизни, из глубины на периферию, переход от средневековой
религиозной культуры к светской культуре, когда центр тяжести из Божьей глубины
переносится в чисто человеческое творчество. Духовная связь с центром жизни начинает
все более и более слабеть. Вся новая история есть прохождение европейским человеком
пути, все более отдаляющегося от духовного центра, пути свободного испытания творческих
сил человека.
Буркхарт говорит, что в эпоху Возрождения произошло открытие человека, открытие
индивидуума. Но что означает это открытие человека? Вернее сказать, что внутренний
человек был открыт в эпоху средневековья, поскольку тогда происходила внутренняя
духовная работа, поскольку человек стоял тогда в центре христианской веры и христианского
миросозерцания, но отношение к человеку было совершенно иное, чем в эпоху Возрождения.
Эпоха Возрождения вновь открывает природного человека, в то время как христианство,
с момента своего явления в мир, открыло духовного человека, нового Адама, в отличие
от ветхого Адама дохристианского мира. Христианство объявило борьбу природному
человеку, борьбу с низкими стихиями во имя духовного выковывания человеческой
личности, во имя искупления человека. Средневековое христианство природного человека
связало, оно сковало силы человеческие, отвратило человека от при-
102
роды в нем самом и от природы в окружающем мире. Природа в средние века была
закрыта. Обращенность к природе была одной из основ античной жизни, она была связана
с природой очень глубоко. Поэтому обращение к природе нового человека было связано
с обращением к античности. Ренессанс есть не что иное, как обращение человека
к природе и обращение его к античности. Это обращение к природным основам человеческой
жизни, это раскрывание творческих сил в природной сфере создает подпочву гуманизма.
Гуманистическое сознание, которое было порождено этим двояким обращением к античности
и к природе, это гуманистическое сознание повернуло человека от духовного человека
к природному человеку. Оно развязало природные человеческие силы и вместе с тем
разорвало связь с духовным центром, оторвало природного человека от духовного
человека. Это обращение к природным своим силам, это раскрытие нового сознания
на этой почве, создает юношескую уверенность человека в себе, в своих творческих
возможностях. Силы человека безграничны, и нет границ человеческому творчеству
в искусстве и в познании, в его государственной и общественной жизни. Человек
новой истории переживает свой медовый месяц. Он ощущает освобожденность своих
сил и глубочайшую связь с непосредственной природной жизнью и с античностью, которая
была с природой связана. Замечательно, что именно в Италии, где произошел расцвет
творческих свободных человеческих сил, не было прямого восстания против христианства.
В Италии, в сущности, всегда сохранялась связь с античностью через Рим, никогда
не терялись связи с ней и античность не была чужда всей Итальянской истории. В
Итальянском Ренессансе не происходило разрыва с католической церковью, было странное
сосуществование с католической верой. Это сосуществование заходило так далеко,
что папы являются покровителями Ренессанса. Ренессансный дух проявляется с необычайной
силой в Ватикане. С этой стороны происходит обогащение самого католичества. Этим
отличается темперамент романских народов от северного темперамента германских
народов, который в конце концов привел к протестантскому восстанию. Темперамент
итальянский и вообще романский, со своей эстетической привязанностью к культу,
не приводил к такому революционному восстанию. Там было скорее положительное творчество,
чем восстание против религиозного и духовного прошлого.
В чем же заключается самая сущность обращения к природе и к античности? Это
обращение было исканием совершенных форм во всех сферах человеческого творчества.
Та-
103
кое формальное начало в человеческом творчестве есть всегда ренессансное обращение
к античности. Я не раз уже говорил о том, что для всего склада эллинской культуры
существенно преобладание формы, которая достигает имманентного совершенства. Всякая
попытка оформления мысли, художественного творчества, государственной и правовой
жизни есть обращение к античности. Я думаю, что уже в патриотической мысли, поскольку
в ней было обращение к Платону и Аристотелю, было оформление христианского духовного
содержания эллинскими идеями. Но несоизмеримо могущественнее было обращение к
античным формам на заре новых времен. Это искание новых совершенных форм носит
двоякий характер. Обращаются прямо к античному искусству, к античной философии,
к античному государству. С другой стороны, происходит искание совершенных форм
в самой природе. Ренессанс так повернул человека к природе, что направил его творческие
искания в сторону раскрытия совершенных форм в самой природе и через природу.
Предрешают направления искусства искания источника совершенства в совершенных
формах самой природы. Все искусство Ренессанса учится совершенству форм у природы,
как учится и у античного искусства. В этом — глубочайшая сущность ренессансного
духа. Это было искажением совершенных форм для нового духа, прошедшего через средневековую
историю, духа, не похожего на дух античный, но по-новому обратившегося к античному
искусству, античному познанию, античному государству, ко всем формам античной
жизни. В Ренессансе произошло бурное и страстное столкновение нового духовного
содержания христианской жизни, которое возрастало на протяжении всех средних веков,
столкновение человеческой души, заболевшей тоской по иному, трансцендентному миру
и не способной уже удовлетвориться этим миром, с вечно возрождающимися и возрождающими
античными формами. То была душа, заболевшая жаждой искупления и приобщения к тайне
искупления, которой не знает античный мир, душа, отравленная христианским сознанием
греха, христианской раздвоенностью между двумя мирами, не способная удовлетвориться
формами природной жизни и культурной жизни античного мира. На Ренессанс наложила
свою печать эта двойственность сознания, унаследованная от опыта средневековья
со всеми его раздвоениями на Бога и дьявола, на небо и землю, на дух и плоть,-в
нем сочетается христианское трансцендентное сознание, разрывающее все грани с
имманентным сознанием античного натурализма Весь Ренессанс ни на одно мгновенье
не был цельным, не мог быть возвратом к язычеству. Весь Ренессанс, основанный
на бурном столкновении языческих и христиан-
104
ских начал человеческой природы, как вечных начал, имманентных и трансцендентных,
был необычайно сложен. Все это опровергает старое мнение, что Ренессанс был Возрождением
язычества, что в Ренессансе возродилась языческая радость жизни, обращенная к
природной жизни, что с христианскими началами ренессансный человек окончательно
разорвал и вся эпоха эта была окрашена в какой-то единый цвет. Культурные историки
теперь признают, что Ренессанс является бурным столкновением двух начал, что в
нем сильны и начала языческие, и начала христианские. Это особенно ясно можно
видеть по автобиографии Бенвенутто Челлини, который оставил замечательный памятник
об эпохе Ренессанса. Бенвенутто Челлини может быть назван язычником XVI века;
он совершает самые ужасные преступления, характерные для его века, он кладет печать
на свое время. Но этот же Бенвенутто Челлини остается христианином. В замке св.
Ангела его посещает религиозное видение. Если это верно для Бенвенутто Челлини,
жившего в поздний период Ренессанса, наиболее удалившегося от средневековых христианских
начал, то это еще более верно для более ранних стадий христианства. Все люди Кватроченто
характеризуются такого рода раздвоенностью. Ренессанс обнаруживает невозможность
в христианский период истории классического совершенства форм и классической ясности.
Для духа христианского, для которого разверзлись небеса, раздвинулись грани мира,
для которого жизнь не может быть имманентно замкнутой, в этом мире невозможно
достижение совершенных форм, тех совершенных форм, которых, на вершине своей,
удалось достигнуть древнему эллинскому миру, который создал образ земного эдема,
совершенной красоты земной жизни. Это было возможно всего только раз во всемирной
истории. И в истории христианской бывают попытки возрождения и возврата, есть
тоска по эллинской красоте, но в христианском мире невозможно уже на веки веков
это достижение красоты и это достижение ясности и цельности духа, потому что разорванность,
которую вносит христианское сознание между земной и небесной жизнью, между жизнью
временной и вечной, между имманентно замкнутым и трансцендентно-бесконечным миром
— непреодолима в пределах земной истории, земной культуры.
