Ко входуЯков Кротов. Богочеловвеческая историяПомощь
 

Антоний Блум

ПУТЬ ПОДВИГА

О МОЛИТВЕ

     В чем разница между нашим отношением к вере и жизни и отношением тех, кто отошел от христианства и обратился в другую веру? В этих людях меня поражает не только то, с какой убежденностью они относятся к вероучению и его интеллектуальным и эмоциональным последствиям, но и то, с какой серьезностью они стремятся жить согласно своей новой вере; особенно поразительна та серьезность и внимательная строгость, с какой люди ведут себя, став мусульманами, индуистами или буддистами. Я хочу сказать, что предписания своей веры они стараются выполнять гораздо строже, чем это делают большинство христиан.
     Среди христиан бытует мнение - мнение законное, - что во взаимоотношениях, будь то между Богом и человеком, будь то между людьми, один из самых важных элементов - естественность и искренность. Но естественности и искренности не всегда достаточно, чтобы наша жизнь была динамичной и целеустремленной. Например, молитва должна бы быть естественным побуждением нашей души; но опыт показывает, что желание молиться приходит временами, - молимся мы нерегулярно; временами у нас случаются позывы сотворить доброе, - а до дела мы не доходим. Одна из вещей, которых нам больше всего не хватает, это равновесие между естественным порывом, правдивостью, достоверностью - и дисциплиной, которая воспитала бы в нас верность собственной правдивости, сделала бы нас способными хранить свою достоверность всегда или почти всегда.
     Говоря прежде всего о молитве - конечно, Богу не доставляет никакой радости, когда мы выполняем ее механически, из страха перед Ним или в надежде, что в ответ на наши потуги Он «вознаградит» нас так или иначе. Отношения любви не могут быть отношениями раба или наемника. Но вместе с этим, устойчивость в усилии достигается только дисциплиной. Святой апостол Павел совершенно ясно указывает на это, когда говорит, что наше обучение духовной жизни должно быть таким же беспощадным, как тренировка атлета, стремящегося к победе. То же можно сказать об ученом или о любом человеке, страстно устремленном к цели: неутомимый, суровый, самоотверженный подвиг. Сколько у нас его есть?
     И вот, для того, чтобы этот подвиг не ослабевал, нас должно питать какое-то побуждение: жажда, тоска, радость, боль; не просто умственное решение, и не простое усилие воли, потому что усилием воли можно выполнять вещи механические, но не всегда усилие может пробудить сердце и все наше существо. Что же может создать такое естественное побуждение, которое повело бы нас к Богу и развилось бы в дисциплинированный и творческий строй жизни? Вы помните, что мы называем Духа Святого Утешителем. Это означает, что Он подает утешение; это означает, что Он подает крепость, подает также и радость. И вот, если спросить себя: жаждем ли мы, чтобы Дух Святой укрепил нас, утешил, вдохнул силу, - что мы сможем ответить? Когда, по-человечески говоря, мы в трудных обстоятельствах: в болезни, или в безотчетной тоске, - мы ищем поддержки, а иногда, когда мы неисцельно ранены, ищем и утешения. Но это не относится по-настоящему к Богу, потому что мы не глубоко переживаем то, как мы далеки от Него. Мы не переживаем разлуку с Ним. Мы не чувствуем себя осиротелыми, как потерявшийся в толпе ребенок, мы не плачем от горя о том, что Бог не с нами в каждую минуту, как мы горюем, когда разлучены с людьми, которых горячо любим. Их отсутствие мы переживаем, мы тоскуем по звуку их голоса, нам хотелось бы взглянуть им в лицо, нам хотелось бы разделить с ними свои мысли и чувства, мы так хотели бы все им рассказать.
     Так ли мы относимся к Богу и ко Христу? Чувствуем ли мы - и это просто объективный факт, - что мы потеряли контакт с Ним, что, хотя невидимо Он и здесь, Его присутствие для нас неощутимо? Это случается минутами, в блаженные мгновения, но как правило мы Его не ощущаем. И вот, чувствуем ли мы себя потерянными без Него? Жаждем ли мы скорее восстановить отношения, когда они нарушились, или найти Его вновь, когда мы Его потеряли? Если бы так, мы могли бы обратиться к Святому Духу и сказать: Приди! Я так осиротел без общения с Живым Богом!.. Но мы не зовем Его... Может быть, мы и скажем это, потому что невозможно не сознавать этой разлученности; но чувствуем ли мы действительно, что если нет Его - все утратило красоту, сияние, все стало тусклым и безжизненным? Подобно тому как мы ощущаем в отношениях с людьми, что не можем радоваться ничему, если любимый человек не с нами. И не стараемся ли мы заполнить чем угодно ум и сердце, чтобы отвлечься, забыть утрату, забыть пустоту?
