Николай Бердяев

СВОБОДНАЯ ЦЕРКОВЬ

Перепечатано мною с издания 1917 г. Нумерация в прямых скобках, выделена линиями.

I.

В жизни русского народа произошел переворот, который повлечет за собой огромные не только материальные, но и духовные последствия. Такие катастрофы не часто бывают в истории народа. Что-то должно было измениться в душе народа, в его духовном укладе, чтобы так внезапно могли измениться все основы его исторического существования. Лишь на поверхностности такие изменения кажутся внезапными и мгновенными, в действительности же они являются результатом длительного и глубокого внутреннего процесса. Жизнь религиозная всегда бывает первоосновой жизни всякого народа, основным источником его питания. И органический уклад народной жизни рушится тогда, когда в религиозной жизни народа произошел болезненный надлом, когда какая-то ложь проникла в религиозную жизнь и идолопоклонство отравило душу народа. такая идолопоклонническая ложь уже отравляла жизнь русского народа и отклоняла его от истинной веры. Царство Божье в царство кесаря, разделенные Христом, перемешались на Руси: "кесарево" подменило "Божье", "кесарю" было воздаваемо "Божье". Но всякое сотворение себе кумира и всякого подобия на земле порабощает, лишает свободы. Лишь поклонение [4]

единому, живому Богу делает людей свободными. С тех пор как самодержавная царская власть превратилась в идол, в кумир не только для жизни мирской, государственной, но и для жизни религиозной, церковной, Церковь русская потеряла свободу, попала в рабство. Православный Достоевский говорил, что русская церковь в параличе с Петра Великого. Славянофилы Хомяков, Ю.Самарин и И.Аксаков и пророк вселенского христианства Вл. Соловьев много писали о ненормальном положении русской церкви в русском государстве, о ее пленении государственной властью. Оффициальная русская церковь превратилась в ведомство, в министерство православного исповедания. В последние годы царствования Николая II это унижение и порабощение церкви достигло размеров небывалых. Высшая церковная иерархия, поклонившаяся кесарю, как Богу, попала во власть проходимца и хлыста Григория Распутина. Благодаря его исключительному влиянию на царя и царицу почти весь состав св. Синода сделался "григорианским", а не православным, он состоял из ставленников Григория Распутина. Митрополит петроградский Питирим и митрополит Московский Макарий были "григорианского" вероисповедания. Высшая церковная иерархия, лишенная всякого чувства церковного достоинства, так же утонула в стихии распутинства, как и высшая бюрократия. Она давно уже потеряла всякое духовное влияние на народ. К св. Синоду с презрением относились лучшие православные люди, верующие не за страх, а за совесть. Православные миссионеры, которые были такими же агентами развращенной государственной власти, как и жандармы и сыщики, отравляли религиозную жизнь народа, внушали отвращение к церкви, их деятельность вела к отпадению от церкви и росту сектантства. Появилось выраже [5]

ние "оффициальная Церковь" и оно заслонило собой истинную, вечную Церковь Христову, оно для многих сделало невозможной жизнь в Церкви. Россия получила тяжелое наследие Византии, она приняла византийский соблазн и несет его тяжелые последствия. Предсмертные часы русского царизма напоминают страницу из византийской истории с ее мутью, двусмысленностью, с ее ложью, с тайными влияниями, с заговорами и предательствами, с рабством Церкви у всяких проходимцев, с особенной ролью женщин и их фаворитов. Душа народная была в смятении от всего того, что происходило в жизни церковной, от рабского идолопоклонства духовной власти перед вырождающейся властью государственной. Это смятение и раздвоение народной души выразилось в рассеянии религиозной энергии русского народа в многочисленных сектах и в полном отпадении от христианства. Наиболее сохранилось старообрядчество, так как оно сумело сохранить свою веру вдали от "оффициальной церковности".

Революции неизбежны в жизни народов, но они всегда болезненны, всегда говорят о накоплении зла в прошлом; накопление зла в русской государственной и церковной жизни наложило нездоровую печать на духовный облик русской революции, подобно тому, как это было и в великой французской революции. Революция оказалась лишенной положительных духовных основ, она не явилась результатом накопления творческой духовной энергии, она порождена главным образом гнилостными процессами старого строя. В стихии революции не слышно голоса свободной Церкви. Свободной Церкви как будто бы совсем и нет среди действующих сил новой русской истории. Церковь и после революции, после освобождения от гнета старой власти, играет какую-то приниженную роль. [6]

В жизни народа, ставшего революционным, происходят бурные духовные процессы. В душах простых, темных людей мгновенно падают старые святыни и идолы и возникают новые. Но Церковь во всем этом не играет никакой активной, творческой роли. А ведь русский народ в огромной массе своей всегда был христианским, православным народом, и Церковь в прошлом была великим двигателем русской истории, значение которого не могут не признать даже люди неверующие. Но духовно влиять на народную жизнь может только Свободная Церковь.

