История Русской церкви. 2-го полутом II тома. Окончание
Предисловие публикатора
Как мы уже сообщали[1] в архиве С.А. Белокурова в РГАДА (Ф. 184) удалось обнаружить неопубликованную последнюю
часть 2-го полутома II тома «Истории Русской церкви» Е.Е. Голубинского. Она представляет собою 6 главу «Монашество»,
план 7-й главы «Попытка ересей в Русской церкви. Отношения Русской церкви к латинству и латинская пропаганда
между Русскими и на Русской территории. Отношения Русской церкви к Греческой и взгляды Русских на Греков. Степень
терпимости Русских к другим неправославным и к иноверцам» и план 8-й главы «Вера, нравственность и религиозность
народа», а также послесловие издателя С.А. Белокурова. Данный текст представляет несомненный интерес по нескольким
причинам. Во-первых, впервые в целостном виде предстает перед нами фундаментальная и непревзойденная «История
Русской церкви». Во-вторых, читатель получает в свои руки подробное исследование древнерусского монашества,
во многих отношениях превосходящий монографию И.К.Смолича. Наконец, в-третьих, благодаря послесловию С.А. Белокурова,
мы узнаем о том, какую большую роль в подготовке второго тома играли ученики Голубинского – проф. С.И. Смирнов
и С.А. Белокуров. Это позволяет смело ставить вопрос о существовании церковно-исторической школы Московской
духовной академии, идущей от архиеп. Филарета (Гумилевского), прот. А. В. Горского и Е.Е. Голубинского, и, возможно,
обнаружить ее продолжателями таких богословов эмиграции, как протопрр. Н. Афанасьев и И. Мейендорф (через посредство
профф. Н. Глубоковского и А. Доброклонского).
Предваряя готовящееся в настоящее время издание этой неизвестной части «Истории Русской церкви», мы размещаем
в Интернет содержание главы «Монашество» и два фрагмента, посвященные свв. препп. Сергию и Герману Валаамским
и Сергию Радонежскому.
А.Платонов
ГЛАВА ШЕСТАЯ.
МОНАШЕСТВО.
Содержание
I.
Постепенное умножение количества монастырей: собственных или настоящих. Подвижники, которые сами для себя начали
строить монастыри. Причины появления сонма подражателей преп. Сергию Радонежскому; построение монастырей в пустыне;
общежитие; запрещение входа женщин в монастыри; построение монастырей в таких местностях, где их дотоле не было.
После ревности подвижников слишком быстрое умножение числа монастырей в XIV-XVI вв. объясняется обнявшими и
охватившими всех монахов человеческими страстями - славолюбия, честолюбия, властолюбия и корыстолюбия.
Препп. Сергий и Герман Валаамские.
Преп. Сергий Радонежский. Его жизнь до пострижения в монашество. Пострижение в монашество, построение Троице-Сергиева
монастыря и жизнь в нем до поставления в игумены. Его настоятельство в монастыре. Дар чудотворений еще во время
жизни. Кончина. Троицкий монастырь.
Преп. Кирилл Белозерский. До пострижения в монашество. Пребывание в Симоновом монастыре. - в Белозерье. Монашеский
устав его. Отношение его к вопросу о монастырских селах или вотчинах. Последние годы его жизни. Преп. Кирилл
- как великий подвижник и учитель.
Монастыри несобственные и их количество. Монахи безмонастырные. Количество монахов.
II.
Разделение монастырей на классы в отношении к праву собственности на них: монастыри ктиторские (княжеские,
частных богатых людей, общинные, вкладчичьи (эти вкладчики - дружинники?), принадлежавшие известному количеству,
артелям вкладчиков); самостоятельные или самовластные. Домовые архиерейские, приписные к другим монастырям посессионные
или находившиеся во временном владении.
III.
РАЗДЕЛЕНИЕ МОНАСТЫРЕЙ НА КЛАССЫ В ОТНОШЕНИИ К ХАРАКТЕРУ ЖИЗНИ МОНАХОВ: ОСОБНОЖИТНЫЕ, ОБЩЕЖИТНЫЕ (СТРОГИЕ И
НЕСТРОГИЕ), СОХРАНИВШИЕ УСТАВЫ И ГРАМОТЫ ОСНОВАТЕЛЕЙ СТРОГООБЩЕЖИТНЫХ МОНАСТЫРЕЙ, СКИТЫ. УСТРОЙСТВО УПРАВЛЕНИЯ
И БЫТ В КАЖДОМ КЛАССЕ МОНАСТЫРЕЙ. ПРИЕМ В МОНАСТЫРИ ЖЕЛАЮЩИХ.
Общежитные монастыри (строгие и нестрогие). Уставы монашеской жизни и "Духовные грамоты": преп. Евфросина
Псковского. Преп. Иосифа Волоколамского. Корнилия Комельского. Антония Сийского. Герасима Болдинского.
Грамоты представителей церковной власти о введении в монастырях общежития: архиепископа Суздальского Дионисия.
Неизвестного митрополита (св. Ионы?). Митр. Макария.
Число монастырей, в которых вводимо было строгое или настоящее общежитие. Отсутствие определенного греческого
устава строгого общежития. Об уставах этого общежития в наших монастырях.
Устройство управления в монастырях общежитных: игумен-архимандрит, уставщик и головщик, келарь и казначей,
подручные им служебники и чиновники. Устройство управления в монастырях малых. Право избрания игуменов: в монастырях
ктиторских; в монастырях общежитных самостоятельных. Предписание об избрании простых чиновников. Власть игуменов-архимандритов
монастырей, соборные старцы.
Управление в монастырях особножитных: чиновники церковные. Избрание игуменов. Рдовое население их прихода.
Правила относительно пострижения в монашество. Великая схима. Насильственное пострижение в монашество.
IV.
Качественность нравственной жизни монахов.
Монашество как целое и как частный процент его; монастыри с строгим общежитием, с общежитием пустынным. Строгая
нестяжательность и другие монашеские подвиги. Подвижники монашества, прославленные церковью и непрославленные.
Особые виды подвижничества: пещерничество. Молчальничество. Отходничество. Юродство.
Жизнь монахов особножитных монастырей; - не строгообщежитных. Заключение. Монашеские пороки: пьянство и женолюбие.
Жизнь монахов безмонастырных. Жизнь настоятелей монастырей: особножитных и общежитных.
Постановления и предписания Стоглавого собора относительно монашества или монастырей и монахов. Взгляд советников
царя Ивана IV на недостатки монашеской жизни. О строгом общежитии. Недостатки жизни монашеской, по указанию
собора. Ответы соборные на предложение царя: общее увещание; относительно пьянства и горячего вина или хлебной
водки; относительно робят голоусых; относительно трапезы и гостей; относительно выхода из монастырей и житья
вне их как чернецов. так и самих архимандритов и игуменов; относительно непокупания архимандритами и игуменами
мест и недержания ими у себя детей и племянников; относительно того, чтобы архимандриты и игумены заведывали
монастырскими хозяйствами с соборными старцами, келарями и казначеями, и чтобы казну монастырскую ведали и описывали
дворецкие государя; относительно жонок и девок; относительно монахов и монахинь, скитавшихся в миру; - скитавшихся
по городам и по селам со святыми иконами и пр.; относительно пустынников-обманщиков; относительно пьянства.
- Плоды всех этих предписаний.
V.
Средства содержания монастырей и в частности их земле- и вотчиновладение.
VI.
Церковно-общественное значение монашества.
Общественное значение монашества как целого и избранных единиц его. Апостольско-миссионерская деятельность
наших монахов по обращению в христианство инородцев-язычников: преп. Кирилл Челмогорский, преп. Лазарь Муромский
или Мурманский, преп. Стефан Пермский, преп. Евфимий Корельский, преп. Зосима Соловецкий; обращение лопарей
и инородцев по берегам р. Пинеги, преп. Феодорит Кольский и Трифон Печенгский и другие пустынники. Заботы монахов
о построении и устроении храмов. Монахи как учители мирян. - как обличители всяких неправд, творимых одними
людьми другим и всякого деспотизма и варварства одних людей над другими. Благотворительность их неимущим: стрнно-
и нищепитательство, во время неурожаев хлеба и голодов. Заслуги монашества для просвещения и монастырские библиотеки
учительных книг. О заслугах их для колонизации страны.
Общее заключение о монашестве.
ПРИЛОЖЕНИЯ.
1. - Списки монастырей XIII-XIV вв. в Московской или Северной Руси.
2. - Монастыри Югозападной Руси в XIII-XVI вв.
3. - Подвижники XIV-XVI вв.
4. - Челобитная царю Ивану IV о введении общежития в Московских монастырях.
[1] Платонов А. Академик Е.Е. Голубинский – историк и человек // Отечественные архивы. 2003. № 3. С. 26
Истинным родоначальником пустынного жития и подвижничества, от которого пошел непрерывный и длинный ряд продолжателей,
был преп. Сергий Радонежский. Но действительными первыми по времени подвижниками, представляющими собою как
бы пролог к преп. Сергию с его подражателями, как мы сказали выше, были препп. Сергий и Герман Валаамские, что
в области Новгородской.
Остров Валаам или Валаамский находится в середине северной части Ладожского озера, между городами Кексгольмом
и Сердоболем на западном его берегу, и имеет до 27 верст в окружности[1]; в настоящее время он принадлежит к
Выборгской губернии Финляндского княжества, а в первой половине XIV века, когда жили препп. Сергий и Герман,
вероятно, составлял спорную или ничейную землю между Новгородцами и Шведами. К сожалению, о наших первых по
времени пустынно-подвижниках мы не имеем совершенно никаких сведений и знаем только то, что, во-первых, как
читается в одной записи, «в лето 6837 (1329 г.) нача житии на острове на Валаамском, озере Ладожском, старец
Сергий»[2], и что, во-вторых, как удостоверяется в одном показании Валаамских монахов конца XVI века, преподобные
уложили в основанном ими монастыре общину не только относительно стола, но и относительно одежды и обуви, т.-е.
полную и строгую[3]. Что препп. Сергий и Герман были пустынно-подвижники, в этом не может быть сомнения, ибо
остров был пустынный; на основании того, что они учредили в своем монастыре полное и строгое общежитие, не может
также подлежать сомнению, что они были ревнители истинного монашества. Следовательно, не зная о преподобных
никаких частностей, в общем мы должны представлять себе их как настоящих предтечей преп. Сергия {Радонежского
- А.П.} (Когда к преп. Сергию пришел преп. Герман, остается неизвестным. Автор Истории Иерархии уверяет (III,
484 fin), будто он читал записи, в которых говорится, что Герман пришел к Сергию в 6901 (1393) году; но очевидно,
что он смешивает Германа с преп. Арсением, который пришел в последнем году на другой остров Ладожского озера
Коневец или Коневицкий. Когда скончались препп. Сергий и Герман, остается также неизвестным. Что касается до
истории основанного преподобными монастыря за рассматриваемое нами время, то из Жития Авраамия Ростовского и
Савватия Соловецкого знаем, что во второй половине XIV века он отличался благоустроенностию.
[1] Описание острова см. у Озерецковского в Путешествии по озерам Ладожскому и Онежскому, стр. 63 sqq.
[2] Запись эту, читаемую или читавшуюся в одной рукописи Кормчей Новгородской Софийской библиотеки, см. в Ист.
Иер. III, 484, а повторяемую или повторявшуюся в одном свитке той же библиотеки в таком виде: «6837 старец Сергий
пришел на Валаамов остров», см. у Восток. в Опис. Румянц. Муз., стр. 43 нач..
[3] Показание читается в грамоте к монахам Новгородского митрополита от 1592 г., - Акт. Ист. т. I, № 236, стр.
451 col.2.
(из неизданной главы "Монашество" 2-го полутома II тома «Истории Русской церкви», готовящейся к изданию
в наст. вр.).
