Лола Звонарева
Доктор исторических наук,
Член Союза писателей, академик РАЕН,
Ведущий научный сотрудник Государственного научно-исследовательского института семьи и воспитания Российской
Академии Образования
См. персоналии.
Звонарева Л. Натурфилософские представления Симеона Полоцкого.// Естественнонаучные представления Древней Руси.
Во второй половине XVII столетия в Москве образованные, книжные люди, как утверждал иеродиакон Дамаскин в своем
сочинении „Сто пять ответов", разделились на „латинников" („западников"), „восточников"
(православных) и „пестрых", занимающих середину между „западниками" и „восточниками". К „восточникам"
относя себя и Евфимия Чудовского, Дамаскин дает им очень высокую оценку, подчеркивая соответствие этих личностей
типу истинно русского человека, не испорченного схоластической наукой, образованного, честного, неподкупного,
с прямым здравым смыслом, непритворно смиренного и благочестивого, неустрашимого борца за свою веру. К „западникам"
(причем западничество воспринималось как своебразное униатство, по словам Георгия Флоровского, „скрытый романизм")
иеродиакон Дамаскин относил Симеона Полоцкого, Сильвестра Медведева, людей, с его точки зрения, окуренных западною
иезуитскою ученостью, к „пестрым" - Кариона Истомина.
Наиболее яркая фигура из этой плеяды славянских писателей и просветителей - белорус Симеон Полоцкий (1629-1680).
Его огромное поэтическое наследие стало настоящей школой для таких видных российских поэтов-просветителей конца
XVII века, как Мардарий Хоников, Сильвестр Медведев, Карион Истомин. Ориентировались на нее Димитрий Ростовский,
Стефан Яворский и, видимо, в какой-то степени - Феофан Прокопович, Антиох Кантемир, а позднее - М. В. Ломоносов.
Отношения Симеона Полоцкого с православными иерархами пережили определенную динамику. В начале своей придворной
карьеры (в 1656-1657 годах) Симеон Полоцкий очень высоко ценил патриарха Никона (Никита Минин - 1605-1681 -
патриарх с 25 июля 1652 года).
Никон возглавлял русскую церковь по январь 1667 г., провозгласил богослужебную реформу. При этом в виршах Симеона,
написанных в 1657 году, Никон воспевается таким образом, будто речь идет не о православном патриархе, а о папе
Римском:
... Хрыста-пастыра образ ест святейшы Никон...
Венц, где тебе пастыра над сабою знаем
Никона, а впрод Хрыста за пастыра маем.
Аже Хрыстос на веки Богом ест на небе,
Никона, як свой образ, бы принял до себе...
Различные внутренние теологические установки „восточников" и „западников" ощутимы даже в мелочах.
Показательно, насколько по-разному мотивируют Епифаний Славинецкий и Симеон Полоцкий любое действие -хотя бы
уместность применения розги в процессе воспитания. Даже в этом случае Епифаний ссылается на авторитет Духа Святаго:
Розгою Дух Всесвятой дети бити велит,/
Зане розга здравия ниже мало вредит..
Симеон Полоцкий приводит конкретный, „хозяйственный" пример:
Плевелы от пшеницы жезл тверд отбивает
Розга буйство из сердец детских прогоняет.
Рациональный и собранный Симеон Полоцкий, основательно обосновываясь в Москве, становится все безжалостнее
и нетерпимее. Видимо, чреватая постоянными конфликтами и интригами обстановка в русских церковных кругах действует
и на умеренного и сдержанного Симеона.
7 мая 1666 г. московский собор постановил составить и выпустить в свет обличение челобитных расколоучителей
- суздальского попа Никиты Добрынина-Пустосвята и романовского Лазаря. С этой целью Симеон Полоцкий написал
в мае-июле 1666 г. трактат „Жезл правления", напечатанный от имени собора в 1667 году. 10 мая 1667 года
митрополит Сарский и Подонский Павел преподнес царю и патриарху первое печатное издание богословского трактата
„Жезл правления". В трактате резко выражена яростная нетерпимость к инакомыслящим. При обличении Никиты
Пустосвята Симеон так формулирует свою задачу: „обезглавить сего Голиафа, тоже уды его и вся телеса полчища
его птицам и зверям отдати" .
В письме от 27 сентября 1676 г. к Симеону Полоцкому из Курска любимый ученик Симеона, высокобразованный эрудит
Сильвестр Медведев дает высокую оценку книгам Симеона „Жезл Правления", „Венец веры кафолическия",
„Обед душевный", „Вечеря душевная". Иную точку зрения на рассмотренный и одобренный собором в 1667
году „Жезл Правления" имел инок Чудовского монастыря Евфимий. Кстати, прения на соборе показали, что идеи
Никона о самостоятельности церкви принимались и защищались почти всеми русскими церковными иерархами.
Евфимий отметил неправославное решение ряда богословских вопросов: „Книги Жезла списатель написа о зачатии
Пресвятыя Богородицы... противно мысли святыя восточныя церкве, не чет греческих книг, ... но чет латинскыя
токмо книгы,и оттуду таковую мысль написал... прелщась от латинских растленных книг, яко в иных, тако и всем"6.
Еще более резко критиковал Евфимий „Венец веры кафолическия", появившийся в 1670 г. Он составил из замеченных
им в книге ошибок особый сборник, озаглавленный: „Написася сие из книги, глаголемыя венец веры,сложеныя по мудрствованию
латинскому", все выписанные места рассматривая как „ереси латинския и лутерския".