     Вот с чего все начинается. Мы должны поставить перед собой вопрос: скучаем ли мы по Богу? Или хватит с меня, что Он существует и я могу обратиться к Нему, когда Он нужен, чтобы исполнить мои требования, использовать Его, когда мне не хватает собственных сил и способностей? Если мы не тоскуем по Богу, мы утратили основное побуждение, чтобы кричать и кричать, и кричать к Нему: Приди, Господи Иисусе, и приди скоро! - как Церковь и Дух взывают ко Христу в конце книги Откровения (22,17,20).
     Другой противоположный опыт также может побудить нас к молитве - чувство Божиего присутствия: Он рядом, я с Ним. Все, что я могу, - это поклониться, припасть к Нему в глубоком безмолвии, или наоборот, беседовать с Ним, как Ветхий Завет говорит о Моисее: как друг беседует с другом. Вот два предела: ощущение сиротства и неутешной тоски о том, что мы не можем до Него дочувствоваться, или же неописуемый восторг о том, что Бог здесь и я могу припасть и поклониться Ему.
     Из этих двух источников у нас может естественно родиться молитва к Богу. Но и тогда наш естественный порыв очень часто нуждается в поддержке привычкой, дисциплиной: все мы знаем, как легко рассеивается наша мысль, как легко мы устаем делать даже то, что нам нравится делать. Постоянство, стойкость, устойчивость, верность - все это обозначает одно и то же: способность не бросить все, а продолжать начатое, даже когда естественный порыв ослабевает.
     Говоря о человеческой душе и ее отношении к Богу, Феофан Затворник замечает, что мы должны быть, как правильно настроенная струна: если струна перетянута, она лопнет от прикосновения; если она натянута недостаточно, она не издаст нужного звука. Эта настройка самих себя означает то же самое, что говорил апостол Павел о тренировке атлета, которая укрепит наши мышцы, даст нам гибкость, целеустремленность и разовьет все наши способности.
     Люди часто отшатываются от слова «дисциплина». Но дисциплина - не подчинение, не покорность, не такое состояние, когда воля одного сломлена более сильной волей другого. Дисциплина - это состояние ученика, последователя, того, кто нашел учителя и принял его себе учителем; кто не только расположен, но жаждет услышать всем своим существом, всем умом, всем сердцем каждое слово, вслушаться в звучание голоса, вглядеться в выражение лица, через видимое уловить невидимое - тот опыт, который лежит за пределом слов, слов иногда очень простых, или совета, который может быть озадачивающим; и уловить, узнать любовь за покровом сдержанности, а иногда суровости и требовательности. Дисциплина - это такая тренировка, которая сделает нас способными продолжать трудный поход именно в том направлении, куда естественно стремится наше сердце.
     В отношении молитвы это означает такую тренировку ума, которая сделает его способным к неуклонному вниманию; означает обучение сердца, которое воспитает в нем верность; но это также воспитание воли и тренировка тела, потому что ум и сердце в большей степени зависят от решимости воли и от состояния тела.
     Как часто, и не только в отношении молитвы, у нас возникает побуждение сделать что-либо: мысль пришла, сердце порывается, но мы не привыкли понудить себя к действию. А если и начинаем что-то - тотчас выдыхаемся и уже не можем делать чего бы то ни было.
     В Записях отца Александра Ельчанинова (не помню, в той ли части, которая опубликована, или в рукописи) в одном месте говорится, что мы не должны допустить ни секунды промедления между благой мыслью и ее исполнением, иначе тут же закрадется мысль: а правильно ли это? Нужно ли это действительно? Не сделать ли это когда-то позже? Не сделает ли это кто-то другой? Стоит ли делать вообще?.. И дело остается не выполненным. Решимость к действию должна быть незамедлительной, чтобы не дать себе увильнуть от исполнения. Но при этом должна быть и выучка, которая поможет нам выполнять начатое дело с постоянством.