Отечеством преп. Сергия Радонежского была область Ростовская, в которой его родителями были местный боярин
Кирилл и его супруга Мария, люди, усердно набожные по своим нравам. Принадлежав к числу людей, которым суждено
бывает испытать в жизни счастие и несчастие, Кирилл вровел первую большую половину своей жизни в числе знатнейших
бояр области и обладал богатством многим, а потом к старости, вследствие тяжкой государственной службы того
времени, татарского для всей северной России лихолетья и постигавших ее естественных бедствий, дошел до нищеты
и скудости[1]. Когда в наставшую вторую половину жизни земледельчествовал он по удалении со службы государственной
в одном своем имении или именьеце, находившемся где-то не особенно близко от Ростова[2], и родился у него около
1324 г. благодатный сын, который стал впоследствии знаменитым представителем русского монашества и который,
быв наречен в крещении Варфоломеем, был у него середним между другими двумя сыновьями, - старшим Стефаном и
младшим Петром[3]. Спустя лет 12-ть по рождении своего второго сына Кирилл должен был стать пресельником из
своей области Ростовской[4]. Великий князь Иван Данилович Калита вскоре по своем занятии великокняжеского престола
(в 1328 г.) подчинил себе Ростов с его областью и послал в него двух своих воевод, которые, подавляя ли недовольство
жителей новою Московскою властью или только пользуясь мнимым недовольством для личного обогащения, а вероятнее
– то и другое вместе, начали такое ужасное грабительство и мучительство[5], что многие из жителей Ростова и
его области решились бежать из своего в тогдашнем частнейшем смысле отечества. Пешился бежать и наш боярин Кирилл,
и вместе со многими из Ростовцев выбрал для своего нового жительства село Московской области Радонеж[6], которое
было отдано Иваном Даниловичем его младшему сыну Андрею[7] и наместник которого (Терентий Ртищ), поставленный
вместо малолетнего князя[8], желая привлечь в него переселенцев, обещал последним большие льготы. Истинный сосуд
Божий, предъизбранный, Варфоломей с 11 или 12-летнего отрочества начал упражняться в подвигах поста, молитвы
и всякого добродетельного благоповедения, насколько это было возможно для отроческих сил, и еще в отрочестве
дал обет всецело посвятить себя на служение Богу в монашестве. Достигнув 16 или 17-летней юности (когда женился
уже младший брат Петр) Варфоломей просил у родителей дозволения привести обет в исполнение. Набожные родители
Варфоломея, сами принадлежавшие к числу почитателей монашества, ничего не имели против обета и, как нужно думать,
давно знали о нем (ибо Епифаний не говорит, чтобы они принуждали второго сына жениться прежде третьего), но
они просили только его, чтобы он помедлил исполнением обета, пока проводит их до гроба, говоря, что его братья
Стефан и Петр женились и заботятся об угождении своим женам, а они находятся в старости и в скудости и одержимы
болезнями. Исполняя волю родителей, Варфоломей остался их попечителем, каковым воля Божия судила ему быть не
долго, ибо оба родителя скоро отошли к Богу, при чем оба приняли перед смертию монашеское пострижение, удалившись
для сего в монастыри[9]. Смерть родителей сделала Варфоломея свободным, и он, совершив по них 40-дневное поминовение
пением литургий и панихид, кормлением нищих и раздачей милостыни убогим, и отдав оставшееся после родителей
имение младшему брату Петру, тотчас же поспешил привести свой давний обет в исполнение. Мы говорили выше, что
преп. Сергий был водителем у нас нового вида монашествования, именно – пустынного, чем было монашество в первое
и древнее время и чем бы оно должно быть, иначе сказать - что он был реформатором в области нашего монашества.
Реформаторами становятся люди, которые родятся с натурами к тому призванными или предназначенными, т.-е. которые
наделяются потребными для того душевными свойствами, и которые вызываются на их новые решения окружающей средой,
т.-е. этим зрелищем несоответствия действительности идеалам или злоупотреблений, существующих в первой. Если
преп. Сергий стал реформатором, то очевидно, что он был натурою, предназначенною к тому, а что касается среды,
то она слишком давно была такова, чтобы вызвать наконец реформатора в лице его или кого-либо другого. Но отличительною
и замечательною чертой реформаторской натуры преп. Сергия должна быть, как кажется, признана ее так сказать
самовозбудимость или ее особенная внутренне-живая сила. Он принял свое решение стать водителем у нас истинного
или пустынного монашествования, будучи 20-летним юношей, после того как первые 12 лет жизни провел в неизвестном
селе Ростовской области, а остальные восемь лет в селе Радонежском. Следовательно, он не имел возможности видеть
собственными глазами всего того нехорошего, к чему приводило городское монашествование и мог только об этом
кой-что слышать; а следовательно и не зрелище и не знание всего этого нехорошего, которое бы могло подействовать
на него слишком сильно, возбудило его главным образом стать реформатором. Очевидно, что он дознался из истории
монашества и из аскетически-отеческих творений, что истинное монашествование должно быть пустынножитием и что
хотя не знал о всем нехорошем, к чему вело городское монашествование, решил заменить последнее первым, потому
что последнее во всяком случае было отступлением от идеала истинного монашества. Жизнеописатель преп. Сергия
ни слова не говорит в ответ на вопрос, как он пришел к своему решению стать пустынножителем. Это прискорбное
для нас обстоятельство должно понимать так, что когда Епифаний писал житие Сергия многочисленные ученики и подражатели
последнего уже настолько успели сделать пустынножитие обычным у нас, что совсем не возбуждалось о нем никакого
вопроса. Как бы то ни было, Варфоломей, приняв свое решение стать монахом пустынножителем, пошел к своему старшему
брату Стефану, который после недолговременного супружества и рождения двух сыновей (Климента и Иоанна, в монашестве
Феодора), овдовел и постригся в монахи в Хотьковском монастыре, чтобы звать его с собою в пустыню. Стефан, как
мы знаем из его дальнейшего поведения, хотя и был усердным монахом, не был однако особенным любителем пустыни;
но, видно, на первый раз младший брат увлек его изображением прелестей пустынной жизни. Вышед из Хотькова монастыря
в лес, лежавший от него на [север] и много ходив по нем, чтобы избрать себе место для обитания они наконец возлюбили
или облюбовали одно место, находившееся «в чащах леса» и имевшее воду (как сказали мы выше, незначительную,
состоявшую в ничтожной реченке), отстоявшее от Хотькова на [10?] верст, это – место нынешней Троицкой Сергиевой
лавры. Сотворив молитву (как необходимо думать по важности и исключительности начинания, к которому было присупаемо,
- продолжительную, высоко-торжественную, пламенно-горячую и во многих слезах излившуюся), братья начали рубить
лес: сначала устроили временное жилище для себя, состоявшее из одрины или места для спанья и хижины над нею
или избушки, шалаша[10], потом срубили одну настоящую келлию и наконец – малую церквицу (Епифаний не говорит,
но весьма вероятно предполагать, что келлию и церквицу братья рубили или строили не одни, а под руководством
и при помощи настоящего плотника из крестьян, хотя, с другой стороны, как видно из его дальнейшего рассказа
о преп. Сергии, этот весьма был знаком с искусством плотничьим (сам себя называет хорошим плотником), так что
ему могла быть доверена вместо настоящего плотника пристройка сеней к келлии). Приготовив церквицу, братья отправились
к митр. Феогносту за благословением об ее освящении и привезли от митрополита священников, которые и совершили
это последнее. Наше событие, предшествовавшее пострижению самого преп. Сергия, но
составляющее истинное начало Троицкой Сергиевой лавры, имело место в правление вел. кн. Симеона Ивановича (1340-1353),
- «мню, говорит Епифаний, яко в начале княжения его»[11]: за действительный год его должен быть принимаем 6-й
год правления – 1346-й (Родился в 1323 г., постригся 23 лет, в этом же 1346 г.). Как мы уже сказали, чтарший
брат Стефан не был человеком, расположенным к пустынножительству, которое воображению всякого человека должно
представляться не иначе, как до последней степени устрашающим и смущающим. Должно думать, что Варфоломей приступил
к осуществлению своего намерения монашествовать пустынножитно весной или летом, и в благоприятное время года
Стефан позволил ему увлечь себя в лес; но когда настала осень и с нею предстала его воображению ужасная перспектива
зимы, он не в состоянии был более крепиться и, предоставив брату оставаться в его пустыне, ушел в Москву, чтобы
поселиться в одном из ее монастырей[12],- это было спустя немного времени по освящении церкви. Тотчас по удалении
брата Варфоломей начал заботиться о том, чтобы действительно воспринять этот ангельский образ, для которого
он оставил мир в буквальном смысле слова. Он нашел и привел к себе в пустыньку некоего старца духовного, игумена
Митрофана, при чем под игуменом, по всей вероятности, должен быть разумеем не игумен монастыря, а иеромонах,
состоявший священником при приходской церкви и вместе имевший право духовничества. Призванный игумен постриг
Варфоломея в монашество 7 Октября 1345 или 1346 г., на память святых мучеников Сергия и Вакха, и нарек ему монашеское
имя в честь первого из мучеников Сергия[13], - в минуту пострижения Варфоломею-Сергию было 23 года. Своего духовного
отца по монашеству Сергий продержал у себя в продолжении семи дней, вероятно, затем, чтобы в течение этих дней
он ежедневно совершал для него в его церкви божественную литургию, а сам он во все это время неисходно пробыл
в церкви, питаясь одною просфорой. Когда после 7 дней Митрофан удалился, Сергий остался монашествовать в своей
пустыне один.
Он сам избрал для себя пустыню, не постригшись в монахи где-нибудь в городе, для того, чтобы монашествовать
со всею истиною, как моншествовали древние святые отцы, и он начал это всеистинное монашествование: непрестанное
богомыслие, молитвы дневные и нощные и целонощные, прилежное чтение божественных писаний, строгий пост и иными
способами умерщвление плоти, - вот в чем состояло его уединенно-пустынное подвизание. Жизнь в пустыне, полная
с одной стороны благословенной и Божией прелести (если можно и позволительно так выразиться), с другой стороны
– полна страхов и страхований, и преп. Сергий должен был выдерживать борьбу с одними и другими из последних.
Лесной бор, в котором он поселился как пустынник, был полон волков, медведей, а также и гадов, т.-е. змей. Волки
ночью и днем стадами подходили к его одинокой келье, чтобы, окружая ее, производить свое столько действующее
на самые сильные человеческие нервы вытье[14]; иногда выходили к ней и проходили мимо ее, на расчищенную около
ее полянку, и медведи; а змеи, по слову Писания, стерегли пяту ее обитателя при всяком его выходе из нее, скрываясь
в траве, хворосте, кустах и под кореньями деревьев. Должен был вооружаться преп. Сергий мужеством и молитвою,
видя себя окруженным этими врагами человека естественными. Но еще большим мужеством и более прилежною молитвою
должен он был вооружаться против врагов невидимых, против мечтаний бесовских. Из многих бесовских на него нахождений
или навождений Епифаний рассказывает о двух. Однажды преподобный вошел в свою церковь для пения заутрени, и
вдруг, только что он начал пение, расступилась церковная стена и вошло в церковь множество бесов в одеждах и
в шапках литовских островерхих, скрежеща на преподобного зубами, грозясь и изъявляя намерение убить его и крича
ему: «иди отсюда прочь и не смей жить на этом месте, ибо не мы пришли на тебя, но ты пришел на нас»… В другой
раз преподобный совершал всенощное бдение в своей келье; вдруг поднялся страшный шум и стук и топание, и явилась
ему толпа бесов, кричавших с угрозами: «иди прочь с этого места, чего пришел искать в этой пустыне, не дадим
тебе жить здесь»… Смущаемый навождениями бесовскими, как человек, преп. Сергий молитвою одолевал бесов во всех
их нападениях, как Давид Голиафа. Дикие звери, населявшие лесной бор, в котором поставил свою пустыньку преп.
Сергий, не все только устрашали его, но некоторые составляли и его так сказать нахлебников. Один медведь начал
ежедневно выходить к келье преподобного в определенное время; Сергий понял, что зверь выходит не за тем, чтобы
вредить ему, а чтобы получать от него пищу, и он начал выдавать ему ежедневную порцию хлеба, кладя ее на пенек
или на колоду; когда у него самого не случалось хлеба и медведь приходя не находил выложенной своей порции,
то долго не отходил от келлии, но стоял, озираясь во все стороны и ожидая, - говорит Епифаний, - как будто какой
злой заимодавец, желающий получить свой долг. Пищу преп. Сергия в его пустыне составляли хлеб и вода. Воду он
брал из речки, которая протекала подле его пустыньки, а откуда брал он хлеб, жизнеописатель его этого не говорит;
но должно думать, что он получал его от младшего брата, оставшегося в Радонеже, что было или так, что он по
временам ходил к брату или что брат по временам доставлял его ему. Так как люди и особенно подвижники, подобные
преп. Сергию, не могут долго оставаться без того, чтобы не причащаться святых Таин, то необходимо предполагать,
что или сам Сергий ходил для сего в Радонеж или в Хотьков или что он призывал к себе священника для совершения
литургии или наконец – что он имел запасные святые дары.
В совершенном одиночестве преп. Сергий прожил лет около двух[15], а затем его пустынька начала превращаться
в монастырь. Еще тотчас после того, как он поселился в лесу, его начали посещать жители ближайших мест, и в
том числе, вероятно, и монахи[16]. Посещения, как должно думать, продолжались непрерывно, и наконец между монахами
начали выискиваться отдельные люди, которых обнимала ревность пустынного, истинно монашеского, жития, и в которых
возгоралось желание поселиться в зачатой им – Сергием пустыне. Водитель пустынного жития представлял желавшим
поселиться с ним монахам всю трудность этого жития; но настаивавших на своем желании он вовсе не хотел отстранять
от себя и начал с радостию принимать их, памятуя слова Спасителя: Грядушего ко Мне не изждену вон, и другие
слова: Идеже суть два или трие совокуплении во имя Мое, ту есмь Аз посреде их[17]. Так как желавшие поселиться
с преп. Сергием имели жить не общинножитно, как в настоящем благоустроенном монастыре, а особножитно, то каждый
сам для себя должен был ставить келлию, как и промышлять потом о своем пропитании; при этом преп. Сергий, как
человек молодой, обладавший исключительной крепостью
телесною[18] и знакомый с плотничьим искусством усердно помогал строиться[19]. Мало-по-малу собралось к преп.