Как же отозвалась революция на жизни церковной? Произошел ли у нас не только политический, социальный и бытовой переворот, но и переворот религиозный? Нет, религиозный переворот у нас еще впереди, он произойдет лишь после того, как народом будет духовно переработан опыт революции. Испытания революционной эпохи могут привести к религиозному возрождению. Пока же Церковь механически приняла революцию, почти не почувствовала происшедшей катастрофы. Церковь была так унижена в старом строе, так порабощена старой властью, духовная иерархия так нравственно разложилась, что внешние силы Церкви не могли играть никакой активной роли в историческом перевороте. Если и действовала какая-нибудь религиозная энергия, то она была подземной, невидимой. Имя Христово забыто в революционой стихии и не во имя Его совершился переворот. Революция произошал в "царстве кесаря". Но Церковь была связана тысячью нитей с "царством кесаря" и катастрофические перемены в нем не могли не отозваться на ее жизни. Революция ударила по старой связи Церкви и государстува и извне привела в движение весь церковный организм. Церковь стала свободной, как и все в [7]

России. Так говорят и так может казаться со стороны. Но унизительно для достоинства Церкви было бы думать, что она может получить свободу извне от революции, от изменений во внехристианском мире. Церковь может черпать свободу лишь из собственной глубины, от главы своего Христа и она сама является источником свободы для людей, живущих в рабстве страстей и грехов. Как же осмыслить это противоречие?

Когда говорят, что Церковь после революции освободилась от долгого рабства у государства, то внутренно и религиозно это можно понять лишь так, что соблазн идолопоклонства перед кесарем, которому подвержен был церковный народ и русская Церковь в своей человеческой стороне, исчез, он пал и дано народу церковному мгновение свободного избрания дальнейшего религиозного пути. С более глубокой точки зрения старая связь церкви с государством, порабощающая церковь и унижающая ее, была частичным отделением от Вселенской Церкви Христовой, которой не одолеют и врата адовы. Но для церковного народа, который поставлен теперь перед задачей переустройства всего церковного строя, возможны новые соблазны, могут возникнуть новые идолотворения и новое рабство. Самодержавная царская власть, так искажавшая нашу церковную жизнь, пала, Церковь освободилась от этого идола. Но "царство кесаря" продолжает существовать в новых формах. Идол может быть сотворен из демократии, из социализма, из самого народа, и церковная жизнь может попасть в рабство к этим новым идолам. Свободная Церковь должна быть свободна не только от старого государства, от царства самодержавия, но и от нового государства, от царства демократии. И в то переходное время, в которое мы живем, [8]

русская церковь поставлена перед великими испытаниями. Восточная православная Церковь вступает в безбрежную свободу. И эта безбрежная свобода есть огромное испытание духовных сил церковного народа, церковного человечества. В этой человеческой свободе может начаться разделение вместо церковного единения, может быть порабощение новым кумиром, как это произошло в протестантизме. Для русского церковного движения наших тревожных и изменчивых дней самое важное сознать, что Свободная Церковь ничего общего не имеет с протестантизмом, и это русское религиозное возрождение не может двигаться к лютеранской реформации. Неизбежное переустройство Церкви на демократических началах ничего "протестантского" не должно в себе заключать и может быть в согласии с преданиями и традициями Вселенской Церкви. Во внешнем, историческом строении Церкви никакого другого принципа кроме выборного начала, кроме демократизма и придумать нельзя, если не признавать папизма и если пал священный царизм. Но внутренно в Церкви должен сохраниться вечный иерархизм. Свободная Церковь — иерархична. Если она станет демократической, то попадет во власть человеческого произвола, потеряет преемственную связь с Христом и апостолами.

II.

Бесславное падение царской власти в России не может быть религиозно безразлично для восточного православия. Русская революция будет иметь бОльшее значение для православной церкви, чем все западные революции имели для церкви католической. Католическая церковь не распадается на автокефальные национальные церкви, она всегда мало зависела от госу [9]

дарства и нации, она имеет свой самобытный иерархический строй, возглавленный папой. Никакие революции в государствах и нациях ничего существенного не меняют в строе католической церкви, ее организация остается всемирной. Не то в восточной православной церкви. Восточная православная церковь, хотя и определяет себя, как Церковь Вселенскую, но фактически была сначала по преимуществу церковь византийской, а потом церковью русской. Восточная православная церковь не имеет внешнего вселенского единства и внешней вселенской организации, не имеет центра, который не был бы связан ни с какой государственной и национальной властью. Православная церковь со времен Константина всегда была фактически национализирована и огосударствлена. Автокефальность, национальная самостоятельность Церкви есть источник ее рабства, а не ее свободы, ибо автокефальная национальная церковь неизбежно попадает в зависимость от государственной власти, неизбежно подчиняется национальной стихии. Автокефальность русской церкви означала ее возглавление царем. Сначала в Византии, а потом в России национализированная православная церковь сплелась и скрепилась с царской властью, которая была признана священной. Византийский император был священным чином в церкви, его роль была исключительной. Это священное значение императорской, царской власти из Византии перешло в Россию, оно было передано русским царям и императорам. Что бы там ни говорили, но уклон к цезарепапизму, т.е. к признанию царя главой Церкви, был и в византийской и в русской церкви. Царство византийское и царство русское почитали себя священными царствами и церковь освящала это царствовенное самосознание. Ни власть византий [10]

ского императора, ни власть русского императора не была светской государственной властью, это была власть духовная, теократическая власть. Священное византийское царство давно уже разложилось и пало. Теократические упования, связанные с царской властью, перешли к русскому царству. Москва была признана Третьим Римом. ныне пало священное русское царство, последнее священное царство в мире.

