ОН ПРИШЕЛ С ПРОПОВЕДЬЮ МИРА
К оглавлению
Глава 1. Путь мира в воюющем мире
1. Портреты Христа
Следуя примеру самого Христа, первые христиане и авторы Нового Завета быстро обнаружили в книге пророка Исайи описание безвинных страданий Христа:
Он был презираем...
Наказание мира нашего было на Нем...
Он истязуем был, но страдал добровольно, и не открывал уст Своих; как овца, веден он был на заклание, и как агнец перед стригущим его безгласен...
потому что не сделал греха, и не было лжи в устах его.
Ис 53:4-9
Во все века эти слова пророка о том, кого он называл «Рабом Божиим», христиане любили за портретное сходство с распятым Учителем. К тому же мы находим отголоски этих слов в Новом Завете, и не потому, что они являются точным и красивым описанием Христа и Его жертвы за грешное человечество, а потому, что призывают христиан поступать так же. Мы читаем:
Но если, делая добро и страдая, вы будете терпеть, это благодать пред Богом.
Ибо на то вы были призваны, потому что и Христос пострадал за вас, оставив вам пример, чтобы вы следовали по стопам Его:
Он греха не сотворил и не было найдено лукавства в устах его;
Будучи злословим, Он не злословил в ответ; страдая не угрожал
1 Пет 2:20-23
Невинные, безмолвные страдания Христа, по учению Петра, послание которого я только что процитировал, являются не только деянием Христа, совершенным за нас и для нашей пользы; это пример, данный Христом, которому мы должны следовать. Портрет Христа должен быть снова написан на простом полотне наших жизней. Разве не сказал Христос, что те, кто следует за ним, должны отречься от себя и понести свой крест? И что тогда для христианина значит нести свой крест?
Что есть наш крест?
В этом мире мы сталкиваемся со страданиями, причиной которых являются наши собственные ошибки; по невнимательности попадаем в аварии, несем наказание за преступления. «Несение креста» не в этом. Как писал апостол Петр, нет заслуги в понесении наказания за содеянные ошибки: «Ибо какая слава, если вы будете терпеть, подвергаясь ударам за проступки?”
Иногда мы страдаем по непонятным для нас причинам, например, от неожиданной и необъяснимой болезни или в результате катастрофы. Такое страдание христианин несет с верой в присутствие Божие, и учится полнее и радостнее надеяться на Господа. Хотя, Иисус, предсказывая страдания своих последователей, говорил не об этом.
Крест Христа был ценой Его послушания Богу в непокорном мире; это было страдание за правое дело, за любовь, когда другие были полны ненависти, за то, что Он во плоти явил прощение и справедливость Бога среди непрощающих и несправедливых людей. Крест Иисуса был средством, с помощью которого Бог победил зло добром.
Крест христианина ничем не отличается. Это цена послушания человека Божией любви ко всем людям в мире, где правит ненависть. Такая решительная любовь к другу и врагу несут нам, как и Ему, враждебность и страдание.
Иисус просто и ясно говорил ученикам:
Кто ударит тебя в правую щеку, обрати к нему и другую; и желающему с тобой судиться и взять рубашку твою, оставь ему и верхнюю одежду...
Любите врагов ваших и молитесь за гонящих вас, чтобы стать вам сынами Отца вашего, Который на небесах, потому что Солнце Свое он возводит над злыми и изливает дождь на праведных и неправедных.
Мф 5:39-45
В этих словах Иисус не глупый мечтатель, который вещает о тщетных надеждах на лучший мир, думая, что одна улыбка может все изменить к лучшему, когда враги обратятся в друзей, а жертвы будут вознаграждены. Он очень хорошо знал цену безграничной любви. Он ясно предвидел страдания, которые она несет, сначала для себя, а затем для своих последователей. Но другой дороги, другого, достойного Бога, пути для Него не было. Учение Христа не свод благих человеческих идеалов, это Его божественная и указующая интерпретация закона Божьего.
Перед лицом человеческих конфликтов
С годами любовь в мире не умножилась. Пример Каина, убившего брата, по-прежнему является образцом разрешения конфликта, как внутри семьи, так и между народами. В последнем случае даже не важно, исповедуется ли религия, и какая. Выбор оружия и готовность ответить на агрессию везде одинаковы. Как мало тех, кто, находясь в лоне христианской церкви, в этом военизированном мире стремится следовать только Христу, и находит образец для подражания в страдающем служителе Господа, а не в прославляемом царе или воине.
«Мы познали любовь в том, что Он положил душу Свою за нас. И мы должны полагать душу за братьев», - говорит апостол (1 Ин 3:16).
Христиане, чья преданность Христу, Князю мира, заставляет их не идти в ногу с националистическим миром, в котором мы живем, и которые стремятся любить друзей своего народа, а не ненавидеть его врагов, вовсе не являются заоблачными мечтателями и не думают, что могут своим поведением закончить все войны. Напротив, это солдаты, которые уверены, что могут положить конец войне, готовясь к еще одной. Они вовсе не думают, что в силу отказа помогать организованному уничтожению жизни могут избежать сложностей и конфликтов современной жизни. Также нельзя сказать, что их эмоциональной реакцией на ужасающее, фантастическое оружие, создавамое благодаря демоническим изобретениям современной науки, является страх.
Они любят своих врагов вовсе не потому, что считают их замечательными людьми или уверены в силе своей любви, которая может одолеть врага, не потому, что не уважают свою страну и ее руководителей или их не волнует безопасность соседей, и не потому, что предпочитают другие политические или экономические системы.
Христианин любит своего врага потому, что так делает Господь и требует того же от своих последователей. Это единственная причина, и ее вполне достаточно. Наш Господь, который явил себя в Иисусе Христе, это Господь примиряющий, прощающий и страдающий. Если перефразировать апостола Павла, «и люблю больше не я, но любит во мне Христос» (Гал 2:20), и моя жизнь должна нести на себе знак этого откровения.
У нас нет врагов
Тот, кто создан по образу и подобию Божию, и за которого Христос принял смерть, не может быть моим врагом, я не желаю угрожать ему или лишать его жизни, если только что-то еще – политическая теория, нация, защита определенных привилегий или моего собственного благосостояния – не станет для меня важнее. Я служу Богу: его любящему вторжению в дела этого мира через пророков, Сына и Его церковь.
Труднее всего понять в истории христианской церкви ту поспешность, с которой проповедники и простые граждане прикрывают именем Христа эгоистичные интересы собственного класса, расы или нации, называя богоугодным делом порабощение, даже уничтожение тех, кого Христос пришел спасти и даровать жизнь вечную.
В любом конфликте, в кулачной драке, трудовом споре, от семейной ссоры до угрозы международного коммунизма, христианин видит мир и его войны с позиции креста. «Будучи врагами, мы были примирены с Богом чрез смерть Сына Его» (Рим 5:10)
У христианина нет выбора. Если так поступал Господь, если Он любил своих врагов, отдавая им себя, мы должны поступать так же.
II. Национальность? Христианин
С вершины скал вижу я его,
И с холмов смотрю на него:
Вот, народ живет отдельно,
И между народами не числится
Чис 23:9
Но вы – род избранный,
Царское священство,
Народ святой,
Народ, взятый в удел
1 Пет 2:9
Всегда люди были верны чему-то, принадлежали группам и идеям, ради которых шли на жертвы. Можно быть преданным семье, школе, спортивному клубу или бизнесу. В наше время распространена верность национальной идее. Именно ей с энтузиазмом служат многие молодые люди, и это касается как устоявшейся государственности Европы и Северной Америки, так и стран, где национальная независимость молода, или к ней только стремятся. Если понадобится, за нее будут воевать и убивать.
Что говорит Христос о христианской и национальной преданности? Веками самые религиозные христиане считали, что вера делает их не только более послушными гражданами, но и бестрашными солдатами, что Господь помогает им не только любить своих соседей, но также ненавидеть и уничтожать своих врагов. После того как римский император Константин объединил свое правление с церковью, священнослужители стали короновать на царство, благословлять армии и возносить молитвы за победу над врагами нации, и все во имя Христа, Князя мира. И богословы всех направлений находят этому объяснение. Сегодня можно найти священников, кто выступает за использование христианами водородной бомбы, бактериологического оружия и отравляющих газов против других людей, если этого потребуют интересы нации. Но что говорит Евангелие?
“Из всех народов”
Библия не отрицает существование разных народов. Однажды миссионер Павел, обращаясь к группе философов, говорил о том, как Бог Творец «произвел от одного весь род человеческий: обитать по всему лицу земли, предуставив сроки и пределы их обитанию» (Деян 17:26). Но чаще, когда в Писании мы читаем о «народах», это означает, что независимо от племени, языка, нации и государства каждый человек спасен и принадлежит народу Божию. «Но вы – род избранный, царское священство, народ святой, народ, взятый в удел», - писал Петр о христианской церкви. Прежде всего, христианин принадлежит «народу Божию», братству святых, церкви Иисуса Христа. Этот «народ во владении Божием» объединен не общим языком, территорией или правительством, но одним божественным призывом и общим на него ответом. В согласии с Богом, мужчина и женщина принадлежат друг другу. Созданный таким образом союз способен разрушить любую стену и преодолеть любой занавес, бамбуковый или железный.
Затем апостол говорил, что во Христе Бог соединил «эллина и иудея ... варвара и скифа, раба и свободного» (Кол 3:11) Сегодня он сказал бы «белого и черного, русского и американца, работника и работодателя».
Этому новому народу, народу Божию, в первую очередь верен христианин. Никакое политическое или географическое объединение, к которому человек принадлежит по рождению, не может превзойти небесное гражданство христианина, полученное им при новом рождении.
Благочестивые выражения – небесное гражданство, новое рождение, народ Божий – не новы. Они настолько привычны, что немногие христиане серьезно задумываются об их истинном смысле. Что же они означают?
Братья и сестры во всех народах
Прежде всего, Божий призыв к изначальной преданности означает, что христиане, принадлежащие разным, даже враждующим народам, имеют больше общего между собой и должны больше заботиться о благе друг для друга по сравнению с нехристианскими соотечественниками. Недаром христиане называют друг друга «братья» и «сестры». Как же может христианин, во имя престижа или территории своей страны, лишать жизни своих духовных братьев и сестер, когда их единственная вина в том, что они рождены под другим флагом?
Сегодня христианские церкви серьезно озабочены своей отделенностью. Различия и барьеры между конфессиями многими воспринимаются как нарушение воли Бога, заповедовавшего единство своих последователей, как едины Отец и Сын. Церковные лидеры мучительно пересматривают основы вероисповедания и прилагают значительные усилия к тому, чтобы стало возможным совместное служение. Разве не самым страшным предательством христианского единства является то, что дети одного Отца, последователи одного Бога, берутся за оружие друг против друга по призыву своих мирских правителей.
Исповедовать веру во всемирной церкви означает, что мы не можем осознать Божью волю, сохраняя наш дух в нами же установленных границах. Например, когда апостол Павел учит своих читателей подчиняться власти, установленной над ними (Рим 13:1), мы не можем, как делают многие христиане, сделать вывод, что это касается только нас и наших правительств. Павел писал о законе языческого Рима. Он не говорит, что свободолюбивые люди должны подчиняться только демократическим правительствам, но что «каждая душа» должна подчиняться государственным правительствам. Если это долг христианина в Северной Америке, в той же мере это обязан делать христианин в Китае, Франции, Польше или Индии.
Наши правительства, возможно, считают обоснованным непризнание определенных враждебных сил, и даже добиваются их падения. Некоторые христиане добродетельно выступают за более агрессивную национальную политику, нежели их правительства. Кто-то даже считает невозможным для христианина жить при фашистском или коммунистическом режиме, не оказывая ему сопротивления. Тем самым они расписываются в недостаточном понимании универсальности церкви, которая на протяжении всей истории процветала при нехристианских, даже деспотических режимах, и загнивала, когда становилась вдохновителем национальных идей.
Основные ценности
Наконец, первоочередность христианской лояльности проявляется в нашем понимании основных ценностей. Многие серьезные люди считают по-настоящему важным для истории человечества создание институтов, которые приведут к распространению материального благополучия и станут гарантией соблюдения прав человека. Об этом мы читаем в книгах по истории. Это, безусловно, имеет значение. И в целом христиане многое делают для достижения этих целей. Но самым важным, действительной причиной того, что Господь позволяет течь времени и истории, является то, что Он созывает своих людей через свидетельство Евангелия. Цель Бога не в построении и защите большей или лучшей демократии, но в создании церкви; не в победе над коммунизмом или голодом, но в провозглашении царства Божия, и сплочении разных мужчин и женщин в одно новое тело. Вот для чего мы здесь. Империи и правители приходят и уходят, и это будет продолжаться до пришествия Христа. Для христианина следовать интересам правительства – даже в отношении безопасности мирной и свободной демократии – ценою жизни и безопасности наших братьев и сестер во всем мире, не что иное, как эгоизм и идолопоклонство, хотя и прославленное поэтами и проповедниками патриотизма.
И не только во времена Авраама проверкой веры был призыв Бога отказаться от всего из преданности городу, «которого художник и строитель Бог» (Евр 11:10). Сегодня, когда национализм становится религией миллионов, истинная глубина и подлинность христианской веры людей церкви подлежит даже более серьезной проверке, когда им приходится выбирать между своими земными и вечными привязанностями.
В чем наша верность? Верность народу «избранному от каждого народа, который один такой на земле» (The Church's One Foundation, 1860s, Samuel Stone) Национальность? Христианин.
III. Разоружение от Бога
Откуда враждебность и откуда столкновения между вами? Не отсюда ли:
от наслаждений ваших, воюющих в членах ваших?
Вы вожделеете и не имеете; вы убиваете и завидуете и не можете достичь;
вы входите в столкновение и воюете.
Иак 4:1-2
Эти слова апостола не потеряли своей актуальности. При наличии конфликта, в малой группе или между народами, мы пытаемся облагородить столкновение высокими принципами. Мы говорим об истине, чести, демократии, правах человека, о серьезных причинах и великих целях. Но апостола не обманешь: «В чем причина столкновений среди вас? ... не ваши ли телесные стремления? ... вы завистливы».
Он смотрел глубже, чем мы готовы заглянуть. Действительно, все – группы людей, возможно, иногда и нации – могут искренне стремиться к бескорыстным целям, но лишь изредка, и недолго. Если постоянно провозглашать великие и благородные идеи в качестве руководства к групповому действию, даже самые легковерные попытаются выяснить, в чем же истинная причина. На международной арене государство может демонстрировать большую озабоченность, как это обычно называется, вопросом «освобождения» какого-нибудь бедного народа от «тирании». Однако, на самом деле интерес коренится в цене на сахар или использовании энного прииска или порта и усилении политического влияния. В трудовых спорах каждая сторона оперирует понятием интересов национальной экономики, а в действительности стремится к немедленному одностороннему выигрышу, даже ценой роста цен для всех. В семейных спорах и тяжбах с соседями мы яростно объявляем, что речь идет о порядочности и честности, на самом же деле нами движет гордость.
Понимание причины
Обнаружив истинную причину конфликта, мы тем самым отвечаем на ряд вопросов. Это, прежде всего, объясняет, почему христианин - дитя мира. Христианин – это не тот, кто примкнул к церкви, принял определенное учение, испытывает определенные чувства или дал обещание жить в соответствии с определенными моральными стандартами, хотя все это является частью картины. Христианин – это человек, который, словами Иисуса, «родился свыше», начал жить и по Божьей воле стал новым человеком. Раньше конфликт был нормальной, неотъемлемой частью его природы, но сейчас человек разоружен. Источник, из которого вытекала враждебность и раздор, засыпан. Колючий куст горечи выкорчеван. Он может снова пуститься в рост, но верующий знает, что делать с ним и любым другим искушением - в покаянии, исповеди и духовной победе.
Следовательно, причина того, что христианин призван жить вне битв этого мира коренится не в одной из Десяти заповедей «не убий», и даже не в том, что Иисус, принесший новый закон, призывает любить врагов наших. Христианин разоружен Богом. Не нужен приказ, чтобы любить ближнего, начиная с малого круга ежедневных взаимоотношений, и заканчивая любовью ко врагу. Верующего подвигает к этому любовь Христа, живущая в нем.
То, что конфликт коренится в эгоистичном желании, объясняет, почему мы не можем ожидать от государств и обществ построения мира на земле. Христианское поведение проистекает от веры; мы не можем распространить ее на все народы. Многие, когда слышат о христианах, чья совесть не позволяет брать в руки оружие, оспаривают их позицию, считая невозможным, чтобы все следовали этому примеру. Это странный аргумент. Когда мы говорим о моральной чистоте и святости в любой другой сфере, мы не ожидаем, что мир последует за нами, прежде чем мы последуем за Христом. Мы твердо знаем, что быть призванным Иисусом значит быть другим, отличаться от мира.
Как же наше безоружное существование зависит от того, готовы ли государства сложить оружие? Иисус предсказывал продолжение войны, пока существует этот мир, так же как он предсказал оскудение веры и морали. Но это не может заставить христианина следовать путями этого мира, так же как не последует он принципам расточительства и воровства.
Молиться за правителей
Мы не ожидаем, что государства пойдут по пути страдания и ученичества, но это не значит, что христианин не должен стремиться к миру и участвовать в деле установления мира между народами. Апостол Павел явственно учит нас специально молиться за правителей и власть имущих, чтобы мы могли жить мирно. Божия воля в том, чтобы мы прожили спокойную и богоугодную жизнь. Долг правителя перед Богом – дать такую возможность. Поэтому мы можем и должны молиться и свидетельствовать о тщетности опоры на земное оружие, когда речь идет о подрыве демократии путем гонки вооружений, об опасности радиоактивного загрязнения и «случайной войне», куда агрессивные силы ввергают мир, и особенно в отношении ужасащей аморальности современного оружия.
Может случиться, что пример и отказ немногих непоколебимых христиан послужит сигналом тревоги для наших соседей, озабоченных угрозой милитаризма; вдохновенным обращением к думающим гражданам, которые ждут, что кто-то найдет мужество заговорить первым и пострадать за это. Но христианин отказывается от войны не потому, что верит в возможность сплочения думающих граждан. Обычно этого не происходит. Верующий придерживается такой позиции, поскольку беззащитная смерть Мессии на все времена стала победой веры, победой над миром.
Но подождите, полна ли эта картина? Cуществует ли, в конце концов, моральное различие между свободой и тиранией? Должны ли мы нести ответственность и жертвовать ради сохранения нашей цивилизации? Конечно, не всякая такая жертва может считаться «наслаждением в членах». Разве на нас не лежит социальная ответственность? Христианин, разоруженный Богом, может многое сказать по этому поводу, что возможно объединить в одном вопросе. Разве перед Иисусом не стояла та же проблема? Беспокоился ли Он, такой же человек, как вы и я, об угнетенных? Когда вокруг были собраны тысячи, готовые провозгласить Его царем, разве перед Ним не был открыт путь к политической ответственности? Разве не верил Он в провозглашенную пророком Божественную волю - установить справедливость среди народов и сделать Сион центром ее распространения на все народы?
Высочайший пример
И все же это не заставило отклониться от прямого пути Сына Человеческого, в Котором нам дан пример того, кем Господь хочет видеть каждого из нас. Он верил, что для спасения потерянных Он должен идти путем не силы, но смирения – не жесткого правосудия, но воплощенной любви. Как писал Петр, «Он ... предавал судящему праведно» (1 Пет 2:23). Разве этот беззащитный Человек – и последовавшие за ним безоружные мученики – не сделали для свержения тиранов и защиты основных прав человека больше, чем все военное рвение тех, кто стремился защитить народ Божий от безбожников оружием? Гнев человеческий не может вершить божественное правосудие.
Когда апостол Павел говорит, что «оружия нашего воинствования не плотские» или они «у Бога» (2 Кор10:4), большинство из нас, привыкшие думать на «человеческом» уровне, видит в этом «не человеческое, но духовное» или «не просто человеческое, но с божественной силой». Но он говорит «не плотские, но сильные у Бога» В этом «всесильное смирение» нашего Господа. Христианин, разоруженный Богом, откладывает оружие, в конечном счете не потому, что оно слишком мощное, а из-за слабости этого оружия. Он направляет свою жизнь ко дню, когда все сущее будет славить не земных правителей, но убиенного Агнца, которому подобает возносить молитвы, воздавать честь и славу, и силу (Откр 5:12-13).
Впервые преставлена в виде трех бесед в Часе меннонита, 1968. Позже напечатана в Sojourner и ElDiscipulo
Глава 2. Я назвал вас друзьями
Вас я назвал друзьями
Ин 15:15
Человек, говорящий это, умрет и будет погребен через двадцать четыре часа. Он готовит небольшой кружок своих последователей к тому, чтобы жить без Него. Он предупреждает их, что в будущей жизни они станут соучастниками тех же конфликтов, которые угрожают Его жизни.
Помните слово, которое Я сказал вам: раб не больше господина своего. Если Меня гнали, и вас будут гнать; если слово Мое соблюли, и ваше будут соблюдать.
Но это все будут делать вам за имя Мое, потому что не знают Пославшего Меня.
Ин 15:20-21
Итак, причина враждебности в «незнании». Это не означает простую неграмотность или недостаток информации. Это имеет отношение к недостатку признания. Они не понимают, кто послал Иисуса.
Если бы Я не пришел и не говорил им, они не имели бы греха; теперь же извинения не имеют в грехе своем.
Ин 15:22
Кто эти «они»? Эти строки не называют имен. Там нет упоминания ни иудеев, ни римлян. Отрицание, о котором говорит Иисус, шире такого понимания. Он говорит, что это приходит «от мира».
Если мир вас ненавидит, знайте, что Меня он прежде вас возненавидел.
Если бы вы от мира были, мир любил бы свое. А так как вы не от мира, но Я избрал вас от мира, поэтому ненавидит вас весь мир.
Ин 15:18-19
Что же представляет собой «мир», чья ненависть ожидаема? Мир не означает земной шар. Это не имеет отношения к творению Бога. Не скалы, не реки, не животные. Это также не относится «ко всем людям».
Используемое греческое слово cosmos лучше всего перевести как «система». Оно указывает на способ организации вещей, на установление связей; на то, как непокорные, мятежные творения Божии объединяются во зло. Cолидарность людей хороша, но когда солидарность превращается в национализм, расизм, коллективный эгоизм, она несет зло. Человеческий разум хорош, но используемый для разрушения, он становится злом.
Господь дал своим творениям возможность организовываться посредством солидарности. Когда мы используем эту способность во зло, она продолжает приносить плоды. Неблагополучие нашего мира не связано с невежеством отдельного индивидуума или отдельной злой волей. Это не значит, что я грешник, ты еще один, она грешница, они грешники, и все мы вместе грешники. Весь мир целиком хуже, чем сумма его частей.
В этом заключается первая трезвая истина о той задаче, которая стоит перед миротворческим движением. Иисуса убил мир. Люди, участвовавшие в Его убиении, были просто инструментами более мощных сил. Именно об этом говорил апостол Павел:
Потому что борьба у нас не против крови и плоти, но против начал, против властей, против повелителей этого мира тьмы
Еф 6:12
Все это вместе висит над нами. И то, что президент Эйзенхауэр называл «военно-промышленным комплексом», гораздо сложнее. Это не только Пентагон и люди, владеющие отраслью. Не только банки, университетские исследователи, политические партии ... это все мы.
«Проблема мира» не просто вопрос починки или настройки системы, другие части которой работают исправно. Мы не просто пытаемся исправить одну ошибку в целом адекватной культуре. Мы, скорее, имеем дело с прототипичным и характерным злом. При распиле дерева виден рисунок из линий или кругов, который называется текстурой и находится не только на распиленном конце. Он пронизывает все бревно, но виден на конце, и только благодаря распилу.
С этим можно сравнить гонку вооружений. Распил показывает текстуру, которую составляет национальный шовинизм, свойственный нашему типу людей посыл о моральном превосходстве и праве жертвовать безопасностью других ради самих себя. Это вера в силу насилия для подчинения других своей воле. Когда мы думаем, что можем то же самое делать с соседями, но без применения атомного оружия, а самострелом или рогаткой, такая мораль ничуть не лучше.
Но современный уровень организации и технологии так повысил ставки, что текстура видна каждому. Каждый может убедиться в системности зла. Поэтому одиночные действия, например, запрещение ядерного оружия, хотя и являются достойными политическими шагами, явно не достаточны. Так же как в 19 веке было недостаточно просто остановить ввоз рабов.
Важно не впасть в заблуждение, обвиняя отдельных злодеев. Большинство людей в «системе» вовсе не вызывают отвращения. Они не бьют жен и детей. Кто-то из них жесток, эгоистичен, замешан в коррупции, занимается спекуляцией или состоит в криминальной группировке, но к большинству из них это не относится. Им, как и мне, может просто не хватать воображения и смелости.
Большинство руководителей гитлеровского рейха были приличными людьми. Они были добры к своим детям, их бумаги были в полном порядке. Они следовали правилам и много работали. Они были скорее заложниками, чем злодеями.
Второй ошибкой было бы думать, что ответом на все это зло должна быть ненависть. Мир ненавидит Бога, Иисуса и его последователей, но Бог не питает ненависти к миру. Он любит мир; поэтому Он послал своего Сына на добровольную жертву. В этой связи, не забывая об этой цели Бога, нет, не должно и не может быть пропасти между Иисусом и нами. Иисус любил своих врагов (включая нас); и нам следует любить своих. Для Иисуса любовь стоила жизни. Ради наших врагов мы можем рисковать тем, что ценно для нас, и что по большей части гораздо меньше, чем жизнь.
В самом начале мы отмечали, что именно контекст креста наделяет отрывок из Священного Писания смыслом. Иисус приходит, чтобы с готовностью отдать себя. Он говорит, что послан. Он здесь не по своей воле. Власть, которой Он наделен, Ему не принадлежит. За Его свободным выбором отдать себя стоит Отец. Его воля – воля Отца. Его цель – это цель Отца. Бог Евангелия, Бог, которого Иисус называет Отцом, является миротворцем, примирителем.
Эта истина не является самоочевидной. Некоторые течения христианства этого не принимают. Отец строг, а Сын добр. Бог Отец является судьей, выносящим приговор, тогда как Сын – это адвокат, представляющий наши интересы, или даже страдающий вместо нас, когда принимает гнев Отца. Бог Отец – это патриарх, а Иисус – феминист.
