ГЛАВА ПЯТАЯ

СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ

И РЕЛИГИОЗНАЯ БОРЬБА

во второй половине IV — начале V в.

1. Восстания Фирма и Гильдона

С начала правления Валентиниана I вновь усилился натиск берберских племен на римскую территорию. В этот период они угрожали прежде всего Триполитании и Цезарейской Мавретании. Аммиан Марцеллин подробно рассказывает о вторжении в 365 г. племени австуриан на территорию Триполитании. Сам Аммиан никогда не был в Африке, его рассказ об этих событиях основан, очевидно, на документах расследования, предпринятого позднее правительством империи 1. Поэтому он уделяет основное внимание деятельности различных должностных лиц, их интригам и взаимоотношениям с триполитанскими городами и почти ничего не говорит об общественном строе племен этого района и причинах их войны с империей. Все же Аммиан приводит один интересный факт, проливающий некоторый свет на характер этой войны. По его сообщению, непосредственным поводом к началу военных действий явилась казнь римскими властями некоего Стахаона из племени австуриан. Этот Стахаон якобы разъезжал по римской территории, подстрекая жителей провинции к измене, за что и был схвачен и казнен 2. Сообщение это, если в нем есть зерно истины, указывает на известную связь между вторжением племен и настроениями оппозиционных {201} по отношению к империи слоев провинциального населения. К этим слоям вряд ли могли принадлежать жители триполитанских городов или прилегающих к ним районов, поскольку, как явствует из дальнейшего рассказа Аммиана, эти группы населения были в наибольшей степени заинтересованы в защите от австуриан. Мы знаем из сообщения, относящегося, правда, к более позднему времени, что в районе триполитанского лимеса жили «варвары», принадлежавшие к племени арзугов, многие из которых были колонами в имениях местных землевладельцев, а многие подчинялись непосредственно военным властям лимеса и, таким образом, состояли, очевидно, на римской военной службе 3. Можно предположить, что именно к этим в той или иной мере эксплуатируемым римлянами представителям племенного населения была обращена агитация австуриан. Во всяком случае рассказ Аммиана создает впечатление, что австуриане совершенно беспрепятственно перешли римскую границу, несмотря на наличие здесь хорошо укрепленного лимеса 4, что, возможно, было связано с той поддержкой, которую они получили от живших на римской территории племен.

Как известно из рассказа Аммиана, триполитанские города не получили военной помощи от комита Романа, так как отказались предоставить ему затребованное количество провианта и верблюдов для армии. Австуриане захватили и разграбили города Эю и Сабратху, опустошили сельские территории этих городов, а также Лептиса, который им не удалось взять штурмом. После неудачной осады Лептиса они возвратились на свою территорию 5.

Значительно больший размах и более существенные последствия имело восстание мавретанских племен, развернувшееся в 70-х годах IV в. В отличие от остальных африканских провинций, большая часть территории Цезарейской Мавретании — особенно ее внутренние районы — в IV в. была занята многочисленными берберскими племенами. Автор «Expositio totius mundi», характеризуя население {202} африканских провинций, выделяет Мавретанию как область с варварским (по образу жизни и нравам) 6 населением. Аммиан Марцеллин, рассказывая о событиях в Африке, упоминает большое количество отдельных мавретанских племен, специально отмечая, что они различались между собой в религиозном отношении и по языку 7 (т. е. сохраняли свои племенные культы и языки). Археологические и эпиграфические данные подтверждают чрезвычайно слабое распространение христианства среди этих племен 8.

Вместе с тем ряд фактов свидетельствует о том, что у многих племен к этому времени сравнительно далеко зашел процесс имущественного расслоения, выделилась богатая родоплеменная аристократия. Аммиан Марцеллин упоминает нескольких племенных предводителей, располагавших крупными денежными богатствами (которые они использовали для подкупа других племен во время войны с римлянами), имевших собственные крупные имения, рабов 9. Эти сообщения Аммиана подтверждаются археологическим данными о богатых мавзолеях представителей племенной знати и надписями из их имений 10. Римские власти, стремясь нейтрализовать военную активность берберов, пытались опереться — там, где это было возможно,— на эту состоятельную родоплеменную верхушку. Племена, окончательно утратившие свою независимость и использовавшиеся в качестве федератов, были подчинены префектам, назначенным римлянами из числа представителей местных знатных родов 11. Другие более многочисленные и сильные племена сохраняли свою собственную организацию во главе с вождями или царьками, которых империя старалась подчинить своему влиянию. Этот верхушечный слой племен {203} был, по-видимому, в какой-то степени романизован, некоторые его представители приняли христианство 12.

В середине IV в. одним из наиболее могущественных мавретанских «царьков» был Нубель, объединявший под своей властью ряд племен Западной Кабилии 13. После его смерти разгорелась борьба между его сыновьями за племенное предводительство. Римский комит Роман поддерживал в этой борьбе Саммака. Саммак в надписи, происходящей из его укрепленного имения fundus Petrensis (о котором упоминает также Аммиан) 14, заявляет о своей верности империи (rem quoque Romanam fida tutat undique dextra) и сообщает, что в союзе с ним находятся многие племена (Denique finitimae gentes deponere bella in tua concurrunt curientes foedera, Sammac) 15. Впоследствии Саммак был убит другим сыном Нубеля Фирмом, который и унаследовал власть отца. В 372 г. племена, объединенные Фирмом, начали военные действия против Рима на территории Цезарейской Мавретании. В ходе первого этапа войны Фирм, по-видимому, без особенных затруднений захватил значительную часть этой провинции. Город Цезарея был взят Фирмом и в значительной мере разрушен 16. Часть африканской римской армии перешла на сторону Фирма. В их числе была 4-я когорта сагиттариев и часть Константинова легиона вместе с ее трибунами, один из которых по словам Аммиана Марцеллина, возложил на голову Фирма свою шейную цепь вместо диадемы. Римские провинциальные власти были охвачены паникой. Правители провинций бежали из своих резиденций и укрылись в тайных убежищах 17.

Римское правительство смогло подавить восстание Фирма, лишь перебросив в Африку войска из Нижней Паннонии и Мезии 18 во главе с magister equitum praesentalis Феодосием, которому была передана вся полнота военной {204} власти в африканских провинциях. Созданный Фирмом союз множества мелких племен, возглавляемых вождями, которые часто заботились лишь о военной добыче, не был достаточно прочным. Многих племенных предводителей Фирм склонил на свою сторону с помощью подкупа 19. Тот же метод широко применял в борьбе с Фирмом римский командующий Феодосий. По сообщению Аммиана, он не упускал случая посылать посредников к различным племенам, чтобы привлечь их к союзу то страхом, то деньгами, иногда обещанием оставить безнаказанными их набеги 20. С помощью такой тактики Феодосию постепенно удалось лишить Фирма большинства его союзников. Дольше всего верность Фирму сохраняло племя исафлензиев, но в результате предательства его вождя Игмазена Фирм был схвачен и покончил жизнь самоубийством 21.

Аммиан Марцеллин видит в восстании Фирма результат неблаговидной деятельности комита Африки Романа. Роман интриговал против Фирма, писал на него ложные доносы императору Валентиниану, использовал против него свои связи при дворе. «Фирм,— пишет Аммиан,— не будучи в состоянии выносить ненасытное чванство военных должностных лиц,— поднял восстание маврских племен, восприимчивых ко всяким раздорам» 22. Итак, по Аммиану, существовали две главных причины восстания: деятельность Романа, направленная против Фирма, и мятежные настроения берберских племен. У нас нет оснований сомневаться в подлинности фактов, приводимых им в этой связи, тем более что они подтверждаются другими источниками. Следует, однако, учитывать, что подчеркивая личную ответственность Романа за события в Африке, Аммиан руководствовался не только фактами, но и своим крайне отрицательным отношением к этому военному чиновнику, причинившему тяжелые бедствия триполитанским куриалам — представителям социальной группы, привлекающей наибольшие симпатии историка 23. Изложение истории самой войны с Фирмом Аммиан в значи-{205}тельной мере подчинил цели прославления деятельности Феодосия Старшего (которое вообще весьма характерно для его труда) 24. Поэтому главное внимание здесь уделяется военным операциям Феодосия, его стараниям разложить союз племен и т. п. В силу этих причин в рассказе римского историка отступают на задний план некоторые весьма существенные особенности восстания Фирма, которые можно проследить частично по другим источникам, частично по отдельным беглым замечаниям самого Аммиана.

Зосим определенно связывает восстание Фирма с недовольством населения Римской Африки (Λίβυες) налоговой политикой Валентиниана и вымогательствами комита Романа 25. Отсюда можно заключить, что это восстание было поддержано не только берберскими племенами, но и широкими слоями населения африканских провинций. Это подтверждается и другими данными. Союзником Фирма была донатистская церковь. Августин пишет, что донатисты видели в Фирме представителя законной власти (in legitimis potestatibus numerent) 26. Католики обвиняли донатистских епископов в том, что они с помощью Фирма подавили отколовшуюся от донатизма секту рогатистов 27. Донатистский епископ мавретанского муниципия Рузики Виктор открыл перед Фирмом городские ворота и отдал ему на разграбление имущество католиков 28. Донатистские священники, по-видимому, играли активную роль в движении Фирма, даже когда под давлением римских войск он вынужден был отступить в горные районы Мавретании. По сообщению Аммиана Марцеллина, посольство, которое Фирм направил к Феодосию с просьбой о мире, состояло из христианских священников 29, т. е. очевидно, из донатистов. В союзе донатистского духовенства с Фирмом отразились, разумеется, не только его заинтересованность в разгроме католической церкви, но и политические настроения тех слоев, которые поддерживали донатизм. {206}

В ходе восстания Фирм занял ряд небольших мавретанских городов, в том числе Икозиум, Ламфоктум, Контензе, Медианум 30. Несомненно, и в этих городах, и в других было немало его сторонников. Аммиан сообщает о казни Феодосием влиятельного муниципала Эвазия (Euasium potentem municipem), его сына Флора и других лиц, уличенных в тайном содействии Фирму. После взятия города Контензе Феодосий покарал «предателей — сателлитов Фирма» 31. О. Зеек относит к Фирму одну посвятительную надпись, поставленную ordo нумидийского города Каламы во главе с куратором в честь некоего «августа», имя которого было впоследствии выскоблено 32. Если это предположение справедливо, то из него следует, что восстание Фирма распространилось далеко за пределы Мавретании и было поддержано некоторыми кругами нумидийских городов.

