Виталий Задворный

СОЧИНЕНИЯ РИМСКИХ ПОНТИФИКОВ ЭПОХИ ПОЗДНЕЙ АНТИЧНОСТИ И РАННЕГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ

 

Сочинения римских понтификов эпохи поздней античности и раннего Средневековья. М.: Изд-во францисканцев, 2011. 495 с.

К оглавлению (и варианту в пдф).

Глава 2

Римские понтифики и процесс ассимиляции греко-римской культуры в эпоху поздней античности

2.1.дамас I и зарождение латинской

христианской поэзии

НТЕЛЛЕКТУАЛЬНАЯ ЖИЗНЬ РИМСКОЙ КАФЕДРЫ принципиально меняется в IV веке: с окончанием периода гонений на христиан после издания Миланского эдикта 313 г. Римская кафедра с сер. IV в. постепенно превращается в важнейший культурный центр христианского мира. Первым понтификом, чье имя вошло в историю мировой литературы, был Дамас I[1].

Отношение литературной критики XIX — нач. XX века, когда, собственно, и началось изучение раннехристианской поэзии, к творчеству Дамаса I было достаточно суровым. В его поэзии видели в лучшем случае «свидетельство скорее искреннего благочестия, чем большого таланта»[2]. Оценка знаменитого исследователя культуры А. Баумгартнера
на этом фоне выглядела как высшая похвала: «простота, сила и монументальное достоинство этой [Дамаса I] поэзии»[3]. Однако современные исследования, начиная с работы С. Прикоко[4], позволили по-новому взглянуть на стихи понтифика и оценить их художественные достоинства. С. Рокка показал вергилианские мотивы в поэзии Дамаса3. Это направление в изучении стихов понтифика было продолжено исследователем раннехристианской поэзии Ж. Фонтеном[5].

Несмотря на обширные административные обязанности, связанные с управлением Церковью, Дамас I на протяжении всей жизни не только сохранял глубокий интерес к литературе, но и сам писал стихи. Узы дружбы и совместных литературных трудов соединили его с Иеронимом, которого именно он убедил сделать новый перевод на латинский язык Ветхого Завета и исправить перевод Нового Завета, в результате чего появился знаменитый корпус текстов, который составил ядро Вульгаты — латинского текста Священного Писания, официально признанного Католической Церковью. Прекрасно понимая, каким огромным талантом наделен Иероним, понтифик неоднократно писал своему другу, побуждая его не оставлять литературное творчество.

Так как ты задремал и уже долгое время больше читаешь, чем пишешь, то я решил разбудить тебя, направив несколько небольших вопросов; не потому, что ты не должен также и читать — ибо чтением, как хлебом насущным, питается и насыщается слово — но потому, что плодом чтения [слово] становится только тогда, когда пишешь.

ИоптеЫет 1е (Ер. 9: ас1 ЬПегопутит)

Что касается переписки Иеронима и Дамаса, то П. Нотен на основании проведенного им лексического и стилистического анализа поставил под сомнение подлинность послания Дамаса Соггшеп/ет /е и ответа на него Иеронима[6], считая, что они были написаны самим Иеронимом и присланы им в Рим три года спустя после смерти Дамаса вместе с переводом Се 5ртШ Бапс1о (О Святом Духе) Дидима

Слепца[7]. Однако многие исследователи, в том числе Ж. Фонтен, не согласились с его доводами, приведя убедительные аргументы в поддержку подлинности этих посланий[8].

Литературное творчество Дамаса вытекало из его интереса к христианским древностям, а также к жизнеописаниям римских мучеников, пострадавших во время гонений на христиан. Он написал большое число элогий (elogia), представляющих собой древнеримский жанр эпитафий на надгробных плитах. По меткому выражению Ж. Фонтена, «Дамас христианизировал литературный жанр античных элогий»[9]. Продолжая традицию древнеримских фамильных стихотворных эпитафий (carmina epigraphica funeralia) и посвятив стихотворения своим родным (матери Лукреции и сестре Ирине), Дамас в то же время выступает новатором, переходя от фамильного прославления к «мартириальному», т. е. к прославлению мучеников. Как свидетельствует Иероним, Дамас «...имел от природы способность к изящному стихосложению и издал много кратких стихотворений, написанных в героическом [стихотворном] размере [грсошр цетрср]» (De viris illustribus, ЮЗ)[10].

Критическое издание текстов эпитафий Дамаса, снабженное комментариями и исследованием, а также фотографиями плит, было подготовлено А. Ферруа[11]. Несколько новых фрагментов эпитафий (Ипполита из Порто, сыновей св. Фелицитаты, свв. Петра и Марцеллина) было открыто Д. Маццолени[12].

Дамас был не только поэтом, но и первым реставратором древнейших христианских архитектурных памятников — римских катакомб. Проведя реставрационные работы в катакомбах, он установил около почитаемых могил мраморные плиты весьма больших размеров (длиной от 2 до 3 м и высотой 1 м), на которых были выгравированы сочиненные понтификом стихотворные эпитафии. Большинство надписей выполнено замечательным римским каллиграфом, другом Дамаса, Фурием Дионисием Филокалом ,4. Об этом свидетельствуют две сохранившиеся надписи, выгравированные с двух сторон на одной из плит: Furius Dionysius Filocalus scripsit (Написал Фурий Дионисий Филокал ) и Damasi Papan cultor et amator (Почитатель и друг Папы Дамаса).

Большая часть плит со стихами Дамаса пропала, в основном во время готского вторжения под предводительством королей Витигиса (537—538 гг.) и Тотилы (545—546 гг.), а также во время лангобар- дского нашествия короля Айстульфа (755 г.). В настоящее время корпус поэтических произведений Дамаса насчитывает 60 произведений. 30 эпитафий посвящены мученикам, в том числе папам Сиксту II, Ев- севию, Корнелию и Марцеллу. Что касается Марка, то прежняя атрибуция эпитафии Папе Марку подвергнута сомнению современной критикой [13]. Шесть эпитафий посвящены разным лицам, в том числе матери Дамаса Лукреции, сестре Ирине, а также самому себе. Пять эпиграмм написаны в память о проведенных им строительных и реставрационных работах. Четыре стихотворения составляют краткие эпитафии мученикам. Два стихотворения посвящены библейским персонажам — царю Давиду и апостолу Павлу. Что касается еще 13 сохранившихся фрагментов, то определить, кому они были посвящены, не представляется возможным.

Стихи, сохранившиеся на оригинальных плитах, составляют только около 20%. Все они происходят с кладбища св. Каликста — это эпитафии Корнелию, Евтихию, Януарию, Фелициссиму и Агапиту, Агнессе, Проекту. Часть стихов сохранилась на мраморных плитах VIII—IX вв., выполненных во время понтификатов Павла I и Пасхалия I, когда с целью сохранности реликвии из загородных кладбищ переносились в городские храмы и, соответственно, изготовлялись копии эпитафий. Наконец, часть стихов сохранилась лишь в манускриптах VIII—XII вв. Они были переписаны паломниками, которые составляли сборники воспоминаний об их римских паломничествах, т. н. Syllogae. Наиболее важное значение имеют Лоршские (Laureschamenses) силлоги (монастыря св. Петра, ок. Майнца) IX—X вв., Турские (Turonenses) XII в., Верден- ские ( Virodunenses) VII—IX вв. [14]

Прежде чем установить мемориальные доски, Дамас занялся восстановлением частично уже разрушившихся катакомб. Свои реставра-

l-IUSANCl (>sn\ 1>\ Mfti ( VLISSfPAH-r-N'l'I-S j

vM!vc;vr.m s<. v\ i vviA,iJACO>«icnfci,vi^^ae'

"r RIс-isaniMJ\ M 1,11 oliqVISS L PAи

TON r F' rtiVf 1ЧСЛ l С ¦ Л S S I M IN A%B^'JBlf IM жш

VlirRECViyi f I.AM M I S \ СМ V tSSEfNOIIlI'f

\ IR1 K'1 N M I NSV M f Л !i v | s S \rJP 1* R A S s-iir : .

I

N V ОД QVf P li О i \ s\M( ?UNiAH'KBjK-IEiiifenAl M DOMINI T t MPLV.M I Л С () V.N Г R АЭДР A MIT l .1 SA X С IVMDECV S? V ТПАМ Л Sir RTC IJBsFAVILA SPRECOJ^NCJ^

Элогия Папы Дамаса I в честь мученицы Агнессы. IV в. Базилика Св. Агнессы, Рим

ционные работы понтифик описал в стихотворении Cingebant lattices montem:

Cingebant lattices montem, teneroque meatu Corpora multorum, cineres atque ossa rigabant. Non tollit hoc Damasus, communi lege sepultos Post requiem tristes iterum persolvere poenas. Protinus aggressus magnum superare laborem, Aggeris immensi dejecit culmina montis. Intima sollicite scrutatus viscera terrae, Siccavit totum quidquid madefecerat humor; Invenit fontem, praebet, qui dona salutis Haec curavit Mercurius levita fidelis.

Воды, стекая с холма, проникали в сырые могилы, Бренных костей нарушая покой, размывая гробницы. Сердце Дамаса тогда не смогло выносить испытаний, Выпавших снова для тех, кто ушел из подлунного мира. Труд был предпринят тогда: высоко над землею поднялся Холм и прорыты глубокие стоки, собравшие влагу. Высохла почва вокруг, упокоив святые останки. Новый подземный ручей, источник, бьющий фонтаном, Брызнул из мрака на свет, принося исцеленье болезням. Ход же работ направлял благочестный диакон Меркурий.

(Здесь и далее перевод В. Задворного)

Описанию захоронений посвящено другое стихотворение Дамаса — Hic соngesta, в котором подчеркивается, что Рим — это интернациональный центр христианского мира, в котором почитаются не только римские святые, но и святые других стран. Эта традиция, изначально присущая Римскому Престолу, спустя полтора века проявилась и в архитектуре, когда Феликс IV воздвиг храм в честь врачей-арабов Косьмы и Дамиана, погибших во время гонений на христиан при императоре Диоклетиане.

Hic congesta jacet, quaeris si, turba piorum Corpora sanctorum retinent veneranda sepulcra: Sublimes animas rapuit sibi Regia Coeli. Hic comites Xysti portant qui ex hoste trophaea; Hic numerus procerum, servat qui altaria Christi; Hic positus, longa vixit qui in pace sacerdos; Hic confessores sancti, quos Graecia misit; Hic juvenes puerique, senes castique nepotes, Quis mage virgineum placuit retinere pudorem. Hic, fateor, Damasus volui mea condere membra, Sed cineres timui sanctos vexare piorum.

Здесь, если спросишь, лежат многочисленных верных останки. Кости святые давно упокоены в мире в гробницах, Сонмы блаженные душ вознесло к себе горнее Царство. Вот сотоварищи Сикста в убранстве победных трофеев, Вот погребенье мужей, предстоявших святому престолу, Здесь похоронен Священник, проживший дни долгие в мире, Этих святых исповедников Греция Риму прислала, Далее юноши, дети и старцы близ собственных внуков, Больше всего на земле непорочность святую хранивших. Здесь, признаюсь, и Дамас бы мечтал положить свои кости, Но побоялся покой погребений священных встревожить.

К этому стихотворению тематически примыкает и поэтическая эпитафия, которую Дамас сочинил для себя:

Qui gradiens pelagi fluctus compressit amaros, Vivere qui praestet morientia semina terrae, Solvere qui potuit Lazaro sua vincula, mortis Post tenebras, fratrem post tertia lumina solis Ad superos iterum Mariae donare sorori, Post cineres Damasum faciet quia surgere credo.