Порвалась великая историческая цепь и ударила по государству и по Церкви. Восточная православная церковь незаметно пережила катастрофу: от нее отвалился член, который на протяжении всей ее истории считался священным и скреплял внешнее органическое единство церкви. Священная царская власть создавала внешнюю видимость единства православной церкви, она принудительно скрепляла и держала все части церкви в соподчинении. Восточная православная церковь сама не заметила, как она вступила в царство безразмерной свободы, неведомой западной католической церкви, не существующей и в протестантизме. Кончился всемирно-исторический период жизни восточной церкви, начавшийся с Константина. Внешне церковь возвращается к состоянию, которое было до Константина. Внутренно же церковное человечество с одной стороны обогащено, с другой обессилено огромным и трудным опытом всей своей истории и всеми запросами нового человечества. Отвалился сгнивший член, от которого шла зараза на весь церковный организм. И в организме восточной церкви чего-то не стало, что-то ничем не заменено. Церковь стала свободной, но эта свобода исключительно формальаня. свобода выбора пути, свобода отрицательная. Свободная Церковь в положительном смысле слова, в религиозном смысле есть духовная сила, есть религиозное содержание, знающее свое направление. [11]

Свободная Церковь есть Единая, Вселенская Церковь Христова, преемственная от апостолов и от Главы своего Христа, черпающая все свои откровения из собственной глубины и противостоящая изменчивым стихиям "мира сего" и соблазнам "князя" его. Эта Церковь вечно пребывает и не может быть одолена вратами адовыми, но внешний образ Свободной Церкви двоится и троится, он заслонен оболочками этого мира и искажен господством слабостей и грехов человеческой массы. Все разделения во Вселенской Церкви, все раздоры, все соблазны и искажения идут от человеческой стихии, без свободного действия которой не может быть Церкви, как богочеловеческого организма. И ныне человеческая стихия в Церкви призвана к исключительному духовному напряжению, к сосредоточиванию церковной воли. Катастрофа во Вселенской Церкви должна быть пережита, она означает подъем человеческой энергии и человеческой активности в Церкви.

III.

Необходимо делать различие между церковной свободой и религиозной свободой. Церковная свобода есть свобода самой Церкви, ее независимость от государства. В этом смысле наибольшая церковная свобода есть в католической церкви, которая более независима, чем Церковь православная, и чем церковь протестантская, которая даже церковью не может быть названа в строгом смысле слова. Церковная свобода есть высшее церковное достоинство, которого у нас сшишком мало, гордость не личная, человеческая, всегда греховная, а церковная, гордость святыней Церкви, на которую ничто от мира не должно посягать. Церковная свобода есть укрепление Церкви, защита ее от зыбких стихий мира, недопущение развала [12]

Церкви. Религиозная же свобода, свобода религиозной совести, есть совсем другое начало. Церковная свобода уже предполагает определенную, крепкую веру и заботится о ее судьбе в мире. Религиозная свобода есть свобода избрания той или иной веры, того или иного религиозного пути. Она обращена к человеческой личности и охраняет не самую веру, а свободу веры, свободу любого исповедания. Принуждение в делах веры невозможно. Ко всякой вере можно прийти лишь путем свободы. И всего более это нужно сказать про веру христианскую, ибо само христианство есть религия свободы. Исповедывать Христа можно лишь свободно приняв Его и возлюбив Его. Где Дух Христов, там и свобода. Познавший истину Христову, делается свободным. Дух Христов дышет, где хочет. Свобода совести для христианина не есть исключительно формальный принцип, каким она является для людей нерелигиозных, она есть внутренний принцип самого христианства, как религии свободы, религии свободного богосыновства человека. Церковь есть по преимуществу царство свободы, царство благодати, в отличие от государства, — царства необходимости и принуждения. В Церкви все должно быть принято свободно, все должно быть предметом любви. Принуждение и насилие в делах религиозных, церковных может означать лишь ложное и извращенное отношение между Церковью и государством, между "Божьим" и "кесаревым", оно всегда происходит в сфере государственной, а не церковной, всегда пользуется мечем кесаря, ибо у самой Церкви нет орудий принуждения и насилия. И церковь католическая и церковь православная, когда они прибегают к принуждениям и насилиям в делах веры, всегда пользуются мечем кесаря, всегда принижаются до царства необходимости. Вот почему можно [13]

сказать, что отрицание религиозной свободы и насилие над религиозной совестью всегда вели и должны вести к утрате церковной свободы, к порабощению Церкви государству, орудиями которого она пользуется. Церковь Свободная не имеет возможности насиловать религиозную свободу, у нее нет для этого никаких орудий. Меч ее, которым она рассекает мир, есть меч духовный, а не материальный. Самая большая свобода Церкви была до Константина, когда не она гнала и преследовала, а ее гнали и преследовали. Тогда в христианстве церковная свобода и религиозная свобода совпадали. После соединения Церкви и государства Церковь теряла свою свободу всякий раз, когда она посягала на религиозную свободу, когда "Божье" и "кесарево" смешивалось.