Сергию монахов, желавших подвизаться вместе с ним пустынножитием, 12 человек не считая самого[20]. В числе этих
первых собравшихся Епифаний называет[21]:старца Василия, по прозванию Сухого, который пришел из первых «от страны»
(из другой области?), с верхней Дубны[22]; Иакова, бывшего известным под именем Якуты, который служил для всех
прочих «посольником» в случаях, если нужно было посылать на какую-нибудь необходимо нужную службу, (главным
образом, как нужно думать, для приобретения из селений хлеба); диакона Онисима, родом из Ростовских бояр Дюденевых,
который, будучи еще мирянином, переселился из Ростова в Радонеж вместе с отцом преп. Сергия[23]. Собравшиеся
к последнему 12-ть человек монахов, поставившие для себя столько же отдельных кtллий, не образовали из себя
настоящего монастыря, но представляли из себя слободук 12-ти особокелейников, из которых каждый был сам, и только
все признавали самого основателя за старшего между собою. Однако преп. Сергием дан был слободке и некоторый
вид монастыря относительно внешности и относительно внутренних порядков. Келлии обнесены были одним общим тыном,
у ворот которого приставлен был нарочитый вратарь; в церкви, поставленной преп. Сергием, заведено было ежедневное
общественное богослужение; впрочем, поелику между всеми насельниками слободки не было ни одного иеромонаха,
пока не пришел к преп. Сергию постригавший его игумен Митрофан (который, не долго пожив (по лете едином, - л.
94, = стр. 65), и который, может быть, пришел в таком состоянии, что и не мог уже служить, у него и умер), -
то ежедневно отпеваемы были полунощница, утреня, часы, вечерня и мефимон (павечерница), а литургия совершаема
была только по праздникам и для сего призываем был ими «игумен старец» (иеромонах). В отношении хозяйственном
каждый келейник был совершенно сам по себе, исключительно сам обязанный заботиться о своей пище и о своем одеянии
и о всех вообще своих потребностях. Но принявший всех других к себе в сожительство преп. Сергий
старался, по словам Епифания, служить всем, как раб купленный[24], т.-е., как будто бы он был полным и настоящим
холопом всех: он рубил всем дрова, носил воду, толок в ступе толокно и молол в жерновах муку[25], пек для всех
хлебы и варил пищу, шил одежду и обувь (видно, что кроме искусства плотничьего он знаком был еще и с искусствами
портняжным и сапожным).
Собравшиеся к преп. Сергию для совместного пустынножития с ним монахи были истинные монахи и избранные из числа
истинных монахов. А как таковые, они не могли долго оставаться без игумена, одну из главных обязанностей которого,
дававшую ему его имя, было духовное руководство братии и очищение и врачевание их совестей чрез таинство исповеди
в качестве их общего духовника. Сопустынники преп. Сергия устроили совещание между самими собою и решили просить
его о принятии над ними начального начальства, как выражается жизнеописатель. Преп. Сергий, по смиренному сознанию
своего недостоинства, долго отказывался от предложения; но наконец братия начали грозить, что в случае его упорства
они разойдутся из пустыни и таким образом изменят своему обету неисходно пребывать с ним (который они, вероятно,
давали, поселяясь в его пустыни), а что за этот их грех измены обету взыщется от Бога с него; смущаемый угрозами,
преп. Сергий покорился воле братии. Это было в то время, как по смерти митр. Феогноста св. Алексей находился
в Константинополе, на поставлении в митрополиты, а митрополией в его отсутствие управлял по его поручению епископ
Волынский Афанасий, живший в Переяславле [выше первой половины тома стрр. 182-183], т.-е. в 1353-1354 г., когда
преп. Сергию было от роду 33 или 34 года, и после того как он прожил в пустыне 9 или 10 лет. Епископом Афанасьем
в Переяславле и был поставлен преп. Сергий в игумены, быв одновременно с сим удостоен им иерейского сана или
посвящен в иеромонахи. Приняв на себя обязанности игумена, преп. Сергий всею душою предался попечениям о своем
малом стаде и старался воодушевлять и научать себя примером древних великих игуменов – Пахомия, Евфимия, Феодосия,
прозванных именно Великими, и Саввы Освященного. Непосредственно за сим он допустил и то, чтобы монастырь его,
ставший теперь из монашеской слободки действительным монастырем. начал превращаться из малого монастыря или
монастырька в большой или настоящий монастырь. До сих пор братство преп. Сергия состояло из апостольского числа
12-ти (с ним самим 13-м): если кто-нибудь из числа 12-ти братий умирал или удалялся в пустыни, - ибо и это случалось,
как дает знать в нашем случае Епифаний[26], то на место выбывших одними или другим путем он принимал новых,
но число в сторону maximum’а удерживал одно и то же. Вскоре после принятия им на себя звания игумена число это
было нарушено особенным образом, с тем, чтобы потом уже не быть более наблюдаемым. К новопоставленному игумену
пришел для пустынного жития в его монастырьке архимандрит Смоленский Симон, старейший из архимандритов своей
области, инок славный и нарочитый: исключительному пришельцу, который от славы стремился к смирению, преп. Сергий
не нашел возможным отказать в приеме, и он-то и нарушил число 12-ти. Если бы полагать, что в нашем месте Епифаний
рассказывает в совершенно последовательном порядке, то выходило бы, что и непосредственное за тем превращение
числа 13-ти в 14-ть совершилось через принятие такого лица, в приеме которого преп. Сергий также не мог отказать.
В след за рассказом о прибытии архимандрита Симона у Епифания читается рассказ о том, что старший брат преп.
Сергия Стефан привел к нему для пострижения в монахи своего младшего 12-летнего сына Иоанна (который, быв принят
и пострижен преп. Сергием, получил от него монашеское имя Феодора[27]). После архимандрита Симона и за ним,
как можно думать, сына Стефанова Иоанна преп. Сергий начал принимать всех приходивших к нему, и число братии
постепенно начало умножаться. Став игуменом, преп. Сергий перестал иметь время и возможность, чтобы служить
всем братиям на подобие купленного раба, ибо ежедневно совершал божественную литургию. Но по крайней мере заботы
о снабжении церкви богослужебными принадлежностями он взял исключительно на самого себя: он сам толок и молол
муку для просфор, сам пек просфоры, сам катал свечи и приготовлял кануны праздничные. Что касается до игуменского
надзора над братией, то читал ли он житие преп. Феодосия Перчерского и хотел подражать ему или же подражал ему
случайно, но только он поступал совершенно так, как этот последний[28]: спустя довольно долгое время после павечерницы
он обходил все келлии и, прислушиваясь у дверей и смотря в окна, старался узнавать, что в каждой делается; если
обитатель келлии находился в ней один и занимался молитвою, чтением божественных книг или каким-либо рукоделием,
радуясь и воздавая благодарения Богу отходил молча; а если находил, что в какой-нибудь келлии сошлись двое или
трое и занимались беседою и смехом, с негодованием ударял в двери или в окно, давая знать о своем посещении;
замеченных в неподобающем времяпровождении призывал на другой день к себе и начиная обличения не прямо, но издалека
«и аки притчами» смотрел: кто из виноватых какую обнаруживал готовность к покаянию, - раскаивавшихся при первой
догадке прощал, а упорных и притворявшихся непонимающими окольных речей облагал эпитимиями. Подобно преп. Феодосию
Печерскому поступал преп. Сергий и относительно принятия в монастырь изъявлявших желание постричься у него и
относительно сподобления их того, что составляет печать монашества, - святой схимы: он не отревал никого из
приходящих к нему, ни старого, ни юного, ни богатого, ни убогого; по принятии не тотчас постригал в монахи,
но повелевал одеть принятого в долгую свиту из черного сукна и ходить ему в ней время довольное, пока не навыкнет
всему устрою монастырскому; святой схимы сподоблял тех, которые оказывались чернецами совершенными, житием чистыми
и искусными[29].
Преп. Сергий хотел быть водителем у нас истинно монашеского пустынного жития; но основанному им монастырь очень
недолгое время суждено было оставаться пустынею. Он выбрал место для своего обитания в дикой чаще лесной, удаленное
от селений и от проездных дорог; но спустя лет12-13-ть после того, как он пришел на место, и лет 6-7 после того,
как образовавшаяся около его келлии монашеская слободка превратилась в настоящий монастырь, окружавшая слободку-монастырь
пустыня начала заселяться и быстро заселилась людьми[30]. У Епифания читаем об этом: «Пусто бяше место то (во
время прихода на него Сергиева), и не бе тогда окрест места того ни сел близ ни дворов, по многа же времени
и пути пространного не бяше к месту тому, но некою узкою и прискорбною, тесною, стезею, аки безпутием, нужахуся
приходити к ним, великий же и широкий путь вселюдский отдалече, не приближаяся места того, ведяшеся, окретс
же монастыря того все пусто, со вся страны лесове, всюду пустыня, пустыня бо в ресноту нарицашеся; паки же по
днех, непщую, яко во днех книяжения князя великаго Ивана, сына Ивана (1353-1359), брата же Симеоня, тогда начаша
приходити христиане и обходити сквозе вся лесы оны и возлюбиша жити ту, и множество восхотевшее начаша обаполы
места того садитися, и начаша сещи лесы оны, яко никому же возбраняющу им, и сотвориша себе различныя многия
починцы, преждереченную исказиша пустыню и не пощадеша, и сотвориша пустыню, яко поля чиста многа, якоже и ныне
нами зрима суть, с составиша села и дворы многи, и насеяша села и сотвориша и умножишася зело»[31].
Не знаем, какие были у преп. Сергия идеалы относительно житейских средств содержания монастырей и монахов,
ибо жизнеописатель его не говорит об этом. Но период скудости для его монастыря был чрезвычайно непродолжителен,
хотя и имел место: он кончился одновременно с тем, как пустыня около монастыря заселилась людьми, ибо, по словам
Епифания, населившие пустыню жители «начаша посещати и учашати в монастырь, приносящее многообразная и многоразличная
потребования, имже несть числа»[32]. Останавливаясь нарочитым образом на непродолжительном периоде скудости,
жизнеописатель, после общих речей о том, что обитатели монастыря не редко терпели недостаток во всем потребном
до хлеба и соли, сообщает несколько частных случаев и передает некоторые частности. После того, как преп. Сергий
принял на себя звание игумена образовавшаяся в его пустыне монашеская слободка превратилась в настоящий монастырь;
но монастырь не стал с самого первого времени общинножитным, о сначала остался, каковою была и слободка, особножитным,
так что в нем по прежнему каждый монах исключительно сам должен был заботиться о средствах своего содержания.
Один раз не стало хлеба у самого игумена монастыря; три дня он провел без пищи, а на четвертый день рано по
утру взял топор и пошел, чтобы приобрести хлеба плотничной работой; он знал, что один из старцев монастыря,
по имени Даниил, желает пристроить сени к своей келье и что он может заплатить ему за работу гнилыми хлебами,
- к этому старцу он и отправился; «слышал я, старче, - сказал преп. Сергий, - что хочешь поставить сени пред
кельей, для этого я и пришел к тебе, - чтобы руки мои не оставались праздными, я поставлю тебе сени»; старец
отвечал, что он действительно хочет поставить сени, что у него готов и материал и только ждет плотника из деревни,
а что касается до тебя, сказал он игумену, то боюсь, что ты возьмешь слишком дорого; преп. Сергий отвечал, что
он не потребует большой платы и удовольствуется гнилыми хлебами, которые он – Даниил имеет, ибо у меня, прибавил
он, вовсе нет и таких хлебов; что же касается до работы, сказал он, то где ты найдешь другого такого плотника,
как я («и кто есть тебе ин сице древодел, якоже аз»[33]). Старец с радостию согласился на крайне выгодное для
него предложение и тотчас же вынес решето желаемых хлебов; но преп. Сергий сказал, что он не берет платы прежде
работы, и немедленно, крепко перепоясавшись, со всем усердием принялся своими сильными руками за дело; при помощи
Божией сени были готовы к вечеру, а игумен-плотник, получив условленную плату, увидел себя в возможности, после
четырех дней поста, пообедать и вместе поужинать заработанными хлебами. Случалось, что подобно игумену оставались
и многие или некоторые из братий и что не ели и по два дня; между тем преп. Сергий запрещал братиям выходить
из монастыря для сбора милостыни по селам. После нескольких случаев невольного поста один из братий наконец
возроптал и с несколькими другими, которые ему сочувствовали, пришел к игумену и начал говорить от лица своего
и товарищей, что они не хотят умирать с голода и на другой день уйдут из его монастыря, чтобы где бы то ни было
искать себе хлеба. Преп. Сергий созвал всю братию и обратился к ней с пространным поучением о терпении и об
уповании на милость Божию, - и не успел он еще кончить поучения, как раздался стук в ворота монастыря, за которыми
стоял целый большой воз хлебов пшеничных, утворенных с маслом и с зелием (пирогов с капустой), присланных неизвестным
христолюбцем (должно подразумевать, для поминовения кого-либо умершего в дому); на другой день получен был новый
обильный присыл не только хлебов, но и всякого ястия и пития; на третий день и еще новый присыл из другой стороны.
Если игумен и монахи оставались иногда без хлеба, то церковь монастырская оставалась иногда без вина для совершения
литургии, без ладана для каждения на службах и без свеч для ее – церкви освещения. В случае недостатка вина,
вероятно, не пелась временно божественная литургия; в случае недостатка ладана, вероятно, обходились без каждения;
что же касается до недостатка свеч, то, обходясь без того, чтобы зажигать их пред иконами, при канархании и
при чтении книг во время нощных служб светили себе березовою или сосновою лучиной [«овогда же недостало вина,
им же обедня служити, и фимиану, им же кадити; иногда же недостало въску, имже свещи скати, и пояху в нощи заутренюю,
неимущи свещ, но токмо лучиною березовою или съсновою светяху себе, и тем нужахуся канонархати или по книгам
чести, и сице свершаху нощные службы своя»][34].
Житие особножитное, каковое было в монастыре преп. Сергия, может быть очень строгим; но оно не есть то истинно
монашеское житие, которое канонически узаконено церковию и которым должно быть общинножитие (Двукр. соб. пр.