Тот, Кто на волны вступил горько-соленого моря, Кто стал подобен весной в земле умирающим зернам, Кто разорвал пелены всепоглощающей смерти, Кто воскресил для сестер их брата, лежащего в гробе, Как миновало три дня после отхода из жизни, Верую, что воскресит из праха Он и Дамаса.

Важным археологическим свидетельством является плита со стихотворением Hic habitasse, посвященным существовавшему некоторое время захоронению останков апостолов Петра и Павла в катакомбах св. Себастиана на Аппиевой дороге.

Hic habitasse prius sanctos cognoscere debes Nomina quisque Petri pariter Paulique requiris Discipulos Oriens misit, quod sponte fatemur, Sanguinis obtineri tum Christumque per astra secuti

Aeterios petiere sinus regnaque piorum

Roma suos potius meruit defendere cives.

Haec Damasus vestras referat, nova sidera, laudes.

Должен теперь ты узнать, что здесь жили святые. Их имена известны — апостолы Пётр и Павел. Их Восток нам прислал, мы приняли с теплой любовью. Кровью своей за Христом последовать право Они заслужили, в обители звездные неба, Рим удостоив свои хранить святые останки. О новые звезды, Дамас вам возносит хваленья.

Дамас I, как и другие христианские поэты IV в., Оптациан Порфи- рий[15] и Ювенк[16], находился под сильным влиянием римской формалистической поэзии предыдущего столетия, что особенно проявилось в стихотворении De cognomentis Salvatoris (Об именах Спасителя):

Spes, Vita, Salus, Ratio, Sapientia, Lumen,

Judex, Porta, Gigas, Rex, Gemma, Propheta, Sacerdos,

Messias, Sabaoth, Rabbi, Sponsus, Mediator,

Virga, Columna, Manus, Petra, Filius, Emmanuelque,

Vinea, Pastor, Ovis, Pax, Radix, Vitis, Oliva,

Fons, Paries, Agnus, Vitulus, Leo, Propilator,

Verbum, Homo, Rete, Lapis, Domus, Omnia, Christus Jesus.

Жизнь, Искупление, Разум, Источник, Премудрость, Царь, Вседержитель, Священник, Мессия, Посредник, Равви, Гигант, Саваоф, Основание, Корень, Пастырь, Закон, Проповедник, Жемчужина, Невод, Камень, Надежда, Стена, Просвещение, Слово, Агнец, Колонна, Рука, Виноградарь, Маслина, Сын, Человек, Эммануил, Христос, Избавитель.

Это формалистическое направление получило большое распространение в VI—VII вв., особенно в поэзии Венанция Фортуната[17], писавшего фигурные стихи, например, в виде креста. Таким стихам подражали поэты Каролингского возрождения, эти формалистические опыты в конце XIX в. стали созвучными символистам, а в XX в. их воспринял Гийом Аполлинер.

Однако все же главной задачей стихов Дамаса было увековечение подвигов воинов Христа, а также фиксирование определенного агиографического канона. Дамас в торжественном стиле прославляет победу описываемых им героев над страданиями и смертью. Страху перед смертью, а также и эпикурейскому безразличию, выраженному сентенцией non fui, fui, поп sum, non curo (меня не было, я был, меня больше нет, это меня не заботит), он противопоставляет христианскую надежду на вечную жизнь, как это видно на примерю элогии св. Тибурцию:

Tempore quo gladius secuit pia viscera Matris, Egregius martyr, contempto principe mundi, Aetheris alta petiit, Christo comitante beatus. Hic tibi sanctus honor semper laudesque manebunt. Care Deo, ut foveas Damasum, precor, alme Tiburti.

Время настало тогда, и священное Матери Сердце

Меч занесенный пронзил. И тогда страстотерпец преславный,

Душу свою погубив и презрев повелителя мира,

Спас ее. Ныне в раю пребывая в немеркнущей славе,

Ты помолись обо мне, о Дамасе, блаженный Тибурций.

Элогии Дамаса продолжали в области литературы его религиозно- политическую концепцию, направленную на прославление Римской Церкви и утверждения примата Рима. Чтобы подчеркнуть величие и мужество поступков описываемых им героев, он преднамеренно выбирает героический гекзаметр Вергилия. Подчас даже он не только подражает Вергилию, но почти копирует его строки, как в стихотворении Versus adfratrem corripiendum (Стихи к похищенному [смертью] брату):

Tytire, tu fido recumbans sub tegmine Christi Divinos apices sacro modulatus in ore.

Титир, я верю, что ты, лежа под сенью Христовой, Гимнов божественных строй воспеваешь святыми устами.

Как видно, первая строка Дамаса почти полностью повторяет первую строку из I эклоги Буколик Вергилия.

О Tityre, tu patulae recumbans sub tegmine fagi, Sylvestram ennui Musam meditaris avena;

Титир, ты, лежа в тени широковетвистого бука, Изобретаешь напев лесной на тонкой свирели...

(перевод С. Шервинского)

А заключительная строка из стихотворения Hic habitasse, посвященного Петру и Павлу:

Наес Damasus vestras refert, nova sidera, laudes,

является совершенно очевидной аллюзией строки из I книги Георгик Вергилия:

Anne novam tardis sidus te mensibus addas?

Новой примкнешь ли звездой к медлительным месяцам лета?

Георгики I, 32 (перевод С. Шервинского)

Это обожествление прославленного смертного, превращающегося в звезду или созвездие, по-гречески называемое Kaiaaicpia|ioc, было характерной чертой греко-римской религии.

Дамас часто пишет о небе[18], используя выражение aether altus («высокое небо»), что совершенно очевидно является вергилианским заимствованием: aethere missus ab alto (Энеида 4, 574), и особенно aethere in alto (Георгики 4, 78). Говоря о Петре и Павле, Дамас пишет: Christumque per astra secuti, о Фелициссиме и Агапите: rectoris sancti meritum secuti. Это напоминает строку из Энеиды: nos te Dardania incensa tuaque arma secuti (Мы пошли за тобой из сожженного края дарданцев) (Энеида 3, 156).

Дамас часто использует в разных стихотворениях излюбленные эпитеты, а подчас повторяет и целые строки. Так, найденный им очень сильный образ Матери [Церкви], грудь которой пронзает меч в во время гонений на христиан, поражает своей простотой и натурализмом и в то же время внушает некий мистический ужас. Этой строкой, Tempore quo gladius secuit pia viscera Matris, начинаются элогии в честь Стефана, Ти- бурция и Сатурнина. При этом небезынтересно отметить, что этот образ также имеет совершенно явные ассоциации со строками Вергилия: Tempore quo primum Phrygia formabat in Ida... (Энеида 9, 80 и след.)

В те времена, когда флот свой Эней на Иде Фригийской

Строил, готовясь отплыть в морские безвестные дали,

К сыну — преданье гласит — богов Берекинфская Матерь...

(перевод С. Шервинского)

При этом возникает неожиданная аналогия между Великой Матерью (Кибелой) и Матерью Церковью, что особенно интересно отметить в связи с возрождением в Риме во время Дамаса культа Кибелы. Ж. Фонтен справедливо указывает в этой связи на открытые археологами на Ватиканском холме алтари Кибелы, т. н. Phrygianum, относящиеся к этому времени[19].

Для глорификации своих героев Дамас часто использует возвышенные эпитеты, такие как martyres egregii (славные мученики). Их победу он описывает как Christi triumphus (триумф Христа), а сами герои у него получают Christi coronas (венцы Христа), praemia caelestia (небесные награды), praemia vitae (награды жизни). Используя римскую символику, Дамас награждает своих героев победными трофеями, а совершенные ими подвиги сопоставляются с триумфом. Так, в своих стихотворениях он девять раз использовал слово «триумф» и пять раз «трофей». Как удачно подмечено Ж. Фонтеном, творчество Дамаса лежало в русле т.н. церковного триумфализма, столь характерного для эпохи Феодосия I. Победа, трофей, триумф и вообще вся военная символика Дамаса созвучна стилистическим элементам изобразительного искусства эпохи Феодосия I. Наоборот, по отношению к преследователям своих героев он использует обличительные выражения: carnifex (палач), crudelia iussa tyranni (жестокие приказы тирана), feritas tyranni (зверство тирана). Дамас также использует древнеримское понятие ciuis Romanus (римский гражданин), но придает ему новый смысл: те, кто претерпел мученичество в Риме, становятся римскими гражданами[20]. Вообще, следование древнеримским художественным образцам позволяет говорить об подчеркнутом аристократизме поэзии Дамаса, на что указал уже Ш. Пьетри[21].

В то же время некоторые стихотворения Дамаса очень лиричны, как, например, эпитафии, посвященные самому себе и, особенно, его сестре Ирине:

Sed dolui, fateor, consortiam perdere vitae.

Я безутешно скорбел, признаюсь, потеряв свою спутницу жизни.

Стилистика эпитафий Дамаса лежит в русле жанра древнеримской эпитафии. Очень часто он использует характерный для этого жанра прием обращения к читателю от первого лица: si quaeris (если спрашиваешь), nomina ... requiris (имена ... ищешь), cognoscere debes (ты должен знать). Своими строительными и поэтическими трудами Дамас стремился воздвигнуть памятник себе, как рукотворный, так и нерукотворный, как это видно из стихотворения Haec Pater:

Наес Pater, exceptor, lector, levita, sacerdos

Creverat hinc meritis, quoniam melioribus actis:

Hinc mihi provecto Christus cui summa potestas Sedis Apostolicae voluit concedere honorem. Archibus fateor volui nova codere tecta, Addere praeterea dextra laevaque columnas, Quae Damasi teneat proprium per saecula nomen.

Был сей Отец и чтец, и священник, и диакон, Возрос он заслугами здесь и прославил себя он делами. Здесь же Христос, обладающий властью верховной, Избрал и призвал меня к Святому Престолу служенью. Тогда, признаюсь, повелел я устроить новую крышу И возвести колонны с обеих сторон, правой и левой, Они сохранят в веках мое имя, Дамаса.

Стихи Дамаса пользовались большой популярностью в эпоху поздней античности, им подражают эпитафии на кладбище Панфила на Сала- рийской дороге. Как показал Ж. Фонтен, не вызывает сомнения, что известная поэма Пруденция[22] Peristephanon (Книга венцов), половина которой посвящена римским мученикам, имела свой primum movens в стихотворениях Дамаса[23]. Его образцам следуют Арнобий Младший и Венанций Фортунат. Его используют даже в агиографической литературе, например, Акты Тарцисия и Сикста, атакже Мучение свв. Мар- целлина и Петра. Краткие и хорошо запоминающиеся стихотворения Дамаса сыграли огромную роль как в формировании христианской поэзии, так и в распространении культа римских святых, а следовательно, и в прославлении Рима. Более того, поэзия Дамаса имела и политический резонанс: она содержала в себе позднеантичную идею sublimado imperii, которая, в свою очередь, стала провозвестницей средневековой translatio imperii.

Латинская христианская поэзия началась в 1-й половине IV в. стихами «поэтов-пионеров» Константиновской эпохи Лактанция[24], Ювенка и Оптациана Порфирия — а в творчестве первого поэта эпохи Феодосия I, Дамаса, стала связующим и переходным звеном к богатству и сложности поэтических жанров следующего века. И если уже к концу IV века христианская поэзия достигает подлинного расцвета в стихах одного из самых талантливых поэтов поздней античности — Авсония[25], то следующий век по праву можно назвать веком латинской христианской поэзии, о чем свидетельствует хотя бы только перечисление имен поэтов V века: Седулий[26], Проспер Аквитанский, Драконтий[27], Сидоний Аполлинарий[28], Авит Виеннский[29], Аврелий Пруденций, Павлин Ноланский[30], Меробауд[31], Павлин Петрокориценский[32], Секундин[33], Рустик Гельпи- дий[34] и др.

