Алексей Лебедев

ИСТОРИЯ ГРЕКО-ВОСТОЧНОЙ ЦЕРКВИ ПОД ВЛАСТЬЮ ТУРОК

К оглавлению

Книга вторая

Греческая церковь и римский католицизм

(Из истории Греко-Восточной церкви от падения Константинополя, в 1453 г., до настоящего времени)

Лучше видеть турецкую чалму в Константинополе, чем папскую тиару.

Народная греческая поговорка I

С середины XV в. до самого XIX и даже в начале XX в. римский католицизм почти не имел никаких успехов в среде Греко-Восточной церкви. Этим счастливым результатом Греческая церковь, однако, обязана не столько самой себе, сколько турецкому правительству. На первый взгляд такое мнение может представляться парадоксом. Но на самом деле это так и есть.

Начнем с описания очень странной попытки папы Пия II (1458-1464) обратить в католицизм и крестить завоевателя Константинополя султана Магомета II. До нас сохранилось, как уверяют ученые, действительно подлинное письмо названного папы к Магомету.²⁵¹ В этом письме говорилось: «Если ты желаешь еще более распространить свою власть среди христиан и сделать свое имя славным, то для этого тебе не нужны ни золото, ни серебро, ни армии, ни флот. Одно маленькое дело может сделать так, что ты станешь величайшим, могущественнейшим и славнейшим изо всех людей, которые жили доныне. Ты спросишь: в чем заключается это маленькое дело? Я охотно разъясню тебе: его легко найти и не нужно за ним далеко ходить, оно везде есть. Нужно лишь взять две капли воды (т. е., конечно, креститься через окропление, по латинскому ритуалу), — прибавляет Пий, — и все пойдет как по маслу (δύο ρανίδες ύδατος καί τά πάντα εύοδοΰνται). Если ты пожелаешь указанным способом войти в Церковь христианскую, то не будет ни одного государя в мире, который превзошел бы тебя в славе или же сравнялся с тобой в могуществе. Мы будем именовать тебя императором греков и всего Востока, и тем, чем ты владеешь теперь вследствие насилия и неправды, ты начнешь обладать по праву и справедливости. Тебя будут почитать христиане, и ты сделаешься решителем их несогласий. Народы перестанут питать нерасположение к твоей власти, и мы (т. е. сам папа) не станем помогать им идти против тебя, напротив, мы станем умолять тебя простереть десницу твою на тех, кто иногда осмеливается похищать принадлежащее Римской церкви и воздвигать свои рога против этой их матери».²⁵² Нельзя не сказать: интересный исторический факт. Современники ничего не говорят о том, как принял Магомет такое предложение папы насчет «двух капель воды»; но нет сомнения, что он отринул его с пренебрежением. Можно представить себе турецкого султана в роли римско-католического императора на троне византийских государей!²⁵³ Симпатии первого султана в Константинополе, как и его преемников, далеки были от того, чтобы уважать и любить римский католицизм, папу, да и все национальности, носившие на себе печать этого вероисповедания.