6). Общинножитие вместо особножития и было введено преп. Сергием в его монастыре неизвестно когда после конца
1364 г.[35], но, вероятно, более или менее вскоре после сего. Об этом введении общинножития Епифаний рассказывает
следующее. В один от дней неожиданно пришли к преп. Сергию Греки из Константинополя, посланные от патриарха,
и сказали ему, что вселенский патриарх Константинограда Кир Филофей благословляет его и посылает ему поминки
или дары, состоящие из креста, параманда и схимы, и свою патриаршую грамоту. Преп. Сергий сказал было послам,
что может быть они ошибаются и принимают его за другого; но эти отвечали, что они посланы именно к нему – Сергию.
Тогда, воздав через послов благодарение патриарху и учредив подобающим образом их самих, преп. Сергий поспешил
с грамотой патриаршей к митр. Алексею. Грамота читалась: «Милостию Божиею архиепископ Констянтиня града, вселеньский
патриарх, Кир Филофей о Святем Дусе сыну и съслужебнику нашего смирения Сергию, благодать и мир и наше благословение
да будет с вами. Слышахом еже по Бозе житие твое добродетелно зело, похвалихом и прославихом Бога; но едина
главизна еще не достаточьствует, яко не общежитие стяжасте, понеже веси, преподобне, и самый богоотец пророк
Давид, иже вся обсязавый разумом, ничтоже ино тако возможе похвалити, точию: се ныне что добро или что красно,
но еже житии братии вкупе; потому и аз совет благ даю вам, яко да составите общее житие. И милость Божия и наше
благословение да есть с вами»[36]. Митрополит, прочитав грамоту патриарха, сказал Сергию, что если он, Богу
прославляющему славящих Его, сподобился такого блага, что слух об его житии достиг до столь далеких стран и
что если вселенский патриарх совещевает на великую зело пользу, то и он советует и благословляет. Преп. Сергий
поспешил исполнить волю патриарха и митрополита и тотчас же ввел у себя в монастыре общинножитие. Необходимо
думать, что дело было не совсем так, как представляет его Епифаний. Преп. Сергий весьма прославился, как старец
святой жизни, в Московской области и во всей Русской земле еще при своей жизни, хотя мы и не знаем, восходит
ли эта слава своим началом уже к 1365-66 г., к которому должно быть относимо послание патриарха; но чтобы слава
его достигла до Константинополя и чтобы патриарх по собственной инициативе подал ему совет ввести у себя общинножитие,
это решительно и совершенно невероятно (а если есть многие люди, которые этому верят, то мы можем только подивиться
их легковерию; и если Епифаний представляет дело так, как представляет не по неведению, то он уже очень рассчитывал
на легковерие людское, хотя об этом легковерии он и имел истинные представления). Необходимо думать, что патриарх
написал преп. Сергию свою грамоту не по своей собственной инициативе, а наоборот по нарочитой просьбе последнего,
обращенной к нему через митр. Алексея. Из отеческих аскетических творений преп. Сергий узнал, что истинным местом
жительства для монахов должна быть пустыня; но из тех же отеческих аскетических творений он должен был узнать
и то, что истинным образом жизни монахов в монастырях должно быть общинножитие, и если, последуя отеческому
указанию в первом случае, он удалился для жизни в пустыню, то очевидно, что когда в пустыне образовался около
его келлии монастырь, он должен был, последуя второму указанию, возыметь и желание – ввести в монастыре общинножитие.
Однако, сделать ему это последнее было вовсе не легко. Первенствующее наше монашество. воспроизводя господствующий
пример современных монастырей греческих, явилось как исключительно особножитие; преп. Феодосий Печерский сделал
было попытку ввести у нас общинножитие, но попытка его не имела никакого успеха и вскоре после него общинножитие
исчезло и в его собственном монастыре; а что касается до времени преп. Сергия, то не только вовсе не было у
нас общинножития в монастырях, но вовсе не было у нас о нем и никакой памяти, так что оно было как нечто вовсе
им неведомое и нечто вовсе ими не слыханное (Единственное исключение – новый Валаамский монастырь). Таким образом,
ввести преп. Сергию общинножитие в своем монастыре значило ничто иное, как начать вводить в наших монастырях
новый образ жизни, дотоле у нас небывалый и неслыханный или стать в сем случае радикальным реформатором. Совершенно
основательно было ожидать преп. Сергию горячих протестов и сильного ропота против своего нововведения, ибо люди,
привыкшие к злоупотреблениям, горячо протестуют и сильно ропщут против нововведений и не таких важных; а поэтому
и совершенно естественно было желать ему того, чтобы получить на свое начинание благословение патриарха, дабы
таким образом опереться с своим благим нововведением на авторитет высшей церковной власти и стать с ним под
ее, имевший заграждать всякие уста, сильный покров. С другой стороны можно отчасти думать и то, что в виду важности
дела смущали преп. Сергия сомнения, хорошо ли он поступает, решаясь на свое нововведение и что он в важном деле
желал слышать голос вселенского патриарха, ибо хотя он и знал из творений отеческих, что истинный образ жизни
монашеской есть общинножитие, но и то обстоятельство что у нас вовсе не было общинножития и исключительно было
особножитие, должно было иметь в его глазах значение. Что касается до митр. Алексея, то мы уверены, что он не
был только простым посредником между преп. Сергием и патриархом Филофеем, но принимал в деле и личное живое
участие. Он был такой же истинный монах, как и Сергий, а следовательно – его столько же, как и последнего, должен
был занимать вопрос об истинной монашеской жизни; а что он, после того, как получен был ответ патриарха, стал
решительным сторонником общинножития, видно из того, что во всех своих монастырях, которые построены после получения
ответа, он вводил это общинножитие. Относительно введения преп. Сергием общинножития в его монастыре Епифаний,
к сожалению – не особенно обстоятельный в нашем случае, пишет: «От того времени убо (прихода патриарших послов)
составляется во обители святаго общежитие, и устрояет блаженный и премудрый пастырь братию по службам, ового
келаря и прочих в поварни и въеже хлебы пещи, ового немощным служити с всяким прилежанием, в церкви же первее
еклисиарха, еже потом параеклисиарси, пономархи и прочая; вся убо сия чюдная она глава добре устрои, повеле
же твердо блюсти по заповеди святых отец и ничтоже особь стяжевати кому ни своим что звати, но вся обща имети,
и прочая чины вся в лепоту чюдне украси благоразумный отец»[37]. С введением общинножития число монахов в монастыре
преп. Сергия начало еще более умножаться. Но этот истинно монашеский образ жизни, по обстоятельствам, которые
не были во власти преп. Сергия, одной из своих хороших сторон явился для монастыря причиной одного великого
зла, которое впрочем обнаружило себя как таковое, не при жизни преп. Сергия, а уже после его смерти. Еще до
введения им общинножития в монастыре, пустыня, окружавшая последний, превратилась в населенное место, вместе
с чем подле него проложена была большая дорога из Москвы в северные города России. Между тем одну из непременных
обязанностей общинножитных монастырей составляет странноприимство, для чего они должны иметь особые странноприимницы.
Преп. Сергий, по введении общинножития в монастыре, со всем усердием начал исполнять обязанность странноприимства.
Но по большой дороге, соединявшей столицу с целой чеверной частью страны, непрестанно шло и ехало великое множество
странников, так что странноприимница преп. Сергия превратилась в станцию (постоялый двор), постоянно битком
набитую народом. Нет сомнения, что при самом преп. Сергии странноприимство князей и воевод и безчисленных воев,
проезжавших по дороге[38], было именно богорадным странноприимством; но впоследствии эти князья и воеводы, богато
одарившие монастырь вотчинами, превратились в его гостей и стало, нисколько не к пользе его монахов, так, что
в нем были «гости беспрестанные день и нощь»[39].
Введши в своем монастыре общинножитие, преп. Сергий устроил его совершенно, так что теперь оставались ему [только
заботы] о хранении того, что было им введено. Но его ждало тяжкое искушение Божие. Старший брат его Стефан почему-то
оставил игуменство в Московском Богоявленском монастыре и пришел в его монастырь[40] (вероятно, испытав в Москве
какую-нибудь обиду и, может быть, ту обиду, что по смерти вел. кн. Симеона Ивановича его преемник Иван Иванович
взял себе в духовные отцы не его, а кого нибудь другого). Вопреки брату будучи честолюбивым, он хотел заменить
для себя оставленное игуменство в его уже начинавшемся славиться, хотя, может быть еще и не совсем прославившемся
монастыре, и подобрал себе между монахами монастыря партию, которая расположена была видеть его на месте Сергия[41]
(успев в этом, может быть, от того, что между монахами были недовольные преп. Сергием за введение им в монастыре
общинножития). Как повел бы Стефан со своей партией дело, чтобы самому стать на месте преп. Сергия, осталось
неизвестным, ибо последний не допустил дойти делу до конца. Однажды в субботу пели в церкви монастыря вечерню,
- преп. Сергий стоял в олтаре в облачении, быв служащим, а Стефан стоял на левом клиросе. Увидав в руках канонарха
книгу, Стефан спросил его, кто дал ему книгу; когда канонарх отвечал, что игумен, он закричал: «а кто игумен
в этом монастыре, не я ли первый пришел на это место» и затем кричал и еще что-то бранное («и иная некая изрек,
ихже и не лепо бе»)[42]. Преп. Сергий, стоя в олтаре, слышал весь крик Стефанов и решился дать место гневу.
По окончании службы, не заходя в свою келлию, он тайно вышел из монастыря и направился по Кинельской (нынешней
Александровской от Троцы?) дороге к преп. Стефану Махрищскому, который в 30 верстах от его монастыря (к востоку,
в 10 верстах от Александрова) основал, подобно ему, свой пустынный монастырь. Сергий просил у Стефана дать ему
одного из братьев монастыря, который бы знал окрестные места пустынные и обошед с данным братом многие места
нашел хорошее место на реке Киржаче (где теперь стоит заштатный город Владимирской губернии Киржач). Тотчас
он поставил на месте келлию себе, а затем, когда было узнано в Троицком монастыре, куда он скрылся и когда пришли
к нему некоторые из братий этого последнего, или же когда явились у него ученики из ближайших жителей, приступил
к строению церкви, с тем, чтобы создать на месте новый монастырь[43]. Между тем все окрестные жители [узнали]
о прибытии к ним знаменитого подвижника для основания у них монастыря, и к преп. Сергию стеклось множество народа,
- мирян и монахов, крестьян и бояр, чтобы помогать ему руками и деньгами строить монастырь. Но монахи Троицкого
монастыря не долго хотели оставаться под самозваным игуменством Стефана и в ту минуту, как в новом монастыре
поспела церковь к освящению (а она могла поспеть весьма скоро, в несколько недель) отправили посольство к митр.
Алексею с просьбою о возвращении им преп. Сергия. Митрополит, как необходимо думать – только тут узнавший о
печальном удалении Сергия из монастыря, немедленно послал к нему двух архимандритов с убеждением возвратиться
в монастырь. Преп. Сергий отвечал митрополиту через архимандритов, что не смеет прекословить ему и готов исполнить
его волю. Пред возвращением в монастырь он освятил церковь в новом монастыре во имя Благовещения Богородицы
и оставил вместо себя его строителем своего ученика, по имени Романа[44]. Так как св. Алексей, убеждая преп.
Сергия чрез архимандритов возвратиться в монастырь, обещал ему: «а иже досаду тебе творящих изведу вон из монастыря,
яко да не будет ту никогоже, пакость творящаго ти»[45]: то нужно полагать, так и сделал. Был ли в числе изведенных
и сам Стефан, не знаем, но считаем это за весьма вероятное думать (ибо, хотя бы и охотно быв прощен самим Сергием,
едва ли он мог быть прощен строгим митрополитом).
Построив два монастыря для самого себя, преп. Сергий еще построил четыре монастыря во исполнение просьб вел.
кн. Дмитрия Ивановича Донского и его двоюродного брата Владимира Андреевича, князя Серпуховского и вместе Радонежского,
по прозванию также Донского. По просьбе Дмитрия Ивановича преп. Сергий построил монастыри: Голутвин близ Коломны,
Дубенский на Стромыни и Дубенский в Шавыкине, - оба не особенно по далеку от Троицкого монастыря (в нынешнем
Александровском уезде Владимирской губернии); по просьбе Владимира Андреевича – Высоцкий монастырь близ Серпухова.
Во все четыре монастыря по просьбе князей были поставлены преп. Сергием настоятелями его ученики: в первый –
Григорий, во второй – Леонтий, в третий – Савва, в четвертый – Афанасий. Благословлял преп. Сергий строить монастыри
и самих своих учеников, и этими его учениками было построено монастырей до [11]: Мефодием Песношским, [Иаковом
Железноборовским, Сергием Комельским, Саввою Сторожевским и Сильвестром Обнорским] по одному, Павлом Обнорским
два, Авраамием Галичским – четыре[46].
Истинный монах совершенно отказывается от мира, но не отказывается вместе с сим от того, чтобы возможными для
него способами служить благу отечества. Преп. Сергий с готовностью хотел служить отечеству, когда был призываем
к этому представителями государственной власти, и явил себя великим сыном отечества, когда оно само, в минуту
страшной опасности, вызывало своих сынов явить их патриотизм. В 1364 г. (Никон. IV,10), как говорили мы выше
[первой половины сего тома стр. 206], преп. Сергий ходил, по поручению митр. Алексея, в Нижний Новгород, чтобы
преклонить к исполнению воли Москвы одного из Суздальско-Нижегородских князей, ссорившихся тогда между собою.