„Венец веры кафолическия" Симеона, очевидно, служил учебным руководством в богословии для царственных
учеников иеромонаха, среди которыхбыла и царевна Софья (1658-1704), проявлявшая к этому произведению особый
интерес и познакомившаяся с ним еще в черновом виде. В сборнике панегириков и окказиональных стихов „Рифмологион"
читаем вирши Симеона - „Вручение книги "Венца веры" благородной и благоверной государыни царевне великой
княжне Софии Алексеевне".
Встречая серьезную оппозицию в Москве, Симеон постоянно опирался на своих киевских единомышленников, в трудных
ситуациях также стремясь постоянно поддерживать их. С этой целью он написал „На книгу, именуемую "Меч духовныи"
епиграмму", защищающую сборник проповедей, опубликова-ных в 1666 г. также принимавшим в юности униатство
и учившимся в католическом университете Лазарем Барановичем, наставником и покровителем Симеона во время его
учебы в Киево-Могилянской коллегии. Книга Барановича нуждалась в защите, так как патриарх Никон представил Алексею
Михайловичу свиток обличений на сборник „Меч духовный", отмечая ее латинствующий характер. В первое время
жизни Симеона в Москве Лазарь Баранович также старался использовать свое влияние в помощь ему: он благосклонно
отзывался об учености Симеона в письме к Паисию Лигариду, снискавшему доверие царя. Симеон же не только защищает
сборник „Меч духовный", но и готовит к изданию следующий сборник Барановича „Трубы словес".
Митрополит Газский Паисий Лигарид по приглашению царя прибыл в Москву в марте 1662 г. с конкретной целью обосновать
в своих сочинениях превосходство „царства" над „священством", опровергнуть католический принцип „священство
выше царства". Несмотря на европейскую образованность, в православном мире Паисия не уважали, так как он
принимал католичество и переписывался с кардиналом Барберини. Своих конфликтов с иерусалимским патриархом Досифеем
и другими крупными церковными деятелями Паисий Лигарид не скрывал от царя Алексея Михайловича. Неизвестный переводчик
перевел с греческого (русского Паисий не знал) два его труда - панегирик Москве и Алексею Михаиловичу, обосновнывающий
полноту царской власти, - обличительное послание Никону (от 12 июля 1662 г.) и „Отписку к боярину Симеону Лукиановичу
Стрешневу митрополита Паисия Газского и на 30 вопросов ответы новых обычаев Никоновых бывшаго патриарха Московского"
(от 15 августа 1662 г.).
Сложная фигура Пантелеймона (мирское имя Паисия) Лигарида заслуживает того, чтобы остановиться на ней подробнее.
Он был уроженцем острова Хиоса, получил образование в Риме, в греческой коллегии, учрежденной папою Григорием
XIII. Покинув Рим в 1642 г., он побывал в Константинополе, затем в Угро-Валахии, был учителем в Яссах и там
заслужил покровительство прибывшего в молдавский монастырь Иерусалимского патриарха Паисия. Сопроводив его в
Иерусалим, Пантелеймон принял от него пострижение и получил новое имя Паисия. Русский паломник Арсений Суханов,
находившийся в то время в Иерусалиме, был восприемным отЦом Лигарида. Спустя несколько лет Паисий, несмотря
на перемену имени, подвергся осуждению патриархов Досифея и Хрисанфа (преемников покровителя его Паисия) за
прежние неправославные сочинения. В свое времяЛигарид издал при книге Неофита Родина, соученика своего в Риме,
„Апологию Петра Акудия", известного своими ревностными трудами на пользу унии.
Сетуя на ошибки переводчиков, работавших с его текстами в Москве до Симеона Полоцкого, Паисий Лигарид писал:
„Мне вельми жаль, что вашего языка не знаю, чтоб переводил тех речей, как я сам желаю, понеже переводчики з
большей части того, чего не разумеют, спускают или толкуют против любви и воли своей, покрываючи прямую свою
глупость. Бью челом, чтоб твоя милость учинил радение прилежно, чтоб перевесть на русский язык или на латинский,
чтоб я увидел сам ваших переводчиков толкование, как его совершают. Понеже непобедимое и великое ваше царство
потребует таких мужей переводчиков, которые и иных языков разум имели, истинно и прямо и непременно толковали
советне, и чтоб разсуждение чинили об тех делах, которые пишутся верою и правдою, и то пускай будет".
В середине 60-х годов XVII в. Симеон начинает переводить произведения Паисия, подвергая их литературной обработке.
В 1666 г. появляется полемический трактат „Опровержение челобитной попа Никиты", проникнутый просветительским
пафосом. Авторы говорят о необходимости открытия школ, введения системного обучения, намечают программу для
школяров, отстаивая полезность изучения трех языков - греческого, латинского и славянского, создания хранилищ
для светских и богослужебных книг. Авторы советуют современным правителям брать пример с царя Птолемея, известного
своей любовью к книгам. В Москве в то время библиофильством увлекались государствение деятели А. С. Матвеев,
Б. И. Морозов, В. В. Голицын, бывший патриарх Никон, царевичи Алексей и Федор.
В свое „Опровержение...", как заметила А. С. Елеонская, авторы включили перевод фрагмента речи Цицерона
- похвалу учению, которое „в благоденствии есть украшение, в противных прибежище... сие учение дает юношам трезвение,
старейшинам утеху, убогим богатство, богатым лепоту". Призыв открывать в Москве „собрания училищные"
звучит и в „Поучении, или Беседе увещательной", также написанном Симеоном Полоцким фактически в соавторстве
с Паисием Лигаридом и произнесенном в 1667 г. 29 января 1676 г. скоропостижно умер парь Алексей Михайлович.