      Одна из проблем в отношении молитвы - это рассеянность. Возникла ли молитва от чувства сиротства - того, что мы воспринимаем как отсутствие Бога, или наоборот, потому что мы отозвались на чувство Его присутствия, но в результате того, что мы привыкли реагировать на видимое, невидимое присутствие Божие постепенно как бы бледнеет, становится неуловимым.
     И вот, чтобы бороться с этим, духовные наставники из столетия в столетие учат нас воспитывать в себе внимание, собранность. Возьмите короткую молитву, всего несколько слов, которые вы сможете удержать в хрупких рамках своего внимания, и произносите их. Соберите все свое внимание, понуждая себя отзываться на эти слова всем сердцем, потому что изначально они родились из вашего же собственного сердечного порыва.
     Мой духовник учил меня так выполнять вечернее и утреннее молитвенное правило: встань перед Богом, закрой глаза, зная, что Он невидимо тут и что никакие видимые подпорки не помогут, а наоборот, рассеют внимание; постой безмолвно в Его присутствии, сознавая Его величие, но также и Его любовь; затем перекрестись со всем вниманием, исповедуя свою веру этим крестным знамением (попутно напомню здесь, что православное знамение креста делают, сложив вместе три первых пальца в исповедание нашей веры в Святую Троицу и согнув к ладони другие два пальца в память Божественной и человеческой природ во Христе). Обычно мы исповедуем свою веру Богу, ангелам, святым и самим себе. Но бывают обстоятельства, когда крестное знамение перед лицом ненависти к Богу - единственное, что мы можем сделать; и тогда оно означает, что мы берем на себя крест. И вот: перекрестись - и постой спокойно; затем произнеси одну фразу молитвы, неслышно, собранно, не стараясь возбудить в себе никаких эмоций, но со всем убеждением, отзываясь сердцем на произносимые слова: Благословен Бог наш... Затем снова постой спокойно, потом положи земной поклон, произнося эти же слова, встань и произнеси эти слова снова. И так - все утренние и вечерние молитвы. Потому что цель молитвы - запечатлеть эти слова так, чтобы они пронизали все наше существо, и произносить их со всей правдой, на которую мы способны. Вы скажете, что если молиться так, то утреннее и вечернее правило станут бесконечно долгими. Не бесконечно, но - да, долгими! Но тут можно обратиться к совету Феофана Затворника; он говорит, что если у тебя время ограничено, то отведи молитве определенное время. Заведи будильник и молись, не думая о времени, не заботясь ни о чем, кроме того, чтобы произносить слова молитвы со всем трепетом, со всем благоговением, со всей убежденностью, на которые ты способен. И сколько бы ты ни прочитал молитв, пока не прозвонит будильник, считай, что ты выполнил утреннее или вечернее правило, потому что единственное, что важно, это чтобы слова молитвы, мысль, которая в них содержится, чувство, которое оно пробуждает, дошли до самых глубин нашего сознания. Очень важно научить свой ум быть совершенно устойчивым и собранным.
     Но он не может быть ни устойчивым, ни собранным, если мы пытаемся уловить Божественное присутствие вне самих себя. И тут, мне кажется, тоже очень важно не говорить Богу неправдивых слов; не только таких, которые не выражают нашего чувства или нашего опыта, но и таких слов, в которые мы не можем поверить, что они - правда. И некоторые духовные писатели советуют произнести такие слова, а затем остановиться и сказать Богу: Господи, я произнес слова, которые превосходят меня; они, конечно, правдивы, потому что они выражают опыт людей, которые больше меня, но я не могу отождествлять себя с ними. Прости мою нечуткость, мою слепоту, помоги мне понять их... И если мы знаем, который из святых отчеканил слова той или иной молитвы, мы можем обратиться к нему и сказать: я говорил твоими словами, они выражают твой опыт Бога и самого себя, который далеко превосходит мой опыт. Помолись обо мне! Если можешь, просвети мое понимание. Прими эту мою молитву и принеси ее Богу... И если мы будем так молиться, не беспокоясь о том, прочитали ли мы все положенные молитвы, вероятно, окажется, что мы прочитали всего несколько срок. Но когда-то однажды мы обнаружим, что подлинно погрузившись так в одну молитву за другой, мы слились с ними, они стали нашей правдой... Это также предполагает, что, если мы прочитали только небольшую часть правила, на следующий день мы начнем с того места, где остановились вчера. И так, день за днем - или месяц за месяцем, это совершенно неважно, - мы пройдем через все молитвенное правило. Главное - запечатлеть слова молитв в своем уме, запечатлеть их в своем сердце, научиться справляться с физической и с общей неустойчивостью так, чтобы в конце концов можно было стоять перед Богом часами, не замечая времени.