В этой связи представляют интерес некоторые политические мероприятия Феодосия, осуществленные им во время войны с Фирмом. Высадившись в Ситифенской Мавретании, Феодосий, по сообщению Аммиана, приобрел себе большую популярность запрещением взимать с провинциалов провиант для армии. Это распоряжение,— отмечает Аммиан,— с радостью было встречено землевладельцами (cum laetitia possessorum) 33. Впоследствии Феодосий арестовал комита Романа и распорядился казнить его подчиненных, прославившихся своими вымогательствами 34. Оба эти мероприятия, несомненно, находятся в тесной связи: они должны были показать провинциальному населению, что отныне покончено с теми обременительными поборами римских чиновников, которые более всего ассоциировались в Африке с именем Романа 35. Possessores, о которых {207} говорит здесь Аммиан — это, несомненно, муниципальные землевладельцы, куриалы 36. Стремление Феодосия приобрести популярность в этих кругах в начале войны с Фирмом, очевидно, показывает, что их настроение внушало ему известные опасения.

Наши источники сообщают, что Фирм присвоил себе царский титул 37. Из африканских надписей известно, что берберские племенные князья, часто называли себя reges, что признавалось и римлянами. Таким «царем» был отец Фирма Нубель 38. Очевидно, царская титулатура Фирма не могла бы рассматриваться римскими историками как присвоение или захват царской власти, если бы речь шла о его отношении к подчиненным ему племенам. По Зосиму, Фирма провозгласило царем именно население римских провинций (Λίβυες) 39, а не варвары-мавры. По-видимому, речь шла о присвоении Фирмом какого-то титула, который был призван выразить его власть не только над «варварскими» племенами, но и над всеми африканскими подданными Римской империи, выставить его как преемника власти римских императоров 40. Такой же смысл имела, очевидно, описанная Аммианом Марцеллином церемония возложения римским трибуном на голову Фирму своей шейной цепи, заменявшей в данном случае царскую диадему 41. Фирм как бы получал свою власть из рук римлян, что придавало ей законный характер.

Приведенные данные не позволяют согласиться с мнением тех исследователей, которые видят в восстании Фирма «национальное» движение берберских племен 42. Эти племена были основной силой восстания, но, очевидно, более справедливо мнение тех историков, которые видят в нем также проявление антиимперских настроений широких {208} слоев населения римских провинций 43. К числу сторонников Фирма в той или иной степени принадлежали массы эксплуатируемых сельчан и городского плебса, поддерживавшие донатистскую церковь, а также часть муниципальных землевладельцев, надеявшихся, что Фирм освободит их от тяжкого налогового гнета. Характерно, что сопротивление Фирму было оказано только в более крупных мавретанских городах: Цезарее и Типасе 44, где, очевидно, пользовалась бóльшим влиянием зажиточная и лояльная по отношению к империи муниципальная аристократия 45.

Одним из результатов восстания Фирма было усиление роли племенной берберской знати в политической жизни африканских провинций. Тяжелое военно-политическое положение империи в конце 70—80-х годах IV в., особенно обострившееся после разгрома римской армии готами в 378 г., отразилось и на африканских провинциях. Восстание Фирма показало ненадежность римской военной системы в Африке, усиление же африканских войск за счет новых контингентов в условиях напряженной борьбы с варварами на европейских границах империи было совершенно невозможным. В период правления Феодосия (379—394 гг.) правительство империи все шире привлекает «варваров» на военную службу и назначает вождей племенных объединений на ведущие посты в государстве. Эта политика, наиболее активным вдохновителем которой стал впоследствии Стилихон, проводилась и в Африке. С 385 г. главой римской армии в Африке был брат Фирма Гильдон, очевидно, унаследовавший от него предводительство над рядом мавретанских племен 46. Гильдон стал комитом Африки в период острой борьбы между Феодосием и Магном Максимом. В этих условиях центральное правительство не могло сколько-нибудь активно вмешиваться в африканские дела, что, очевидно, способствовало усилению власти Гильдона. По некоторым данным, во время правления Гильдона Магн Максим получал продовольствие из {209} Африки 47, но Гильдон сохранил свое положение в провинции и после разгрома Магна Максима Феодосием (388 г.) 48. В период борьбы Феодосия с узурпатором Евгением (392— 394 гг.) Гильдон отказывал императору в военной поддержке 49, а впоследствии стал препятствовать регулярной доставке в Рим африканской анноны 50. После смерти Феодосия, в 397 г. он вообще прекратил доставку хлеба, и сенат объявил его врагом римского народа 51.

В войне с Гильдоном, как и в борьбе с Фирмом, римское правительство использовало внутренние распри среди племенной знати. Против Гильдона в 398 г. был направлен его брат Масцезель, еще в начале восстания бежавший в Италию. В первом же сражении часть армии Гильдона, состоявшей из мавританских племен, перешла на сторону Масцезеля. Гильдон потерпел полное поражение и вскоре погиб 52.

В источниках сохранились две версии мотивов, которыми руководствовался Гильдон, поднимая мятеж против империи. Согласно одной из них, он намеревался присоединить Африку к только что образовавшейся Восточной империи Аркадия 53. По другой версии, Гильдон, воспользовавшись слабостью малолетних императоров (Гонория и Аркадия), пытался подчинить Африку собственному господству 54. Впрочем, вряд ли можно считать эти версии сильно противоречащими одна другой. Очевидно, Гильдон использовал в своих целях разделение империи, рассчитывая, что подчинение Аркадию в условиях отдаленности {210} Восточной империи примет характер чисто номинальной зависимости 55. Во всяком случае весьма характерно, что мятеж Гильдона рассматривался римской историографией не как война варваров с Римом, но как проявление определенной политической линии, проводившейся одним из представителей правящих римских кругов. Орозий, который сравнительно подробно рассказывает о восстании Гильдона, описывает его в совершенно иных тонах, чем мятеж Фирма, являвшийся, с его точки зрения, обычным варварским нашествием. О Гильдоне он говорит, что тот возлагал слишком мало надежды на правление мальчиков-императоров. Интересно в этой связи отметить, что Гильдон чеканил свою монету, на которой он сохранил изображение Гонория, подчеркивая тем самым римское происхождение своей власти, ее связь с империей 56.

Приведенные данные позволяют предположить, что восстание Гильдона было связано с интересами какой-то части римского или романизованного населения африканских провинций. Прекращение выплаты африканской анноны Риму вряд ли можно рассматривать только как символический акт, означавший неподчинение Гильдона империи. Напомним, что аннона была основным налогом, взимавшимся в африканских провинциях, и ее отмена или снижение являлись мерой, в которой были кровно заинтересованы различные группы землевладельцев.

О внутренних отношениях в Африке в период правления Гильдона мы знаем крайне мало. Известно, что Гильдона, так же как и Фирма, поддерживала донатистская церковь. Судя по произведениям Августина, донатистский епископ города Тамугади Оптат был ближайшим сподвижником Гильдона. «Каков был Оптат,— пишет Августин о донатистах,— таковы и вы все, ибо вы присоединились к этому вашему коллеге..., когда вся Африка провозгласила его сообщником Гильдона» 57. Августин отмечает, что «несчастье всей Африки под властью гильдонианца Оптата» продолжалось 10 лет 58, что примерно совпадает {211} с временем пребывания Гильдона на посту комита Африки. Деятельность Оптата, очевидно, не ограничивалась областью церковных интересов, он непосредственно руководил проведением ряда внутриполитических мероприятий Гильдона.

Сообщения источников о политике Гильдона и Оптата в Африке отличаются крайней тенденциозностью. Поэма придворного поэта Клавдия Клавдиана «О войне с Гильдоном» отражает те панические настроения, которые господствовали в Риме после прекращения поступления хлеба из Африки, и прославляет деятельность Стилихона, организовавшего военную экспедицию против узурпатора. Чтобы ярче оттенить заслуги Стилихона, Клавдиан, описывая «ужасы гильдонианского правления», прибегает к явной гиперболизации, кстати, вообще характерной для его поэтического стиля. В тех же мрачных тонах описывает Августин деятельность Оптата Тамугадского — этой, вероятно, наиболее одиозной для католиков фигуры. Клавдиан пишет, что Гильдон владел пашнями, добытыми ценой ран римского народа, и продавал римские нивы; Африка приносила ему богатый урожай и была опустошена ссылками 59. Августин обвиняет епископа Оптата в том, что он разорял вдов и сирот, раздавал, продавал и разделял чужие имения 60. Из этих сообщений источников явствует, что при Гильдоне в Африке был осуществлен какой-то переворот в имущественных отношениях, но характер этого переворота остается недостаточно ясным. Большинство исследователей полагает, что Гильдон и Оптат проводили радикальные реформы в интересах сельского населения, экспроприировали имения крупных собственников и раздавали их циркумцеллионам или вообще мелким держателям 61. Однако такого рода заключения не подтверждаются источниками 62. Конфискации, производившиеся Гильдоном, обогащали прежде всего его самого и его ближайших сподвижников. Земельные владения самого {212} Гильдона были настолько велики, что после подавления его восстания правительство империи учредило специальную должность управляющего конфискованными у него имениями 63. В последующие годы был издан ряд императорских указов, посвященных управлению недвижимым имуществом, ранее принадлежавшим Гильдону или его «сателлитам». Это имущество состояло из имений (praedia), сдававшихся в данный период крупным съемщикам (посессорам или кондукторам), и городских домов 64. В 403 г. был издан специальный указ на имя комита Африки, посвященный имуществу некоего Мархарида. Этот Мархарид, очевидно, участник восстания Гильдона, был проскрибирован, но перевел значительную часть имущества на имя различных лиц, которых указ обязывал под угрозой ссылки в течение двухмесячного срока передать эти имущества фиску ⁶⁵. Характерно, что, хотя восстание Гильдона было подавлено в 398 г., еще через 10 лет императорское правительство вынуждено было приказать проконсулу Африки заключить сателлитов Гильдона под стражу и конфисковать их имущество 66. Этот факт, по-видимому, свидетельствует о том, что прежние распоряжения такого рода выполнялись далеко не в полной мере. Очевидно, сподвижники Гильдона пользовались значительным влиянием в африканских провинциях даже после его поражения.