Важно исправить такое понимание. Оно глубоко укоренилось в нашей культуре и связано с пониманием смерти, войны и врага. Апостол Павел исправляет ошибку, когда пишет:
Бог был во Христе, примиряя с Собою мир, не вменяя им грехов их и дав нам слово примирения.
2 Кор 5:19
Иисус должен был умереть за нас. Он умер, чтобы обнаружить сострадание Отца, и вовсе не уступая любви Отца.
Сам Иисус предупреждает эту ошибку, когда говорит:
Но вы любите врагов ваших и делайте добро и взаймы давайте, ничего не ожидая обратно; и будет награда ваша велика, и будете сынами Всевышнего, потому что Он благ к неблагодарным и злым.
Лк 6:35
Возможно, именно это нам следует понять прежде всего. Христианская забота о мире – это не возможное хобби для добросердечных людей. Это не результат дебатов относительно точности технических рассчетов по сценариям готовности Пентагона.
Озабоченность миром, как еврея, так и христианина, является частью вечного замысла Божия. По природе своей Бог примиряет и творит shalom. Наше участие в миротворческих делах подобного рода не просто требование морали. Это не просто политика. Это молитва, доксология, восхваление.
Человек может различными способами выполнять волю другого. Иисус различает два уровня отношений.
Больше той любви никто не имеет, как кто душу свою положит за друзей своих.
Вы друзья Мои, если делаете то, что Я заповедаю вам.
Я уже не называю вас рабами, потому что раб не знает, что делает его господин; но вас Я назвал друзьями, потому что все, что услышал от Отца моего, Я поведал вам.
Ин 15:13-15
Поэтому ученики не просто выполняли распоряжения. Слово раб (слуга) используется для описания христианского послушания Богу как учителю. Но здесь есть отличие. Обычно раб не знает, что замыслил господин. Он знает лишь обращенные к нему приказы, следует им и не владеет полным замыслом. Он не знает, в чем смысл послушания. Поэтому, когда Иисус говорит: «Вас Я назвал друзьями», он имеет в виду, что мы включены во все это. Нам открыт план сражения, в котором мы участвуем.
Апостол Павел говорил нечто подобное в послании к Ефесянам, когда писал о божественной тайне, скрытой в веках, но которая открылась через апостолов и пророков. Нам дана привилегия участия в замысле Божием. Мы не заложники, которыми играет властитель на космической шахматной доске. Мы игроки.
Сейчас мы можем полнее ощутить весомость заявления, с которого мы начали. «Мир будет относиться к вам так, как ко мне сейчас The world will treat you as it is treating me», сказал Иисус. Миротворческая деятельность верующего в ситуации конфликта и страдания является продолжением работы Христа. Апостол Павел говорил о себе: «восполняю то, чего не достает скорбям Христовым» (Кол 1:24).
В послании Иоанна говорится:
не так, как Каин, который ... убил брата своего...
Мы познали любовь в том, что Он положил душу Свою за нас.
И мы должны полагать душу за братьев.
1 Ин 3:12-16
Наши учителя часто указывали нам на линию, разделяющую рабство и послушание, отделяющую сделанное для нас Иисусом от того, что мы должны сделать для Него. Эта линия вполне реальна. Она нужна для некоторых вполне обоснованных религиозных задач. Это важно при ответе на вопрос, можем ли мы спастись сами, или Бог должен вознаградить нас за проделанную работу. Но оставим этот вопрос. Мы спрашиваем, как можем мы чтить Бога Миротворца? Как можем мы разумно участвовать в деле Бога, как друзья, которые включены в Его план сражения? Как нам ответственно и сознательно участвовать в Его миротворческом проекте для нашей планеты?
Впервые прочитана 26 марта 1983 года во Францисканском Центре Жизни, Сильвания, Огайо.
Глава 3. Мудрость и сила
Слово о кресте для погибающих есть безумие, для нас же, спасаемых, есть сила Божия.
Ибо написано:
Погублю мудрость мудрецов и разум разумных отвергну.
Где мудрец? Где книжник? Где совопросник века сего? Не обратил ли Бог мудрость мира в безумие?
Ведь поскольку мир своей мудростью не познал Бога в премудрости Божией, - благоугодно было Богу безумием проповеди спасти верующих.
Ибо и Иудеи требуют знамений, и Еллины ищут мудрости, мы же проповедуем Христа распятого, для иудеев соблазн, а для язычников безумие,
для самих же призванных , как Иудеев, так и Еллинов, Христа – Божию сил и Божию премудрость,
потому что безумное Божие мудрее людей, и немощное Божие сильнее людей.
1 Кор 1:18-25
Апостол Павел вовсе не антрополог. Когда он упоминает иудея и грека, он не говорит, что особая раса – и еще меньше особая религия – делает всех похожими. Он говорит о психических типах, которые были тогда в той или иной степени характерны для различных этнических сообществ, и существуют до сих пор. В этом смысле мы все, так или иначе, иудеи и греки.
Когда Павел говорит, «Иудеи требуют знамений», он говорит не столько о религии и этносе, сколько о культуре. Под иудеем он понимает не Вуди Алена, он говорит о людях, которые хотят видеть доказательства могущества Бога. Знамение – это свидетельство силы. Народ в Евангелии просил Иисуса явить знамение в доказательство своего служения. Они хотели от Него своего рода представления, чтобы уберечь себя от риска веры и получить доказательство того, что Бог на Его стороне.
Существуют культуры, в которых сила менее важна, чем, к примеру, удовольствие, мудрость, достаток или секс. Но наследие Авраама, Моисея, Давида и Илии научило иудеев и христиан ожидать от Бога могущественных действий в интересах справедливости. В других религиях мир представляется статичным, а история видится цикличной; потомки Авраама считают, что историю делают обещания и воспоминания прошлых свобод. Пророки свидетельствуют о Боге за работой. Зилоты/фанатики zealots помогают Богу в его победе. Христианские императоры и крестоносцы во имя Его одерживают победы. Империя распространяет Его славу по всему миру.
И хорошо и плохо, что мы их наследники. Мы нуждаемся в приказе, моральном принципе. «Получится ли?» и «Что из этого получится?» Если нам внушают отказ от насилия, мы спрашиваем: «Но что же нам делать, если кто-то станет угрожать нашим друзьям и нашим ценностям?» В масштабе страны мы говорим: «А что делать, если придут русские?» или «Как сохранить мир, если никто не будет защищать страну?»
Евреи отличаются от индусов, для которых божественная сила и свет разлиты в многообразных, сложных и противоречивых формах. Они отличаются от буддистов, которые должны умалять и даже отрицать мощь исторических событий. Их культура также отличается от культур родового строя, где перемен не ждут, а боги стоят на страже стабильности. Иегова, Яхве, JHWH иудеев вызывает потрясения и приводит к движению. На Синае его знали как грозовое облако. Он спас свой народ от Фараона, призвав море. Бог Джошуа, судей, Саула и Давида помогал своему народу в борьбе с врагами посредством могучих актов спасения.
Марии было сказано наречь ребенка Джошуа (Иисус), так как он станет освободителем своего народа. И мысли о таком освобождении не удивительны, если вспомнить пример Моисея и Джошуа, и более поздний пример восстания маккавеев, которое на время сделало иудейских священнослужителей правителями независимого Израиля.
Некоторые во времена Иисуса желали, чтобы он пошел этим путем. Слабость креста мешала их вере. Во времена апостола Павла были такие люди. Когда Павла посадили в тюрьму в Иерусалиме, мы знаем, что римский трибун сначала принял его за лидера четырехтысячной группы повстанцев. Десять лет спустя Иерусалим действительно был «освобожден» Менахемом, который удерживал город от римлян в течение нескольких месяцев и способствовал его разрушению.
Поэтому когда Павел говорит, «Иудеи требуют знамений», это предвосхищает понимание национального обновления путем военного переворота, которые сегодня разрушают Центральную Америку, Ближний Восток, Эритрею и Чад. Мы поверим, что Бог с нами, когда победим.
Но Иисус не побеждал. Всякая смерть это своего рода поражение, а распятие и того хуже. Римляне не распинали мелких воришек и убийц. Так они наказывали восставших. Смерть Иисуса была драматическим поражением лидера движения.
Этот факт по-прежнему остается камнем преткновения. Как верить в Бога, если он не помогает нам? Как побежденный Иисус может быть Богом?
На вопросы такого рода можно ответить только тем, что христианская любовь не так неэффективна. Есть вещи, с которыми может справиться только любовь. Есть ненасильственные процессы, которые достаточно действенны в достижении значительных целей.
Социальная наука, называемая разрешение конфликтов, демонстрирует разные способы защиты правомерных интересов, которые можно анализировать и на которых можно учиться. Социальной наукой доказано, что выдвигать угрозу разрушения против угрозы разрушения означает откладывать решение проблемы, даже при отсутствии войны, не говоря о разрушении того, что обе стороны хотят сохранить, в случае войн.
Ганди и Мартин Лютер Кинг демонстрировали силу истины через активное несотрудничество со злом. Это дорого обходится, но вряд ли дороже, чем война. Признавать божественность жизни противника и его достоинство, отказываясь бороться с ним его методами - это одновременно и моральная победа и начало тактического преимущества – но это возможно сделать, только когда есть вера.
Лучшим ответом на эти вопросы, согласно нашему тексту, будет указать на неправильную постановку вопроса. Неверно считать крест слабостью и позором, поскольку ошибочно требовать силы. Неверно предполагать, что мера правильности решения или поведенческой нормы сокрыта в их способности справляться с ситуацией. Вовсе не так очевидно, как принято считать, заявление, что контролировать события - наше право и обязанность, и в наших силах делать это, обеспечив желаемый результат.
Tолько когда человек считает это своим правом, обязанностью и думает, что способен это сделать, крест воспринимается как слабость. Такое понимание объясняет неудовлетворенность крестом, который кажется лишенным силы, на чем и основано «злословие» тех, кто просит знака.
Крест Иисуса, историческое распятие, не результат решения быть слабым или пожертвовать собственной волей. Это акт твердости, с которой Иисус следовал по пути, на который был призван. Распятие было естественным выходом для Него и для присущего Ему образа действия. К тому, кто так говорит и делает, относиться будут так, как относились к Нему. Чтобы так действовать, нужна не слабость, а сила и вера.
Крест Иисуса позднее пробретает другие значения. О нем можно говорить как о наказании, жертве или победе. Но все эти дополнительные глубинные смыслы проистекают и зависят от социального и исторического значения: праведник был приговорен к смерти, так как отказался терпеть неправедность властей, стоявших над народом, который Он пришел освободить. Это также путь, встать на который Он призывает своих последователей. Именно на этом мы спотыкаемся: крест не слабость, но он требует от нас большой силы.
Когда апостол Павел говорит, что «греки требуют мудрости», он относит это к культуре, не к нации. Под греком он не подразумевает какого-нибудь Зорбу. Он также не говорит о своих читателях в Коринфе, греческом городе. Он стремится идентифицировать способ моральной аргументации. Греческий был языком целой культуры, философии, даже в Риме и Египте.
Когда он говорит «эллины ищут мудрости», он указывает на тот способ аргументации, который все мы знаем. Вся наша культура с тех самых пор обязана отцам греческой философии способностью методично и четко задавать вопросы «Всегда ли это верно? Верно ли это для каждого?» Мы научились желать, чтобы истина оценивалась с позиций своей общепринятости, а не особенности, чтобы она была истиной для всех, не зависела от пристрастий и ракурса. Философ Кант научил нас оценивать моральное утверждение, проверяя, может ли оно быть истинно для каждого. Демократия учит нас считать верным то, за что голосует большинство. Наука учит нас уважать консенсус крупных специалистов. Истина сомнительна, если не может привлечь всех.
Когда мы применяем это к христианскому долгу любить врагов, возникает вопрос: «Можно ли ждать этого от всех? Можно ли убедить людей, что это сработает? Не противоречит ли это здравому смыслу? Не будет ли правдоподобнее отнести это к разряду редких личных свойств религиозной конфессии меньшинства, и не ожидать это от других? Разве это уместно в качестве руководства для всего общества?»
Павел не соглашается с «греками» в том, что слово креста является безрассудным, но понимает, почему они так считают. Далее он указывает, что такая мудрость в целом не способствует возникновению веры:
Смотрите, братья, на призвание ваше: не много мудрых по плоти, не много сильных, не много благородных. (1:26)
Слово Божие проходится по нашим разумным рефлексам, которые работают на нас. То, что мы называем «разумным», находится в противоречии с жертвой и выступает за самосохранение, требует объяснений, против веры и риска, против чужого и врага.
Двести тридцать католических епископов выпускают пастырское обращение «Призыв мира», и мы говорим «Но ведь они не эксперты. Возможны ли там исключения? На какую теорию человеческой природы и государства опирается это воззвание?”
Человеческий дух – это разумный орган, что, конечно, хорошо. Мы учимся проверять последовательность и логичность мыслей. Но, к сожалению, эта способность может нас покинуть, если мы одинаково реагируем на различные ситуации. Или мы можем предположить, что то, о чем нам известно не все, неверно.
Нам не следует считать приверженность миру неуместным и нелогичным сектантством. Действительно, можно спорить о любви к соседу на основании общей мудрости древнего философского консенсуса, уроков истории народа, и того, что для наиболее рациональных осторожных мыслителей имеет смысл. Но в конце концов, мы не можем и не должны оценивать любовь к врагу с помощью такого критерия, и такие аргументы не могут приниматься как должное, как приговор, не подлежащий обжалованию.
Евангелие Христа не является обскурантистским. Оно не требует слепой веры, но просит о покаянии. Оно не избавляет нас от решения признать Иисуса Богом. Это решение не обеспечивается фактами, не переходит к нам от родителей, не обладает неоспоримым логическим доказательством. Иногда мы пытаемся, чтобы наши дети избежали риска веры и говорим им, что другого выбора нет, что вера неизбежна. Это было убедительно в обществах, где доминировала церковь.
Но Иисус предупреждал своих слушателей, что следовать за Ним можно, только если они готовы страдать, поскольку Он шел на страдания.
Ученики Иисуса составляют меньшинство не потому, что доктрины, которых они придерживаются на основании определенного опыта откровений, неубедительны для других. «Греки» вполне могли испытывать уважение к информации такого рода. Последователи Христа составляют непопулярное меньшинство потому, что любят своих врагов, как это делал Иисус, а их приверженность выбранному пути не зависит от того, принимают ли его другие. И они вовсе не стремятся выглядеть глупо, просто придерживаются другого стандарта, мудрость для них в другом.
Как-то в августе 1525 года, в пылу бесполезных споров о крещении младенцев в конторе швейцарского деятеля эпохи Реформации Эколампадия, один из его участников-анабаптистов сказал: «Нужна божественная мудрость, чтобы увидеть в кресте славу и жизнь в смерти; мы должны отказаться от себя и стать глупцами».
Он цитировал наш текст, повторяя избитый довод, привычный для средневекового мистического понимания и протестантского аргумента против схоластической церкви. Он и Павел впоследствии призывали не к мистицизму, который стоит над разумом, и не к слепой вере в противовес учености. Они требовали понимания Христова креста как нового определения истины, содержащей в себе как силу, так и мудрость.
Все мы, евреи и греки, стремимся уклониться от этого призыва, по-новому определяя «следование Христу», обходим вниманием крест. Подобно знаменитому пастору Генри Максвеллу в популярном христианском романе In his steps (По его стопам) мы трансформируем выполнение того, что сделал бы Христос, в смелое и честное исполнение того, что мы считаем правильным в данной ситуации. По примеру св. Франциска мы можем упростить стиль жизни, ходить босыми и нищенствовать. Хотя ранние христиане не хранили безбрачие по примеру Христа, не отказывались от дома и доходного дела. Он был примером только во кресте.
Еще один способ не следовать призыву – придавать большое значение кресту, но наделять его другим смыслом. В христианском пастырстве мы часто говорим, что кто-то несет свой крест, подразумевая под этим либо конфликтные отношения, либо серьезное заболевание и увечье. «Крестом» называют болезнь и несчастный случай.
Существует еще одно пастырское понимание креста как символа опыта смерти самости, которую человек испытывает в мистических или релизиозных упражнениях, становясь, например, иезуитом, квакером или уэслианцем.
Также крест можно перевести из области пастырства в сферу теологии. В теологии таинств это привело к спорам о чуде пресуществления. В вопросах греха и прощения это относится к чуду искупления. Можно ломать голову над историческими деталями, отраженными в Писании. В междисциплинарном диалоге можно вновь интерпретировать события с позиций ницшеанства, фрейдизма или марксизма.
Некоторые альтернативные представления о кресте вполне справедливы, другие сомнительны. Но ни одно из них не может заменить призыв разделить с Иисусом путь истинной любви – Бог в человеке (воплощение) встречает человека против Бога (восстание) за счет Бога (искупление).
Альтернативное понимание вопроса, который для Павла являлся основополагающим, состоит не просто в признании того, что иногда страдающая любовь достаточно сильна, чтобы повлечь социальные перемены. (Для некоторых это признать легче, поскольку есть пример Ганди и Мартина Лютера Кинга). Даже в Его поражении и смерти мы признаем всемогущий божественный акт, поворот истории, которая со времен Каина свершалась под знаком враждебности и войны.
Если крест являет собой мудрость, мы можем с самого начала иначе прочитывать историю. Мы по-другому будем толковать этику. Мы поймем, что истинная обоснованность поступка состоит не в том, что все с ним согласны, и не в том, что победа обеспечена, если достаточно людей так поступают. Скорее, мера в том, будет ли поступок (или качество воли и замысла, которое он собой являет) созвучен божественному характеру, проявленному во кресте, и в самой жизни: в терпеливом материнстве, в болезненном признании правды, в честном посредничестве и взаимовыгодном решении спорных вопросов.
Если крест – это сила, мы можем научиться иначе участвовать в истории – с надеждой. Иногда, подобно ранним христианам, или иудеям в Вавилоне, к которым обращался Иеремия, или героям-анабаптистам шестнадцатого столетия из книги Зеркало мучеников, нам понадобится просто «принять на веру», что наша слабость вписана в победу Агнца. Но эта вера не будет суровым и возмущенным упорством. Она будет служением с верой и надеждой на бесспорную победу Бога, о которой говорится в гимнах пятой главы Откровения Иоанна Богослова.
Иногда, подобно квакерам, которые участвовали в борьбе за права несогласных и заключенных в Англии 17 века, и за права индейцев в Америке 18 столетия, мы считаем наше страдание участием в строительстве менее жестокого мира. А нашу слабость принадлежностью к стратегическому меньшинству, которое посредством своей креативности или устремленности к цели, которую более никто не узрел, или положением прямо между противоборствующими силами, может сознательно самосознанием маневрировать, участвуя в жизни более широкого общества.
Сама задача часто понимается неверно, когда христианин начинает верить, что призван законом любви оставить поле битвы противнику, считая, что мудрость и сила человека могут существовать автономно, поскольку мудрость и сила Господа суть нечто иное. В тексте мы читаем обратное - человеческое понимание силы не может признать действительной силы Бога как в реальном историческом опыте, так и через крест. Ошибаются те, кто верят, что развивая способность уничтожать тех, кто не идет на диалог с себе подобными, они действительно добьются именно того результата, которого хотят для себя: «Где сейчас империи и правители прошлого, которые приходили и уходили? Where are kings and empoires now of old that went and came»
В последние десятилетия социологи стали изучать тот феномен, что мягкий ответ укрощает ярость, что всегда было очевидной истиной. Только в нашу эпоху национальных средств массовой коммуникации и движений такие харизматические лидеры как Ганди и Мартин Лютер Кинг смогли распространить технологию ненасильственного социальной борьбы. Но и до них было очевидно, что сохранять мир, значит не воевать.
Крест, в конце концов, вовсе не находится вне политики. Крупнейшая, прекрасно организованная и относительно самая справедливая империя в мировой истории казнила не проявляющего насилия учителя на том основании, что Он представлял угрозу национальному освобождению. Мы бы не читали об этом сегодня, если бы не оказалось, что
Делу зла удача служит, но лишь истина сильна;
Эшафот ей уготован, и не признана она;
Казнь грядущее колеблет, но в неясной тьме времен
Смотрит на народ свой верный и стоит на страже Он.
Джеймс Рассел Лоуэлл, вариант гимна
Пожалуй, именно этот текст чаще всего цитировал М.Л.Кинг перед лицом стойкой власти зла.
Именно крест является смыслом жизни, хотя для наших ближних и для нас самих, сомневающихся, это кажется безумием. Крест приводит в движение историю, даже если нам говорят обратное посредством национальной мифологии, согласно которой мировое господство измеряется в мегатоннах, через средства массовой информации, вещающих о морали, когда любой территориальный спор разрешается оружием, в наших экономических драмах, где каждый трудовой спор решается на уровне федерального контракта на оружие.
Но безумное мира избрал Бог, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное...
дабы не похвалилась пред Богом никакая плоть...
чтобы, как написано: хвалящийся да хвалится Господом.
1 Кор 1:27-31
Впервые прочитана в Монтевидео, Уругвай, в апреле 1971 года. Последнее изложение в Первой Пресвитерианской Церкви Сидар-Рапидс, штат Айова
Глава 4. ЧТО ОСОБЕННОГО ВЫ ДЕЛАЕТЕ ПО СРАВНЕНИЮ С ДРУГИМИ?
Если возлюбите любящих вас, какая вам награда? Не то же ли самое делают и мытари? И если приветствуете только братьев ваших, что особенного делаете? Не то же ли самое делают и язычники?
Мф 5: 46-47
Иисус говорит не о различии между пацифистами и другими христианами, или peace-church evangelism и другими видами евангелизма. Иисус говорит о различии между теми, кто верит Ему, и теми, кто Его не слышит. Последних Он называет «они», и у них три имени:
- сборщики податей
- грешники (термин употребляется в Евангелии от Луки)
- язычники
Слово язычник в Новом Завете используется только четыре раза. Оно не означает неиудей, что определяется фактом непринадлежности к иудеям. Неиудей может быть учеником Иисуса. Термин (также переводимый как варвар) скорее относится к тому, кто не принадлежит народу Божию или принадлежит другому сообществу.
И когда здесь Иисус говорит о том, в чем отличие учеников, Он говорит о проповедовании Евангелия. Он говорит, что в образе жизни ученика присутствует некое качество «большего».
В Мф 5:46 это качество определяется вопросом: «Какая вам награда?» В Евангелии от Луки этот вопрос звучит: «Какая вам за то благодарность?» В Мф 5:47 Он спрашивает «Что особенного вы делаете?» Он не говорит «Что большее делаете вы по сравнению с другими?» согласно каноническому варианту Библии короля Иакова, не по сравнению с другими, как в нашем заглавии. Он скорее спрашивает «Что именно особенное и большее вы делаете?»
Это и является предметом нашего рассмотрения. Как такое особенное качество жизни по Евангелию может помочь нашему пониманию смысла проповеди Евангелия?
Новизна
Это слово Иисуса является кульминацией серии из шести параграфов, которые начинаются «Вы слышали... а я говорю вам...»
Эта серия является началом утверждения «Я пришел исполнить закон». Это утверждение в свою очередь основывается на заповедях Блаженства. Вся глава, этот завершенный цикл мыслей, связанных друг с другом, основана на повествовании из Мф 4, где говорится о крещении Иисуса, о голосе с небес, призвавшем Его, об искушении в пустыне и затем о начале провозглашения Царства Божия и исцелениях. Стоит внимательно проследить за каждым шагом в этом отрывке, отвечая на вопрос, что они значат для проповедования Евангелия. Каждый шаг в изложении Матфея – крещение, голос, искушение, первая проповедь – говорит нам то, что мы должны узнать о свидетельствовании Евангелия, и что такое Евангелие. Однако, ограничимся лишь двумя наблюдениями.
Во-первых, Иисус провозглашает близость Царства Небесного. Он не просто учит людей, оперируя набором идей и доктрин (хотя они неизбежны и подразумеваются). Он не приглашает людей сначала к личному опыту (хотя вы не можете ответить на его послание иначе, чем через личный опыт).
Он провозглашает новый порядок вещей. Для его описания Он использует политический язык; предпочитая термин «царство». Это новый формат отношений. Он предполагает исцеление и другие сильные вещи. Это движение, которое включает отказ от привычных дел, чтобы следовать за Ним. Некоторые навсегда оставят свои занятия и станут служить рядом с ним.
Второе наблюдение о тексте сложнее, поскольку заставляет нас быть внимательнее к словам. Что мы имеем в виду под блаженством? Текст вам известен. Восемь раз Иисус говорит «Блаженны..., ибо...». Мы склонны принимать это перечень блаженств за перечень добродетелей, которыми обладают хорошие люди, или поступков, которые они совершают. Другими словами это своего рода моральное требование: «Делай так, и тогда получишь то-то и то-то в награду». Именно так большинство из нас понимает текст. Но его истинный смысл не в этом. То, что Иисус называет блаженством, не всегда является поступком, который мы можем вот так взять и совершить. Вы не можете решить: «Ну, а сейчас я буду печалиться. А сейчас буду алкать справедливости». Это не действия, за которые объявляется награда. Это скорее состояние или отношение, в которых люди пребывают, когда приходит Царствие.
Вторая причина, по которой не следует считать Заповеди Блаженства перечнем моральных требований, в том, что так теряется их смысл как учения. Не будет связи с провозглашением Царства как благой вести. Еще одно суждение заключается в том, что буквальное значение слова makarios «блаженный». Это не значит «вы будете вознаграждены» или «вы найдете некую компенсацию». Это означает «Счастья вам!» или «Блага Вам!»
Другими словами, Иисус говорит:
«Есть люди, которые полны печали. Блага им! Поскольку царствие пришло, и они утешатся!
«Есть люди с чистыми сердцами. Блага им! Поскольку царствие приближается, и они узрят Бога!»
«Есть люди, которые не имеют никаких притязаний, кроткие. Блага им! Поскольку царствие совсем близко и им будет принадлежать вся земля!»
(Это положение становится более очевидным при сравнении с текстом Евангелия от Луки. Там блаженства образовывают пару с равным количеством скорбей: «Горе вам, смеющиеся ныне, ибо восплачете и возрыдаете. Горе вам, пресыщенные ныне, ибо взалчете». Здесь даже более очевидно, что смысл вовсе не в обучении этике. Это, скорее, провозглашение смысла появления закона Божия.)
Такое прояснение смысла блаженства ведет нас к первому выводу о том большем, что заключено в евангелии. Это блаженство, счастье, привилегия, богатство, дар, результат пришествия царства.
