Установлен круг персонажей корреспонденции (всего 312 человек) по следующим характеристикам:

Анализ круга корреспондентов производился в русле методологии просопографического исследования.

Библиография работ, посвященных анализу жизни и деятельности Мерсенна, касается прежде всего его вклада в концептуальную историю науки, в меньшей степени как секретаря «мерсенновской парижской академии». Следует выделить, прежде всего, дающую на настоящий момент наиболее полную картину капитальную работу Р. Ленобля «Мерсенн, или рождение механицизма». Были привлечены также более поздние статьи этого автора, анализирующие конкретные вопросы концептуального вклада Мерсенна в науку его времени. Анализ деятельности Мерсенна ученого дается в работах П. Дирэ. Оценке вклада Мерсенна в развитие научных коммуникаций его времени посвящена статья Б. Рошо. Социальная история французской науки подробно описана в работах Ю. Х. Копелевич и Х. Брауна, где дается и оценка роли Мерсенна как социального деятеля науки. Работа А. Болье посвящена в основном научным связям Мерсенна. Он же автор библиографического раздела в справочном томе переписки, и последний редактор корреспонденции[6].

2.

В XVI в. тот, кто питал научные интересы, попадал в орбиту официальной науки, тот же, кто имел литературные склонности, попадал в «hortus conclusus» гуманизма. Естественнонаучное направление, содержательно связанное с научной революцией XVII в., и социально и концептуально занимает здесь маргинальное положение. Начало XVII в. — время быстрого роста различных кружков, объединяющих людей по интеллектуальным интересам, и абсолютно доминируют здесь литературные собрания, самые известные из которых связаны с деятельностью Плеяды.

В сферу социального интереса естественнонаучное направление попадает с 1620 г., и связано это с деятельностью Пейреска и братьев Дюпюи. Николя Клод Фабри де Пейреск, крупный состоятельный чиновник из Экса, собрал огромную библиотеку, организовал в своем городе научный кружок, имел друзей и корреспондентов среди ученых многих стран. Но собственно естествознание находилось на периферии его деятельности. «Пейреск в нашей истории занимает место патрона ученых и искусств, организующего и вдохновляющего множество прожектов для развития учености (learning); человек, который, возможно, больше других людей его времени содействовал основанию Республики Ученых, как она существовала в течение следующих ста лет»[7].

На периферии находились естественнонаучные интересы и в парижском кружке, собиравшемся в доме Пьера и Жака Дюпюи, где имелась превосходная библиотека и кабинет натуралий. Он был связан с кружком в Эксе и получал информацию из обширной корреспонденции Пейреска.

1630—1635 гг. ознаменованы появлением первых сообществ, деятельность которых определяется ориентацией на естественнонаучные исследования. «Академия Мерсенна» — не единственное, а только самое знаменитое из них. При этом места собраний и их периодичность остаются неизвестными. Можно предположить, но без точной доказательности, что этим местом был монастырь Пале Руаяль. Но есть и другие варианты. До 1642 г. еженедельные собрания, в которых делались опыты и обсуждались проблемы естествознания, проходили также в доме Теофраста Ренодо.

После смерти Мерсенна самыми известными кружками являются[8]: «академия» Ле Пайера (1648—1654), собрания проходящие у аббата Пико, кружок Ле Февра (до 1658 г.), «академия» Монмора (1654—1664), «академия» Тевено (1664—1666). Круг персонажей этих собраний составляют в большинстве одни и те же лица. В 1655—1665 гг. старая организационная форма неофициальных кружков уже не удовлетворяет научное сообщество, часто личные отношения, бывшие основой этих объединений, парализуют деятельность «академий». В 1666 г. создана Парижская Королевская Академия наук.

Здесь важно отметить следующее. Для периода до 1700 г. научная жизнь не замыкалась в рамках Академии. Научные проблемы продолжали обсуждаться в светских салонах. Особенно известен был в этом отношении салон принца Конде. Другим местом был кружок аббата Бурдело (до 1685 г.). Институциализация науки в этот период еще не окончена. При том, что Академия официально находится под патронажем короля и получает государственные субсидии, она остается пока кольберовским получастным научным обществом.

Кризис 1680—1690-х гг. хронологически совпадает и у Лондонского Королевского общества, и у Парижской Академии при всем различии их организационных устройств. В обоих случаях он был связан со следующими обстоятельствами: резко неблагоприятной политической конъюнктурой; фиаско грубо утилитарной концепции социального значения науки, которую декларировали создатели этих обществ; социодемографической «вилкой» — в эти годы происходит смена поколений интеллектуальной и социальной элит науки и осуществляется «разведение» этих функций.

Однако именно в ходе этого кризиса наступает окончательное осознание необратимости процесса. Академия превращается в государственного арбитра научной и технической деятельности, что закрепляется «Возрождением 1699 г.», проведенном директивно, «сверху» и, в отличие от 1666 г., без внимания к мнению самих ученых, с жесткой регламентацией всех сторон научной деятельности.