Евангельские слова Христа "воздайте кесарево кесарю, а Божье Богу" и есть вечное христианское решение вопросы об отношении Церкви и государства, которое христианский мир должен разгадывать. Христос словами этими разделил два царства, утвердил свободу церковную и свободу религиозную, религиозно оправдал существование государства, как самостоятельного и необходимого в этом мире начала. Мудрость этих кратких слов необычайна и она разгадывается на протяжении всей христианской истории. Лишь христианство впервые положило предел тому всевластью государства, которое существовало в мире античном. Христианское откровение и провозгласило религиозную свободу, свободу бесконечного человеческого духа, несоизмеримого ни с каким государством, ни с каким царством этого мира. Язычество бессильно было оградить свободу человеческого духа от незнающих границ посягательств государства, царства кесаря. Великие мудрецы языческого мира не могли совершить этого освобождения человече [14]

ского духа. Обожествление кесаря, культ кесаря и есть предел неограниченной власти государства, религия царства этого мира. "Божье" было окончательно воздано "кесарю". И вот тогда, когда мир поклонился кесарю, как Богу, христианство вошло в мир с благой вестью о Боге, распятом на кресте за грехи мира, Боге-Искупителе. Человек был усыновлен Богу и в нем раскрылась бесконечная свобода, бесконечный дух, превышающий все царства мира. Христианство открыло бесконечную ценность человеческой души, заключенную в ней вечность, ее независимость от стихий этого мира. Человек, искупленный кровью Христа, освобождается от власти низшей природы, он перестает быть рабом, он духовно становится на ноги. Когда первые христиане отказались поклониться кесарю и пошли на мучения, они навеки утвердили в мире религиозную свободу, свободу человеческого духа, и положили основание Свободной Церкви. Христианская Церковь освятила государственную власть, признала ее положительную миссию в мире, но не допустила ее обоготворения, абсолютного ей повиновения, отвергла всякое с ее стороны посягательство на бесконечную жизнь человеческого духа. Божье целиком должно быть отдано Богу. Эта истина была запечатлена кровью мучеников. Для всякого государства есть нравственная граница в Церкви и переход этой границы есть уже требование воздаяние кесарю Божьего, т.е. измена Христу и заповеданного Им. Только хрисианство провозгласило свободу совести. Фома Аквинский провозгласил религиозное право восстания против государственной власти и заходил так далеко, что оправдывал даже цареубийство, если царь переступает религиозно допустимые пределы. Это ограничение власти государства возможно было лишь на почве христинского сознания. Отрицание же свободы совести, свободы человеческого [15]

духа, всегда вело к порабощению Церкви государству, и на Западе и на Востоке. Христианский мир не всегда оставался верен христианскому откровению о свободе, он подвергался соблазнам и падал.

IV.

Свободная Церковь означает также утверждение свободы и в государстве, охранение бесконечных прав человеческой души от посягательств государства и общества. Свобода совести есть право, полученное не от гражданского общества, не от государства, не от демократии, а от духовной жизни, от Самого Христа. Что демократия сама пос ебе не гарантиурет свободы совести, это можно видеть уже из того, что апостол демократии Ж.Ж.Руссо отрицал свободу совести, считал для каждого гражданина обязательной свою жалкую, выдуманную религию и не признавал никаких неотъемлемых прав за человеческой личностью. Суверенный народ в демократии может лишить человека какого угодно права, ибо источник всякого права человека лежит не внутри человека, не в его бесконечном духе, а во вне, в воле народа, в большинстве голосов. Но большинство голосов может что угодно отнять от человека и что угодно ему предписать. Это есть возврат к античной, языческой власти государства над человеческой душой. Также отрицал свободу совести и апостол социализма К.Маркс и следующая за ним социал-демократия. Для социал-демократического учения не существует бесконечной природы человеческой души и ее неотъемлемых прав. Человек целиком оказывается порождением материальной социальной Среды, он все от нее получает, целиком от нее зависит, ничего не имеет в себе самобытного. Социализм сам по себе [16]

так же мало гарантирует право свободы совести, как и демократия. В социал-демократической программе есть параграф, которычй прозглашает, что религия есть частное дело. Но это есть лишь формальный способ отделаться от религии. Социал-демократическая свобода религиозной свовести не предполагает существованкия самой религиозной совести, как самобытного начала человеческого духа. По существу своего вероучения марксистский социализм глубоко враждебен всякой религии и более всего враждебен христианской Церкви. Настоящие христиане в социал-демократии невозможны, хотя христиане могут признавать частичную правду социализма.

Церковь должна быть свободна от стихий этого мира. И тогда Церковь может быть источником свободы для всякой души человеческой, живущей в обществе и государстве. Церковь защищает человеческую душу от власти стихий этого мира, от переходящих всякую границу притязаний "царства кесаря", хотя бы оно являлось в образе демократии и социализма. Но Церковь господствующая в государстве и через государство есть Церковь зависимая, она теряет свою свободу и не может быть источником свободы и охранять свободы. Господствующая Церковь не может быть Свободной Церковью, ее духовная сила всегда подорвана и умалена. Свободная Церковь не может быть оффициальной, господствующей Церковью. Мы это слишком хорошо знаем по судьбе русской православной церкви. Западный папоцезаризм и восточный цезаропапизм — два соблазна, порабощавшие цековь стихиям этого мира, царству кесаря. На Западе церковь была свободнее в своих первоосновах, но она сама превращалась в государство и пользовалась орудиями государства. На Востоке церковь была подчинена государству в своей первооснове и также пользовалась [17]

государства. Ныне на Востоке, в России церковь вступает в новый мировой период, строй ее должен сделаться демократическимю. И вся задача — в том, чтобы этот новый демократический строй церкви не оказался новой формой зависимости ее от царства кесаря. Всегда следует помнить, что Церковь есть царства качеств, а не количеств, в ее строе может быть выборное начало, но ничто в ее духовной жизни не решается большинством голосов. Иерархизм Церкви есть гарантия ее свободы. Демократизм же, переходящий во внутреннюю жизнь Церкви, может быть источником рабства, ибо ставит духовные ценности в зависимость от большинства голосов. И поскольку в Церкви должна раскрыться человеческая активность и человеческое творчество, оно должно раскрыться, как человеческое качество, а не количество.

