САМОПОЗНАНИЕ
Воспроизводится по изданию:
Н.А.Бердяев. Самопознание (опыт философской автобиографии). - М.:
Международные отношения, 1990. - 336 с. ISBN 5-85207-006-8. Это
издание было подготовлено по рукописи, хранящейся в архиве Бердяева
в ЦГАЛИ А.Цветковым. Cтраницы этого издания указаны в прямых скобках
и выделены линейками.
Главы: 1, 2,
3, 4, 5;
6; 7; 8;
9; 10; 11;
12; Добавления;
Примечания А.Цветкова (в т.ч. перевод
иноязычных текстов; не соединены линками с цифрами примечаний).
Посвящаю эту книгу моему лучшему другу Евгении Рапп
ПРЕДИСЛОВИЕ
Книга эта мной давно задумана. Замысел книги мне представляется своеобразным.
Книги, написанные о себе, очень эгоцентричны.
В литературе «воспоминаний» это часто раздражает. Автор вспоминает
о других людях и событиях и говорит больше всего о себе. Есть несколько
типов книг, написанных о себе и своей жизни. Есть, прежде всего, дневник,
который автор вел из года в год, изо дня в день. Это очень свободная
форма, которую сейчас особенно любят французы. «Дневник» Амиеля
1- самый замечательный образец этого типа, из более новых
- Journal2 А. Жида. Есть
исповедь. Блаженный Августин и Ж. Ж. Руссо
дали наиболее прославленные примеры. Есть воспоминания. Необъятная
литература, служащая материалом для истории. «Былое и думы» Герцена
- самая блестящая книга воспоминаний. Наконец, есть автобиография,
рассказывающая события жизни внешние и внутренние в хронологическом
порядке. Все эти типы книг хотят с большей или меньшей правдивостью
и точностью рассказать о том, что было, запечатлеть бывшее. К бывшему
принадлежат, конечно, и мысли и чувства авторов. Моя книга не принадлежит
вполне ни к одному из этих типов. Я никогда не писал дневника. Я не
собираюсь публично каяться. Я не хочу писать воспоминаний о событиях
жизни моей эпохи, не такова моя главная цель. Это
не будет и автобиографией в обычном смысле слова, рассказывающей о
моей жизни в хронологическом порядке. Если это и будет автобиографией,
то автобиографией философской, историей духа и самосознания. Воспоминание
о прошлом никогда не может быть пассивным, не может быть точным воспроизведением
и вызывает к себе подозрительное отношение. Память
активна, в ней есть творческий, преображающий элемент, и с ним связана
неточность, неверность воспоминания. Память совершает отбор, многое
она выдвигает на первый план, многое же оставляет в забвении, иногда
[7]
бессознательно, иногда же сознательно. Моя память о моей жизни и моем
пути будет сознательно активной, то есть будет творческим усилием
моей мысли, моего познания сегодняшнего дня. Между фактами моей жизни
и книгой о них будет лежать акт познания,
который меня более всего и интересует. Гете
написал книгу о себе под замечательным заглавием «Поэзия и правда
моей жизни». В ней не все правда, в ней есть и творчество поэта. Я
не поэт, я философ. В книге, написанной
мной о себе, не будет выдумки, но будет философское познание и осмысливание
меня самого и моей жизни. Это философское познание и осмысливание
не есть память о бывшем, это есть творческий акт, совершаемый в мгновении
настоящего. Ценность этого акта определяется тем, насколько он возвышается
над временем, приобщается ко времени экзистенциальному, то есть к вечности. Победа
над смертоносным временем всегда была основным мотивом моей жизни.
Книга эта откровенно и сознательно эгоцентрическая. Но эгоцентризм,
в котором всегда есть что-то отталкивающее, для меня искупается тем,
что я самого себя и свою жизненную судьбу делаю предметом философского
познания. Я не хочу обнажать души, не хочу выбрасывать во вне сырья
своей души. Эта книга по замыслу своему философская,
посвященная философской проблематике. Дело идет о самопознании,
о потребности понять себя, осмыслить свой тип и свою судьбу. Так называемая
экзистенциальная философия, новизна которой
мне представляется преувеличенной, понимает философию как познание
человеческого существования и познание мира через человеческое существование.