Официальными каналами научной коммуникации и репрезентации XVII в. были университетские диспуты и книгопечатная продукция. Их «стремление концентрироваться на самих себе (present self-contained universes)» делает их неадекватными научной практике времени[9]. Адекватный путь проходит через научную корреспонденцию, периодику, неформальные научные собрания. И здесь круг корреспондентов Мерсенна занимает особое место. В него входят практически все значительные ученые того времени. Корреспонденция Мерсенна была «самой большой системой коммуникаций в научном мире эпохи»[10]. Это позволяет взять круг Мерсенна как фокус социальной истории французской науки середины XVII в. и оценить его роль в этом процессе.

3.

Марен Мерсенн родился 8 сентября 1588г. в крестьянской семье местечка Уазе. С раннего детства он проявляет склонность к учению, и родители посылают его в Коллеж дю Мэн для обучения грамматике. В 1604 г. Мерсенн просит родителей направить его в открытый годом ранее коллеж Ла Флеш (создание которого проходит в рамках образовательной политики иезуитов во Франции). Здесь он до 1609 г. обучается грамматике, теологии, философии, серьезно знакомится с гуманистической традицией.

Ленобль цитирует любопытный документ этого периода, показывающий, что возможно будущее неприятие Мерсенном «лженаук» алхимии и астрологии имеет не только концептуальные предпосылки. В это время (до 1606 г.) еще не были построены здания для занятий. Ученики и экстерны вместе живут в городе и окрестностях. «Поддерживать порядок в этой бурной и дисперсной среде было трудно»[11]. Видимо, атмосфера шагистики и полной регламентации распорядка дня и занятий относится к более позднему времени. Официальный посланник папы пишет в своем отчете в Рим: «Кабатчики завлекают их к себе, женщины дурного поведения строят им ловушки, шарлатаны смущают их под предлогом обучения магии». Декарт, также обучавшийся в Ла Флеш, позже вспомнил, что в коллеже он прошел курс «sciences curieuses». Защитники «волшебных искусств» не без успеха имели близ учеников свой круг идей и литературы[12]. Официальная позиция руководства и преподавателей коллежа по отношению к этим «ученым» была резко отрицательной.

Мерсенн выбирает сан священника, но отец настаивает на продолжении теологического образования, и следующие четыре года — время обучения философии и теологии в Сорбонне. К 1610 г., вероятно, относится решение Мерсенна о вступлении в конгрегацию миноритов. В 1613 г. он рукоположен в сан епископом парижским Анри де Гонди. Первая месса отслужена им 8 (или 18) октября 1613 г.

1614—1619 — годы профессората в Невере. Долгий период молчания, рефлексии, исследований. Мерсенн совершенствуется в древнегреческом, патристике, древнееврейском.

В 1619 г. Мерсенн возвращается в Париж, где в монастыре Пале Руаяль живет до конца жизни, за исключением времени путешествий: 1630 г. — в Голландию; 1639, 1641, 1644, 1646 гг. — в Италию (с посещением южных провинций Франции).

1 сентября 1648 г. после тяжелой болезни и неудачной операции Мерсенн умирает на руках своего друга Гассенди и исповедника Иллариона де Коста. При вскрытии (проведенного по просьбе Мерсенна) нашли, что операционный разрез был сделан слишком низко. «Это последние сведения, данные Мерсенном науке»[13].

Болье выделяет три периода деятельности Мерсенна (что совпадает с хронологией Ленобля):

1. До 1623 г. «Чистая» апологетика. Естественнонаучные проблемы интересуют Мерсенна, но находятся пока на периферии апологетической деятельности и используются время от времени для справочных целей.

2. До 1634 г. Наука все активнее привлекается Мерсенном для решения проблем, связанных с написанием апологетических работ. Формулируется принцип «Дело Бога и дело науки — одно дело», а также правило практической релевантности знания: «то, что мы знаем о вещах, есть то, как мы к ним приспосабливаемся».

3. 1634—1648 гг. Период начинается с «пяти трактатов 1634 г.». Научные исследования и практика научной корреспонденции доминируют (но не абсолютно — в 1644—1645 гг. наблюдается всплеск интереса Мерсенна к проблемам теологии).

Эта хронология соответствует количественному распределению писем по годам, где выделяются те же периоды (с поправкой на то, что период до 1630 г. — время наименьшей сохранности писем).

Математикой и музыкой Мерсенн увлекается во время Неверского профессората, тогда же он делает первые знакомства на этой почве (К. Бредо, Р. Корньер). В это время он пишет «L’usage de la raison» и «L’analyse de la vie spirituelle» (последняя утеряна).

«Переходные» работы «L’impiete des deistes» и «La verite des sciences: contra sceptiques ou pyrrhoniens» написаны в 1624 г. Это период яростных споров с «натуралистами» (naturalistes) — защитниками «магических наук». Особенно известным стал спор с английским врачом, теософом, членом ордена розенкрейцеров Р. Флуддом. Союзник Мерсенна в этом споре Гассенди становится его другом и постоянным сотрудником. В эти годы переписка приобретает постоянный характер. Тогда же в круг переписки входят братья Дюпюи и Пейреск.