Оттоманское правительство по многим основаниям не сочувствовало латинскому исповеданию и его последователям, что в конце концов было очень выгодно, как увидим, для интересов Православной Церкви в Турции. Турки неблагосклонно относились к римо-католикам главным образом по политическим соображениям, что ясно обнаружилось при первом же султане на византийском престоле — при известном Магомете II. Вот что видим при этом султане. Палеологи до времени падения Константинополя в борьбе с турками постоянно обращали взоры на Запад и искали помощи у папистических народов Европы. Чтобы привлечь на свою сторону католический Запад, они старались заручиться поддержкой папы, о могуществе и влиянии которого на народы Запада Палеологи имели несколько преувеличенное представление, и потому, как известно, затеяли унию с Римом. Но эта религиозная сделка, плод политической необходимости, вызвала сильную оппозицию в тех из греков, которые особенно дорожили Православием, — и уния не удалась. Константинополь не был спасен. Магомет II, для успешной борьбы с которым Константином Палеологом тоже делалась унионная попытка, ясно видел, что в Греции и Константинополе существуют две партии: одна унионная, которая в союзе с Западом стремилась противодействовать его могуществу, другая же партия — православная, составляющая оппозицию в отношении к первой и, следовательно, такая, которая косвенно поддерживала интересы Магомета. Естественно, что он должен был покровительствовать этой последней партии. Кроме признательности за прежние услуги, хотя бы оказанные бессознательно и непроизвольно, Магомета побуждали к такой политике расчеты на услуги этой же партии в будущем. Он мог ожидать, что падение Константинополя не остановит в Западной Европе движения против турок, что пропаганда о крестовом походе не затихнет, напротив, получит новый толчок и силу. Поэтому Магомету выгодно было иметь в среде восточно-христианского населения партию, неприязненно настроенную против католицизма, на которую можно было бы опереться в борьбе против западного ополчения. Вот почему Магомет являлся покровителем православных или тех из них, которые не терпели папистического Запада. Подобным образом Магомет поступал не только в самом начале своего правления, но и всякий раз и везде он спешил становиться на сторону противокатолической партии и покровительствовал ей. Он не без основания видел в приверженцах римско-католической партии своих врагов. Такая политика была ему на пользу. Например, когда Елена, вдова сербского короля, отдала Сербию в лен, в подчинение папскому престолу, надеясь найти на Западе защиту против турок, Магомет немедленно вошел в соглашение с сербскими боярами, державшимися строго-православных воззрений и не одобрявшими поступка Елены, щедро их наградил и, опираясь на них, занял Сербию, обратив ее в турецкую провинцию.²⁵⁴ Так относился Магомет в своей новой империи к двум партиям — строго-православной и наклонной к унии: к одной он благоволил, а к другой — нет. Здесь заложено было основание для дальнейших отношений турецкого правительства к Православию и римскому католицизму. И правительство впоследствии становилось на защиту греков против латинян.