Но ситуация меняется уже в VI веке: поэзия практически исчезает с крушением Римской империи. Вторжение варваров и разрушение цивилизации вообще не благоприятствуют процветанию наук и искусств, но поэзия к этому воцарению варварства оказалась наиболее чувствительной. В Риме последним поэтом подходившей к концу эпохи был современник Папы Вигилия, субдиакон Аратор[35], в Италии — Венанций Фортунат, эмигрировавший во Франкское королевство Меровингов[36], которое пыталось (хотя и безуспешно) вплоть до прихода к власти новой династии и восшествия на трон Карла Великого начать возрождение поверженной цивилизации.

На Западе формирование христианской культуры, начавшееся с ассимиляции образцов древнеримского изобразительного искусства и архитектуры в начале IV века, в середине века продолжилось ассимиляцией древнеримской поэзии. Так же, как в изобразительном искусстве и архитектуре, в поэзии доминировали прежние античные формы, однако в этих формах поэты, как и художники и архитекторы, стремились формулировать идеи новой мировоззренческой парадигмы. Что же касается поэтического творчества собственно Римских понтификов, то Дамас I не имел последователей. Хотя в дальнейшем среди Римских понтификов были и замечательные стилисты и проповедники, как Лев I, а также писатели и экзегеты, как Григорий I, но Дамаса I отделяет период более чем в 1000 лет от того времени, когда 19 августа 1548 г. на Римскую кафедру вновь взошел Папа-поэт — Пий II, Энеа Сильвио Пикколомини[37].

2.2. Первые папские декреталии и начало формирования западного канонического права

2.2.1. Право каноническое и право римское: этапы развития взаимоотношений

В историко-правовой литературе, посвященной исследованию общего права (jus commune), стало общим местом перечисление трех основных компонентов, легших в основу этого правового порядка, возникшего в Европе на рубеже XII—XIII веков. В качестве этих компонентов обычно называются римское право кодификации Юстиниана, каноническое право Римской Церкви и, в меньшей степени, феодальное право Ломбардии[38]. Однако было бы некорректно утверждать, что каноническое право вступило в контакт с римским лишь в стенах Бо- лонской школы в XII веке. Взаимодействие этих двух правовых систем представляло собой долгий и сложный процесс, начавшийся, по самой скромной оценке, в IV веке, после признания христианства императором Константином I[39].

Не претендуя на полный анализ этого процесса, можно выделить три его основных этапа, характеризующиеся разными стилями взаимоотношений римского и канонического права. Первый этап, охватывающий период с IV по VI век, можно условно обозначить как «Каноническое право в римском»; второй этап, начало которому было положено так называемым Гелазианским возрождением[40] конца V — начала VI века, длился до начала IX века и может быть назван «Каноническое право и римское право»; наконец, третий этап с IX по XII век можно охарактеризовать как «Римское право в каноническом». На первом этапе во взаимоотношениях этих двух правовых систем ведущую роль играло римское право, на втором они были примерно равноправны, а на третьем этапе своим выживанием римское право было во многом обязано имеено праву каноническому[41]. Однако приведенная периодизация носит достаточно условный характер, как и характеристики отдельных этапов: взаимодействие двух или более правовых систем, вне зависимости от уровня их док- тринального развития, всегда имеет реципрокный, диффузный характер, поскольку право по своей природе является открытым и постоянно

44

развивающимся организмом .

Правотворческая деятельность Римских понтификов характеризовалась активным заимствованием понятийного аппарата римского права и копированием в ряде случаев его жанровой системы. Эта деятельность, осознанная и целенаправленная, имела двоякие последствия для истории европейского права в целом. С одной стороны, каноническое право приобретало черты римского, что способствовало его лучшему распространению и адаптации в европейской культуре. С другой же стороны, рецепция римского права продлила жизнь не только многим его правовым формам и концептам, но и самому римскому праву, так как оно воспринималось Римскими понтификами как основа любого правового порядка. Так, в послании Папы Иоанна VIII, которое впоследствии вошло в Декрет Грациана, подчеркивается, что «... почитаемые римские законы [т. е. римское право] по Божественному промыслу провозглашены императорами...»^. Среди последствий меньшего масштаба необходимо упомянуть появление жанровой системы раннего канонического права, на которое оказало самое непосредственное влияние право римское. В IV—V веках складываются два основных жанра правотворчества Католической Церкви, давших впоследствии материал для многочисленных сводов канонического права — каноны соборов и папские декре- тальные послания.

2.2.2. Декреталии: вопросы происхождения и жанровые особенности

Под термином «декреталия» (epistola decretalis, litteradecretalis) понимается послание Папы Римского, адресованное отдельному лицу или всей Церкви и содержащее предписания по вопросам церковной дисциплины. Анализ терминологии, характерной для этих текстов, неизбежно приводит к выводу о тесной терминологической связи декреталий с ответами

императоров (рескриптами и декретами), исходившими из император-

46

скои канцелярии .

Вопрос о том, кто из понтификов издал первую декреталию, долгое время считался дискуссионным. Некоторые исследователи, опираясь на анализ декреталий, включенных в один из наиболее крупных канонических сводов раннего Средневековья — Hispana, называемый также иногда Isidoriana, утверждали, что автором первой декреталии был Папа Дамас I47. Однако более убедительной выглядит другая точка зрения, представленная рядом исследователей, среди которых прежде всего необходимо назвать Э. Зеккеля48, согласно позиции которого первой дек- реталией следует считать послание Directa ad decessorem Папы Сири- ция[42]. Эта точка зрения подтверждается двумя доводами. Во-первых, послания, подписанные именем Дамаса I, которые носят характер дек- ретальных, являются апокрифическими. В качестве примера можно привести послание De chorepiscopis50, признанное апокрифическим еще братьями П. и Дж. Баллерини[43], затем Минем[44] и наконец упоминавшимся ранее Э. Зеккелем. И наоборот, подлинные послания понтифика совершенно очевидно не имеют характера декреталий. Во-вторых, весьма показательным является тот факт, что ни одно из посланий Дамаса I не вошло в ранние коллекции папских декреталий, впервые они появились лишь в Псевдоисидоровых декреталиях, вместе с апокрифическими посланиями других понтификов, предшествовавших Дамасу I.

Жанровые особенности декреталий прекрасно видны на примере названного выше послания Папы Сириция Directa ad decessorem. Послание было направлено епископу Гимерию Тарраконскому53 и датировано 10 февраля 385 года. Оно содержит ответы на вопросы, поставленные в письме еп. Гимерия (которое не сохранилось), направленном Папе Да- масу I, когда тот уже находился на смертном одре. Структурно послание состоит из 15 глав, по числу вопросов, заданных Гимерием, и из обращения к нему, играющего также роль заключения. Характерно, что начинается послание с утверждения статуса Римского понтифика как преемника апостола Петра, на котором лежит ответственность за Вселенскую Церковь:

Мы несем груз всех обремененных, более того, его несет в нас апостол Пётр, который нам, наследникам его, во всем, как мы твердо верим, помогает и о нас заботится.

Directa ad decessorem (Ер. 1: ad Himerium Tarraconensem), 1

В первой главе Сириций утверждает сформировавшуюся еще до понтификата Стефана I (когда она стала предметом острой дискуссии между Римом и Карфагеном) традиционную римскую практику в вопросе принятия еретиков в Церковь: ариан и новациан следует не перекрещивать, но принимать посредством возложения рук епископом.

[...] на первой странице своего письма ты сообщаешь, что многие из тех, кто принял крещение от нечестивых ариан, устремились к католической вере, и некоторые из наших братьев решили их заново крестить. А этого делать не полагается, ибо апостол запрещает так поступать (Еф. 4, 5) и канонам это противоречит. [...] Мы к общине католиков присоединяем их [ариан], как и новациан и прочих еретиков, только через призывание Святого Духа в Его семи дарах и через возложение руки епископом.

Ibidem, 2

Вторая глава касается вопроса времени совершения крещения: Сириций говорит о том, что взрослых следует крестить только на Пасху и Пятидесятницу, за исключением случаев крайней необходимости.

[...] младенцам, которые не могут говорить, или тем, кто находится в болезни и нуждается в водах крещения, мы желаем как можно быстрее его преподать, чтобы это не привело к погибели наших душ. Ибо, отказав желающим [припасть к] спасительному источнику, мы станем причиной того, что человек, уходя из мира сего, потеряет и жизнь, и Царство Небесное. Поэтому, если кто попал в опасность кораблекрушения, или нашествия врагов, или в осаду, или впал в тяжелую неизлечимую болезнь и попросил себе единой помощи веры, то в тот же момент, в который просит, должен получить просимую им награду возрождения [т. е. крещение].

Ibidem, 3

В третьей главе сформулировано отношение к отступникам от христианства, которые перешли в язычество: обратно принять их в Церковь можно после длительного покаяния, и перед смертью. Главы IV-V посвящены матримониальным вопросам, остальные — вопросам канонической дисциплины духовенства. В том числе Сириций настаивает на целибате священников и диаконов, полемизируя с теми, кто, ссылаясь на авторитет Ветхого Завета, защищает институт женатого духовенства (глава IX). Понтифик утверждает, что монахов можно рукополагать в священный сан. Разрешение этого спорного в то время вопроса было очень актуально, так как считалось, что монахи, в отличие от священников, должны вести исключительно созерцательную жизнь (глава

XIII).

Послание заканчивается обращением к Гимерию, в котором понтифик призывает его оповестить других епископов об изложенных в послании нормах, чтобы они руководствовались ими в разрешении сходных вопросов.

Таким образом, возлюбленный брат, мы объяснили, как мне кажется, все, что было предметом разбирательства по каждому отдельному случаю, о которых ты спрашивал [...] Римскую Церковь, являющуюся главой тела, к которому ты принадлежишь. Теперь мы побуждаем тебя, брат мой, следить, чтобы каноны соблюдались и установленные декреталии не нарушались. С написанным же нами в связи с поставленными вопросами ознакомь всех наших соепископов, и не только тех, кто находится в твоем диоцезе, но и всех епископов, Карфагенских и Беотийских, Лузитанских и Галльских, а также тех, кто находится в граничащих с твоей провинциях, получивших от нас правильное организационное устройство, и направь им декреталии с твоим сопроводительным письмом.

Ibidem XV, 20

Составленное сжато и кратко, послание представляет собой как бы компендиум по каноническому праву. Оно стало первым посланием, вошедшим в состав средневековых сборников канонического права, и, таким образом, первой декреталией.

Следует отметить, что и в других посланиях Сириция, которые не имеют столь очевидно выраженного декретального характера, так же декларируется утверждение об особом статусе Римской кафедры. Так, например, в послании Cogitantibus nobis (Ер. 6: ad diversos episcopos) он вновь подчеркивает, что на Римском Понтифике лежит обязанность заботы обо всех Церквях (omnium ecclesiarum cura).

Нам, размышляющим о страхе Божьего суда, возлюбленные братья, и о том, что каждый из нас после [окончания] этой жизни должен будет принять воздаяние [в зависимости] от совершенного им, не подобает молчать о том, что может послужить предметом ссоры, но [напротив] необходимость велит нам говорить по слову пророка: Возвысь, яко труба, глас твой (Ис 58,1). И я, тот, на ком лежит забота о всех Церквях, если проявлю невнимание, услышу от Господа слова: Вы отвергли заповедь Божью, чтобы заменить ее преданиями вашими (Мк 7, 9). А отвержение заповеди

 

Божьей что иное есть, как не услаждаться все более свободно установлением новых вещей на основании частного суждения и человеческого совета?