«Traite de l’harmonie universelle» (1627) — первая собственно научная работа Мерсенна по теории музыки. С этого времени музыка становится основным предметом его научных занятий.

С года «пяти трактатов» наблюдается экспоненциальный рост интенсивности переписки. Обзор переписки с Пейреском показывает, что из 58 писем между ними с 1625 по 1637 г. 14 относятся к 1634 г. и 37 — к 1635. Это выглядит как «передача полномочий», поскольку Пейреск был, вероятно, главной фигурой среди тех, кто ввел Мерсенна в сферу научных коммуникаций, в которой он сам в 1620—1637 гг. занимал одно из ведущих мест. Именно Пейреск (и именно в 1634—1635 гг.) дал Мерсенну дисциплинарные уроки практики ведения дискурса. Прошедший школу гуманистической риторики Мерсенн в своих ранних работах отдал дань той практике ведения дискуссий, которая не выбирала выражений чаще всего в ущерб содержанию предмета спора. Пейреск «просит его оставить эти крайности языка, дискредитирующие его лучшие аргументы»[14]. Мерсенн следует этому совету, посылая Пейреску тетрадь за тетрадью первые оттиски на испытание готовящейся книги. Этой книгой и станет вышедшая в 1636 и 1637 гг. «L’Harmonie universelle».

Вся печатная продукция указанного периода — научные работы (прежде всего по музыке) и то, что сегодня назвали бы базовыми библиографиями. Необходимость создания таких справочных изданий, компендиумов научной информации была осознана Мерсенном еще во «второй период» — время вхождения в научное сообщество и освоения практик научного исследования. Результатом стали «Synopsis mathematica» (1626), «Cogitata physico-mathematica» (1644), «Universae geometriae mixtaeque mathematica sinopsis» (1644), а также работа в 1636—1637 гг. над изданием неопубликованных сочинений Виета.

Подсчет «удельного веса» персонажей в круге корреспонденции (см. приложения Круг 1, Круг 2) иллюстрирует окончательное становление корреспонденции после 1634—1635 гг. «С этой даты и начинается тот Мерсенн, которого мы знаем»[15].

Все биографы рисуют примерно одинаковый портрет Мерсенна: бесконечная любознательность, стремление к точности, огромная работоспособность, неукоснительное следование всем предписаниям монашеского устава, осторожность в религиозных вопросах, полное равнодушие к славе, стремление избегать социальных конфликтов. Самые частые характеристики — смиренный (humble), терпимый, услужливый (serviable), преданный в дружбе. Социальная сторона его жизни — белое пятно. Болье нашел письмо монаха Пале Руаяль, жившего там в одно время с Мерсенном, который никогда не читал работ последнего и даже не знал о его научных занятиях. При этом Мерсенн всегда находит свой круг общения, но только тогда, когда дело касается его научных интересов.

Примерно 1635 годом датируют создание «академии Мерсенна». Членами ее стали Э. Пакаль, К. Мидорж, К. Арди, Ж. Дезарг, аббат де Шамбон; а также за пределами Парижа Ф. де Бон (Блуа), Ф. де Бесси (Ансени), А. Жумо (Сан-Круа), П. Ферма (Тулуза), П. Гассенди (Динь) — многие имена мировой известности. Секретарем единогласно был избран Мерсенн. Такое заочное членство в «академии», пройдя практику в 1635—1648 гг. и далее в кольберовской Академии, скажется при «Возрождении 1699 г.», когда останется только констатировать и официально закрепить уже сложившийся институт (официальное звание «член-корреспондент» появится в 1753 г.).

4.

Провести полный обзор интеллектуальных интересов круга корреспондентов не удалось. Материалы приложений Дисциплины 1 и Дисциплины 2 демонстрируют следующее.

Спутанный спектр номинаций Дисциплины 1 указывает силу искажения, возникающую при наложении дисциплинарной модели классической науки, средневековой модели, используемой в системе университетской учености того времени, и реальной практики научного исследования.

При сопоставлении списка номинаций Дисциплины 1 и «теста на совместимость» Дисциплины 2 ясно выделяются математика и физика — основные дисциплины круга.

Явные аутсайдеры — «магические науки». Виден процесс «нейтрализации» теологии, вывод ее из круга научных дисциплин.

Ориентация интеллектуальных интересов круга маргинальна по отношению как к университетской учености, так и к гуманистической, область интересов которой лежала преимущественно в сфере филологии, истории, ораторского искусства, морали, политической теории, теологии. Идет переход от средневековой модели к «классической», и «круг Мерсенна» находится в авангарде движения. Формируется ядро механицизма, ставшего концептуальным каркасом естествознания XVII—XIX вв.