     У Иоанна Лествичника есть замечательные слова. Он говорит: если твое внимание отвлеклось от слов молитвы, верни его в ту точку, где ты потерял молитву, и повтори эти слова. И повторяй их, пока не сможешь произнести их от всего ума и сердца. И он говорит - и, я думаю, это следует помнить, - что рассеянность может быть вызвана отсутствием у нас выучки, но она может быть и искушением извне. Но, - говорит он, - если мы проявим постоянство, то даже искушение научит нас молиться гораздо усерднее.
     Вот один из способов, которым можно собрать свой ум и сердце, и волю и воссоединить их с нашим физическим существом, так что не только какая-то доля нас самих, но все наше существо предстоит Богу и поклоняется Ему. Как апостол Павел говорит, чтобы мы прославляли Бога и в душах наших, и в телах наших (1 Кор. 6,20).
     И далее - верность, которой Христос ожидает от нас как от Своих учеников, постоянство в нашем делании, верность заповедям, которые Он дал нам. Не законническая верность - будто мы будем судимы за само нарушение заповедей или невыполнение их; но если Его заповеди не станут для нас вторым естеством, если они не вытеснят постепенно нашу первую падшую природу и не станут для нас нашей новой природой, мы никогда не станем способными действовать заодно с волей Божией изнутри самих себя. Иначе говоря, настолько слиться с Божественной волей, Божиими мыслями, Божиим сердцем, чтобы стать едиными с Богом во Христе.
     Вот, в каком-то смысле, простой способ научиться молиться и научиться жить убежденно, преданно и устойчиво. Остальное - Божие дело. И в этом заключается наша надежда. Наша надежда не в том, что мы можем так выдрессировать себя, что достигнем невозможного: общения с Богом, единства с Ним. Настроить музыкальный инструмент еще недостаточно, нужна еще рука, которая играла бы на нем. И рука эта - рука Божия. Наше дело - настроить инструмент настолько совершенно, насколько можем, и тогда исполнится и в нас слово, переданное апостолом Павлом: достаточно тебе благодати Моей; сила Моя проявляется, действует в немощи (2 Кор. 12,9). Не в расслабленности, не в малодушии, не в лени или беспечности, но в такой гибкости нашего человеческого естества, которая может быть наполнена силой Божией.
     И вот, люди, держащиеся не-христианской веры, идут путем, который им указали их учителя и наставники. Мы же сделали христианство сводом нравственных законов, которые и нарушаем постоянно. И когда дело доходит до покаяния, мы каемся на этом уровне. Но не на этом уровне Бог ожидает нас и мы можем ждать встречи с Ним. В отношениях любви все дело в верности, в единстве ума и сердца, а не в выполнении или невыполнении чего бы то ни было.
     Задумаемся над этим. Мы всего ожидаем от Бога; даем ли мы Ему возможность действительно что-то сделать для нас? Являемся ли мы тем музыкальным инструментом, на котором Он, ради нас же самих, мог бы играть мелодию? Подумаем об этом и принесем Ему наше покаяние и нашу надежду. Покаяться не значит оплакивать прошлое; покаяться значит повернуться лицом к Богу, взглянуть Ему в лицо, вслушаться в Его слова, восстановить отношения любви и взаимной верности. Вот почему, задумавшись над прошлым и настоящим, мы можем повернуться к Богу и сказать: Благослови меня сегодня положить новое начало!... Но «сегодня» зависит от нас. Благословение от Бога, а решимость и готовность должны быть нашими.

Дополнения из других книг

“Скажи мне имя Твое” (Быт 32:29).