Cogilanlibus nobis (Ер. 6: ad diversos episcopos), 1

Аналогичную структуру имели и последующие декретальные послания, издававшиеся преемниками Сириция. Особенно ярко это видно при анализе творчества Папы Иннокентия I, в эпистолярном наследии которого декреталии занимают заметное место — им было написано более 20 декретальных посланий, адресованных Эвгубинскому епископу Де- центию, Нуцерианскому епископу Феликсу, Тулузскому епископу Эк- зуперию, Руфу и другим епископам Иллирика, Тибуртинскому епископу Флорентину и др.

В качестве примера можно рассмотреть послание Consulenti tibi, адресованное епископу Тулузскому Экзуперию и датированное 20 февраля 405 г. В нем Иннокентий I отвечает епископу на ряд заданных им вопросов, касающихся прежде всего дисциплины клира и целибата священников и диаконов. Следует отметить, что Иннокентий I в этом послании уже ссылается на рассмотренное выше послание Папы Сириция, создавая тем самым правовую традицию.

В ответ на твой вопрос [...] я предложил, как следует поступать с теми, кто, пребывая в диаконском или пресвитерском служении, не соблюдает

воздержания, о чем свидетельствуют рождающиеся у них дети. Об этом есть установление Божественных законов и ясные постановления блаженной памяти епископа Сириция, что не пребывающие в воздержании, находящиеся в такого рода служениях, лишаются всяких церковных почестей и не допускаются [впредь] к таковому служению, которое должно совершаться только теми, кто пребывает в воздержании.

Consulenti tibi (Ер. 6: ad Exsuperium Tolosanum episcopum), 1—2

Отдельно стоит отметить последнюю главу послания Иннокентия I Consulenti tibi, в которой тот говорит о каноне Священного Писания и признает каноническими оба послания св. Петра.

Какие книги принимают в каноне Священного Писания, показывает приложенный краткий список]. Это то, что ты хотел услышать от меня. Пять книг Моисея, то есть, Бытие, Исход, Аевит, Числа, Второзаконие, также книга Иисуса Навина и Судей, четыре книги Царств, Руфь, шестнадцать книг Пророков, пять книг Соломона, Псалтирь. Также исторические [книги]: одна книга Иова, одна книга Эсфирь, одна книга Юдифь, две книги Маккавеев, две книги Эзры, две книги Паралипоменон. Затем книги Нового Завета: четыре книги Евангелий, четырнадцать посланий апостола Павла, три послания Иоанна, два послания Петра, послание Иуды, послание Иакова, Деяния апостолов, Апокалипсис Иоанна. Прочие же [книги], которые под именем Матфия или Иакова Младшего, и под именем Петра, и Иоанна, которые написаны неким Левцием, или под именем Андрея, написанные Нексохаридом и Леонидом философами, и под именем Фомы, а также, если есть, и другие, не только не должны быть приняты, но должны быть осуждены. Дано в десятый день мартовских календ, в правление консулов Стилихона и Антемия.

Ibidem, 7

В другом декретальном послании, Etsi tibi (404 г.), адресованном епископу Руанскому Виктрицию[45], Иннокентий I говорит об обращении в Рим для разрешения спорных дисциплинарных вопросов как о давно устоявшейся практике:

Если же откроются важные дела, то после епископского суда их следует передавать Апостольскому Престолу, как постановил об этом собор и предписывает святой обычай.

Etsi tibi (Ер. 2: ad Victricium episcopum Rothomagensem), 6

Основанием особого положения Римской Церкви является то, что Иисус Христос доверил апостолу Петру не только апостольство (apostolatus), но и епископат (episcopatus).

Итак, начнем с помощью святого апостола Петра, от которого берет свое начало и апостолат, и епископат во Христе [... ]

Ibidem, 2

В этом послании, представляющем собой ответ на просьбу Виктри- ция узнать о нормах и канонах Римской Церкви, понтифик излагает установления относительно полномочий митрополитов в вопросе посвящения епископов: без согласия митрополита епископов посвящать нельзя.

Внимание к юридическим вопросам жизни Церкви очень характерно для всего эпистолярного наследия Иннокентия I, и это станет отличительной чертой посланий последующих понтификов, воспитанных на римском праве. Так, в послании Ех 1Шет (404 или 405 г.) в Константинополь по поводу смещения с Константинопольской кафедры Иоанна Златоуста Иннокентий I подчеркивает нарушение процессуального права.

Брат и соепископ наш Иоанн, ваш епископ, первый несправедливо испытал это, не будучи даже выслушан. Никакое обвинение не предъявляется, и [обвиняемый] не выслушивается. И что это за погибельный собор? Чтобы не было и не представлялось никакой даже видимости суда, на место живых епископов поставляются другие [...]

Ех 1Шеш (Ер. 7: ас1 с1егит е1 рори1ит Сопз1ап1:торо1цапит), 2

Таким образом, можно отметить, что декретальное послание представляло собой текст, традиционно разделенный на главы, сгруппированные по тематическому принципу. Основными объектами интереса ранних декретальных предписаний оставались вопросы целибата духовенства и, более широко, вопросы дисциплины клира, проблемы регламентации жизни монахов и вопросы по большей части идеологического характера, связанные с положением Римского понтифика среди прочих епископов и с формированием канона Священного Писания. Однако уже в ранних декреталиях видно нарождающееся стремление Церкви к регламентации брачно-семейных отношений, выросшее потом в отдельную отрасль канонического права.

2.2.3. Ранние своды декреталий

Как говорилось ранее, декреталии вместе с постановлениями соборов (канонами) стали основными источниками канонического права Католической Церкви в раннее Средневековье. Уже начиная с V века их стали объединять в своды (collectiones сапопит; collectiones decretallum), иногда цитировавшиеся как книги (libri). Основным принципом построения подобных сводов вплоть до IX века оставался хронологический, затем сменившийся систематическим.

Самые ранние своды декреталий, известные нам, носят названия Canones urbicani и Epistolae decretales. Canones urbicani были составлены в Галлии, по всей видимости, в понтификат Сикста III", Epistolae decretales появились в Риме несколькими годами позднее[46]. Состав декреталий, входивших в эти своды, стал предметом дискуссии, развернутой в историографии канонического права начала XX века. Ряд исследователей утверждал, что оба свода включали в себя по восемь декреталий, а именно: одно послание Сириция, четыре Иннокентия I, одно Зосима и два — Целестина I[47]. Другие исследователи, и прежде всего К. Сильва Тарука, утверждали, что Cartones urbicani состояли из пяти декреталий (три Иннокентия I, одна Зосима и одна Целестина I), a Epistolae decretales включали в себя шесть посланий (четыре Иннокентия I, одна Зосима и одна Целестина I)[48].

Подлинный расцвет правотворчества римских понтификов пришелся на понтификаты пап Гелазия I, Анастасия II, Симмаха и Гормизда, то есть на период с 492 по 523 годы, получивший название Гелази- анского возрождения, что вполне оправданно: за неполных полвека было создано более пяти сводов канонического права, в том числе и знаменитый свод Дионисия Малого. По выражению Г. Ае Бра, в это время эпоха рассеяния права и частных сводов уступила место эпохе унификации и создания сводов права, имевших общецерковный характер[49]. Однако следует отметить, что подобная оценка французского исследователя может выглядеть несколько преувеличенной и даже преждевременной, ибо по прошествии всего двух веков после Гелази- анского возрождения Церковь снова погрузилась в пучину разрозненных сводов с канонами, не всегда согласующимися, а иногда и прямо противоречившими друг другу, с многочисленными фальсификациями канонов и декреталий[50]. Путь к выходу из этого состояния показал лишь Грациан, составив свой знаменитый Decretum ( Декрет), также имевший название Concordia discordantum сапопит (Согласование несогласованных канонов). Впрочем, это замечание ни в коей мере не претендует умалить величие и, можно даже сказать, великолепие периода Гелазианского возрождения в истории Церкви вообще и канонического права в частности.

Среди общих черт канонических сводов этого периода можно отметить явный приоритет, отдаваемый нормам, содержащимся в постановлениях соборов и в папских декреталиях, перед положениями обычного права, придание папским декреталиям, всегда адресованным конкретному человеку, статуса общецерковного права и наконец предпочтение, отдаваемое папским декреталиям в сравнении с постановлениями соборов. В то же время, поскольку все своды, о которых идет речь, были инициативой частных лиц, пусть и поддержанной понтификами, они все неминуемо страдают неполнотой, каноны соборов и папские декреталии зачастую приводятся в них в различных версиях и в разном составе[51]. Из наиболее известных сводов, созданных в тот период, необходимо назвать Collectio Quesnelliana, названный по имени издателя, богослова XVII века Пасхазия Кенеля[52], Фрейзингенский свод (Collectio Frisingensis) и, несомненно, наиболее авторитетный и важный из них свод Дионисия Малого (Collectio Dionysii Exigui seu Collectio Dionysiana), состоявший из двух частей — Книги декреталий (Liber decretalium) и Книги канонов (Liber сапопит).

Свод Кенеля был, по всей видимости, составлен около 500 г. в Галлии, возможно в Арелате (совр. Арль)[53]. В его состав вошли каноны соборов, в основном греческих и африканских, и папские декреталии, большая часть которых принадлежит Льву I. Свод Кенеля был весьма распространен на территории Южной и Центральной Франции вплоть до конца IX в. Фрейзингенский свод был создан примерно в это же время, предположительно после смерти Гелазия I в 496 г. Это предположение объясняется тем, что последний документ, включенный в свод, датируется 495 годом[54]. На протяжении последующих нескольких веков, вплоть до конца IX, Фрейзингенский свод был распространен на территории южногерманских земель, в частности, дав начало В юри бургск ом у своду63.

Но самым значительным и известным из ранних канонических сводов является свод Дионисия Малого. Обе его части многократно копировались и переписывались, материалы из них были включены во многие канонические коллекции последующего времени, в том числе в Collectio Hispana и Collectio Dacheriana 66. Сам же свод Дионисия был переработан и дополнен в VIII веке при Папе Адриане I, после чего торжественно вручен последним императору Карлу Великому в 774 году. Еще 28 лет спустя, в 802 году, собор в Ахене провозгласил свод Дионисия и Адриана (Collectio Dionysio-Hadriana) основным сводом канонического права на всей территории империи Карла Великого.

Изначально свод декреталий Дионисия состоял из 38 посланий, начиная от Сириция и заканчивая Анастасием II. В этот свод вошли: одна декреталия Сириция; 21 декреталия Иннокентия I; 2 декреталии Зосима; 3 — Бонифация I; 3 — Целестина I; 7 — Льва I; одна — Гелазия I и одна — Анастасия II. Приведенная ниже подборка этих посланий по адресатам позволяет оценить распространение нормотворческой деятельности понтификов как в географическом, так и в социально-политическом плане: среди перечисленных декреталий есть обращенные не только к епископам, но и к священникам и светским лицам (например, декре- тальные послания императорам Гонорию и Анастасию I, являющиеся ответами на императорские рескрипты понтификам).