Интересен пример медицины и химии. Это «отстающие» дисциплины для XVII в. и периферийные для круга Мерсенна[16]. Их исследовательские практики ориентированы совершенно иначе, чем в механистической физике. Разрыв между тактильностью ремесла и визуальностью чистого умозрения, обеспечивающий интенциональный зазор в физическом эксперименте, здесь фактически снят (у инженеров эти полюса разводятся вплоть до разделения труда). Медицинские процедуры и химический опыт XVII в. носят еще характер «действа», структура которого замыкает интенцию, сводя к минимуму пространство медиации. Линия движения идет через физикализацию этих дисциплин. И здесь выделяется группа врачей из Перигора — Т. Дешамп, Ж. Брюн, Ж. Рей, — долгое время остававшихся неизвестными истории науки. Их друг адвокат Трише из Бордо помог Ж. Рею опубликовать книгу «Essays» в 1630 г. (в 1951 г. она фототипирована в Лондоне). Рея называют предшественником Лавуазье. Эта тройка врачей ориентировалась в своих химических исследованиях на точные измерительные процедуры, использование физико-математических моделей эксперимента и объяснения для анализа химических явлений[17].

Недостаток информации не позволил составить достаточно полную выборку распределения персонажей по принадлежности к различным вероисповеданиям и конгрегациям (см. приложение Вероисповедания. Конгрегации). Один момент обращает внимание. Если отбросить миноритов (связанных с деятельностью Мерсенна как члена этой конгрегации), среди которых в это время насчитывалось 5—6 человек, серьезно занимавшихся наукой, то преобладают вероисповедания с рационально ориентированной догматикой. Политическая практика Тридцатилетней войны показала сомнительность связки догматики и деловой конъюнктуры. Если работы по подобным связкам в истории идей и показывают действенность такой каузации[18], то она эффективна на уровне отдельно выбранных личностей или общекультурном фоне и дает сбои на среднем уровне выборки. Вероятно, материал может подтвердить то положение, что на ход научной революции XVII в. оказал влияние не столько религиозный догматизм, сколько конфессиональный плюрализм. Но остается открытым вопрос о структуре этого плюрализма. И здесь выделяется большое число иезуитов в круге Мерсенна, с которыми часто спорят, но это споры вокруг научных проблем. Кроме вклада, внесенного иезуитами в дело научной «контрреволюции» XVII в., исследователи отмечают, что казуистическая связка иезуитской этики и догматики стала одной из моделей, использованных при создании концептуальной матрицы теории вероятностей[19]. Риторические стратегии иезуитов повлияли на формирование научной идеологии «умеренного скептицизма».

Выборка распределения персонажей по социопрофессиональному статусу дает более четкую картину (см. Социопрофессиональный статус). Социальный слой профессиональных ученых появляется в XVIII в.. Линия профессионализации науки проходит через деятельность Парижской Академии, которая заложила основы понимания научной деятельности как оплачиваемой государственной службы, признания новой общественной функции науки.

Первыми срезонируют в деятельности кольберовской Академии графы Астрономы и Инженеры: именно создание обсерватории было едва ли не первой заботой Академии после ее создания. Инженерно-технические задачи также были в центре государственного внимания к Академии. Кроме того, трое из шести персонажей группы Чиновники были сотрудниками посольств, привлеченными в качестве знатоков восточных языков монахами. В 1666 г. «Кольбер нанял в Королевскую библиотеку переводчиков английского, немецкого и восточных языков. Переводились новые книги, статьи из лондонских «Философских записок». Одни переводы издавались, другие сохранялись в библиотеке в рукописи»[20].

Более важным представляется следующий момент. Подавляющее большинство персонажей выборки входят в выделяемую исследователями категорию «фрустрированных интеллектуалов». Именно на этот период приходятся пики перепроизводства интеллектуалов, спутывающих идентификационные социальные шкалы. Это перепроизводство ведет к трансформации «профессиональных и интеллектуальных репрезентаций в социальном и ментальном (imaginaire) пространстве», мобилизации и модификации профессиональных стратегий[21]. Первое, что здесь привлекает внимание, это высокий удельный вес социальной элиты в круге Мерсенна. Формирующееся научное сообщество имеет реальную базу для социальных манипуляций.

Рассмотрим теперь соотношение данных по социопрофессиональному статусу и интеллектуальным интересам для отдельных категорий.

Преподаватели. (см. приложение Преподаватели). Материал дает картину почти полного совпадения профессиональных занятий и научных интересов. При этом преподаватели не составляют передового отряда научной революции. Распределение интеллектуальных интересов подтверждает это, хотя и не абсолютно. Роберваль, например, — профессор Сорбонны (кстати он же — «завкафедрой» математики Коллеж де Франс). Все сведения о соприкосновении круга Мерсенна с университетским миром смотрятся как сводки пограничных конфликтов. Самыми громкими стали дела Ж.-Б. Морена (1625), Ренери и Регия (1639), а затем Воэция—Декарта.

Следом идут номинации Священники и Врачи (см. приложения Священники и Врачи). Здесь также наблюдаются замкнутость профессиональных занятий и научных интересов и периферийное положение в круге дисциплин.