– Когда в 1380 г. пришел в Россию со своими небывало-грозными полчищами Мамай, мужественный дух вел. кн. Дмитрия
Ивановича смущался и требовал себе подкрепления; в эти страшные и истинно критические для отечества минуты преп.
Сергий, уподобляясь древним Израильским пророкам, явился горячим воодушевителем государя: пришедшего к нему
в монастырь Дмитрия Ивановича для вопрошения, «повелит ли (посоветует ли) противу безбожных изыти»[47], он укрепил
в решимости, обещав ему именем Божиим победу (Великий князь начал просить у преподобного двух его монахов –
Пересвета и Ослябу, которые, принадлежав в миру к сословию воинскому, были ведомые всем ратники и великие богатыри
крепкие и люди весьма смысленные к воинскому делу и наряду. Преподобный повелел монахам тотчас же готовиться
в путь, а они с своей стороны от всей души изъявили готовность сотворить послушание. Вместо шлемов тленных он
возложил на их головы шлемы нетленные – святую схиму, с нашитыми на ней крестами, и заповедал им крепко поборать
по Христе на врагов его[48]. Когда уже на самом поле Куликовском смутилось сердце великого князя от видения
бесчисленного множества врагов, приспело к нему послание преп. Сергия, в котором последний писал ему: «без всякого
съмнения, господине, со дерзновением поиди противу свирепства их, никакоже ужасатися, всяко поможет ти Бог».
– В 1385 г., по молению вел. кн. Дмитрия Ивановича, преп. Сергий ездил в Рязань к заклятому врагу Москвы вел.
кн. Олегу Ивановичу «посольством о вечном мире и любви», и старания святого мужа, после многих прежних совершенно
безуспешных посольств, имели полный желавшийся успех[49].
(Св. митрополит Алексей желал было видеть преп. Сергия своим преемником на кафедре Русской митрополии. У вел.
князя Дмитрия Ивановича Донского был предъизбран в преемники св. Алексею архимандрит его придворного Спасского
монастыря (что ныне дворцовый собор Спаса на Бору) Михаил, по прозванию Митяй, которого он любил столько же,
сколько царь Алексей Михайлович любил Никона, и который, представляя собою человека необыкновенного, был исполнен
стольких же достоинства, как и последний, если даже не больших, не имев при том крупных недостатков последнего.
Но он не совсем нравился святому Алексею и этот предпочитал ему Сергия. Митрополит призвал Сергия из его монастыря
в Москву. Когда преподобный явился к нему, он начал свою беседу с ним тем, что приказал принести митрополичий
параманд с золотым крестом и сказал, что хочет одарить его этим парамандом[50]. Не понимая значения дара и отказываясь
от него, преподобный со смиренным поклоном сказал: «прости меня, владыка, - от юности моей не был златоносцем,
тем более хочу пребывать в нищете в лета старости». Тогда святой Алексей уже прямо сказал Сергию, что дает ему
параманд, как некоторое обручение святительству и что желает оставить его по себе своим преемником. Для смиренного
преподобного Сергия, которому и в помысл никогда не приходило архиерейство, предложение святого Алексея было
крайне неожиданным и он приведен был им в величайшее смущение. Пришедши в себя, он отвечал на него сколько смиренным,
столько же и решительным отказом. А когда святой Алексей хотел было настаивать, он отвечал, что принужден будет
бежать куда-либо в пустыню. Святой Алексей прекратил настояния и отпустил преподобного с миром в его монастырь).
Преп. Сергий Радонежский бесспорно есть знаменитейший представитель нашего монашества после преп. Феодосия
Печерского или вместе с сим последним. Но нравственный облик его созерцается у его жизнеописателя Епифания еще
более тускло, чем облик Феодосия у Нестора. Нет сомнения, что преп. Сергий был великий подвижник, но с какими
индивидуальными чертами нравственной физиономии представлять его себе, как представлять его себе живым лицом
и живым человеком, дать некоторое удовлетворение читателю относительно сего риторствующий жизнеописатель его
заботится в общих фразах. Как кажется, должно быть принимаемо за наиболее соответствующее реальной действительности
то общее изображение преп. Сергия, делаемое Епифанием, в котором он представляет его как отрока-юношу; это изображение
читается: «како имам поведати (об его – Сергиевых добродетелях): тихость, кротость, словамолчание, смирение,
безгневие, простота без пестроты, любовь равну имея ко всем человеком, никогда же к ярости себе (подвиже, -
Ник. лет.) ни на претыкание, ни на обиду ни на слабость ни на смех, но аще и усклаблятися хотящу ему, - нужа
бо и сему бытии приключается, но и то с целомудрием зело и со воздержанием, повсегда же сетуя хождаше, аки дряхловати
сообразуя»[51]. Что касается до проявления преп. Сергием его духа во внешнем образе жизни и поведения, то в
сем случае Епифаний, во первых, указывает на то, что и став знаменитым игуменом ставшего знаменитым монастыря
он носил одежду самую худую. «Риза нова, - пишет Епифаний, - никогда же взыде на тело его ниже от сукон немецких,
красновидных, цветотворных,… гладостно и мягко; но токмо от сукна проста, иже от сермяги, от влас и от волны
овчая спрядено и исткано, и тоже просто и не цветно и не светло и не щапливо, но токмо видну шерстку, иже (еже)
от сукна (но только по шерсти видно, что из сукна) ризу ношаше, ветошну же и многошвену и неомовену и уруднену
и многа пота исполнену, иногда другойцы яко и заплаты имуще»[52]. Во-вторых, Епифаний сообщает, что во все время
своей жизни, и незнаменитой и знаменитой, преп. Сергий (может быть, знавший о заповеди преп. Феодора Студита
игумену: «да не ездиши верхом на лошадях или мулах без нужды, но христоподражательно да путешествуешь пешком»,
- I т. 2-я полов., стр. 682/788, § 6) всегда совершал свои путешествия, близкие и далекие, пеше ходя[53] (за
исключением того случая, когда путешествовал в Рязань посольством от великого князя с старейшими боярами последнего).
Еще во время своей жизни, и еще в раннюю пору этой последней, преп. Сергий удостоился от Бога дара чудотворений,
а также удостоился чудесных знамений или проявлений Божия к себе благоволения. Мы передадим все, что читается
относительно того и другого у Епифания и так как не знаем действительного хронологического порядка, в котором
совершены были преп. Сергием чудеса и в котором совершились знамения, то одни и другие вместе передадим в том
порядке, в каком читается о них у Епифания.
Когда преп. Сергий заработал у старца Даниила чрез пристроение к его келлии сеней гнилые хлебы и когда после
четырехдневного поста он начал этими хлебами вместе обедать и ужинать: то некоторые из братий видели «от уст
его яко дым мал исходящ»[54].
Мы сказали, что преп. Сергий поставил свою келлию в пустыне близ маленькой речки. Было ли уже в его время так,
что речка была по летам скудна водой и даже совсем пересыхала, так что монахи явившегося около келлии монастыря
принуждены были ходить за водой на другую речку, в которую впадает наша подмонастырная и которая течет от монастыря
в значительном отдалении, или же их затрудняло то обстоятельство, что речка течет в крутых и довольно высоких
берегах: только некоторые из братий очень роптали на преп. Сергия, что он без рассуждения выбрал место для монастыря,
не позаботившись о воде. Преподобный оправдывался, что он один было хотел безмолвствовать в пустыне и что Бог
восхотел, в прославление Его имени, воздвигнуть толикую обитель. Но, чтобы прекратить ропот недовольных, он
взял один раз некоего брата, вышел с ним из монастыря в дебрь или низину за стеной последнего, нашел один ров
с небольшим количеством дождевой воды, сотворил над ним молитву и знаменал крестным знамением, - «и се внезапу
источник (воды) велий явися»[55]. По словам Епифания, лет около 10-15 источник назывался Сергиевым, но потом
преп. Сергий с негодованием запретил так называть его, сказав что [не] он дал воду, а Бог даровал[56].
Один христолюбец, живший в окрестности монастыря и имевший великую веру к преп. Сергию, раз подвергся опасности
лишиться своего единственного сына, малого отрока, который заболел тяжкою болезнию. Надеясь на молитвы преп.
Сергия, христолюбец поспешил с больным к нему в монастырь; но еще пока преподобный совершал над отроком моление
(пел молебен), он скончался. Обманутый в своей надежде и убитый горем отец, оставив мертвеца у преподобного,
пошел приготовлять гроб; но по уходе отца преподобный простерся у тела отрока с горячей молитвой к Богу и он
ожил. Когда возвратился отец, чтобы взять тело для погребения, преподобный отдал ему живого сына, сказав, что
отрок не умирал, а только от сильного холода, - дело, как видно, было зимой, - обмирал[57].
Один вельможа, имевший жительство вдали от монастыря преп. Сергия, где-то на Волге, подвергся болезни самого
яростного беснования, так что для ухода за ним требовались десятки людей. Родные вельможи, слыша о чудесах,
творимых Богом руками преподобного, решились повезти его в монастырь последнего. Привезенный к монастырю, бесноватый
начал вырываться из рук своих стражей и поднял страшный вопль: «не хочу туда, не хочу». Преподобный велел ударить
в било и, собрав братию, стал петь молебен о болящем, и бесноватый начал мало-по-малу кротеть. Когда после сего
он введен был в монастырь и преподобный, вышед к нему из церкви, знаменовал его святым крестом, от отскочил
от креста (и, почувствовав себя как бы объятого пламенем изшедшим из преподобного, ввергся в находившуюся по
близости яму с водой), и в след за тем получил совершенное здравие[58].
Однажды преп. Сергий по совершении своего обычного келейного правила на ночь бодрствовал и молился о братии.
Вдруг он слышит зовущий его голос: «Сергие!» Удивившись необычному званию в глубокую ночь, он, сотворив молитву,
открыл оконце келлии, чтобы видеть: кто зовет, и вдруг он увидел чудное видение: явился с неба великий свет,
который превосходил светлостию дневной свет, и за сим он услышал второе возглашение: «Сергие! молишися о своих
чадех, и Господь моление твое прият, смотри же опасно и виждь множество иноков, во имя святыя и живоначальныя
Троицы сшедшихся в твою паству, тобою наставляеми». Воззрев по сделанному приказанию, преп. Сергий увидел множество
птиц, «зело красных» (прекрасных), которые летали не только в монастыре, но и вокруг него, а голос говорил:
«имже образом видел еси птицы сия, тако умножится стадо ученик твоих, и по тебе не оскудеют, аще восхотят стопам
твоим последовати». Дивясь неизреченному видению, преподобный хотел, чтобы был у него сообщник и свидетель в
созерцании видения и поспешил позвать екклесиарха Симона, который жил по близости. Симон с поспешностию пришел
на зов, но сподобился видеть [не] все видение, а только некоторую его часть. Преподобный рассказал ему все по
ряду и они вместе возрадовались, трепеща душою от неизреченного видения[59].
Друг преп. Сергия св. Стефан, епископ Пермский, один раз ехал из своей епархии в Москву. Ехав не той дорогой,
которая вела мимо монастыря, а другой, которая отстояла верст на десять или несколько более (которая была, вероятно,
более прямой, «прямушкой», как говорят в деревнях) и имев нужду спешить в Москву, он не заехал к преп. Сергию
и решил сделать это на возвратном пути. Но когда он поровнялся с монастырем друга, то встал в санях, проговорил
Достойно и обычную молитву и поклонился по направлению к монастырю, сказав: «мир тебе, духовный брате». Случилось,
что преп. Сергий находился в это время на трапезе; разумев духом приветствие Стефаново, он встал на трапезе,
мало постояв сотворил молитву, поклонился по направлению к тому месту, где находился епископ Стефан, и сказал:
«радуйся и ты, пастуше Христова стада, и мир Божий да пребывает с тобою». Когда удивленные поведением преподобного
и подозревавшие некое видение братья, спрашивали его после трапезы, что значило его вставание, от отвечал, что
епископ Стефан, едущий к Москве, быв против монастыря, поклонился святой Троице и его смиренного благословил,
и указал место, на котором останавливался епископ. Некоторые из братий тотчас же решились догнать епископа,
чтобы удостовериться в словах преподобного («хотящее известно уведети»), и догнав, узнали от свиты епископа,
что действительно так было[60].
Однажды во время пребывания в монастыре князя Владимира Андреевича преп. Сергий служил божественную литургию
с братом Стефаном и племянником Феодором. Вдруг Исаак молчальник, один из подвижников монастыря[61], видит,
что служащих не трое, а четверо и что четвертый есть «муж чуден зело, имеющий видение странно и несказанно в
светлости велицей, образом сияющий и ризами блистающийся». Исаак спросил об увиденном им четвертом служащем
стоявшего рядом с ним «отца» Макария, и этот, также сподобленный зреть видение, высказал догадку, что то, вероятно,
священник, пришедший с князем. Но от свиты последнего они узнали, что с ним не было священника, и тогда они
догадались, что видели ангела Божия, сослужившего преп. Сергию. Когда после окончания литургии Исаак и Макарий
начали наедине крепко молить преподобного разрешить их сомнения, он отвечал: «аще Господь Бог вам открыл, аз
не могу се утаити: его же видесте, ангел Господень есть, и не токмо ныне днесь, но и всегда, посещением Божием,
служащу ми недостойному с ним», и крепко наказал им никому не поведывать тайны до его смерти[62].