Сириций: 1) Directa addecessorem (Ер. 1: ad Himerium Tarraconensem) Иннокентий 1:1) Si instituia ecclesiastica (Ep.25: ad Decentium ep. Eugubinum)

Etsi tibi (Ep.2: ad Victricium ep. Rothomagensem)

Consulenti tibi (Ep.6: ad Exsuperium ep. Tolosanum)

Miran nonpossumus (Ep.37: ad Felicemep. Nucerinum)

Ecclesiasticorum canonum (Ep. 38: ad Maximum et Severum episcopos per Brittios)

Multa in provincia (Ep. 39: ad Agapitum, Macedonium et Marianum episcopos Apuliae)

Mora coepiscoporum (Ep.18: ad Rufum, Gerontium, Sophronium, Flavianum, Macedonium, Prosdocium et Aristeam episcopos per Macedoniam constituios)

Non semel (Ер. 40: ad Florentinum Tiburtinensem)

Conturbatio procellae (Ep. 36: ad Probum)

Acceptissimi mihi (Ep.10: ad Aurelium Carthaginiensium et Augustinum Hipponensium episcopos)

Singulare membrum (Ep. 15: ad Julianam nobilem)

Charitatis nostrae (Ep. 14: ad Aurelium episcopum Carthaginiensem)

Ecclesia Antiochena (Ep. 23: ad Bonifacium presbyterum)

Quam grata mihi (Ep. 20: ad Alexandrum Antiochenum episcopum)

Miramur prudentiam tuam (Ep. 22: ad Maximianum episcopum)

Apostolici favoris (Ep.19: ad Alexandrum Antiochenum episcopum)

Et onus et honor (Ep. 24: ad Alexandrum Antiochenum episcopum)

adgaudere litteris (Ep. 21: ad Acacium Beroeae episcopum)

Diu mirati sumus (Ep. 41: ad Laurentium episcopum Seniensem)

Superiori tempore (Ep. 16: ad Marcianum episcopum Naissitanum)

Magna me gratulatio (Ep.17: ad Rufum, Eusebium et ceteros episcopos Macedoniae...)

Зосим: 1) Exigit dilectio (Ep.9: ad Hesychium episcopum Salonitanum)

2) Ex relatione (Ep. 14: Commonitorium Zosimi Papae) Бонифаций I: 1) Ecclesiae meae (Ep. 7: ad Honorium Augustum)

Valentinae nos (Ep. 3: ad Patroclum etc. episcopos)

Difficile quidem (Ep. 12: ad Hilarium episcopum Narbonensem)

Apostolici verba (Ep.21: ad episcopos Galliarum)

Cuperemus quidem (Ep. 4: ad episcopos per Viennensem et Narbonensem provincias...)

Nulli sacerdotum (Ep. 5: ad universos episcopos per Apuliam et Calabriam constitutos)

Ut nobis gratulationem (Ep. 4: ad episcopos per Campaniam, Picenum etc.)

In consortium (Ep. 7: ad episcopos per Italiam)

Divinis praeceptis (Ep.16: ad episcopos Siciliae)

Lectis fraterni/atis tuae (Ep. 18: ad Januarium episcopum Aquileiensem)

Epistolas fraterni/atis (Ep. 167: ad Rusticumepiscopum Narbonensem)

Quanta fraternitati (Ep. 14: ad Anastasium episcopum Thessalonicensem )

Целестин I:

Лев I:

Гелазий I: Анастасий II-

Regressus ad nos (Ep. 159: ad Nicetam Aquileiensem) 1) Necessaria rerum (Ep. 9: ad episcopos Luganiae) 1) Exordium pontificatus mei (Ep. 5: ad Anastasium Augustum)

Из канонических сводов последующего времени необходимо назвать знаменитый Испанский свод (Collectio Hispana), который иногда также называют Сводом Исидора Севильского (Collectio Isidoriana). Этот свод, последний из построенных по хронологическому принципу, был создан в Испании в 1-й половине VII в., и, что сейчас практически не подвергается сомнению, в его создании принимал активное участие Исидор Севильский[55], что и дало своду его второе название. Первая редакция Испанского свода включала каноны африканских, греческих и галльских соборов до 511 года, а также каноны испанских соборов, вплоть до IV Толедского. В более поздние редакции были добавлены материалы галльских соборов вплоть до 549 года и Толедских соборов вплоть до 694 года. Помимо этого, в состав свода входят 104 папских декреталь- ных послания, последним из которых является декреталия Григория I.

Как уже было сказано, Испанский свод многократно перерабатывался в дальнейшем. Из наиболее значительных позднейших версий Hispana следует назвать Старый галльский свод (Vetus Gallica collectio), свод А. д'Ашери (Collectio Dacheriana), Систематический испанский свод (Collectio Hispana systematica) и Ирландский свод (Collectio Hibernensis). Мы сознательно не называем в числе переработок Испанского свода такие памятники канонического права IX века, как Отенский испанский свод (Hispana Augustoduniensis), Капитулярии Бенедикта Диакона (Capitularia Benedicti Levitae) и знаменитые Псевдоисидоровы декреталии. Несмотря на явную преемственность, существующую между этими текстами и Испанским сводом, эти памятники представляют собой самостоятельное явление в истории западного канонического права и заслуживают отдельного исследования.

2.3. Истоки политических учений Средневековья

Распространенное мнение о том, что западная христианская позднеан- тичная и раннесредневековая политическая мысль базировалась исключительно на т.н. концепции двух Градов, Града Земного и Града Небесного, которая была сформулирована Августином[56], не совсем верно.

В Италии, и прежде всего в Риме, были разработаны и другие, в некоторых аспектах даже противоположные августиновской политические теории. Суть этих концепций заключалась, во-первых, в провиденциальной роли Рима и института Римского епископата в истории человечества, а во-вторых, в утверждении особого значения священной власти епископов, т. е. Церкви, которая не только автономна, но и выше светской власти государей.

Появление первых концептуальных политических теорий в христианском Риме относится к V — нач. VI в. и связано с именами двух понтификов — Льва I и Гелазия I. В концепциях этих понтификов были сформулированы общие принципы взаимоотношений духовной и светской власти, а также роль Римской Церкви в этих взаимоотношениях.

2.3.1. Лев I и идея Roma aeterna

Отход от доминировавшей в раннем христианстве установки на негативное отношение к государству, а следовательно, и к Римской империи, обусловленной эсхатологической ментальностью первых христиан, означал осознание факта включенности Церкви в исторический процесс, который стал рассматриваться как некая неотъемлемая часть замысла Бога относительно мироздания. Формирование этих новых взглядов, как показал Ж. Гиро[57], а за ним Ш. Пьетри[58], началось в Риме еще во время понтификата Дамаса I, т.е. во 2-й половине IV в. Именно с Дамаса I начался процесс христианизации древнеримской символики. Как мы уже отмечали в разделе 2.1, в стихотворении Hic habitasse апостолы Пётр и Павел названы nova sidera (новые звезды). Этот эпитет в Древнем Риме был атрибутом Ромула и Рема, а также Диоскуров. Таким образом, диады: Ромул — Рем и Пётр — Павел появляются уже у Дамаса I. К эпохе его понтификата восходит также иконография concordia apostolorum, изображавшая Петра и Павла обращенными лицами друг к другу, по образцу concordia imperii, изображавшей таким же образом императоров Западной и Восточной Римской империи, что было призвано символизировать единство государства. Также интересно отметить, что праздник Ромула как основателя Города отмечался в Риме 29 июня; с IV в. берет свое начало культ апостолов Петра и Павла как основателей христианского Рима, и празднование их памяти устанавливается именно на 29 июня.

Свв. апп. Петр и Павел. Рельеф IV в. Археологический музей, Аквилея (Италия)

Однако непосредственными предшественниками, повлиявшими на формирование политической концепции Льва I, были Пруденций и Про- спер Аквитанский. В их творчестве не только прославлялась особая роль христианского Рима, но и подчеркивалась значимость в замысле Бога относительно всеобщей истории человечества именно истории Древней Римской империи.

Провиденциальная роль Рима является одной из основных тем поэмы Пруденция Contra Symmachum (Против Симмаха). Возражая своему оппоненту Симмаху, Пруденций утверждает, что римские императоры одерживали свои знаменитые победы, благодаря которым Рим превратился в мировую империю, потому что через эти победы готовил Себе путь по всей вселенной Христос. Мировосприятию Пруденция присущ оптимизм: современный ему Рим совсем не является старым и одряхлевшим, как называет его Симмах, наоборот, он обновлен. Ставится даже вопрос, не надлежит ли ему jam super astra poli terrenum extendere regnum? (уже над звездами полюса распространить земное царство?) (Contra Symmachum I, 591).

Пруденцию важно показать, что Рим хотя и принял новую веру, но не утратил прежние идеалы. Так, например, мученик Лаврентий у него заседает в вечном сенате, он носит гражданскую (civilis) корону, а не тот венец, о котором идет речь в его житии, он вечный консул (consul perennis) Рима (Peristephanon 2, 549—560). В другом месте, где Пруденций говорит о Кане Галилейской, Иисус Христос превращает воду не в какое-либо, но именно в знаменитое фалернское вино:

 

Ессе, quem vates vetustis concinebant saeculis, Quem prophetarum fideles paginae spoponderant

Emicat promissus olim: cuneta collaudent eum.

Cantharis infusa lympha fit Falemum nobile, Nuntiat vinum minister esse promptum ex hydria...

Се Тот, Кого прорицатели в древние предвозвещали века, Кого являли верные страницы [книг] пророков, Воссиял, некогда обещанный: все восхваляют Его.

В чаши излитая влага благородным Фалернским становится, Провозглашает служитель вином, что из сосудов почерпнуто водных...

Cathemerinon IX, 25—29

Проспер Аквитанский, восхваляя величие Рима, говорит о его новом могуществе:

Sedes Roma Petri: quae pastoralis honoris Facta caput mundo, quidquid non possidet armis, Religione tenet...

Рим — престол Петра: он пастырским достоинством Став главою миру, то, чем не обладает силой оружия, Религией удерживает...

De ingratis carmen, II, 8—10

Таким образом, как верно отмечает Ч. Бартник, Лев I, обращаясь к теме Рима и Римской империи, не является новатором, но скорее подводит итог тем идеям, которые уже высказывались его современниками[59]. Однако при этом, уже в определенной степени традиционном, видении концепция Льва I все же отмечена оригинальным подходом, который прежде всего заключается в утверждении уникальности роли апостола Петра в истории Рима. Основанием его концепции являются два постулата: примат апостола Петра и основание Петром Римской Церкви, в которой он стал первым епископом.

Лев I исходит из того, что Иисус Христос, провиденциально сделав Рим главой мира, возвел на Римскую кафедру апостола Петра.

Когда двенадцать апостолов приняли от Святого Духа дар говорить на всех языках, чтобы наполнить мир благовестием, тогда они распределили между собой части земли и блаженный Пётр, глава апостолов, получил в удел столицу Римской империи, чтобы свет истины, который всем народам открывал спасение, более действенно излился из самой главы [т.е. Рима] во все тело мира.

Sermo 82, 3

По мысли Льва I, Пётр является главным орудием, инструментом, с помощью которого Иисус Христос созидает христианскую жизнь в мире. Пётр не только стал основанием Церкви, то есть апостолом и епископом столицы, но и постоянно пребывает в своих преемниках — Римских понтификах:

Присоединяется же к причине торжества нашего не только апостольское, но также и епископское достоинство блаженнейшего Петра, который не оставляет престол свой и обретает непрестанное общение с вечным Священником. Эту же твердость, которая от камня Христа, также ставший Петром принял и передал ее своим наследникам, чтобы, где бы ни была явлена некая твердость, с очевидностью явилась крепость [этого] пастыря.