В стороне стоит номинация Чиновники. Разрыв профессиональных обязанностей и научных интересов существует здесь по определению. Но кроме того, именно эта категория оказывается самой активной частью научного сообщества (см. приложение Чиновники).

Рассмотрение материалов, часть которых приведено в приложениях, позволяет дать типизированный портрет «среднего передового ученого середины XVII в.»[22]: это высокопоставленный чиновник, со средней продолжительностью жизни в 65 лет, который входит в научное сообщество в возрасте 30—35 лет (это время вхождения в «большую» карьеру); его главные научные интересы — математика и физика — не связаны напрямую с профессиональными занятиями. Оси социальной и интеллектуальной мобильности совпадают.

Приведем в качестве примера хронику одного случая из корреспонденции Мерсенна. Речь идет о так называемом деле о «летающем драконе». Это последний год переписки. Пример замыкает выход Мерсенна из игры[23].

4.12.1647. [1.t.15.]. Деснойер (секретарь польской королевы) сообщает Робервалю в Париж о том, что математик, вернувшийся с Востока (d’Arabie), которого позднее идентифицируют как Бураттини, предложил проект аппарата, способного подниматься в воздух.

22.12.1647. [1.t.15.]. «Un gentilhomme polonais» (имя неизвестно) сообщает ту же новость Ренодо.

14.01.1648. [1.t.16.]. Деснойер в письме Робервалю утверждает, что речь идет об эксперименте, в который можно серьезно верить, и описывает машину и первые опыты.

Мерсенн в это же время посылает эту новость в Прованс иезуиту Колюмби для епископа Л.-Э. де Валуа.

22.02.1648. [1.t.16.]. Деснойер в письме Мерсенну предлагает послать рисунок аппарата. Изобретатель думает поместить в аппарат кошку и просит 500 экю для продолжения испытаний.

В ответ Мерсенн пишет Деснойеру (письмо утеряно), что во Франции придумали подобные аппараты.

3.03.1648. [1.t.16.]. Колюмби пишет Мерсенну, что передал новость Валуа, но спутал изобретателя из Польши с двумя другими персонажами.

14.03.1648. [1.t.16.]. Мерсенн в письме астроному из Данцига Гевелиусу спрашивает, что нужно думать о «летающей машине».

18.03.1648. [1.t.16.]. Деснойер сообщает Робервалю, что нельзя быть уверенным в окончательном успехе, но проект считает серьезным. Изобретателю нужны средства для реализации проекта. Отмечается, что «дракон» не сможет летать против ветра.

6 и 17.04.1648. [1.t16.]. Высокопоставленный дипломат из Голландии К. Гюйгенс продолжает обсуждение проекта с Мерсенном.

21.05.1648. [1.t.16.]. Деснойер — Мерсенну: разобранную на детали машину посылают в Париж.

2.06.1648. [1.t.16.]. Колюмби отвечает Мерсенну на его запрос «об этом великом воре из Польши».

9.06.1648. [1.t.16.]. Комендант крепости Савонь (Savone) Балиани пишет Мерсенну, что не видел рисунка «летающего дракона», но подчеркивает трудность этого предприятия.

3/13.07.1648. [1.t.16.]. Т. Гаак[24] из Лондона продолжает обсуждение проекта в письме к Мерсенну, затрагивается вопрос о возможности оказания помощи.

22/29.07.1648. [1.t.16.]. Деснойер посылает Мерсенну документы, касающиеся Бураттини и его работ в Египте.

21.08.1648. [1.t.16.]. Озу (астроном, находящийся в это время в провинции) просит Мерсенна «сообщить, какие новости М. де Роберваль имел о воре (voleur) из Польши».

31.08.1648. [1.t.16.]. Гевелиус — Мерсенну: «Если наши государи (princes) действительно заинтересованы, они дадут средства автору, который занят испытанием возможностей человека. Он просит только 8 месяцев времени и 500 экю для оплаты расходов». Это письмо пришло уже после смерти Мерсенна.

В течение трех месяцев все научное сообщество Европы информировано о проекте. Восемь месяцев занимает рассмотрение проекта: анализ его научной состоятельности, проверка возможности доверия к автору проекта, его компетенции, спор о праве на приоритет, о возможности привлечения официальных социальных институтов для решения научной проблемы. Вся эта деятельность проходит вне официальных организаций.

Новое научное сообщество хорошо осознавало свою маргинальность относительно старых публичных институтов и даже подчеркивало эту дистанцию. Создание Королевской Парижской Академии было результатом деятельности Кольбера по нахождению компромисса между старыми институтами и вышедшей из подполья корреспонденции и кружков новой интеллектуальной элитой. Ударная группа этого сообщества, принявшая вместе с Кольбером непосредственное участие в разработке проекта Академии, за исключением двух человек состояла из членов круга Мерсенна[25].

5.

В XVII в. область научного рассуждения оказывается той территорией нейтралитета, на которой свободно сходятся представители различных национальностей, профессий, социальных слоев, политических лагерей и конфессий (речь идет не о идеальной чистоте понятия, а о реальной практике научной деятельности). Тридцатилетняя война не мешает научным связям, даже в тех случаях, когда информация может иметь военное приложение.