Но наиболее экзистенциально собственное существование. В познании
о себе самом человек приобщается к тайнам, неведомым в отношении к
другим. Я пережил мир, весь мировой и исторический процесс, все события
моего времени как часть моего микрокосма,
как мой духовный путь. На мистической глубине все происшедшее с миром
произошло со мной. И настоящее осмысливание заключается в том, чтобы
понять все происшедшее с миром как происшедшее со мной. И тут я сталкиваюсь
с основным противоречием моей противоречивой
натуры. С одной стороны, я переживаю все события моей эпохи, всю судьбу
мира как события, происходящие со мной, как собственную судьбу, с
другой стороны, я мучительно переживаю чуждость
мира, далекость всего, мою неслиянность
ни с чем. Если бы я писал дневник, то, вероятно, по [8]
стоянно записывал в него слова: «Мне было это чуждо, я ни с чем не
чувствовал слияния, опять, опять тоска по
иному, по трансцендентному».
Все мое существование стояло под знаком тоски по трансцендентному.
Мне пришлось жить в эпоху катастрофическую и для моей родины, и
для всего мира. На моих глазах рушились целые миры и возникали новые.
Я мог наблюдать необычайную превратность человеческих судеб. Я видел
трансформации, приспособления и измены людей, и это, может быть,
было самое тяжелое в жизни. Из испытаний, которые мне пришлось пережить,
я вынес веру, что меня хранила Высшая Сила
и не допускала погибнуть. Эпохи, столь наполненные событиями и изменениями,
принято считать интересными и значительными, но это же эпохи несчастные
и страдальческие для отдельных людей, для целых поколений. История
не щадит человеческой личности и даже не замечает ее. Я пережил
три войны, из которых две могут быть названы мировыми, две революции
в России, малую и большую, пережил духовный ренессанс начала ХХ
века, потом русский коммунизм, кризис мировой культуры, переворот
в Германии, крах Франции и оккупацию ее победителями, я пережил
изгнание, и изгнанничество мое не кончено. Я мучительно переживал
страшную войну против России. И я еще не
знаю, чем окончатся мировые потрясения. Для философа было
слишком много событий: я сидел четыре раза в тюрьме,
два раза в старом режиме и два раза в новом, был на три года сослан
на север, имел процесс, грозивший мне вечным поселением в Сибири,
был выслан из своей родины и, вероятно, закончу свою жизнь в изгнании.
И вместе с тем я никогда не был человеком политическим.
Ко многому я имел отношение, но, в сущности, ничему не принадлежал
до глубины, ничему не отдавался вполне, за исключением своего творчества.
Глубина моего существа всегда принадлежала чему-то другому. Я не
только не был равнодушен к социальным вопросам, но и очень болел
ими, у меня было «гражданское» чувство, но в сущности, в более глубоком
смысле, я был асоциален, я никогда не был «общественником». Общественные
течения никогда не считали меня вполне своим. Я всегда был «анархистом»
на духовной почве и «индивидуалистом».
Книга моя написана свободно, она не связана
систематическим планом. В ней есть воспоминания, но не это самое
главное. В ней память о событиях и людях чере[9]
дуется с размышлением, и размышления занимают больше места. Главы
книги я распределил не строго хронологически, как в обычных автобиографиях,
а по темам и проблемам, мучившим меня всю жизнь. Но некоторое значение
имеет и последовательность во времени. Наибольшую трудность я вижу
в том, что возможно повторение одной и той же темы в разных главах.