Проповедовать Евангелия означает говорить и верить в то, что это благая весть. Но не думают ли многие из нас иначе? Среди христиан церкви мира бытует целый ряд предположений. Мы предпочитаем думать, что основное евангельское послание – благая весть, которая есть безусловный дар. Сначала получаем прощение, любовь и мир душе. Затем становимся на путь следования за Иисусом. Затем начинается самое существенное и сложное, в чем и состоит следующий шаг.
Возможно, вы научены говорить об этом следующем шаге как о процессе обучения или приобретения святости, который требует усилий. А может вам говорили, что это происходит автоматически, поскольку сопутствует вере. В любом случае, нас учили, что этот следующий шаг или процесс и требования, предъявляемые евангелием, будут более понятны, если эти два шага разъединить. Большее в жизни по евангелию является вторым шагом, сложным для исполнения, тяжкой вестью, которая следует за благой.
Но Иисус говорит не это. Он говорит, что все это есть благая весть. Он говорит, что по милости через веру миротворцы это дети Божии, и это послание радостное, поскольку является частью грядущего царства. Что благая весть в том, что голодные и жаждущие насытятся, поскольку царствие близится.
Это очевидно и с другой позиции. Мы живем в обществе, которое во многом требует от нас быть христианами, где священики есть в вооруженных силах и Конгрессе, где Конгресс рассматривает вопрос о правомерности молитвы в школе, где на монетах и марках чеканятся и печатаются религиозные девизы. При этом ни одна церковь не является официальной. В результате существует мнение, что есть два уровня христианства. Один из них базовый, такой общий знаменатель, согласованные минимальные требования, выполнение который достаточно, чтобы быть христианином. Затем имеются дополнительные возможности, эдакое фольклорное убранство:
- Англиканская церковь привносит епископов.
- Баптисты добавляют больше воды.
- Уэслианцы добавляют святость.
- Евангелисты вносят правильную доктрину.
- Последователи Троицы/Пятидесятники добавляют дух.
- Церкви мира несут свое.
Все эти возможности, присоединенные к базовому минимуму протестансткого культурного наследия, называются «характерными отличиями». Хорошо их иметь, но они не являются фундаментальными. Торговец машинами назовет их «кайфушками». Социолог фольклором. Они составляют характер, индивидуальность и вкус, но не имеют большого значения.
Если вы понимаете все именно так, на каком из уровней находится евангелие? Это минимальное требование? Или это больше, две тысячи шагов (Мф 5:41)?
Некоторые явно предпочитают первый вариант. Евангелие это тот минимум, к которому добавится большее. Евангелие является общей идеей для американских протестантов, которая становится более приемлемой, существенной и сильной, если мы отказываемся от вариантов, представляя ее.
Но Иисус все же говорил совсем другое. Для него отличительное определяет евангелие. Евангелизм, благая весть – это провозглашение именно избытка, другого, большего, нонконформизма церкви как города на горе, который виден отовсюду. Это вкус соли. Закон выполняет большая справедливость, которую люди видят, прославляя нашего небесного Отца.
Положительное качество жизни согласно евангелию – это больше чем результат евангелия. Это больше, чем подтверждение евангелия. Это также сообщение о евангелии. Это проповедование Евангелия. Это те отличительные черты, которые действительно определяют послание.
Иисус не говорит: «Будь праведным, будь другим, не будь конформистом, и люди увидят, как ты хорош. Они захотят иметь то, что имеешь ты». Нет, согласно тексту, их внимание обращено не на нас, но на Отца. И внимание обращено на Отца не словами, но новым качеством жизни.
Мы должны быть внимательны. То другое, что привлекает людей не просто другое, не просто символический призыв ко вниманию «Эй, посмотри!» То отличительное, о чем говорит Иисус, не имеет отношения к униформе Армии Спасения, воротничку священника или скромной одежде, которые говорят вам «здесь кто-то другой», но не объясняют, в чем отличие. Отличие с Иисусом, отличие, которое говорит что-то, и есть послание.
Если я дитя своего Отца, который любит и добрых и злых своих детей, если я свидетель Господа, который любит своих врагов, тогда я люблю моего врага и провозглашаю эту любовь. Я не просто подчиняюсь этому, я об этом сообщаю. И никаким другим способом я об этом сообщить не могу.
Враг, которого я люблю, который противопоставляет мне силу, с которым я иду вторую тысячу шагов, через меня получает опыт и призыв принять благодать, поскольку мои действия делают реальным Божие прощение. И никак иначе это произойти не может.
Если я с любовью прохожу этот путь, или подставляю другую щеку ударившему меня, я провозглашаю прощающую любовь Господа, когда стою перед ним безоружный.
И так со всей Нагорной проповедью. Если, следуя призыву Иисуса, мы оставляем свое имущество, чтобы следовать за ним, мы провозглашаем свою веру в Отца, который знает о наших нуждах. Если, следуя Его призыву, мы говорим правду, ничего не скрывая, без клятв и торжественных заявлений, мы провоглашаем святость имени Господа и правдивость. Если, следуя Его призыву, мы отказываемся от самообороны, мы проповедуем Христа, который является Князем мира, а вовсе не правитель с самой большой и сильной армией.
Я цитировал Иисуса, пытаясь непосредственно донести послание Нового завета. Но то большее, что содержит Евангелие, с течением временем требует дополнительных смыслов и значений. Посмотрим, как с библейских времен изменились эти значения.
В особенности новые смыслы возникают по мере развития официального христианства (религии, которая идентифицируется с народом, государством, миром).
После развития официальной религии, когда мы слышим, что Иисус предостерегает от «приветствия только братьев, как это делают язычники», Его призыв получает новое измерение. Если христианство является официальной религией, это означает, что следовать за Иисусом мы можем, только отрицая такое христианство. Мы можем призывать людей к Иисусу Христу Евангелия, только уводя их от «Христа», которого они уже знают, от официальной и конформистской религии Запада, связанной с властью. В этом смысл реформации. С того времени, со времен Константина и Карла Великого, самое основное при провозглашении евангелия – отказ от оскорбления христианства теми, кто идентифицирует его с эгоизмом или самоутверждением нации или расы, культуры или класса.
В контексте официально установленной религии, которая преобладала во время зарождения движения церкви мира, или в контексте неофициальной религии, которая сегодня преобладает, недостаточно призывать людей признать Иисуса Христа Богом. Он сам вопрошал: «Что вы зовете меня: «Господи!» и не делаете того, что Я говорю»?
Даже тем, кто обращен к добрым делам во имя Его, Он скажет: «Я не знал вас».
Евангелие завтрашнего дня следует проповедовать как нонконформизм, осуждение приспособленческой религии и конформистских суждений об Иисусе, даже конформисткой проповеди Евангелия и патриотической набожности, иначе это будет не благая весть. Она должна разрушить идолов самоудовлетворения, религии, направленной на собственное спасение, иначе она не сможет быть спасением.
Иисус говорит: «И если приветствуете только братьев ваших, что особенного делаете?» Разве националисты делают не то же самое? Что означает христианизация национализма или национализация христианства? Что это значит для проповеди евангелия?
Я полагаю, это должно означать гораздо больше, нежели надежду на то, что услышавший и обратившийся полюбит своих врагов. Значение большего в евангелии должно начинаться с послания. Это не зависит от особого личного паломничества человека, который слышит и отвечает на услышанное. Само послание должно подрывать религию истеблишмента.
Само послание должно угрожать и подрывать устои национализма и этноцентризма самыми различными способами:
- повторением того, что Иисус был иудей и галилеянин
- утверждением достоинства аутсайдера и изгоя
- отрицанием во имя духа Троицы любого отождествления Евангелия с одной культурой или языком
- включением грехов удобства в грехи, от которых Господь оберегает людей, не ограничивая иллюстрацию силы Евангелия грехами молодых и слабых
- изучением того, что Господь делает вне нашего мира и прославлением его дел
Евангелие не только подразумевает этику примирения или жития в мире, и не просто ведет к жизни, свободной от насилия. Оно провозглашает мирный взгляд на мир. Вариант перевода Послания Павла к Ефесянам Джона Бертрама Филипса:
Ибо Он есть мир наш, сделавший из обоих одно и разрушивший разделявшую их стену, то есть вражду, упразднивший плотью Своей
Закон заповедей, состоявший из предписаний, чтобы из двух создать в Себе одного нового человека, учиняя мир,
И обоих в одном теле примирить с Богом крестом, убив на нем вражду,
И, придя, Он благовествовал мир вам, которые были далеко, и мир тем, которые были близко
Еф 2:14-17
Евангелие не в том, что война - грех. Это верно, но само по себе такое высказывание не есть евангелие. Евангелие в том, что война закончилась. Вы не просто должны любить врагов своих. Евангелие не в том, что при получении опыта нового рождения часть ваших чувств, связанных с ненавистью, уходят, и вы обретаете возможность любить. И не в том, что обращение с врагами, в котором достаточно любви, может превратить их в друзей. Это верно, но благая весть в том, что я должен любить каждого, кого любит Господь, даже если они считают меня своим врагом, даже если их интересы сталкиваются с моими.
«Если кто во Христе, тот новая тварь: древнее прошло, вот наступило новое (Новая Английская Библия дает правильный перевод) 2 Кор 5:17. Евангелизм - это не призыв обрести новое чувство, идею или даже образ себя. Это призыв найти и принять целый новый мир. В этом заключается смысл «праведности большей, чем у книжников и фарисеев». Это то, что сегодня означает делать больше, чем они. Это нельзя потрогать, это просто более высокое моральное требование. В церкви все в порядке с моральными требованиями. Здесь дело не в большем требовании, но в больших ресурсах, в более значительной благой вести, в более широком представлении о цели и свершениях благодати, призывающей людей вновь стать детьми Божиими.
Некоторые из нас считают, что для проповеди евангелия и обновления церкви важен только ключевой вопрос о силе Библии. Возможно, это так и есть.
Для других все зависит от открытия заново истинного, живого присутствия Святого Духа. Возможно, это так и есть.
Для кого-то необходимо прояснить наши взгляды на духовенство, или на обучение в групповом процессе, на обновленное христианское образование. И вполне возможно, это тоже правильные вещи. Все это нам предлагается, или спрашивается с нас Новым Заветом. Если что-то из названного отсутствует, Евангелие становится ложным. А ведь там должно быть нечто «большее».
People of any nation, any culture,
Greet their brothers and sisters;
And lend money for good risks
And feed their families;
And recruit converts for their movements.
But your love must be gospel:
Your helping must be grace.
Your response to hostility must be reconsiliation;
Your movement must be outward;
Your gospel invitation must be to the newness of life…
Why?
Because that's the way it is. That's the good news.
Because that is the way God is.
Прочитана в Probe в 1976 году. Напечатана в Mennonite Life в 1977 году.
Глава 5. Голос крови брата твоего
И был Авель пастырь овец; а Каин был земледелец.
Спустя несколько времени, Каин принес от плодов земли дар Господу.
И Авель также принес от первородных стада своего и от тука их.
И призрел Господь на Авеля и на дар его;
А на Каина и на дар его не призрел. Каин сильно огорчился и поникло лице его.
И сказал Господь Каину: почему ты огорчился? и отчего поникло лице твое?
Если делаешь доброе, то не поднимаешь ли лица? А если не делаешь доброго, то у дверей грех лежит; он влечет теб к себе, но ты господствуй над ним.
И сказал Каин Авелю, брату своему. И когда они были в поле, восстал Каин на Авеля, брата своего, и убил его.
И сказал Господь Каину: где Авель, брат твой? Он сказал: не знаю, разве я сторож брату моему?
И сказал: что ты сделал? голос крови брата твоего вопиет ко Мне от земли.
И ныне проклят ты от земли, которая отверзла уста свои принять кровь брата твоего от руки твоей.
Когда ты будешь возделывать землю, она не станет более давать силы своей для тебя; ты будешь изгнанником и скитальцем на земле.
И сказал Каин Господу: наказание мое больше, нежели снести можно.
Вот, ты теперь сгоняешь меня с лица земли, и от лица Твоего я скроюсь, и буду изгнанником и скитальцем на земле; и всякий, кто встретится со мною, убьет меня.
И сказал ему Господь: за то всякому, кто убьет Каина, отмстится всемеро. И сделал Господь Каину знамение, чтобы никто, встретившись с ним, не убил его.
И пошел Каин от лица Господня; и поселился в земле Нод, на восток от Едема.
Быт 4:2-16
История эта ставит множество вопросов, на которые мы ищем и не находим ответ. Откуда у Авеля и Каина появилась идея жертвы Богу? Почему жертва Каина не была принята? Как он узнал, что она не принята? Возможно, причина не была связана с его неправильным отношением, так как нам не говорится, что Каин был злым. Мы читаем, что он принес жертву.
Есть и другие, более глубокие вещи, которые хотелось бы понять, и это возможно, но не в рамках этой главы. На протяжении всей истории цивилизации существовало противостояние скотоводов и земледельцев. Всегда существовал конфликт между городом и деревней. Каин оставляет земледелие и основывает город. Его потомки стали музыкантами и ремесленниками. Очевидно, что автор Книги Бытия видел связь этих вещей. Но в целях нашего изложения мы ограничимся темой жизни и смерти в тексте.
История общества началась с пролития невинной крови. Человек в истории по своей природе жертва и убийца. Как только мы осознаем себя социально, как социальных животных, мы видим свою социальную вину. Мы понимаем, что гармония между людьми и природой вокруг нарушена. Голос крови вопиет из земли. Безопасность жизни индивидуума утрачена. Каин жалуется, что все знающие его захотят убить его. Урбанизация – создание городов – с характерными навыками музыкантов и ремесленников – видится не как кульминация людской солидарности или примирение, но как отчуждение. Город не есть продукт разрастания небольшого поселения, он основан беглецом. И об этом можно написать целую монографию о теологии культуры.
Когда Господь отвечает на нападки Каина против мира, который Он создал, Он делает это без официального уведомления или декрета. Просто задает вопрос: «А где брат твой?» В предыдущей главе Адаму стало стыдно, когда Господь задал ему вопрос: «Адам, где ты?» Здесь Каин полагает, что ему сойдет с рук убийство брата в стране, где его никто не знает. Но Господь спрашивает о брате. Адам перенес вину на женщину. Каин более дерзок: «Разве я сторож брату моему?» В обоих случаях божественный вопрос достаточен, чтобы виновный ответил как таковой.
Вопрос достаточен для того, чтобы представить факты в истинном свете. Господь не сообщает никакой новой информации. Он приходит, чтобы найти Каина, а факты предстают перед Ним.
И сказал Господь: «Что ты сделал? Голос крови брата твоего вопиет ко Мне от земли. И ныне проклят ты от земли, которая отверзла уста свои принять кровь брата твоего от руки твоей».
Господь вовсе не провозглашает или оценивает вину Каина.
И отсюда необходимо извлечь урок. Приходится глубоко задумываться над «секуляризацией» по мере того, как общество демонстрирует все меньше религиозных знаний и чувств. Мы задаем вопрос: «Как можно ожидать, что люди услышат религиозное послание, если у них нет религиозного воспитания? Как можно ожидать, что они задумаются над злом, которое несет война, если за ними не стоит церковь мира? Как можно ожидать, что люди поймут свою греховность, если никто не рассказал им о правилах, которые они нарушили?
Частично ответ находится здесь. Спросите человека, где его брат или сестра, и ответ выдаст вину. Войдите в ситуацию человека, который ищет брата или сестру, и голос их крови будет взывать из земли в ответ на заданный вами вопрос.
Нам не нужна исчерпывающая теория о способе разрешения всех расовых конфликтов. Достаточно посмотреть на урбанистическое гетто, услышать вопрос Бога «Где брат твой?» и свой ответ, похожий на ответ Каина «А какое мне дело?» В 1960-х не было необходимости в исчерпывающей журналистской информации о Вьетнаме или о вовлечении США в конфликт. Было достаточно спросить о наших братьях и сестрах, и мы знали, что содеянное скрыть невозможно.
Когда Каин восстает против своего брата, он уничтожает возможность здорового общества: «Ты будешь изгнанником и скитальцем на земле». Каин говорит Господу: «наказание мое больше, нежели снести можно. Вот, ты теперь сгоняешь меня с лица земли, и от лица Твоего я скроюсь, и буду изгнанником и скитальцем на земле; и всякий, кто встретится со мною, убьет меня».
Возможность создания здорового общества заменяется судьбой жить в обществе, основанном на мести. По-прежнему, это лучше, чем ничего, лучше, чем хаос. Господь дает Каину знак, как нам говорят, благодаря которому жизнь продолжается, под защитой угрозы того, что любой, кто убьет его, будет в свою очередь отмщен.
Хотя месть с легкостью исчезает сама собой. И это следующий шаг в повествовании. Потомок Каина Ламех ликует - месть, обещанная для защиты Каина, была в семь раз больше, за Ламеха же отмстится в семьдесят раз всемеро. Угроза, которая предполагалась как защита (в данном тексте нет упоминаний о ее исполнении), стала для Ламеха предметом гордости.
Не так ли все происходит сегодня? В нашей культуре каждый сохраняет за собой право на самооборону. На практике и в базовом моральном кодексе нашей культуры возможно представить ситуацию, когда от человека избавляются в случае угрозы с его стороны. Немногие действительно это делают. Но точно также немного тех, кому такие мысли не приходили в голову.
Иногда такое возмездие или устрашение оправдывается угрозой или предыдущим преступлением (плохой парень выстрелит первым), иногда нет. Каин думал, что у него есть причина: соперничество с Авелем за благосклонность Господа. В результате того, что нас учили сохранять за собой право самообороны, никто не может полностью доверять другому. Мы защищены не взаимным доверием, но обоюдным страхом. Нас удерживает от совершения худшего знание того, что отмщение может быть ужаснее нанесенного оскорбления.
И все же это своего рода защита. Большинство людей чувствуют себя в безопасности. В целом люди действительно чувствуют себя более защищенными, имея деспотическое и мстительное правительстве, нежели без него.
Даже обоснованным насилием правительство всегда может злоупотребить. Так же как защита Каина переросла в жестокость Ламеха, сегодня заявления правительства о нашей защите часто превращаются в угрозу бесконтрольного массового разрушения. Один очевидный пример этого мы пережили в 90-х, когда самым лучшим возможным аргументом за разрушение Вьетнама было заявление о защите, без приглашения, права самоопределения для народа этой страны.
Земля получила кровь Авеля, и была проклята для Каина. Наше насилие по отношению друг к другу также нарушает наше единство с природой. В Книге Бытия грех против Господа, осквернение древа жизни, привело к изгнанию из рая, а сегодня плодородие почвы под угрозой от жестокости между нами. Порой мы замечаем, как наше общество зависит от природы, и как земля, снег или осадки влияют на наше благосостояние, но мы редко глубоко задумываемся о том, как наша земля оскверняется во имя цивилизации. Как указывает слово культивация, то, что Каин сделал впервые, было первой формой культуры. Чтобы поле стало плодородным, требуются долгие годы сотрудничества земледельца с землей, когда он учится возделывать ее, приспосабливать посевы к почве и земледельческому календарю. Каин не может быть земледельцем, ему нельзя доверить жизнь брата. Нам приходится постоянно искать убежища в городских стенах, мы не можем находиться вне этих стен, работая в поле.
Это преступление растет, так же как мы наблюдали расширение мести. Урон, который нанесли природе США в Юго-Восточной Азии дефолиантами и гербицидами, бомбами и бульдозерами, является беспрецедентным по масштабу. Сам факт, что природа стала жертвой, не нов. Тридцатилетняя война превратила некоторые территории Западной Европы в пустыню для целых поколений. Крестовые походы сделали то же самое на Ближнем Востоке, а наша корабельная артиллерия с возвышенностями за Бейрутом. Война всегда означает грабежи и сожженную землю. Воздействие массового ядерного обмена на экологию станет невиданным по масштабу, но мы всегда вовлекаем нашу терпеливую и беззащитную землю в страдания, которые причиняем своим ближним.
Это обычное продолжение Каинова проклятия, в особенности его отметины (защита непрерывной местью). Природу и возможность социального мира разрушает не анархия, но правительство, которое переходит границу своей страны. Нас убивает не дикость, но цивилизация. Сага из Книги Бытия просто описывает этот факт. Происходит все именно так: геноцид и экоцид взаимосвязаны. Голос крови наших братьев вопиет к Господу, и мы не можем жить с братьями нашими на земле. Что мы можем сделать с погибшим творением? Что бы вы сделали? Что бы вы попытались сделать, будучи Господом?
Чаще всего дается очевидный ответ, что для сохранения погибшего творения, мы должны сделать то, что Бог сделал для Каина, но сделать лучше, более внимательно и эффективно. Нам следует определить справедливость как зуб за зуб и глаз за глаз, подобно Моисею и Хаммурапи. Нам следует все организовать подобно Моисею, который называл судей. С теологической точки зрения это следует рассматривать, как в Рим 13. Необходимо определить законные пределы насилия, как это делают с доктриной справедливой войны. Нам также следует проверять законность ее агентов, как мы делаем с демократией. Нужно расширить ее юрисдикцию, что мы пытаемся сделать с помощью ООН.
Все это лучше чем ничего, но это не спасает, а только способствует еще большей эскалации, поскольку требования абсолютизируются, так же как Ламех абсолютизировал ценность мести. Когда ведется война, чтобы прекратить войну или сделать мир безопасным для демократии, когда разрушается Вьетнам с целью спасти его, когда говорится, что морская пехота в Ливане и ракеты в Вайоминге «поддерживают мир», очевидно, что настоящая проблема именно в том, что называется защитной или нейтрализующей мерой.
Но какова же альтернатива? Что еще может сделать Господь? Что бы вы сделали на Его месте? Есть ли достаточно сильное средство, чтобы разорвать порочный круг мести?
Господь выбирает слабую меру. Бог выбирает иметь дело с Авелем.
В 11 главе послания к Иудеям, именно Авель возглавляет перечень верных, доверявших Господу настолько, чтобы повиноваться Ему. Все они рискуют во имя исполнения Божественного замысла. История отражает приоритеты Бога, которым посвятили себя герои веры. Это не оригинальный способ прочтения иудейской истории. Иисус повторил старую традицию с долгой родословной святых мучеников. Идея смерти Иисуса не нова. Это не ритуал и не случайное решение Бога, который предписал правила нашего освобождения. С самого начала человеческой истории Господь трудился именно так. Те, кто в Него верили, всегда страдали, поскольку рассчитывали на Бога, а не на свои силы или месть, чтобы обеспечить себе будущее.
Новым является то, что исполненное в Иисусе, который замыкает строй святых мучеников (Евр 12:2) - это воззвание о том, что Господь на стороне Авеля, подготовленное святыми пророками и мучениками, и подтвержденное воскресением. Имя «Авель» для читающего иудея означает пыль, туман, нечто преходящее, что соответствует его судьбе. И Господь выбирает продолжение в духе Авеля. Господь выбирает путь слабости.
Авель был невинен, не только в том смысле, что невиновен. Он был лишен подозрительности, был наивен, безобиден, с готовностью верил брату. Причиной этой веры было вовсе не то, что брат заслуживал доверия. Он верил Господу. Так автор послания к Евреям может сказать: «и ею [верою] по смерти он продолжает говорить». (11:4) Позиция Авеля многозначна. Она имеет смысл, поскольку и после смерти Господь на его стороне. Бог решил спасти мир не силой Каина, через месть в защиту его градостроительства, но через слабость Авеля.
Мы читаем в Первом Послании Иоанна:
Потому что такова весть, которую вы слышали от начала, чтобы мы любили друг друга, не так как Каин, который был от лукавого и убил брата своего. И почему убил его? Потому дела его были злы, а брата его праведны.
Не дивитесь, братья, если ненавидит вас мир.
Мы знаем, что мы перешли из смерти в жизь, потому что любим братьев. Не любящий пребывает в смерти.
Всякий, ненавидящий брата своего, есть человекоубийца, а вы знаете, что никакой человекоубийца не имеет жизни вечной в нем пребывающей.
Мы познали любовь в том, что Он положил душу Свою за нас. И мы должны полагать душу свою за братьев.
1 Ин 3:11-16
Вопрос насилия, убийства и войны ставится шире понимания того, что хорошо и плохо в списке плохих и хороших поступков. Здесь говорится о более фундаментальном и важном, нежели идентичность традиции церкви мира, социальные ценности, которые защищаются той или иной социальной тактикой, или польза определенных техник протеста или социальных перемен. Здесь речь идет непосредственно об идентичности Бога, и нашей идентичности в Нем.
Письмо Иоанна рассказывает нам, что для человечества существуют две модели. Есть Каин, который защищается тем, что убивает, и есть Иисус, который отдал свою жизнь за брата. Можно следовать только за одним их них. Таким образом, список верных, начатый Авелем (Евр 11:4), заканчивается Иисусом (12:2), «который, вместо предлежавшей Ему радости, претерпел крест».
Наш естественный ответ на это неубедителен. Что означает «крест»? Что нам с ним делать? Чего мы должны достичь? Как нам это сделать хорошо? Не выяснить ли, как это работает, прежде чем рискнуть? Какие риски оправданы? А разве нет такой штуки, как законный интерес к себе, забота о себе? И разве нам не следует порой постоять за себя? Возможно ли управлять обществом только силой любви? А что делать, если...?»
Список вопросов можно продолжить. Если бы на них отвечали в экуменических дебатах, на семинарском курсе или в книге о теории насилия и социальных ценностях, ответов было бы великое множество. Но не эти вопросы волнуют авторов Библии.
Как мы можем быть уверены, что стоит поступать правильно. Как Авель мог быть в этом уверен? Он умер пораженный, как невинная жертва, но «верою продолжает говорить». Голос крови мученика, как мы знаем, часто звучит сильнее, нежели сам святой при жизни.
Как мог Авраам быть уверенным в том, что нужно послушаться? Текст говорит «по вере». Он оставил Халдею, отправился, Бог знает куда, и туда не попал. Ему было обещано большое потомство. Ему был обещан город, который он так и не построил. А как мог быть уверен Иисус? Текст говорит «верою». «Вместо предлежавшей Ему радости претерпел крест».