    В этой главе я хочу сказать нечто о том моменте, когда мы так настроены, что молитва действительно становится возможной и оживает. Из того, что я уже сказал, и постоянного фона предпосылок, ясно, что молитва есть отношения, встреча, средство и путь к взаимоотношениям с Живым Богом. В какой-то момент эта взаимосвязь оживает. А поскольку это вопрос взаимоотношений, я хочу начать с чего-то, что в равной мере касается и молитвы и человеческих отношений.
    Отношения становятся личными и живыми, когда начинаешь выделять человека из толпы; иначе говоря, когда этот человек становится единственным в своем роде, когда он перестает быть безликим анонимом. Кто-то употребил выражение “анонимное общество”, когда вместо имени и фамилии, свойств и личности нас определяют собирательными терминами, вроде “налогоплательщики” и т.п. Во взаимоотношениях между людьми очень часто качествует элемент анонимности: “они”. Мы говорим в третьем лице, когда чувствуем, что один человек легко может быть заменен другим, потому что отношения строятся функционально, а не лично, и данная функция может быть заполнена кем-то другим; /тогда как/ данная личность никем заменена не может быть. На языках кроме английского я бы сказал, что взаимоотношения становятся реальными с момента, когда начинаешь думать о человеке в категориях “ты” вместо того, чтобы думать о нем в категориях “Вы”. Это не требует перемены языка, это перемена внутренняя. Вы прекрасно знаете, я уверен, что можно иметь с кем-либо отношения “я и ты” или же “я и оно”.
    Так вот, молитва оживает, когда вместо того, чтобы думать о Боге далеком - “Он”, “Всемогущий” и т.д., начинаешь думать о Нем “на Ты”, когда отношения из третьего лица переходят в первое и второе лицо. Возьмите, например, Книгу Иова, где налицо конфликт; возьмите множество других примеров из Священного Писания и из жизни - из житий святых и из жизни грешников - где присутствует напряжение и страстное противостояние; это всегда личное явление. Молитвы нет, пока взаимоотношение настороженное, сдержанное, холодное, пока между нами и Богом есть церемонность, пока мы не можем говорить с Ним, пока нам требуется длинная и сложная череда слов и действий. Но наступает мгновение, когда мы вдруг прорвемся сквозь все это и говорим в первом и втором лице. Мы говорим “я” и ожидаем, что Бог - “Ты”. Не множественное учтивое “Вы”, но единственное и неповторимое “Ты”.
    Есть и еще одно в теплых человеческих отношениях: это когда мы нащупываем, подыскиваем, как называть человека. Я не имею в виду фамилию без особого содержания, но момент, когда мы начинаем прозревать, каким образом человек и имя связаны. Вы, наверное, знаете, насколько личным - в положительном, но также и в отрицательном смысле - может быть прозвище, кличка. Прозвище может раздавить тебя, вычеркнуть из жизни, разрушить все /что есть/ между двумя людьми; но оно же может быть именем, которое употребляют только двое или очень небольшой круг людей, так глубоко и тесно связанных друг с другом, что это прозвище для них полно смысла, поскольку оно предельно лично. В каком-то смысле, чем оно абсурднее, тем оно и более лично, потому что никто другой, кроме тебя, его бы не придумал.
    Существуют также фамилии, Фамилия часто кажется нам отчужденной, каким-то общим определением, вроде “человечество”: столь многие носят одну фамилию. И вместе с тем, если присмотреться к фамилии более внимательно, в порядке человеческих взаимоотношений, можно вдруг понять, что фамилия есть знак общности. Из поколения в поколение, в глубины истории, люди нашей крови, чья жизнь - в наших костях, в нашей наследственности, в нашей психике, носили эту же фамилию, и она связывает нас, уходя очень далеко в прошлое, с поколениями людей и, вероятно, будет связывать нас в будущем с другими поколениями, а через разнообразные узы браков и семьи сплетет широкую ткань людей, глубоко связанных друг с другом. Если вместо того, чтобы думать о фамилии, подумать о наследственности, о генеалогии - не это ли самое мы находим в двух Евангелиях по отношению ко Христу? Не на это ли именно указывает Его родословная: связь от поколения к поколению конкретных, реальных людей? Так что к фамилии можно относиться с огромным интересом, потому что она содержит все наше прошлое в одном слове; и если подумать о других людях в таких категориях, то даже самые фамилии могут ожить. В отличие от прозвища, выражающего неповторимость человека и неповторимость наших с ним отношений, фамилия - через этого неповторимого человека - нас вдруг связывает с целым миром людей…
    Существует также то имя, которое дается нам при крещении: этим именем Бог приобретает Себе человека. Нареченное при крещении имя связывает человека с Богом, потому что, получая его, человек умирает со Христом и вновь восстает с Ним; но это имя тоже связывает нас с целым рядом людей, которые носили то же самое имя, и прежде всего - с тем человеком, кто сделал это языческое имя христианским именем: с первым святым, который внес это имя в Церковь.