Влияние Симеона Полоцкого на молодого царя Федора Алексеевича, его бывшего ученика, очевидно, было достаточно
велико. Уже в 1677 г. Симеону удается открыть при дворце „верхнюю" типографию, свободную от цензуры патриарха,
то есть от его благословения, что недопустимо для православного человека. В этой типографии Симеон Полоцкий
как настоящий базилианин, в первую очередь радеющий о введении нового типа образования, печатает составленные
им лично учебники („Букварь языка славенскага" для малолетнего Петра I) и другие книги собственного сочинения,
имеющие педагогическую направленность.
С энергией Симеона Полоцкого и его соратников по „верхней типографии" -художника Симона Ушакова, гравера
Афанасия Трухменского, связывают историки искусства и появление в Москве гравюр на меди, печатавшихся в Виленской
иезуитской академии уже в 20-е годы XVII вш.Как известно, увлечение мистикой чисел распространились на Руси
уже в первой половине XVI в. „в результате заметного воздействия католицизма на русскую культуру этого периода".
Но если Симеон Полоцкий в своих ранних стихах весьма активно использовал идеи „арифмологии", разрабатывавшиеся
последователями пифагорийского учения, которые рассматривали символику чисел, явно опираясь на числовые „узусы"
Фомы Аквинского (в ранних польскоязычных виршах Симеона легко выделить особый арифмоло-гический цикл), то, переехав
в столицу, осторожный Симеон Полоцкий, учитывая православное окружение, откажется от употребления некоторых
числовых символов (русский вариант польскоязычного стихотворения „Четыре части дня" - „День и ночь";
число четыре, напомним, символизирует крест). Числовые значения Симеон Полоцкий будет старательно зашифровывать
внутри своих огромных сборников (33 раздела - таков, как известно, был возраст Христа, - имеет поэтическая энциклопедия
„Вертоград многоцветный"). В своих ранних виршах, написанных еще в Полоцке, „Верше о мэнце Панской в церкви
мовене" Симеон использует популярный в католической литературе образ пеликана - „Яко пеликан дети свои...
кровью ... окропляет...", служащего прообразом Христа, проникший в европейское искусство из „Физиолога"
- трактата о животных, возникшего во II-III вв. н. э.
Католическое влияние сказалось и на эстетических взглядах Симеона Полоцкого, получивших отражение в таких документах
и трактатах, как „Слово к люботщательному иконного писания" (ок. 1666 г.), „Записка", адресованная
царю Алексею Михайловичу по поводу недостатков иконописа-ния (ок. 1667 г.), „Грамота трех патриархов" (от
12 мая 1668 г.), „Царская грамота" (1969 г.).
Наиболее четко свои эстетические воззрения Симеон Полоцкий сформулировал в позднем произведении „Беседа о почитании
икон святых". Беловик этой беседы выполнен рукою Сильвестра Медведева вскоре после создания оригинала -
в августе сентябре 1677 г. Симеон Полоцкий спорит с проповедниками протестанских учений, распространявшими в
Москве второй половины XVII в. иконоборческие идеи. В „Беседе..." Симеон Полоцкий защищает иконопись от
тенденциозных искажений ее канонических принципов как в сторону прямого реализма, так и в сторону „опрощенно"
народно-демократических представлений о „святом иконописном ремесле". Контрастная поляризация теоретических
позиций превращала иконопись из „чудотворной книги для неграмотных" в открытую арену богословских споров.
При этом Симеон тяготеет и барочному типу иконы, который преобладал в Речи Посполитой и в Белоруссии, где эмблематическое
изображение вытесняло иконописное и последовательно культивировалась двухчастная традиционная структура - рисунок
и подпись15.
Еще более ярко борьба двух мировоззрений, двух типов мышления проявилась в известном споре грекофила Епифания
Славинецкого и латиниста Симеона Полоцкого о времени пресуществления святых даров на литургии. Впервые этот
вопрос в Москве поднял Симеон Полоцкий в 1673 г., когда Епифаний и Симеон, по приглашению патриарха Питирима,
посетили его крестовую палату.
Причем если Симеон Полоцкий осторожно „вопрошал" о „неудоборазумеваемых вещах", то Епифаний уверенно
разъяснял о том, что середины между православием и католическим учением быть не может. Это наводит на мысль,
что он подозревал Симеона в униатстве, которого тот, судя по владельческим надписям на книгах, особенно и не
скрывал. В 1674 г. Епифаний устранил Симеона Полоцкого от участия в переводе Библии, ссылаясь на чрезмерно „латинский"
тип учености, присущий Симеону. Не разделяя многих теологических убеждений Симеона, Епифаний уважал и ценил
его на личностном уровне, потому в завещании записал ему богатый дар, превосходяший подарки важным московским
архимандритам. Симеон Полоцкий свое отношение к Епифанию выразил в пяти стихотворных эпитафиях, высоко оценив
его образованность, мудрость, кротость и честность.
Сохранились свидетельства, что в разное время переходили в унию почти все литературные авторитеты того времени
- Кирилл Транквиллион Став-ровецкий, Кассиан Сакович, Мелетий Смотрицкий. В иезуитских коллегиях учились Петр
Могила, Варлаам Ясинский, Стефан Яворский, Иннокентий Гизель. Речь идет, как видим, о весьма образованных людях,
искушенных интеллектуалах.
Свою принадлежность к ордену базилиан Симеон Полоцкий, судя по всему, не скрывал от европейских путешественников,
приезжавших в Москву. Так, курляндскии аристократ Якуб Рейтенфельс, издавший на латинском языке в Падуе и на
немецком в Нюрнберге свои „Сказания о Московии" сообщал, что в столице северной державы живет „писатель,
монах базилианского ордена Симеон, в высшей степени преисполненный латинской учёностью."