Библейских авторов как-то совсем не интересует, как свидетель мира собирался быть услышанным, изменить мир или получить уважение непацифистов того времени. Их не занимает, когда именно мы сподобимся занять дорогостоящую позицию по отношению к миру: в момент предварительной регистрации, только в вопросе военной службы или только в отношении убийства. В те далекие времена у верующих были такие же проблемы, и найденные ими ответы могли бы помочь нам сегодня даже больше, чем мы думаем, но не в этом основной смысл Послания к Евреям или 1-ого Послания Иоанна. Они просто зовут верить, верить по-настоящему. Это призыв к настоящей вере, когда многие не верят, когда доказательства не являются окончательными. Верить, что когда Господь среди нас, Он на стороне Авеля, Он приходит в образе Иисуса, Он отдает себя другим, и в этом сила, «ибо приходящий к Богу должен уверовать, что Он есть и ищущим Его Он воздает» (Евр 11:6).
Я долгое время пытался понять, почему многие христиане церкви мира, хотя не отрицают то, что в последние годы мы называем «свидетельством мира», по-прежнему смущаются и не могут говорить об этом, особенно в атмосфере непонимания, и не хотят, чтобы их отождествляли с теми, кто говорит похожее в других областях.
Благая весть, говорим мы, в том, что Господь любит и простит тебя, но есть и плохая - он не будет долго любить тебя, если ты не любишь своего врага. Мы пространно и много говорим об этом, проводим конференции о соединении доброй вести божественной любви с идеей необходимости любить других, милосердия с законом, Христа прощающего доброго Спасителя и Христа повелевающего Бога, которому следует повиноваться. Скверно, что мы услышали Евангелие Нового Завета, пропущенное через фильтр религии американской культуры. Благая весть в том, что Бог был во Христе. Бог во Христе стал на сторону Авеля, отдал себя, и в этом благая весть. И мы дети Господа, поэтому обладаем той же природой и самоотдачей, и в этом благая весть. Поступать так – не тяжкое моральное бремя. Любить ближнего, даже врага, само по себе есть жар любви Господа. Это природа Бога. «Мы уже дети Господа. Каковы мы будем в будущем, нам не открыто: мы лишь знаем, когда это откроется, мы будем подобны Ему, поскольку увидим его таким, каков Он есть».
Следует сделать еще один шаг в нашем понимании. Как мы знаем то, что знаем об Авеле, если он умер? Как мы знаем об Иисусе, если Он умер? Является ли вера духовным, внутренним явлением, которое поддерживается в нашем духе само собой, своего рода духовная ритмическая гимнастика. Вовсе нет! Вера разделяется и поддерживается обществом, не миром, не здравым смыслом, не доказательством природы, но товарищами по вере. Так глава 12, которая начинается словами «облако свидетелей», восходит к видению небесного праздника верующих всех возрастов.
Ибо вы не приступили к осязаемому и поглощаемому огню, ни к мраку, ни к темноте, ни к буре, ни к звуку трубному...
Но вы приступили к горе Сиону и к граду Бога Живого, небесному Иерусалиму, и к тьмам ангелов в торжествующем собрании, и к Церкви первородных, вписанных на небесах, и к духам праведных, достигших совершенства, и к Посреднику Нового Завета, Иисусу, и к крови кропления, говорящей лучше, чем кровь Авеля.
Евр 12:1-24
Вернемся к голосу крови. Голос крови нашего убитого брата вопиет против убийцы, против угнетателя. Культура отвратительна в корне. Правительство прогнило в корне, пока Каин ищет убежища от этого преследующего голоса, укрываясь в круге мести.
Но если мы можем научиться видеть Господа на стороне Авеля, на стороне угнетенных, черных, вьетнамцев, никарагуанцев...
Если с пророком мы сможем увидеть страдающего Раба, пришедшего на смену Давиду и Соломону, в которых был образец угодного Богу лидера...
Если с Иисусом на Иордане и в пустыне мы можем увидеть в страдающем рабе Божий замысел спасения Израиля...
Если с Петром, Павлом и Иоанном мы увидим, что Бог так спас Израиль, что Он был во Христе, принося/рождая себе мир (bringing the world to himself)
Если мы сможем шагнуть от Каина к Иисусу...
Если мы сможем отказаться от законных способов защиты, как и любых других...
Тогда пролитие крови, которое было знаком нашей вины и проклятия на земле и конца доверия в обществе, может стать знаком нашего избавления. Кровь нашего брата, нашего старшего брата Иисуса, защищает и не обвиняет нас. Если Господь в Иисусе любит своих врагов – коими были и мы – если такова благая весть, тогда плохой вести просто нет. Тогда наша любовь к врагам нашим, поскольку мы дети Бога, и есть само по себе евангелие, благая весть. Нам нужно только верить.
Прочитана в Colledge Mennonite Church, Госхен, Индиана, 25 июня 1972 года.
Глава 6. Слава в скинии
Слово с Богом
1 В начале было Слово, и Слово было с Богом, и Слово было Бог.
2 Оно было в начале с Богом.
Слово и творение
3 Все через Него возникло, и без Него ничто не возникло, что возникло.
4 В Нем была жизнь, и жизнь была свет людям.
5 И свет во тьме светит, и тьма его не объяла.
6 Явился человек, посланый от Бога, имя ему Иоанн.
7 Он пришел для свидетельства, чтобы свидетельствовать о Свете, чтобы все уверовали чрез него,
8 Не был он Свет, но пришел, чтобы свидетельствовать о Свете.
9 Был свет истинный, который просвещает каждого человека, приходящего в мир.
Слово в мире
10 В мире Он был, и мир чрез Него возник, и мир Его не познал.
11 К своим пришел, и свои Его не приняли.
12 Всем же, кто принял Его, - дал им власть стать детьми Божиими, верующим во имя Его,
13 Которые не от крови, и не от хотения плоти, и не от хотения мужа, но от Бога были рождены.
Слово среди нас
14 И Слово стало плотью и обитало среди нас, и мы увидели славу Его, славу как Единоролного от Отца, полного благодати и истины.
15 Иоанн свидетельствует о Нем и провозглашает: это был Тот, о Ком я сказал: Идущий за мною впереди меня стал, потому что прежде меня был.
16 Ибо от полноты Его мы все приняли: и благодать на благодать;
17 Потому что Закон дан был чрез Моисея, благодать и истина явились чрез Иисуса Христа.
18 Бога никто не видел никогда: Единородный Бог, сущий в лоне Отца, Он открыл.
Ин 1:1-18
Едва ли где-нибудь в Библии есть более простой язык. Здесь не говорится ничего нового. Что нам делать, если мы действительно хотим услышать, что говорится здесь?
Если бы нашей задачей было скурпулезное изучение текста, всех оригинальных смыслов, нам не удалось бы избежать вопроса, являются ли эти строки стихотворным произведением. Как относится к фразе, во многом зависит от того, к какому роду литературы она относится. Форма говорит в пользу поэтической принадлежности отрывка. Строки просты, многие из них почти одинаковой длины, соединяются друг с другом различными формами параллелизма, или в последовательностях - циклах, где одно предложение начинается словами, которые завершают предыдущее.
Если мы имеем дело с поэзией, тогда возможно, она создавалась поэтапно, поскольку также имеются разделы без поэтических форм (например, 6-9, 15, 17-18 выше). Тогда нам необходимо выделить две или более стадии в процессе написания, когда прежде всего присутствовал гимн, а затем некоторые аннотации к гимну, по мере того, как они становились прологом к Евангелию. Сегодня большинство ученых считают, что в первоначальном авторском замысле присутствует некая поэтическая структура, но это не единодушное мнение, и среди ученых, кто так считает, нет единодушия в оценке самых ранних строк. Не будем и мы искать ответ на этот вопрос.
Второй важнейший вопрос для интерпретации сводится к значению третьего раздела (10-12), где говорится о свете, который светит во тьме, но его не принимают. О каком времени здесь говорится? Первые строфы относятся ко времени до творения, следующий раздел (3-5) связан с творением, еще одна группа (14 и далее) с воплощением. Это может навести на мысль, что промежуточный раздел описывает историю Израиля как долгий период между творением и Христом, когда свет присутствовал и продолжал светить, но без полной яркости или успеха.
Но этот третий отрывок также может быть кратким изложением вне времени, относящийся к мировой истории, включая эру христианства, поскольку говорит о возможности того, чтобы мы стали детьми Божиими. Но если это так, тогда стих 14 не является новым этапом.
Мы не будем решать этот литературный вопрос, который, возможно, имеет далеко не единственный ответ. Если текст создавался поэтапно, начинался с гимна или текста для чтения в церкви, который использовался еще до того, как автор евангелия включил его в свою книгу, тогда возможны различные смыслы, в зависимости от того, распевался ли гимн в церкви или писался в его настоящем контексте.
Опустим то, что можно было бы извлечь из анализа такого рода. Мы рассматриваем текст таким, каким он дошел до нас, как последовательное эссе в простой ритмической прозе, которое служит прологом к остальному Евангелию. Конечно, так мы теряем то, что можно было бы понять, разбираясь в композиции и структуре каждой строки, но мы видим пролог в свете того, что за ним следует.
Оставив вопрос как создавался текст, следует спросить, почему? Не будет преувеличением сказать, что все тексты Нового Завета писались против кого-либо. И в такой оценке нет неуважения. Возможно, это высказывание лучше всего подготовит нас к пониманию текста, тема которого «инкарнация» (воплощение), но это абстрактный латинский термин. Он означает, что Бог действовал абсолютно как человек, и без колебаний доверил свое дело обычным людям. Но нормальный результат Его присутствия, логически неизбежный результат того, что Он отдал себя на милость людей, заключается в неправильном понимании. У нас не было бы Нового Завета, если бы Он не был предназначен для такого рода непонимания, требующего исправления, как выговор, как противовес, побуждающий к дальнейшему уточнению действительного смысла послания.
Иногда этот корректирующий характер Писания очевиден, как в ряде посланий. В других случаях, как в данном тексте, это читается между строк. Понять суть какого-либо текста, означает разобраться, против чего он выступает. Если мы хотим понять, для чего создавался текст, нам следует обратиться к этим альтернативам. Не разобравшись, почему это ошибочное понимание было обычным и даже привлекательным, мы не сможем почувствовать вкус исправления. Итак, в чем же заключались возможное непонимание смысла воплощения, о котором имел представление и которому пытался парировать автор, закладывая основы Евангелия.
Очевидно, что одна часть аудитории или читателей пролога были верны Иоанну Крестителю. Вторая часть 1 Ин является собранием пяти разных коротких историй, отличающихся по времени, месту и набору участников, но сходящихся в том, что Иоанн Креститель, когда к нему обращались люди, желающие узнать о его собственной миссии, всегда убеждал их обратиться к Иисусу, которого им действительно следовало ожидать (6ff.,15ff.), то же самое говорится от третьего лица так, что прерывает поэтический поток.
Зачем все это было нужно? Какой смысл в том, чтобы повторять читателям, что Иоанн не был светом, но лишь одним из свидетелей Иисуса? Очевидно, существовала группа учеников Иоанна, которая считала его истинным пророком, и не видела в Иисусе исполнителя обещаний Иоанна. Это предположение поддерживается некоторыми наблюдениями в тексте Евангелия и рядом дополнительных исторических свидетельств. В Деян 19 мы читаем о последователях Иоанна Крестителя в отдаленном городе Эфесе спустя целое поколение. Это движение развивалось, параллельно или в диалоге с тем, что принято называть ранней церковью.
Поэтому важно понимать, в чем заключались их сомнения. О чем думали люди, для которых сам Иоанн Креститель являлся пророком, светом, тем, кого ждали иудеи? Мы кое-что знаем о послании Иоанна. Оно провозглашало приближение царства Божия, обещало суд, что подтвердил и на чем основывался Иисус. Оказавшись в тюрьме, Иоанн видит, что царство не настало, урожай справедливости Божией не принесен на мельницу, чтобы отделить зерна от плевел, и отправляет посланников (Лк 7:18 и след.), чтобы увидеть, действительно ли Иисус тот, чье пришествие он возвещал. Его ожидания не были выполнены к тому времени. То, что принес Иисус, не обладало мощью. Римляне и коллаборационисты по-прежнему были там.
Если истинна надежда на то, что Бог установит на земле справедливость, тогда пока Он не сделал так, как мы ожидали, не следует довольствоваться меньшим. Евангелие сообщает, что Иисус сказал посланникам, чтобы те сообщили Иоанну, что он помогает слепым, глухим, увечным, прокаженным. Мертвые встают, бедные слышат добрые вести. Нам не говорят, сочли ли ученики Иоанна этот ответ удовлетворительным. Нам также неизвестно, что думал сам Иоанн, когда получил послание, если получил его.
Когда позже Иисус переживал «поражение» на кресте, у последователей Иоанна было гораздо больше причин заключить, что Иисус не тот, кого ожидали. Лучше продолжать ожидание, чем понизить планку. Лучше верить, что Бог действительно собирается принести справедливость, но не так скоро, чем удовлетвориться меньшим, чем божественная победа. Победа Иисуса не была достаточно драматичной. Поражение врагов Бога не было достаточно очевидным. Христианское движение было слишком скромным, слишком зависимым от веры – не достаточно определенным и без доказательств. В огромном наследии пророчеств, из которых идущий первым Иоанн был (по мнению Иисуса) достойной вершиной, было достаточно причин ждать большего, менее неоднозначного и зависящего от веры, в меньшей степени преследуемого.
Поэтому, когда Иоанн указывает не на себя, а на Иисуса, это не просто необходимый мост в повествовании между безвременным введением и последующим рассказом. Это серьезный спор у входа в каждый храм. Автор утверждает, в ситуации, когда нечто необходимо принять на веру, что в Иисусе явилось именно то, чего хотел Креститель, и в это было нелегко поверить.
Узнает ли себя кто-то в последователях Иоанна? Возможно. Мы сначала беспокоимся о мире, как о вопросе справедливости. Возможно, кто-то сказал нам, что справедливость должна восторжествовать, а когда дела очень плохи, наступает перелом. Но улучшение не наступило. Волнения улеглись, война была объявлена победой и продолжилась под другим именем. Накормить голодных вчера – это просто подготовить больше людей к голоду завтра. Почему мы должны защищать правое дело, если Бог этого не делает? Когда нас уверяли в победе, имело смысл петь “Conquer we must, for our cause is a just; this is our motto, in God is our trust” (Слова гимна США: Этот выбор - священен, выиграть должны мы. Наш девиз неизменен: «Лишь Богом мы живы) Почему мы должны верить в него, если мы не победим?
Или, может, мы последователи Иоанна в другом смысле. Возможно, мы думаем, что победа, которую нам должен Господь, эмпирическая. Мы хотим, тобы нам доказали с помощью неоспоримого, неотрицаемого опыта, что Господь есть, и Он на нашей стороне. Это может быть чудо, видение, голос или эксорцизм. Однако, следует напомнить, что откровение приходит к нам в форме, которую возможно отрицать.
В контексте нашего отрывка находится еще один вариант противостояния. В евангельском проприи (который таким образом проливает свет на пролог) существует постоянное давление на Иисуса со стороны политического и религиозного истеблишмента. Евангелие иногда обращается к ним как первосвященники или фарисеи, иногда проще «Евреи», или может быть точнее, «Иудеи». Это не подразумевает всех евреев как таковых – простых людей, земледельцев, людей на улице, молчаливое большинство. Это относится к тому, что мы сегодня называем «истеблишмент». Это люди, кто считал своим священным долгом институционально защищать и сохранять наследие Писания и традиции отцов. Они считали, что Иисус отрицал это наследие, поскольку ставил под вопрос их собственную преданность ему.
Иисус утверждал, что только исполняет ее значение, и мы можем подтвердить это, если прочитаем документы еврейской традиции. Но они, истеблишмент, («Евреи» в этом смысле), считали, что Он восстал против традиции и угрожал ей. Трагично то, как часто и долго христиане соглашались с Каиафой и Анной в том, что Иисус или ранние христиане имели анти-еврейскую направленность. Это неправда. Но верно то, что христианство считает себя идущим дальше Моисея, видя в Иисусе благодать, которая сменяет утраченную ранее (стих 16 «и благодать на благодать»). В христианстве обещание исполнено и ожидания подтверждены, так как Иисус ведет народ Божий дальше, чем его вели ранние пророки, но в том же направлении.
Даже в конфликте с истеблишментом, Иисус был частью еврейской традиции. Выражения «свет во тьме светит и тьма его не объяла» (стих 5) и «к своим пришел, но свои Его не приняли» (стих 11) могли в другом контексте обладать широким значением, а именно, что правда приходит к человечеству или что много раз и во многих местах откровение прорывается к людям. Но в настоящем контексте мы, возможно, правильно понимаем их как обращение к иудейской истории, когда речи Бога веками очень специальным образом были обращены к детям Авраама и народу Моисея, который, однако, как одно целое, не слышал и не повиновался.
В Ветхом Завете существует мотив, похожий на тот, который мы наблюдаем в Евангелии от Иоанна. Слово Божие, обращенное к своему народу и не получаемое им, что мы видим и в истории Иисуса. Так было всегда с пророками, обязательность чего сам Иисус утверждает в Евангельском повествовании. Разве мы не находимся под властью такого искушения, которое скрывает от нас Бога сейчас, на том основании, что мы знаем Его слова в прошлом?
Только в одном месте вышеприведенного текста я проследил оригинал: фраза «вечная любовь» (стих14) означает по-гречески буквально «истина и благодать». Здесь я пользуюсь одним из наиболее полных и компетентных переводов Рэймонда Э. Брауна, автора коментариев Anchor Bible. Употребление существительных, одного за другим, является самым простым способом выразить на древнееврейском то, что мы бы на английском сделали с помощью существительного и прилагательного. Милосердие и истина не есть отдельные реалии, лишь разные способы описания одной реальности. На иврите вы говорите это фразой «вечная любовь» или «любовная преданность».
Кстати, это одна из позиций, которые отличают словарь пролога от остального Евангелия. «Благодать» является общеупотребительным термином для Павла, но не для Иоанна. «Истина» является исключительно важной концепцией в Евангелии от Иоанна. В действительности это одно из имен, которым называет себя Иисус. Но в целом у Иоанна значение слова отличается от его значения в рассматриваемом отрывке.
Обозначение «Закона» и «Моисея», как более раннего завета, который остался позади, также отличается от языка, на котором написано все Евангелие от Иоанна. Это более похоже на речь Павла. Не говорится, что известное от Моисея, в Законе, отличается от вечной любви. Утверждается, что вечную любовь нельзя рассмотреть в ее полноте («полнота» еще одно слово, более часто встречающееся у Павла, чем у Иоанна), поскольку она еще не «настала»; она еще не стала естественной для нас.
У нашего автора есть еще одна группа недругов или идейных противников. Мы не знаем, имели ли эти люди организацию, и как именовали себя. Их не упоминают как группу в Новом Завете, но они существуют, и их позиция очевидна - это отрицание того, что так четко сформулировно в стихе 14 нашего пролога, что слово становится плотью, что слово Божие становится осязаемым в человеческом обличье.
В первом послании Иоанна мы находим определение «лжепророки» для людей, которые отрицают, что Иисус Христос явился во плоти. В той же книге встречается термин «антихрист» для тех, кто отрицает Иисуса. Но будем внимательны, чтобы не запутаться. Сегодня отрицать Христа означает быть атеистом, агностиком, который так или иначе провозглашает, что трансцендентной реальности, пришедшей к нам в Иисусе нет, или о ней невозможно говорить. Сомневающиеся в конце первого века говорили совершенно обратное. Они не знали о трансцендентной реальности. Они считали себя людьми знающими, ответственными за сохранение и чистоту высокого религиозного понимания. Историки называют их «гностиками», от слова, обозначающего особое внутреннее знание. Они были проницательными, посвященными. Сегодня мы могли бы назвать их гуру, махариши или системными богословами.
Особое знание, которое интересовало этих людей, заключалось в реальности самого Бога, которую они самоотверженно защищали от растворения или загрязнения и любой примечи человеческого. Быть божественным означает быть другим, отличаться. Именно поэтому нужно защищать отличие Бога. Быть более божественным означает отличаться и быть более отдаленным. Действительный предмет обсуждения для веры заключается в том, отдален ли сам Бог. Тогда с этой точки зрения Иисус слишком близок к нам и слишком прост, доступен и недолговечен.
При наиболее адекватном представлении о Боге в его единстве, отдалении и чистоте, единственная дорога от Него к нам должна пролегать по очень высокой лестнице. Название этой лестнице, по крайней мере, для некоторых гностиков, было созвучно нашей терминологии: СЛОВО. Наше Евангелие пользуется техническим термином Logos, СЛОВО, с помощью которого гностики описывали этот посреднический принцип, через многочисленные ступени и этапы идущий к нам от Бога. СЛОВО для них не было тем же, что Бог или человек, но скорее лестницей между двумя в основе своей несравнимыми и несовместимыми уровнями. Поэтому когда они отрицали, что Бога можно потрогать во плоти, это было не сомнение, но набожность, не неверие, но высокая духовность.
Для такого очень логичного понимания коммуникации, различие между словом и говорящим очевидно. Когда вы обращаететсь к соседу, ваше слово является обязательным средством передачи того, кто вы, и что хотите сказать, но оно не является тем же, что и вы сами. Даже все слова не смогут передать того, кто вы на самом деле, а некоторые из них могут только запутать и неправильно передать информацию. Поэтому для гностика, СЛОВО является первым и наиболее высоким из творений Бога, но все же только творением.
Как отвечал Иоанн на эту чрезмерно религиозную ориентацию? Один из способов избежать ереси – не использовать ее язык и не вступать в контакт с такими людьми. Избегается даже намек на эхо ложного учения тем, что предъявляется неверный словарь с запретом еретических выражений.
Но здесь в прологе подход обратный. Ключевая идея в представлении гностиков о связи между Богом и человеком, СЛОВО, принимается и используется для противоположного утверждения. На одной стороне моста слово идентифицируется с нами, с плотью, с тем, чтоимеет конец, историю и настоящее. Гностики боялись, что сила и реальность божественного будет затуманена, и это по утверждению Евангелия происходит, и не в человечестве как в целом, но в Иисусе. Чтобы сказать это, нашему автору необходимо реквизировать, изъять интеллектуальную собственность оппонента. Он берет термин, которым хочет защититься от слишком конкретного присутствия Бога, и использует его для подтверждения этого присутствия.
Возможно, наброски поэмы существовали ранее. Если мы внимательно прочтем среднюю часть поэмы, ее вполне можно счесть дохристианским текстом. Это могло быть общим описанием проблем человечества, пребывающего во тьме, куда лишь изредка проникает неяркий свет. Его можно прочесть как документ, подтверждающий, что истина, обращенная к своему народу, к нему не доходит.
Поэтому, стоящая отдельно, средняя часть оригинальной поэмы могла бы быть гимном гностиков, плачем о темноте мира. Я делаю это предположение не потому, что в тексте имеется подтверждение этого, но потому, что сама идея иллюстрирует тот радикальный риск, который берет на себя миссионерская стратегия, когда принимает язык своих обвинителей в качестве инструмента для своего свидетельства.
Два столетия тому назад Джон Фредерик Оберлин, деревенский пастор, сторонник пиетизма, которого мы считаем отцом детского сада, много сделавший для развития сельского хозяйства, в честь которого бы назван колледж в Огайо, находился в середине своей карьеры в малолюдной долине между Альзасом и Францией, когда Французская революция покончила с религией. Был наложен запрет на христианское богослужение, которое заменили восхвалением божества по имени Разум. По всей Франции 14 июля людям приказывали собираться, чтобы слушать патриотические лекции на тему свободы, равенства и братства и воззвания против тиранов. Оберлин примерно выходил перед жителями деревни в день взятия Бастилии и говорил о христианской свободе, христианском равенстве и христианском братстве, облачая тиранию ненависти и жадности.
Пример прост, но стратегия является радикальной. Ей угрожают серьезные опасности. И мы можем их почувствовать сегодня, если перефразируем имя Христа в терминологии освобождения, самоудовлетворения или значимых отношений, а также бытия для других. Опасность состоит в том, что мы принимаем язык сомневающейся аудитории для того, чтобы сказать то, что они хотят услышать. Проверка веры в том, какой язык мы выберем, чтобы сказать противоположное - язык толпы или юродивого.
Именно это евангельский пролог делает с языком гностицизма. Он переворачивает всю систему мысли, направленной на драматизацию дистанции между духовностью Бога и нашей немощной человеческой натурой и описание потребности в дорогостоящих упражнениях медитации и инициации, чтобы хотя бы на шаг подняться в миросозерцании на пути к этому отдаленному свету. Это язык, который взяли и поставили на голову, чтобы заявить – не провозгласить – что все значение и вся направленность установленного миропорядка вслед за творением приходит непосредственно в нашу жизнь в форме, которая безрассудно отдает себя на нашу милость, позволяя себе зависеть от нас. Позволим ли мы ей осветить нас, изменить нас и сделать детьми Божьими.
Если вы не узнаете себя в учениках Иоанна или защищающегося истеблишмента, возможно, вы найдете себя здесь. Может быть, вы увидели себя среди тех, кто ищет мудрости и более глубогоко понимания. Может ли слава так прийти к нам? Господь ли Он, если явился к нам в человеческом обличье? Правда ли то, что случилось много столетий тому назад? Не должна ли вера увести нас от временного и сомнительного и привести на более высокий уровень? Не следует ли нам глубже вглядеться в суть вещей? И если мы ищем это, что обычно делает студент, тогда нам необходимо снова услышать, что есть иной уровень истины, и он пришел к нам.
Мы обозначили текст в отношении к противникам, но о чем же в нем говорится?
Ничего нового и неслыханного прежде. И все же именно это нам необходимо слышать вновь и вновь. Нас по-прежнему искушают те искажения, против которых он предостерегает. Разве мы не продолжаем считать, что откровение должно быть сильным, однозначным и неопровержимым? Разве этому откровению СЛОВА не было предначертано быть отвергнутым, и не врагами, но своими. К своим пришел. Он пришел туда, где по праву ожидал приятия, но именно Его народ Его не слышал. И это происходило всегда со времен Адама, Авраама и Моисея. И после Иисуса это продолжается, когда глубина страдания Бога не в тупой и жестокой непокорности нечестивца, но в том, что свои отказываются Его принять.
У нас есть все основания отдельно рассмотреть трех возможных адресатов пролога. Иногда мы сами подобны ученикам Иоанна. Мы жаждем символа власти, с доказательствами, когда и вера будет не нужна благодаря его всепоглощающему значению. Иногда подобно иудейскому истеблишменту мы хотим, чтобы истина отвечала нашей потребности в безопасности. И часто подобно гностикам стремимся в религиозной реальности уйти от себя, от простоты и реальности «плоти».