Христианство создает тип культуры, тип •творчества, в котором все достижения
символичны. Так, искусство христианского мира, по природе своей, не классично,
оно символично, но символические достижения всегда бывают несовершенны и никогда
не обладают ясностью, ибо символическое достижение предполагает такую форму, которая
является знаком существования чего-то совершенного лишь за пределами данно-
105
го земного достижения. Символ есть мост, переброшенный между двумя мирами,
он говорит о том, что совершенная форма достижима лишь за какой-то гранью, но
недостижима в этом замкнутом круге мировой жизни. Эта недостижимость совершенства
формы очень чувствуется в центральный период Ренессанса — Кватроченто. Этот период
великих исканий отличается несовершенством форм. Это несовершенство земной формы
говорит о неземном совершенстве. Искусство не создает совершенства, а говорит
о тоске по совершенству и символически эту тоску изображает. И это характерно
для всего склада христианской культуры. Если взять различие между архитектурой
готической и классической, то это будет особенно ясно. В то время как классическая
архитектура достигает здесь законченного совершенства, как купол Пантеона, готическая
архитектура, по существу, несовершенна и к совершенству формы не стремится. Она
вся вытягивается в какой-то тоске и томлении к небесам и говорит, что лишь там,
в небесах, возможно достижение совершенства, здесь же возможно не достижение,
а лишь томление, страстная по нем тоска. Эта невозможность составляет характерную
особенность и всей христианской культуры. Христианская культура, по своей природе,
не может быть завершена. Она обозначает начало вечного искания, томления, вытягивания
вверх и лишь символическое отображение того, что за этими пределами возможно.
Эта раздвоенность христианской и языческой души достигает наиболее острого и наиболее
прекрасного своего выражения в творчестве величайшего художника Кватроченто —
Ботичелли. В искусстве Ботичелли эта раздвоенность ренессансного человека, это
столкновение языческих и христианских начал достигает особенной напряженности.
Весь творческий путь Ботичелли кончился тем, что он пошел за Савана-ролой,—он
пережил трагедию, подобную Гоголю, когда тот сжег, под влиянием о. Матвея, свои
рукописи. В творчестве Ботичелли чувствуется невозможность достижения совершенных
форм в искусстве христианской души, чувствуется болезненный надлом христианской
души, неудача в достижениях культурного творчества. О Ботичелли говорили, что
его Венеры покинули землю, а Мадонны покинули небо. Эта невозможность пребывания
на земле совершенного образа Мадонны составляет характерную черту духа Ботичелли,
в этом главная тоска его. Для меня искусство Ботичелли является самым прекрасным
и в то же время научающим тому, что Возрождение должно было претерпеть внутреннюю
неудачу. Может быть, сущность и величие Возрождения именно в том, что Возрождение
не удалось и удаться не могло, потому что невозможно античное, языческое Возрождение,
невозможно
106
Возрождение совершенных земных форм в христианском мире. Для этого мира неизбежно
искание совершенных форм и обращение к античным формам, но так же неизбежно и
глубочайшее разочарование в осуществимости этих форм здесь. Имманентное осуществление
совершенства в культурном творчестве невозможно в христианский период истории.
Неудача Возрождения и есть, быть может, величайшее его достижение, потому что
в этой неудаче осуществляется величайшая красота в творчестве. В раздвоенных образах
Кватроченто достигается пубокое познание судьбы человека в христианский период
истории и дается великий опыт того, в каких пределах воз-ложна игра творческих
сил человека, принадлежащего к хри-ланскому периоду мировой истории. После явления
Христа, после дела искупления, невозможно уже осуществление твор-ва в формах античного
имманентного совершенства. На это могут возразить, что в Чинквеченто было достигнуто
большее совершенство форм. В искусстве Микель Анджело и Рафаеля будто бы достигается
настоящее совершенство. Но изумительна судьба этой вершины совершенства итальянского
искусства XVI века: это достижение высшей точки в искусстве Рафаеля было началом
падения Ренессанса. Уже в Рафаеле, в творчестве которого достигается совершенство
композиции, начинается внутреннее обездушивание. В нем нет того внутреннего трепета,
который чувствуется в искусстве Кватроченто. После искусства Квинквеченто начинается
болонская школа и школа барокко, которые обозначают отцветание Ренессанса. Обращение
к былым творческим эпохам обыкновенно ведет к тому, что они не просто повторяются,
но происходит преломление старых и вечных начал в новых началах. В эпоху Ренессанса
произошло не простое повторение, не простой возврат к античному творчеству, а
произошло своеобразное преломление античных форм в новом духе, в новом содержании,
изменившее все результаты. В конце концов, сходство между античным и ренессансным
преувеличено. Совершенства античного в искусстве Ренессанса нет, так как вообще
никогда ничто не повторяется. Платонизм эпохи Возрождения очень мало походит на
античный платонизм. Как в области искусства, так и в области создания искусственных
форм государственности, в которых не повторяется ничего похожего на формы античные.
Это —обман внешнего сходства, в действительности же вся творческая культура эпохи
Возрождения гораздо менее совершенна, чем творческая культура периода расцвета
эллинской культуры, никогда, быть может, не превзойденная в человеческой истории
и вместе с тем гораздо более богатая своими исканиями и гораздо более сложная,
чем более простая и целостная культура греческая.
107
Внутренний дух новой истории, дух, вдохновлявший Ренессанс и продолжавший
вдохновлять весь Ренессансный период не только XV и XVI века, но и всей новой
истории, только теперь приходит к концу. Дух этот есть гуманизм, и он лег в основу
всего нового миросозерцания. Началась новая гуманистическая эра. Началось Возрождение
не только в Италии, но и вообще в Европе. Одним из величайших проявлений Ренессанса
должно быть признано творчество Шекспира. Это было обнаружение той свободной игры
творческих человеческих сил, которое началось после того, как человеческие силы
были отпущены на свободу. Ренессанс повторяется во всех европейских странах, но
величайший расцвет его совершенства в Италии. Гуманизм представляет собой закваску
новой истории.— Понять новый гуманистический дух - значит понять самое существо
новой истории, значит понять всю судьбу человека в новой истории, понять неотвратимость
тех испытаний, которые человек переживает в новой истории, до нашего времени,
осмыслить и объяснить эти испытания. Я думаю, что в самой первооснове гуманизма
заложено было глубокое противоречие, раскрыть которое и составляет тему философии
новой истории. Все неудачи новой истории, неудачи в человеческой судьбе, которые
подстерегали человеческую свободу, которые отравляли радость творчества, все горькие
разочарования, которые мы переживаем до ньшешнего дня, основаны на этом коренном
противоречии. Что же это за противоречие?
Гуманизм, по своему смыслу и уже по самому своему наименованию, означает вознесение
человека, постановку человека в центре, восстание человека, его утверждение и
раскрытие. Это-одна сторона гуманизма. Гуманизм, говорят, раскрыл человеческую
индивидуальность, дал ей полный ход, освободил от той подавленности, которая была
в средневековой жизни, направил ее по свободным путям самоутверждения и творчества.
Но в гуманизме есть начало и прямо противоположное. В гуманизме есть основание
не только для вознесения человека, не только для раскрытия творческих сил человека,
но и для принижения, для иссякания творчества, для ослабления человека, потому
что гуманизм, обратив в эпоху Ренессанса человека к природе, перенес центр тяжести
человеческой личности изнутри на периферию; он оторвал природного человека от
духовного, он дал свободу творческого развития природному человеку, удалившись
от внутреннего смысла жизни, оторвавшись от божественного центра жизни, от глубочайших
основ самой природы человека. Что человек есть образ и подобие Божье, что человек
есть отображение Божьего существа, гуманизм это отрицает. Гуманизм, в преобладающей
своей форме, утверждает, что человеческая при-
108
рода есть образ и подобие не божественной природы, а природы мировой, что
он есть природное существо, дитя мира, дитя природы, созданное природной необходимостью,
плоть от плоти и кровь от крови природного мира и поэтому разделяющий ее ограниченность
и все болезни и дефекты, заложенные природном существовании. Таким образом, гуманизм
не только утверждал самонадеянность человека, не только возносил человека, но
и принижал человека, потому что перестал считать его существом высшего, Божественного
происхождения, перестал утверждать его небесную родину и начал утверждать исключительно
его земную родину и земное происхождение. Этим гуманизм понизил ранг человека.
Произошло то, что самоутверждение человека без Бога, самоутверждение человека,
переставшего ощущать и сознавать свою связь с высшей божественной и абсолютной
природой, с высшим источником своей жизни, привело к разрушению человека. То начало,
которое было заложено в христианском духе, возносившее человека, согласно которому
он есть образ и подобие Божье, дитя Божье, существо, усыновленное Богом, гуманизм
низверг. Христианское сознание о человеке начало слабеть. Таким образом, раскрывается
внутри гуманизма самоистребляющая диалектика.