    Есть у нас еще одно имя, которого мы не знаем. Вспомните отрывок из Книги Откровения, где сказано, что в грядущем Царстве каждый получит белый камень, и на этом камне написано его имя, и это имя известно только Богу и тому, кто его получает. Это не кличка, не фамилия, не имя, полученное при крещении, это имя, слово, совершено тождественное нам, совпадающее с нами, оно есть мы. Можно было бы почти сказать, что это то слово, которое произнес Бог, когда возжелал нас в бытие; оно - мы, и мы - оно. Это имя определяет нашу абсолютную и неповторимую единственность по отношению к Богу. Никто не может знать этого имени, так же как никто, в конечном счете, не может так знать нас, как знает Бог; и вместе с тем, из этого имени проистекает все остальное, что может быть познано о нас.
    Вы, может быть, удивитесь, почему я такое внимание обращаю на имена. Я это делаю потому, что наша молитва отчасти относится непосредственно к Богу и составляет нашу личную связь с Ним, но отчасти молитва - наша связь со всем внешним миром; и молясь друг о друге, молясь о всем мире, мы приносим Богу имена и ничего больше. Но эти имена или полны смысла, или же бессодержательны, смотря по обстоятельствам, смотря по тому, можем мы или не можем осознать глубину того, что произносим. Если мы называем людей Богу без осмысления данного имени, произнося его, как ярлык, не имеющий глубины, то отношения наши очень недорого стоят; если же мы произносим имя с какой-то долей того содержания, которое я очень кратко попытался изложить, тогда наша молитва не только приносит человека Богу как бы на открытых ладонях, но и связывает нас с ним глубиной - не сострадания, не любви, но тождества, общности, солидарности совсем другого качества.
    Это справедливо также и в другом направлении. Если мы не можем найти для Бога точного имени, то у нас нет свободного, реального, радостного, открытого приступа к Нему. До тех пор, пока нам приходится обращаться к Богу формальными наименованиями, вроде “Всевышний”, “Господь Бог”, отмечая как бы Его категорию, делая из обращения анонимный, собирательный термин, мы не можем употреблять это слово как личное имя. Но в какие-то моменты, у духовных писателей, например, прорывается обращение, имеющее качество прозвища, “кличка”, слово, которое никто другой не сумел бы произнести ни при каких обстоятельствах, слово, стоящее на грани возможного и невозможного, и которое возможно произнести только потому, что существует реальное взаимоотношение. Вспомните псалом, где, вслед за более сдержанными формами обращения, у Давида вдруг прорывается: “Радость Ты моя!” В это мгновение весь псалом оживает. Говоря “О, Ты, Господь наш”, “О, Вседержитель!” и т.п., мы как бы предлагаем Богу факты о Нем Самом; но когда прорвалось “Радость Ты моя!” - это дело совсем другое. И когда можешь сказать Богу: “О, Радость!” - или когда можешь сказать: “О, боль моей жизни… О, Ты, Который в сердцевине моей жизни как источник боли, как проблема, как камень преткновения…”, когда можешь обратиться к Нему остро, страстно - тогда установились взаимоотношения молитвы.
    Поэтому нам очень важно задуматься и убедиться - есть ли в нашем опыте такие обращения, которые приложимы к Богу. Кроме того, обращения могут время от времени меняться. В какие-то периоды мы отзываемся больше на тот или другой аспект нашего взаимоотношения с Богом; в другие периоды - на другие аспекты, точно так же, как во взаимоотношениях человеческой дружбы или любви мы не выбираем одно-единственное обращение, - существует целое разнообразие оттенков и нюансов. Есть обращение “Вседержитель”, есть “Творец”, есть “Промыслитель”, есть “Премудрость”; но есть и очень простое имя Иисус, которое я бы назвал “христианским” именем.