Простота евангельской истории обескураживает нас по всем трем направлениям. Для нас, как учеников Иоанна, это слабость. Мы, как духовная элита, приведены в замешательство самим фактом бытия, связанного с местом, физикой и временем. Для «истеблишмента» в нас все это представляется неглубоким, временным и изменчивым.
Но давайте обобщим все три позиции. Мы видим, что в различных формах они обладают общей нетерпимостью к реальности нашей жизни в границах творения и истории. Взывать к силе освобождения от того, что наверху, призыв к громкому откровению свыше или поиск убежища во власти однажды полученной традиции, являются лишь способами ухода от риска настоящей реальности к неверию. В ответ на эту общую тенденцию в тексте, подобно ряду мест в Новом завете, говорится о двух очевидно противоречивых вещах.
Сначала говорится о том, что вместе со словом и делом Иисуса явилось нечто большее, чем слово и дело человека, поскольку принесенное нам обладает достоинством предсуществления, участия в божественном деле творения. То, что мир сотворен, а Бог – Творец, для читающего отрывок иудея-христианина не являлось новой и значимой информацией. Но то, что приходит к нам в Иисусе и не отличается от истины и силы творения, является новым призывом. На самом деле это призыв, в который систематически не верит большая часть теологов.
Большинство богословов находят тонкое различие между творением и спасением/искуплением. Например, согласно Мартину Лютеру в классическом протестантизме, нашим современникам, Эмилю Брюннеру или Х. Ричарду Нибуру, творение и спасение обладают двумя различными совокупностями этических смыслов.
Если вы выводите вашу систему ценностей из творения, то будете, например, защищать государство как институт творения. Если вы руководствуетесь только спасением, для вас нормативом будет учение и пример Иисуса, что может привести к непротивлению. Но право делать непротивленческие выводы из учения Иисуса у вас есть, только когда вы принимаете, что реальность творения управляется другими законами и другой властью. Другими словами, Иисус говорит от имени Бога, как делали пророки до него, но у Господа имеются и другие каналы, по которым он отчетливо произносит другие вещи, которые мы воспринимаем, используя иные способы услышать Бога, например, разумный анализ Слова, имеющегося в творении.
Апостольское поколение, несущее ответственность за данный текст и его параллели, настаивало, что то, что мы знаем в Иисусе, есть точно то же, по силе и смыслу, что подчеркивает творение. И в этом не просто гипотетическое, но очень конкретное отличие. Когда Иоанн говорит «без Него ничто не возникло, что возникло» он не предлагает новую теорию творения. Он просто повторяет сообщение Книги Бытия, в котором Господь творит Словом. Но из этого сообщения он выводит отрицание. Господь не обнаруживает себя иначе. Через творение Он не открыл иной цели или характера кроме того, что мы знаем через Иисуса.
Такая настойчивость ни в коем случае не является особенностью текста, который мы читаем. В Новом Завете есть тексты, написанные другими авторами и для других читателей, которые таким же образом подчеркивают, что за творением стоит известное в Иисусе. Обратимся к Посланию к Евреям (1:1-3):
Бог, могократно и многообразо говориший в древности отцам в пророках,
В эти дни последие говорил нам в Сыне, Которого поставил наследиком всего, чрез Которого и сотворил миры.
Или прочтем Послание к Колоссянам (1:15-17):
Он есть образ Бога невидимого, Первородный всей твари... И Он Сам есть прежде всего, и все существует в Нем.
То же утверждается несколькими словами в раннем христианском гимне, который апостол Павел цитирует в Флп 2, где без специальной ссылки на творение говорится о Сыне в обличии Бога и о Его равенстве с Богом как находящимся в Нем, до его «опустошения» себя.
Большего те, кто сомневается в человеческой природе Иисуса, просить не могут. Последователей Иоанна мог бы удовлетворить другой Илия. Первосвященники и фарисеи могли бы принять другого Моисея и еще одного Давида. Но наш автор не стремится удовлетворить критиков, он воспевает хвалу.
Но более сильным и оригинальным является выпад в другом направлении. Наш автор и параллельные места в посланиях к Евреям, Колоссянам и Филиппийцам утверждают одно и то же. СЛОВО Творца пришло к нам не в силе и могуществе, но в слабости, страдании и поражении. Слово стало плотью и проживало среди нас в скинии. То, что СЛОВО стало плотью, не просто означает его досягаемость, видимость – не только то, что СЛОВО предстало в переводе, понятном для нас. Для этого было бы вполне достаточно прозвучать из уст пророка, как это бывало и раньше. Или прийти в прекрасной книге, такой как Коран в исламе. Или просто было достаточно передать власть могущественному человеческому институту, такому как синедрион или Ватикан. Выбор «плоти» для описания его пребывания среди нас, подобно выбору выражения «поселится в шатре» не просто означает, что Бог стал осязаемым, материальным. Это значит, что Он стал слабым, ничем не отмеченным и уязвимым. Сила творения пришла к нам такой, что мы можем сделать Ему больно.
Именно в этом суть пролога. Слабость плоти не противоречит тем утверждениям, которые Иоанн делает об Иисусе. Его принятие слабости и недостойности является мерилом любви, поскольку это все о нас. Как сильно Господь возлюбил мир? Настолько, что отдал своего единственного сына. Количественное ударение в тексте, если мы прочитаем поочередно фразы «в единственном сыне сердце Отца», «с Богом с начала», помещается на славу и достоинство СЛОВА. Но и это не ново для любого правоверного иудея, мессианского или нет, который мог уже слышать этот гимн или читать Евангелие. Качественный акцент ставится на шатер (tent), еще более слышимый, поскольку везде в Евангелии Иисус сравнивается не с сосудом (скиния - tabernacle), но с храмом.
Попробуем представить, что думали христиане во втором или третьем поколении. Христиане того времени, собираясь вокруг апостолов, чьи воспоминания об Иисусе были полны жизни и получены из первых рук, знали о кресте, им было хорошо известно, где и как это произошло, а также что это событие значило. Для них этого было достаточно, в устах очевидцев этот рассказ был убедителен и полон смысла. Для христиан иудеев первого поколения было естественно понимать этот рассказ как рассказ о смирении, которое благословил Господь фактом воскресения.
Но мы – это следующие поколения. Мы живем за пределами Палестины. Мы не знакомы близко с апостолом, который был свидетелем произошедшего, и памятниками иудейской культуры. И тогда простота, конкретика и реализм евангельского сюжета, которые были преимуществом в начале, стали его недостатками. Апостольский рассказ может быть забыт и оспорен. Коллективная память может затуманиться, быть проинтерпретирована или показаться странной. Событие, которое случилось там давным-давно, может показаться специальным и узко локальным. Можем ли мы продолжать считать его поворотным пунктом истории?
Именно на это отвечают авторы или поэты, стоящие за событиями, в которых кульминация свидетельства Нового Завета, когда провозглашают случившееся на кресте как откровение о форме Бога, о совершаемом Господом в общей драме истории. Как постоянный образец ими утверждается то, что в Иисусе проявилось в результате определенного события. Вечное СЛОВО, снисходящее до того, чтобы отдать себя на нашу милость, творческая сила, стоящая за вселенной, опустошает себя, изливаясь в хрупкую форму, в которой человечество и Иисус одинаковы. Бог обладает той же формой, что Иисус, и так было всегда. Крест есть то же, что и творение. Иисус сделал Свое дело на Своем месте, именно потому, что для Бога наша история важна и реальна. И местное значение креста универсально и обладает божественной природой.
Обычная религиозная философия начинается со знания того, каким должен быть Бог, а затем усложняется для того, чтобы подтвердить, что именно Иисус именно это собой являет. Данные тексты это опровергают. Они обращаются к Иисусу и утверждают, что Бог подобен ему.
Позднее в теологических спорах будет преобладать философский вопрос «Как может Бог стать человеком? Как бесконечное становится конечным? Технически это объясняется «инкарнацией». На протяжении столетий факт совершения Богом того, что философия считает невозможным, было основной темой богословия, что сделало данный отрывок ключом для сложнейшего спора вокруг логической головоломки – как вместить чудо в точный человеческий язык. Описания Троицы в четвертом веке или отношение к богочеловеческой природе Христа в пятом веке сделали неоспоримым приоритет данного текста и идеи о том, что именно в СЛОВЕ, пересекающем границу между божественным и человеческим уровнями реальности, наше спасение.
Затем в начале нового времени та же самая логическая невозможность, которая полторы тысячи лет была драматическим символом спасения, стала главным камнем преткновения. Изменилась тональность, в которой наша культура способна думать о трансцендентности (о конечных реальностях на уровне, отличном от непосредственно наблюдаемого). Сейчас говорить о СЛОВЕ как о части божественной природы или божественном СЛОВЕ, которое становится человеком, для многих лишено смысла по определению. Поэтому отрывок, который ранее использовался для упрочения краеугольного камня веры, сейчас этому мешает. Каждые несколько лет какой-нибудь богословский бестселлер прокладывает себе извилистый путь через новую серию новомодных определений и пояснений, чтобы помочь читателям во что-то поверить, и чтобы язык не стал этому помехой.
Все это достаточно важно, но такая дискуссия может увести нас от смысла, вложенного в отрывок. Автор вовсе не намеревался увлечь нас логической головоломкой. Он не хотел, чтобы читателей оттолкнула логическая невозможность того, о чем он говорит. Так же сомнительно, чтобы подобно богословам раннего средневековья, он хотел обратить читателей с помощью невозможности и чудодейственности описываемого. Для него не было ничего немыслимого том, что СЛОВО в своей божественной природе одновременно находится в Боге и отдельно от него, будучи направлено к человеку.
СЛОВО, как вы помните, не есть Библия. Это даже не Иисус. В приведенном парафразе верно переводит «его» в стихах 1-5, и возможно, тот же перевод мог бы быть сделан для 10-12. СЛОВО есть одна из граней, аспект Бога: Бог как самораспространяющийся, Бог как коммуницирующий.
Даже сугубо монотеистичные евреи веками говорят об этом как о «мудрости» (Притчи 1:20-29; 3:13-20; 8:22-30). Так же и для автора Евангелия не могло быть философской загадкой то, что Бог выбирает или может стать, если пожелает, плотью. Создание сильной аргументации о чудотворности божественных деяний, которые по природе вещей он мог и не делать, означает неверное восприятие самой сути нашего отрывка, независимо от того, делается ли это от благочестия, как в Средние века, или со смущением, что распространено в современном богословии.
Наш автор не сомневается в том, могло ли произойти описываемое им. Текст вовсе не является теологическим спором. По утверждению автора, это «свидетельство». Свидетельство – особый вид общения, который в большей степени, чем иные виды коммуникации, относится к говорящему, поскольку здесь звучит «я видел» или «мы слышали». Именно это происходит в стихе 14 и вновь в стихе 16. Но в отличие от личного общения, особенно характерного для современных культур, которые научили нас осознавать себя, и современного пиетизма, свидетельство – это язык, говорящий не о себе, разве что как об очевидце или слушателе. Быть свидетелем означает указывать на что-то помимо себя – нечто, бывшее там, что, возможно, видели, слышали и к чему прикасались другие, как если бы были там.
Обычно слово звучит в суде, где свидетель должен заставить судей понять или поверить в объективную реальность, о которой он сообщает. Поэтому задача Иоанна не драматизировать воплощение как чудо, повышая религиозность веры невероятностью произошедшего. Ему просто нужно направить наше внимание на тот факт, что Бог захотел быть услышанным, был услышан, и не где-то, но в Синае, и не просто как еще один пророк, но в осязаемой человечности, как человек среди людей.
Это можно проиллюстрировать слабым примером из современности. В последние годы мы теряемся, как относиться к сообщениям людей, наблюдавших объекты в небе, которые по форме и поведению нельзя считать созданными человеком летательными аппаратами. Создали ярлык «неопознанные летающие объекты», который в действительности не является термином. Прошел даже слух, что одна женщина совершенно убедилась в этом, поскольку ясно увидела на одном из них надпись НЛО.
Мешает поверить данному сообщению только наше знание, точнее, убеждение, основанное на значительном культурном опыте, научных теориях и законах техники, что такое просто не может произойти. Наш скептицизм только поддерживает информация об обмане зрения, галлюцинациях и других способах одурачивания себя и друг друга. Поэтому, при очередном сообщении, что кто-то с уверенностью говорит о виденных неопознанных летающих объектах, в нашей голове начинает происходить два не вполне совместимых процесса. Один - это борьба с определениями, которые оспаривают возможность такого рода вещей, и другой – обычный процесс, который включается, когда мы слушаем очевидца, свидетеля, того, кто сообщает об увиденном и хочет, чтобы мы поверили в то, что это было.
Сейчас, когда мы хотим понять, что же хочет сказать об Иисусе Иоанн, нам следует переориентировать наш разум с первого типа на второй. Он ничего не говорит о том, возможно или невозможно случившееся. Он просто свидетельствует о том, что то, чем был Бог всегда, продолжается. И что СЛОВО Божие продолжает делать то, что всегда пыталось сделать в творении, в саду Эдема, через Авраама, Моисея и пророков – светить с верой в темноте. Это откровение в самой природе Бога сейчас достигает своей кульминации. Одна благодать следует за другой. Сейчас стало возможным увидеть вечную любовь в исполнении. Нет никакой загадки в том, что это произошло. Так должно было быть, если Бог – тот Бог, каким Он был всегда – Богом вечной любви.
Иоанн хочет сказать нам не о том, что загадка «случится ли это» разрешилась с помощью чуда. Он хочет сказать нам о том, как это произошло. Произошло это через человека, простого иудея, бедняка, который говорил с власть имущими как раб. О человеке, который отдал себя своим ученикам место того, чтобы разрешить мировые проблемы, собирая вокруг себя толпы. Через эту абсолютно реальную, но особенную человечность четко определена данная нам возможность стать детьми Божиими.
Сейчас мы знаем, что означает стать детьми Божиими, поскольку мы знаем Одного. Нам гарантирована такая возможность, поскольку Один стал таким. Это слава, которую видел наш автор, и в которую он хочет погрузить своих читателей, по мере того, как они следуют за указующей фигурой Крестителя, который говорит: «это тот, кого мы ждали», «это Агнец». Рассказ о славе, свидетелем которой являлся автор, повторится вновь (2:11, 12:23 и след, 13:31, 17:2 и след, 22 и след) и читатель будет внимать рассказу о ней, следуя за повествованием Евангелия.
Festival of the Word, Goshen Colledge, Госхен, Индиана, 19 апреля, 1974 года.
Глава 7. В облике раба?
В Новом Завете нет псалтыри. Поэзию ранних христиан можно обнаружить в других текстах только по следам рифмы или ритма. Редко встречаются достаточные по величине вкрапления поэзии, чтобы дать нам представление о стихотворном произведении в целом. К счастью, наиболее длинный текст такого стихотворения в Новом Завете, является, возможно, и самым древним. Он использовался в качестве гимна в церкви до того, как было написано послание к Филиппийцам.
На основании стиля и ритма лингвисты сходятся во мнении, что семь расматриваемых нами строф были гимном. Это не оригинальные слова апостола Павла. Он вставил их в свое послание, что часто сегодня делает священник или просто пишущий человек. Напомним себе эти слова:
Который, будучи в образе Божием, не счел для себя хищением быть равным Богу,
Но уничижил Себя, приняв образ врага, быв в подобии человеческом и по виду став как человек.
Он смирил Себя, быв послушым до смерти, и смерти крестой.
Потому и Бог превознес Его и даровал Ему Имя, которое выше всякого имени,
Чтобы во имя Иисуса преклоилось всякое колено небесых и земых и преисподних,
И всякий язык исповедал, что Иисус Христос – Господь, во славу Бога Отца.
Флп 2:6-11
Павел вплетает эту цитату в собственное обращение к верующим в Послании к Филиппийцам о необходимом объединении. Даже его собственный язык здесь становится риторическим и осторожным, чем обычно. Павел даже почти рифмует:
Если есть какое утешение во Христе,
Если есть какая отрада любви
Но сейчас мы обратимся к тексту гимна. Его следует прочитывать на пяти уровнях. Прежде всего, необходимо ответить на вопрос, является ли это описанием деяний Иисуса. Что делал Иисус, что подходит под это описание? Оно гласит, что Иисус сделал верный выбор, когда мог бы сделать неправильный. Каким мог быть этот неправильный выбор? Но это вопрос второго уровня. Существует еще и первый этаж, или подвал. Сначала нам следует спросить, кем же мог быть тот, кто ошибочно считал необходимым постичь равенство с Богом? Обратимся к Книге Бытия.
Быть подобным Богу, говорится в тексте, не означает быть Богом. Адам и Ева были создану по образу и подобию Бога. Быть подобным Богу означает быть человеком. Предложение искусителя в Быт 3:5 и заключалось в становлении богоподобными, как если бы Ева и Адам этим еще не владели. Искуситель утверждает, что Бог утаил от них нечто, что они могут получить. Вместо того, чтобы принять богоподобие, которым они обладали, как даром, Адам и Ева поверили, что это приз, которым они могут завладеть. Это и есть тот первый этаж, коренной акт сопротивления.
Итак, когда же Иисус делает подобный выбор, но делает его иначе? Он встречается с тем же искусителем. Не в саду, но в пустыне. Иисус также делал выбор, который касался богоподобности. Искуситель сказа ему: «Если ты Сын Бога, сделай это, чтобы заявить о своем царстве. Сотвори хлеб. Предстань перед храмовым судом. Заключи со мной сделку, как Фауст. Когда искуситель сказал: «Если ты Сын Бога», это не означало «Если ты второе лицо Троицы» в большей степени, чем это говорится в Книге Бытия. Это имело гораздо более конкретное, человеческое, политическое значение: «Если ты помазанник, если ты долгожданный освободитель, если тебе предназначено править этим народом и освободить его, тогда сделай то, что я тебе предлагаю».
В оригинале псалма 2, текст, который божественный голос вторил при крещении Иисуса, священник или пророк возвещал от имени Бога царю, возводимому на трон Давида. Он говорил: «Ты Сын Мой: Я сегодня родил Тебя» (т.е. «Я признаю тебя своим сыном»). Это означает, «Ты сейчас царь Израиля».
Итак дьявол говорит: «Если ты тот, кто ты есть, если ты тот, кому предназначено царство, возьми власть! Вступай на царство! Я тебе помогу. Это я раздаю царства». И именно это Иисус не выбрал. Он в пустыне решает не делать этого. И вновь решает не делать этого в Галилее и Гефсимании. Его путь помазанника заключался в том, чтобы быть не царем, но слугой, отдавать себя. Его путь богоподобия заключался в человечности.
Он делал этот выбор не однажды, снова и снова повторяя его. В пустыне Он отказался быть Че Геварой и Джорджем Вашингтоном. Вместо этого Он держал на руках младенцев, мыл грязные ноги и останавливал кровотечения. Он простил их грехи. В самом конце, в саду, Он отказался быть Че Геварой или Вашингтоном. Он оставался слугой на протяжении всего пути вплоть до смерти.
Возможно, именно Павел добавил в текст фразу, ритм которой отличается от гимна - «даже смерть креста». Не любая смерть. Он умер не от болезни, старости, голода или несчастного случая. Это была смерть политическая, смерть на кресте, которую римляне оставляли мятежникам. Вот почему он вознагражден. Ему дан титул, которого у него не было. Сейчас его называют «Господь», звание, стоящее над всеми. «Поэтому», начинается последний раздел – на основании самоунижения – он вознесен и получает единственное звание «Господь».
Почти параллельный текст мы находим в Новом Завете в Евр 12. Там Иисус таким же образом связан с нами, разделяет нашу человеческую природу как свой способ быть божественным Словом. Он является «Начальником и Совершителем веры», тем , кто доводит ее до совершенства. Там Иисус тем же образом получает награду за свое унижение. В тексте Послания к Евреям говорится, что Он «вместо предлежавшей Ему радости претерпел крест». Таким образом, крестный путь – это не случайность. Это не окольный путь к победе. Это сама победа. Это не горечь, которую мы должны принять с наслаждением. Это не закон, который предшествует благой вести. Это не дурная весть вперемежку с хорошей. Это и есть сама благая весть. Божественное самоопустошение и есть благая весть. Это откровение о сути вещей.
Читая тексты о страданиях в послании, которое несет крест, нас часто заботит боль, разделенность, суд и наказание. Именно это для нас главное. Это нас беспокоит. Мы не хотим, чтобы Иисус разделял нас. Мы не хотим, чтобы божественный родитель наказывал нас. Мы не хотим брать на себя неблагодарную роль судей или распределителей и предпочли бы нерасколотый мир. Нам бы хотелось доброжелательного космоса, некоего продолжения безопасной материнской утробы. Поэтому эти тексты вызывают у нас беспокойство словами о страдании и разделении. Но тональность текстов совсем иная. Они говорят о состоянии радости – «предлежавшей Ему радости», Иисус даже говорит (Мк 10:29-30) о стократной компенсации разделенной семьи тем, что находится новая семья, даже в этом мире.
Первый уровень нашего текста содержит варианты человеческого выбора (неверные), сделанные нашими родителями. Второй уровень – это правильный выбор, сделанный человеком – Иисусом. Перейдем к третьему уровню. Что значил данный гимн в Филиппах? Чем был он для миссионерских церквей первого столетия? Неиудейские церкви не были более связаны с еврейским миром евангельского повествования. Они более не соприкасались с древнееврейским языком, на котором даже об Адаме и царях Израиля говорилось как о богоподобных или «сынах Божиих». Апостольские проповедники столкнулись с эллинистическим миром, с его интересом к материальному, вечному и «в конечном счете, реальному». В этих условиях тексты приобретают иной смысл.
Сейчас фраза «он был в виде Бога» стала означать вечное предсуществование божественного Слова, второго лица Троицы. Он выбрал и осуществил возможность отказаться от божественных прерогатив, сойти на землю и стать человеком для нашего спасения. В самом гимне это не сказано. Ничего не говорится о сошествии с небес, но об этом наше вероучение. В нас звучит Символ веры, и мы не можем не слышать этого в текстах. Итак, решение Иисуса не быть жестоким фанатиком-Мессией сейчас видится как проявление, инкарнация, глубокой реальности божественной природы.
Вы видите форму или цвет горной породы, когда он виден на поверхности склона, но знаете, что он простирается далеко вглубь горы. Так же как вы видите волокно древесины на спиле, выбор Иисуса не править миром насилием видится сейчас как проявление вечного божественного решения (если только может существовать такая вещь как вечное решение) – вечное обязывающее и освобождающее решение Сына, Бога истинного от Бога истинного, войти в нашу историю. И тогда самоопустошение не единственный акт, совершенный Иисусом. Вечный божественный Сын сделал не только это. Если это так, тогда в этом проявляется истинная природа Бога. Творец вселенной – слуга. Всемогущий любит своих врагов.
После всей этой славы, четвертый уровень смысла кажется нам некоторым понижением, разочарованием, хотя в порядке написания и является первым. Павел обладает колоссальной силой, граничащей с самоуверенностью (по-французски мы назвали бы это le culot и chutzpa на идиш). В нем настолько не развито чувство размера, что он обращается к героической борьбе Иисуса с искушением в пустыне. Или даже к вечному божественному решению, которое Бог галактик прежде всех век принял в отношении Вифлеема и Голгофы. Павел имеет дерзость сообщать людям в Филиппах, что именно поэтому они должны лучше ладить друг с другом. Этот совершенно волшебный гимн космического спасения и эпической христологии дошел до нас только потому, что Павел, из тюрьмы, обращается с пастырской мольбой к лидерам в Филиппах о том, чтобы они не были такими мелочными и высокомерными. Имеются в виду люди в 1:5, которые проповедовали Христа только из зависти и соперничества. Это относится конкретно к двум женщинам-служительницам в 4:2, которых он умоляет работать вместе лучше. Это включает и благодарность Павла (4:10 и след.) за деньги, посланые ему. Таким человечным, таким материальным становится для города Филиппы значение космического снисхождения вечного Сына. В этом заключается смысл готовности Иисуса. Это форма Бога, который выбирает служение. За это так просто заплатить: «Не делай ничего из эгоизма или тщеславия. Другие значат для тебя больше, чем ты сам. Думай об интересах других людей». Может ли быть что-либо проще и полнее?
Пятый уровень нам предстоит определить. Мы из числа тех, кто почитает эти древние письмена и гимн как священное Писание. Этот привязанный ко времени текст, написан Павлом из тюрьмы в Эфесе в 55 году, Цесарии в 59 году или Риме в 62 году – мы даже не знаем, где именно, он бывал в тюрьме так часто - и обращен к горстке верующих в провинциальном торговом центре Филиппы. Этот текст должен стать для нас словом прощения и милосердия.
Павел предупреждает, перед нами стоит тот же выбор, что стоял перед Иисусом и Евой. Обратимся ли мы к достоинству, важности, свершению, богоподобию или захотим власти в маленьком мире, который мы в силах контролировать? Научимся ли мы верить в дарованную нам ценность – мы носим в себе образ Бога – поэтому нет нужды ее захватывать. Она дана нам, чтобы мы передали ее дальше, отдали другим. Своеобразие современных миротворцев, таких как Ганди и Кинг, заключалось не только в их моральных качествах, остром чувстве времени или духовной дисциплине. Главное было в их преданности достоинству противника – врага. Даже угнетатель несет в себе образ Бога. В этом нет никакой заслуги, это не есть достижение или то, что нужно добыть. Это милость Божья. И я не смогу принять милосердие к себе, если в ином свете вижу своего соседа, пусть и врага.
Мы живем в культуре, где даже секулярная социология считает интерес к самому себе, нарциссизм и желание похвалы причинами потери социальной сущности. Может ли дерзость Павла прорваться к нам благой вестью? Может ли древний гимн помочь нам заново определить богоподобие, достоинство, самоуважение как дар, а не достижение. Не господство, но служение.
Во имя Начальника и Совершителя веры,
Который, вместо предлежавшей Ему радости
Претерпел посрамление, (Евр 12:2)
Бог же мира, воздвигший из мертвых великого Пастыря овец кровью завета вечного, Господа нашего Иисуса,
да соделает вас во всяком добре способными к исполнению воли Его, производя в нас благоугодное пред Ним чрез Иисуса Христа, Которому слава во веки веков, аминь. (Евр 13:20-21)
Прочитана на вечерней проповеди в Holden Village в Chelan, штат Вашингтон, 24 августа 1983 года.