Единственное оправдание, что тема вновь будет возникать в другой связи
и другой обстановке. Я решаюсь занять собой не только потому, что
испытываю потребность себя выразить и отпечатлеть свое лицо, но и
потому, что это может способствовать постановке и решению проблем человека
и человеческой судьбы, а также пониманию нашей эпохи. Есть также потребность
объяснить свои противоречия. Такого рода книги связаны с самой таинственной
силой в человеке, с памятью. Память и забвение
чередуются. Я многое на время забываю, многое исчезает из моего сознания,
но сохраняется на большей глубине. Меня всегда мучило забвение. Я
иногда забывал не только события, имевшие значение, но забывал и людей,
игравших роль в моей жизни. Мне всегда казалось, что это дурно. В
памяти есть воскрешающая сила, память хочет победить смерть. Но наступало
мгновение, когда я вновь вспоминал забытое. Память эта имела активно-преображающий
характер. Я не принадлежу к людям, обращенным к прошлому, я обращен
к будущему. И прошлое имеет для меня значение
как чреватое будущим. Мне не свойственно состояние печали,
характерное для людей, обращенных к прошлому. Мне свойственно состояние
тоски, что совсем иное означает, чем печаль. Я
человек более драматический, чем лирический, и это должно отпечатлеться
на моей автобиографии. Думая о своей жизни, я прихожу к тому заключению,
что моя жизнь не была жизнью метафизика в обычном смысле слова. Она
была слишком полна страстей и драматических событий, личных и социальных.
Я искал истины, но жизнь моя не была мудрой, в ней не господствовал
разум, в ней было слишком много иррационального и нецелесообразного.
Светлые периоды моей жизни чередовались с периодами сравнительно темными
и для меня мучительными, периоды подъема чередовались с периодами
упадка. Но никогда, ни в какие периоды я не переставал напряженно
мыслить и искать. Наиболее хотел бы я воскресить более светлые и творческие
периоды моей жизни. Хотел бы я, чтобы память победила забвение в отношении
ко всему ценному в жизни. Но одно я сознательно [10]
исключаю, я буду мало говорить о людях, отношение с которыми имело
наибольшее значение для моей личной жизни и моего духовного пути.
Это понятно. Но память наиболее это хранит и хранит для вечности.
Марсель Пруст, посвятивший все свое творчество
проблеме времени, говорит в завершительной своей книге: "книге Le
temps retrouve: "J avais trop experimente 1 impossibilit? d atteindre
dans la realite ce qui etait au fond moi-meme"3. Эти слова
я мог бы взять эпиграфом к своей книге. То, о чем говорит Пруст, было
опытом всей моей жизни. Противоречив замысел моей книги уже потому,
что самый скрытный человек пытается себя раскрыть. Это очень трудно. Дискретность
не позволяет мне говорить о многом, что играло огромную роль не только
во внешней, но и но внутренней моей жизни.
С трудом выразима та положительная ценность, которая получена от общения
с душой другого. С трудом выразим и скрытый трагизм жизни. Несмотря
на западный во мне элемент, я чувствую себя принадлежащим к русской интеллигенции,
искавшей правду. Я наследую традицию славянофилов
и западников, Чаадаева и Хомякова, Герцена
и Белинского, даже Бакунина и Чернышевского, несмотря на различие
миросозерцаний, и более всего Достоевского и Л. Толстого, Вл. Соловьева
и Н. Федорова. Я русский мыслитель и писатель. И мой универсализм,
моя вражда к национализму - русская
черта. Кроме того, я сознаю себя мыслителем аристократическим,
признавшим правду социализма. Меня даже называли выразителем аристократизма
социализма. Мной руководило желание написать эту книгу с наибольшей
простотой и прямотой, без художественного завуалирования. То, что
носит характер воспоминаний и является биографическим материалом,
написано у меня сухо и часто схематично. Эти части книги мне нужны
были для описания разных атмосфер, через которые я проходил в истории
моего духа. Но главное в книге не это, главное - самопознание, познание
собственного духа и духовных исканий. Меня интересует не столько
характеристика среды, сколько характеристика моих реакций на среду.
Писано в Clamart и Pilat-plage в 1940 году.
[11]
Вернуться на первую страницу Бердяева
Главы: 1, 2,
3, 4, 5;
6; 7; 8;
9; 10; 11;
12; Добавления;
Примечания
|