Гуманизм переживает разные стадии. Чем он ближе к ис-: точникам христианским,
католическим, и вместе с тем античным, тем прекраснее, тем сильнее человеческое
творчество. Чем он более отдаляется от христианского средневековья, тем более
порывает он с античными основами, тем более иссякают творческие силы и ослабляется
красота человеческого духа. Это одно из самых несомненных и вместе с тем парадоксальных
положений, которое раскрывается в новой истории. С этим связано страшное несоответствие
между началом и концом гуманизма, между началом, которое породило расцвет Ренессанса,
в котором чувствовалась еще эта средневековая, христианская, католическая основа
человеческой личности и была связь с античностью, и тем концом гуманизма, в котором
совершается все больший и больший разрыв с средневековыми католическими основами,
а вместе с тем с античностью. Чем более отходит человек в своих исторических путях
и в своем сознании от начал средневековых, тем более отходит он и от начал античных
и изменяет первоначальному завету Ренессанса. Античные начала, в сущности, никогда
не были уничтожены, особенно у романских народов. Тот новый дух, который обнаруживается
в новой истории, направляет человека по совершенно новым путям, не схожим ни с
путями средневековой его судьбы, ни с путями его античной судьбы. Между тем как
духовных основ человека было в сущности
109
две: античная — эллинская и средневековая — христианская, или католическая.
Это парадоксальное на первый взгляд утверждение блестяще подтверждает всю диалектику
о человеке. Диалектика эта заключается в том, что самоутверждение человека ведет
к самоистреблению человека, раскрытие свободной игры сил человека, не связанного
с высшей целью, ведет к иссяканию творческих си л. Страстное стремление к созданию
красоты и совершенства форм, с которого начался ренессансньш период истории, ведет
к разрушению и ослаблению совершенства форм. Это увидим мы во всех областях человеческой
культуры.
Ренессансньш период истории есть великое испытание человеческой свободы. Оно
было провиденциально неизбежным. Не могло создаться Царство Божье без такого свободного
испытания человеческих сил. Средневековый замысел земной теократии не включал
этого свободного испытания человеческих сил. Без свободы, без свободного творчества
не могло человечество прийти к Царству Божьему. Но одно дело — ут-верждать неизбежность
этого процесса новой истории, как какую-то неотвратимость, и видеть глубокий смысл
пережитых человечеством гуманистических гблужданий, другое дело — утверждать,
что гуманизм, по своим основам и путям, заключает в себе высшую, подлинную правду
и что испытание человеческих сил и человеческой свободы оказалось на высоте. Я
думаю, что человек прошел через отпадение и падение, он пережил их последствия,
но пройти этот путь он должен был во имя величайшего смысла всякого свободного
испытания. Это противоречие гуманизма и есть тема философии новой истории. Через
раскрытие этого противоречия мы должны прийти к концу ренессанса, и к концу гуманизма,
который мы переживаем в очень острой форме. Этим завершается новая история, и
мы вступаем в какой-то совершенно неведомый период, четвертый период всемирной
истории, не имеющий еще наименования. Это есть окончательное исчерпание гуманизма,
окончательное изживание и исчерпание Ренессанса.
Следующий период развития гуманизма в новой истории, совершающийся с внутренне
неизбежной диалектикой, после небывалой по мощи манифестации свободного человеческого
творчества в Возрождении, представляет собой эпоха реформации. В эпоху реформации
миссию берет на себя другая раса. В то время как возрождение начинается на юге,
у народов романских, реформация есть достояние народов северных, по преимуществу
народов германских. Реформация создается другим расовым темпераментом, в ней раскрывается
иной дух. Реформация была религиозным восстанием человека, но вос-
110
станием человека не в форме положительного творчества, а в форме протеста
и религиозного отрицания. Это связано как с положительными, так и с отрицательными
свойствами германской расы. В германской реформации были некоторые черты германского
духа, которые ставят его, в некоторых отношениях, выше духа романского. Это-какая-то
особенная углубленность, особенное стремление к духовной чистоте. Черты эти привели
к тому, что Возрождение и гуманизм приняли прежде всего религиозные формы. В романском
католическом мире произошло творческое гуманистическое возрождение, которое не
принимало формы восстания против католической церкви. Папы покровительствовали
Возрождению и сами были заражены духом Возрождения. Но внутри католической церкви,
в человеческой ее стороне, обнаружились гнилостные процессы, и против этого восстал
дух протеста в германской расе. Это приняло не столько характер созидательный,
сколько характер бунтарский. Обнаружение гуманизма в реформации означало и утверждение
истинной свободы против насилия над человеческой природой, которое происходило
в католическом мире, и вместе с тем утверждение ложной свободы человека, в которой
человек начал уже истребляться. Это характерно для самого существа Реформации:
она, с одной стороны, утверждает свободу человека, и в этом истинный ее момент
и положительное ее призвание; с другой стороны, утверждает человека менее, чем
утверждало сознание католическое. Эта, может быть, недостаточно ясная мысль требует
раскрытия. В то время как католическое христианское сознание утверждает существование
двух начал — Бога и человека, утверждает самостоятельность человека перед лицом
Бога, признает взаимодействие двух начал, самобытность двух природ, протестантское,
Лютеранское христианское сознание в конце концов утверждает существование только
одного Бога и божественной природы и самостоятельность человеческой природы отрицает.
Это есть монизм, но монизм, противоположный натуралистическому. Религиозное и
мистическое сознание протестантизма утверждает одного Бога и божественную природу
и отрицает самобытность человека, онтологическую основу человеческой свободы.
Лютер утверждал свободу религиозной совести. В протесте против католичества он
утверждал автономность религиозного сознания человека, но он отрицал первооснову
свободы человека. Он склонялся к учению Бл. Августина о благодати, которое не
давало места свободе. Это очень характерно не только для реформации, но и для
всего германского духа, который лег в основу германской философии, германского
идеалистического монизма. Единое божественное начало раскрывается внутри человека,
111
но отрицается самостоятельная человеческая природа пред лицом божественного
начала. Сама человеческая природа для отвлеченной германской мистики и отвлеченного
германского идеализма есть неистинная природа, не относящаяся к самому существу
бытия. Такое учение было заложено уже в Реформации, и Реформация, таким образом,
не только утверждала человеческую свободу, но и начала метафизически ее отрицать.
В Реформации было не только гуманистическое начало, но и начало антигуманистическое.
Кроме того, Реформация хотела истребить в христианстве языческое начало, она враждебна
античным, эллинским истокам христианства. Реформация кладет основание такому духовному
течению, которое все более и более разрывало с античной красотой и с античными
формами. Это очень характерный и существенный момент во внутренней диалектике
гуманизма. Мне важно раскрыть лишь основные моменты этой диалектики, чтобы перейти
к основной теме о конце Ренессанса.
Дальнейшим моментом этой диалектики было просвещение XVIII века, которое тесно
связано с явлением нового человека в эпоху Ренессанса. Здесь мы видим уже начало
саморазложения гуманизма. Просвещение XVIII века не напоминает по духу своему
того первоначального расцвета человеческого творчества, которое мы видим в Ренессансе.
В рационализме просвещения нельзя узнать той, полной энтузиазма веры человека
в силу своего познания, которую мы встречаем в эпоху Ренессанса. Там встречаем
мы безграничную веру в способность человека проникнуть в тайны божественной природы.