Приведенные данные создают впечатление, что лица, поддерживавшие Гильдона и, очевидно, получившие от него землю, были не мелкими держателями, но собственниками более или менее крупных имений. Вряд ли можно также полагать, что продажа императорской и частной земли, которую практиковали Гильдон и Оптат, производилась в интересах трудящихся слоев сельского населения или мелких землевладельцев. Покупать землю стремились прежде всего крупные собственники, обладавшие значительными денежными ресурсами. Об этом свидетельствует, в частности, известный рассказ «Жития св. Мелании» о распродаже Меланией и ее мужем их громадного патримония 67. Сообщение Клавдиана, что Гильдон {213} изгонял из сел старых колонов (veteres detudit rure colonos— v. 198), также вряд ли свидетельствует о политике, благоприятной для мелких держателей. Такого рода мероприятия скорее могли быть связаны с переходом крупных имений в собственность новых владельцев, которые по тем или иным причинам были заинтересованы в удалении колонов, ранее обрабатывавших эти имения 68.

Какая-то часть имущих классов африканских провинций, несомненно, пострадала во время мятежа Гильдона, подверглась конфискациям, ссылкам и т. д. Сенаторы, жившие в Риме, явно опасались за судьбу своих африканских владений 69. В то же время сообщение Августина, что Оптат Тамугадский раздавал чужие патримонии, скорее всего, имеет в виду раздачу земли и денег сторонникам донатистской церкви. Оптат, воспользовавшись ситуацией, сложившейся во время мятежа Гильдона, укреплял влияние своей церкви за счет имуществ католиков. Возможно, что от этих мероприятий выиграла часть городского плебса, нередко кормившаяся за счет церковных раздач.

Все эти весьма фрагментарные и неясные данные источников все же позволяют заключить, что Гильдон не опирался преимущественно на какую-либо определенную социальную группу в ущерб интересам всех других групп. В числе его сторонников, возможно, были африканские крупные землевладельцы, менее связанные с Римской империей как политическим целым и стремившиеся освободиться от фискальных требований центрального правительства. К ним примыкала земельная знать берберских племен, расширившая свои владения и политическое влияние благодаря мятежу Гильдона 70. Гильдона и Оптата поддерживала также та часть городского населения, которая была настроена более оппозиционно по отношению к Римской империи и объединялась вокруг донатистской церкви. Мы не знаем ничего об участии широких масс эксплуатируемого сельского населения в мятеже Гиль-{214}дона, но можно предполагать, что его борьба с империей вызывала сочувствие и в этой среде, находившейся под значительным влиянием донатистской церкви. Но у нас нет никаких оснований связывать восстание Гильдона с каким-то «социальным переворотом» 71. Несмотря на различие между восстаниями Фирма и Гильдона, в последнем также проявилось усиление самостоятельной политической роли слоя крупных землевладельцев, вышедших из берберской родоплеменной аристократии, а также рост оппозиционных Римской империи настроений в различных кругах провинциального общества. Однако это движение не было ни достаточно сильным, ни политически сколько-нибудь четко оформленным. В африканских восстаниях IV в. мы не находим ни признаков стремления к образованию суверенного государства, ни попыток разрыва с представлением, что Африка является частью Римской империи. Политические «программы» этих восстаний не выходили за рамки выдвижения местных «августов» (что вполне соответствовало в принципе государственной системе, введенной Диоклетианом, и традициям узурпации III века) либо присоединения к Восточной империи. Экономическая потребность — стремление освободиться от имперского налогового гнета — не воплотилась в последовательную сепаратистскую программу. В военном отношении африканские восстания опирались главным образом на берберские племена, но знать, руководившая этими племенами, еще не полностью порвала с Римом, а возникавшие в этот период племенные союзы не носили сколько-нибудь прочного характера. В силу этих причин оба крупных восстания в африканских провинциях IV в. были без большого труда подавлены правительством империи.

2. Донатизм в конце IV — начале V в.

Вторая половина IV в. была периодом непрерывного роста влияния донатизма в Северной Африке. Преследования, которым подверг донатистскую церковь Констант, могли только повысить в массах ее авторитет церкви «мучеников». С приходом к власти Юлиана в 361 г. гонения на {215} донатистов прекратились, император-язычник и его представители в Африке оказали им даже известную поддержку в борьбе с ортодоксальной церковью. Донатистские епископы были возвращены из ссылки. Воспользовавшись благоприятной ситуацией, донатисты из Нумидии с помощью вооруженных отрядов и при поддержке провинциальных властей захватили католические церкви в мавретанских городах Типасе и Лемеллефензе и изгнали оттуда католических клириков 72. Участие донатистов в восстании Фирма привело к изданию декрета Валентиниана от 373 г., запрещавшего исповедание донатизма (вторичное крещение) и лишавшего клириков оппозиционной церкви налогового иммунитета 73. При последующих императорах конца IV в. издавались все новые и новые антидонатистские декреты: были запрещены богослужебные собрания донатистов, членам их церкви запрещалось наследовать и принимать дарения, за исповедание донатизма был установлен денежный штраф. Законы, направленные против донатизма, стали издаваться особенно часто после подавления мятежа Гильдона. Однако все эти мероприятия правительства империи, относящиеся к концу IV и первому десятилетию V в., не дали значительного эффекта. Напротив, донатистская церковь продолжала крепнуть, а позиции ортодоксального христианства были основательно подорваны.

По данным католических авторов, относящимся к последним десятилетиям IV в., донатизм был в это время религией подавляющего большинства населения Северной Африки 74. Католические клирики во многих районах подвергались систематическим преследованиям. Августин пишет о «тираническом владычестве донатистов в отдельных африканских областях, городах и больше всего в чужих имениях»; десятилетие между 388 и 398 гг. в его изображении было периодом власти донатиста Оптата Тамугадского над всей Африкой 75. Но и после подавления восстания {216} Гильдона и казни Оптата отправление католического культа по-прежнему было опасным делом. Еще в конце IV в. ортодоксальная церковь испытывала острый недостаток в клириках 76, а на Карфагенском соборе 401 г. католический епископ Аврелий заявлял: «Многие церкви до того пусты, что не имеют ни одного хотя бы малограмотного диакона» 77. В дальнейшем католики пытались добиться примирения с донатистами: Карфагенский собор 403 г. выступил с предложением созвать совещание представителей обеих церквей для обсуждения разделявших их разногласий. Донатисты ответили на это усилением борьбы с католической церковью 78. В 404 г. католический собор направил делегацию к императору Гонорию с просьбой об оказании помощи в защите от вооруженных нападений донатистов. Были изданы еще более строгие, чем ранее, антидонатистские законы, донатизм официально был объявлен ересью, но четыре года спустя католические епископы вновь были вынуждены просить императора о защите 79.

Приведенные факты показывают, что в конце IV — начале V в. значительно возросла популярность донатизма в широких слоях провинциального населения. Ничем иным нельзя объяснить то обстоятельство, что ортодоксальная церковь, которая большую часть этого периода пользовалась активной поддержкой государственной власти, терпела столь сокрушительные поражения от донатизма. Значительный интерес для сравнительной оценки того влияния, которым обладали обе соперничавшие церкви в различных районах Римской Африки, представляют данные о количестве епископов, присутствовавших на совместном соборе обеих церквей 411 г. 80. По этим данным, к моменту собора в Проконсульской провинции из 137 епархий в 42 были и католические, и донатистские епископы, в 62 — только католические и в 33 — только донатистские. В Бизацене, где было примерно 100 епархий, 92 епископские кафедры занимали католики и 98 — донатисты (в 30 епархиях были епископства обеих церквей). {217}

Таким образом, в Проконсульской Африке влияние католической церкви оставалось преобладающим, а в Бизацене силы были примерно равны при небольшом преобладании донатистов 81. Иным было положение в Нумидии и Мавретании. Из 124 нумидийских епархий 58 имели только донатистские епископства, 46 — и католические, и донатистские, и только 20 были исключительно католическими. В Ситифенской Мавретании 13 донатистских епархий и 9 совместных приходилось только на 5 католических, в Мавретании Цезарейской 11 епархий разделялись между двумя церквами, 16 принадлежали донатистам и 8 — католикам. Эти цифры показывают абсолютное преобладание донатистской церкви в Мавретании и особенно в Нумидии (для последней этот вывод подтверждается также данными церковных авторов) 82.

Некоторые исследователи объясняют распространенность донатизма в Нумидии и Мавретании этническим фактором — преобладанием в этих провинциях нероманизованного берберского населения, а в самом донатизме видят выражение «национальной оппозиции» берберов римскому господству 83. При этом обычно ссылаются на известные пережитки туземных языческих культов, в особенности культа Сатурна, в африканском христианстве, воспринятые впоследствии донатизмом, что якобы свидетельствует о его связи с воспоминаниями о былой нумидийской независимости или даже о пуническом Карфагене 84. Не приходится отрицать сравнительно слабую степень романизации сельских районов Нумидии и Мавретании и распространенность здесь еще в V в. финикийского или ливийского языка 85. В то же время вполне возможна {218} известная преемственная связь между отдельными моментами местных языческих культов и христианством (что, кстати, характерно отнюдь не только для Африки). Однако подобная связь все же не позволяет видеть в христианстве лишь «трансформацию народной религии» и отрицать его принципиально новый характер по сравнению с язычеством, как это делает, например, Френд. Языческие культы уступали свое место христианству не только благодаря тому, что многие из них приобрели в период империи официально-государственное значение и утратили поэтому популярность в массах (хотя этот фактор и играл известную роль). Не меньшее значение имело то обстоятельство, что благодаря изменившимся социальным условиям исчезла объективная основа этих культов. Еще задолго до IV в. в Нумидии шел процесс разрушения старых родовых и общинных связей, былые кочевники-берберы превращались в колонов крупных имений либо в жителей римских муниципиев. Массовое распространение здесь христианства в III в. свидетельствует прежде всего о том, что в настроениях трудящихся слоев на первый план постепенно выступала не угасшая мечта о восстановлении независимости давно ушедших в прошлое племенных коллективов, а протест против социальной несправедливости, порожденной развитием эксплуататорских отношений. Та же часть провинциального населения, которая в III—IV вв. сохраняла свою племенную организацию и боролась за независимость от Рима, почти не подверглась влиянию христианства и отстаивала свои традиционные культы 86. Но если в африканском христианстве нельзя усматривать лишь трансформировавшуюся туземную религию, то и донатизм, объединявший как раз наиболее широкие слои христиан, вряд ли мог быть «национальной религией» берберов. К тому же донатисты были наиболее воинствующими борцами против языческих культов. Сознание этнической общности может получить определенное идеологическое оформление только в том случае, если налицо имеются реальные социально-экономические институты, в защите которых заинтересованы представители данной этнической группы. Но у берберов, населявших территорию {219} римских провинций и давно утративших свою племенную организацию, таких институтов не существовало, поэтому не было и факторов, которые способствовали бы их идеологическому объединению на этнической основе.