V.

Очень ошибочно было бы думать, что реформация создала Свободную Церковь, что в лютеранстве христианство стало свободнее, чем в католичестве. В лютеранской реформации была отрицательная правда, было немало справедливой критики и справедливого негодования против нравственного вырождения католического мира, против человеческих грехов папизма. Но лютеранская реформация была секуляризацией церкви, огосударствлением ее и подчинением стихиям этого мира. Свобода совести была признана в протестантизме лишь относительно, веротерпимость Лютера была ограничена. Но самое важное то, что провозглашение религиозной свободы было отдано во власть развивающимся стихиям мира, она потеряла свою незыблемую церковную основу. Если и можно говорить с натяж [18]

кой о протестантской церкви или протестантских церквах, то они отданы были во власть князей и подчинены принципу территориальности. Окончательно была угашена идея Свободной Вселенской Церкви. Лютер не церковь освободил от государство, а государство от церкви. Церковь была унижена и в протестантизме и в торжестве государственной церковности. Человеческое вырождение католичества не должно мешать нам видеть, что в существе его была бОльшая религиозная правда, чем в протестантизме. На Западе в католичестве, а не в протестантизме, хранится вечная святыня Церкви и истинная церковная свобода. Католический мир впадал в грех гордости и самоутверждения, почитая себя полнотой Вселенской Церкви и отрицая вся восточное христианство. Но католичество есть неотъемлемая и великая часть Вселенской Церкви, внутренно единой и лишь внешне, по человеческой ограниченности разорванной. Ныне русское церковное сознание стоит на распутье и подвергается опасности уклоняться к протестантизму в той или иной форме. Церковь наша должна быть реформирована и мы ждем религиозного возрождения русского народа. Но в России невозможна протестантская реформация. Это было бы изменой русскому религиозному духу и русскому религиозному призванию.

Секты протестантского типа давно уже существуют в России и в последнее время все они вливаются в баптизм. Положение оффициальной Церкви в старом строе очень способствовало развитию сектантства и давало всем сектантам. в том числе и баптистам,ореол борцов за религиозную свободу, престиж гонения. В новой, свободной России это уродливое явление должно прекратиться. Тогда выяснится вся ограниченность и болезненность сектантства, для которого всегда видна лишь [19]

частица религиозной истины, лишь один луч ее, и недоступна вся ее полнота. Религиозное убожество баптизма и глубокая противоположность его русскому национальному духу должны выявиться в атмосфере церковной и религиозной свободы. Будет вынуто главное орудие из рук сектантов — не будет больше принуждений господствующей, оффициальной церкви, иерархи церкви не будут уже чиновниками государственной власти. Нужно помнить, что протестантизм в своем фатальном развитии был обмирением религиозной жизни, а потому и утратой религиозной свободы от процессов, происходящих в этом мире. Элементы протестантизма давно уже вошли в жизнь русской церкви. Синодальный церковный строй, установленный волей самодержца-Петра, был торжеством государственного абсолютизма. Это был процесс совершенно аналогичный тому, который привел на Западе к системе государственной церковности. Так называемый иосифизм, т.е. система австрийского императора Иосифа II, который подчинил католическую церковь в пределах своей империи государству, был внесением протестантского духа в католичество, протестантским подчинением церкви принципу территориальности и княжеской власти. Несвобода русской церкви шла от протестантского духа нашей государственности со времен Петра. Наибольшая церковная свобода была в старообрядчестве. Весь синодальный период в истории русской церкви был уже секуляризацией, обмирщением церковного управления. Князья церкви, назначенные в св. Синод, были агентами царской власти, а в последний период агентами Григория Распутина. И задача Свободной церкви в свободном русском государстве есть восстановление духовного характера церковной власти. Насильственные действия обер-прокурора в новом Временном Правительстве, напра [20]

вленные на очищение состава св. Синода, имеют оправдание, так как старый состав св. Синода был навязан церкви старой властью; он не был в истинном смысле церковным, и революционная власть должна была развязать и ликвидировать старые принудительные связи церкви и государства для того, чтобы церковь в дальнейшем уже свободно воссоздала свой строй. Обер-прокурор, который превратится в министра исповеданий, не должен в будущем играть никакой церковной роли, но первый обер-прокурор после революции должен был проявить исключительную власть, как и во всем должно ее проявить временное правительство переходной эпохи. Это есть лишь ликвидация грешного прошлого. Когда пережитый опыт революции углубит нашу религиозную жизнь, то станет ясно, что церковь не может быть вполне свободной, если она остается национально-обособленной и оторваной от вселенского христианства.

VI.