Нерасположение турецкого правительства к нациям, исповедовавшим римский католицизм, в весьма значительной мере увеличивалось вследствие того, что некоторые из государств этого рода употребляли все меры к тому, чтобы погубить жизнь сначала Магомета II, а потом и некоторых из его преемников. В этом отношении впереди других шла соседка Турецкого государства Венецианская республика. Так, в марте 1463 г. венецианский Совет Десяти входит в сношения с неким Георгием Трагурио, наметив его как человека, очень способного совершить убийство Магомета II. Этот Георгий действительно был человеком очень надежным в данном случае: он был очень искусным моряком, но за какие-то преступления попал в венецианскую тюрьму, но отсюда он бежал, добрался до Константинополя, где после разных приключений поступил на службу в турецкий флот, а что важнее всего — сделался матросом на корабле, принадлежащем самому султану (navis ipsius Teucri, т. е. султана). Случай редкий, которым и захотела воспользоваться вероломным образом Венецианская республика. Дальнейших сведений об этом заговоре не имеется. Разумеется, целью, оправдывающей подобное гнусное средство, являлось благо христианского народа, подчиненного туркам и терпящего невзгоды от иноверного султана (mala dispositio ipsius Teucri ergo christianos, — к христианам, но каким: ни римо-католикам ли? это будет похоже на правду).²⁵⁵ В том же 1463 г., но несколькими месяцами позже, тот же ревнующий о славе Божьей венецианский Совет Десяти отыскивает какого-то латинского монаха и поручает ему умертвить Магомета II (dare mortem imperatori Turchorum), обещая ему за это 10 000 дукатов золотом и другие земные блага... В договоре, заключенном между этим негодным монахом и безнравственным Советом Десяти, очень точно обозначено, с поименованием поручителей, как поступить с «ценой крови» в том случае, если убийство султана будет совершено, но при этом поплатится жизнью и убийца. Но интереснее всего то, что имелось в виду совершить злодеяние ради славы Божьей; наш документ говорит, что смертоубийство может произойти только с Божьего соизволения (si Deus permitteret) и имеет своей целью благо христианства (omnes (?) intelligunt, quod id esset salus christianitatis).²⁵⁶ Изо всего видно, что римско-католическое венецианское правительство весьма занято было мыслью преждевременно отправить к праотцам султана Магомета. Ибо в 1464 г. Совет Десяти принял предложение какого-то Мануэля Сардама Каталана, очевидно не грека, отправить при помощи его родственника (какого-то Нарда) на тот свет Магомета II, причем этому Нарду в случае благополучного совершения злодеяния обещано было выдать 10 000 дукатов единовременно и отпускать из казначейства по 6 000 дукатов ежегодно в виде пенсии, с правом перехода этой пенсии и к его сыновьям, а Мануэлю, за его посредничество, в указанном случае предназначалась единовременная награда в 5 000 дукатов и пенсия в 3 000 дукатов с правом перехода этой последней к его детям. Нарда, кроме того, ожидала, так сказать, и нравственная награда, ибо ему было объявлено, что за его злодеяние он будет пользоваться всегдашним благоволением Венецианской республики (erit ipse semper in gratia nostri dominii); да это и понятно, если стать на точку зрения Совета Десяти: ведь подвиг Нарда должен был иметь последствием salus et pax populi Cristi²⁵⁷ (хотя, конечно, Совет лучше бы сделал, если бы к своему предприятию не примешивал этого святого Имени). Но здесь еще не конец козням республики, направленным против первого султана в Константинополе. В 1477 г. Совет Десяти вошел в соглашение с каким-то цирюльником Павлом, албанцем, ввиду того, как выражается наш документ, что необходимо употребить все возможные меры против Турции и ее властелина; в силу этого соглашения цирюльник брался собственноручно убить Магомета II. При этом указана цена, за которую он взялся сделать это, с перечислением благих последствий для его сыновей и дочерей в случае, если дело не увенчается успехом, а сам цирюльник погибнет. Совет Десяти затем прибавляет, что все эти лестные обещания делаются для того, чтобы утвердить будущего убийцу «в его благочестивом и христианском решении» (in ejus optima et Christiana despositione).²⁵⁸ Несколько позднее, но все в том же 1477 г., не унывавший от неуспехов Совет Десяти входит в сговор с каким-то жидом Соломончиком и его братьями, взявшимися устроить, что раввин Вальх (magister Valchus) подготовит дело убийства султана Магомета.²⁵⁹ Конечно, все это гнусно, но хорошо, по крайней мере, то, что Совет на этот раз не приемлет имени Божьего всуе. Как известно, козни Венецианской республики не достигли вожделенной цели: Магомет II спасся от злоумышленников, имевших намерение посягнуть на его жизнь. Неудачи, испытанные Советом Десяти в отношении к Магомету, однако же, не обескуражили его: он продолжал свою преступную политику, рассчитывая умертвить кого-либо из преемников Магомета и получить после них территориальное наследство. Так, в 1571 г. Совет Десяти декретом уведомляет испанского посланника по имени Ре-Католико (знаменательное имя!), что он может от имени названного Совета обещать испанскому дворянину (неизвестному по имени) 50 000 секинов за убийство султана Селима II, его двух сыновей, а также сына султана Мурада. Щедрый Совет при том же еще обещает убийце земельное вознаграждение, если Венецианская республика, по случаю раздела империи после убитого султана, получит известную территорию в Леванте.²⁶⁰ Едва ли нужно говорить, что Венецианская республика не ограничивалась попытками отправить на тот свет султанов, но подобным образом поступала (и, вероятно, не без успеха) при столкновении и с другими представителями турецкой власти и могущества. Приведем известия о двух эпизодах рассматриваемого рода. В 1477 г. Совет Десяти принимает предложение епископа Радича (конечно, латинского) и его приятеля отравить двух турецких генералов, осаждавших в то время Кроацию. Кроме денежного вознаграждения обещано епископу Радичу выхлопотать от св. римского престола бенефицию, а также обещано неизменное к нему благоволение Венецианской республики. Последняя взяла на себя и посылку требующегося яда по адресу латинского иерарха.²⁶¹ Или вот другой любопытный случай. В 1649-1650 гг. завязывается переписка между генеральным проведитором (губернатором) Далмации и Албании (были подчинены Венецианской республике) Леонардо Фосколо и венецианскими инквизиторами относительно проекта доктора медицины Микель-Аджело Саломона уничтожить часть турецкой армии посредством изобретенного этим эскулапом яда — будет ли то в виде порошка или жидкости. Это убийственное снадобье называется в нашем документе la quinta essenza della peste, т. е. «чумной квинтэссенцией». Значит, это был яд первого сорта — превосходнейший. Чумная квинтэссенция, сообразно рекламе изобретателя, распространяла бубоны и карбункулы и в короткое время похищала множество жизней. Изобретатель, по обычаю всех лицемеров, воображал, что он действовал во славу Божью, о чем ясно говорится в нашем документе.²⁶² Изучая не возбуждающий никаких сомнений подлинник, из которого мы почерпнули сведения об этой отвратительной чумной квинтэссенции, невольно спрашиваешь себя: интересно было бы знать — встречалось ли в политических действиях турок-нехристей что-либо подобное тому факту, который нами только что приведен и который встречается в истории некогда славного христианского государства? Видно, что венецианцы были очень хорошими соседями турок!