Этот необычайный подъем в познании тайн природы чувствовался и в теософических
и в натурфилософских течениях Ренессанса, ощущавших природу как божественную и
живую, в которую человек должен проникнуть, с которой он должен слиться, и в первых
гениальных открытиях естествознания. В век "просвещения", при всей его
вере в разум, нет этой упоенности познанием природы. Начинается подрыв самого
разума, понижение качества разума, потому что тот высший разум, который соединяет
человека с божественным космосом, начинает тускнеть, связь с ним теряется. Это
начало того уединения человека, отрывания от духовного начала, которое ведет и
к уединению от жизни космической. Последствия этого мы видим уже в XIX веке. Такое
же могущественное проявление гуманистического духа новой истории, как в возрождении,
как в реформации, как в просвещении XVIII века, мы видим и в великой французской
революции. Это — один из существенных моментов в судьбе ренессансного периода
истории, в судьбе гуманистичного самоутверждения человека. Гуманистически самоутверждающийся
человек неизбеж-
112
но должен был прийти к тем деяниям, которые были совершены великой французской
революцией, испытание свободных человеческих сил должно было быть перенесено и
на эту сферу. То, что в Ренессансе совершалось в науке и искусстве, что совершалось
в реформации в жизни религиозной, что в эпоху просвещения протекало в сфере разума,
должно было быть переведено и в общественное коллективное действие. В общественном
коллективном действии должна была быть проявлена эта вера человека в то, что он,
как природное существо, совершенно свободно и самочинно может изменять человеческое
общество, изменять ход истории, что он в этом отношении ничем не связан, что он
должен провозгласить и осуществить свое право и свободу. На этот путь вступила
революция и совершила один из величайших гуманистических экспериментов. Революция
есть эксперимент, которым проверяются внутренние противоречия гуманизма, задания
гуманизма и результаты гуманизма, оторванного от духовной основы. Революция бессильна
была осуществить свои задания, она не могла осуществить прав человека и свободной
жизни человеческой. Она претерпела великую неудачу. Она осуществила Лишь тиранию
и поругание человека. Если была неудача Возрождения, которое было великой манифестацией
человеческого творчества, но бессильно было осуществить совершенство земных форм,
если была неудача реформации, которая, Поманив свободой, обнаружила религиозное
бессилие и приняла формы отрицания, а не созидания, то еще большая неудача совершилась
в революции. Революция не удалась, и весь XIX век есть обнаружение этой неудачи
французской революции и раскрытие духовной реакции, которая возникла в начале
XIX века и идет и до нашего времени, обнаруживая существо и смысл этой неудачи.
Путем, на котором стояла революция, человек не мог осуществить своих прав и своей
свободы, Не мог достигнуть блага. Если в 89 году революция движется пафосом прав
человека и гражданина, пафосом свободы, то в 93 году она доходит до отрицания
всяких прав и всякой свободы. Она пожирает самое себя, обнаруживая, что в ее основании
нет начала, которое онтологически укрепляет права человека. Обнаруживается, что
права человека, забывающие права Бога, истребляют себя и не освобождают человека.
Это показала духовная реакция начала XIX века, которая внесла глубочайшие мысли,
оплодотворившие весь век. XIX век, в значительной степени, есть реакция против
XVIII века и революции. Социализм, столь характерный для XIX века, был не только
порождением французской революции, он был также реакцией на французскую революцию,
реакцией против того, что французская революция не исполнила своих обещаний, не
осу-
113
ществила свободы, равенства и братства. Социализм есть материалистическое
и атеистическое извращение теократической идеи. Социализм хочет осуществить благо
человека, положив предел освободительному движению Ренессанса. Печальная история
французской революции, основанная на гуманистическом самоутверждении человека,
обнаруживает внутреннее противоречие, не допускающее истинного освобождения и
осуществления человеческих прав и порождающее неизбежную реакцию. Один интересный
французский мыслитель, Фабр д'Оливе, в своей книге "Histoire philosophique
du genre humain" делает попытку признать существование трех начал в истории
человеческих обществ: необходимости (le Destin), Божественного Провидения (la
Providence) и человеческой свободы (la volonte de 1'Homme), которые постоянно
находятся во взаимодействии. Во французской революции действует начало человеческой
свободы, человеческой воли против начала Провидения, против божественного начала,
в разрыве с ним, а реакция на революцию есть не что иное, как действие необходимости.
Le Destin начинает вступать в свои права против человеческого произвола. Наполеон
был орудием необходимости, восставшей на человеческий произвол. На оргию человеческой
свободы, на безграничную человеческую самонадеянность, оторвавшую человека от
высших начал, обрушивается необходимость со всей своей силой. Это начало необходимости
обрушилось и на французскую революцию. Удар необходимости был карой за ложь гуманистической
свободы, в которой природный человек отрывается от человека духовного и перестает
ощущать духовный смысл свободы. Реакция падает на произвол, но против свободы
духовной бессильна эта реакция необходимости.
В то время как первое возрождение было обращено к античности, дальнейшие возрождения,
которые были в культуре XIX века, уже окрашены в цвет возврата к средневековью.
Таковы творческие искания человеческой личности в движении романтическом. Это
есть тоже проявление гуманизма, но пытающееся спасти человеческое творчество,
оплодотворив его средневековыми началами. В средних веках ищут духовного питания
для человеческого творчества. Романтическое возрождение хочет вернуть человеческому
творчеству то высокое положение, которое связано с христианским сознанием, и этим
предотвратить его падение. Это обращение к средневековым началам характерно также
и для конца XIX века, когда происходит мистическое движение в известных кругах
духовной культуры. Следует еще указать на то, что гуманизм достигает своего совершенного
развития и вершины человеческого творчества, когда он удерживается на середине
чистой человечности, напр, в германском возрождении, в гениальной личности Гете.
Это было последним явлением чистого, идеального гуманизма. Гердер видел в человечности
высшую цель истории. Он был последним настоящим гуманистом. Для Гердера Человек
— впервые отпущенное на свободу существо, он стоит прямо. Человек по свободе своей
—король. В Герде-ровском гуманизме образ человека еще связан с образом Божьим.
Это —гуманизм религиозный, но религия Гердера вся в гуманности. Человек — посредник
между двумя мирами. Человек создан для бессмертия, в силах человека заложена бесконечность.
Пафос Гердера, как и Лессинга, был в воспитании человеческого рода. Цель человека
в самом себе, т. е. в гуманности. После германского возрождения Гердера и Гете,
после романтиков, гуманизм радикально перерождается и теряет связь с эпохой Возрождения.
XIX век раскрывает начала уже прямо противоположные. Начинается кризис гуманизма
и иссякание ренессансного духа. Раскрываются противоположные бездны.
114
ГЛАВА VIII
Конец Ренессанса и кризис гуманизма. Вхождение машины
Теперь мы подходим к самой центральной теме чтений по философии истории —
к теме о конце Ренессанса и о кризисе гуманизма. Я ощущаю эпоху, в которую мы
вступаем, как конец ренессансного периода истории. Требует особого разъяснения,
почему ренессансная энергия новой истории истощилась, почему творческий дух Ренессанса
постепенно угасал и рождался другой дух. Для того чтобы постигнуть глубинную сущность
этого процесса, нужно обратиться к первоначальной основе всего исторического процесса,
как я его раньше уже обрисовал. В основе исторического процесса лежит отношение
человеческого духа к природе и судьба человеческого духа в этих взаимодействиях
с природой. Это составляет первоначальную ткань исторического процесса. Можно
установить три периода в отношении человека к природе: первоначальный период—дохристианский,
период языческий, который характеризуется еще погруженностью человеческого духа
в стихийную природу, и непосредственной органической слиянностью с природой. Эта
погруженность человеческого духа в природу является первоначальной стадией отношений
между человеком и природой. В этот период человек воспринимал природу анимистически.
Следующая стадия отношений человека к природе связана с христианством и продолжается
в течение всего средневековья. Она стоит под знаком героической борьбы человеческого
духа с природными стихиями, с природными силами. Этот процесс борьбы человеческого
духа с природой характеризуется отворачиванием от природы, обращением человеческого
духа внутрь, в глубину, отношением к природе как к источнику греха, к источнику
порабощения человека низшими стихиями. Наконец, третий период отношения человеческого
духа к природе, который начался в эпоху Ренессанса, характеризуется новым обращением
человеческого духа к природной жизни. Но это новое обращение человеческого духа
к природной жизни очень резко отличается от того непосредственного общения с природой,
которым началась
116
всемирная история, которое было начальной стадией взаимодействия между духом
и природой. Здесь уже происходит не духовная борьба со стихиями природы, которая
характерна для средневековья и для наиболее христианского периода истории, а борьба
во имя покорения и завоевания природных сил для превращения их в орудие человеческих
целей, человеческого интереса и благополучия. То обращение к природе, которое
началось в эпоху Ренессанса, не сразу раскрыло такого рода отношения, первоначально
оно было лишь художественным и познавательным созерцанием тайн природы. В дальнейшем
обнаруживается новое отношение человека к природе. Завоевывается и покоряется
человеку внешняя природа, и от этого меняется сама человеческая природа. Внешнее
покорение природы меняет не только природу, не только образует новую среду, но
меняет и самого человека. Сам человек под влиянием этого процесса радикальным
и коренным образом изменяется. Происходит переход от органического типа к механическому.