Более детальное ознакомление с данными о распределении влияния католической и донатистской церквей в отдельных провинциях убеждает в том, что среди адептов донатизма были представители различных этнических групп. В такой сильно романизованной провинции, как Проконсульская Африка, оппозиционная церковь имела много последователей среди населения Карфагена, а также в таких никак не связанных с берберами городах, как Утика, Курубис, Лептис Минор или Гадрумет в Бизацене. В то же время Нумидия и Мавретания отнюдь не были сферой исключительного влияния донатистов. В ряде городов этих провинций — Каламе, Куикуле, Тагасте, Заттаре — в 411 г. вообще не было донатистских епископств, а в большинстве более или менее крупных городов — Цирте, Милеве, Тевесте, Ситифе, Цезарее и многих других — католические епископства существовали наряду с донатистскими. Интересно отметить, что католики пользовались известным влиянием в городе Thubursicum Numidarum (возникшем на месте поселения туземного племени Numidae), а в Diana Veteranorum, возникшем некогда из колонии римских ветеранов, был только донатистский епископ! 87 Подобные факты показывают неприменимость чисто этнического критерия при исследовании причин распространения донатизма. Наличие в той или иной степени последователей донатизма в подавляющем большинстве романизованных городов Северной Африки требует какого-то иного объяснения 88. {220}

Во время епископской деятельности Августина в Гиппоне-Регии там, по его словам, было мало католиков. Донатистский епископ Фаустин запретил членам своей паствы выпекать хлеб для католических клириков. «Пекарь — инквилин какого-нибудь нашего диакона,— пишет Августин,— выбрасывал ему сырой хлеб» 89. Отсюда следует, что к донатистской церкви примыкала в Гиппоне основная масса городского населения, в том числе мелкие ремесленники. В то же время среди гиппонских католиков были представители имущих групп и городской знати — navicularii, honorati, которые вносили в католическую церковь крупные дарения, в том числе виллы и даже целые имения 90. Сходные данные о поддержке донатизма большинством городского населения мы имеем также для Цирты, Рузикаде, Каламы 91. Очевидно в более или менее крупных городах, где существовали острые социальные противоречия, влияние донатистов распространялось на эксплуатируемые и малоимущие слои — ремесленников, мелких землевладельцев, разорявшихся куриалов и т. п., а католическая церковь опиралась в основном на городскую верхушку 92. В маленьких, большей частью эпиграфически не засвидетельствованных городках, представлявших собой коллективы мелких землевладельцев, где процветающий слой богатых куриалов не получил развития, донатистская церковь пользовалась исключительным влиянием 93. Напротив, там, где этот слой, судя по эпиграфическим и археологическим данным, был особенно значителен (например в Куикуле, Типасе, Булле Регии), католическая церковь была гораздо сильнее донатистской. В эти наблюдения могут быть, разумеется, внесены {221} отдельные поправки, которые не изменят, однако, общей картины. В целом приведенные данные позволяют предположить, что донатистов объединяла не этническая общность, а прежде всего моменты социально-политического порядка.

В специальной литературе не вызывает сомнения тот факт, что наиболее многочисленную категорию донатистов составляло эксплуатируемое сельское население — колоны крупных имений 94. Этот вывод подтверждается многочисленными данными Августина и актов церковных соборов 95. Именно в сельской местности донатистский клир и циркумцеллионы-агонистики чувствовали себя наиболее прочно, а священники ортодоксальной церкви подвергались наибольшим преследованиям. Типичным для крупных, в том числе сенаторских, имений было такое положение, при котором их собственники были католиками, а все колоны — донатистами 96. Этот факт позволяет, на наш взгляд, объяснить большую распространенность донатизма в Нумидии, Мавретании и Бизацене, чем в Проконсульской Африке. В этих провинциях удельный вес крупного землевладения и колоната был относительно более высок, в то время как Проконсульская провинция была наиболее урбанизированной областью Римской Африки. Соответственно в ней более значительную роль играла зажиточная муниципальная знать и те круги городского населения, которые находились под ее влиянием 97.

Мы можем заключить, что как в городах, так и в сельской местности донатистское движение объединяло различные группы эксплуатируемых классов. Выше уже отмечались некоторые черты донатизма, обеспечившие ему массовую поддержку в начале IV в. Для второй половины IV и начала V в. мы располагаем более многочисленными и определенными данными о тех аспектах учения донатистов, которые привлекали к нему симпатии эксплуатируемого слоя христиан. {222}

Участие донатистской церкви в восстаниях Фирма и Гильдона окончательно придало ей значение силы, враждебной власти Римской империи. В трудах донатистских авторов конца IV — начала V в. разрабатывается теория невмешательства государства в церковные дела. Карфагенский епископ донатистов Пармениан (70-е годы IV в.) доказывал, что ортодоксальная церковь изменила христианским принципам, призвав против «истинной церкви» вооруженную силу мирской власти. «Quid Christianis cum regibus, quid episcopis cum Palatio»,— писал он, осуждая союз католиков с империей 98. В 403 г. глава донатистской церкви Петилиан, отвечая на призыв католического собора к донатистам собраться вместе для обсуждения разногласий, заявлял, что между католиками и представителями его церкви нет ничего общего, так как первые водружают «идолы многих императоров», а вторые — одно лишь евангелие 99. В одном из своих полемических произведений Петилиан писал об исконной враждебности светской власти христианской вере и доказывал, что союз католиков с этой враждебной силой направлен против христианства 100. Таким образом, с точки зрения донатистов, союз с государством несовместим с верностью христианству, такой союз является признаком язычества, обожествлявшего носителей императорской власти. Донатистский епископ Гауденций в 420 г. развивал ту идею, что светская власть вообще не может быть божественным орудием, лишь пророки представляют волю бога 101.

Для того, чтобы оценить значение подобных высказываний, необходимо учитывать, что к концу IV в. ортодоксальная церковь в Африке окончательно превратилась в ревностного апологета императорской власти. В произведениях Августина принудительное обращение еретиков и схизматиков в «истинную веру» прославлялось как выполнение христианским государством своего религиозного {223} долга 102. По мнению Августина, «нет более сильного воина Христа, чем император» 103. Католические соборы и сам Августин осуществляли эту теорию на практике, постоянно обращаясь за помощью к государственным властям в борьбе против донатизма. Для ортодоксальной церкви не существовало каких-либо сомнений в соответствии существующего социального и политического строя принципам христианской морали. Для Августина подчинение подданных императору, а рабов господам — подлинно христианская добродетель. Он осуждает отказ платить подати, который является, по его словам, нарушением заповеди «воздайте богу богово, а кесарю кесарево» 104. В этих условиях понятно, что акцентируя вопрос об отношениях церкви и государства, донатистские епископы получали в свои руки важное средство агитации против католиков и демонстрации «святости» своей церкви, не запятнанной союзом с империей. Такое же значение имело прославление мучеников, погибших во время религиозных преследований. Поддержание памяти о мучениках помогало донатистским епископам изображать католическую церковь как сообщество «преследователей» (persecutores) 105 и тем успешнее подрывать ее позиции среди масс верующих.

Основной аргумент, который выдвигали католики в своей полемике с донатистами, состоял в том, что последние являются врагами «единства церкви». Поэтому важнейшая цель «теоретических» построений донатистов сводилась к оправданию самостоятельного существования их церкви, доказательству невозможности ее объединения с католиками, которые ссылались на свою общность с римской и другими церквами империи. С этим связана разработка донатистскими авторами учения о церкви как «сообществе избранных», святых, куда нет доступа грешникам или еретикам (церковь — запертый сад, hortus conclusus) 106. За пределами этой истинной церкви, которая отождествлялась, разумеется, с церковью донатистской, находится греховный мир, к которому принадлежит и {224} католическая церковь — сообщество «предателей» и «преследователей». Поэтому ее клирики не являются подлинными клириками 107, а крещение, совершенное ими, не имеет силы. Объединение с этой церковью равносильно измене истинной вере. При разработке этой теории донатистские богословы умело использовали теологическое наследство Киприана, а также традицию африканской церкви III в. вторично крестить еретиков. Поскольку вторичное крещение было отвергнуто римской и ортодоксальной африканской церковью, оно оказалось в руках донатистов превосходным орудием доказательства исключительности, «святости» их церкви, соблюдения ею ригористических норм раннего христианства и ее враждебности «предателям». Ортодоксальные авторы, полемизируя с этим принципом донатистов и доказывая единство крещения, утверждали, что святость церкви определяется таинствами, т. е. в данном случае самим актом крещения, а не «святостью», на которую претендуют донатисты. Сама эта совершенная «святость» вообще недостижима, с их точки зрения, на земле, ее носителем является только Христос 108. Поэтому личная святость священнослужителя не может рассматриваться как критерий его принадлежности к истинной церкви, и совершенное им крещение действительно независимо от его личных достоинств. В этой концепции, несомненно, сказывалось стремление католических теологов лишить вопрос о связи их церкви с епископами-«предателями» той остроты, которую он приобрел в начале IV в. и все еще сохранял в конце IV — начале V в. Таким образом, полемика между двумя направлениями в африканском христианстве неизбежно развертывалась — хотели того или нет участники этой полемики — главным образом вокруг проблемы отношений церкви с окружающим ее миром. Эта проблема стала центральной для широких слоев верующих в период интенсивного изменения социально-политической роли христианства, поэтому любой церковный конфликт, если он принимал достаточно широкий характер, не мог не затронуть ее в той или иной степени. Если представители ортодоксальной теологии {225} в Африке разрабатывали теории, соответствующие изменившемуся положению их церкви, то руководители донатизма использовали ту оппозицию, которую вызывали эти изменения. Следовательно, и в чисто теологическом плане конфликт между донатистской и ортодоксальной церквами отражал в известной мере борьбу различных социальных тенденций внутри христианства.