Sermo 5, 4

Мысль о том, что апостол Пётр продолжает жить и действовать в своих преемниках, в другой проповеди Лев I выразил необычайно образно и сжато: Charitas Ecclesiae in Petri sede Petrum suscipit 'Любовь Церкви приняла Петра на кафедре Петра' (Sermo 2, 2). Выражение in Petri sede Petrus 'Петр на кафедре' вскоре стало общепринятым. Однако и здесь Лев I скорее развивает уже отчетливо начавшееся формироваться во время понтификата Сириция учение об институте Римских понтификов, чем созидает нечто новое. Приведем для сравнения уже упоминавшуюся прежде цитату из декреталии Сириция: Мы [т. е. Римские понтифики] несем груз всех обремененных, более того, его несет в нас апостол Петр (Directa ad decessorem, 1).

Лев I утверждает, что, по замыслу Христа, Пётр является и главой земной Церкви:

Но Господь так пожелал установить таинство этого служения апостолов, чтобы оно было главным образом сосредоточено в святом Петре, верховном из всех апостолов. И от него как некоей главы дары Свои пожелал передавать всему телу...

Divinae cultum (Ер. 10: ad episcopos per provinciam Viennensem constituios), 1

Лев I проводит параллель между двумя диадами: Пётр — глава и все народы — тело; Рим — глава и весь мир — тело. Но, хотя эта концепция уже присутствовала в христианской мысли, оригинальность концепции Льва I заключается в том, что посредством исторического процесса Божественным образом было подготовлено не только единство Церкви, но и заложена основа примата Римского епископа. Как показал Клинкенберг, Лев первый стал утверждать, что Иисус Христос передал свою власть не непосредственно всем апостолам, но только одному Петру[60]:

... Достойно и полезно устремить острие ума к созерцанию славы святого апостола Петра и в этот день прежде всего праздновать память того, кто от Самого Источника всех благодатных даров столь обильно был наполнен орошающими потоками, и, хотя многое один принял, ничто не перешло к кому-либо без общения с ним.

Sermo 4, 2

Кто не находится в общении с Петром, тот пребывает вне таинств (exsors mysterii):

... чтобы отлученным от тайны Божественной разумел себя тот, кто дерзнет отступить от твердости Петра.

Divinae cultum (Ер. 10: ad episcopos per provinciam Viennensem constituios), 1

Пётр, основавший Церковь в Риме и ставший в нем первым епископом, стал тем звеном, которое соединило историю христианства с историей Древнего Рима. Возникновение Римской империи, объединившей многочисленные народы, было необходимо для распространения христианства: один народ — одна вера. Таким образом, вся история мира являлась приготовлением для истории христианства. Благодаря Римской империи христианство распространилось по всему миру. Эта идея, как сказано выше, уже высказывалась до Льва I. Но он пишет, что именно Рим, покорив различные царства и создав империю, научил народы слушать единую власть: Unum imperium — multa regna.

А чтобы действие этой неизреченной милости распространилось по всему миру, по Божественному Провидению была создана Римская империя, границы которой простерлись до тех пределов, которые сделали все народы близкими соседями в едином сообществе. Ведь Божественным образом упорядоченному действию в высшей степени соответствовало, чтобы многие царства слились в одну империю и народы, объединенные общим государственным правлением, быстро бы получили всеобщую проповедь.

Sermo 82, 2

Важное значение в концепции Льва I имеет тема нового основания Рима апостолом Петром, в связи с чем появляется параллель с основателем Рима — Рому лом. Августин проводил параллель между братьями Рому- лом и Ремом, с одной стороны, и Каином и Авелем — с другой. При этом Августин подчеркивал, что Ромул и Рем, будучи гражданами Града земного, символизируют непримиримую борьбу за господство, которая идет внутри самого Града земного, а Авель и Каин символизируют антагонизм между двумя градами — Градом земным и Градом небесным.

Итак, первым основателем земного града был братоубийца, по зависти убивший своего брата, гражданина Града вечного, странника на этой земле (Быт 4). Неудивительно поэтому, что спустя столько времени при основании того города, который стал главой этого земного града ... и господствовал над столь многими народами, явилось в своем роде подражание этому первому примеру... Именно так был основан Рим, как свидетельствует римская история: Ромул убил своего брата Рема... Итак, то, что произошло между Ромулом и Ремом, показывает, как разделяется внутри себя Земной град, а то, что произошло между Каином и Авелем, указывает на вражду между двумя градами, Божьим и человеческим.

Augustinus. De Civitate Dei XV, 5

Лев I также обращается к образу двух братьев Ромула и Рема, но, в отличие от Августина, противопоставляет им Петра и Павла.

Эти святые отцы твои и истинные пастыри [Пётр и Павел], включив тебя в небесные царства, лучше и более счастливо тебя основали, чем те [то есть Ромул и Рем], стараниями которых были возведены вокруг тебя первые крепкие основания твоих стен: ведь один из них, давший тебе имя, даже осквернил тебя братоубийством. Эти же мужи, которые привели тебя к славе как народ святой, народ избранный, город священнический и царский, через священный Престол святого Петра сделали тебя столицей мира, и теперь ты шире управляешь посредством божественной религии, чем посредством земного господства. И хотя ты распространил свою власть на суше и на море, войны тебе подчинили меньше, чем христианский мир.

Sermo 82, 1

В христианской литературе не только предшествующего периода, но и современного Льву I большое значение имела теория «Иерусалим — центр мира», ставшая общим местом в многочисленных произведениях[61]. Поэтому особо интересно отметить, что Лев I ни разу не называет Иерусалим центром мира, и это понятно: в его концепции, можно даже сказать, в его мироощущении не может существовать иного центра мира, кроме Рима. Даже когда Лев I говорит о Святой земле, он и тогда подчеркивает, что она прежде всего часть Римской империи:

...волхвов... звезда привела, чтобы от востока до запада воссияло рождение истинного Царя, чтобы истинную веру и царства Востока... увидели и от Римской империи она не сокрылась бы.

Sermo 32,1

Лев I приводит и теологическое обоснование статуса Рима как главы мира: Рим — кафедра Петра, а Пётр избран и поставлен над всей Церковью Иисусом Христом. Пётр не разрушил Рим, наоборот, он придал ему более глубокий исторический смысл, подняв его на новую высоту — духовную.

Обосновав положение о том, что Рим — это глава мира, Лев I делает следующий шаг, наделяя его сверхприродным статусом — статусом Вечного города. Впервые идея Roma aeterno была высказана древнеримским поэтом Тибуллом. Его современник Вергилий запечатлел ее в знаменитой поэме Энеида. Вергилий обращается к римлянам от имени Юпитера:

Ромул род свой создаст, и Марсовы прочные стены

Он возведет, и своим наречет он именем римлян.

Я же могуществу их не кладу ни предела, ни срока,

Дам им вечную власть...

Энеида I, 276-279 (Перевод С. Шервинского)

В Римской империи культ Рима, его дивинизация стали приобретать форму совершенно нового и нигде прежде не встречавшегося в истории религиозного культа Города. Убеждение в том, что конец Рима может наступить только с концом мира, является в своей сущности чисто религиозным. Эта мысль позднее нашла отражение в известном афоризме, приписываемом Беде Достопочтенному:

Quando cadet Roma, cadet et mundus (Когда падет Рим, падет и мир).

В христианскую традицию идею Roma aeterna ввел Пруденций, и она была воспринята многими христианскими интеллектуалами, в том числе его современником Иеронимом[62]. Однако следует отметить, что Лев I не использует выражение Urbs aeterna, хотя оно достаточно распространено в христианской среде. Так, например, его использовал император Гонорий в послании к Папе Бонифацию I:

Victor Honorius, inclytus triumphator, semper Augustus, sancto ас venerabili Bonifatio, Papae Urbis aeternae...

Победитель Гонорий, славный триумфатор, вечный Август, святому и досточтимому Бонифацию, Папе Вечного города...

Dionysius Exiguus. Decreta Bonifatii Papae, 2

Но , говоря о вечности Рима христианского, т.е. кафедры Петра, Лев I вновь прибегает к аргументации, связанной с апостолом Петром: в Риме будет пребывать вечная прочность (soliditas perpetua) Петра.

От Коего [Христа] главной и вечной защиты мы приняли также оружие апостольского могущества [...] Ибо твердость этой веры, которая удостоилась похвалы в князе апостолов, вечна: и как пребывает то, во что во Христе уверовал Петр, так пребывает и то, что в Петре Христос установил.

Sermo 3, 2

Эта сила имеет основание в той силе, которая управляет миром и не причастна течению времени, а поэтому не может иметь и конца:

Ибо Он [Иисус Христос] есть истинный и вечный Предстоятель, правление которого не может иметь ни изменения, ни конца... Присоединяется же к причине торжества нашего не только апостольское, но и епископское достоинство блаженнейшего Петра, который не перестает председательствовать на своем престоле и неизменный имеет с вечным Священником союз.

Sermo 5, 3—4

Исходя из вышеизложенной концепции, Лев I не только не мог разделять получившую широкое распространение в его время доктрину «Константинополь — новый Рим» (Roma Junior), но он не мог даже допустить мысли о возможности существования неких «малых Римов» или «новых Римов». Само название Roma Junior ни разу не встречается в его сочинениях. Исходя из такой установки, понятно, почему он выступил с жесткой критикой 28-го канона Халкидонского собора, согласно которому Константинопольская кафедра как престол столицы империи — «Нового Рима» получила второе место чести после кафедры «Старого Рима» и установлено ее главенство над всеми Церквями Востока.

Да имеет [...] град Константинополь славу свою [...] Однако иное основание у вещей мирских, и иное — у Божественных, и, помимо того камня, который Господь положил в основание, не будет устойчиво никакое строение.

Magno munere (Ер. 104: ad Marcianum Augustum)

На формирование историко-философских, а также политических взглядов Льва I во многом повлияло его положение как епископа столицы прежней Древнеримской империи. Занимая Римскую кафедру, Лев I был не только епископом, но и в не меньшей степени государственным деятелем, которому неоднократно приходилось принимать важные политические решения и нести ответственность не только за решение хозяйственных проблем, но и за оборону Италии. Так, общеизвестен факт спасения им Рима от нашествия гуннов под предводительством Аттилы. Поэтому его ментальность была совершенно иной, чем ментальность епископа-философа Августина, который противопоставлял друг другу институты государства и Церкви. Для Льва I, наоборот, такое противопоставление неприемлемо: император — орудие Бога и правит от Его имени. Поэтому между Церковью и государством должно быть сотрудничество.

Таким образом, в этом аспекте Лев I был более близок к концепции Евсевия Кесарийского и восточной традиции, за исключением одного существенного момента: в конечном итоге нет выше власти на земле, чем власть преемников святого Петра — Римских понтификов.

2.3.2. Гелазий / и учение о «двух властях»: «auctoritas pontificum» и «regalis potestas»

Обращение Гелазия I к теоретическому вопросу о взаимоотношении Церкви и государства было во многом вызвано политическими событиями, связанными с изданием Генотикона и Акакиевой схизмой (см. гл. 1.4.6). Светская власть в лице императора Анастасия I издала эдикт, затрагивающий вопросы религии. Таким образом, появился прецедент попытки христианского императора присвоить себе священнические функции. В Древнем Риме существовал пример соединения высшей священнической власти с императорской. Юлий Цезарь, ставший фактически единовластным правителем Римского государства, принял также и исполнение высшей религиозной функции, присвоив себе титул Великого понтифика[63]. Вслед за ним также поступали и его преемники. Так, Октавиан Август в 23 г. до н. э. также стал Великим понтификом. Со времени императора Нервы, т. е. с конца I в. н. э., титул Великого понтифика стал уже непременным атрибутом римских императоров. Последним римским императором, носившим титул Великого понтифика, был Грациан, который в 382 отказался от него[64], возможно, под давлением Амвросия Медиоланского.