Дело Галилея, имевшее огромный резонанс, скорее усилило осознание силы авторитета нового типа рациональности. Коллегия богословов Сорбонны, собравшаяся для осуждения гелиоцентризма, столкнулась с трудностью дать адекватную формулировку для рациональной аргументации опровержения. Через год после процесса Мерсенн издает свой перевод «Механики» Галилея и переиздает его в 1635 г. Заявляя, что не существует никакого естественного доказательства, которое противоречило бы допущению как неподвижности, так и движения Земли, Мерсенн помещает в этом издании краткое изложение «Диалогов» Галилея с аргументами в пользу движения Земли и вслед за ними печатает французский текст приговора инквизиции без всяких комментариев. Круг Мерсенна (прежде всего Диодати, Пейреск, Гассенди) единодушно осудил процесс над Галилеем, создав благоприятное для Галилея «общественное мнение»[26].

Наделавшее много шуму дело Воэция—Декарта началось со случая, квалифицируемого исследователями как курьез, юмор которого заключался в том, что протестантский теолог (радикальный кальвинист) Воэций обратился к католическому теологу Мерсенну за научной консультацией для опровержения католика Декарта. При этом ситуация на самой территории нейтралитета была крайне проблематичной, определяемой исследователями как «интеллектуальная анархия». «Никакая господствующая и бесспорная теория не могла подчинить своему авторитету работающих исследователей… по причине или вследствие этой интеллектуальной анархии — каждая научная гипотеза, предлагаемая ученым и черпающая свое начало либо в религиозной традиции, либо в религиозной системе, либо в чувственном опыте,… пыталась вытеснить все,… что не было продолжением ее или адаптацией к ней самой»[27]. Старые процедуры каузации отброшены, а их схоластическая маркировка исключает использование их научным сообществом. Концептуально наука оказалась в зоне каузального вакуума. Линиями преодоления проблемной ситуации стали символизация языковых структур науки, формализация ее категориального аппарата и методологизация экспериментальных практик. Осью, центрующей эти процессы, был математически ориентированный эксперимент. Мерсенн внес свой вклад в разработку каждого из этих направлений. Его нумерологические и криптологические исследования, проект «универсального языка» были одними из точек дискуссии, приведшей к принятию десятичного исчисления (около 1650 г.)[28]. Отталкиваясь от положения, что «природа не наблюдаема в беспредельной сложности своих отношений», а потому «истинные причины есть объекты нашей метафизической спекуляции о природе: наука знает только феномены и, следовательно, законы», он приходит к принципу формализации научного знания как организационной деятельности по построению математически скоординированных схем раппортов (rapportes) о феноменах, которые должны иметь практическую релевантность. Эта линия ведет к созданию нового «позитивного факта» механистической науки[29]. Исследователи называют «пять трактатов 1634 г.» «мерсенновским «Рассуждением о методе»». Методологический остов его практики эксперимента (ориентированный на требование моральной достоверности) входил в рабочий контекст когнитивных практик эпохи.

Будучи интеллектуальным центром своей «академии» и круга переписки, Мерсенн никогда не был их лидером. Признавая его научные достижения, коллеги всегда помещают его на второй план. Главной причиной называлась старательность Мерсенна в сочетании с его эклектизмом. Декарт замечал, что Мерсенн слишком много учился и сделал свой ум слишком педантичным, чтобы стать ученым первого ранга (savant de la bonne sorte). «В его работах найдены: страницы о конических сечениях и средствах извлечения квадратного корня; алгебраические расчеты божественной благодати; монографии о реках Франции; рассуждения о наследственности; правила распознавания злых умов, сторожащих казну; проект акустического телеграфа; план субмарины…. Он не знает разделения, и, когда открывается багаж его эрудиции, ничто не может его остановить»[30].

При этом Мерсенн не был эпигоном. Он не останавливается перед критикой Браге, Кеплера, Декарта, Галилея (который был для него образцом ученого), если считает их аргументацию недостаточной. Он разработал основы теории отражательных телескопов и фактически первым определил скорость распространения звука.

Лейбниц точно указывает положение Мерсенна в интеллектуальном сообществе XVII в.: «он был между Робервалем, Ферма, Гассенди, Гоббсом и, не разделяя их догм, он был вне всех их»[31].

6.

Рабочим языком и университетской и гуманистической среды XVI в. была латынь. Виртуалитет трансформации концептуальных матриц средневековой и гуманистической учености ограничивался аналитическим каркасом формальной логики, укорененным в языковых структурах латыни. Для XVIII в. латинский язык — средство межнационального общения ученых. Французские академики из Санкт-Петербурга, публикующиеся на латыни, становятся исключением. XVII в. — время экспансии национальных языков[32]. За латинским языком зарезервирована теология, он используется для технических работ, его употребление маркирует профессиональную лояльность.