Необходимо вместе с тем отметить, что донатистская церковь не ограничивалась выдвижением идей и лозунгов, импонирующих эксплуатируемым слоям христиан, но и прямо подчеркивала свою близость к «беднякам». Донатистские епископы провозглашали свою церковь «церковью бедных», а говоря о своих единоверцах, они применяли термин compauperi 109.

Указанные особенности идеологии донатизма обстоятельно и во многих случаях глубоко изучены Бриссоном. Однако мы не можем согласиться с тенденцией этого исследователя изображать донатизм второй половины IV — начала V в. как «религию бедных» и видеть в нем последовательное продолжение и развитие религиозных концепций Тертуллиана и Киприана. Бриссон полагает, что такой характер донатизму придали «революционные циркумцеллионы», которым руководители донатизма, нуждавшиеся в их поддержке, в конце концов позволили превратить свою церковь в «церковь бедных», «слить их попытку революции с защитой оппозиционной церкви» 110. Вместе с тем Бриссон не сомневается в искренней и последовательной враждебности донатистского епископата римскому государству 111. Каждое из этих положений вызывает, на наш взгляд, серьезные оговорки и возражения.

Вряд ли можно согласиться с тем, что в развитии африканского христианства существовала некая единая линия: Тертуллиан — Киприан — донатизм. Во-первых, было бы неправомерно отождествлять концепции Тертуллиана и Киприана. Выше уже говорилось о влиянии на идеологию Киприана изменений социального состава христианских общин; добавим, что этого писателя вообще трудно считать сторонником некоей строгой и последовательной доктрины. Взгляды, которые им высказывались, зависели от кон-{226}кретных условий религиозной борьбы в тот или другой период, Так, настаивая на вторичном крещении еретиков и идя на конфликт с римской церковью, он в отдельные моменты требовал терпимого отношения к «падшим», призывал примириться ради единства и мира с недостойными прелатами, заявляя, что бог сам разделит праведных и неправедных в должное время 112. Донатисты использовали в своей полемической литературе наиболее подходящие им высказывания Киприана, но в то же время на другие стороны его учения опирались католики, ведя полемику с донатистами 113. Еще менее возможно сближать донатизм с идеями Тертуллиана. Декларации донатистов о «бедности» их церкви так же далеки от резких выступлений Тертуллиана против богатства, как их иерархическая церковная организация от примитивных христианских общин его времени. Бриссон думает, что донатисты отождествляли разделение между богатыми и бедными с разделением между греховностью и святостью 114. Если это предположение, может быть, в какой-то степени оправдано применительно к неимущим донатистам или агонистикам, то нет никаких оснований приписывать подобные взгляды епископам или донатистской церкви в целом. Отношение донатистского клира к борьбе трудящихся против социальной несправедливости видно достаточно отчетливо из его позиции во время восстаний агонистиков. Эти восстания неизменно приводили к тому, что донатистская церковь оказывалась в одном лагере с государством и имущими классами и вместе с ними вела борьбу против своих вчерашних союзников.

Отношение руководителей донатизма к государственной власти вообще далеко не всегда определялось провозглашенным ими принципом невмешательства государства в церковные дела. В период правления Юлиана донатистские епископы не только обратились к языческому императору с просьбой о разрешении их вероисповедания, но и воспользовались помощью провинциальных властей для разгрома католической церкви в Мавретании. Этот факт {227} неоднократно использовался впоследствии против них католическими полемистами 115. В 90-х годах IV в. донатистский карфагенский епископ Примиан, преследуя группу епископов своей церкви, не признававших его полномочий, опирался на поддержку городских магистратов и провинциальных властей. Впоследствии, желая лишить сана некоторых оппозиционных ему епископов, он передал это дело на рассмотрение проконсула язычника Герода, который подтвердил притязания Примиана 116. Таким образом, когда ситуация это позволяла, руководители донатизма точно так же опирались на поддержку императорских властей и отдавали на их суд свои церковные дела, как это делали католики.

Донатистская церковь не была также вполне последовательной в отстаивании своих собственных религиозных принципов. На одном из донатистских соборов было решено разрешить прием в церковь «предателей» без вторичного крещения. По-видимому, это решение обусловливалось позицией мавретанских епископов-донатистов, так как в Мавретании обычай вторичного крещения вообще не был популярен 117.

Все эти факты из истории донатистского движения позволяют заключить, что такие черты его идеологии, как провозглашение своей церкви «церковью бедных», принципиальное противопоставление ее императорской власти и связанные с этим конфессиональные принципы пропагандировались донатистским епископатом в значительной мере в расчете на привлечение на свою сторону трудящихся и малоимущих слоев христиан и носили на себе заметный отпечаток социальной демагогии. Отмечая отличия донатистской церкви от ортодоксальной, заключавшиеся главным образом в ее иной политической позиции, нельзя в то же время преувеличивать эти различия и не видеть моментов, определявших сходство социальной роли обеих церквей.

С точки зрения Бриссона, основной причиной изменения социально-политических позиций ортодоксальной церкви в IV в., по сравнению с более ранним временем, {228} явилась религиозная политика Поздней империи. Всячески подчеркивая это обстоятельство, он не видит в то же время тех процессов внутри самой церкви, которые подготовили ее союз с государством, сделали возможным признание христианства официальной религией. Этим в значительной мере определяется и его понимание роли донатизма. По мнению Бриссона, донатизм отказался принять те сдвиги, которые произошли в христианстве IV в. 118 Автор подчеркивает близость донатизма к раннему христианству со всей характерной для него идеологией социального протеста и соответственно сближает учение донатистов с идеями, развивавшимися Тертуллианом. Между тем по своему социальному положению и внутренней организации донатистская церковь столь же глубоко отличалась от ранних христианских общин, как и церковь ортодоксальная и в этом плане она вовсе не оказалась в стороне от общих процессов развития христианства. В экономическом отношении донатистская церковь была крупным собственником, владела имениями 119, следовательно, эксплуатировала труд зависимого сельского населения. Высший клир донатистской церкви имел мало общего с демократическими слоями африканского населения. Среди его членов были собственники и арендаторы крупных имений 120. Таким образом, «бедность» донатистской церкви была чисто декларативной. Принцип церковной иерархии и епископской власти не подвергался какому-либо сомнению донатистскими теоретиками и весьма последовательно осуществлялся на практике. Когда в 393 г. группа донатистских епископов во главе с диаконом Максимианом выступила против автократической власти карфагенского примаса Примиана, они были осуждены подавляющим большинством остальных епископов 121.

Все эти черты внутренней структуры и экономического положения донатистской церкви легко объясняют то обстоятельство, что, несмотря на ее связь с городским и сельским плебсом, она все же не воспринималась в Северной Африке как некая организация демократических {229} слоев населения, враждебная «социальному порядку» и имущим классам. В последней четверти IV и в начале V в. немало представителей этих классов было последователями донатизма. Донатистская церковь увеличивала свою собственность в значительной мере за счет их пожертвований. Об этом свидетельствует установление имперского законодательства, согласно которому донатистской церкви запрещалось получать какое-либо имущество по завещанию или путем дарения, а также упоминания Августина о богатых и знатных людях, поддерживавших оппозиционную церковь 122. В указе Грациана от 377 г. говорится о собраниях донатистов в больших домах и имениях (loca magna domorum seu fundorum) и предписывается конфисковать такие имения 123. В одном из антидонатистских декретов Гонория рассматривается вопрос о рабах, принудительно обращенных в донатизм их господами 124. В другом декрете Гонория (от 414 г.) среди лиц, подлежащих штрафу за исповедание донатизма, упоминаются высшие чиновники провинциального управления и военного командования, сенаторы, декурионы 125. Особенно примечательно, что в последних десятилетиях IV в. донатизм активно поддерживали многие представители бюрократической и военной верхушки африканских провинций. После подавления восстания Фирма викарием Африки был ярый донатист Флавиан 126. Проконсул Африки Целер, сенатор и собственник нескольких крупных имений, населенных колонами-донатистами, сам был донатистом 127. Значительную поддержку донатистскому епископу Примиану во время его конфликта с максимианистами оказал проконсул Герод. В 397 г. другой проконсул — Серан — подтвердил решение донатистского собора в Багаи, осудившего максимианистов 128.

Факты участия в донатистском движении сенаторов и крупных чиновников неоднократно отмечались в литературе, но не получили удовлетворительного объяснения. Вряд ли, например, можно считать таким объяснением {230} политически тенденциозную параллель Френда между римскими сенаторами и... современными французскими крупными землевладельцами в Северной Африке, которые, живя среди своих арендаторов, якобы «оказываются ближе к их точке зрения, чем революционные идеалисты из Французской метрополии, желающие освободить их» 129. Между тем эти факты свидетельствуют о близости каких-то сторон донатистской идеологии интересам определенного слоя господствующего класса Римской Африки. Если проконсулы и викарии, назначаемые в Африку, считали целесообразным переходить в донатизм (как Флавиан) или, оставаясь язычниками, оказывать поддержку донатистской церкви (как Герод), то это едва ли объяснялось наличием среди адептов этой церкви колонов или городских плебеев. Скорее всего, эти чиновники считались в подобных случаях с религиозными настроениями тех кругов провинциального общества, с которыми им приходилось ближе всего соприкасаться и которые были ближе к ним в социальном отношении. В первую очередь к этим кругам могли принадлежать представители сенаторской аристократии, крупные земельные собственники — донатисты,— те clarissimi, которые упоминаются в декрете Гонория. Наиболее ярким свидетельством приверженности определенной части крупных землевладельцев к донатизму является жалоба Августина комиту Бонифацию на трудности борьбы с ересью в тех местах, где ее защищают «толпы людей, подчиненные влиянию немногих могущественных лиц» 130.