Свободная Церковь в свободной России должна будет обратиться с любовью к западному католическому миру и искать с ним внутреннего соединения во Вселенскую Церковь. Разделение христианского Востока и христианского Запада может быть оправдано лишь как выражение двух типов христианского духовного опыта, которые должны сохраняться во Вселенской Церкви. Разделение же самой Церкви и признание раздельной части за целое есть лишь человеческий грех и человеческое самоутверждение. Но соединения церквей нельзя ждать, как результата унии или соглашения церковных правительств Востока и Запада. Этот внешний путь ни к чему не приводил, [21]

кроме политиканства. И менее всего можно желать того, чтобы православная церковь воссоединилась с церковью католической, отказавшись от своего духовного пути и от своей правды. Соединение можно ждать лишь от внутреннего обращения двух христианских миров друг к другу с любовью. Такова одна из мировых задач, которая станет перед Свободной Церковью в России. Но у русской церкви есть много внутренних задач, которые были неразрешимы при старом строе, при старом отношении церкви и государства. Такова прежде всего задача воссоединения с старообрядчеством, преодоления исторического раскола в русской церкви. Для слияния старообрядчества с православной церковью, которая именовалась официальной и которая навеки перестала быть официальной, никаких религиозных препятствий быть не может. Старообрядцы вполне православные люди и раскол произошел в "царстве кесаря". Народное религиозное чувство было возмущено воздаванием "Божьего" "кесарю". В гонимом старообрядчестве накопилась огромная религиозная энергия и образовалась сильная религиозная дисциплина. Эта энергия ныне должна пойти на возрождение русской церкви. При теперешних условиях нежелание соединения может быть понято, как проявление религиозного эгоизма. Много религиозной энергии рассеяно в России по сектам, много потрачено ее на борьбу против Церкви и против заложенной в ней полноты. Сектантство всегда есть восстание части на целое, в нем никогда не бывает того вселенского христианского духа, который только и дает свободу. В сектах нет свободы в духовном смыле этого слова, их свобода чисто отрицательная, а не положительная. Секты обречены на вырождение, в них всегда побеждает рационалистический дух и религиозная энергия, накопившаяся [22]

в сектах падает и теряется в мирских стихиях, оторванная от религиозного церковного центра. В сектах есть дурная бесконечность дробления. Сектанты ждут не свободной Церкви, а свободы от Церкви. Вопрос о сектах - болезненный вопрос русской церковной жизни. Но разрешение его очень облегчается происшедшим переворотом. Церковная свобода и религиозная свобода должна уменьшить количество сект, они устраняют целый ряд поводов для отпадения в секты. Люди приняшие в сердце своем Христа вернуться в Церковь и будут оставаться в ней. В секты же будут идти и будут упорно пребывать в них лишь те, которые в духовной глубине разорвали со Вселенской Церковью и чем-то изменили Христу. Свободная Церковь Христова в свободной России будет, вероятно, насчитывать меньшее количество членов, чем церковь официальная, к которой формально, по паспорту принадлежали все русские. Многие отпадут от Церкви. Но уменьшение количества возместится увеличением качества. В Церкви останутся лишь достойные и верные ее сыны. Истинная Церковь Христова держится на качествах, а не на количествах. И пока будет хоть несколько праведников, хоть несколько верных Христу, Церковь будет существовать на земле. Свободной Церкви не страшна свобода отпадения. Но безбрежная религиозная свобода, раскрывшаяся перед русским народом, есть испытание силы его духа.

VII.

Большая опасность грозит от смешения религии с политикой. Торжество демократии и социализма легко могут принять за обновление и развитие христианства. Христианская Церковь не может быть против истинной свободы, равенства и братства. [23]

Более того, истинная свобода, истинное равенство и истинное братство возможны лишь в Церкви. В демократическом социалистическом "царстве кесаря" все основывается на необходимости и принуждении, и люди могут приковыватсья друг к другу интересами, но никогда не делаются братьями. Социализм знает "товарища", но не знает "брата". Социальная классовая борьба может быть признана горькой необходимостью, но никогда не может быть признана христианской правдой и благом. Христианство видит высшую правду в том, чтобы отдать свое богатство ближнему, но не видит его в том, чтобы отнять его у ближнего. Христианство не верит, что царство Божие может быть достигнуто внешним путем и материальными средствами, что возможна и желанна принудительная добродетель и принудительное социальное братство. Царство Божие приходит неприметно и внешнее торжество его невозможно в пределах этого грешного мира. Христианство требует духовной трезвости в делах этого мира и не допускает безбрежной социальной мечтательности. Все коммунистические религиозные движения, ожидавшие скорого наступления чувственного тысячелетнего царства Христова на земле, всегда были еретичны и враждебны Церкви. Все они покоились на той же ошибке, что и монтанизм, на отрицании круговой поруки и ответственности за зло мира, на отрицании труда и бремени истории, на смешении абсолютного и относительного. И сейчас в России могут возникнут такого рода хилиастические движения, в которых все перемешается и революционный социализм будет принят за наступление тысячелетнего царства. Антихристианские по духу начала могут быть приняты за христианские, могут соблазнить равенством, незаметно разрушить церковный иерархизм и истребить всякое качество, все, что возвышается. Цер [24]

ковь Христова может быть демократичекой по своему внешнему строю, но внутренно она аристократична и иерархична, как иерархичен и аристократичен весь божественный строй космоса. Это должно быть ясно сознано в нашем церковном движении, чтобы Церковь не попала в новое рабство, чтобы не была принижена она перед новым "царством кесаря. Роковой ошибкой было бы принять энергию политическую и социальную за энергию религиозную и церковную. Самый радикальный политический и социальный переворот сам по себе ничтожен перед лицом вечности, он ничего не меняет в жизни Церкви. Движение церковное еще впереди, оно должно иметь свой внутренний источник.