Если предшествующая стадия знаменовалась органическим отношением человека к природе
и ритм человеческой жизни соответствовал ритму жизни природной, если самая материальная
жизнь человеческая протекала как жизнь органическая, то, с известного момента
истории, происходит очень радикальный сдвиг и переворот: переход к механическому
и машинному складу жизни. История ренессансного периода, который продолжался несколько
столетий, не совпадает с Ренессансом в точном смысле слова. XVI, XVII и XVIII
века - переходный период, когда человек считает себя свободным от организма и
еще не подчиненным механизму. Человеческие силы отпущены на свободу для творческого
действия. Человек вышел уже из недр органической жизни, общественной и индивидуальной,
он развязан, он дифференцирован и освобожден от принудительной связи с центром
органическим, которому был раньше подчинен. Но не образовалось новой связи и скрепы
с новым центром, не образовалось еще механизма как нового уклада и нового соподчинения.
Этот период богатой содержанием истории воспринимается как наиболее свободное
проявление играющих творческих сил человека. В этот период человек не подчинен
ни старому органическому центру, ни новому механическому центру.
Что же произошло в истории человечества, что радикально изменило весь склад
и ритм жизни и что, ускоренным темпом, положило начало тому концу Ренессанса,
который намечается в XIX веке и в XX достигает наиболее резкого своего выражения?
По моему глубокому убеждению, произошла величайшая революция, какую только знала
история, — кризис
117
рода человеческого, революция, не имеющая внешних признаков, приуроченных
к тому или другому году, подобно революции французской, но несоизмеримо более
радикальная. Я говорю о перевороте, связанном с вхождением машины в жизнь человеческих
обществ. Я думаю, что победоносное появление машины есть одна из самых больших
революций в человеческой судьбе. Мы еще недостаточно оценили этот факт. Переворот
во всех сферах жизни начинается с появления машины. Происходит как бы вырывание
человека из недр природы, замечается изменение всего ритма жизни. Ранее человек
был органически связан с природой и его общественная жизнь складывалась соответственно
с жизнью природы. Машина радикально меняет это отношение между человеком и природой.
Она становится между человеком и природой, она не только по видимости покоряет
человеку природные стихии, но она покоряет и самого человека; она не только в
чем-то освобождает, но и по-новому порабощает его. Если ранее человек находился
в зависимости от природы, если скудна была его жизнь в силу этой зависимости,
то изобретение машины и та механизация жизни, которой это сопровождается, с одной
стороны, обогащает, но, с другой стороны, создает новую форму зависимости и рабства,
гораздо более сильного, чем то, которое чувствовалось от непосредственной зависимости
человека от природы. Какая-то таинственная сила, как бы чуждая человеку и самой
природе, входит в человеческую жизнь, какой-то третий элемент, не природный и
не человеческий, получает страшную власть и над человеком, и над природой. Эта
новая страшная сила разлагает природные формы человека. Она подвергает человека
процессу расчленения, разделения, в силу которого человек как бы перестает быть
природным существом, каким он был ранее. Эта сила более всего сделала для окончания
Ренессанса. Мы встречаемся здесь с очень странным на первый взгляд и загадочным
парадоксом, вникнув в который мы очень многое поймем в новой истории. Парадокс
заключается в том, что ренессансная эпоха истории началась с обращения к природе,
с искания совершенных природных форм. С этого началось искусство и познание эпохи
Ренессанса. Хотели как бы оприродить и натурализовать общественную жизнь человека.
Это обращение открывало новую эру, идущую на смену средневековой борьбе человека
с природой, средневековому отворачиванию от природы. Но дальнейшее развитие Ренессанса,
развитие гуманизма раскрывает в этом обращении такое начало, которое по-новому
и гораздо более глубоко отрывает человека от природы, отрывает его так, как он
никогда в эпоху средневековья не был оторван. Лео-
118
нирдо да Винчи, один из величайших гениев Ренессанса, не только в художественном,
но и в научном отношении, по тнорчеству которого можно изучать дух ренессансного
человека и в котором очень многое зачалось от нового духа, Леонардо да Винчи,
искавший источники совершенных форм искус-ст на и познания в природе и, может
быть, больше других постоянно об этом говоривший, был одним из виновников того
грядущего процесса машинизации и механизации человеческой жизни, который убил
ренессансное обращение к природе, оторвал человека от природы, по-новому поставил
между человеком и природой машину, механизируя человеческую жизнь и замыкая человека
в искусственную культуру, в этот период создаваемую. Таким образом, ренессансное
обращение к природе, которое не было делом духовного человека и раскрывало лишь
природного человека, не заключало никаких гарантий от того процесса, который должен
был отвратиnь человека от природы и начать процесс разложения и распыления самого
человека как природного существа. Процесс этот в конце новой истории идет ускоренным
темпом и представляет совершенно новое явление, противоположное исходным началам
Ренессанса. Этот процесс истощения творческих сил человека в результате отрыва
его от духовного центра жизни и исключительное обращение к периферии жизни сопровождается
гибелью всех гуманистических иллюзий. Колеблется и разлагается образ человека,
личность человека, которую выковало христианство в средние века. В эпоху раннего
Ренессанса приоткрывается творчество духовного человека, но в дальнейшем природный
человек, оторванный от духовного человека, не мог удержать свою личность и не
имел неисчерпаемого творческого источника. Человек уходит на внешнюю периферию
жизни, обращает свои силы на создание механического машинного царства. Укрепление
творчества человека связано с раскрытием в человеке глубинного, сверхчеловеческого,
божественного начала. Когда человек отрывается от этого божественного начала,
когда он закрывает в се-Пс доступ к нему и ему доступ к себе, тогда он колеблет
в себе человеческий образ, тогда делается он все более и более бессодержательным,
а воля его — беспредметной. Высший творческий источник и высшая цель, которые
не могут быть человеческими, исчезают, закрываются родники творчества, исчезает
предмет творчества. Это иссякание живых родников творчества, которое по природе
своей должно быть признано не только человеческим, но и сверх-человеческим, это
исчезновение цели и предмета творчества, которые должны быть признаны сверх-человеческими,
означают разложение челове-
119
ка, потому что человек, вступивший на путь исключительного самоутверждения,
когда он перестает признавать высшее начало, когда он признает себя самодовлеющим
существом, истребляет себя по неизбежной внутренней диалектике, отрицает себя.
Для того чтобы человек до конца утвердил себя и не утерял источника и цели своего
творчества, он должен утверждать не только себя, но и Бога. Он должен утверждать
в себе образ Божий. Если он не носит в себе образа высшей Божественной природы,—
он теряет всякий образ, он начинает подчиняться низшим процессам, низшим стихиям,
начинается расчленение на элементы его собственной природы, он начинает подчиняться
той искусственной природе, которую он сам вызвал к жизни, подчиняться природе
механической машины, и это его обезличивает, обессиливает, уничтожает. Для того
чтобы утвердилась человеческая индивидуальность, человеческая личность, для этого
она должна сознавать свою связь с началом более высоким, чем она сама, для этого
она должна признать существование другого, Божественного начала. Когда человеческая
личность ничего не хочет знать, кроме себя, она распыляется, допуская вторжение
низших природных стихий, и сама исходит в этой стихии. Когда человек ничего не
признает, кроме себя, он перестает ощущать себя, потому что для того, чтобы ощущать
себя, нужно признать и не себя, для того, чтобы быть до конца индивидуальностью,
нужно признавать не только другую человеческую личность и индивидуальность, нужно
признать божественную личность. Это и дает ощущение человеческой индивидуальности,
безграничное же самоутверждение, не желающее ничего знать над собой, которое оказалось
пределом гуманистических путей, ведет к потере человека. Гуманизм направляется
против человека и против Бога. Если ничего нет над человеком, если нет ничего
выше человека, если человек не знает никаких начал, кроме тех, которые замкнуты
в человеческом круге, человек перестает знать и самого себя. Последствием отрицания
высшего начала является то, что человек роковым образом подчиняется низшим, не
сверх-человеческим, а подчеловеческим началам. Это является неизбежным результатом
всего длинного пути безбожного гуманизма в новой истории. Индивидуализм, не знающий
границ и ничему себя не подчиняющий, расшатывает индивидуальность. Мы видим в
последних плодах новой истории странную и таинственную трагедию человеческой судьбы.