Глава 8. Город на вершине горы
Обратимся к главному образу пророческой иудейской библии, который встречается во многих текстах, и более всего обладает тем значением, которое имеет в книгах Исайи, Михея и Захарии, на забывая о его параллелях в книгах Иезекииля и Откровении Иоанна Богослова.
Город Бога на холме иногда (как в Исайе, Михее и Захарии) высится над другими холмами, которые сегодня, как и тогда, смотрят на Иерусалим некиим геологическим чудом.
В Откровении, с другой стороны, этот город сходит с небес, и в некоторой степени сравним с Иерусалимом и горой Сион.
Часто (как в Иезекииле, Захарии и Откровении) город является источником воды, вытекающей на запад и восток, и дающей жизнь полям и деревьям на своем пути.
Эта периодически повторяющаяся пророческая картина должна сообщить нам нечто вечное о божественных целях в отношении мира. Я лишь попытаюсь перефразировать, выбирая то, что как мне кажется, отвечает на интересующие нас вопросы. Сначала посмотрим на текст, который мы находим в Книге пророка Захарии:
И будет в тот день: не станет света, светила удалятся.
День этот будет едиственный, ведомый только Господу: ни день, ни ночь; лишь в вечернее время явится свет.
И будет в тот день, живые воды потекут из Иерусалима, половина их к морю восточному и половина их к морю западому: летом и зимой так будет.
И Господь будет Царем над всею землею; в тот день будет Господь един, и имя Его едино...
Иерусалим будет высоко стоять на своем месте... но будет стоять Иерусалим безопасно.
Цель Бога в конце истории построить город – процесс цивилизации. Рассказ начинается с мужчины и женщины в саду. Он начинается с высадки Ноя на горе, расположенной на дальнем северо-востоке земли. Он вновь звучит на ветреном пике Синая на южной оконечности земли. Но триумфально завершается он в городе: городе-саде, стоящем на холме, на всеобщем обозрении, прямо в центре мира. Поскольку в центре города находится Бог, нет нужды в освещении и храме (кроме Иезекиля). Все народы придут туда, чтобы отдать дань и научиться.
Это значит (во-вторых), что цель Бога состоит в процессе научения, чтобы распространить его на все народы.
Это описано в юридических терминах:
От Сиона выйдет закон... Будет Он судить..., и обличит
Ис 2:4
Но это «решение» не означает наказание или иск. Оно означает установление правильного порядка.
Отметим, что народы не становятся евреями. Не сказано, что они изменяют свой режим питания. Нет упоминания об обряде обрезания или даже о жертвоприношении. Они приходят, чтобы узнать закон Божий. Они приходят по собственному желанию.
Как говорится в Книге пророка Михея:
И пойдут многие народы и скажут:
«придите, и взойдем на гору Господню и в дом Бога Иаковлева, - и Он научит нас путям своим, и будем ходить по стезям Его».
Основное значение глагола «цивилизовать», лингвистическое значение слова, состоит в построении города. Обычный смысл, однако, заключается в передаче знания. Цивилизовать означает образовывать кого-либо. В данном случае это знание морали под названием «путь». Народы узнают путь, получая его. Это знание для них не естественное, но приобретенное.
Прежде чем продолжить, следует обратить внимание на ряд вопросов, которые перед нами ставит текст.
Есть ли в сегодняшнем миротворчестве уроки, которые необходимо выучить? Cледует ли их учить на примере Иерусалима? Можно ли получить это знание, не принимая религии Иерусалима?
На нашем жаргоне это звучит примерно так: «Может ли послание мира распространться дальше, нежели вера в благую весть?»
В современном движении за мир подобные вопросы не редкость. Мы наблюдаем дебаты о том, является ли Договор об ограничении стратегических вооружений позитивным, хотя и неадекватным шагом, или хуже не бывает. Мы слышим дискуссии о запрещении использования ядерного оружия без ликвидации, об уничтожении ядерного оружия без запрета на военные действия. Мы видим, что отрицание гонки вооружений, основанное на страхе, что победит и выживет кто-то один, едва ли морально состоятельнее, чем позиция на основе христианской любви.
Все это является частью картины, если мы поверим, что провозглашение мира пророками, с центром в Иерусалиме, привлечет все народы. За этим лишь базовый выбор положительного взгляда на историю. Мир – это вопрос надежды.
In our ordinary usage, people wage war
… that is what they pay for
… that is what they risk their lives for.
You make peace
… when war has become too costly,
… by ceasing to fight.
Мир тогда есть отрицание, отсутствие. Это следует исправить. За мир следует платить, его нужно планировать, учиться ему, жертвовать и погибать за него.
... to plan for, to train for, to sacrifice for, to die for.
Мир обладает институциональными предпосылками, которые не просто случаются, их необходимо создавать.
Мир обладает установочными предпосылками, которые натыкаются на нашу националистическую и расистскую культуру. Они могут появиться только через опыт переучивания и забывания того, что знал.
Нам даны четыре возможности беглого знакомства с альтернативной культурой, которую народы создадут, когда придут в Иерусалим.
Первое – это то, что мы сейчас называем экономической конверсией. Она наилучшим образом отражена во фразе пророчества «мечи перекуются на орала».
Мастерство плавки и ковки более не будут служить созданию оружия, но будут обслуживать нужды сельского хозяйства. Острые предметы по-прежнему будут необходимы. Действительно, сельско-хозяйственный инструмент должен служить дольше и затачиваться чаще, чем оружие. Поэтому производство ножей для плуга вместо мечей и садовых ножниц вместо копий означает технологическое развитие, а не шаг назад (как и сегодня военная промышенность является наименее эффективной и конкурентной отраслью промышленной экономики). Таким образом, пророк призывает не к примитивизму, «назад к природе». Он зовет к более квалифицированному и продуктивному использованию плавильных печей и наковален.
Второе изменение, о котором следует говорить, - это отказ от войны как институционального средства решения конфликта. Здесь не говорится, что более не будет народов, напротив. Здесь не говорится, что исчезнут различия или эгоистичные интересы. Но поскольку Господь их судья, они не будут замышлять войны.
Необходимо помнить, что война – это институт. Она невозможна без предварительного планирования. Спонтанным может быть личное насильственное действие, связанное с самообороной. Иногда ненасильственные действия тоже бывают спонтанными, хотя лучшие из них обычно планируются. Действие, связанное с примирением, может произойти под влиянием момента (хотя такие творческие жесты могут показаться совершенно спонтанными, чаще всего они являются результатом непрямого обдумывания и выражением постепенно приобретенного образа жизни).
Но война спонтанной быть не может. Ее необходимо изучить. Она сложна, требует затрат, серьезной организации и случается не каждый день. Для нее нужны умения, отличные от тех, которые проявляются в повседневной жизни. Если вы к войне не готовитесь, то ее у вас не будет. Пророк говорит, что они готовиться не будут, тем самым присоединяясь ко множеству мест в псалмах и пророчествах, где конец войны провозглашается как часть пророческой надежды.
Идея данных текстов не в том, что человеческая природа чудесным образом изменится, чтобы не приводить более к конфликтам. Скорее, человеческая культура будет перепрограммирована тем, что известен Закон и появился новый Судья, который, согласно песне во второй части книги Исайи):
Will not rest until he has brought justice to the ends of the earth
Наш текст гласит:
Torah will go out of Zion and Yahweh's oracle from Jerusalem. He will arbitrate disputes between nations and will act as a mediator for many nations.
Вполне возможно, что первоначальный смысл этих терминов мог объединять своего рода приговор, выносимый судьей на основании доказательств и судейского предсказания, которое в других религиях и в древнем Израиле произносилось голосом пророка или священнослужителя в храме. Один ученый предположил, что тора в стихе 3b не означает «закон» в общепринятом смысле, мозаичный закон или общее религиозное учение. Скорее, слово относится к «предписанию» в смысле особенного решения как во Втор 17:11, где слово соответствует mishpat, «решение, наказание». То, что подразумевается мудрость решения, подтверждается сравнением «слово Яхве». Храм тогда становится священным или пророческим верховным судом для всех народов. И не существует различия между преподаванием и вынесением решения.
Третий образ связан с экономическим обновлением. Каждый получит свой участок плодородной земли. У каждого будет свое место для осмысленного труда: фиговое дерево и лоза.
Используя современную терминологию, это не капитализм, когда орудия труда человека принадежат другому. Это также не централизованная экономика, управляемая мечом, или даже верховным Яхве. Это не рыночная система, настолько регулируемая, что наиболее предприимчивые люди завладевают ею. Это экономика праздника – каждый начинает с нуля.
Если мы хотим перейти от того, чтобы просто любить поэзию Исайи и Михея, к проживанию пророчеств, нам необходимо понять, какие из этих характеристик появляются основными и предопределяют остальные. Делает ли экономическая конверсия возможной технологический переход, или наоборот?
Четвертое утверждение самое краткое: никто больше не будет бояться.
Страха нет, и поэтому они могут выпустить оружие? Или само сокращение вооружений искореняет страх? Опять же, следует понять, где причина, а где симптом?
В любом случае, обещан не бестелесный, нематериальный рай или бесконечная вечность. Это трансформация человеческого существования в рамках его экономической, культурной и политической природы.
Трансформация происходит в той части, где имеются причины для страха.
Один из странных парадоксов, предлагаемых языком, заключается в использовании слова «безопасность». «Внутренняя безопасность» означает, что определенные люди следят за гражданами страны. «Национальная безопасность» означает военное планирование, разработку вооружений и стратегий возмездия.
Быть в подлинной безопасности не означает, что каждой угрозе противопоставляется контругроза. Это значит либо отсутствие угрозы, либо то, что человек выбирает не бояться ее. Пророки, Иисус и ранние христиане сталкивались с реальной угрозой, но их выбор состоял в том, чтобы не бояться. Некоторые столкнулись с мученичеством, но они не страшились его. Им было даровано – благодатью через веру – не страшиться, но любить.
Хорошо ли учить закон? Мы имеем глубоко укоренившуюся привычку отрицать закон. От Мартина Лютера, через историю пиетизма и возрождения, мы унаследовали боязнь того, что изучение или исполнение закона может быть принято за спасение. В последнее время экзистенциализм как философия и сопутствующая психология самореализации и аутентичности заново секулярным языком сформулировали убеждение пиетистов. К этому присоединилось старое эхо антисемитизма (поскольку мы обвиняем евреев за Закон) и новое звучание межпоколенческого сопротивления. Итак, слово «законность» стало плохим, а «свобода» - модным.
Но действительно ли хорошо быть выше закона? Или нам по-прежнему необходимо руководящее слово Божие, в котором, по мнению пророков, нуждались народы? Следует помнить, что изначально на древнееврейском «Тора» означала не столько «правила», сколько «руководство/наставление».
Второй вопрос, который нам необходимо изучить, касается выбора между духовностью и историей, который также ставит перед нами история пиетизма. Религиозное обновление часто уводило от материального мира. Иногда оно вело людей из города в пустыню. На повестке стоял дух, а не материя, от проверяемого извне до внутренне неописуемого, от поведения к чувству, от делания к бытию. Как же тогда быть с материальной формой этой идеи? Следует ли выделить оттуда некий внутренний духовный смысл, независимый от его внешней формы? Или он будет по-прежнему вести нас, хотя и не буквально, к осознанию пророческого предвидения мира, имеющего экономическую, технологическую и законную формы?
Ничто в тексте – и многих ему подобных – не дает нам права умалять его реальное историческое содержание. Мир обладает экономической формой, технологической формой и законной формой. Вот почему в американских университетах существуют программы, посвященные изучению мира. Конечно, внутренняя мотивация важна. Конечно, каждый должен реагировать лично. Конечно, любовь к врагу должна быть личной и искренней. Но народы уже находятся в том состоянии, когда говорят: «Давайте отправимся в Иерусалим и услышим руководство Яхве». Сейчас им нужно учиться и обладать временем, местом и ноу-хау для того, чтобы произвести конверсию своей экономики и реструктурировать свою демократию, чтобы их совместное проживание в мире соответствовало по своей структуре, и основывалось не только на доброй воле.
Вернемся к тексту и сделаем еще одно налюдение. Что же заставляет народы узнавать закон? Евреи не посылают свои армии-завоевательницы, подобно Ассирии, Риму или современному Иерусалиму. Они даже не рассылают дипломатические и торговые мисии, а также не направляют своих технических экспертов и не занимаются культурным обменом, как царь Соломон. Они не отправляют миссионеров и предпринимателей, подобных Марко Поло. Народы приходят по собственному желанию. Их влечет восстановление города, которое они могут наблюдать лично. Их привлекает видимая сила Бога за работой, обновляющего свой народ. Их манит восстановление Иерусалима. Иерусалим восстановлен вовсе не потому, что они приносят дань.
Выражение «Пойдем» является техническим термином и обозначает паломничество к святым местам.
Возможно, значимой также является особая ссылка на «Бога Иакова», а не иные имена Бога, которые были приняты в Ханаане, земле обетованной. Обращения «Всевышний» или «царь» использовались для обращения к Богу Иерусалима до того, как он стал еврейской столицей. Здесь имеется ссылка непосредственно на евреев, народ Израиля.
Не следует проводить различие между торжеством Иерусалима и обновлением еврейского общества. Народы приходят не потому, что Иерусалим – хорошо известный древний священный город со знаменитым Богом, но потому, что кое-что сделано для верующего сообщества Иакова.
Годами большинство из нас склонялось к тому, чтобы отвернуться от верующего сообщества и спрашивали только о том, что же делать с миром. Мы хотим рецепт, чтобы закон предписал его другим. Но пророк, как Иисус на своей последующей вершине (Мф 5) смотрит на дело иначе. Он сначала спрашивает о сообществе верующих. Иисус обращается непосредственно к своим ученикам; они отделяются от толпы и поднимаются на гору слушать его. Он просит их быть другими, заметно другими
...свет мира
... город, расположенный наверху горы
Их отличие, говорит он, должно быть подобно тому, как их праведность исполняет закон и выходит за пределы закона
...beyond not killing to not hating
…beyond limiting vengeance to renouncing vengeance
…beyond loving the neighbor to loving the enemy
Он не спрашивает, «Можете ли вы создать такое правительство»? Он спрашивает «Каков Господь?» и призывает своих учеников быть такими же. Бог, любящий своих врагов, является подлинным миротворцем.
Сначала Иисус призывает своих учеников быть другими. Затем мы видим, как эта вера вызывает движение по всему миру. Он не спрашивает, как подогнать нашу этику, чтобы мы смогли приступить к исполнению работы или создать закон. Народы могут научиться этому, только увидев востановленный Иерусалим, население которого совсем другое, поскольку обладает верой.
Где же это обещание во времени по отношению к нам? Исполнилось ли оно, или ждет нас в будущем? Являемся ли мы с точки зрения иудеев варварами, которых обращают? Или же с мессианской позиции мы - часть восстановленного города? Или мы ожидаем восстановления? Или переживаем его сейчас? Или мы – ученики, которые окружают Иисуса на горе, когда он отделяется от толпы, чтобы услышать, что обновление и полнота, с которой их дела переживут закон, приведут других к прославлению Отца небесного?
Если мы считаем, что для нас, как и для всех христиан, эта новая эра наступила, что Мессия пришел, а город на горе уже стоит, тогда нам следует принять вызов, который в тексте не звучит, но есть результат столетий, нас разделяющих.
Если мы хотим понять, почему на христианском западе так плохо обстоит дело с войной, важно признать основные ошибки христианского прошлого. Слишком легко отпустить грехи всех Константинов, Карлов, Кальвинов, Кромвелей и Кайзеров. Если покаяние – часть непрерывной исповеди, тогда мы должны признать, что всем нам не удалось стать городом на горе.
Христианство в глазах арабов связано с крестовыми походами, для азиатов с Империей. С четвертого столетия христианские церкви оправдывали войну в той же мере, что и сдерживали ее. Со времени Возрождения христианские священнослужители санкционировали национализм наравне с его преодолением. Церковь не сдерживала грехов собственной нации, совершенных против коренного населения и завезенных рабов, против мексиканцев в эпоху Генри Дэвида Торо или против кубинцев и филиппинцев во время Брайана. Именно североатлантический мир, где церкви есть что сказать, развязал две мировые войны. Это не значит, что христиане в целом пытались и не смогли построить мирный город. Пока что они думают, что попытки неправильны, или (что есть то же самое) что единственный способ сделать это – выиграть войну.
Христианское покаяние, однако, не есть самообвинение. Это ответ милостивому Богу, который, без нашей на то заслуги, дает нам надежду.
Наше время заставляет людей чувствовать себя бессильными. Этот пророческий образ дает надежду. Обетование – это работа Бога. Мы не достигли его цели, не восстановили город, не призвали народы. Согласно Исайе, Михею и Захарии, чудо носит геологический характер, или воздушный, согласно Откровению. Израильтяне участвуют в этой победе. Они должны держать отчет. Они должны соответствовать новому порядку. Они должны обрести новый дух и возблагодарить за это. Но они этого не делают. Это делает Бог. Он делает это через других – через варваров, которые не исповедуют Его имя, через правителей, которые преследуют только свои корыстные интересы.
Нам нужен такой ответ на отчаяние. Но также мы нуждаемся в предостережении против легковерной надежды. Наша культура, более, чем любая другая в христианской истории, вызывает разочарование. И не потому, что мы не можем действовать. Скорее, мы можем сделать больше, чем другие. С четвертого века церковные лидеры запада имели свободный доступ к своим правителям. Со времен Великой хартии вольностей, очень постепенно, реформы и революции в нашей части мира дали людям ощущение, что они сами руководят процессом. Последние два столетия принесли с собой новый материал и научные ресурсы, которые помогают прийти к мысли, что мы можем все, что захотим. В нашем веке границы полномочий правительства и даже права меньшинств определены подробными документами.
Возможно, именно потому, что наш мир и его англо-саксонское политическое наследие дает множество обещаний и может засвидетельствовать наилучшие достижения на пути к институционализации всего, мы становимся все менее реалистами, и все легче нас постигают разочарования. Мы все менее расположены к долгой борьбе, поскольку некоторые мышцы у нас совсем не задействованы.
Имеется косвенное библейское свидетельство этому. Мы не находим в Библии падения Запада. Но мы можем прочесть о неудаче национального царства в истории Израиля. Мы читаем пророческую критику обычных властных структур древнего почти восточного мира, и видим последовательное развенчание идеи человеческого достоинства при царской власти. Это началось при Исайе и Михее. И продолжалось до того времени, когда данный текст попал в финальные варианты письменных пророчеств.
Но все мы продолжаем учиться на относительно привилегированной истории христианского запада. Мы расположены связывать истину и успех, основываясь на том времени, когда религия упрочилась в так называемом христианском мире. Это означает, что мы не совпадаем с реалиями власти в современном мире, даже в нашем собственном, который не помнит время творения так, как мы, не говоря уже о пред-современном мире, который по-прежнему с нами в Иране, Афганистане и Центральной Африке, или незападных культурах, существующих в Индии и Японии.
Я оставляю вас наедине с абсолютно открытым вопросом. Чем серьезнее мы относимся к обетованию Бога, что в этом мире существует Его миротворческая воля, тем более последовательно мы заявляем (называя Иисуса Христом), что настала мессианская эра, и тем более настойчивым становится наш поиск здравого ответа на вопрос, как Божий народ призовет народы участвовать в Божием замысле.
Прочитана на конференции New Call to Peacemaking, Элизабеттаун, штат Пенсильвания, 18 июня 1982 года, в Briar Cliff College, Сиу Сити, штат Айова, 18 апреля 1983 года и в Whitworth College, Спокэйн, штат Вашинтгтон, 24 февраля 1984 года.
Глава 9. Разрушенная стена
Если, однако, вы слышали о домостроительстве благодати Божией, данной мне для вас,
А именно, что мне чрез откровение поведана была тайна...
Вы, читая, можете усмотреть мое разумение тайны Христовой,
Которая в других поколениях не была поведана сынам человеческим так, как она открыта была теперь святым апостолам Его и пророкам в Духе...
Мне, наименьшему из всех святых, дана была эта благодать: благовествовать язычникам неисследимое богатство Христово
И всем явить в свете, что есть домостроительство тайны
Еф 3:2-9
Биографическое измерение того, о чем говорит Павел, наиболее полно выражено в Послании к Галатам. Есть и другие места, например, 2 Кор, где тонкие вопросы личностной самооценки и власти рассмотрены глубже и показывано, как пастырские обязанности Павла как глашатая проявляются в его стиле лидерства. Но именно в данном тексте Павел, возможно, с наибольшей силой заявляет о том уникальном месте, которое занимают егособственные идеи и пастырство во всей истории откровения.
Для исследования технического характера, нам бы следовало подробно обратиться к ряду вводных вопросов. Кто были верующие в Эфесе? Что там произошло, что заставило Павла написать послание? Апостол писал его обственноручно или поручил секретарю? Был ли он в окончательном виде перенесен на папирус его учеником, который использовал его идеи, и мог писать в его стиле? Для нас не так уж важны ответы на эти вопросы. Если бы послание было написано позднее учениками Павла, сила заявления о центральном значении его пастырства поражало бы еще больше.
Четыре раза Павел потребляет в тексте слово «тайна». Тайна – это скрытая информация. Она может являться фактом, который мы хотим обнаружить. Это значение дало название определенного рода романам, издаваемым в бумажном переплете (mystery). Оно также может означать религиозную информацию, предназначенную для специально инициированных приверженцев, но здесь имеется в виду иное. Здесь это больше имеет отношение к плану военного сражения, который изначально был сокрыт от общественности, хотя и присуствовал в умах стратегов, но стал доступным для всех, поскольку осуществление задуманного и есть открытие.
Тот же феномен очевиден, если мы рассмотрим войны последнего времени: новый захват Великобританией Фолклендских островов, израильское завоевание Ливана, американская оккупация Гренады. За шесть недель до атаки никто не мог даже предположить, как это произойдет. Стратегия становится явной после проведения кампании.
В течение всего времени эта цель была сокрыта в Боге, Творце всего. Каков был божественный замысел? Как говорит Павел в 3:3, он дал краткое описание этого в главе 2, поэтому мы вернемся к нему.
Вы, некогда бывшие далеко, стали близкими кровью Христа (2:13)
«Вы» относится к язычникам, когда он говорит
вы были отчуждены от общества Израиля и чужды заветов обещания, не имели надежды и были безбожниками в мире... (2:12)
Павел не говорит о личном сопротивлении и потерянности или падении каждого неверующего индивидуума. Он описывает статус язычника в мире как «мире» в целом. Заветом, договором, соглашением являются отношения. Язычники исключены из него, до тех пор, пока не произойдет нечто, призывающее их вступить, то, что уже случилось. Заветом является информация. Язычники не знают о ней, пока она не становится явной.
Итак, имеется два типа людей: те, кто участвует и кто не участвует в священной истории. И это не есть вопрос морального преимущества. Люди, обладающие знанием, могут быть хуже, поскольку несут большую ответственность. Они могут быть плохими людьми. Но они наделены привилегией. Они знают имя и волю Творца и правителя истории.
Отличительная черта религии вообще и данной религии в частности не в этом. Любая информация создает такого рода разделение. В особенности та, которая становится известной в результате определенных событий. Некоторые хорошо осведомленные люди прекрасно знают, как будут развиваться события на рынке ценных бумаг. Кто-то пользуется компьютером, кто-то нет. Кто-то всегда в курсе событий, а кто-то нет. Но если привилегированная информация, которой кто-то владеет, а кто-то нет, является откровением о божественных целях, как называет Павел «завет обещания», а не просто содержит факты повествовательного характера или философский пароль, тогда они оказываются за пределами спасения.
Итак, есть две разновидности людей: с религиозным взглядом на мир и без него, обладающие определенной моральной культурой и ее не имеющие, кто принимает и не примает участие в священной истории, кто имеет религиозное образование и его не имеет.
Как я уже говорил, люди, всем этим обладающие, вовсе не обязательно лучше тех, у кого этого нет. Многие иудеи и многие христиане - плохие люди. А многие не иудеи и не христиане люди хорошие. Многие «владеющие» оказались несостоятельными. Они могут быть даже хуже, поскольку несут большую ответственность за свою большую силу.
Это разделение глубже, чем национальное, классовое и расовое, хотя иногда и совпадает с ними, что делает проблему миротворчества еще сложнее. Проблемой является именно это отчуждение, которое, по словам Павла, разрешается работой Христа.
Ибо Он есть мир наш, сделавший из обоих одно и разрушивший разделявшую их стену, то есть вражду, упразднивший плотью Своей закон Заповедей, состоявший из предписаний, чтобы из двух создать в Себе одного нового человека, учиняя мир, и обоих в одном теле ...
И, придя, Он благовествовал мир вам, которые были далеко (вы – варвары), и мир тем, которые были близко (нам, евреям), потому что чрез Него мы имеем доступ и те и другие в одном Духе к Отцу.
Значит вы (варвары) уже не чужие и не пришельцы, но сограждане святым и свои Богу
О смерти Христа в Новом Завете говорится по-разному. Иногда она называется жертвой, иногда искуплением. Здесь она разрушает стену. Конечно, в буквальном смысле в Иерусалиме существовала каменная стена, которая отделяла внешний двор, где могли находиться варвары, от храмового двора. Обращается ли Павел к этой стене, как символу? Или смысл, который он вкладывает, является символическим не так непосредственно?
Иисус разрушил барьер между людьми, находящимися «внутри» и «снаружи». Мы привыкли считать крест тем, что примиряет меня и тебя с Богом сквозь барьер моего и твоего греха, в результате чего мы обнаруживаем всех (одного за другим) вместе в этом новом спасенном состоянии. В данном тексте логика иная. Барьером является не грех человека. Барьером служит исторический факт отдельных друг от друга историй. То, что «мы, иудеи, имеем закон, а вы, язычники, его не имеете». Это не барьер вины, это барьер, возведенный культурой и коммуникацией. Он встает не между человеком и Богом, но между двумя группами людей.
В отличие от многих современных религиозных (и секулярных) взглядов на человеческие неприятности, причина кроется в ином. Внутренний или личный мир в надежде, что когда-нибудь внутренние условия будут приведены в порядок, и тогда исправленный человек совершит некое социальное добро, вовсе не является главным. В данном тексте все совсем наоборот. Две отдельные истории превращаются в одну. Примиряются два враждующих сообщества. Два конфликтующих образа жизни соединяются.