Один раз, совершая свое обычное келейное правило, преп. Сергий молился пред иконою Божией Матери, да будет
Она Богоматерь – ходатайцею к Сыну своему за устроенный им недостойным монастырь, и пел благодарный канон Пречистой,
т.-е. акафист. По совершении правила он сел мало отдохнуть и сказал ученику своему (келейнику), по имени Михею:
«чадо, трезвися и бодрствуй, понеже посещение чюдно хощет нам быти и ужасно в сий час». Когда он еще говорил
это, услышан был голос: «се Пречистая грядет». Преподобный с поспешностию вышел в сени кельи, и вдруг осенил
его великий свет, превосходящий сияющее солнце, и увидел он Пречистую с двумя апостолами Петром и Иоанном, в
неизреченной светлости блистающихся. Не в состоянии будучи выносить блистания света, преподобный упал на землю,
а Пречистая прикоснулась его своими руками, говоря: «не ужасайся, избранниче мой, приидох бо посетити тебе;
се услышана бысть молитва твоя о ученицех своих, о нихже молишися, и о обители твоей; да не скорбиши прочее,
ибо отныне всем изобильствует, и не токмо дондеже в житии еси, но и по твоем еже к Богу отхожении неотступна
буду от обители твоея, потребная подавающи нескудно и снабдящи и покрывающи». Сказав это, Пречистая стала невидима,
а преподобный был как бы в исступлении ума, объятый великим страхом и трепетом. Мало-по-малу пришед в себя,
он увидел ученика своего лежащим на земле и от страха как бы мертвым и поднял его. Михей упал на ноги старцу
и молил его: «извести ми, отче, Господа ради что бысть чюдное се видение, понеже дух мой вмале не разлучися
от плотскаго ми союза блистающася видения». Но преподобный как бы весь горел радостию и от радости ничего не
мог отвечать, кроме того, что «потерпи, чадо, понеже и во мне дух мой трепещет от чюднаго видения», - и таким
образом они стояли оба, «дивящееся в себе». Спустя немного преподобный велел ученику позвать Исаака (молчальника)
и Симона (экклесиарха) и, рассказав им все по ряду о посещении Божией Матери, исполнил их радости неизреченныя.
Все вместе отпели они молебен Богоматери и прославили Бога, а преподобный провел без сна всю ночь, «внимая умом
о неизреченном видении»[63].
В некоторое время пришел в царствующий град Москву епископ из Константинополя и слышав многое о святом, «слуху
бо велику о нем прстранившуся повсюду, даже и до самого Цариграда», был одержим о нем неверием, говоря: «како
может в сих странах таков светильник явитися, паче же в последняя сия времена»: он решился сам пойдти в монастырь
и своими глазами видеть блаженного. Но когда он был близ монастыря, начал он смущаться страхом, а когда вошел
в монастырь и увидел святого напала на него слепота. Преподобный же взял его за руку и ввел в свою келлию и,
после того, как он исповедал грех своего неверия и начал просить о возвращении зрения, прикоснулся к его ослепленным
зеницам, исполнил его прошение и возвратил ему зрение, в след за чем преподал ему наставление о том, что они
– епископы, премудрые учители, не должны высокомудрствовать и возноситься над ними – смиренными и ненаученными
невеждами и не искать того, чтобы искушать их безумие[64]. Епископ превратился из неверующего в горячо верующего
и всем начал громогласно проповедывать, что преподобный есть святой и истинный Божий человек и что Бог сподобил
его видеть небесного человека и земного ангела[65]. Этот рассказ Епифания мы должны сопроводить тем замечанием,
что, как уже говорили выше, совершенно невероятно, чтобы слух о святой жизни преп. Сергия достиг даже до Константинополя
(и наоборот вовсе неизвестно ни одного примера, что до России достиг слух о святой жизни какого-либо из позднейших
греческих подвижников) и что епископ наслышался и наслушался рассказов о нем, уже быв в самой Москве, в которую,
вероятно, пришел в качестве посла от патриарха к митрополиту.
Один из окрестных жителей монастыря впал в тяжкую болезнь, так что в продолжение 20 дней не вкушал пищи и не
предавался сну. Родственники больного, веруя в чудодейственную силу молитв преп. Сергия и зная о многих совершенных
им чудесах, решились повезти к нему больного, чтобы просить его молитв о нем. Преподобный взял священную воду
и, сотворив молитву, покропил водою больного, после чего тотчас же он почувствовал облегчение от болезни. Затем
он впал в крепкий и продолжительный сон и пробудился от сна совсем здоровым[66].
Князь Владимир Андреевич, в области которого находился монастырь преп. Сергия и который, имея великую в него
веру и великую к нему любовь, часто приходил к нему в монастырь для посещения, а иногда посылал ему «яже на
потребу», послал один раз с одним из своих служащих различные брашна и пития «в потешение старцу с братиями».
Но посланный, по действу сатанину, посягнул дорогой на везенные им брашна и пития. Преподобный своим прозорливым
духом узнал об этом прегрешении посланного и отечески обличил его в том, что он дозволил себе быть искушенным
от врага[67].
Один богатый лихоимец, живший близ монастыря преп. Сергия, взял у одного бедного человека откормленную свинью
и, заколов ее на пищу, не хотел платить денег. Обиженный пришел к преподобному и со слезами просил его о заступлении.
Преподобный призвал к себе лихоимца и своим обличением привел его в чувство и раскаяние, так что он обещал заплатить
долг. Однако, возвратившись домой, он снова «расслабился помыслом», чтобы не платить долга. Но когда вошел он
в кладовую, чтобы посмотреть тушу свиньи, то с ужасом увидел, что, несмотря на зимнее, бывшее тогда, время,
она кишела червями: это заставило его поспешить отдачею долга, и после он не смел явиться на лицо святому срама
ради[68].
Однажды во время совершения преп. Сергием божественной литургии видел чудное видение Симон екклесиарх, совершенный
во многой добродетели и о котором сам святый старец свидетельствовал как о муже совершенного жития. Симон видел
огнь, ходящий по жертвеннику, осеняющий олтарь и окружающий вокруг святую трапезу, а когда преп. Сергий хотел
причаститься, огнь свился как некая плащаница и вошел во святый потир. По окончании литургии, узнав по лицу
Симона, на котором изображался страх, что он видел некое видение, он строго запретил ему не разглашать о видении,
которого он удостоился, до его – Сергиевой смерти[69].
Своих угодников Бог прославляет свойственною им святою славою, дабы чрез них славилось Его имя, еще во время
их земной жизни. Преп. Сергий еще при своей жизни пользовался этою святою славою в такой степени, в какой не
пользовался ею никто из наших подвижников ни прежде, ни после, за исключением, может быть, только преп. Феодосия
Печерского. Истинное монашество должно быть пустынножитием; но наша Россия вовсе не видала этого истинного монашества.
И вот воздвизаемый Богом находится в Московской области юноша, который действительно уходит монашествовать в
пустыню, как это делали древние святые отцы: быстро должна была потечи слава об этом воскресителе у нас истинного
монашества сначала по Московской области, а потом и по всем пределам страны. Истинное монашество должно быть
общинножитием, чего также вовсе не видела тогдашняя Россия; и вот этот юноша, ставший мужем, когда составился
около его пустынной келлии монастырь, вводит в монастыре общинножитие: должна были потечи сначала по Московской
области, а потом и по всей стране так сказать сугубая волна славы о преп. Сергии. Но этот насадитель в России
истинного монашества, этот начальный русский пустынножитель и начальный русский общежитель (как выражается Епифаний,
- л. 351 об.= стр. 148) был воздвигнут Богом не только для того, чтобы быть вождем полка монашествующих, желающих
истинно монашествовать, но и для того, чтобы быть неумолкающим вещателем слова душеспасительного ко всем, кто
желал слышать это слово: и Московская область, а за нею население и всей России, видя в нем своего пророка и
«яко единаго от (древних) пророк»[70] устремилось к нему толпами и вереницами, чтобы слышать его душеспасительное
слово[71]. Что не известно с какого времени ранее 1375 г. если не вся Россия, то Московская область, стала видеть
в нем свое общее богодарованное достояние, видно из того, что под сим годом у Московского летописца записано:
«тогоже лета болезнь бысть тяжка преподобному Сергию игумену святому, но Бог помилова, - разболелся в великое
говение, и пакы здрав бысть и вста к Семенову дни»[72].
Скончался преп. Сергий на 69-м году своей жизни и на 46-м году своего монашества 25 Сентября 1392 г.. Пред
смертью он не приказал было класть себя в церкви, а просто погрести на общем кладбище, но братии весьма прискорбно
было такое завещание преподобного и она испросила у митр. Киприана благословения погрести его в церкви, в которой
он и положен был у правой стены, не далеко от олтаря.
Мощи преп. Сергия были открыты спустя 30 лет после его смерти, в следствие особого видения. Одному благочестивому
человеку, жившему близ монастыря, который имел великую веру к преподобному и часто приходил молиться к месту
его гроба, в одну ночь явился в тонком послемолитвенном сне и сказал: «да возвестиши игумену обители сея, вскую
мя остависте толико время во гробе землею покровенна, воде утесняюще(й) тело мое». Видевший видение возвестил
о нем игумену Никону (преемнику Сергиеву), а игумен возвестил всей братии, и общим советом братства и положено
было изнести мощи из земли. На торжестве их открытия, которое имело место 5 Июля, присутствовал многочисленный
собор духовенства и великий князь Василий Дмитриевич с братом своим Юрием Дмитриевичем, крестным сыном преп.
Сергия[73] и усердным попечителем монастыря[74].
Троицкий монастырь возник таким образом, что преп. Сергий поставил себе келлию и церковь в расчищенной им лесной
чаще и что по мере прибытия к нему монахов для сожительства поставлено было около его келлии 12-ть других келий.
Этот первоначальный монастырек не должен быть однако представляем находившимся на лесной поляне совершенно расчищенной
и настоящей или на голом месте, которое окружено было лесом: преп. Сергий и первые его сожители не расчистили
леса в собственном смысле этого слова, а настолько вырубили или разредили его, чтобы между деревьями могли быть
поставлены келлии, так что он стоял не на поляне, а как бы в роще, при чем кельи стояли под деревьями, быв ими
осеняемы, как говорит Епифаний, и скрываясь между ними. Вместе с этим первое время оставались кругом церкви
и келий не выкорчеванными или невырубленными и пни от срубленных деревьев, так что вид первоначального монастырька
представлял соединение привлекательнейшей поэзии с святою простотой. Пока не введено было в монастыре общежитие,
все или некоторые из монахов имели у своих келий огородцы для произращения для себя овощей[75]. Смоленский архимандрит
Симон, который разрушил своим приходом апостольское число сожителей преп. Сергия и с которого началось быстрое
постепенное умножение последних, доставил вместе с тем преп. Сергию и средства перестроить и вообще благоустроить
свой монастырь: он принес с собою и отдал в руки святому «многа имения», а этот употребил вданное ему на то,
чтобы построить новую, обширнейшую первоначальной, церковь и чтобы поставить келлии вокруг новой церкви правильным
четвероугольником[76]. Когда было введено в монастыре общежитие, имели быть построены преп. Сергием в монастыре
требовавшиеся этим последним здания: трапеза для братии с поварнею и всякими кладовыми, и составлявшими как
бы особые отделения поварни: пивною, квасною, мастерские (для приготовления одежды и обуви) и помянутая нами
выше странноприимница. Так как во вторую и вероятно – большую половину жизни преп. Сергий располагал самыми
обильными средствами, в следствие величайшего усердия к нему его многочисленных почитателей, о чем Епифаний
ясно говорит несколько раз[77], то должно думать, что к концу своей жизни он благоустроил свой монастырь со
внешней стороны или в отношении к зданиям в возможной степени хорошо, хотя этот последний и оставался при нем
еще весь деревянный со включением и церкви. Позднейшее свидетельство говорит о древней церкви монастыря во имя
св. Димитрия Солунского, который был ангелом вел. кн. Дмитрия Ивановича Донского: и со весьма большою вероятностию
можно думать, что эта церковь была построена самим преп. Сергием для молитвы о первом державном покровителе
монастыря; а принимая это, мы получим, что церквей в монастыре при самом преп. Сергии было две. Епифаний, говоря
о монастыре за время преп. Сергия, не один раз называет его лаврою[78]. Употребляя слово не в греческом его
значении, а в каком-то другом[79], он употребляет его, по всей вероятности, в значении монастыря обширного,
чем дает знать, что монастырь преп. Сергия был таковым уже в его собственное время. Центр или середину монастыря
при преп. Сергии, по свидетельству его второго жизнеописателя Пахомия Сербина, составляла церковь; а она стояла
на том самом месте, на котором стоит нынешний Троицкий собор лавры[80]. В конце 1408 г., во время игуменства
в монастыре преемника Сергиева преп. Никона имело место страшное нашествие на Москву Едигея. Самая столица не
была взята им, но ужасно и на огромное пространство была опустошена разосланными от него полчищами окрестность
последней. Одним из полчищ (отрядов), именно посланным для опустошения Переяславля и Ростова, был превращен
в пепел и Троицкий монастырь, который заранее оставлен был монахами по чудесному извещению преп. Сергия. А таким
образом преп. Никон после 1408 г. должен был построить монастырь совершенно вновь. Как он построил его, не имеем
сведений; знаем только, что вновь построенная им церковь монастыря освящена была 25 Сентября 1411 г..[81] По
открытии мощей преп. Сергия, совершенном 5 Июля 1422 г., преп. Никон решился воздвигнуть над ними каменный храм,
каковой и построен был им при содействии Звенигородского князя Юрия Дмитриевича. Храм этот, складенный как все
тогдашние каменные Московской Руси храмы, именно из камня (местного, белого и мягкого), очень небольшой пространством
(одноглавый), но, вероятно, принадлежавший к лучшим храмам своего времени, существует до настоящего времени
в качестве главной церкви или главного собора лавры. Для совершения служб в монастыре на время стройки каменной
церкви, имевшей заменить собою разрушенную деревянную, преп. Никон не далеко от строившейся церкви поставил
другую деревянную церковь св. Троицы (в которую, как это необходимо думать, были вынесены на время стройки и
мощи преп. Сергия). Эта последняя церковь не была разобрана, а осталась стоять и по окончании каменной и в 1476
г. также была заменена каменною (а в 1559 г. построена на ее месте новая каменная церковь в честь Сошествия
Св. Духа). В 1512 г. были построены в монастырской ограде каменные святые врата с церковию над ними во имя преп.