В другой римо-католической державе, а именно во Франции, возникал план изгнать турок из Европы и овладеть их достоянием здесь. План этот был прекрасно продуман и принадлежал знаменитому французскому королю Генриху IV. Если этот план не был приведен в исполнение, то это связано, по уверению историков, главным образом с неожиданной трагической смертью названного короля, погибшего от руки известного фанатика. О том, что именно неожиданная смерть Генриха послужила действительным препятствием к осуществлению грандиозного плана, делают весьма вероятные догадки на следующем основании: план создался в конце 1609 г., а в мае 1610 г. Генриха не стало на свете.²⁶³

Таким образом, открывается, что представителей римо-католического исповедания, если смотреть на них с политической точки зрения Османского государства, туркам любить было не за что. Их ближайшие соседи венецианцы, с которыми турки были соединены тысячью нитей, только и помышляли об убийствах и отраве на пагубу османлисов; испанцы, как мы отчасти видели, являлись соумышленниками венецианцев. А лучший из французских королей помышлял о разрушении Турецкой империи. Правда, Генрих IV одушевлен был планами героя и крестоносца, но туркам от этого было не легче.

Нужно заметить еще, что турецкое правительство едва ли могло полагаться даже и на тех римо-католиков, которые состояли в числе их подданных. По крайней мере, вот какие известия приходится читать об этого рода подданных султана у болгарского историка Иречека. Он пишет: «Дубровчане (в Болгарии) были все католики. В Турции, кроме того, жили и турецкоподданные католики. Это были потомки саксонских рудокопов, албанцы и пр. Состоя в постоянной связи с Западом, они были причиной множества революционных попыток против турок».²⁶⁴ И, нужно заметить, турки очень хорошо знали о таких преступных наклонностях своих подданных из числа папежников. Один из влиятельных людей Турции еще в 1828 г. в докладе султану писал: «Если тот или другой из подчиненных папе народов, например немцы (т. е. австрийцы) или венецианцы, находятся в войне с Османским государством, то католические райи делают все, что в их силах, чтобы своим предательством доставить выгоды врагам Порты».²⁶⁵

Но это еще не все... Правительство не могло сочувствовать латинянам еще и по той причине, что религиозно-общественное устройство римо-католиков в Турции не соответствовало государственным видам Оттоманской Порты. Известно, что греки со времени Магомета II получили такое религиозно-общественное устройство,²⁶⁶ которое вполне согласовалось с желаниями нового правительства в Византии. Ничего такого нельзя утверждать о римо-католиках, живших в странах, завоеванных турецким оружием. Главное отличие римо-католической общины от остальных христианских общин в Турции заключается в особенном положении, которое занимает папа, глава римо-католических христиан Порты, и которое не имеет ничего общего с положением греческих патриархов. Папа не принимал на себя никакой ответственности за римо-католических подданных Турции, он не давал Порте гарантии в их повиновении, как делали греческие патриархи; и сам папа, и находящаяся под его верховным управлением Католическая церковь в Турции не стояли ни в какой связи с Оттоманским государством. Римо-католическое население здесь управляется духовенством, которое находится в теснейшей связи и исключительной зависимости от папского престола. Хотя римо-католики и представляют собой таких же подданных Порты, как и греки, однако же их община совершенно изъята из-под ведения турецкого правительства. Тогда как Греческая церковь, при всей своей самостоятельности и отделенности от государства, имеет все-таки вид правительственного учреждения в Оттоманской империи, римско-католическая же Церковь и ее органы заняли в Турции особенное место: к ним применяются не начала турецкого государственного права, а статьи международных договоров. Тогда как греческий патриарх сделался в известном смысле турецкой административной властью, католические прелаты заняли положение, которое может быть сравниваемо с положением иностранных миссий. Такой порядок вещей не находил себе оправдания в Коране и был определенно невыгоден для Турции. Если турецкое правительство допускало его, то сделало это, преклоняясь перед необходимостью. После того как попытки султанов утвердить свою власть на Западе Европы не удались, и в особенности после того, как Турция стала обнаруживать признаки разложения, Порта принуждена была заключить мир с христианским Западом и допустить римо-католиков до такого существования в Турции, которое находилось в соответствии с особенностями римско-католической религии.²⁶⁷