    Может звучать странно, что у Христа есть “христианское имя”, но я надеюсь, вы поймете, что я имею в виду. И это напоминает мне спор одной моей прихожанки - она была христианкой - с мужем, который христианином не был. Сорок лет их совместной жизни он старался доказать ей никчемность христианства, и однажды, придя в отчаяние, она ему сказала: “Как можешь ты так говорить, когда Сам Бог был сначала иудеем, а потом стал христианином?!” И вот, когда я говорю, что Иисус - “христианское” имя, это мне напоминает такой очень примитивный подход, и вместе с тем, это человеческое имя, первое христианское имя, вписанное в святцы Церкви. И если мы будем об этом помнить, если мы поймем, какую близость это имя устанавливает между Христом и нами, тогда мы поймем, почему поколения христиан так дорожили этим именем, Скорее всего, не потому, что апостол Павел говорил, что пред именем Иисусовым преклонится всякое колено (см. Флп. 2:10), ибо хотя это несомненно верно, не это делает имя теплым и милым. Слова Павла могли бы относиться к таким обращениям как “Вседержитель”, “Господь”, но имя Иисус - живое, реальное, личное имя.
    И вы сможете найти множество других имен. Я совершенно уверен, что если в какой-то день у тебя вырвалось “О, Радость!” или любое подобное восклицание, в этот момент ты нашел собственное взаимоотношение с Богом, отличное от того, которое разделяешь со множеством других людей. Я не хочу сказать, что не следует разделять отношение, общее всем людям. Для Бога у нас есть слова, которые принадлежат всем нам, но есть и слова, которые принадлежат только мне или только тебе, точно так же, как и в человеческих взаимоотношениях есть фамилия, есть имя, данное в крещении, есть прозвища. И хорошо бы иметь имя, “прозвище”, которым ты можешь назвать Вседержителя Бога, в котором заключена вся глубина твоего сердца, все тепло, на которое ты способен. Это означает: “В моей неповторимости, вот как я воспринимаю Твою неповторимость”.
    Если в процессе поиска, где же именно ты стоишь по отношению к Богу, насколько ты отчужден и далек - настанет время стучаться, идти все глубже и глубже внутрь себя, направляя молитву на себя, до точки, где есть дверь, куда постучаться, где она может быть открыта - то наступит минута, когда дверь будет открыта, - но у тебя должно быть для Бога имя. Ты должен быть способен сказать слово, которое свидетельствует, что искал Его именно ты, а не некое взаимозаменяемое человеческое существо, ищущее анонимного Бога.
    В процессе поиска ты переживешь боль, тоску, надежду, ожидание - весь ряд человеческих эмоций. Бог будет желанным - и Бог будет разочарованием; Он будет тот, по кому ты тоскуешь - и тот, кого ненавидишь, потому что Он ускользает от тебя; тот, кого любишь больше всего на свете, без кого не можешь жить - и кому не можешь простить, что Он не отзывается; и еще многое другое. И в течение этого поиска будут возникать слова, которые ты можешь обращать Богу из собственного опыта поиска града Китежа, слова, которые принадлежат лично тебе. Может оказаться, что они во многом совпадают со словами, которые употреблялись другими людьми; но тогда они перестанут быть анонимными словами, это будут слова, которые ты разделяешь с другими людьми, но которые стали подлинно и твоими собственными словами. Но не употребляй слов из общего словаря, слов, которые не принадлежат тебе лично. Когда послышится, как звякает цепочка на двери, когда почувствуешь, что дверь открывается, имей наготове свои собственные слова, называй Бога именем, которое Он приобрел, стяжал Себе в твоей собственной жизни. В этот момент и произойдет ваша встреча. Во все углубляющемся взаимоотношении, которое будет дальше развиваться, у тебя будет масса времени, чтобы найти другие слова, которыми ты перекроешь слова отвержения и ужаса. Как мученики, о которых говорится в Книге Откровения, ты скажешь: Прав Ты был во всех путях Твоих (см.15: 3). И тогда эти слова сотрут все слова горечи, все обращения, которые звучат жестоко; но останутся слова, имена, которые личны, принадлежат именно тебе и которые станут подлинным взаимоотношением и подлинным средством быть в отношениях с Живым Богом.