Сергия. В малолетство Ивана Васильевича Грозного, в продолжение 1540-1550 годов, построены были нынешние стены
монастыря, имеющие в окружности более версты (по описи монастыря времен царя Михаила Федоровича – 551 ? сажен)
и для своего времени составлявшие знаменитое крепостное сооружение[82]. После того как на соборе 1547 г. был
торжественно причислен к лику святых преемник преп. Сергия на игуменстве преп. Никон, была построена каменная
церковь над его мощами (положенными и находящимися у самой южной стены Троицкого собора, прямо против мощей
преп. Сергия в самом соборе; нынешняя церковь преп. Никона есть вновь построенная при царе Михаиле Федоровиче).
До 1557 г. келлии монашеские, - все еще деревянные[83], продолжали стоять, как это было и при преп. Сергии,
кругом – вместо одной бывшей при нем церкви – трех тогда существовавших церквей и более или менее близко к ним:
в нашем году они отнесены были от церквей ко вновь построенным монастырским стенам.
Преп. Сергий был первым водителем у нас общежития, но еще не совсем строгого (в монастыре его племянника монахи
владеют собственностию). Он не находил возможности объявить войну закоренелым привычкам людей и сразу их перевернуть.
Преп. Кирилл был совершеннейшим представителем монашества (строгого общежития), на которого люди избранные взирали
как на образ.
[1] Об обнищании и оскудении Кирилла жизнеописатель преп. Сергия Епифаний говорит, что он был доведен до них
«частыми хоженми еже со князем во Орду, частыми ратьми татарскими еже на Русь, частыми послы татарскими, частыми,
тяжкими, данми и выходы, еже во Орду, частыми глады хлебными, надо всеми же сими и паче, егда бысть рать татарская,
глаголемая Федорчюкова Туралыкова» (о последней рати см. Никон. лет. III, 138, также Воскрес. лет. в Собр. летт.
VII, 200 fin.), - Лаврское издание иллюстрированного жития преп. Сергия л. 49 об. [по изданию архим. Леонида
стр. 33].
[2] «Не зело близ града Ростова», - Епифаний ibid. л. 49 нач. [по изд. архим. Леонида стр. 32]. Следовательно,
предание, будто Варницкий монастырь, находящийся всего в трех верстах от Ростова, поставлен (не позднее начала
XVI в.) на том месте, где была усадьба или усадьбица родителей преп. Сергия, не может быть признано за особенно
достоверное.
[3] В хронологических показаниях Епифания о преп. Сергии находим противоречие. С одной стороны он говорит,
что преп. Сергий скончался, будучи 78 лет, 25 Сентября 1391 г., - л. 279 [изд. архим. Леонида стр. 142], из
чего выходило бы, что он родился в 1313 г.; а с другой стороны говорит, что он родился при великом князе Дмитрии
Михайловиче (Тверском), который сидел на великокняжеском престоле с 1322 г. по 1326 г., и «егда (бысть) рать
Ахмулова», имевшая место в 1322 г. (Никон. лет. III, 127), - л. 36 [-стр. 22]. Так как нельзя сомневаться в
верности показания относительно года смерти, которое подтверждается летописями и другими записями, см. у Ключевск.
в Житиях святых, стр. 104 и прим., так как очень трудно сомневаться в этих прямых указаниях на великокняжение
Дмитрия Михайловича и рать Ахмулову или Ахмылову и так как при допущении, что преп. Сергий родился в 1313 г.,
мы впали бы в другие несообразности (родители преп. Сергия переселились из Ростовской области в Радонеж, после
того как овладел первою великий князь Иван Данилович Калита, когда ему – Сергию было не более 12-ти лет, - л.
46 [-стр. 30], но если бы принимать, что он родился в 1313 г., то выходило бы, что Иван Данилович овладел Ростовом
прежде, чем стал великим князем: то единственным вероятным выходом из противоречия представляется допустить,
что у Епифания показываются 78 лет жизни преп. Сергия ошибочно (по его собственной ошибке или позднейших писцов)
вместо 68-ми. Правда, он говорит, что преп. Сергий достиг глубокой старости, - л. 276 [стр. 140]: но и 68 лет
могут быть названы глубокою старостию. – Епифаний рассказывает, что еще пребывание Сергия во чреве матери ознаменовалось
чудесным свидетельством о нем свыше. Когда беременная им мать находилась однажды в церкви за литургией, то он
три раза (показуя будущего служителя Св. Троицы) прокричал в ее чреве так громко, что слышали и приведены были
в великое изумление все присутствовавшие в церкви.
[4] За время младенчества и за время отрочества Варфоломея Епифаний рассказывает о нескольких знамениях и чудесах,
проявлявших в нем будущего великого человека, великого Сергия. Тотчас по рождении младенец не хотел касаться
сосцов матери, если последняя вкушала от мяса и насыщалась им до избытка, так что пищею матери должны были стать
пост и воздержание; по прошествии немногого времени от рождения младенец совсем не стал принимать ни от сосцов
матери ни от молока коровьего в среду и пяток, проводя эти дни в полном воздержании от пищи (как делали тогда
благочестивые люди); одни раз мать взяла было кормилицу, имевшую хорошее молоко, но младенец никак не хотел
питаться от чужой матери. Достигнув семилетнего возраста, Варфоломей отдан был родителями учиться грамоте, но
оказался с весьма слабыми способностями к учению, так что не смотря ни на все его прилежание, ни на брань родителей,
ни на побои учителя, грамота ему не давалась и он не в состоянии был успевать в ней вместе со сверстниками.
Тогда он обратился с горячей, усердной молитвой к Богу о подании разума учения, и Господь послал к нему, когда
он однажды послан был на поле для отыскания жеребят («клюсят»), ангела своего в образе инока. который видимо
преподав ему «нечто образом аки анафору (просфору), видением аки мал кус бела хлеба пшенична», невидимо с избытком
преподал ему и просимый им разум учения.
[5] У Епифания читается: «И послан бысть от Москвы на Ростов, аки некий воевода, един от вельмож, именем Василий,
прозвище Кочева, и с ним Мина, и егда внидоста во град Ростов, тогда возложиста великую нужу на град, да и на
вся живущая в нем, и гонение много умножися, и немало их от Ростовец Москвичем имения свя с нужею отдаваху,
а сами противу того раны на телеси своем со укоризною взимающее и тщима рукама отхождаху, (и) иже (еже) последьняго
беденьства образ, яко не токмо имения обнажении быша, но и раны на плоти своя подъяша и язвы жалостно на себе
носиша и претерпеша; и что подобает много глаголати, толико дерзновение над Ростовом содеяша, яко и саого того
епарха градцкаго, старейшаго болярина Ростовьскаго, именем Аверкия, стремглав обесиша, и возложиша на ня руце
свои и оставиша поругана, и бысть страх велик на всех слышащих и видящих сия не токмо во граде Ростове, но и
во всех пределах его», - л. 50 fin. sqq [-стрр. 33-34].
[6] Епифаний называет Радонеж весью, а в духовных грамотах Ивана Даниловича Калиты называется селом Радонежским;
после он стал городком, а в настоящее время снова есть село, которое называется (Городок. Находится в 14-ти
верстах от лавры по направлению к Москве, в 2-х верстах вправо от Московского шоссе и от находящегося на шоссе
села Воздвиженского, на берегу р. Пажи, текущей из-под Хотькова монастыря, от которого село в 5-ти верстах).
Кирилл поселился в Радонеже (поставил дом) близ церкви, - Епифаний, л. 51 об. [-стр. 34].
[7] После 1332 г., см. Ключевск. в Житиях святых, стр. 107.
[8] Андрей родился в 1327 г.
[9] В настоящее время тела родителей преп. Сергия лежат в Хотьковом монастыре, находящемся близ села Радонежа.
Но Епифаний не говорит прямо, чтобы они постриглись в нашем монастыре (хотя и говорит это прямо о старшем брате
Сергия Стефане), а выражается не совсем понятно: «отъидоша кийждо ею во своя времена в монастыря своя и, мало
поживше лет в чернечестве, преставистася от жития сего, отъидоста к Богу», - л. 55 [-стр. 37]. Не было ли так,
что родители Сергия основали в Радонеже два свои монастырька, в которых и погреблись, и что по уничтожении монастырьков
тела их были перенесены в Хотьков монастырь?
[10] Начав рубить лес, «прежде себе сотвориста одрину и хизину и покрыста ю», - Епифан. л. 58 fin. [-стр. 39].
[11] Л. 60 [-стр.40].
[12] В Москве Стефан нашел себе келлию в Богоявленском монастыре. Здесь скоро узнал его, как монаха строгой
жизни, вел. кн. Симеон Иванович и приказал митр. Феогносту посвятить его в иеромонахи, сделал его своим духовником,
вместе с чем сделался он духовником и всех знатнейших бояр, а затем поставил в игумены монастыря. Епифаний говорит,
что по прибытии в Богоявленский монастырь, Стефан вступил так сказать в содружество относительно прохождения
строгого чернеческого жития с митр. Алексеем, тогда еще не поставленным в митрополиты (и что жил тогда в монастыре
также и Геронтий некто, нарочит старец), - л. 61 обор. [-стр. 41]. Но св. Алексей прежде чем быть поставлену
митр. Феогностом в епископы Владимирские, его – митрополичьи викарии, что было 6 Декабря 1352 г., состоял при
нем – митрополите в продолжении 12 лет наместником. Таким образом, в 1346 г. Стефан уже не мог застать Алексея
в Богоявленском монастыре и вероятно думать, что Епифаний говорит об их купножительстве в нем, забывая про наше
обстоятельство (наместничество Алексея). Впоследствии Стефан снова возвратился к преп. Сергию в созданный им
монастырь.
[13] По поводу наречения монашеского имени Варфоломею Епифаний замечает: «так обо тогда нарицаху сплоха имена
(монашеские) не с имени (начинавшиеся не с той буквы, с которой начиналось мирское имя), но в оньже день аще
которого святого память прилучашеся, в то имя прорицаху постригающемуся имя», - л. 64 [-стр.44].
[14] Епифаний, л. 78 [-стр. 55].
[15] Епифаний говорит: «пребывшу ему в пустыни, единому единьствовавшу, или две лет или боле или меньши, не
веде (не знаю), Бог весть», - л. 83 об. [-стр. 59].
[16] В день пострижения преп. Сергия Митрофаном в его (Сергиевой) пустыньке было на литургии столько народу,
что он не умещался в церкви (правда, весьма малой), но стоял и вокруг нее, - Епифан. л. 65 [-стр.45]. – (Риторствующий
и без нужды старающийся прибегать к принятым у жизнеописателей эффектам, иногда противоречит себе…).
[17] Ради эффекта Епифаний и здесь представляет дело противоречиво себе.
[18] О телесной крепости преп. Сергия Епифаний говорит: «бяше силен телом, могий за два человека», - л. 88
[-стр.62].
[19] Из 12-ти первоначально поставленных келий сам преп. Сергий своими руками срубил три или четыре келлии,
- л. 90 об. [-стр. 64].
[20] Епифаний л. 110 [-стр. 75].
[21] Ibid. л. 90 [-стр. 63].
[22] Река Дубна, впадающая в Волгу в Тверской губернии, немного выше известного посада Кимры, верховья свои
имеет в Александровском уезде Владимирской губернии. Первую станцию от Троицкого посада по Московско-Ярославскому
шоссе, в направлении к Ярославлю, составляет деревня Дубна, которая находится от посада в 17 верстах и которая
стоит на реке Дубне в [4] верстах от ее истока.
[23] Диакон Онисим был отцом какого-то чем-то знаменитого диакона Елисея, ибо Епифаний говорит: «Онисим, иже
бе диакон, диаконов отец Иелисея глаголемого», - л. 90 об. нач. [-стр. 64].
[24] Л. 92 [-стр. 64].
[25] Муку сначала толкли, а потом мололи, - л. 119 [-стр. 76].
[26] Л. 110 fin.[-стр. 76].
[27] Если Иоанн-Феодор был приведен Стефаном к преп. Сергию и не непосредственно в след за прибытием к нему
архимандрита Симона, то во всяком случае более или менее вскоре после принятия им, Сергием, звания игумена:
это следует из соображений числа лет пребывания Сергия в пустыне с летами возраста Иоанна-Феодора. В 1378 г.