Орден базилиан объединял, по замыслу его создателя, наиболее одаренных, образованных и благочестивых иеромонахов
и поэтому весьма достаточно престижных. Оформление Базилианского ордена, получение им юридического статуса произошло
во время шести съездов представителей униатских монастырей - в Вильне; это случилось в 1636 г. По замыслу митрополита
Язепа Руцкого, вновь сотворенная монашеская корпорация, в которую вначале вошли крупнейшие униатские монастыри
- Виленский; Новогрудский, Минский, Жировецкий, а вскоре и Полоцкий - уже на установочном съезде в 1617 г. получила
имя святого Базиля (Василия) Великого. Хотя Руцкий и ориентировался на Орден, основанный ок. 370 г. авторитетным
богословом Василием Великим, создавалась принципиально новая церковная структура, со своими задачами и функциями.
Тесная связь Ордена базилиан с Ватиканом давала возможность регулярного получения широкого круга информации
о церковно-политических процессах на евразийском континенте, что давало возможность четко координировать деятельность
всего Ордена и частных его структур с учетом геополитических перемен. Руцкий стремился поставить Орден базилиан
над другими структурами униатских церквей. В привилегированную касту базилиан мог попасть далеко не любой житель
Великого Княжества Литовского. Руцкий предусмотрел в его структуре навициат - своеобразный институт воспитания.
Целенаправленный отбор людей одаренных, способных жить по законом Ордена, раздававшего пшеницу голодающим. Симеон
Полоцкий перевел с латыни одно из сочинений этого католического первосвященника под заглавием „Поучения Григория".
В своем предисловии к „Псалтири Рифмотворной" Симеон Полоцкий из осторожности не называет прямо автора,
вдохновлявшего его на поэтическое переложение псалмов - польского поэта-католика Яна Кохановского („Псалтырь
Давида", 1579 г.), допуская лишь осторожную фразу - намек „во инехъ в метры преведены". Православный
сторонник чистоты „греческого учения" Евфимий Чудовский, оберегавший его от искажений и уклонений любого
толка, на выход „Псалтири Рифмотворной" откликнулся особой критической запиской. Столь же жестоко заклеймил
блюститель чистоты православия посмертное опубликование сборника проповедей Симеона Полоцкого „Обед душевный",
впервые использовав в литературной полемике XVII в. эпиграмму, существовавшую в двух в равной степени воинственных
вариантах (как доказала Л. И. Сазонова):
Новосоставленная книга сия „Обед"
Прадлагает снедь, полну душетлительных бед.
Или:
Новосложная книга, зовемая Обед/
Не имат обрестися без неких души бед.
Ориентацию на католическую традицию „коллективного плача" замечаем и в виршах Симеона Полоцкого „Френы,
или плачи на смерть царицы Марии Ильиничны". Эталоном здесь явно выступают элегии поэтов-католиков Яна
Сарбевского и Яна Кохановского.У Кохановского, писавшего на смерть своей горячо любимой малолетней дочери, Симеон
заимствует общую идею книги, представляющей единый цикл плачей-элегий, каждая из которых завершается своеобразным
философско-поэтическим „утешением". Связь с „Тренами" (1580) Кохановского чувствуется и в изображении
Симеоном Полоцким прежней благочестивой жизни умершей царицы, всеобщей любви к ней, горечи невосполнимой утраты,
и в подборе примеров бренности жития, и в том, что в заключении „Френов" Симеон Полоцкий, как и Кохановский,
заставляет утешать родных и близких ту, которая „оплакивается" ими. Симеон Полоцкий решился обратиться
и к тем, кто, казалось, был особенно негативно настроен к любым отклонениям от православного вероучения и добился
определенных успехов.
Особое внимание базилианина Симеона Полоцкого к запорожским казакам, для которых он написал две свои знаменитые
речи, вошедшие в сборник проповедей „Обед душевный", возможно, связано с тем, что в свое время именно они
помешали созыву генерального собора, готовившего объединение униатов с неуниатами, направив 29 июня 1629 г.
киевскому православному митрополиту Иову Борецкому письмо, в котором высказали свое желание с оружием в руках
оборонять православную веру отцов.
Эти две речи Симеона, обращенные к запорожскому воинству, приобрели такую популярность, что в 1692 г., спустя
два года после того, как на Соборе труды Симеона Полоцкого были официально запрещены, к патриарху Адриану приходит
посыльный от запорожского воинства с просьбой о двух сборниках проповедей Симеона Полоцкого - „Обеде душевном"
и „Вечере душевной" для новой церкви, основанной казаками. Несмотря на официальный запрет, книги Симеона
Полоцкого были переданы запорожцам, чему, очевидно, способствовал секретарь патриарха - поэт Карион Истомин,
находившийся под большим влиянием двенадцать лет назад умершего Симеона и продолживший многие из его начинаний.
В том, что именно запорожские воины более других нуждаются в нравственном воспитании, могла убедить Симеона
Полоцкого и варварская жестокость запорожцев, проявленная ими во время взятия Вильны (Симеон мог его наблюдать,
ибо был в это время, судя по многим косвенным свидетельствам, в числе учащихся Виленской иезуитской академии)
и других городов Великого Княжества Литовского. Взятие Вильны 8 августа 1655 г. войсками московского воеводы
боярина Якова Черкасского и наказного гетмана запорожского войска Ивана Золоторенко сопровождалось массовыми
убийствами гражданского населения на улицах, десятки людей были сброшены с моста в реку. Погибла примерно половина
жителей столицы22.