Чтобы мы не думали, что дистанция между иудеем и варваром коренится в различии теорий или мировоззрений, остальная часть истории дает понять, насколько конкретны были противоречия стиля, и в чем они заключались. Мы видим это в Деяниях, в практическом руководстве Послания к Римлянам и 1-ом Послании к Коринфянам, а также в спорах с Петром, которые зафиксированы в Послании к Галатам. По теологическим причинам иудеи не могли принимать пищу вместе с варварами. В особенности этого делать было нельзя, если мясо получено в результате забоя, совершенного не по-иудейски. Однако, основное религиозное празднество христиан (мессианских евреев) было принятие пищи, праздник любви. Деяния дважды говорят нам о жизнеспособном компромиссе, который был достигнут в отношении условий совместной трапезы. Три главы 1 Кор разъясняют собственные взгляды Павла на это соглашение. Конфликт такой конкретный, таким формальным и материальным стало переживание мира, сотворенного Иисусом.
Прежде чем пойти по тексту дальше, отметим некоторые открытые вопросы.
- Как Павел дошел до жизни такой? Что сделало его привилегированным носителем нового послания о тайне божественного замысла? Получил ли он сначала новое видение в результате некоего божественного воздействия, а затем отправился представлять его? Или же он был втянут в распространение мессианской веры способом, подобным тому, который описан в Деяниях, а затем должен был под огнем решить, почему такая деятельность истинна?
- Как крест разрушил стену? Произошло лишь то, что варвары приговорили к смерти верующего иудея. Как это разрушило стену? Кое-кто в иудейском истеблишменте передал кое-кому в истеблишменте язычников человека, который открыл для неиудеев закон. Но как Его мог убить закон? Как могла Его смерть стать результатом правил этого закона? Это вытекает из сказанного Павлом. В чем cмысл? Это вопрос, для ответа на который необходимо обратиться к другим текстам. Эта задача лежит в пределах так называемой доктрины искупления. Сам Иисус никогда не говорил о своей смерти так. Важно ли это? Но письма Павла более ранние по времени, чем Евангелия, где мы читаем слова Иисуса. Но если сказанное в Послании к Ефесянам неверно, если то, что здесь описывает Павел в действительности не происходило, тогда у нас просто не было бы Евангелий.
Нам следует сделать еще один шаг вместе с текстом. Как связано такое миротворчество с нашим? Несмотря на весь «космизм» языка Павла, мы могли бы по-прежнему верить, что все происходящее – это есть единовременное разрушение барьера между иудеями и неиудеями, небольшое провинциальное событие в рамках распространения иудейской религии. Сейчас немногие неевреи могут узнать о монотеизме и морали.
Павел утверждает нечто большее. Он задает риторический вопрос. Почему все это было скрыто в веках?
Чтобы теперь поведана была через Церковь началам и властям на небесах многообразная премудрость Божия, согласно предвечному предустановлению, которое Он исполнил во Христе Иисусе, Господе нашем
Еф 3:10-11
Современным языком нелегко выразить, что же имел в виду Павел под этими «силами небесными». Это не люди. Однако, они оказывают влияют на события и структуры в мире людей. То, что мы называем государством, экономикой, средствами массовой информации, идеологией – это инструменты. (Наиболее доступное проявление мысли Павла в современной терминологии содержится в книге «Христос и силы» Хендрика Беркхофа (Christ and the Powers, Hendrik Berkhof). Беркхоф извлекает из писем Павла деять текстов, где есть ссылки на это.
Иудейские пророки говорили, что восстановление священного города призовет народы. Сейчас это создание нового типа сообщества, которое связано с космическими силами.
Павел поясняет, что на эту более широкую космическую реальность повлиял крест и вознесение Христа. Часто, вскользь, Павел упоминает эти «силы», как если бы мы знали, что он имеет в виду. Он, конечно, знал, что имел в виду, и его читатели, должно быть, тоже.
Однако, подчиненность падшего мира падшим силам находится во взаимосвязи со стеной между иудеями и неиудеями. Структуры, которы порабощают нас, ставят на то, чтобы держать нас порознь. Национализм, расизм, маммонизм порабощают нас тем, что разделяют нас самим фактом порабощения. Мы можем долго медитировать над этой истиной, этим порочным кругом.
Эти космические силы не знали, что цель Господа во все времена состояла в том, чтобы сотворить новое человечество. Они думали, что смыл истории состоял в процветании свободного мира, росте валового национального продукта или распространении демократии по всему земному шару (или в нацизме, марксизме и т.д.). Их понимание смысла истории было разделено и основывалось на доминировании. Павел помогает нам понять, что их культ будет уничтожен, а их гордость обуздана. Космические силы ждет не разрушение, но укрощение, поскольку им также найдется место при новом человечестве.
Они не знали (я уже говорил), что цель Бога во все времена состояла в создании нового человечества. Почему не знали? Потому что только в церкви они могут это узнать. Только когда становится фактом, что иудейство и варварство объединяются («примиряются»), только когда иудеи и неиудеи едят за одним столом и с любовью, без оскорблений, приспосабливают друг к другу свой жизненный уклад, только тогда можно сказать силам, что божественной целью является мир. Поэтому наша работа состоит в постоянном изучении текста. Как наша жизнь воспроизводит слияние двух историй и двух культур? Где мы празднуем новое человечество, созданное крестами нашего времени, которые разрушают стены нашего времени, чтобы космические силы нашего времени могли увидеть, что такое Господь?
Если мы идем туда, куда идет Господь, кресты будут и в наше время разрушать стены нашего времени. Если мы с Господом, тогда наша слава в наших бедах. Закончим словами Павла:
В Котором мы имеем дерзновение и надежный доступ чрез веру в Него.
Поэтому прошу вас не унывать из-за моих за вас скорбей, в которых ваша слава.
Еф 3:12-13
Прочитана на конференции New Call to Peacemaking, Элизабеттаун, штат Пенсильвания, 19 июня 1982 года
Глава 10. Дар примирения
Согласно Библии Божий замысел всегда облачен в социальную форму. Бог видит мир в реальном коллективном человеческом опыте. В этом тексте Иисус самым конкретным образом учит нас, как приступить к этому. Он дает рецепт разрешения конфликта:
Если же согрешит брат твой, иди, обличи его с глазу на глаз. Если он тебя послушает, приобрел ты брата твоего.
Если же не послушает, возьми с собой еще одного или двух, чтобы устами двух свидетелей или трех подтвердилось каждое слово...
Истинно говорю вам: что свяжете на земле, будет связано на небе; и что разрешите на земле, будет разрешено на небе.
Мф 18: 15-18
«Разрешение конфликтов» в наше время стало узнаваемым термином. Он употребляется в социальных науках, психологии и в социальной работе. Я упоминаю об этом не в поддержку учения Иисуса, но как название, которое в настоящее время существует для того, что здесь предлагает Иисус.
Эти идеи в большой степени основаны на здравом смысле, так функциональны и знакомы нам из церковной традиции, что вы спросите, стоит ли непосредственно об этом говорить. Но кто-то увидит здесь новое, неведомое и даже спорное. Это противоречит некоторым манерам, принятым в нашем polite society (классическое вежливое общество), где во многом социальная зрелость связана с умением не вмешиваться в дела других.
Я недавно говорил с психологом, членом христианской общины. Он считал, что наблюдающие общинную жизнь снаружи, думают, что отказаться от контроля над своими деньгами очень трудно. На самом деле, утверждал он, это совсем не так. С другой стороны, люди извне могут подумать, что жить с идеей регулярного братского наставления и быть доступным и открытым для обид достаточно просто. По его мнению, это трудно всегда, даже после многих лет, проведенных в общине.
Поскольку этот текст так прост и его доминирование очевидно, то я смогу лишь прокомментировать другие места. Следует начать с основ – значения слов.
Важным, хотя на первый взгляд неглубоким, является вопрос относительно двух слов из пяти букв на греческом, которые в более ранних переводах сохранены, а в ряде позднейших справедливо опущены. Ранние переводы звучат как «Если же согрешит брат твой против тебя...» Такое изменение понятно, но ведет к путанице. Создается впечатение, что причина моего обращения к брату состоит в моей потребности, а не в потребности обидчика – и здесь следует сделать не что иное, как разрядить свой гнев, а не исправлять и прощать виновную сторону.
Это изменение может создать впечатление, что если я не жертва преступления, то должен держаться в стороне. Может показаться, что если я толстокожий, или обладаю высоким уровнем терпимости, тогда мне это не так уж и важно, или я человек великодушный, благородный, и не буду поднимать шум из-за обиды. Во всех этих случаях пять букв сбивают нас с пути. Их нет в самом хорошем из греческих текстов, а также в лучших новых английских переводах. Они отсутствуют в параллельных местах из Лк 17 и Лев 19. Казалось бы, мелкий, но какой весомый вопрос. Обратимся к более широкой перспективе.
Мф 18 целиком посвящена прощению. До этого отрывком дается предостережение против меньшего. Там есть призыв жертвовать, отдавая даже руку и глаз, но не обижать. Затем звучит притча о заблудшей овце. После нашего отрывка звучит вопрос Петра «Сколько раз должен я прощать брату моему?» Затем непрощающий должник, заключающий словами о том, что Бог не простит, «если вы не простите брату своему».
Итак, цель приближения к брату или сестре в прощении. Причина для того, чтобы прощать, в том, что Бог простил меня. Вот почему неважно, обидели ли меня. Не имеет значения, велик или мал нанесенный мне ущерб.
Для некоторых задача «церковной дисциплины» состоит в сохранении репутации церкви. Для других – в «обучении» общинным стандартам, в том, чтобы показать молодым людям серьезность греха. Для кого-то это наказание. Но не для Иисуса. Для него существует только прощение. Если Он слушает, вы вернули брата своего. Вот и все. Нет условий, нет последствий.
Есть нечто особенное в этом христианском долге, что не говорится с такой же простотой о любом другом, поскольку это не просто моральный долг. Чаще всего в Новом Завете при описании того, что требует от нас Господь, говорится о необходимости веры и послушания, но наше послушание редко является условием. Здесь же четко определено, что наше прощение есть условие для того, чтобы мы были прощены. Это же говорится далее в Мф 18, в Отче Наш, в комментариях Иисуса к молитве Господней, и дважды Павлом.
Есть люди, которые могут «простить себя» в смысле простого ментального действия, когда говорят себе «Я прощен» или даже «Я в порядке». Или же они говорят себе «То, что я делаю, не принесет никому вреда», или «Я не виноват». Но в этом случае обесценивается смысл прощения. Большинство, когда говорят, что прощены, сами в это не верят, что вполне справедливо.
Есть и другие, кто могут простить другого, не говоря ему об этом (они способны прекратить подсчитывть обиды), но это также обедняет отношения, лишая их возможности услышать благую весть.
Наше обсуждение города на горе (глава 8) поставило вопрос «Как нам относиться к благой вести, которая пришла в Иерусалим для всех других народов?» Мы спрашивали, что привлечет все народы? В главе 9, рассматривая разрушение стены, мы задавались вопросом, какое отношение к другим народам имеет то, что неиудеи могут стать частью нового человечества, не становясь иудеями? Могут ли люди жить в мире, не будучи христианами? Кто-то скажет, конечно. Кто-то усомнится: «Не позволяет ли это (тому, кому необходимо спасение) уйти от основного вопроса веры или (для верующего) от долга проповедовать Евангелие? Все эти тексты говорят нам о двусторонней связи между нашим миротворчеством и божественным прощением.
Наше невысказанное знание учения Иисуса почти так же важно, как и явное. Когда Иисус говорит, «Иди к нему один», это означает «Не ходи к другим». Не распространяй дурную весть и сплетни. Не собирай союзников для того, чтобы противостоять брату. Не навязывай свое понимание. Не помещай обидчика в изоляцию, не увеличивай дистанцию между вами, не усиливай свой гнев, если действительно намереваешься передать то прощение, которое ты получил и продолжаешь получать от Господа.
Усилие к примирению растет по мере делания попыток. Иисус не просто выдумал «двух или трех свидетелей». Это часть процесса, предписанного ветхозаветным законом. Понимая, что любое обвинение может быть не всей правдой, «два или три свидетеля», которых призывал Моисей, являются проверкой показаний в той же мере, что и усилением давления на обидчика. Они, скорее посредники, нежели подкрепление, и если я хочу простить, они нужны мне как посредники. Их участие в разговоре дает возможность переоценки и отступления.
Но все усилия могут быть тщетны. Три последовательных расширения фаз судебного разбирательства (что обычно подразумевает более трех собраний) могут показать, что нет никаких общих ценностей или обязательств , что прощение не ожидается и не требуется. Тогда перед нами встает перспектива, которая, возможно, менее беспокоила раннюю христианскую церковь и синагогу, чем нас сейчас: «Отнесись к нему как постороннему Treat him as an outsider». Примите, что он исключил себя – примирение для него не имеет значения.
В наш век плюрализма, когда мы менее уверены в собственных стандартах, в век индивидуализма, когда мы утверждаем, что каждый должен следовать своей собственной совести, мы стыдимся быть настолько серьезными. Эта фраза Иисуса понимается неверно, ему не помнить о том, как Он обошелся со сборщиками податей. Он не обвинял их в общении с римлянами. Он относился к ним индивидуально, лично. Некоторых Он сравнил с фарисеями, что было в их пользу, и даже призвал к покаянию.
В нашем современном плюрализме мы боимся сказать кому-то, что наша общность имеет свои границы. Так, не отваживаясь сказать «Ты оставил нас. Ты отверг нашу дружбу. Мы хотим, чтобы ты был одним из нас, но не можем считать тебя таковым, пока ты настаиваешь, что...», мы подвергаем опасности возможность углубления солидарности в наших собственных рядах и жертвуем возможностью для обидчика продвинуться на пути к подлинному примирению.
Эта наша слабость имеет некоторое объяснение. Их нет в тексте, но мы находим их в нашей истории. Некоторые злоупотребления прошлого разрушили нашу веру в усилия в направлении прощения, которые прилагает церковь. Они продолжают звучать, когда мы употребляем термин «церковная дисциплина». В некоторых традициях употреблялся глагол to church приводить или приносить в церковь (для крещения и т. п. ) 2) совершать церковный обряд), а в некоторых to deacon, читать вслух псалмы Syn: to deacon off 2) ; раз а) выставлять лучшие экземпляры сверху ( напр., при продаже фруктов ) б) фальсифицировать товары; мошенничать, жульничать 3) посвящать в сан дьякона. Эти выражения применялись к процессу, в некотороцй степени похожему на тот, о котором говорил Христос. Применялись стандарты, в правильности которых обидчик не был уверен, или которых он никогда не придерживался. Стандарты применялись церковными властями, а не лицами, непосредственно связанными с нарушением. Они применялись в ложных целях: чтобы наказать, защитить власть или предотвратить перемены. Они применялись нечестно, наиболее решительно разделываясь с грехами слабых, а не сильных. Вы можете продолжить перечень злоупотреблений, их гораздо больше.
Но они не должны напугать нас и отвратить от истинного евангельского процесса. Не наша забота, если у нас не получается, это забота Бога. Он тот, кто хочет, чтобы прощение продолжалось.
что свяжете на земле, будет связано на небе
Глаголы «приобретать» и «терять» берут начало в словаре раввинов. Действие по соединению и связыванию – это действие, которое будет держать крепко. Акт прощения от имени Господа настолько мощный, что описывается как доверенность, или как дипломатические полномочия. Аналогично высказывание в Ин 20 «Если кому отпустите грехи, отпущены им». Как можем мы сделать это? Ответ один – не можем. Бог делает это через нас.
Следующие строфы «Где двое или трое соберутся во имя Мое, там Я среди них» не говорят об общей ценности малых групп или общей молитвы. «Двое или трое» - это свидетели в стихе 16. Согласием между ними (греческий термин тождественен нашему слову «симфония») является их общее чтение дела. Присутствие Христа наделяет их разговор силой и придает законную силу принимаемому решению, которое находится в небесах, поскольку Он был среди них, принимая его.
В Ин 20 мы читаем:
«Дунул и говорит им: примите Духа Святого.
Если кому отпустите грехи, отпущены им»
Так много для слов текста. Мы возлагаем на себя процедуру конкретного миротворчества, образец для практики и обучения в проигрывании создания мира.
В заключение я могу только назвать направления, над которыми будет плодотворно поразмышлять.
- Связывать и терять, на языке раввинов, значило не только прощение, но также определяло процесс морального проникновения в суть. Существует близкая связь между прощением и принятием этических решений.
- Это стратегически важный отрывок во всем Новом Завете. Только здесь мы находим слово «церковь» в том смысле, в котором его использовал сам Иисус. Ее вес подчеркивается тем, что Павел обращается к христианам Коринфа с просьбой использовать процедуру вместо обращения в суды неиудеев (1 Кор 6:1-8) и явным принуждением в завершении послания Иакова (5:19-20).
- Эта озабоченность занимала центральное место в Реформации 16 века и называлась «правило Христа». Этим термином пользовались Мартин Лютер, Мартин Буцер и анабаптисты. Последние понимали, что такая процедура - ненасильственная христианская альтернатива мечу. Это инструмент Реформации, способ начать очищение церкви. Он стал одним из трех «установлений», за которые, по представлению анабаптистов, они получали знание Бога.
- Сегодня растет осознание стратегической важности такого обязывающего и примиряющего разговора для поддержания сообщества и разрешения социальных проблем. Разрешение конфликтов превратилось в социальную науку. Посредничество и арбитраж стали профессиональными социальными навыками. Мир знает, хотя церковь и не решается признать, что этот пример миротворчества возможен и необходим.
Прочитана на конференции Новый призыв к миру New Call to Peacemaking, Элизабеттаун, штат Пенсильвания, 20 июня 1982 года
Глава 11. Ваша надежда слишком слаба
Это единственная автобиографическая и личная песня Раба. В Ис 42 есть обращение к Рабу в третьем лице, когда Бог говорит:
Раб Мой, которого Я избрал, чтобы вы знали и верили Мне
В главе 53 речь также ведется от третьего лица, но здесь также говорит наблюдатель:
Кто поверил слышанному от нас, и кому открылась мышца Господня? Ибо Он взошел пред Ним, как отпрыск и как росток из сухой земли
В главе 50 Раб говорит от первого лица, текст очень похож на наш, но за ним нельзя усмотреть какое-либо специфическое событие или драму:
Господь Бог дал Мне язык мудрых, чтоб Я мог словом подкреплять изнемогающего; каждое утро Он пробуждает, пробуждает ухо Мое, чтоб Я слушал, подобно учащимся.
И только в главе 49 Раб говорит о себе, своем взрослении, мыслях, отчаянии и своей надежде. Он говорит, обращаясь к миру. Это единственная песнь, которая не адресована к израелитам. В этом отношении она составляет миссионерскую вершину иудейской библии.
Проще всего думать о Рабе как некоем человеке – возможно, молодом члене царской семьи в ссылке, который считал себя или которого пророки считали готовым для выполнения определенной полезной задачи.
Господь призвал Меня от чрева, от утробы матери Моей назвал имя мое;
И соделал уста Мои как острый меч; тению руки Своей покрывал Меня, и соделал Меня стрелою изостренною; в колчане Своем хранил Меня;
И сказал Мне: Ты раб Мой, в тебе Я прославлюсь.
Этот человек верил в обетование пророка о восстановлении Израиля. Наряду с этой надеждой он верил, что будет призван. Как разносчик газет в романе Горацио Элджера, как Авраам Линкольн и Ричард Никсон, он ждал своего часа. Но этот час не пробил.
Стрела никогда не была вынута из колчана, и не коснулась натянутой тетивы лука. Стрела в колчане вовсе не стрела. Израиль не был восстановлен, и он не понадобился для того, чтобы возглавить парадное шествие.
Проще всего говорить о слуге как об индивидууме; но для нас нет различия, как считают некоторые ученые, если изменить смысл и перенести его на малую группу или весь народ Израиля.
Нормальный ответ на поражение – покорность. Стих 4 не говорит о детской вере, но о нежелании называть неудачу по имени:
Но Мое право у Господа, и награда Моя у Бога Моего...
Я почтен в очах Господа,
И Бог Мой – сила Моя.
Здесь говорится, что несмотря на неудачу, человек прав. Я верю, что Господь поддерживает меня, даже если события говорят обратное. Сдаваться, провозглашая моральную победу, считая неудачу доказательством целостности человека – это позиция, при которой поражение как таковое не признается.
Это приводит нас к самой сути пророчества. Раб был призван для восстановления Израиля и потерпел неудачу. И снова говорит Господь:
И ныне говорит Господь, образовавший Меня от чрева в раба Себе, чтоб обратить к Нему Иакова, и чтоб Израиль собрался к Нему.
Что скажет Яхве? «Если тебе не удалось в первый раз, попытайся еще»? Или «Бог Троицу любит»? А, может «Мы знаем, что сделали неверно. Мы извлекли уроки?»
Он говорит совсем другое:
Мало того, что Ты будешь рабом Моим для восстановления колен Иаковлевых и для возвращения остатков Израиля.
Это новое пророчество. То, что тебе не удалось сделать, слишком малая задача. Ты думал, что призван только для восстановления племен Иакова, чтобы вернуть потомков Израиля (в поздних переводах здесь говорится сохраненных, неиспользованных, осколки). Ты увидел в этом, по крайней мере, почетную попытку, которая дает тебе право на искупительное оправдание, которым Господь награждает тех, кто не победил в достойных предприятиях – это слишком малая задача, слишком малая надежда.
Я сделаю Тебя светом народов, чтобы спасение Мое простерлось до концов земли.
То, что не получилось – задача слишком малая. Я собираюсь спасти мир. И раб приходит в своем поражении, и будучи побежденным, стоит, побитый, и провозглашает это самое обещание народам – тем самым царям и правителям, которые (согласно стиху 7) презирали и ненавидели его.
В самом сердце великого пуританского наследия лежит то, что сделало Америку тем, чем она является, и наши церкви такими, какие они есть, когда божий успех мы считаем своим собственным. Действительно, самым распространенным значением фразы «Господь благословил» в благочестивом американском обиходе является описание успеха деятельности церкви по увеличению ее дохода. И это предположение сделал раб – видимый успех Господа связан с его собственным будущим благополучием.
Разве не термином «раб Божий» называли в древности на Ближнем Востоке царя-триумфатора, чтобы почтить его?
Но Господь говорит: «Нет. Я могу использовать только твое поражение. Мы никогда не преуспеем в восстановлении Израиля. Зилоты не восстановят Израиль. Но в этой неудаче, отрицании и страдании, «моя справедливость достигнет всех концов земли».
Мы живем во время и в культуре, где христиане разделены соревнующимися взглядами на то, что для божьего народа означает «восстановленный». Слово «восстановить» - глагол, который смотрит в прошлое. Он предполагает «добрые старые времена», когда не было такого беспорядка, когда церковь была в большем согласии с миром. Чтобы вернуться к этому, есть два возможных пути.
Те, кто занимает оборонительную позицию, чей подросткововый кризис идентичности сводится к принятию норм родителей, которые присоединились к церкви отцов, при таких обстоятельствах под «восстановить» будут подразумевать именно это. В новом они будут видеть порок. Для них задача церкви состоит в укреплении старых границ, в том, чтобы собрать в целое осколки того, чем мы когда-то были.
Но есть и другие, которые более критичны. Их подростковая идентичность и опыт, полученные в эпоху Спока и Водолея, заключались в капитуляции родителей перед ними. Восстановлению они предпочитают обновление, видят порок в том, что было, и хотят чего-то нового.
Но обе стороны обладают одинаково глубокой надеждой на свой народ, который однажды будет восстановлен в соответствии с их рецептами и получит нечто от прошлого величия пуританских церквей.
Если бы нашей темой была эта, можно было бы уделить больше времени вопросу, так уж хороши ли были старые добрые времена. Мы могли бы рассмотреть, настолько ли противоречивы два видения обновления, как это кажется. Но сейчас вернемся к надежде раба:
I rose to honor in the Lord's sight;
I was going to be in on the victory
В нашей культуре не отличают эффективность от истины. Уильям Джеймс и Джон Дьюи учили нас переводить на секулярный язык старую пуританскую терминологию, что истина – это то, что работает, не так ли? Конечно, мы научились задавать вопрос, приведет ли действие, которое мы предлагаем совершить, к результату, на который мы расчитывали. Если люди должны узнать благую весть, мы создаем совет по евангелизации. Если христианская церковь нуждается в лидерах, мы готовим их по специальной семинарской программе (хотя лидеры прошлого готовились несколько иначе). Если Израиль должен быть восстановлен, раб должен возглавить караван. Мы не можем представить себе систему ценностей, в которой истина распята на кресте. Даже наше непротивление нуждается в определенных доказательствах того, что оно «сработает».
Если бы мы располагали временем, можно было бы поспорить, что такая логика хромает, поскольку такой «прагматичный» анализ предполагает закрытую каузальную систему, где никто – даже Господь – не является свободным агентом. Но в нашем отрывке дело не в логике. Это слово Господа, обращенное к рабу в его поражении.
«Не измеряй свой успех моей победой». Но поскольку мы хотим делать это, мы предрасположены к непониманию смысла и значения креста. Мы пропускаем крест через фильтр доктрины искупления, чтобы сделать из него способ восстановления нашей доброй репутации пред Богом, вместо того, чтобы переполниться чувством от той силы, с которой Раб разделяет нашу дурную репутацию.
Мы делаем из креста символ власти. Священная война против неверных, крестовый поход, война во имя креста. Епископ носит крест на груди, чтобы показать, что может делать то, что не могут другие. Мы используем «крестовый поход» для определения массового евангелического действия или в других благих целях, когда собираем все умения и силы, чтобы обезопасить свой триумф, поскольку мы на стороне Бога.
Conquer we must, for our cause is a just; this is our motto, in God is our trust”
Этот выбор - священен, выиграть должны мы. Наш девиз неизменен: «Лишь Богом мы живы»
Мы не можем быть так же честно принимать факт поражения, как Раб, поскольку мы не умеем понимать поражение как образ победы Господа. Мы всегда сможем найти пути, чтобы прочесть знаки времени более обнадеживающим образом, подобно тому, как Вашингтона всегда видел свет в конце туннеля во Вьетнаме. Мы занимаем себя тем, чтобы собрать осколки, подобно протестантизму Барта, который восстанавливал единство идей Реформации без прихожан в церкви. Подобно возрождению религии в предместьях, мы восстанавливаем церковь как оплот семейных ценностей: «Семьи, члены которых вместе молятся, сохраняются» или «Вы можете подняться в жизни», но без морали.