Феодор был уже знаменитым игуменом, - Памятнн. Павлова col. 173 (Киприан к Сергию и к нему).
[28] Епифаний и говорит в данном случае отчасти буквально словами жития преп. Феодосия.
[29] От преп. Феодосия в нашем случае преп. Сергий отличался тем, что прямо надевал на поступавших монашескую
одежду (собственно – моншескую ряску, без мантии), тогда как первый заставлял некоторое время ходить их в своей
мирской одежде. Но, может быть, тут у Епифания, отчасти также дословным образом повторяющего Нестора, только
пропуск. – Пример сына Стефанова Иоанна, которого преп. Сергий, при его даже только 12-летии, прямо постриг
в монахи (л. 115 об., [-стр. 77]), показывает, что иногда, по тем или другим уважениям, он и отступал от указанного
правила (Двукратного собора прав. 5).
[30] Епифаний полагает, что пустыня начала заселяться более 15-ти лет после прихода преп. Сергия («яко мню
множае» л. 127 об.нач., [стр.83] и в то же время относит начало заселения к правлению великого князя Ивана Ивановича,
- л. 127 об. [-стр.83]. Но и последний год правления сего князя, - 1359-й, не будет 15-м годом прихода Сергия
в пустыню.
[31] Л. 126 об. fin. [-стр. 82].
[32] Л. 126 об. [-стр. 83].
[33] Л. 131 об. [-стр. 85].
[34] Епифаний л. 130. По уверению позднейшего свидетеля Иосифа Волоколамского писали книги на бересте.
[35] Общинножитие введено было преп. Сергием при патр. Филофее, во второе его патриаршество (но не в первое,
как видно по времени окончания этого первого), а во второй раз Филофей занял престол 8 октября 1364 г., см.
Acta Pstriarchat. Constantinop. Миклошича, I, 448.
[36] Послание другое патриарха к преп. Сергию в Памятнн. Павлова col. 187, № 21.
[37] Л. 188 об. sqq [-стр. 107]
[38] Епифан. л. 193 [-стр. 109].
[39] Стогл. гл. 52, Казанск. изд. стр. 257.
[40] По редакции жития Епифаниева, читаемого в Никоновой летописи, Стефан остался у Сергия после того, как
привел к нему сына Иоанна, - IV,221.
[41] Епифан. л. 194 fin [-стр. 109].
[42] Л. 195 [-стр. 110].
[43] Епифаний говорит, что, приступая к основанию церкви, преп. Сергий послал за благословением к митр. Алексею,
которое и получил, - л. 201 об. [стр. 111]. Но узнав от посланных, что преп. Сергий оставил свой монастырь и
как именно оставил, митрополит постарался бы снова водворить его в нем. Поэтому, мы думаем, что на наше показание
Епифания должно смотреть как на риторический lapsus calami, которых у него вообще не совсем мало.
[44] Хотел было поставить Исаака молчальника. Умер, - Ник. IV, 152.
[45] Л. 205 об. [-стр.112].
[46] Дал ученика митр. Алексею Андроника [который был строителем Московского Андроньевского монастыря. См.
в книге о преп. Сергии стр. 55/78].
[47] Л. 240 [-стр. 125].
[48] О Пересвете и Ослябе см. в книге моей о преп. Сергий стрр. 47-48/62 и примечание.
[49] Никон. лет. IV, 147 sqq.
[50] В древнее и старое время у архиереев наших кроме параманда монашеского, который носится по рубашке, был
еще параманд служебный, который при богослужении надевался ими на стихарь или подризник. Этот последний параманд
и разумеется в нашем случае. См. о нем Проскинитарий Суханова, - Синодальн. Ркп. № 574 л. 313 об., Казанск.
изд. стр. 230 прим.; прхим. Леонида Описание рукописей Московск. дух. академии, вып. I, стр. 166 fin.; преосв.
Саввы Пояснительный словарь к Указателю патриарш. ризницы, под сл. параманд. [Ср. в первой половине сего тома
стр. 236 прим. 2 и во второй половине I-го тома стрр. 571-572/682-684].
[51] Л. 53. Тоже лл. 351, 354, 359, 360 fin., 362 [-стрр. 35, 148-150, 153-156].
[52] Л. 147 [-стр. 92].- (По поводу этой худости одежды преподобного жизнеописатель его рассказывает еще один
случай. Когда слава о добродетельной жизни его широко распространилась по России и когда многие начали приходить
к нему, чтобы видеть его и насладиться его душеспасительной беседой, пожелал видеть его один крестьянин из дальных
от монастыря мест. Выбрав свободное время, он отправился в монастырь. Случилось так, что в минуту его прихода
в монастырь преподобный Сергий копал гряды в монастырском огороде. На просьбу его к монахам показать ему знаменитого
их игумена, ему отвечали, что игумен копает землю в огороде и что пусть он немного подождет. Сгорая нетерпением
видеть Сергия, крестьянин побежал к огородному забору и приник к скважине. В скважину он увидел, что копает
гряду какой-то монах в изодранном и уплатанном рубище. Где же, - спрашивает он монахов, - игумен? Ему отвечают,
что он смотрит на игумена. Крестьянин, думая, что монахи потешаются над ним, весьма обиделся… Потом он действительно
уверился, что в изодранном и уплатанном рубище был знаменитый Сергий, слава о котором прошла по всей России
и которого, суды по другим, незнаменитым, игуменам, он представлял себе совсем иначе, «окруженным отроками предстоящими
и слугами скорорищущими и множеством служащих или честь воздающих»… Спустя некоторое время после сего крестьянин
принял монашество в монастыре Сергиевом. – Пахомий, вероятно, на основании собственных сведений говорит в службе
преп. Сергию, что он «отверг тленныя ризы, ходил в зиме без теплыя одежды, якоже в лете»).
[53] Л. 249 [-стр. 128].
[54] Л. 133 об. [-стр. 86].
[55] Л. 164 [-стр. 100].
[56] В настоящее время за источник Сергиев принимается колодезь, находящийся в значительном отдалении от монастыря,
против одной из церквей бывшего Подольного монастыря, теперешнего Пятницкого прихода. Но нынешнее предание должно
быть признано за совершенно несостоятельное: извести источник в таком отдалении от монастыря значило не облегчить
для монахов ношение воды, а сделать его в десять раз более трудным (Колодезь принадлежал Подольному монастырю).
Источник Сергиев должен быть олагаем на линии теперешней южной стены монастыря, и именно – части ее юго-западной
(а может быть и несколько выше, - в самом теперешнем монастыре). Если источник не иссяк сам собой до построения
нынешней стены, то его должны были засыпать при этом построении. В Пахомиевом житии преп. Сергия его изсточник
называется рекой. Если у Пахомия название реки не какая-нибудь совершенная и особая реторика (а речь его в данном
месте не особенно вразумительна), то дело должно быть понимаемо так, что источник был очень обилен водой, что
из обруба, вставленного в него, или кадочки, поставленной в нем (как это в посаде и до сих пор на его многочисленных
родниковых источниках) вода вытекала вон и текла длинной полосой (по теперешнему Пафнутиеву саду монастыря,
находящемуся вне его, за южной стеной), представлявшей из себя как бы реку.
[57] Л. 165 об. [-стр. 101].
[58] Л. 170 об. [-стр. 103].
[59] Л. 182 об. [-стрр. 105-106].
[60] Л. 211 [-стр.115].
[61] См. о нем [в моей книге «Преп. Сергий Радонежский», 2 изд., стр.90].
[62] Л. 235 об. [-стр.123].
[63] Л. 258 [-стр. 133].
[64] Подлинные, не совершенно вразумительные слова, влагаемые Епифанием в уста преп. Сергия: «ваше наказание,
о премудрый учителю, како подобает творити, не высокомудрити и возноситися над смиренными, к нам же ненаученым
и невеждам что принесе ползу, токмо искусити неразумие наше прииде, понеже праведный Судия вся зрит».
[65] Л. 265 об. [-стр. 136].
[66] Л. 265 об. [-стр. 136].
[67] Л. 267 об. [-стр. 137].
[68] Л. 270 об. [-стр. 138].
[69] Л. 274 [-стр. 139].
[70] Епифан. л. 178 [-стр. 105].
[71] Ibid. л. 361 об., л. 150 [-стр. 155, 94].
[72] Так называемая Академическая летопись.
[73] Крещенный в купели, Никон. лет. IV, 40 нач.; Академич. лет. под 1375 г..
[74] (Кожаные сандалии преп. Сергия, в которых он был погребен и которые при изнесении мощей его из земли,
после 30-ти летнего нахождения в последней, оказались совершенно неповрежденными, - по веншнему виду или по
форме суть востроносые и мелкие туфли или башмаки; каждая из одного или из цельного куска довольно толстой и
жесткой кожи; дратва или вервь, которою они сшиты были, пропала, так что теперь они с распавшимися швами).
[75] (Епифаний говорит, что в монастыре «и различная сеяхуся семена, яко на устроение окладным зелием», - л.
91 об. [стр. 64]. Хотя во всех известных нам списках читается «окладным», но полагаем, что это есть общая всем
спискам ошибка вместо оградным, т.-е. огородным, потому что слово окладный прдставляется в данном случае совсем
непонятным).- [Один крестьянин, желавший видеть преп. Сергия, придя в монастырь, нашел его копающим гряды в
монастырском огороде].
[76] По свидетельству второго жизнеописателя Пахомия Сербина, который говорит: [«некто от Смоленска архимандрит
именем Симон прииде к преподобному и многа имения принесе с собою и дает в руце святому, во еже большу церковь
воздвигнути, еже и бысть. Елма же разсуднейший пастырь и премудрейший в добродетелех муж монастырь боьший воздвиг,
келлии четверообразно сотворити повеле, посреде их церковь во имя Живоначальныя Троицы отовсюду видима, яко
зерцало, тапезу же и ина, елика на потребу братиям»], - Описание лавры, сост. А.В. Горским по изданию 1878 г.,
стр. 5. А Епифаний говорит только: [архим. Симон «от Смоленска.. прииде в монастырь к преп. отцу игумену Сергию,
и с мнозем смирением моляше его, дабы его приал житии у него под крепкою рукою его в повиновении и в послушании:
еще же и имение принесе с собою и предаст то игумену на строение монастырю»], л. 114 [-стр. 77].
[77] Напр. лл. 128 об., 193 об., 260 [-стрр. 83, 109, 134].
[78] Лл. 170 об., 220 об., 366 [-стр. 103, 119,158].
[79] (Слово лавра есть греческое (?????, ?????) и значит улицу, слободу, квартал, приход (а потом имеет и ще
несколько частных значений). Первоначально у Греков назывались лаврами такие монастыри, в которых каждый монах
жил в своей особой келье, отделенной от других келий некоторым пространством, и жил как бы затворником и отшельником
(анахоретом, каково было собственное название таких монахов и что по-русски значит отшельник), в совершенном
разобщении с другими братиями монастыря, с которыми сходился только в субботы и в воскресения для слушания богослужения
и для приобщения тела и крови Христовых; состояв из того или другого количества отдельных келий, монастыри эти
представляли из себя как бы слободы или слободки, а отсюда и название их лаврами. Но потом стали называть у
Греков лаврами, как и в настоящее время называют, всякие большие и многолюдные монастыри (Строев, Библиолог.
Словарь, стр. 27). У нас в России название лавра с древнего времени употреблялось в смысле монастыря большого,
знатного, богатого, и значило то же, что именитый, преименитый (словущий, пресловущий) монастырь (а по злоупотреблению
– о монастырях особножитных, которые, имея сходство с лаврами по внешнему устройству, не имели ничего общего
с ними по существу). В старое время были величаемы у нас лаврами и сами себя так величали очень многие монастыри,
а виде комплимента или любезности можно было употребить это название и о всяком мало-мальски порядочном монастыре.
В сейчас указанном смысле Троицкий монастырь называем и величаем лаврой с самого древнего времени, именно –
так называет и величает его уже жизнеописатель преподобного Сергия монах Епифаний, составивший его житие в непродолжительном
времени после его кончины. Но в позднейшее время названию лавра было усвоено официальное значение и оно предоставлено
было, как особое отличие, только некоторым весьма немногим монастырям).
[80] Впереди церкви и с боков было кладбище: Никон на кладбище у самой церкви, Михей вдали. Нынешнее предание
полагает келлию преп. Сергия у самого Троицкого собора, но это невероятно; вероятно, она была далее, где после
архимандричьи кельи, - нынешние митрополичьи покои.
[81] Запись на одной Лаврской рукописи, см. указанное Описание лавры по указанному изданию, стр. 170, § 15.
[82] (Длина стены по нынешнему измерению есть 642 сажени. Вышины стены – 4 сажени, а с южной и западной стороны,
из коих первая представляет собою подгорие, а вторая – отчасти косогор, отчасти ровное место, имеющее впадину
(овражек), она достигает 6-ти, 7-ми саженей и более. Стена состоит из двух частей: из самой стены и из прикладенной
к ней с внутренней стороны галереи, по которой бы ходить кругом ее (стены) и с которой бы действовать против
лезущего на нее неприятеля. Стена, взятая вместе с прикладенной к ней галереей, - имеет толщины 3 сажени и более;
но без галереи, сама себе, она только полтора аршина с 2 вершками или 1 аршин и 10 вершков).
[83] Только в нашем 1557 г. были построены каменные больница и келарская палата (и еще кельи для государя на
время его приездов в монастырь).
|