С одной стороны, мы видим раскрытие идеи индивидуальности, которой не знала предшествующая
эпоха, которая открывает что-то новое в человеческой культуре и вносит какие-то
новые ценности, с другой стороны, мы видим такое расшатыва-
120
ние человеческой индивидуальности, какого раньше никогда не было. От безграничности
и безудержности индивидуализма индивидуальность погибает. Мы видим действительный
результат всего гуманистического процесса истории: гуманизм переходит в анти-гуманизм.
Для того чтобы особенно остро ощутить этот процесс перехода гуманизма в свою
противоположность, возьмем двух властителей дум последних десятилетий XIX века
и начала XX, двух гениальных людей, принадлежащих к противоположным полюсам человеческой
культуры, не имеющих между собой ничего общего, представителей совершенно разных
и враждебных духовных укладов, но одинаково властно наложивших свою печать на
судьбы человечества. Один —наложил свою печать на индивидуальные вершины духовной
культуры, другой - на человеческие массы, на социальную среду. Я говорю о Фридрихе
Нитцше и о Карле Марксе. Эти два человека, которые нигде, ни в одной точке не
встречаются, которые могут лишь взаимно отталкиваться, одинаково кончают гуманизм
и начинают переход в анти-гуманизм.В них человеческое самоутверждение, по-разному,
переходит в отрицание человеческого образа, и происходит это на двух совершенно
противоположных путях. У одного из них, у Фридриха Нитцше, который есть плоть
от плоти и кровь от крови гуманизма и вместе с тем кровавая жертва, принесенная
за грехи гуманизма, гуманизм кончается индивидуалистически. В его образе, в его
судьбе, расплачивается новая история за ложь, допущенную в иервоистоках гуманизма.
Гуманизм в Нитцше кончает свою бурную, трагическую историю. Это выражено в словах
Зара-тустры: "'человек есть стыд и позор, он должен быть преодолен".
У Нитцше происходит преодоление и переход гуманизма в анти-гуманизм в форме идеи
сверхчеловека. В идее сверхчеловека гуманизм кончается на вершине культуры. На
новом антигуманистическом пути человек отрицается как позор и как стыд во имя
сверхчеловека. В этом сказалась страстная и бурная потребность в сверхчеловеческом.
Но то, как Нитцше переходит к сверхчеловеку, обозначает отрицание человека, самоценности
человеческого образа, человеческой личности, безусловного ее значения. То, что
было одной из глубочайших основ христианского откровения, что было внесено христианством
в духовную жизнь, — признание безусловного значения человеческой души. Нитцше
отрицает. Человек есть лишь преходящий момент, лишь средство для явления в мир
высшего существа; он целиком приносится в жертву этому сверхчеловеку, во имя сверхчеловека
человек отрицается и отвергается. Нитцше восстает против гуманизма, как против
121
величайшей помехи на путях утверждения сверхчеловека. Таким образом, в судьбе
гуманистического индивидуализма происходит перелом. После Нитцше возврат к гуманизму
уже невозможен. Он глубоко вскрыл противоречия гуманизма. Заканчивается европейский
гуманизм на вершинах духовной культуры, и умирает серединное гуманистическое царство,
царство чистой человечности, чистой гуманистики. Культура с гуманистическими науками
и искусствами делается невозможной. Нитцше духовно открывает какую-то новую эру
по ту сторону гуманизма, которая обозначает глубочайший кризис гуманизма. Глубокие
духовные течения, которые возникают после Нитцше, не носят гуманистического характера,
они определенно окрашиваются в религиозно-мистический цвет. Гуманистические начала
оказываются старомодными, за которые держаться уже нельзя. В процессе все большего
углубления свергают и отодвигают на второй план гуманистический тип культуры.
Так произошло падение гуманизма в лице одного из гениальнейших людей, в лице Фр.
Нитцше. В его страдальческой судьбе совершилось падение гуманизма. Но Нитцше был
еще обращен с какой-то страстной тоской к Ренессансу. Он тосковал оттого, что
силы Ренессанса истощались. Он в самом себе чувствовал иссякание силы Ренессанса,
и это выражено в таких характерных для него проявлениях, как идеализация образа
Цезаря Борджии. Рисуя этого героя эпохи Ренессанса, он старался восстановить иссякающие
творческие силы и создать как бы возможность нового Ренессанса. Но творческая
гениальная индивидуальность Нитцше обозначала не это новое возрождение, не этот
Ренессанс Ренессанса, а обозначала его кризис, его конец. В Нитцше, который так
страстно и бунтующе утверждал творческую индивидуальность, который дошел до последнего
дерзновения в утверждении индивидуальности, человеческий образ тускнеет и вырисовывается
пока еще таинственный, но жуткий образ сверхчеловека, черты которого лишь грезятся,
в котором есть такое подлинное религиозное упование о каком-то высшем состоянии,
но есть в то же время и возможность религии антихристианской, безбожной, сатанической.
В другом человеке, одаренном исключительно острым умом и большой силой и ни
в чем не похожем на творческий и привлекательный образ Фр.Нитцше,-в образе К.Маркса
с не меньшей остротой переживается конец Ренессанса и кризис гуманизма. В то время
как в личности Фр. Нитцше происходит индивидуалистическое самоотрицание человека
и самоотрицание гуманизма, в К.Марксе происходит коллективистическое саморазложение
гуманизма и коллективистическое ко-
122
лебание образа человека. Подобно Нитцше, и К.Маркс не может удержаться на
одном только человеческом, на утверждении человека, человеческой индивидуальности.
И он переходит к нечеловеческому и сверхчеловеческому. Но не-человеческое и сверхчеловеческое
сознание К.Маркса отличается от не-человеческого и сверх-человеческого у Фр. Нитцше.
И К. Маркс, подобно Нитцше, отрицает самоценность человеческой индивидуальности
и личности, он отрицает христианское откровение о человеческой душе и ее безусловном
значении. Для него человек является лишь орудием для явления не-чело-почсских
и сверх-человеческих начал, и во имя этих нечеловеческих и сверхчеловеческих начал
от также объявляет войну прошв гуманистической морали: он проповедует жестокость
К человеку и к ближнему во имя создания нечеловеческого, сверхчеловеческого царства
коллективизма. В этих двух антиподах, в этих двух полярных явлениях есть формальное
сходство, есть два конца ренессансного периода истории, два исходи из кризиса
гуманизма, два способа перерождения гуманизма в антигуманизм, две формы самоистребления
человека. К.Маркс есть также дитя человеческого самоутверждения, человеческой
гордыни, восставшей на Бога, утверждавшей и признававшей только себя и свою человеческую
волю как Высшую волю. К. Маркс, в самом истоке своего пути, отвергает всякое сверхчеловеческое
начало. Не случайно он философски исходит из антропологизма Фейербаха, для которого
человек сделался Богом и тайны религии были тайнами человеческой природы. На этих
путях человеческого самоутверждения, человеческой гордыни и признания только человеческой
воли происходит внутренний крах человека. Здесь, так же Как у Нитцше, вырисовываются
неясные черты грядущего явления сверхчеловека, во имя которого отрицается человек.