    Все, что я сказал о том, как учиться молиться, мне кажется достаточно практичным, так что вы можете попробовать. Совершенно очевидно, что есть многое, что должно быть сказано об этом же, и многое, что нужно сказать о других вещах, но вот, попробуйте действовать по тем направлениям, которые я предложил, и увидите, что это не пустая трата времени. Ищи имя, а если не найдешь имени, то не удивляйся, что никто не слышит: ты не зовешь.

Вечерняя молитва

    Большинство из нас вступает в ночь покоя: мы отложим тяготу дня, усталость, тревоги, напряжение, озабоченность. Мы отложим все это на пороге ночи и войдем в забытье. В этом забытьи мы беззащитны, в течение этих ночных часов Один Господь может покрыть нас Своим крылом. Он силен оградить наши сердца против того, что может подняться из наших еще не очищенных, не просвещенных, не освященных глубин. Он силен оградить наши мысли, наши сновидения, спасти наши тела.
    Мы войдем в ночной покой, но прежде - вспомним тех, кто вступает в ночь, полную тревоги.
    В больнице или в комнате больного есть люди, которые не уснут, потому что им больно, потому что им страшно, потому что они в тревоге за любимых, из которых одни несут вместе с ними бремя их болезни, а другие осиротеют с их смертью.
    Есть люди в одиночестве тюрьмы, некоторые из них молоды, и где-то за стенами есть девушки, которых они любят, есть их дети, их товарищи, есть свобода, была надежда - а теперь ничего не осталось.
    Есть и такие тюрьмы, где ночи ужасны, где сейчас начнутся допросы, они тянутся долгие часы в сердцевине ночи, кого-то будут бить, кто-то подвергнется пыткам. Они вернутся в свои камеры обессиленными и вступят в день, в котором им не будет отрады, один страх перед грядущей ночью. Сейчас над ними замыкается ночь, страх окутывает их тело, их душу.
    Кроме того, есть во всех городах ночь шумная, ночь кабаков, ночь азартных игр, ночь пьяниц, ночь, в которой юноши и девушки потеряют чистоту, ночь, когда супруги, позабыв любовь, охваченные только желанием, будут грубы друг с другом.
    Есть люди, которые потеряют честь и которым стыдно будет проснуться утром.
    Есть и те, кто пользуется всем этим, кто спаивает, кто соблазняет, кто отравляет наркотиками, те, кто смеется демонским смехом, не понимая, что решается их вечная участь.
    Тех - да сохранит Господь, но этих - да помилует Бог!
    И есть в этой ночи те, кто будет предстоять перед Богом: мать у изголовья ребенка, жена возле умирающего супруга, есть все те, кто посвятят ночь молитве. Есть в ней мальчик, который в одиннадцать лет ушел из Москвы, сказав матери: «Бог зовет меня молиться в лесу», прошло уже пять лет, он один в лесной чаще, среди снегов лютой русской зимы.
    И сколько, сколько других! В этой ночи не уснет врач, и сиделка будет бороться со сном. Есть целый мир жизни, и страдания, и надежды, и смерти… и радости, и Божественного присутствия, все это есть в этой ночи.
    Прежде чем предаться отдыху, поблагодарим Бога за все, что Он нам посылает, и попросим, чтобы, пока мы, забывши все, будем спать, Он помнил страждущие тела - как больного, так и проститутки, ребенка и старика, заключенного, которого допрашивают, и того, кто его подвергает допросу, того, кто пользуется чужой слабостью, и того, кто сломлен в своей слабости, того, кто стоит перед Богом в своей пламенной борьбе между жизнью и смертью мира. Пусть Он помянет всех в Своем Царстве, и пусть придет мир, и прощение, и милость. Пусть самый ужас станет не концом, а новым началом. Пусть Тот, Кто перед лицом предательства познал предельный ужас в Гефсиманской ночи, вспомнит всех тех, для кого эта ночь не станет ночью покоя и отдыха. Пусть помянет Он и нас, ранимых и беззащитных: мы предаемся в Его руку с верой, и с надеждой, в радости о том, что в меру своих сил мы любим Его и что мы любимы Им вплоть до Креста и Воскресения. Аминь.

 

 
Ко входу в Библиотеку Якова Кротова