Разумеется, далеко не все африканские сенаторы были донатистами. Значительная, вероятно, даже бóльшая их часть принадлежала к ортодоксальной церкви или оставалась верной язычеству. Но приведенные выше соображения и данные источников убеждают в том, что земельный магнат-донатист все же не был каким-то редким исключением в Римской Африке конца IV — начала V в. Очевидно, враждебность донатизма императорской власти привлекала к нему те группы господствующего класса, которые были настроены наиболее оппозиционно к позднеримскому {231} государству и более или менее осознанно стремились освободиться от его обременительной власти. Выше мы пытались показать, что в какой-то мере эти группы были связаны с мятежом Гильдона. Поскольку к концу IV в. власть римских императоров идеологически все больше сближалась с христианством, наиболее целесообразной формой протеста против этой власти была враждебная ей христианская схизма. Поэтому те представители сенаторского сословия, которые более или менее активно выступали против господствующей идеологии, не могли удовлетвориться противопоставлением язычества христианству 131, они должны были использовать против официального «другое христианство», оппозиционное, которое было представлено в Северной Африке донатизмом. Но, помимо этой идеологической подоплеки симпатий данной группы господствующего класса к донатизму, они имели под собой еще более существенное практически-политическое основание. Донатистская церковь, не посягая на существующие социальные отношения, была в то же время организацией, сплачивавшей вокруг себя мощное антиимперское движение народных масс и вооруженные отряды циркумцеллионов. Возможность использовать эту организацию в своих собственных политических интересах, очевидно, представлялась оппозиционным земельным магнатам весьма привлекательной. Не случайно в одном из официальных документов, посвященных борьбе с донатизмом, говорится о толпах циркумцеллионов, которые держат в своих имениях отдельные землевладельцы 132.

Все это, разумеется, не означает, что какие-то группы крупных землевладельцев поднялись в изучаемый период на активную борьбу с Римским государством. Их приверженность к донатизму далеко не всегда была последовательной, в источниках упоминаются отдельные случаи перехода состоятельных донатистов в католичество под угрозой конфискации их имущества или под влиянием политических соображений 133. Само положение этой социальной группы, подвергавшейся известному экономическому дав-{232}лению со стороны государства и в то же время нуждавшейся в защите этого государства, когда речь шла о поддержании «социального порядка» и борьбе с варварами, было двойственным и противоречивым, что исключало последовательное участие крупных землевладельцев в антиимперском движении. К тому же, как уже отмечалось выше, сенаторское сословие было неоднородным, и лишь та его часть, которая экономически была связана преимущественно с Африкой, могла проявлять какие-то сепаратистские настроения. Но во всяком случае участие этой социальной группы в донатистском движении является признаком охватившего ее серьезного идеологического и политического брожения, ее растущих противоречий с Римской империей.

В целом изучение истории донатизма приводит к тому выводу, что в этом религиозном движении отразились весьма разнородные социальные и политические устремления: протест эксплуатируемых классов против социальной несправедливости и враждебной им власти Римской империи, настроения разоряемых налогами и притеснениями властей муниципальных слоев, наконец, оппозиция империи со стороны отдельных групп господствующего класса. В ходе своего исторического развития донатизм превратился в идеологию всех тех групп африканского общества, которые в той или иной мере выступали против Римского государства. Поскольку донатистская схизма не нашла себе сторонников за пределами Африки, она приняла явно выраженный «африканский» характер. Чтобы оправдать эту ее особенность, донатистские богословы стремились доказать, что еще священным писанием было предрешено пребывание истинной церкви только в Африке, толкуя соответственно различные места Библии 134. Но за пределы этих абстрактных противопоставлений Африки и своей церкви другим частям империи донатисты не выходили. Ни одна из социальных групп, поддерживавших донатизм, не могла выработать сколько-нибудь конкретной политической программы отделения от империи. Сепаратистские настроения донатистов практически выражались в IV в. главным образом в присоединении к восстаниям берберской родоплеменной аристократии, {233} в лозунгах которых сохранялось представление об Африке как о части Римской империи. Лишь в более поздний период под влиянием усилившегося натиска на империю «варварских» народов в политических идеях донатизма появляются некоторые новые элементы. В 417 г. Августин сообщал римскому командующему в Африке Бонифацию, что некоторые донатисты теперь рассчитывают на поддержку готов и в связи с этим пытаются сблизить свои религиозные взгляды с арианством 135. Таким образом, развитие сепаратистских настроений в рамках донатистского движения шло по линии поисков каких-то форм союза с «варварми». В этом отразилась политическая слабость тех групп этого движения, от которых исходили подобные устремления: эти группы могли решиться на открытую борьбу с империей, лишь опираясь на помощь сил находившихся за пределами африканского общества.

В начале V в. значительно возрос удельный вес африканских провинций в политической жизни Западной империи. Африка оставалась единственной областью Западно-римского государства, которой пока не угрожало непосредственно варварское завоевание. Это ее значение, очевидно стало ощущаться особенно остро после взятия Рима Аларихом в 410 г. В этих условиях для правительства Западной империи разгром оппозиционного сепаратистского движения в африканских провинциях превратился в насущную необходимость. В идеологическом, а возможно, и в организационном плане это движение ассоциировалось с донатизмом. О том, насколько высоко оценивали при императорском дворе политическое влияние донатистской церкви, свидетельствует тот факт, что в период борьбы с Аларихом римские власти сочли необходимым предоставить донатистам свободу вероисповедания 136, пытаясь, таким образом, сгладить противоречия между африканским населением и империей в наиболее критический для нее момент. Однако, когда положение Гонория в Италии несколько упрочилось, он решил покончить с донатизмом. {234} С этой целью в Африку был направлен трибун и нотарий Флавий Марцеллин, под председательством которого в 411 г. в Карфагене был организован совместный собор донатистской и ортодоксальной церквей. После того, как представители обеих сторон изложили свои позиции, Марцеллин официально объявил о запрещении донатизма — и донатистам под страхом жестоких репрессий было приказано присоединиться к ортодоксальной церкви. Гонорий утвердил решение Марцеллина, под непосредственным руководством которого было организовано широкое преследование донатистов, на сей раз более эффективное, чем в предшествующие годы. Многие донатисты перешли в ортодоксальную церковь, однако значительная часть клира и донатистов-мирян продолжала оказывать ожесточенное сопротивление императорскому эдикту. По словам Августина, после собора 411 г. и законов Гонория много людей вернулось в лоно «истинной церкви», но «остались еще упорные толпы» 137. В основном в католичество переходили донатисты из числа городского населения, а жители сел оставались верными своей религии 138. Но и в некоторых городах донатистская церковь сохранила свои позиции. В 414 г. собор 30 донатистских епископов принял решение не отдавать католикам церквей и отказываться идти в ссылку, а в случае применения властями силы кончать жизнь самоубийством 139. Спустя шесть лет Гауденций, донатистский епископ Тамугади, успешно применил эту тактику, отказавшись выполнить требование трибуна Дульциция покинуть собор. Запершись в цитадели, он угрожал сжечь себя вместе с собором, и в конце концов Дульциций был вынужден отказаться от своего намерения 140.

О позиции, которую занимали в этот период донатисты из среды господствующего класса, свидетельствует приведенный выше отрывок из письма Августина Бонифацию о potentiores, защищающих донатизм, а также, может {235} быть, казнь Марцеллина комитом Африки Марином. Наши источники связывают этот факт о деятельностью донатистов 141.

Таким образом, меры, принятые Гонорием, не смогли подавить сопротивление различных групп донатистов официальной идеологии. В последние десятилетия римской власти в Африке идеологическая борьба с империей продолжала развиваться и охватывала широкие слои населения африканских провинций.

3. Кризис римской власти в Африке

и вандальское завоевание

Острый политический кризис, который переживала Западная империя в начале V в., ослаблял позиции императорской власти в Северной Африке. Каждый политический переворот в Италии создавал благоприятную обстановку для самостоятельных выступлений классов и групп африканского общества, недовольных существующим положением. Казнь всесильного префекта претория Стилихона (408 г.) послужила сигналом для активизации донатистов. Отряды, циркумцеллионов умножили свои атаки на ортодоксальную церковь, многие католические епископы и клирики были убиты или изгнаны из своих епархий 142. К 408 г. относится сообщение Галльской хроники, что комит Африки Иоанн был убит народом ¹⁴³. Это сообщение позволяет предполагать, что борьба донатистов с официальной церковью сопровождалась массовыми вооруженными выступлениями против имперских властей. Правительство империи чувствовало шаткость своих позиций в Африке, несмотря на отсутствие в этом районе крупных варварских объединений. Стремясь сохранить африканские провинции в период, когда им угрожало вторжение войск Аттала и Алариха, оно в 410 г. отменило все фискальные недоимки африканских землевладельцев 144. Политическая цель этого мероприятия была недвусмысленно {236} подчеркнута ссылкой на «преданность Африки» императорам.

При всей скудости и не конкретности подобных данных источников они все же убеждают в том, что острая религиозная борьба, развернувшаяся в Северной Африке в этот период, была тесно связана с борьбой социальной и политической. Вряд ли правительству Гонория пришлось бы идти на такой необычный шаг, как резкое уменьшение налогов, если бы оно действительно было уверено в преданности африканского населения. Очевидно, риск того, что Аттал найдет сторонников в африканских провинциях, был достаточно велик.