Оценка книги как феномена культуры Симеоном Полоцким принципиально отличалась от православного исконного почитания
„душеполезных" книг и была свойственна в то время, в первую очередь, „библиофилам западнического толка",
которым „книги интересны прежде всего своей новизной, непохожестью друг на друга. Чем их больше, тем лучше".
Влиянием Симеона Полоцкого на молодого царя Федора Алексеевича, в нарушение придворного этикета сделавшего и
первой, и второй своей женой белорусских девушек, объясняется, очевидно, и то, что в 1678 г. В. Горстену было
поручено самим царем приобрести в Вильно „книги лутчих творцов, которые писали о лекарском деле".
Уже после смерти Симеона в декабре 1681 г. от имени царя Федора Алексеевича хорошо зарекомендовавшему себя
фон Горну, датскому послу в России, во время прощальной аудиенции был вручен необычный в дипломатической практике
дар - двенадцать прекрасно переплетенных русских книг „в память о царе и для практики в русском языке"25.
Полемические богословские традиции Симеона Полоцкого также нашли в Москве своих продолжателей. Симеон Полоцкий
своими трудами в какой-то степени „разбудил" и тонизировал богословскую мысль. Вспомним Стефана Яворского
(1658-1722), продолжившего полемику Симеона со старообрядцами в своем трактате „Знамения пришествия антихристова
и кончины века" (1703), написавшего много проповедей и часто с ними выступавшего. Как известно, одним из
первых возрождать устную проповедь в храмах столицы стал Симеон Полоцкий,
Антипротестанский богословский труд Стефана Яворского „Камень веры" был издан, как и сборники проповедей
Симеона Полоцкого, после смерти автора. В прекрасно подобранной библиотеке Стефана Яворского, как и в одном
из самых больших частных книжных собраний Москвы XVII века - библиотеке Симеона Полоцкого, были весьма полно
представлены католические писатели ХУ1-ХУП вв. Превосходную библиотеку оставил и Феофан Прокопович (1681-1736)
-антагонист Стефана Яворского, политик, педагог, поэт и проповедник, создавший целую школу проповедников нового
типа. Он также писал и богословские трактаты („Об оправдании", „Христовы о блаженствах проповеди толкование"
и др.) и сочинения церковно-законодательного характера.
Можно говорить об особом типе личности славянского писателя, получившего образование в Киево-Могилянскои коллегии
и одном из католических европейских универитетов, принимавшего униатство и деятельно проявившего себя в православной
Москве конца XVII - начала XVIII в., стремившегося реализовать свои знания, филологический и педагогический
талант сразу на нескольких уровнях с целью реально повлиять на общественно-политическую ситуацию в государстве,
подготовить себе достойную смену, дать направление развитию определенных государственных институтов.
В отличие от искушенных белорусских и украинских интеллектуалов, в том, что русские православные авторы в XVI-XVII
вв. достаточно напряженно относились к любому „иноверию", убеждает популярная „Повесть о Бове Королевиче",
выдержавшая свыше двухсот лубочных изданий.
Героиня этой повести дочь султана королевна Минчитрия предлагает отцу обратить Бову в „свою веру латинскую
и в нашего бога Ахмета". Это своевольное объединение „латинства" (католицизма) и магометанства - не
показатель невежества русского переводчика повести. Для православного русского человека середины XVII в., убежденного
в истинности одного православия, „инославие" (неправославные христианские вероисповедания -несторианство,
католицизм, лютеранство, кальвинизм и т. д.) нередко уравнивалось с „иноверием" (иудаизмом, магометанством,
буддизмом и пр.), объединяясь в понятие „безбожия".
Симеона Полоцкого это не смушало. Делая владельческие записки на книгах своей библиотеки, указывающие на его
принадлежность к Ордену Базилиан, Симеон Полоцкий никогда не забывал о педагогических задачах этого ордена,
до самой смерти просветителя игравших в его жизни определяющую роль.
Итак, равноправного синтеза православия и католицизма у Симеона Полоцкого не получилось. После учебы в Виленской
иезуитской академии и двухлетнего пребывания в Вильно, где в это время униатство уже стало самым популярным
среди белорусского населения вероисповеданием, Симеон Полоцкий в течение всей жизни остается последовательным
базилианином, даже будучи на службе у православных государей и играя в их окружении немаловажную роль. Ни гибель
любимого ученика Симеона Полоцкого, лидера московских западников-латинян Сильвестра Медведева, ни постановление
церковного Собора 1690 г., предавшее труды Симеона Полоцкого анафеме и якобы провозгласившее победу грекофилов-православных,
не могли уже изменить ситуацию.
Паисий Лигарид, Симеон Полоцкий, Стефан Яворский, Феофан Прокопович - эти люди, учившиеся в католических академиях,
принимавшие униатство, значительно повлияли на духовную атмосферу в московских придворных кругах.Если униатство
с его вниманием к национальным языкам, подлежащим постоянному вытеснению в силу геополитического положения белорусско-украинского
региона было, на наш взгляд, глубоко положительным явлением, способствовавшим борьбе за выживание белорусской
и украинской культур (и существования национальных государств хотя бы на уровне идеи) защищающихся от в равной
степени агрессивных католической Польши и православной России, то для русского человека культ рационализма,
заимствованного знания, изменение и резкая критика привычных традиций и православных обрядов оборачивалось основательным
подрывом устоев, потерей веры в себя, подчинением неустойчивому обаянию чужой культуры.