Так у Маркса вырисовываются неясные, но страшные черты нечеловеческого коллектива,
во имя которого отрицается человек. Человек признается средством и орудием для
появления нечеловеческого коллектива, в котором должен погибнуть лик человеческий,
человеческий образ должен быть подчинен новому коллективному целому, распространяющему
на все и на вся свои страшные щупальцы и отрицающему самоценность всего чисто
человеческого, всех чисто человеческих черт. Для Маркса заветы гуманистической
морали теряют всякую ценность. Гуманистическая мораль является для него старой
буржуазной моралью ренессансного периода истории, буржуазной [является - видимо,
пропущено, прим. Я.Кротова к электронной публикации] и вся гуманистическая
культура. В старом буржуазном царстве провозглашены были права человека. Все это
ста-буржуазное царство подлежит гибели, оно разложится, и
123
на месте его возникнет новое, не гуманистическое, не человеческое, в котором
будет своя новая, нечеловеческая, негуманистическая мораль и культура, со своими
новыми, нечеловеческими "наукой" и "искусством"— это и будет
новое явление страшного "коллектива". В К. Марксе, как и в Фр. Нитцше,
раскрылся предел гуманизма: у Нитцше предел этот раскрылся на вершинах культуры,
у Маркса — в массовых низах. Проникновение в то, что приносят с собой эти люди,
наложившие страшную печать на последние десятилетия жизни человечества и на Западе,
и у нас, очень многое должно раскрыть в самом внутреннем существе процесса перерождения
гуманизма. В Марксе происходит окончательное отворачивание от всех заветов эпохи
Ренессанса. Если Нитцше тоскует по великому творчеству Ренессанса и хочет оживить
его источники, то Маркс уже не тоскует. Он объявляет войну самим первоисточникам
Ренессанса и все творчество Ренессанса объявляет идеологической надстройкой над
экономическим базисом, в котором царствует эксплуатация человека человеком. Иссякает
Ренессанс, кризис гуманизма заканчивается. Радость ренессан-сного чувства жизни,
та радость, которая была связана с этим свободным периодом человеческой жизни,
с свободной кипучей игрой сил, —исчезает, к ней нет уже возврата. В новый период
начинает колебаться и образ природы, и образ человека. В колебании этом играет
колоссальную роль то изменение человеческой жизни, которое связано с вхождением
в человеческую жизнь машины. Изменение, которое мы видим в Марксе, имеет глубочайшую
связь с вхождением машины; этот факт наиболее поразил Маркса, поразил настолько,
что он положил его в основу своего миросознания, сделал его первичным фактом всей
человеческой жизни и раскрыл все его необъятное значение для человеческой судьбы.
Наступление конца Ренессанса связано с тем, что процесс демократизации наносит
существенный урон и в конце концов отрицает самую возможность возрождения, потому
что Ренессанс, по природе своей, аристократичен. Я думаю, что и весь гуманизм
и царство гуманности, по существу своему,— аристократичны. Демократизация культуры,
распространение культуры на человеческие массы и вхождение масс в культуру изменяет
весь уклад жизни и делает невозможным это средне-аристократическое человеческое
царство. Этот процесс ставит на совершенно другие рельсы, на другие пути, всю
человеческую историю. Человек, к концу новой истории, в период кризиса гуманизма,
переживает глубокое одиночество, покинутость, оставленность. В средние века человек
жил в корпорациях, в органическом целом, в котором не чувствовал се-
124
бя изолированным атомом, а был органической частью целого, с которым он чувствовал
связанной свою судьбу. Все это прекращается в последний период новой истории.
Новый человек изолируется. Когда он превращается в оторванный атом, его охватывает
чувство невыразимого ужаса и он ищет Возможности выхода путем соединения в коллективы,
для того чтобы преодолеть и прекратить это одиночество и покинутость, которые
грозят гибелью, духовным и материальным голодом. На этой почве, от этой атомизации
и рождается процесс обращения к коллективизму, создание нового начала, в котором
человек ищет исхода из своего одиночества.
С ренессансным самочувствием человека, тем новым самочувствием, которым начинается
вступление человека в новую историю, рождается уверенность в своих безграничных
творческих силах, в своей способности созидать жизнь путем искусства, в безграничность
своего познания в смысле проникновения в тайны природы. Эта самоуверенность человека
давно уже начала ослабевать. Она заменяется сознанием ограниченности человеческих
сил, ограниченности творческой мощи человека и заменяется раздвоением человека,
рефлексией его над самим собой. Самоуверенность и самоутверждение че-л опека из
индивидуального становится коллективным. Но вопрос об ограничении могущества человека
в разных областях, в путях отрицания всего сверхчеловеческого, отрицания всякой
связи между человеком и сверхчеловеческим приводит в конце концов к торжеству
позитивной философии. Человек, утверждая только самого себя и отрицая в себе большее,
чем человеческое, в конце концов подрывает сознание своей мощи. Это —одно из парадоксальных
противоречий всего гуманизма новой истории. В то время как он начал с утверждения
могущества человека в его познании и искусстве, в пересоздании человеческого общества
и во всех других сферах, в дальнейшем эта погруженность человека исключительно
в самого себя и замкнутость от всего сверхчеловеческого приводит к тому, что человек
начинает сомневаться в безграничности своих сил. Такого рода кризис гуманизма,
такого рода рефлектирующее сомнение человека началось уже давно. Оно проявляется
во всех сферах человеческой культуры. Это разложение гуманизма происходит во всех
областях. Начнем с области познания. Познанию ренессансный человек отдавался экстатически,
полный веры в постижимость для него тайн природы. Казалось, что католическая догматика
ставила границы его познанию и новый человек хотел вырваться из этих ограничений.
В натур-философии, в естественных науках Возрождения, в самой магии, которая расцветала
в разно-
125
образных формах в эпоху Возрождения, чувствовал человек безграничную мощь
своего познания; он не рефлектировал над своими познавательными средствами, не
сомневался в них. В дальнейшем этот процесс исключительного утверждения мощи человеческого
познания оторвал познание от высших религиозных и духовных основ, с которыми оно
было связано в эпоху средневековья и в древнем дохристианском мире, и это привело
к подрыву познавательных средств человека. Начинается рефлексия, которая находит
свое гениальное выражение в философии Канта. Уже в кантианстве замечаются духовные
симптомы окончания Ренессанса. Уже пафос Канта не есть пафос Ренессанса, не есть
пафос радости познания, сознания безграничных его перспектив. Пафос Канта есть
рефлектирующее сознание границ познания, потребность в юридическом оправдании.
Такое познавательное самочувствие человека есть уже начало иссякания ренессансной
познавательной энергии. Познавательный подъем Ренессанса создает такое могущественное
развитие науки в лице Галилея, в лице Ньютона. Кант же делает предметом критической
рефлексии математическое естествознание. Эта критическая работа, которая начинает
с сомнения в безграничной познавательной мощи человека, порождает целую борьбу
с антропологизмом и с гуманистическими началами в познании, которая достигает
особенной остроты у Когена и Гуссерля. Все эти направления в борьбе с антропологизмом
в философии ставят вопрос так, что человек оказывается препятствием для осуществления
акта познания. Один из выучеников и представителей этого течения в философии употребил
такое странное и на первый взгляд смешное выражение: субъективистическое присутствие
человека является величайшим препятствием для философского познания. Значит есть
какой-то нечеловеческий акт познания, очищенный от всего гуманистического, если
производить это слово от слова человек. Это все — симптомы окончания и преодоления
Ренессанса и гуманизма в области познания. Нужно сказать, что такой же конец Ренессанса,
может быть в еще более яркой форме, давно уже переживается Европой в явлении позитивизма,
который в настоящее время уже изжит и не имеет сильных защитников, но в XIX веке
играл большую роль. Позитивизм есть анти-ренессансное явление и кризис гуманизма.
О. Конт, очень замечательный мыслитель, гораздо более замечательный, чем это может
казаться по порожденному им позитивистическому течению, представляет собой яркое
явление возвращения к некоторым элементам средневековья. Позитивизм О. Конта был
тягой к средним векам и попыткой положить конец в области познания, в обла-
126
сти духовной жизни и социальной жизни, той свободной игре творческих человеческих
сил, которая характерна для эпохи Ренессанса. О. Конт хочет преодоления того,
что он называет "умственной анархией", которая связана с французской
революцией. Он хочет перейти к органическому типу жизни от типа критического,
т. е. хочет духовной централизации, принудительного подчинения нового человека
некоторому духовному центру по образцу средневековья, хочет прекращения индивидуального
произвола, самочинного и анархического проявления творческих сил. Как и Маркс,
он хочет подчинить всю жичнь некоторому принудительному центру, но он видит его
в умственной аристократии ученых. О. Конт хочет создать позитивную религию, для
которой берет все формы средневекового католического культа: культ позитивных
святых, позитивный календарь, религиозная регламентация всей жизни, создание иерархии
ученых - все это возвращение к католичеству без Бога. Берется весь католический
тип, но вера в Бога заменяется верой в высшее существо —человечество, во имя которого
создается культ "вечной женственности". О. Конт ставит этому существу
алтарь у себя в комнате. Этим он доказывает, насколько религиозная природа человека
не может быть угашена никакими позитивными выдумками. Это — явление частичного
возвращения к средневековому духу, окончание свободного индивидуализма ренессансной
эпохи. Позитивизм ставит границы познавательным возможностям человека, не допускает
перехода этих границ, и это несомненно противоположно ренессансному духу. Такой
же конец Ренессанса, как у О. Конта, чувствуется и в утопическом социализме Сен-Симона.