На место убитого Иоанна комитом Африки в 409 г. был назначен Гераклиан. Он поддерживал Гонория в борьбе с Аларихом и Атталом, но после победы Гонория произвел, по выражению некоторых источников, переворот (nova res) и прекратил в 412 или 413 г. выплату анноны. Затем он высадился с армией в Италии, но был разбит римскими войсками в сражении под Утрикулом, после чего бежал в Африку и впоследствии был убит 145. Восстание Гераклиана продолжило серию африканских узурпаций, начатую мятежом Гильдона. Мы не знаем, на какие социальные силы опирался Гераклиан, но вряд ли можно сомневаться в том, что, как и Гильдон, он пользовался поддержкой каких-то слоев провинциального населения. Судя по одному указу Гонория, призывавшему всех honorati et provinciales Африки доносить на «сателлитов» Гераклиана, дабы они не могли скрыть свое имущество, подлежащее конфискации 146, его сторонники среди имущих классов были довольно многочисленны.

Следующая попытка отделения Африки от империи связана с именем Бонифация. В начале 20-х годов V в. Бонифаций был, по-видимому, одним из видных офицеров римской армии. Проспер Аквитанский называет его человеком, достаточно известным своим военным искусством. В 422 г. он принимал участие в походе в Испанию под командованием Кастина. Вследствие конфликта с Кастином Бонифаций бежал в Африку. Проспер считает это {237} событие началом многих бедствий и трудностей для государства 147.

В 423 г. умер император Гонорий. Его законным наследником считался малолетний Валентиниан III, интересы которого представляла его мать Галла Плацидия. Однако при поддержке командующего армией (magister militum) Кастина императорский престол узурпировал некто Иоанн, Плацидия была выслана в Константинополь. В источниках, освещающих этот период, Бонифаций упоминается уже как фактически самостоятельный правитель Африки. В литературе распространено мнение, что к моменту смерти Гонория Бонифаций был утвержден императорским правительством в должности комита Африки 148. В источниках нет данных, которые подтверждали бы это заключение. Проспер сообщает, что в 424 г. Бонифаций владел Африкой (Africam obtinebat) 149. Олимпиодор также пишет о Бонифации как о фактическом правителе Африки, не упоминая о каком-либо его официальном титуле 150. По словам Прокопия, Бонифаций был назначен на пост комита Африки (στρατεγν Λιβης πσης) Плацидией 151, что могло произойти лишь после смерти Гонория. По-видимому, вскоре после своего прибытия в Африку Бонифаций получил поддержку местных влиятельных кругов и, не имея каких-либо официальных полномочий от императорского правительства, достиг положения фактического правителя африканских провинций.

Африканские крупные собственники были заинтересованы в сильной вооруженной власти для отражения усилившегося в этот период натиска берберских племен. На центральное правительство, ослабленное войнами в Европе, в этом отношении рассчитывать не приходилось. Из данных церковных писателей можно заключить, что Бонифаций опирался на значительные вооруженные силы, состоявшие из наемников. В письме к Бонифацию, относящемся к 428 г., Августин сетует на грабежи и разорение, которым {238} подвергают африканское население солдаты Бонифация. «Когда ты сможешь — не говорю уже насытить, ибо это совершенно невозможно,— но хотя бы отчасти удовлетворить стремления столь многих вооруженных людей..., страшных своей жестокостью» 152. Для содержания такой значительной армии нужны были крупные денежные суммы, которыми вряд ли мог обладать дезертировавший из армии офицер. Эти суммы, скорее всего, могли предоставить наиболее состоятельные слои африканского общества, видевшие в Бонифации человека, подходящего для защиты их интересов в условиях сложной политической ситуации в центре империи и на границах африканских провинций.

Бонифаций предпринял энергичные и во многом успешные военные действия против берберов. По словам Олимпиодора, он был доблестным человеком, много раз отличившимся в сражениях с варварами. «Он освободил Африку от многих варварских племен..., любил правосудие, не был предан корыстолюбию» 153. Эта панегирическая характеристика деятельности Бонифация, очевидно, восходит к настроениям господствующего слоя африканских провинций. Проспер Аквитанский пишет о «могуществе и славе» Бонифация в Африке (intra Africam potentia gloriaque) 154.

Бонифаций пришел к власти в Африке, воспользовавшись смертью Гонория и неустойчивым положением центрального правительства. В период кратковременного правления Иоанна он оказывал поддержку Плацидии, даже посылал ей деньги 155. В 424 г. Иоанн начал войну с Бонифацием с целью присоединения Африки к империи 156. Союз Бонифация с Плацидией, не имевшей реальной власти, не умалял независимости его правления и в то же время придавал ему некоторую видимость законности: в глазах романизованных кругов африканского общества Бонифаций выступал как представитель власти законного императора и борец с узурпатором Иоанном. {239}

В 425 г. Иоанн, основные силы которого были отвлечены войной с Бонифацием, был свергнут армией восточного императора Феодосия. К власти пришла Плацидия. Бонифацию были присвоены титулы комита Африки и comes domesticorum. Однако через два года отношения между Бонифацием и императорским двором обострились. Он отказался явиться в Италию на вызов императрицы, вследствие чего против него в 427 г. были начаты военные действия. Шмидт, основываясь на сообщении Проспера, объясняет отказ Бонифация от повиновения центральному правительству его соперничеством с Феликсом из-за поста magister militum. Бонифаций надеялся получить этот пост от Плацидии, но вследствие интриг, связанных с женитьбой Бонифация на арианке, он достался Феликсу 157.

Личные и карьеристские мотивы, разумеется, могли играть роль в деятельности Бонифация, однако нельзя только ими объяснять борьбу, которую он вел с империей. В политике Бонифация четко прослеживается определенная линия: и при Иоанне, и при сменившей его Плацидии он стремился добиться независимости Африки от центральной императорской власти. Разумеется, Бонифаций не мог проводить такую политику только в своих карьеристских целях, не опираясь на поддержку влиятельных групп господствующего класса африканских провинций. Проспер определенно связывает выступление Бонифация против императорского правительства с его влиянием в Африке.

Против Бонифация была направлена армия под командованием трех полководцев: Маворция, Галлиона и Сенеки. Сенека перешел на сторону Бонифация, римские войска были разбиты. Руководство военными действиями против Бонифация было передано комиту Сегисвульту 158. В своей борьбе за воссоединение Африки с империей императорское правительство пыталось привлечь на свою сторону широкие слои местного городского населения. Об этом свидетельствует ряд указов, изданных в 429 г. на имя проконсула Африки Целера. В одном из них запрещается ограбление африканских посессоров сборщиками налогов и поставщиками военного провианта. Другие указы требуют пресечь практику принуждения куриалов к вы-{240}полнению уже выплаченных повинностей или к уплате налогов за чужие земли 159. Составители одного из указов ссылаются на то, что разорительным поборам подвергаются даже наиболее преданные куриалы. Подобными мероприятиями правительство пыталось укрепить свою все более расшатывавшуюся социальную базу в Африке.

В 429 г. императорское правительство, видимо, чувствуя себя не в силах подавить сопротивление, которое оно встречало в Африке, решило пойти на компромисс с Бонифацием. В Африку был направлен императорский уполномоченный Дарий с официальной целью установить мир между враждующими войсками Бонифация и Сегисвульта 160. Переговоры с Бонифацием привели к воссоединению африканских провинций с империей. За Бонифацием было сохранено его официальное положение: в 430 г. он вновь выступает в качестве комита Африки 161. В 432 г. ему было присвоено звание magister militum 162.

Изменение позиции Бонифация по отношению к империи, очевидно, было связано с резким ухудшением внешнеполитического положения Африки. В 428 г. Августин направил письмо Бонифацию, в котором, упрекая его за междоусобную войну с империей, возлагал на него ответственность за захват берберами значительной части римской территории. Письмо Августина отражает настроения африканских собственников, испытывавших страх перед «варварским» вторжением, для которого благоприятным фактором была борьба Бонифация с Римом. Августин призывает Бонифация к христианскому смирению, убеждает его не отвечать Римской империи злом на зло, указывает, что из-за междоусобной войны Африка испытала громадные несчастья. В другом письме Августин приветствует миротворческую миссию Дария 163.

Важнейшим фактором, определившим изменение политической позиции Бонифация и поддерживавших его кругов африканского общества, явилась угроза вандальского вторжения. В 429 г. вандалы и аланы во главе с {241} Гейзерихом переправились с Пиренейского полуострова на территорию Африки. Некоторые источники связывают вторжение вандалов с тем обстоятельством, что Бонифаций якобы прибег к их помощи в своей борьбе с Римом. По сообщению Прокопия, Бонифаций заключил с вандалами договор, согласно которому в их владение отходила третья часть Африки, а они должны были оказывать военную поддержку Бонифацию 164. По словам Иордана, Бонифаций пригласил вандалов в Африку и переправил их на своих кораблях через Гибралтарский пролив 165.

В историографии версия Прокопия и Иордана долгое время не подвергалась критическому разбору. Между тем современник описываемых событий Проспер Аквитанский, чьи сведения имеют, несомненно, бóльшую ценность, чем сообщения писавших в VI в. Прокопия и Иордана, а также другие западные хронисты (Марцеллин, Гидаций) не упоминают об обращении Бонифация к вандалам. Проспер сообщает, что после разгрома первого похода римской армии против Бонифация в 427 г. племена, не умевшие пользоваться кораблями, были призваны на помощь сражающимися партиями, а Сегисвульт возглавил борьбу с Бонифацием. Дальше следует сообщение о переправе вандалов в Африку, никак не связанное у Проспера с рассказом о войне между Бонифацием и Сегисвультом 166. Версия Прокопия плохо вяжется с данными о дальнейшей деятельности Бонифация. В 430 г. он возглавлял борьбу с вандалами 167, впоследствии был призван к императорскому двору и удостоен высшего воинского звания империи. Рассказ Прокопия о том, что Бонифаций раскаялся в заключении договора с варварами в результате просьб Плацидии, вряд ли можно считать сколько-нибудь достоверным. В ряде современных работ версия Прокопия и Иордана подвергнута сомнению. Шмидт рассматривает рассказ об обращении Бонифация к вандалам, как легенду, возникшую при византийском дворе. По его мнению, сообщение Проспера о призыве племен, не умеющих пользоваться кораблями, относится не к вандалам, а к готам-{242}федератам 168. Жюльен считает возможным, что и Бонифаций, и Сегисвульт призвали вандалов уже после появления последних в Африке. Воспользовавшись междоусобной борьбой в римских провинциях, они приступили к завоеванию римской территории 169.