„Именно в XVII веке, - отмечает протоиерей Георгий Флоровский, -латинизации подвергается не только обряд и
язык, но и богословие, и мировоззрение, и самая религиозная психология. Латинизируется сама душа народа... внутренняя
свобода и независимость были потеряны, и было утрачено и самое мерило для самопроверки"26.
Принципиальные мировоззренческие установки „греческого" и „латинского" направлений касались всех
сфер общественной жизни. Они определяли круг решаемых тем, иное направление задач, обусловили средства и способы
достижения поставленных целей, обнаруживая тем самым свою значимость в общественно-историческом процессе. Сущностью
же различия выступало понимание самого человека, его места и роли в мире, его будущего.
Неприятие западно-европейской учености и образа жизни влекло за собой сохранение традиционного средневекового
способа материального производства, с присущим ему господством личных связей между членами социума, где жизнь
отдельного человека немыслима вне естественной связи с его общиной, цехом, приходом. Традиционность форм жизнедеятельности
формировала особый тип личности.
Ориентация грекофилов на византийский источник мудрости означала философию в которой главное работа со словом,
текстом - комментирование и истолкование.
Симеон Полоцкий пытался противопоставить постулатам грекофилов собственное представление о месте и назначении
человека в мире с опорой на католические авторитеты. По мнению Симеона Полоцкого, для московской Руси основной
являлась задача разрушения стереотипов традиции, переориентация общественного сознания на новые материальные
и духовные ценности. Решение этой задачи, с точки зрения Симеона Полоцкого, способствовало бы последовательной
ликвидации стихийно-бессознательной включенности человека в жизненный поток, обновлению и сознательной перестройке
всего жизненного уклада, систематической рефлексии.
Теоретическая и практическая деятельность Симеона Полоцкого объективно способествовала разрушению средневекового
мировоззрения и традиционализма восточнохристианского мира. Переосмыслая традиционные для средневековой философии
понятия справедливости, моральной ответственности, деяния и воздаяния, связываемые феодально-корпоративной моралью
с местом человека в иерархической структуре общества и выполнением долга, Симеон Полоцкий само положение человека
в иерархической структуре связывает с его нравственно-интеллектуальной деятельностью.Переживший немало военных
конфликтов Симеон Полоцкий задумывался о государственных механизмах, способных обеспечить выживаемость и нравственную
защищенность личности в условиях социальных потрясений и катаклизмов (этой проблеме посвящен его трактат „Беседа
о брани"). Важным условием здесь, по мнению Симеона, последовательного базилианина, было развитие интеллекта
путем совершенствования системы просвещения. Основанное на новых принципах просвещение подготовит нового человека,
ориентированного на знание, зашищенного рационально обоснованным моральным абсолютом.
Интеллектуально-нравственное совершенствование считал Симеон Полоцкий, реальным условием позволяющим человеку
вместить в себя всю полноту богосознания, божественного откровения. Обладая же ими, человек, посредством Вселенской
Любви, уподобится божественному Логосу.
Начиная с XVII века осуществляются все новые и новые попытки вестернизации России и столь невинная, как ее
называет Д. С. Лихачев, „чувствительность русской культуры к западным, европейским влияниям", а по определению
Ф. М. Достоевского, „всемирная отзывчивость" русского человека оборачивается то повальным полонофильством,
то массовым германо-или франкофильством, а ныне - отупляющей американизацией всей жизни России - от быта до
языка.
Симеона Полоцкого нередко называют первым российским интеллигентом, забывая о той трагической роли, которую
довелось, как заметил один известный философ, сыграть русской интеллигенции в XX веке, когда она отдала свой
народ на растление атеизмом, а спустя несколько лет народ уже был неспособен защитить её от растерзания деспотами-экспериментаторами.
*
http://www.moskvam.ru/2005/03/obozrevatel.htm (ж-л "Москва").
Православный взгляд на прошлое и настоящее
Шипов Я.А. Православие: словарь школьника / Священник Ярослав Шипов. — М.: ООО «Издательство “РОСМЭН-ПРЕСС”»,
2004.
Пока российские педагоги ожесточенно спорят, преподавать или не преподавать в современной школе «Основы православной
культуры», редакция православной литературы московского издательства «Росмэн» десятитысячным тиражом выпустила
словарь «Православие», написанный священником Ярославом Шиповым, одобренный Издательским советом Русской Православной
Церкви и рассчитанный на читателя-подростка.
Сегодняшний школьник растет в мире энциклопедий — «Энциклопедия юного историка», «Детский Плутарх», «Почемучка»...
И все же словарь школьника «Православие» в этом перенасыщенном информацией мире — уникальное явление. Он предлагает
не просто тщательно систематизированную культурологическую информацию, а иную — и весьма востребованную, на
мой взгляд, в современном раздрызганном, расшатанном и растерявшемся школьном мире — систему ценностей. Помогая
отрешиться от многих советских и либеральных штампов, он возвращает нам традиционный, проверенный веками православный
взгляд на то, «что такое хорошо и что такое плохо».
Отец Ярослав в словаре школьника неслучайно дает «портрет» Константина Петровича Победоносцева. Он пишет так:
«Человек глубокого ума и твердых религиозных убеждений, хорошо понимал, к чему может привести расшатывание духовных
основ Отечества, и всей своей деятельностью активно противостоял разрушительным действиям либеральной идеологии».
Легкомысленно-хлесткая блоковская поэтическая характеристика — «Победоносцев над Россией простер совиные крыла»
— на долгие годы заслонила от нас подлинное лицо этого талантливого и мудрого человека, а трагическая личная
судьба Блока, вполне достойная стать иллюстрацией к некоторым тезисам Победоносцева, мало кем была правильно
понята. Правильно и точно понимать русских деятелей и творцов — одна из задач автора.