Впрочем, не следует думать, что римско-католическая община в Турции формально избавлена и от всех, например, требований и повинностей, с которыми Порта обращается и которые она возлагает на греко-восточную религиозную общину. С первого взгляда положение в этом отношении первой из указанных общин представляется даже аналогичным положению этой последней. Так, римско-католические патриархи, митрополиты и епископы обязываются, подобно высшей греческой иерархии, получать от Порты так называемый берат,²⁶⁸ — своего рода инвеституру, — с которым соединяется признание со стороны Турции указанных лиц в их священных должностях.²⁶⁹ Мало того, римско-католические архиереи в Турции при получении бератов вносят в пользу оттоманской казны известное количество денег, как обязаны делать и греческие архиереи. Но этим сходство положения римско-католической и греко-восточной иерархии и ограничивается. Дальше уже начинается существенное различие этого же положения. Так, избрание того или другого лица в римско-католические архиереи совершается с общего согласия, с одной стороны, французского правительства, считающегося патроном Латинской церкви на Востоке, и римской курии — с другой стороны, по крайней мере, так происходило дело до времен, недалеких от нашей эпохи, причем турки оставались совсем в стороне. Да и обыкновенно между турецким правительством и латинскими архиереями не находилось никаких точек соприкосновения: все их отношения исчерпывались соблюдением взаимной вежливости. Так как указанные архиереи находились под покровительством Франции, то на них смотрели, как на пришельцев из этой страны, и в случае если им нужно было войти в деловые сношения с турецким правительством, они это делали при посредстве французских агентов или консулов. В случае же возникновения споров и исков, которые должна была расследовать и решить сама римско-католическая Церковь (а сюда относились дела и чисто мирского характера), первой решающей инстанцией служил латинский епископ, второй — таковой же митрополит, а последней высшей инстанцией почитался папа в Риме. Вот государство в государстве... Ввиду того, что Латинской церкви в Турции приходилось разбирать и решать очень многие гражданские дела римо-католиков, обыкновенно каждый латинский епископ здесь имел в своем распоряжении канцлера (ответственного секретаря), составлявшего деловые бумаги в качестве нотариальных документов, юридическое значение которых не оспаривалось никем со стороны турецких властей.²⁷⁰ Таким образом, мы видим, что так называемый берат отнюдь не связывал рук высшему латинскому духовенству в Турции и ни к чему их не обязывал в отношении к иноверному правительству. — Посмотрим, далее, на другие стороны положения тех же духовных особ в Турции. В среде Греко-Восточной церкви здесь ответственность за весьма многое в ходе дел греко-восточной общины несет перед турецким правительством православный патриарх. По-видимому, римско-католическая община на турецком Востоке поставлена тоже под контроль. Таким контролером (или генеральным прокурором), по назначению турецкого правительства, в этой общине служит особое лицо — векиль. Но это только по-видимому... На самом же деле векиль, которому со стороны турецкой власти поручена гражданская юрисдикция над латинской райей, занимает второстепенное значение по сравнению с так называемым апостолическим викарием в турецкой столице, высшим представителем папских полномочий по духовному управлению Латинской церковью в пределах Турции. Векиль — непременно римо-католик по своему вероисповеданию, и это, естественно, делает его лицом, подчиненным власти апостолического викария в Константинополе. Одним словом, этот папский викарий в силу своего положения есть не только высший представитель папской власти в Турции, не только руководитель папской политики на Востоке, но представляет в своем лице решающую инстанцию во всех важнейших светских делах, касающихся латинской райи. В результате того устройства, какое получила римско-католическая община в Турции, находим следующее: если папская система, говорят нам канонисты, всюду и всегда стремится к тому, чтобы поставить церковное управление в известной стране по возможности вне всякого влияния светского правительства, то нигде эта система не доведена до такого совершенства, как в Турции. Благодаря этой системе не только церковные учреждения, существующие здесь для иностранцев-латинян, подлежат покровительству иностранных держав, но и все вообще католические учреждения в Турции, несмотря на то, что их появление вызвано потребностями здешних коренных жителей латинского исповедания, так или иначе примыкают к системе иностранного покровительства, в обход всякого вмешательства местной государственной власти. Все эти лица, все римо-католики, в Турецкой империи пользуются в известной степени правом так называемой экстерриториальности, которое в европейских государствах усвояется только членам посольств.²⁷¹ «Больной человек» не в силах был воспротивиться такого рода беззаконию и должен был уступить, но всегда горестно чувствует, что его, как говорится, просто «обошли».