Противоречивые и недостаточно четкие данные источников не дают возможности воссоздать полную картину политических событий, связанных с вторжением вандалов в Африку. Несомненно, что борьба Бонифация с империей создавала благоприятную ситуацию для их наступления на римскую территорию. Возможно, что Бонифаций действительно намеревался использовать в войне с Сегисвультом отдельные вандальские контингенты и имел соответствующую договоренность с Гейзерихом. Однако совершенно очевидно, что вторжение в Африку всей массы вандалов, грозившее экспроприацией широких слоев африканских собственников, явилось для Бонифация неожиданностью и заставило его пересмотреть свои позиции. Угроза «варварского» нашествия со стороны сначала берберов, а потом вандалов вызвала сплочение различных слоев господствующего класса африканских провинций вокруг Римского государства. Бонифаций возглавил вооруженное сопротивление вандалам.

Кратковременное воссоединение Африки с империей ввиду угрозы «варварского» завоевания не должно заслонять того основного факта, что завоевание это было неразрывно связано с обострением противоречий внутри господствующего класса империи, с той оппозицией, которую оказывали позднеримскому государству некоторые слои африканских землевладельцев.

Переправившись через Гибралтар, вандалы двинулись на восток через территорию мавретанских провинций. Очевидно, именно в период продвижения вандалов по Мавретании прекратилась война между Бонифацием и Сегисвультом и Бонифаций был восстановлен в должности комита Африки. В 430 г. произошло сражение армии Бонифация с вандалами. Римская армия потерпела поражение, что привело к отступлению Бонифация с войском {243} готов-федератов в Гиппон-Регий, который затем был осажден вандалами 170.

Осада Гиппона-Регия продолжалась свыше года. По-видимому, она отвлекала основные силы вандалов, что дало римлянам определенный выигрыш времени и позволило сохранить в своих руках Карфаген и значительные территории Проконсульской провинции, Бизацены и Триполитании. Осаду с города вандалы в конце концов сняли, однако впоследствии Гиппон-Регий был оккупирован ими после ухода из него жителей. На помощь римской армии в Африку был направлен из Восточной империи контингент войск под командованием Аспара, который наголову был разбит вандалами 171. В 432 г. Бонифаций был отозван в Италию 172, однако война с вандалами продолжалась.

В 435 г. в Гиппоне-Регии был заключен мир между Римской империей и вандалами. По сообщениям Проспера и Кассиодора, вандалам была предоставлена для поселения часть Африки 173. На основании сообщения Проспера об убийстве Гейзерихом в 437 г. католического епископа г. Каламы intra habitationis suae limites Шмидт устанавливает, что местом поселения вандалов была проконсульская (восточная) Нумидия 174. Об оккупации Гейзерихом в течение трех лет до 439 г. Гиппона-Регия сообщает «Laterculus regum Wandalorum et Alanorum» 175. К договору 435 г., очевидно, относится сообщение Прокопия, что Гейзерих обязался ежегодно платить императору Валентиниану подать за оккупацию Африки и предоставил римлянам в качестве заложника своего сына Хунирика, который впоследствии вернулся в Африку 176.

Видимо, истощение сил вандалов в затяжной войне вынудило Гейзериха пойти на сравнительно умеренные условия договора 435 г. Важнейшим результатом этого договора было создание вандалами своего плацдарма в са-{244}мом центре Римской Африки. В последующие годы Гейзерих использовал этот плацдарм для дальнейшего наступления на римскую территорию. В 439 г. неожиданно для римлян и в нарушение договора 435 г. вандалы заняли Карфаген 177. В 440 г. они вторглись в Сицилию. Римская армия под командованием зятя Бонифация Себастьяна перешла из Испании в Африку, что заставило Гейзериха оставить Сицилию, однако не принесло римлянам дальнейшего успеха. Себастьян, по сообщению Проспера, был соблазнен богатствами Гейзериха и больше хотел иметь его другом, чем врагом. Данные Виктора Витенского свидетельствуют, что Себастьян перешел на сторону Гейзериха 178. Совершенно безрезультатной была также морская экспедиция, организованная против вандалов правительством Восточной империи в 441 г. 179. В 442 г. между Гейзерихом и Валентинианом III был заключен новый мирный договор, согласно которому Африка была разделена между вандалами и Римской империей 180. По сообщению Виктора Витенского, к вандалам отошли Проконсульская провинция, Бизацена, Абаритана, Гетулия и часть Нумидии, а к римлянам — остальные провинции, разделенные между собой вандальскими владениями 181. По-видимому, вандалы получили проконсульскую Нумидию с центром в Гиппоне-Регии, а Циртенская Нумидия (Numidia Cirtensis) {245} сохранила римское управление 182. В 455 г. после смерти Валентиниана III Гейзерих захватил те районы, которые по договору 442 г. оставались за Римской империей, т. е. Мавретанию, Циртенскую Нумидию и Триполитанию 183. Этим закончился процесс завоевания вандалами африканских провинций империи.

Несомненно, различные слои населения Римской Африки по-разному относились к нашествию вандалов. В период войны наиболее жестокий урон от вандальского нашествия испытывали африканские города: вандалы были заинтересованы в захвате и разграблении городов как центров скопления различных материальных благ и как военных крепостей, которые могли быть использованы римской армией. Городские курии, боясь грабежей, нередко организовывали вооруженное сопротивление «варварам». Виктор сообщает, что многие города вандалы не могли взять штурмом и, окружив их стадами скота, резали животных, чтобы задушить горожан запахом падали 184. О вооруженной борьбе городов с вандалами свидетельствует также надгробная надпись из Алтавы (Цезарейская Мавретания), относящаяся к 429 г., в которой говорится о смерти неизвестного жителя этого города «от меча варваров» 185.

Для характеристики настроений эксплуатируемых слоев африканского населения по отношению к вандальскому завоеванию существенный интерес представляют данные Сальвиана Марсельского, посетившего Римскую Африку в период борьбы между империей и вандалами (до захвата ими в 439 г. Карфагена). Описывая тяжелое положение африканских бедняков, тяготевшее над ними бремя податей, конфискации имущества должников властями и т. д., Сальвиан замечает: «Тяжелее всего то, что они (бедняки.— Г. Д.), прося под влиянием слишком больших тягот даже прихода врагов, молят бога, чтобы им было дано сообща переносить от варваров то разорение, которое {246} раньше они поодиночке переносили от римлян» 186. В декрете Валентиниана III от 445 г., относящемся к Циртенской Нумидии и Мавретании, которые еще находились в тот период под властью Рима, говорится о малочисленности колонов (raritas colonorum) в этих провинциях. Военнопленных, относительно которых провинциалы докажут, «что они их потеряли» (т. е. беглых рабов и колонов), декрет требовал возвращать прежним владельцам 187. Хотя эти отрывочные данные источников не позволяют судить в достаточной мере об участии различных слоев провинциального населения в борьбе между вандалами и империей, они все же свидетельствуют об обострении классовых противоречий в провинциях, связанном с вандальским вторжением. Если имущим слоям африканского общества нашествие «варваров» грозило экспроприацией и разорением, то массы эксплуатируемых тружеников — рабы, колоны, городской плебс — воспринимали его как средство освобождения от давившего на них экономического и социального гнета. Когда Нумидия и Мавретания после ухода вандалов с их территории вновь вернулись под власть империи, колоны и рабы массами бежали из этих провинций, а многие из них, как свидетельствует положение декрета 445 г. о военнопленных, присоединились к вандалам и сражались вместе с ними против империи. В этот период обострилась также религиозная борьба. В районе Ala Miliaria в Цезарейской Мавретании сохранились остатки донатистской церкви, построенной между 434 и 439 гг. и относящиеся к 30-м годам эпитафии донатистских «мучеников» 188. Очевидно, восстановление римской власти в Мавретании вызвало активизацию донатистского движения, враждебного империи.

В свете этих данных вряд ли можно сомневаться в том, что нашествие вандалов вызвало новый подъем массового движения против империи. Мы не имеем прямых данных об участии агонистиков в событиях этого периода, но вся предшествующая деятельность и идеология этой секты неизбежно должны были вовлечь ее в активную борьбу на стороне «варваров». Судя по произведениям Коммодиана, {247} среди эксплуатируемого слоя африканских христиан была популярна идея, что варварское вторжение явится божественным орудием в борьбе с богачами и властью Римской империи. Сближение с арианством, к которому стремились некоторые круги донатистов, рассчитывавшие на помощь готов, теперь оказывалось прекрасным религиозным оправданием для союза с арианами-вандалами. Мы видели, сколько боевого духа проявляли агонистики и шедшие за ними массы сельских тружеников в условиях IV в., когда сколько-нибудь прочная победа над Римом была невозможна. Теперь, когда в Африке появилась мощная сила, постепенно сокрушавшая власть Римской империи, когда создалась реальная перспектива низвержения старого врага, антиримское движение эксплуатируемых классов неминуемо должно было принять еще большие размах и энергию. Это обстоятельство, очевидно, объясняет отсутствие сколько-нибудь заметного сопротивления вандалам, до тех пор пока они не входили в непосредственное соприкосновение с римской армией или не наталкивались на укрепленные города. С этим связана быстрота их продвижения по территории африканских провинций и легкость, с которой они удерживали обширные районы в тылу своих войск. Правительство империи опиралось в этой войне главным образом на воинские контингенты, присланные из других провинций; сформировать сколько-нибудь значительную армию из африканцев, очевидно, не представлялось возможным.

В целом мы можем заключить, что, каково бы ни было соотношение военных сил вандалов и римской армии в Африке, решающим условием, обеспечившим успех вандальского завоевания, была та поддержка, которую оказали ему широкие слои населения африканских провинций. В этом сказалась враждебность этих слоев императорской власти и всему защищаемому ею социальному строю. {248}