Словарь отца Ярослава Шипова развенчивает советский миф о «декабристах, разбудивших Герцена». Непросто выпускникам
советской школы — сегодняшним учителям — посмотреть на это историческое явление с православной точки зрения.
Автор словаря «Православие» пытается им в этом деле серьезно помочь. Вот как в нем оценивается данное историческое
явление: «Декабристы — члены тайных обществ масонского толка… намеревавшиеся совершить в России государственный
переворот: свергнуть царя и захватить власть — и с этой целью предпринявшие 14 декабря… вооруженное выступление
на Сенатской площади в Петербурге, во время которого декабрист Каховский убил героя Отечественной войны губернатора
Петербурга генерала Милорадовича, который верхом на коне выехал на площадь, чтобы попытаться успокоить мятежников.
После поражения выступления большинство членов тайных обществ были арестованы, 121 человек осужден на различные
сроки каторги и ссылки, а пятеро повешены».
Автор словаря поставил перед собой конкретную задачу: помочь юным и взрослым читателям получить краткие сведения
о великих подвижниках земли Русской и о событиях, с ними связанных, глубже понять отечественную историю, неотделимую
от православия, узнать значение многих церковных терминов, встречающихся в книгах, изучаемых в рамках обязательной
школьной программы. Поэтому главные опоры словаря — рассказы о православных подвижниках, монастырях, особо почитаемых
иконах и храмах.
Среди известных светских личностей, прокомментированных в словаре, двенадцать писателей, шесть художников (Михаил
Микешин, Михаил Нестеров, Василий Поленов, Василий Суриков, иконописец Симон Ушаков, Константин Юон), семь композиторов
(Александр Архангельский, Михаил Глинка, Александр Гречанинов, Алексей Львов, Сергей Рахманинов, Павел Турчанинов,
Петр Чайковский) и семь философов и историков (Сергей Булгаков, Иван Ильин, Константин Леонтьев, Ориген, Сергей
Соловьев, Георгий Федотов, Алексей Хомяков). Отец Ярослав, стремясь к объективности, демонстрирует, как менялись
взгляды того или иного литератора или мыслителя, показывая творческую личность в поиске и развитии.
И если для ленивого и нелюбопытного человека Пушкин навсегда может остаться автором скандально-атеистической
поэмы «Гавриилиада», то в этом словаре юный россиянин познакомится с тремя стихотворениями поэта, посвященными
христианской тематике, и с гораздо более убедительной и взвешенной точкой зрения на религиозные взгляды классика:
«В юношеских стихотворениях допускал вольности по отношению к важнейшим религиозным вопросам, однако с наступлением
поры полного расцвета сил легкомыслие прошло, и Пушкин явил себя миру как человек глубоко религиозного сознания.
Умер он, как и подобает настоящему христианину: исповедовавшись, причастившись и простив всех своих обидчиков».
Про смертельное ранение, полученное на дуэли от Дантеса, помнит даже последний двоечник и самый ленивый студент
педучилища, а вот про пушкинское прощение французского убийцы чаще всего забывают даже самые информированные
интеллектуалы…
К иному жизненному финалу под давлением либеральных сил пришел, рассказывает автор словаря, начинавший как
православный писатель Николай Лесков: «Устав от непонимания и уступая пагубным требованиям времени, Лесков в
конце жизни написал несколько недоброжелательных очерков о священнослужителях. Однако эти произведения не добавили
писателю славы».
Да, в ином, непривычном ракурсе откроются школьникам — читателям словаря «Православие» убеждения и главные
книги Гоголя и Лермонтова, Лескова и Тютчева, Афанасия Никитина и Льва Толстого.
Гоголь для отца Ярослава в первую очередь «человек глубокой веры». Религиозные чувства Гоголя ярче всего выражены
в «Выбранных местах из переписки с друзьями» и в книге для юношества «Размышления о Божественной литургии Иоанна
Златоуста».
Мы привыкли слышать на уроках и лекциях либеральные стоны о несправедливом предании Церковью анафеме великого
писателя Льва Толстого. Автор словаря дает нам реальную картину происходившего в те годы в российском обществе:
«В последние годы жизни проповедовал противоречивое философское учение собственного сочинения, направленное
против основных положений христианского вероучения и главных устоев государственности. Из многочисленных последователей
учения формировались секты толстовцев. В 1901 году Святейший Синод признал факт “отпадения графа Толстого” от
Церкви. Великий русский писатель был похоронен без церковного отпевания, и над его могилой в Ясной поляне нет
креста». Достойный и точный комментарий, согласитесь!
Еще один герой школьной программы — Афанасий Никитин. Прежних авторов учебников всегда восхищал его интерес
к заморским диковинкам. Иное вычитал в знаменитом «Хождении за три моря» отец Ярослав: «Афанасий Никитин… много
места уделил описанию переживаний и скорбей православного человека, длительное время находившегося среди иноверцев».