Переход переписки Мерсенна от латыни к французскому (затем и к другим языкам) в сочетании со сравнением его как автора и адресата иллюстрирует параллельность этого движения освоению практики научного исследования. Для круга корреспонденции годами перелома оказываются 1624—1635. Теолог Мерсенн запаздывает по сравнению со своими корреспондентами, у которых берет научные консультации для работ по апологетике.

Соотношение языков для 1638—1647 гг. (входящих в «рабочий период» переписки) дает аналогичную картину.

Сверка соотношения языка и предмета письма показала использование латыни в следующих случаях: для снятия языкового барьера; при обсуждении теологических проблем; для работ, связанных с сильно формализованным характером материала (например, некоторых разделов алгебры и геометрии); а также для писем, касающихся положения Мерсенна как члена конгрегации миноритов.

1644 и 1645 годы, когда писем на латыни больше, чем на французском, совпадают со всплеском интереса Мерсенна к проблемам теологии.

Деятельность подавляющего большинства персонажей круга Мерсенна, профессионально занимающихся проблемами языка, связана с переводами с древних и восточных языков. Сам Мерсенн много переводит. Процедуры перевода в XVII в., которые исследователи характеризуют как «перенос, интерпретацию, расшифровку закрытого текста»[33], инициируют трансформационные процессы понятийного аппарата новой науки.

В 1634—1635 гг. Мерсенн увлечен проектом «универсального языка», который описывал бы все свойства вещей на основе музыкальных гармоний. С энтузиазмом отнесясь вначале к усилиям Плеяды по реформе французского языка, он быстро приходит к выводу, что инерция обычая слишком велика, и «надо дать свободу каждому писать так, как ему удобнее»[34]. Проблема универсального языка разрешается в реальной практике научной коммуникации.

Роль Мерсенна как интеллектуального центра переписки была четко осознана при его жизни и оставалась в памяти персонажей круга спустя десятилетия после его смерти. Б. Паскаль ретроспективно дает Мерсенну следующую характеристику: «он был мастер задавать прекрасные вопросы и хотя сам часто не преуспел в их решении, но они возможно не были бы решены, если бы он их не ставил»[35].

Выше уже отмечалась его работа по созданию баз справочных материалов для ученых. Мерсенн следит за информационным обеспечением своих коллег, распространяя научные новости по всей Европе. Собирая новости, которые интересуют его самого или других ученых, он составляет «проблемные анкеты» и рассылает их своим корреспондентам. Мерсенн засыпал Декарта вопросами и задачами, которые он предлагал ему для немедленного разрешения, всякого рода информациями, сообщениями и новинками. Он пересылал ему книги, вопросы, адресованные Декарту другими учеными, и сам писал ему обстоятельные письма, в которых часто формулировался ряд самых разнообразных задач. Нередко в одном письме Декарт должен был отвечать сразу на 10—30 вопросов, скопившихся в предшествующих письмах Мерсенна»[36]. Мерсенн был первым, кто использовал старый жанр литературного диалога для нужд научного изложения. Но наибольший резонанс имеет его деятельность по переносу этой риторической техники в практику научной коммуникации. Мерсенн выводит диалог в предельную точку научной дискуссии. Он устраивает конкурсы на лучшее решение задач. Выигравшему обещается денежный приз, сумма которого превышает возможности рядового монаха — деньги дают меценаты из числа персонажей круга.

Организационное обеспечение всех «великих научных битв» этого времени — работа Мерсенна:

1635—1636 гг. Пик спора по проблеме Пуассона (вопроса о реальности существования математической точки — одного из концептуальных контрапунктов механицизма).

1638—1640 гг. Спор Декарт—Ферма.

1640—1641 гг. Спор вокруг «Meditationes» Декарта.

1647—1648 гг. Спор о циклоиде.

Самыми известными и иллюстративными стали дискуссии, связанные с именем Декарта. Оба спора инспирированы Мерсенном. Всегда оберегающий социальный покой Декарта, он не колеблется, когда дело касается его интеллектуального спокойствия. «Добряк» Мерсенн, который больше всего «любит науку, социальное спокойствие и Бога», сознательно идет на конфликт, разводящий его друзей по противоположным лагерям. «Сам он… остается невозмутимым в гуще битв». Это принципиальная позиция. Он не доверяет системам: «истина рождается только в столкновении (choc) идей». Здесь им используется принцип эпистемологической относительности, разработанный схоластами на логике множественности миров. Но то, что для схоластической практики было по большей части декларацией, Мерсенн делает санкцией своей дискурсивной политики[37]. И тут его лидерство признается безоговорочно.

В своих печатных работах Мерсенн очень плохой стилист. Он пишет ясно, но стилем простым, бесцветным, часто скучным, его опыты очень тусклы. Он даже сам запутывается в плане, если его имеет. Коллеги, не воспринимающие Мерсенна как ученого, всегда поддаются на его дискурсивные провокации.

Через призму деятельности Мерсенна проблема научной революции XVII в. формулируется как вербальная. Новое естествознание формирует и апробирует свой лингвистический аппарат: Галилей дал правила вывода лексических единиц, Декарт — метод построения синтаксических конструкций, а Мерсенн создал и актуализировал пространство артикуляции.