В послании к императору Анастасию I Famuli vestrae pietatis (Ер. 8: ad Anastasium imperatorem), а также в трактате Tomus de anathematis vinculo (Томос об узах отлучения) Гелазий I сформулировал учение о «двух властях», священной власти епископов и светской власти государей[65]. Согласно Гелазию, обе власти были некогда неразрывно связаны:

Мелхиседек был священником и царем, но эти времена прошли, и римские императоры глубоко заблуждались, когда присвоили себе функцию жрецов. С пришествием Христа, открывшего истину миру, объединение этих властей перестало быть легитимным, ибо Он разделил их навсегда. Обе власти автономны каждая в своей области, но все же больший вес (gravius pondus) имеет священная власть епископов, ибо именно они несут ответственность перед Богом за спасение бессмертных человеческих душ.

Ведь мир сей, о император, двумя [силами] управляется: священной властью епископов и царской властью. И из этих двух тем большим весом обладают епископы, что на [грядущем] Божьем Суде они будут давать Господу ответ и за самих царей. Да будет известно тебе, о милостивейший сын, что, хотя ты, согласно достоинству своему, управляешь человеческим родом, перед руководителями в вещах духовных ты, по благочестию, склоняешь выю и испрашиваешь у них средства к своему спасению, зная, что в принятии небесных таинств и в подобающем распределении их ты должен более подчиняться духовной иерархии, нежели повелевать. Так что тебе известно, что ты сам зависишь от их суда, и ты не должен желать подчинить их своей воле. И если в том, что касается общественного порядка, предстоятели Церкви, признавая, что власть тебе ниспослана свыше, подчиняются твоим законам, чтобы в мирских делах не показаться противящимися твоей воле, то, спрошу я тебя, с каким же рвением подобает тебе подчиняться тем, кому дано [...] совершать досточтимые тайны?

Famuli vestrae pietatis (Ер. 8: ad Anastasium imperatorem)

До пришествия Христа было так, что некоторые прообразительно, но еще в телесных видах, являлись одновременно и царями, и священниками. Священная история повествует о том, что таковым был святой Мелхиседек (Быт 14). Этому стал подражать и дьявол, всегда стремящийся тиранически присвоить себе все соответствующее божественному почитанию, так что языческие императоры одновременно провозглашались и верховными первосвященниками. Но когда пришел истинный Царь и Первосвященник, ни один император не присваивал себе сана первосвященника, ни первосвященники не притязали на царский сан. И хотя говорится, что члены Его, т.е. истинного Царя и Первосвященника, согласно причастию обеих Его природ по великим и священным щедротам являются родом царским и священническим, однако Христос, памятуя о человеческой слабости, разделил обязанности каждой из этих великих властей между различными должностями, умеряя все для спасения Своих чад величественным промыслом, желая исцелить их целительным смирением и не дать им вновь погибнуть от человеческой гордости; чтобы и христианские императоры ради вечной жизни нуждались в епископах, и епископы нуждались в императорских повелениях в делах мирских...

Tomus de anathematis vinculo

При этом, говоря о власти епископов, Гелазий I не говорит о равенстве всех епископов, утверждая высшую власть епископа Рима как преемника во власти князя апостолов — св. Петра.

И если всем без исключения епископам, по уставу совершающим богослужения, должны от всего сердца подчиняться верующие, то насколько более надлежит явить [свое] согласие предстоятелю этого [ Римского] Престола, который Бог пожелал возвысить над всеми епископствами и который последующее благочестие всей Церкви непрестанно прославляло?

Famuli uestrae pietatis (Ер. 8: ad Anastasium imperatorem)

В русле этой политической концепции разделения двух ветвей власти в VIII в. мыслил и Григорий II. В период иконоборчества в Византийской империи, когда император Лев III начал преследовать сакральное искусство[66], понтифик написал ему два послания. Во втором письме к императору Григорий II последовательно объясняет различие между духовной и светской властью, как он пишет, между Церковью и дворцом. Хотя некоторые исследователи считают, что это послание подверглось интерполяции, тем не менее эти интерполяции относятся к первому периоду иконоборчества[67]. Григорий II проводит границу между властью императора, который разрешает мирские дела с помощью меча, наказывая тело заключением и смертью, и властью понтифика, который, будучи сам лишен всякого оружия и беззащитен, наказывает грешную душу отлучением от Церкви. Григорий II в целом следует мысли Гелазия I, но его послания уже со всей очевидностью свидетельствуют, что светская и духовная власть, Церковь и государство, на Западе совершенно отделились друг от друга. Византийские императоры, начиная с Константина I, инициировавшего процесс превращения христианства в государственную религию, не могли с этим согласиться. Византийские императоры рассматривали себя в качестве носителей высшей власти вообще, поэтому считали себя и главой государственной Церкви. Так, император Лев III в спокойном сознании святости своей власти писал Григорию II: Imperator sum et sacerdos (Император я и священник). Григорий II, полемизируя с его позицией, последовательно проводит мысль о разделении властей:

Ибо как епископ не имеет власти вмешиваться в дела дворца и носить знаки императорского достоинства, так и император не имеет власти вмешиваться в дела Церкви и осуществлять назначения клириков, освящать, или святые таинства совершать, или даже участвовать в них без епископа...

Accepimus vestri (Ер. 13: ad Leonem Isaurum imperatorem)

На Западе Церковь постоянно стремилась к автономии от светской власти, и это, как подчеркивает Хуго Ранер, говоря о постулате разделения властей, сформулированном Гелазием I, отличало Запад от Востока[68]. Поэтому в дальнейшем на протяжении всего Средневековья учение о «двух властях» никогда не утрачивало актуальности, к нему неоднократно обращались многие богословы и полемисты в дискуссиях о том, кому принадлежит главенство в мире: Церкви или империи. Особый накал эта полемика приобрела в период Григорианской реформы[69] во время конфликта между Римскими понтификами и германскими императорами.

Принцип разделения властей не только стал одним из существенных факторов достижения свободы Церкви на Западе, но и во многом способствовал формированию принципа политической свободы, ставшего характерной ^чертой европейского политического сознания. Как отметил кардинал И. Ратцингер (ныне Папа Бенедикт XVI), это разделение и различение власти «заложило фундамент того, что и является собственно типичным для Европы»[70].

[1] Имя одного из первых христианских поэтов, Римского понтифика Дамаса I, мало известно в отечественной исторической науке. Упоминания, причем достаточно краткие, о его творчестве имеются лишь в отдельных исследованиях, посвященных истории латинской христианской литературы или литературы Италии. Среди таких работ следует назвать прежде всего исследование И.Н. Голенищева-Кутузова Средневековая латинская литература Италии. М. 1972, с. 28. Из дореволюционных исследований можно отметить книгу А. Завьялова Римские катакомбы. СПб., 1903. В ней приведен латинский текст и стихотворный перевод трех стихотворений Дамаса и один перевод прозой без латинского текста (латинский текст и стихотворный перевод — Cingebant lattices; Hic congesta\ Heraclius uetuit; русский перевод прозой без латинского текста — Hic habitasse).

[2] Weyman С. De carminibus Damasianis et Pseudodamasianis observationes // Revue d'histoire et de litterature religieuses 1 (1896), 58: «potius sincerae pietatis quam magni ingenii documenta».

[3] Baumgartner A. Geschichte der Weltliteratur. Freiburg, 1905, T. 4, S. 125.

[4] Pricoco S. Valore letterario degli Epigrammi di Damaso // Miscellanea di Studi di letteratura cristiana antica 4 (1954), 19—40.

[5] Fontaine J. Damase poete theodosien: L'imaginaire poetique des epigrammata // Saecularia Damasiana: Atti del Convegno internazionale per il XVI centenario delia morte di papa Damaso I (11.12.384-10/12.12.1984). Citta del Vaticano, 1986, p. 114-145.

[6] PL 22, 451-456.

[7] Nautin P. Le premier echange epistolaire entre Jerome et Damase: lettres reeles ou fictives? // Freiburger Zeitschrift fur Philosophie und Theologie 30 (1983), 331-334.

[8] Carletti С. П EP 1, 352.

[9] Fontaine. Op. cit., p. 143.

[10] Фонтен считает, что не следует переводить грш'йлр цёхрф просто как «гекзаметр», убедительно указывая, что Иероним этим выражением не только хотел подчеркнуть героизм христианских мучеников, но и провести аналогию с героическим эпосом Гомера и Вергилия (Fontaine. Op. cit., p. 123—124).

[11] Epigrammata Damasiana / Ed. A. Ferrua. Citta del Vaticano, 1942.

[12] lnscriptiones christianae urbis Romae: Nova series: IX / Ed. C.B. de Rossi, A. Ferrua, D. Mazzoleni. Citta del Vaticano, 1985, № 243, 24310.

[13] Бароний, Сарацани, Меренда и Росси считали, что элогия посвящена Папе Марку. Но уже Дюшен подверг сомнению эту атрибуцию (Duchesne L. Elude sur le Liber Pontificalis. P., 1877, p. 204). См.: Ferma. Op. cit., p. 200-201.

[14] Fontaine J. Naissance de la poesie dans l'Occident chretien. P., 1981, p. 118.

[15] Оптациан Порфирий (Optatianus Porphyrius) — римский поэт, автор 27 панегириков в честь императора Константина I.

[16] Ювенк Гай Веттий Аквилин (Juvencus Caius Vettius Aquilinus) — священник, один из первых христианских поэтов. Родился в Испании, ок. 330 переложил Евангелие гекзаметром с целью его популяризации в римской интеллектуальной среде. См.: Fontaine J. Naissance de la poesie dans l'Occident chretien. P., 1981, p- 67—80; Schicho J. Caius Vettius Aquilinus fuvencus. Graz, 1987.

[17] Венанций Фортунат (Venantius Fortunatus) (ок. 530 — после 600) — епископ Пуатье (с 597), поэт, агиограф, гимнограф. См.: Tardi D. Fortunat: Etude sur un dernier representant de la poesie latine dans la Gaule Merovingienne. P., 1927.

[18] Интересно отметить, что в стихах Дамаса постоянно присутствует «небо», «небесное царство» и совершенно отсутствует его антипод — ад.

[19] Fontaine. Op. cil., p. 139-140.

[20] Pietri Ch. Roma chrisliana. R., 1976, p. 414.

[21] Carletti C. // EP 1, 368.

[22] Пруденций (Prudentius) (ок. 348 — после 405) — политический и государственный деятель, поэт. Известен прежде всего благодаря двум поэтическим сборникам: Cathemerinon (Повседневные гимны) и Peristephanon (Книга венцов). На русском языке: Гимны / Пер. П. И. Цветкова. / / Вера и Разум. Харьков, 1887—88.

[23] FontaineJ. Naissance de la poesie dans l'Occident chretien. P., 1981, p. 119—120.

[24] Лактанций (Lactantius) Луций Цецилий Фирмиан (ок. 250 — ок. 325) — латинский христианский писатель и поэт. Ему приписывается элегия Phoenix (Феникс), написанная между 303—313 гг., (PL, 7, 277—284). На русском языке см.: 1 юленев В. М. Христианский историк на перекрестке дорог. СПб., 2000.

[25] Авсоний (Ausonius) Деций Магн (ок. 310 — 393/394) — государственный деятель, поэт. Из всех поэтов этой эпохи только Авсоний достаточно полно издан на русском языке: Стихотворения / Перевод, вступительная статья и комментарии М. Л. Гаспарова. ML, 1993.

[26] Седулий (Sedulius) (V в.) — римский христианский поэт. Биографические сведения о нем очень скудны. Расцвет его творчества пришелся на эпоху императоров Феодосия II и Валентиниана II. Главная его поэма — Paschale carmen (Песнь о Боге).