В нем тоже происходит глубокая реакция против французской революции, против философии
XVIII века, против всего либерального гуманизма. Конечно, атеистическая религия
О.Конта, по содержанию своему, не имеет ничего общего с средневековьем, как и
религия Сен-Симона. Но Сен-Симон восстает против критической работы, совершенной
просвещением и французской революцией; он хочет создать систему жизни, подобно
тому как существовала теократическая система в средние века. Сен-Симон и О. Конт
одинаково и не случайно высоко ценили Жозефа де-Местра — гениальное выражение
средневековой реакции против XVIII века и революции. Они искали духовного преодоления<индивидуализма.
Этот процесс окончания Ренессанса совершается и в жизни государства. И здесь мы
имеем очень интересное явление. Вся новая история не только после французской
революции, но и до французской революции характеризуется существованием гуманистических
монархий. Государство Людовика XIV есть
127
государство гуманистическое. Когда Людовик XIV сказал: "L' etat с' est
moi", он совершал акт самоутверждения своей человеческой воли. Весь стиль
абсолютной монархии Людовика XIV и всех монархий XVII и XVIII века, родственных
ему, не может быть выражен в более ясных формах, это — стиль гуманистического
самоутверждения. На это гуманистическое самоутверждение монархической власти французская
революция ответила гуманистическим самоутверждением демократии, народ сказал:
"L'etat c'est moi", революционный народ сказал, что государство — это
он. Одному гуманистическому самоутверждению было противопоставлено другое гуманистическое
самоутверждение. Гуманистическая демократия есть ответ на гуманистическую монархию.
Гуманистическая монархия не может существовать бесконечно, она должна окончиться.
Когда человек теряет сверхчеловеческие основы своей жизни, когда утверждаются
лишь человеческие начала власти, тогда начинается тот внутренний процесс революции,
который должен привести к последнему гуманистическому пределу —революционной демократии.
Этот процесс на Западе в классической форме произошел во французской революции,
но и падение русской абсолютной монархии в глубине было связано с тем, что в ней
совершился процесс человеческого самоутверждения, достигший своего предела в монархии
Николая II, и он должен был вызвать процесс самоутверждения революции, как естественную
кару за человеческое самоутверждение монархии. Таким образом, государства ренессансного
периода истории характеризуются двумя явлениями - гуманистической монархией и
гуманистической демократией. Вместе с тем этот ренессансньш период очень характерен
для создания национальных государств как замкнутых национальных организмов. Я
думаю, что сейчас мы вступаем в период кризиса и конца гуманистических национальных
государств ренессансного периода истории. Если гуманистическая монархия в дальнейшем
процессе своего развития должна была перейти в гуманистическую демократию, то
наступает период, когда произойдет потрясение основ и гуманистической монархии,
и гуманистической демократии, когда внутри их раскроются начала, которые являются
уже не гуманистическими началами, а какими-то скрытыми нечеловеческими началами,
которые одинаково восстают и против гуманистических монархий, и против гуманистических
демократий. Судьба государств, не только судьба нашего русского государства в
нашей революции, но и Европейских государств, вступает в период глубокого кризиса.
На Западе происходит кризис гуманистических демократий с их изолгавшимся парламентаризмом,
с механи-
128
кой количеств. Кризис этот начался уже давно, давно уже чувствовалась механичность
этого строя жизни, внутренняя его порочность, внутренняя невозможность и дальше
жить такими формальными гуманистическими началами. Очевидно, должно явиться какое-то
другое органическое начало, которое бы шло на смену. Не случайно начинают высказываться
взгляды, возвращающие к средневековью, как,например,учение о корпоративном представительстве.
Корпоративное представительство основано на той идее, что человеческое общество
должно слагаться не из атомов, а из органических корпораций, родственных цехам,
которые должны иметь свое органическое представительство. Это есть как бы возвращение,
на новых основаниях, к цеховому средневековому строю. Эта идея связана с кризисом
парламентского государства, которое никого в сущности не удовлетворяет. Есть здоровое
зерно и в идее корпоративного представительства. Все большие государства начали
стремиться к мировой империалистической политике. В империализме происходит отрыв
от гуманистических основ национального государства, империализм порождает волю
к власти и к могуществу, в пределе — могуществу мировому. В нем есть зачаток и
сверхчеловеческого начала. Это то же сверхчеловеческое начало, какое есть в коллективизме.
Кризис гуманизма и конец гуманизма переживается также и в области жизни моральной.
Несомненно, мы переживаем конец той гуманистической морали, которая считалась
цветом моральной жизни всей новой истории, всего периода новой истории. Эта гуманистическая
мораль приходит к концу в целом ряде явлений конца XIX века и начала XX века.
Окончательный конец ее обнаруживается и в мировой войне, и в тех последствиях,
которыми она сопровождалась, но эта гуманистическая мораль, со всеми иллюзиями
ее, начала приходить к концу гораздо раньше. Так, прежде всего гуманистической
морали был нанесен самый страшный удар Нитцше, который вскрыл ее противоречия.
Все течение духовной культуры, которое было связано с Нитцше в конце XIX и начале
XX века, подвергло сомнению заповеди гуманизма. Оно перестает ставить человека,
его человеческие интересы, его благо и нужду в центре внимания. Это же потрясение.,
гуманистической морали происходит и по разным другим линиям. Несомненно, что,
с одной стороны, революционные анархические течения, имевшие гуманистический исток,
разрушают гуманистическую мораль. С другой стороны, религиозно-мистические течения,
обнаружившиеся в конце XIX и начале XX века, также знаменуют потрясение основ
гуманистической морали —они
129
ставят сверхчеловеческую цель для морали, начинают отрицать самодовлеющий
характер человеческих начал. Кончается серединное гуманистическое царство, то
царство гуманности, о котором говорил Гердер. Он учил, что гуманность есть высшая
цель всемирной истории. Это гуманистическое царство возможно было лишь в некой
середине. Оно означало, что не было еще разделения до последних, самых глубоких
пластов. Оно возможно в более поверхностных пластах культуры, когда последняя
судьба культуры не ставится еще в человеческом сознании, когда весь склад культуры
удерживает меру, не срывается на противоположные полюсы, не разлагается на противоположные
начала. Это равновесие существует в гуманистический период истории. Оно делает
возможным расцвет культуры. Когда ставится конечная проблема, последняя и предельная
проблема, культура переходит за пределы человеческие, происходит срыв из чисто
человеческого царства в полярно противоположные начала. Тогда серединное человеческое
царство исчезает. Нитцше потому и кончает гуманизм, что он ставит последнюю, предельную
проблему. Потому и Маркс кончает гуманизм, что он ставит предельную проблему общественности.
Потому и религия гуманистическая саморазлагается, что она ставит последние, окончательные
задачи, которые не могут удержаться в серединном человеческом царстве.
Я уже говорил о высшей точке гуманистического царства, гуманистической культуры,
не порвавшей еще с божественными началами, а гармонически сочетавшей божественное
и человеческое,— о явлении Гете. Гуманизм Гете был внутренно-религиозно обоснован.
Но Гете, при всей своей духовной просветленности, все же находился в серединном
человеческом царстве. Великое искусство Гете и его великое познание природы не
доходили до последних пределов. Ничего апокалиптического, обращенного к конечным
судьбам человека и мира не существовало в сознании Гете. Жизнь Гете была высшим
расцветом человеческого творчества до наступления такого нового катастрофического
мироощущения. Это было высшее проявление гуманистического творчества. После него
гуманизм, который был в германской культуре конца XIX и начала XX века, после
этого настоящего гуманизма, в высшем смысле этого слова, подлинно прекрасный гуманизм,
связанный с ясным образом природы, делается все более и более невозможным. Начался
роковой процесс внутренней порчи, раздвоения, нарастания катастрофы, вулканического
извержения изнутри истории, и возврата к этому прекрасному гуманистическому царству
уже нет. Невозможен возврат к гума-
130
нистической морали и искусству, к гуманистическому познанию. Произошла какая-то
непоправимая катастрофа в судьбе человека, катастрофа надрыва его человеческого
самочувствия, неизбежная катастрофа перехода его человеческого самоутверждения
в человеческое самоотрицание, катастрофа ухода _от природной жизни, отрывания
и отчуждения от природной жизни. Этот процесс есть страшная революция, происходящая
на протяжении целого столетия, заканчивающая новую историю и открывающая новую
эру.
|