Новое демократическое государство не будет христианским государством, как не было им и старое самодержавное государство. Новая государственная власть должна получить свое благословение от Церкви, как и всякая власть, поскльку она исполняет свое назначение. Начальствующий носит меч не напрасно. Государство имеет мистическую основу, хотя это совсем не значит, что государство теократично. И секуляризованное государство в демократических республиках сохраняет свою мистическую, сверхразумную основу. Свободная Церковь не может извне сделать новое русское гоударство, еще неведомое и загадочное в своем строении, христианским и праославным. В старом строе христианско-православный характер государства выродился в отвратительную ложь, в безобразное лицемерие и насилие. В новом строе прежде всего должна быть искренность и правдивость. Государство неизбежно будет секуляризировано. Не исключается и возможность того, что Церковь будет гонима. Но Свободная Церковь может в меру своей духовной силы изнутри влияет на жизнь государства [25]

и духовно направлять ее на путь правды. Поскольку русский народ остается христианским народом, христианство его должно сказаться и на его государстве, должно влиять на него изнутри, определять не тело государство, а его душу. Свободная Церковь останется лишь внутренней духовной силой в государстве и действие ее будет зависить от религиозной энергии самого народа, от его верности Христу и Его Церкви. Свободная Церковь в свободной России должна быть более активна, чем была официальная Церковь в старом строе.

VIII.

Для всякого христианина в вопросе об отношении церкви и государства важнее и дороже свобода церкви, чем свобода государства. Люди неверующие, враждебные церкви, хотят отделения церкви от государства, чтобы освободить государство от всякого влияния церкви, чтобы окончательно его секуляризировать. Отделение церкви от государства во Франции было проведено боевым атеистическим министерством Комба и приняло форму гонения на церковь. Французская форма отделения церкви от государства не может быть желанна для России и во всяком случае за такую форму отделения не может стоять сама церковь. Для церкви лучше быть гонимой, чем самой гнать, гонение может даже привести к укреплению религиозной энергии. Гонение на католическую ерковь со стороны антихристианской власти французской републики привело к возрождению католичества. Но церковь не может сама хотеть, чтобы ее гнали, и потому не может отделять себя от государства по французскому методу, который есть единственный радикальный. Разделение церкви и государства всегда условно и относительно, оно не может быть абсолютным во внешнем плане [26]

жизни. Церковь тысячами нитей связана с царством кесаря. Должно быть радикальное религиозное разделение двух царств — Божьего и кесарева. Это и значит, что церковь должна быть свободна и что "Божье" никогда не должна воздаваться "кесарю". Но во внешнем историческом плане государство проникает во все поры жизни, и церковь представляется государству его составной частью. И вот является вопрос, будет ли церковь институтом публично-правоым или частно-праовм? Государство народа христианского по преобладающему своему составу не может признать церковь частно-правовым институтом, приравняв ее ко всякого рода частным обществом. Если и не должно быть церкви официальной и господствующей, то все же церковь православная не может не занимать исключительного положения в России, для русского народа. Это определяется не государственными преимуществами православной церкви, а ее церковными, религиозными преимуществами, ее связью с сердцем русского народа, с духом русской истории, с призванием русского народа в мире. Церковь Христова должна стать преобладающей духовной, внутренней силой русского государства. Мы должны желать, чтобы свободное русское государство по форме было светским, по духу же христианским, чтобы в нем не победило звериное начало, хотя бы и в самом прогрессивном, демократическом обличии.

Русский народ переживает духовный, религиозный кризис. Душа народная в смятении ищет пути. Кризис этот начался уже давно. Давно уже заколебалась христианская вера. Это выразилось и в порабощении церкви государству, в сотворении себе кумира из "кесаря", в отпадении от церкви, в сектантстве, в росте неверия, в торжестве жизненного материализма. Сейчас в народе революция свергла старые кумиры, но началась [27]

создание новых кумиров, кумиров "революции", "демократии", "социализма", "интернационализма" и мн. др. Живого Бога, Хрита давно уже стали забывать, имени Его не слышно в тех бурях и катастрофах, которые переживает русский народ. И новой России можно поставить тот вопрос, который Вл.Соловьев поставил старой России: "Каким ты хочешь быть Востоком, Востоком Ксеркса иль Христа?" "Востоком Ксеркса" может быть не только звериное самодержавие, но и звериная демократия. В демократии может раскрыться образ человеческий, отражающий образ Божий, но может раскрыться и образ звериный. И русский наарод на распутьи. В революции сгорела старая ложь, старое лицемерие, расплавились оковы, прикреплявшие церковь к прогнишей государственной власти. Но если религиозная воля народа изберет себе ложный путь, то воцарится новая ложь, новое лицемерие, новые оковы будут наложены на Свободную Церковь Христову. В такое время нужно, чтобы звучал голос Свободной Церкви, звучал не только о вопросе внешнего устрения Церкви, но и о более глубоких, внутренних вопросах религиозного творчества, связанных с судьбой человека и человечества. В Церкви должен гореть огонь вечной правды, которого не могут затушить зыбкие стихии мира.

IX.