Мерсенн — работник «среднего» уровня. Его эклектизм — свидетельство неразрешимой множественности равносильных теорий, показатель того, что естествознание этого периода — территория свободного конвертирования гипотез, где четкие дисциплинарные демаркации отсутствуют. Процесс вербализации (медиации) охватывает все естествознание. Эклектизм Мерсенна не только показатель, но и проводник и механизм этой экспансии на все области науки.

«Математические начала» Ньютона стали первой стройной грамматикой нового языка, дидактический эффект которой только усиливался латинским языком первого издания. Научный дискурс движется от перформативности XVII в. к дескриптивности XVIII в. Следующим шагом движения станет деятельность Генри Ольденбурга, секретаря Лондонского Королевского общества в 1661—1677 гг. и редактора «Философских записок» в 1665—1677 гг. Анализируя дискурсивные практики науки XVII в., исследователи всегда ставят Мерсенна и Ольденбурга рядом. И Мерсенн, и Ольденбург были центрами научных коммуникаций своего времени. О приватной жизни обоих не осталось свидетельств. Оба осознавали необходимость интеллектуального обмена. У обоих интенсификация переписки связана с научными интересами и секретарской деятельностью в научных обществах. И даже оба они имели «интеллектуальных двойников»: Мерсенн — Декарта, Ольденбург — Бойля.

Но если секретарь «мерсенновской академии» был активно практикующим ученым, то секретарь Королевского общества был только секретарь. Мерсенн никогда не был обвинен в плагиате в эпоху, когда плагиат был повсеместным явлением. Ольденбург стал первым, обвиненным в интеллектуальном шпионаже. Мерсенн создал теорию и практику интеллектуального сотрудничества, Ольденбург — рынок интеллектуальной продукции. Мерсенн адекватен себе в пространстве дискурса, социально он существует только в практике своей переписки. «Нулевая сущность Ольденбурга как приватного человека была условием успешной репрезентации его публичных занятий. The public man is all»[38]. Эффективность дискурсивной практики Мерсенна — в его корреспонденции. Для Ольденбурга его переписка — инфраструктура, обеспечивающая его работу как редактора. Деятельность Мерсенна конституирует научный дискурс, деятельность Ольденбурга его институциализирует. К середине 1660-х гг. научный дискурс уже достаточно артикулирован для перевода в социальный модус коммуникации. Ольденбург встраивает научный дискурс в социальный код.

7.

Обзорный анализ корреспонденции Марена Мерсенна подтвердил возможность ее использования в качестве источника по социальной истории науки XVII в. Более полное применение социометрических и наукометрических методов исследования к корреспонденции Мерсенна и ряду аналогичных источников его времени позволило бы получить результаты, по степени точности намного превосходящие имеющиеся в настоящее время.

Линии социализации науки XVII в., артикуляции ее дискурсивных практик, трансформации концептуальных матриц имеют слишком высокую степень синхронности и взаимозависимости, чтобы просто отнести это на счет общекультурного или общесоциального процесса, но на данный момент нет серьезных оснований проводит между ними четкие каузации.

«Случаи» Мерсенна и Лейбница являются как раз теми «болевыми точками», анализ которых представляется наиболее перспективным.

Приложения

Круг-1

1617—1630 гг. Писем: 186.

«Вес» персонажа или города оценивается по частоте встречаемости его в качестве автора (или получателя) письма и места отправления(назначения). Указывается частота встречаемости, если она больше 5.

Персонажи (всего 70):

Города (всего 46):

Круг 2

1639—1647 гг. Всего 1022 письма.

Персонажи (всего 243):

Города (всего 135):

* Сохранена номинация источника.

** Города, связанные с пребыванием Декарта.

Дисциплины 1

Цифра указывает число человек из круга персонажей, специально занимавшихся данным предметом.

Преподаватели (29)

Основные предметы преподавания:

Основные предметы научных интересов:

Врачи (19)

Священники (35)

Чиновники (65)

Вероисповедания. Конгрегации.

Общее соотношение католики/протестанты примерно 3/1. 123 католика, 45 протестантов, не установлено 144. Конкретнее принадлежность к вероисповеданию или конгрегации указана в 64 случаях.

Социопрофессиональный статус

Всего: 312.

В 92 случаях информация слишком фрагментарна для использования. Установить статус не удалось для 47 человек.

Таблица сравнения интеллектуальных интересов (%)

По вертикали — профессиональные занятия корреспондентов; по горизонтали — их серьезные увлечения.

Например: из общего числа математиков 48% серьезно занимались физикой; из общего числа физиков 75% занимались математикой.

Таблица распределения интеллектуальных интересов

по профессиональному статусу

Условные обозначения: мат — математика, физ — физика, аст — астрономия, муз — музыка, фс — философия, тео — теология, мед — медицина, хим — химия, фил — филология, соц — социальные науки, алх — алхимия и астрология; Ч — чиновники, С — священники, П — преподаватели, В — врачи.