[27] Драконтий (Огасопйиз)Блоссий Эмилий (ок. 450 — ок. 495) — латинский христианский поэт. К числу его произведений относятся Carmen de Deo (Песнь о Боге) и Sausfaciio (Возмещение), а также др. сочинения.

[28] Сидоний Аполлинарий (Sidonius Apollinaris) (ок. 430 — ок. 490)— римский христианский поэт и писатель, епископ Клермона. Сохранились 24 его стихотворения и 146 писем, написанных изящным латинским языком.

[29] Авит Виеннский (Avitus Viennensis) — епископ Виенны (совр. Вьен, Франция), поэт (ок. 450 — ок. 515). Автор цикла поэм на сюжеты библейской истории: De originali peccalo (О первородном грехе), De diluvio mundi (О всемирном потопе), De transitu maris Rubri (О переходе через Красное море) и др. Критические издания: De mundi initio / Ed. A. Schippers. Kampen, 1945; De spirUualis hisloriae geslis / Ed. D.J. Nodes. Toronto, 1985.

[30] Павлин Ноланский (Paulinus Nolanus) — поэт, епископ Нолы (Италия). Перевод на русский язык некоторых его стихотворений выполнен М. Л. Гаспаро- вым в кн.: Авсоний. Стихотворения, с. 181—201.

[31] Меробауд Флавий (Merobaudes Flavius) (V в.) — латинский христианский поэт. Ему атрибутируется поэма Carmen de Christo (Песнь о Христе), а также несколько панегириков, от которых сохранились лишь фрагменты.

[32] Павлин Петрокориценский (Paulinus Petrocoricensis) (V в.) — латинский христианский поэт и агиограф. Вероятно, был епископом Петрокорикума (совр. Перигё, Франция). Написанное им Житие св. Мартина Турского представляет собой поэтический парафраз одноименного сочинения Сульпиция Севера.

Зз Секундин (Secundinus) (2-я пол. IV в. — 447) — латинский христианский поэт, ирландский епископ и миссионер. Автор гимна в честь св. Патрика.

[34] Рустик Гельпидий (Rusticus Helpidius) (кон. V в. — после 555) — латинский христианский поэт. Автор поэм Carmen de Christi Jesu beneficiis (Песнь о благодеяниях Иисуса Христа) и Carmina in hisloriam Testamenli Velens el Novi XXIV (Песни на ветхозаветную и новозаветную историю).

[35] Аратор (Arator) — субдиакон, поэт (ок. 490 — ок. 550). Автор поэмы De actibus Apostolorum (О деяниях апостолов). См.: Angelucci Р. La tecnica poetica di Aralore. R., 1990.

[36] Меровинги — первая королевская династия Франции, правившая в V—VIII вв. Название происходит от имени Меровея, полулегендарного деда фактического основателя династии, короля Хлодвига.

Пий II (Pius), Энеа Сильвио Пикколомини (Enea Silvio Piccolomini) — Папа Римский (19.08.1548 — 14/15.08.1564), поэт и гуманист, один из выдающихся представителей итальянского Возрождения. На русском языке см.: Зарец- кий Ю.П. Ренессансная автобиография и самосознание личности: Энеа Сильвио Пикколомини (Пий II). Нижний Новгород, 2000.

9 Сочинения Римских понтификов

[38] О системе общего права Европы и ее элементах см. например, несколько основных работ: Берман Г. Дж. Западная традиция права: эпоха формировани- я. М., 1989; Виноградов П. Г. Римское право в Европе в Средние века. М., 1910; Мартинес Ф. Когда Европа была единой: стиль итальянский, стиль французский и кастильское приложение / пер. с исп. А. В. Марея / / lus antiquum 16 (2006); Моддерман В. Рецепция римскою права. СПб., 1888; Муромцев С. А. Рецепция римского права на Западе. М., 1886; Savigny F. С. Geschichte des romischen Rechts im Mittelalter. Wiesbaden—Biebrich, 1834. 7 t.; Ermini G. Corso di diritto comune: I. Genesi ed evoluzione storica. Elemento cosutulwi. Fonti. Milano, 1946; Calasso F. Medio euo del diritto: I. Le fonti. Milano, 1954; Trusen W. Gelehrtes Recht im Mittelalter und in der fruhen Neuzeit. Goldbach, 1997; Brynteson W. E. Roman Law and Legislation in the Middle Ages / / Speculum 41 (1966), 420—437; Piano Mortari V. Gli inizi del diritto moderno in Europa. Napoli, 1982.

[39] См. например: Biondo В. II diritto romano cristianо // Atti del Congresso internazionale di diritto romano e dl storia del diritto. Milano, 1951. 2 t.

[40] Термин «Гелазианское возрождение» был впервые введен в научный оборот французским исследователем Г. Ле Бра в 1930 году в статье: Le Bras G. Un moment decisif dans l'histoire de l'Eglise et du droit canon : La renaissance Gelasienne // Revue historique de droit francais et etranger: IV serie: 9 (1930), 506—518.

[41] См. например: Biondo B. Op. cit., t. 1; Мог С. G. Diritto romano e diritto canonico nell'ela pregrazianea / / Scritti di storia giuridica altomedievale. Pisa, 1977, p. 345-363.

[42] Сириций (Siricius) — Папа Римский (15, 22 или 29.12.384 — 26.11.399).

[43] Ballerini P. et H. Disquisitiones de antiquis collectionibus et collectoribus canonum. // PL 56, 11-354.

[44] «Et merito nos, qui summa Ecclesiae tenere debemus gubernacula, causa respicit, si silentio faveamus errori. Datum kalendis Junii, Libio et Theodosio viris clarissimis consulibus» (De chorepiscopis). Комментарий в PL к этому месту: «Non sunt in fastis hi consules».

34 Виктриций (Victricius) (ок. 340 — ок. 410) — епископ Руана, агиограф.

[46] Duchesne L. La plus ancienne collection romaine des decretates (Epistolae decretales) // Atti del 2 Congresso internazionale di archeologia. R., 1902, p. 159— 163.

[47] См. литературу в двух предыдущих примечаниях.

[48] Silva Tarouca С. Beitrage zur Ueberlieferungsgeschichte der Papstbriefe des 4. — 6. Jahrhunderts // Zeitschrift fur katholische Theologie 43 (1919), 678-682; см. также: Wurm H. Decretales selcctae ex antiquissimis Romanorum Pontificum epistulis decretalibus // Apollinaris 12 (1939), 7—61.

w Le Bras. Op. cit.

[50] См. например: Мог С.G. Le droit romain dans les collections canoniques des Xe et Xle siecles // Revue historique de droit francais et etranger: IV serie 6 (1927), 512-524.

[51] Hove A. van. Prolegomena // Соmmenlarium Lovaniense in Codicem iuris canonici editum a magistris et docioribus Universilalis Lovaniensis. R., 1945, vol. 1,1,

P. 155.

[52] Кенель (Quesnelle), Пасхазий (1634—1719) — французский священник- ораторианец, богослов, историк. Обнаружил и опубликовал древнее собрание канонов, получившее название Collectio Quesnelliana.

[53] Foumier P., Le Bras G. Histoire des collecliones canoniques en Occident depuis les fausses Decretates jusqu'au Decret de Gratien. P., 1931; Turner С.H. Ecclesiae Occidentalis monumenta iuris antiquissima. Oxonii, 1899, vol. 1.

[54] Hove A. van. Op. cit.. p. 157; Scharnagl A. Die kanonistische Sammlung der yandschrift von Freising // Wissenschaftliche Festgabe zum Zwolfhundertjahrigen Jubilaum des Hl. Korbinian. — Munchen, 1924.

[55] Дискуссию по этому поводу см.: Hove A. van. Prolegomena..., p. 280—282. Современная точка зрения: Nor K.W. II contribute del diritto canonico al diritto privato europeo: riflessioni del punto di vista delta identificazione del concetto di diritto // Miscellanea Domenico Maffei dicata. Goldbach, 1995, Bd. 2, S. 233-253; а также: Мог С. G. Diritto romano e diritto canonico nell'eta pregrazianea // Scritti di storia giuridica altomedievale. Pisa, 1977, p. 345—363.

[56] См. например: История политических учений: Средние века и Возрождение / Под ред. В. С. Нерсесянц. М., 1986.

[57] Guiraud J. Rome, ville sainte au V siecle // Revue d'histoire et de litterature religieuses 3 (1898), 55-70.

[58] Pietri Ch. Concordia apostolorum et renovatio urbis // Melanges de l'Ecole Francaise de Rome 73 (1961), 275-322.

[59] Bartnik Cz. Teologia hisioru wedlug Leona Wielkiego. Lublin, 1972, s. 160—161.

10 Сочинения Римских понтификов

[60] Klinkenberg H.M. Papsttum und Reichskirche bei Leo dem Grossen / / Zeitschrift der Sauigny — Stiftung fur Rechtsgeschichte 38 (1952), 40—45.

[61] Bartnik Cz. Ор. eil., s. 160.

[62] Paschoud F. Roma aeterna: Etudes sur le patriotisme romain dans l'Occident a I epoque des invasions germaniques. R., 1967, p. 225—226.

[63] Понтифик (Pontifex), Великий понтифик (Pontifex Maximus), Римский понтифик (Pontifex Romanus) — глава древнеримского религиозного культа. Термин «понтифик», согласно Варрону, происходит от латинских слов pons (мост) и facere (делать, возводить, строить), т. е. «строитель мостов» (Varro. De lingua Latina V, 15). В компетенцию понтифика входило строительство и поддержание древнейшего римского моста Pons Sublicius. Поскольку Рим был основан на болотистой местности, мостам придавалось особое значение. Согласно древнеримской традиции, приводимой Титом Аивием, должность понтифика появилась при втором римском царе Нуме Помпилии (715—672 до н.э.), который назначил четырех патрициев своими помощниками в исполнении принадлежащих ему как царю религиозных Функций (Titus Livius. Ab Urbe condita I, 20). Когда римляне свергли монархию, религиозные обязанности царя были переданы Великому понтифику, в подчинение которого вошли все древнеримские жрецы и весталки. Великий понтифик также следил за календарем и соблюдением религиозных празднеств. Должность Великого понтифика была пожизненной, он избирался народом и практически был вне юрисдикции сената.

[64] Zosimus. Historia nova 4, 36, 5.

[65] Ziegler A.K. Pope Gelasius and His Teaching on the Relation of Church and Slate // Catholic Historical Review 27 (1941-1942), 412-434.

[66] Об иконоборчестве см. гл. 4.2.

[67] Gouiiiard J. Aux origines de l'iconoclasme: Le te'moignage de Gre'goire II // Travaux et memoires du Centre de recherches d'histoire et de civilisation Byzantine.

p., 1968, t. 3, p. 259-276.

[68] Rahrier H. Kosciol i panstwo we wczesnym chrzescijanstwie. Warszawa, 1986, s. 293-295.

[69] Григорианская реформа — движение в Католической Церкви в XI—XII вв., ставившее своей целью устранить влияние светской власти на управление Церковью, которое получило название по имени одного из ее лидеров — Папы Григория VII. В упорной и изнурительной борьбе по реализации Григорианской реформы Римские понтифики вышли победителями: был признан наднациональный характер иерархии Католической Церкви и с этого времени Папа, а не император стал общепризнанным лидером христианского мира. См. фундаментальное трехтомное исследование О. Флиша: Fliehe A. La reforme gregorienne. Louvain, 1924—

1937.

[70] Ратцингер И. Европа: Ее духовные основы вчера, сегодня и завтра // Новая Европа 17 (2004), 6.