Все наежды на возрождение русской Церкви возлагаются на собор. С 1905 года русский православный мир живет надеждой, что поместный церковный собор разрешит все больные вопросы русского церковного устроения и обновит больное тело нашей Церкви. При старом строе делались неискренние подготовительные шаги к собору, но созвать его ока [28]

залось невозможным. Старая власть боялась собора. Соборное начало в церкви было задавлено. После того как были сняты наложенные на церковь цепи, созвание собора сделалось возможным, и он созывается спешно, без достаточной подготовки в церковном движении и церковной организации снизу. Собор необходим. Без него не может себя перестроить на новых началах Свободная Церковь. Но не следует переоценивать значение собора и возлагать на него слишком большие надежды, чтобы потом не было разочарований. Нельзя ждать от русского поместного собора, созываемого в ближашее время, религиозного творчества, разрешения религиозных мук нового человечества. Вряд ли будет в нем дышать дух пророческий. Собор будет таким, каков церковный народ. Поместный церковный собор сам по себе не может создать той творческой религиозной энергии, которой нет в церковном народе, избиравшем собор. Если религиозная энергия в народе слаба, то не будет она велика и на соборе. Собор будет, по всей вероятности, занят тем, что можно было бы назвать "церковной прозой", вопросами отношения церкви и государства и церковного быта. Самое большое, что может сделать собор, это окончательно ликвидировать старые отношения церкви и государства и перестроить церковную жизнь на выборных, демократических началах. Нет особенных оснований надеяться, что на этом соборе авторитетно и могущественно прозвучит голос Свободной церкви Христовой о катастрофах переживаемых Россией и миром. Есть основания опасаться, что за церковное творчество могут принять отрицание старого строя и установление нового демократического строя. Но в этом никакого церковного творчества еще нет. Тут может быть уклон к протестантизму. В протестантизме не было религиозного творчества, [29]

не было никаких новых откровений. Религиозное творчество не отрицает старого откровения и предания, а дает новое откровение и зачинает новое предание. Русская революция, как и всякая революция, не есть откровение новой жизни, нового духа, она есть лишь последствие старых грехов, кризис старой болезни, Божья кара за допущение в прошлом нестерпимой лжи. Творческое религиозное движение еще впереди, после того как опыт революции будет изжит в народной душе. ----

Свобода совести для церковного христианского сознания не может быть формальным принципом, не может превратиться в религиозный индифферентизм. Христианская свобода совести предполагает существование религиозной совести и положительной религиозной энергии, что необязательно для отрицательной свободы совести, провозглашаемой людьми неверующими, к религии равнодушными. Христианская свобода совести имеет свой источник в Христе, Освободителе, Подателе всякой свободы. Получивший свободу от Христа не может лишать свободы ни одну человеческую душу, он должен вем ее давать. Мы хотим церковной свободы и религиозной свободы, но хотим ее изнутри нашей веры, для торжества дела Христова в мире. Но это менее всего значит, что для христианина может быть безразлично, какую веру исповедуют другие люди, что они готовы признать "религию частным делом", как это признают безрелигиозные либералы и социалисты. Для безрелигиозных либералов и социалистов религиозная свобода есть лишь отрицательная свобода от религии. Для христиан же религиозная свобода есть положительный источник их религии. Религиозная свобода есть путь к торжеству дела [30]

Христова в мире. Церковная свобода лучше обеспечивает духовное торжество Церкви в мире, чем прикованность Церкви к государтву и пользование орудиями государства в делах Церкви. Но религия не есть частное дело, как утверждает равнодушный и враждебный религии либерализм, религия есть дело вселенское, она претендует быть полнотой всего. Полнотой всего, всяческим во всем религия делается не путем внешних теократических притязаний, не путем принудительного христианского государства, а своей внутренней духовной силой, направляющей мир. Хилиастическая вера в торжество тысячелетнего царства Христова в этом грешном мире, в чувственное тысячелетнее царство Христово на земле не может быт признана церковной верой и не может быть духовно оправдана. Такая хилиастическая надежда всегда была болезненным уклоном в религиозном опыте, смешением разных планов, забвением апокалиптических пророчеств о возростании в мире силы духа антихристианского и антихристова. Проявления этого духа слишком явственны и ныне уже. И все положительные христианские силы должны соединиться для противодействия подымающейся волне антихристианских сил. Государство, общественность и культура есть та нейтральная среда, которая подвергается воздействию этих противоположных духовных начал, в которой происходит духовная борьба. Государство и культуру нельзя сделать внешне и принудительно христианскими, они должны оставаться началами формально свободными, раскрывающими свои собственные силы. Но разный дух может вдохновлять государство и культуру. Предстоит неизбежная, великая религиозная борьба двух духов, двух мировых начал. И в этой мировой борьбе голос Свободной Церкви Христовой, Единой и Вселенской, дол [31]

жен звучать изнутри, из глубины, как голос духовной жизни, свободной от рабствования стихиям мира, возвышающийся над всякой политикой, над вякой властью времени, свободный от всяких соблазнов, отвергнутых Христом в пустыне, через которые проходит человечество. Церковное движение должно быть воодушевлено новым духом, новой жизнью, в нем должны раздасться новые слова. Верность вечному в старом не должна мешать творческому движению в Церкви. Свободная Церковь будет поставлена перед новыми задачами, новыми темами, новыми мучениями человеческого духа. Но решение этих задач и утоление этих мук предполагает духовный подъем, которого пока еще нет. Свободная Церковь должна будет сама проявить величайшую духовную энергию, ничто в ее жизни не может быть возложено на государство и его органы.