Побывав этой осенью на Ямале, я с грустью узнала, что столичная телереклама сомнительных текстов обернулась
тем, что школьники в местных библиотеках записываются в очередь за книгами… Владимира Сорокина. Хорошо бы напомнить
любителям ядреных словечек предлагаемое в словаре отцом Ярославом православное понимание сквернословия: «Использование
в разговоре ругательных, грязных и грубых слов— один из самых распространенных грехов среди неверующих, человек
верующий, привыкший к молитвенному общению с Богом и знающий, что Бог слышит все, что мы говорим, и ведает все
наши мысли, не может оскорбить мерзким словом слух Господа или Богородицы. “Никакое гнилое слово да не исходит
из уст ваших”, — назидал апостол Павел…»
Массовое увлечение теософией и книгами Рериха в педагогической среде привело к тому, что у менее склонных к
модным увлечениям учителей возник специальный термин для темпераментных энтузиастов, энергично навязывающих
свои взгляды более мудрым, спокойным коллегам и доверчивым, послушным детям, — «рерихнутые». Комментарии отца
Ярослава по поводу учений Елены Блаватской и Николая Рериха достойны того, чтобы привести их здесь: «Теософия
(богопознание) — антихристианское философское учение о возможности непосредственного постижения “бога” с помощью
мистической интуиции, доступной избранному кругу “посвященных”. Признание возможности непосредственного общения
со сверхъестественными потусторонними силами сближает теософию со спиритизмом и оккультизмом… С особенным усердием
насаждало теософские воззрения “Теософское общество”, созданное в 1875 году Е.Блаватской. Базируясь сначала
в России, потом в Англии, Америке, Индии, общество развернуло свою деятельность во многих странах мира. Не скрывая
сатанинской сущности исповедуемого учения, Блаватская издавала журнал “Люцифер” (одно из имен сатаны). Впоследствии
пагубные идеи теософии развивали Николай Рерих и его жена Елена, жившие в Индии».
В качестве секты, понимаемой отцом Ярославом как «организованная группа людей, замкнувшихся в рамках узкого
религиозного учения, противоречащего учению господствующей Церкви и не совпадающего с интересами общества… разрушительной
для духовного мира их последователей», рассматривается деятельность весьма популярного у нашей гуманитарной
интеллигенции Фонда Рериха.
Автор словаря помогает понять суть гипноза тем, кто привык опасаться гипноза привокзальных цыганок («обманут,
ограбят!»), смеяться в цирке над фокусниками-гипнотизерами, но доверчиво спешит к шарлатанам-экстрасенсам при
возникновении малейшего недуга: «Гипноз — подавление свободной воли человека, данной ему Господом, и принудительное
внедрение в человеческую душу чужой воли. Основной прием гипнотизеров, экстрасенсов, “целителей”, кодировщиков,
черных и белых магов, колдунов и прочих служителей сатаны».
Словарь «Православие» на первый взгляд свободен от политических оценок. Но трагические судьбы подвижников,
отечественных священников, которым пришлось пострадать за веру в кровавые двадцатые, мрачные тридцатые годы
на советской земле, говорят сами за себя. Они способны объяснить вдумчивому юному человеку истоки того духовного
падения, массовой безнравственности, которыми обернулось уничтожение людей, призванных быть совестью нации:
«Владимир Богоявленский — митрополит Киевский и Галицкий. Замучен и расстрелян у стен Киево-Печерской лавры».
«Иоанн Восторгов — миссионер, церковный публицист и издатель, знаменитый проповедник. Его богослужения проходили
при огромном стечении народа, обличал власть безбожников. В 1918 году расстрелян на Ходынском поле». «Петр Полянский
— митрополит, местоблюститель патриаршего престола… 9 ноября 1925 года митрополит Петр был арестован. Не поддаваясь
давлению гонителей Церкви, стремившихся расколоть, разрушить ее, митрополит Петр остался верен делу сохранения
церковного единства. Ни продление срока ссылки, ни переводы во все более отдаленные места, ни ужесточение условий
заключения не смогли сломить воли митрополита. От истязаний он почти потерял зрение и слух, по нескольку раз
в день падал в обморок, однако сохранил верность Господу и Русской Православной Церкви, возглавлять которую
ему довелось в столь суровое время. 10 октября 1937 года митрополит Петр был расстрелян».
Непросто живется современному школьнику. Но учителю, униженному постоянным безденежьем и вынужденными перегрузками,
— гораздо труднее. Поэтому важно, что в словаре присутствует православное толкование двух ключевых, на мой взгляд,
слов для понимания современного учебного процесса — уныния и терпения. Для тех, кто склонен впадать в уныние,
отец Ярослав напоминает: «уныние — тягчайший грех, приводящий к отчаянию. Уныние рождается там, где угасает
вера в Бога, надежда на Него и любовь к Нему и к людям. Потому уныние — грех маловерия, богоотступничества».
А по поводу терпения, без которого ничего достойного в современном мире сделать невозможно, также предлагается
православное понимание этого судьбоносного для школьного мира качества: «Терпение — одна из драгоценнейших добродетелей.
Показатель мужества, внутренней силы, стойкости, великодушия, внутреннего такта. Терпение необходимо во всех
делах — общественных и личных, в труде, во взаимоотношениях с людьми. Нетерпеливость как противоположное качество
часто признак болезненности, внутренней слабости, ведет к потере самообладания, к ошибкам, ссорам, унынию, отчаянию.
Терпение в перенесении скорбей есть признак веры в безграничность доброты Божией и в то, что и страдания посылаются
нам для нашего же духовного благоустроения».
Школьным учителям не грех вспомнить, какими творческими победами обернулись для Пушкина годы ссылки, изгнания,
вынужденного одиночества, проведенные вне столь ценимого им в юности шумного и суетливого Петербурга. Наверное,
одна из важнейших задач любого сильного человека— уметь творчески преобразовать в победу любое жизненное поражение.
Но для этого необходимы в первую очередь недюжинная сила духа и терпение. Внимательный читатель словаря «Православие»
— юный или взрослый — рано или поздно к этой мысли обязательно придет.
Лола ЗВОНАРЕВА
|