Может случиться, что нашему миру надоест его сила, и станет понятно, кто единственный спаситель, Который мог не победить – и только опозоренному, отвергнутому, распятому мессии есть что сказать. Пока надежда на восстановление сохраненного Израиля остается надеждой, нам есть чем заняться, слоняясь без определенной цели в архивах и запрашивая средства на сообщество духовных пенсионеров, не замечая, что история спасения пошла другой дорогой. Если бы мы были внимательнее, то увидели бы, что это не работает.
Насколько было бы лучше, если бы мы услышали новое слово пророка, если бы могли быть такими же честными, как Раб.
Послание не утратило своей истинности и актуальности, несмотря на реставрацию, которую мы производим с ним в зависимости от нашего прошлого. Потребность мира, его открытость жизненно важному провозглашению слова и креста так же велика. Хотя основное направление протестантизма, с его институтами, советами и правлениями - продвижение Духа Божия для спасения мира, распространение и дисциплина в борьбе с современным идолопоклонством - более не состоятельно.
Мир больше, чем когда-либо, открыт и нуждается в известии о победе Иисуса, мессии-слуги, над смертью, в призыве к новой жизни, для которой Он воскрешает тех, кто отрекается от всего, чтобы следовать за ним в ученичестве. Поэтому, пока мы дискутируем о том, какое слово лучше описывает причины нашего отказа от убийства – «ненасилие» или «непротивление», в 1960 году создается Совет Южного Христианского Руководства, чтобы сказать о значении креста в расовых отношениях. Пока мы, пацифисты, обсуждаем, следует ли нам указывать правительству, как ему действовать, в 1970 году создаются кампусы, где звучат слова о том, какой страшной ошибкой была война во Вьетнаме. В 1980-х епископы Римской католической церкви призывают нас остановить ядерную войну.
Возможно, отчасти дело в том, что наша уверенность в собственной адекватности задаче «восстановления», наша слишком слабая надежда на собственную миссию делают нас непригодными для небесного воскресения, обещанного самодостаточной благодатью, наиболее сильной в слабости?
Что должен сделать слуга, чтобы цари и правители, презирающие и ненавидящие его, осознали бы все через доказательство его избрания? Работать чуть больше или быть чуть скромнее на той старой работе, которую ему не удалось выполнить раньше, защищать последние остатки самооценки, заявляя хотя бы о моральной победе, или ожидать чуть более терпеливо в тени под распростертой дланью Бога? Раб должен принять свое собственное поражение и поверить в спасение Господа.
Проверкой готовности Раба к участию в Божьей победе является его принятие своей собственной поверженности.
Не для того, чтобы искать поверженности для своего блага, в результате определенного пиетизма или определенной психотерапии. Нет никакой нездоровой радости в том, как плохо я себя чувствую, нет теологического прославления несчастий или Anfechtung (испытаний). Нет гордости в том, как трагично принимаю я страдания. Поражение Раба – поражение в его преданности делу, к которому он призван Господом. Обещанное воскресение – это триумф не для оправданного Раба, но для Избравшего его. Мы не должны гордиться своей силой, как не должны гордиться слабостью, но тем богатством, которое есть в земных сосудах.
Слишком незначительная задача для вас, рабы, перегруппировать и успокоить детей церкви, сохранить общины на последних стадиях акультурации. Слишком легко создать принимающую среду и тех, кто выслушает злых детей предместий.
Я хочу сделать вас светом для народов. В этом миссионерском чуде, когда Господь дает народам возможность увидеть Свой свет и прийти в Иерусалим, чтобы узнать закон, и будет задействован Раб в конце концов.
В чуде, которое произойдет, если христиане в наши дни окажутся в положении раба, мы могли бы найти себе применение, неожиданно, милостью и через веру.
Возможно (хотя и не необходимо), даже наши церковные организации и управления, советы церквей и наше министерское самопонимание могут быть рождены заново. И не нам решать и даже просить. Не наше дело, какими инструментами воспользуется Господь. Помните последние слова Господа в последнем Евангелии:
Если я хочу, чтобы он пребывал, доколе я не приду, что тебе? Ты за мной следуй.
Впервые прочитана 29 мая 1970 года в Associated Mennonite Biblical Seminaries. Elkhart. Indiana
Глава 12. Обратись
Однажды существовало религиозное и этническое меньшинство, которому угрожало экономическое и политическое превосходство окружающей культуры. Проживая под властью народа, чья экономическая и военная мощь правила миром, малый народ был серьезно деморализован. Через свои учреждения образования и досуга доминирующая культурная сила правящей религии начинала воздействовать на сознание молодого поколения представителей меньшинства, отдаляя его от языка и стиля жизни, которые старшее поколение принесло с собой, прийдя в страну, и сохраняло веками.
Это противоречие между широким космополитичным миром и внутренним анклавом (территорией, окруженной чужими владениями) унаследованной веры усиливалось еще одной полярностью: напряжением между молодым и старшим поколениями. Молодежь, склонная сомневаться в очевидности услышанного, находила еще больше поводов для колебаний, наблюдая, что окружение не слишком ценило веру их отцов, отказывая ей в уважении, которое обычно оказывают любому твердому убеждению, даже не разделяя его истинность.
Представители старшего поколения вели себя, как обычно делают старики, защищали свои ценности и убеждались, что весь мир космополитической культуры есть зло, наблюдая те искушения, сомнения и отстранение, которому поддавались их сыновья и дочери. Разве не логично, что защита унаследованной веры стоит того, чтобы за нее, при необходимости, заплатить даже культурной изоляцией и экономическими лишениями, если только наследие можно сохранить, уединяясь и окапываясь. Сила напряжения между приспособленчеством молодых и обороной старших сепаратистов давала все основания сомневаться в том, что вера этого героического меньшинства выживет. Существовала реальная опасность, что связь между поколениями оборвется, а выжившая религия будет совсем иной.
Все это случилось в пятом веке до нашей эры, прямо перед временем Неемии. Под персидским владычеством, потеряв всякую надежду на восстановление независимого политического развития, от которого зависело самоуважение, еврейский народ столкнулся с тем, что сегодня мы назвали бы кризисом идентичности. И об этой ситуации говорит пророк в книге Малахии. Заключительные слова этой книги остаются в памяти более, чем какие-либо другие пророчества, в частности, поскольку помещены в самом конце Ветхого Завета, благодаря месту Илии в ожиданиях современников Иисуса, а также потому, что они звучат в оратории Генделя «Мессия».
Вот, Я посылаю Ангела Моего, и он приготовит путь предо Мною, и внезапно придет в храм Свой Господь, Которого вы ищете, и Ангел завета, Которого вы желаете; вот, Он идет, говорит Господь Саваоф.
И кто выдержит день пришествия Его, и кто устоит, когда Он явится? Ибо Он – как огонь расплавляющий и как щелок очищающий,
И сядет переплавлять и очищать серебро, и очистит сынов Левия и переплавит их, как золото и как серебро, чтобы приносили жертву Господу и правде.
Тогда благоприятна будет Господу жертва Иуды и Иерусалима, как во дни древние и как в лета прежние...
Ибо вот, придет день, пылающий как печь; тогда все надменные и поступающие нечестиво будут как солома, и попалит их грядущий день, говорит Господь Саваоф, так что не оставит у них не корня , ни ветвей.
А для вас, благоговеющие пред имене Моим, взойдет Солнце правды и исцеление в лучах Его...
Вот, я пришлю к вам Илию пророка пред наступлением дня Господня, великого и страшного.
И он обратит сердца отцов к детям и сердца детей к отцам их, чтобы Я пришед не поразил земли проклятием.
Мал 3:1-4, 4:1, 5
В этих главах существует два образа будущего: 1) приход Господа во храм, и он очистит свой народ, чтобы они могли поклоняться ему подобающе, и 2) приход пророка, который обратит сердца народа так, что земля не будет проклята. Оба эти обетования адресованы больному и разделенному обществу. Что же они говорят?
Начнем со второго, с последних слов Ветхого Завета.
Отцы и дети.
Для евреев в те времена существовала четкое различие между отцами и сыновьями. Отцы обозначали поколения, которые сохраняли еврейскую идентичность на протяжении веков ссылки и гонений. Тогда в Палестине они занимались восстановлением и наблюдали, как их сыновей привлекает культура соседей, и они общаются с самаритянами. Опасность дезинтеграции народа была вполне реальна, говоря словами пророка, «земля поразилась проклятием».
Нечто похожее происходит сегодня. Более двух тысячелетий до того, как Фрейд переформулировал это современным языком, пророк высказался о природе человеческих конфликтов и разрывов в рамках общества, семьи, даже личности. Слово «отец» определяет не только социальную позицию, но ментальность. Для себя и других отец идентифицируется с существующим порядком вещей. Когда что-то угрожает порядку, это непосредственная угроза отцу. Отстаивая порядок, он защищает себя, используя те инструменты, которыми обладает – силу, контроль, авторитет.
Ярлык «сын» также указывает на образ мысли. Чтобы убедиться, кто он, сын доказывает себе и другим свою независимость, поскольку тоже приравнивает отца к преобладающему порядку вещей. Любая критика этого порядка – для него успех и достижение. Любые нападки на этот порядок доставляет ему удовольствие. Он пользуется теми инструментами, которыми располагает – оскорблением, сомнением, непослушанием.
Таким образом, проблема «отцов и детей» определена: старый порядок против перемен, контроль против свободы. Обе стороны осознают наличие проблемы. И обе ошибаются.
Их понимание противостояния не дает увидеть происходящее в истинном свете. Власть на самом деле не на стороне отцов, которые знают, что будущее туманно. Их жесткий контроль выражает страх, а не силу. Как инновация и творчество не принадлежат только сыновьям. Поэтому по большей части восстание бесплодно и надумано. Оно опрокидывает существующий порядок, но не создает нового. Сыновья часто просто все переворачивают с ног на голову. Вот почему отцы и сыновья так похожи в своей взаимной оппозиции: в страхе каждый видит другого сильным и не осознает воздвигаемую им стену. Поскольку они не могут доверять, сотрудничать и естественно принимать в новом поколении все лучшее, чего достигло предыдущее, земля страдает.
Во времена Малахии «проклятие земли», возможно, означало кузнечиков или засуху. Наш взгляд на мир мешает увидеть причинную связь между кузнечиками и проблемой отцов и детей. Но в то же время мировой масштаб нашей культуры позволяет понять, что наши воздух и вода находятся в бедственном положении, поскольку каждое поколение пользуется природой, не думая о последующем. Поэтому даже образ проклятия земли сегодня имеет смысл. Когда наш кислород будет вытеснен углеродом, а вода пропитается токсинами и детергентами, у нас не будет планеты, куда смогут вернуться астронавты, если у них кончатся запасы.
Тот, кто грядет
Здесь об этой ситуации говорит пророк. Грядет другой пророк, он называет его Илия. Он исцелит раскол и отведет проклятие. Он не будет добиваться нового компромисса, не будет навязываться. Он не будет контролировать реакции людей, но «обратит их сердца». Он «переделает» отцов и детей. В конфликте появится новое настроение, новое отношение – не новый закон или договор, но открытость и общность.
В сегодняшнем обществе отношения отцов и детей не являются единственным противоречием. Эта тема исчерпала себя, хотя с ней пересекаются многие другие проблемы. Если исцеления не происходит, общество может буквально расколоться. Если силы консервации и инновации не прийдут к примирению, цивилизация может распасться на две части, которые будут реагировать друг на друга со страхом и держать оборону, не оставляя места доверию и творчеству, новому решению, если только не случится коренного поворота.
Пророк не говорит, что исчезнут различия. Сыновья останутся сыновьями с их жаждой все переиначить, а отцы останутся отцами в стремлении жить по-старому. Но будет излечена враждебность. Только как?
Пророк не говорит, что прекратятся споры. Бог или Илия не покажут отцам, насколько правы их дети (или наоборот), и Господь не займет позицию где-то посредине. Вместо этого произойдет нечто новое. Но что?
Частично ответ содержится в той части текста, где есть другой образ – Бога, приходящего в храм. Вместо того, чтобы быть посредником среди израелитов, Он будет судить их. Он очистит их. Имеется в виду совершенно конкретное очищение, поскольку отрывок определяет развод и смешаный брак, мошенничество и лжесвидетельство, экономическую эксплуатацию, неуплату десятины как грех, который стоит между Богом и его народом. Прежде всего, необходим очистительный огонь, чтобы человек мог снова быть с Господом и мог подобающе молиться.
Иисус вполне мог думать о том же, когда, согласно Матфею и Луке, был искушаем сатаной, который приглашал Его чудесным образом появиться в храме. Он, возможно, думал об этом, когда несколько месяцев спустя повел свой марш на столицу, и за Hим следовала толпа вниз по Пенсильвания Авеню того времени и в том городе, по дороге, ведущей в храм.
Веками христиане думали, что поход в церковь в вербное воскресенье – церемониальное церковное событие. Хорошо, если они знали, что в начале страстной недели Иисусу оказывалась поддержка народа. Но сейчас, после целого поколения маршей, сидячих забастовок, диспутов и даже проповедей, мы можем лучше понимать то общественное правонарушение, которое произвел своим действием Иисус – как это могло нарушить римский и иудейский закон и привело к Его смерти. Иисус инициировал новую мобилизацию для прекращения войны, разделяющей человечество. Они назвали это «царь иудейский».
Иисус рассказал нам о конце войн то, что большинство наших современников еще не понимает. Некоторые из самых лучших побуждений думают, что войну можно выключить, как кран с водой – необходимо только оказаться рядом с краном и быть честным. Другие думают, что поможет смена ролей – если объявить, что Вьетконг или Черные пантеры, сандинисты или палестинцы – хорошие ребята, а в Вашингтоне сидят ребята нехорошие. Такой обмен ролями имеет некоторый смысл, но это не прекращает войну. Единственный способ ее остановить - это прийти к миру, а за это кто-то должен умереть. Кто-то должен уступить. Кто-то должен быть унижен. Кто-то должен предложить альтернативу, новый порядок, за который готов пожертвовать будущим, известностью и даже жизнью.
Иисус сделал то, что предсказывал Малахия. Он очистил храм. Он выступил против тех, кто законным образом зарабатывал деньги на прихожанах. Он выступил с новой оценкой их поведения, с которой нужно было либо согласиться – либо уйти.
Другой путь
До этого мы говорили, что бунт молодежи не часто бывает творческим. Это конформизм из-за своей квази-автоматической реакции, направленной против действий старших. Он конформистский, поскольку реакции и действия такие, как у других. Можно было бы возразить, что «отец», которому угрожают, часто защищает то, что можно и не защищать, или нельзя сохранить с помощью такой оборонительной позиции. Иисус продвигается дальше страха и самоуверенности обоих, он приносит новую возможность, новый стандарт, новые требования. Он более критичен в отношении существующей «системы», чем это может сделать бунт молодежи, посокольку у него есть альтернатива, а не только отрицание. Взамен старого порядка он знает новый, который называет «царством», царством Божиим, - новые взаимоотношения, где власть нужна не для защиты или нападения, но для служения, порядок не для зависимости или независимости, но для взаимозависимости. Он приходит не для того, чтобы сохранить или разрушить, но чтобы создать.
Люди, принявшие этот новые порядок, будут очищены. Вместо накопления денег они будут делиться ими. Вместо того, чтобы концентрироваться на себе, они будут жить ценностями, находящимися вовне. Вместо антагонизма, они будут работать для сотрудничества.
Именно этому новому порядку, его поиску и осуществлению, преданы христиане. Но для нас это вовсе не является естественным. Чтобы это случилось, должно произойти изменение, «обращение», переход. Иисус говорил слушавшим Его, чтобы последовать за Ним, нужно покаяться. Покаяние сегодня не печаль, это перемена. Каяться – не тяжелое чувство, это новое поведение, которое проистекает из нового отношения. Это происходит, потому что Он требует такого изменения для всех, «отцов» и «сыновей», Он может объединить все классы и типы людей. Раскол будет излечен не терпимостью, не коммуникацией (некоторые думают, что нам нужна именно она), не переговорами. Лечением должно стать новое начало.
Что бы вы ни думали по поводу определенных политических вопросов, читая газеты, вы согласитесь со мной, что одна из причин нынешнего состояния общества состоит в невозможности или отказе публичных людей признать свои ошибки. Много говорят о новых начинаниях, но мало признают ошибки прошлого. Мы уважаем смелость и честность тех, кто «достаточно велик, чтобы принести извинения», признать ответственность за прошлые ошибки и предпринять шаги по их исправлению. Почему же, тогда, это невозможно для государственных людей, администрации и общества?
Если нам, к примеру, пришлось признать, что было необходимо вывести американских солдат из Вьетнама в 1975, или из Бейрута в 1983, почему же, прежде всего, нельзя признать, что ошибкой было посылать их туда? Почему государственные деятели не могут позволить себе выступать в защиту мира, не употребляя выражение «делать это с честью»? Что бы ни означала эта фраза, по крайней мере, она не звучит как покаяние. Почему стремление к окончанию войн такое вялое, даже отрицаемое? Очевидно, потому что мы по-прежнему должны быть победителями. Не потому ли, что люди блокировали благодать покаяния.
Если покаяние есть теневая сторона нового начинания, его лицом является примирение. С Богом можно примириться и можно повернуться навстречу друг другу, не потому, что Господь не обращает внимания на прошлое, гордыню и вину людей и очищает их, или просто не думает об этом, но потому, что Он берет это на Себя – потому что Он сам платит цену за восстановленные взаимоотношения.
То, чему нас учили проповеди прошлого – «обратиться» - звучит негативно. Это означает отклониться, отказаться, отвернуться от радости и вольности, от вины и бесцельности или от дурной компании. И в этом есть правда. Любое правильное решение, любой личностный рост и образование включает некоторое отрицание неадекватного, нестоящего и ложного.
Но призыв обещанного Илии иного рода. Это обращение одного сердца к другому. Любой отказ заглушается примирением. Сама смерть не замечается в свете возрождения общества. Поэтому мы не спрашиваем «Кто был прав и кто виноват?» и даже не «В чем правда и неправда?». Мы просто отпускаем это и начинаем сначала.
«Сыновья» ошибаются
И вовсе не нужно, чтобы молодые шли своей дорогой. Аккультурация в направлении конформизма, который для них очевидно привлекателен, поскольку отличается, и они смотрят на него свежим взглядом, по сути своей пуста и лишена искренности. Конформизм также отличается жестокостью, подавлением и зависимостью от бездумного подчинения. Он в меньшей степени обладает индивидуалностью и исключает поддержку, чем крепко спаянные между собой группы, образованные меньшинствами. Такие объединения, как правило, не существует долго.
Однажды вы захотите присоединиться к толпе, марширующей с призывом прекратить войну. Война не закончится, а толпа займется чем-нибудь еще. Если пару месяцев спустя вы захотите поучаствовать в марше, он будет за экологию или посвящен проблеме нулевого прироста населения.
Сыновья ошибаются. Человек может быть человеком, только обладая наследием предков. Только наследие Авраама и Моисея приносит в дела людей по-настоящему освободительный новый порядок. Сыновьям нужно, чтобы их сердца были обращены, чтобы они смогли увидеть во взглядах отцов не чуждый, тяжелый и бессмысленный набор правил и ритуалов, но смогли бы свободно заключить соглашение как непосредственное выражение свободы – то, о чем говорили и что делали Авраам и Моисей. Смысл Торы, «закона», - Завета, предложенного каждому, кто отречется от всех, кто получил его – в освобождении.
В долгосрочной перспективе Бога не рассматривал поглощение еврейской культуры более сильными потоками месопотамской или эллинской культур, скорее, Его задача состояла в обратном. Он стремился к открытию иудейской культуры для неиудеев молодым иудеем, Иисусом, и Его первыми ученикам – сторонникам эллинизма, которым, подобно Павлу, была привита иная культура. Это касается образования в широком смысле, в этом и есть смысл миссии – будущее обнаруживается через раскрытие прошлого и создание из него собственного будущего. Единственно возможное будущее – это продление будущего, которое мы выбрали.
Часто мнимые революционеры, отрицающие это, сами являются явным тому доказательством. В течение расцвета «молодежной культуры» 1970-х, самым шумным был язык учеников Герберта Маркузе, пожилого человека, идеи которого были еще старше. И если юным патриотам приходилось отвечать на марксистскую риторику Маркузе, приводя доводы в пользу энергичной, здравомыслящей лояльности к американским ценностям, они делали это, главным образом цитируя другого немолодого калифорнийца, Эрика Хоффера.
Тогда призыв к сыновьям звучит «Обратись!» Освободись от подростковой реакции, чтобы со справедливым вниманием относиться к заботам отца. И если идея нового порядка, который принес Иисус, завладела вами, вы можете слушать Его, не опасаясь за свою независимость.
«Отцы» не правы
Но в этом лишь половина призыва пророка. Вовсе не нужно, чтобы старшее поколение шло своей дорогой. Оборонительная позиция с оглядкой назад, которая им кажется настолько убедительной, ведет в культурный тупик.
Хотя такие фразы как «старомодное возрождение» или «назад к Библии» звучат узнаваемо, такого не бывает. Старомодное возрождение – терминологически противоречиво. Невозможно понять Библию и прийти к ней, направляясь назад.
Ко времени Захарии и Малахии родной язык Библии, древнееврейский, становился мертвым. И никакие молитвы, произносимых в синагогальных школах и при исполнении ритуалов, не могли сохранить его, разве что в среде профессиональных раввинов. Древнееврейская Библия была написана в разгар усилий, направленных на то, чтобы сделать веру Авраама и Моисея культурной религией этого места на земле, этого государства, усилий, которые не увенчались успехом. Они провалились во внешней политике в последующих столкновениях с Ассирией, Вавилоном, Александром и Римом. Они также потерпели внутреннее поражение, ожесточив сердца отцов по отношению к сыновьям.
Нельзя прийти к Аврааму, направляясь назад. Вся жизнь Авраама была связана с тем, что он шел вперед, забыв о безопасности, направляясь к обетованному. В этом состоит непосредственный смысл веры и преданности. Сам Иисус, как говорит нам послание к Евреям, пример того, кто достиг верности. Он терпел унижение и принял крест «вместо радости, ему предлежавшей»
К Моисею тоже не прийти, направляясь назад. Моисей стремился вперед, уходя в пустыню из Египта, от берега к морю, от Синая снова в пустыню. Он смотрел вперед в поисках земли, на которую так и не вступил (которую и Джошуа не собирался искать через Иордан), думая о времени, когда народ Божий будет служить ему как царское священство, и весь народ Божий будет пророчествовать. Отцов не спасет более внимательное прочтение истории или более умелая защита традиционных ценностей и эффективный контроль над школой. Но было ли нечто, способное обратить сердца отцов к сыновьям?
Если мы что-то и поняли в борьбе последних десятилетий, это то, что нельзя сохранить наследие, если оно посвящено восхвалению Бога и следованию Иисусу. Оно задыхается в своих защитных ограждениях.
Только погибая, зерно пшеницы может быть плодородно и дать потомство. Только прорастая в новом творческом синтезе, прошлое доказывает свою силу, чтобы вобрать в себя настоящее, и стать обновленным, и может выжить вообще.
Поэтому призыв к отцам тот же: Обратитесь! Позвольте себе быть свободными, чтобы приветствовать как своих младших братьев и сестер тех, кто больше не хочет оставаться детьми. Позвольте им, может быть на первое время, разделять ваши ценности, следуя собственному свободному выбору. Позволяя им сделать свой выбор, вы только оттачиваете свои собственные взгляды и приверженность им, если для вас так уж необходимо сохранять свою репутацию в их глазах незапятнанной. Возможно, вы даже присоединитесь к этому великому обращению, которое потомки назвали удивительной благодатью (гимн Amazing Grace by John Newton), сыновья и дочери называют Революцией, а Иисус называл Царствием Божиим.
Это может случиться
Мы не излечим расколотое общество, удаляя другую его половину. Мы не остановим протесты просьбой говорить тише, и не сделаем соседа лучше, обвиняя «систему». Но может случиться, что
если мы начнем верить в необходимость нового порядка;
если мы позволим суду Иисуса вершиться над нашим бизнесом и способом обращения с деньгами;
если мы позволим себе услышать, что Господь любит своих врагов, и поэтому мы можем позволить себе любить наших;
если мы позволим провозгласить, что это относится к людям по обе стороны - и к тем по ту сторону, кто представляет для нас наибольшую угрозу;
если мы поверим, что в намерениях Господа и в Его власти восстановить коммуникацию, если люди откроют свои сердца, чтобы стать инструментом Его любви, тогда снова случится то, что жестокие сердца обратятся, и проклятие будет отвращено.
Итак, обращение сердца по намерению пророка не внутреняя, мягкая эмоция. Для него это значит новый образ жизни и новое моральное обязательство. Если мы захотим это услышать и так измениться, тогда может случиться, что человечество не погибнет. Но есть ли тот, кто хочет такого покаяния, кто захочет заплатить за такое примирение?
Есть ли такие, кто этого хочет?
На вручении дипломов спикеры часто говорят: «Мир ждет, что новые выпускники спасут его». Это неправда, и вы это знаете. Привычным стало на церковных церемониях поздравлять себя с овладением христианской культурой. Но достаточно ли мы знаем, чтобы услышать на языке нашей культуры призыв Илии, который пришел обратить нас?
Вам повезло учиться в учебном заведении международной ориентации, в Goshen College. Вы начинаете постдипломные исследования, вооруженные преимуществами, которые вам дали программа и преподаватели, и которые позволяют пробиваться через групповые рефлексы, насажденные нашей моноязычной и мононациональной культурой. Это прекрасно, и вы это знаете. То же относится и к службе, волонтерской структуре в церкви на кампусе, к личным качествам ряда преподавателей, и к курсу, который вы только что прослушали, и вы это знаете.
Перечисленные блага ничего не стоят, а некоторыми невозможно даже воспользоваться, если они не атакуют жестокость мира, не ведут к выполнению обетования Малахии о том, что появится новый тип служения, и сердца чикано обратятся к англос и наоборот, сердца черных к белым и наоборот, что между мужчинами и женщинами, городом и колледжем, отцами и детьми может произойти внезапное и полное обращение воли, и мы назовем примирением революцию, которую может дать только Господь и которая произойдет, только если мы позволим этому случиться с нами! |