Еще одно замечание о римско-католической общине в Турции. Эта община не была освобождена от обычной подати, называвшейся харадж и налагавшейся на всех лиц, принадлежавших к классу турецкой райи. Вышеупомянутый векиль обязан делать раскладку хараджа, взносимого латинской райей, и доставлять собранные в уплату хараджа деньги по назначению. Но латинские христиане (christiani Latini) умели отделываться от взноса подобной подати. Они поступали так: выдавали себя за членов фамилии или свиты какого-либо посланника или проповедника (oratoris), даже царя или принца. А генуэзцы и рагузины считались вовсе свободными от каких бы то ни было повинностей. По крайней мере, так было в прежние века.²⁷² Турецкое правительство, страдающее хроническим безденежьем, без сомнения, смотрело косыми глазами на указанные фокусы «латинских христиан».

Вот те обстоятельства и условия, которые ставили турецкое правительство в неприязненные отношения к римо-католикам. Едва ли нужно доказывать, что такая враждебность была лучшим щитом, защищавшим греческое Православие от сетей папства и католицизма. Турки не забывали о том, что наиболее ревностные православные из греков при завоевании ими Константинополя возглашали: «Лучше видеть турецкий тюрбан в Константинополе, чем папскую тиару». Греки, неприязненно настроенные против папизма, и до настоящего времени любят повторять эту поговорку.²⁷³

В чувстве признательности грекам турки не ограничивали свою вражду к римо-католикам областью принципов и теорий, но проявляли ее во многих осязательных фактах.

Посмотрим, в чем же именно, в каких отношениях обнаруживалось указанное неприязненное настроение турок к римо-католикам. Оно проявлялось прежде всего в международных отношениях, но на этой стороне дела долго останавливаться не станем. Несомненно, что в борьбе с римо-католицизмом турецкое правительство иногда забывало о простых правилах политического благоразумия, а именно нередко позволяло себе наносить такие оскорбления представителям католических наций, которые свидетельствуют о забвении турками основных начал международного права. Имеем в виду отношения турецкого правительства к католическим посольствам и их органам. В этом случае немало пришлось перенести неприятностей венецианскому, австрийскому и французскому посольствам, потому что это были посольства римско-католических держав. Так, в правление Мурада III, в 1515 г., венецианский драгоман был палками изгнан из зала . заседаний оттоманского Дивана; в 1575 г. сам глава венецианского посольства был выгнан тоже палками из того же высшего турецкого правительственного учреждения; а в 1620 г. великий визирь приказал венецианского драгомана даже удавить.²⁷⁴ Еще больше различных плачевных приключений происходило с австрийским и французским посольствами. В XVI в., когда австрийский посланник барон Прейнер отказался дать великому визирю подарок, визирь пригрозил, что выставит его у позорного столба и что от этого последнего он не уйдет в живых. Другого императорского австрийского посла Джурковича тот же визирь на первой же аудиенции обозвал «собакой» и приказал сломать ему шпагу.²⁷⁵ В начале XVII в. один из великих визирей грозился австрийского интернунция Старцера повесить или выдрать плетьми, как «осла».²⁷⁶ В конце XVI в. по приказанию султана Мурада III был устроен род маневров: сколочены были две балаганные крепости, из которых одна украшена была турецкими знаменами, а другая — знаменами с христианскими эмблемами. Разумеется, во время маневров эта последняя крепость пала и разрушена турецким оружием. Чтобы придать больше знаменательности потехе, из австрийского посольского дворца нарочно была приведена свинья, которая затем отдана на растерзание львам.²⁷⁷ Здесь, как видим, задета честь главным образом австрийского посла. Но подобные же факты часто случались и с французским посольством. Турки относились даже к самому французскому послу с удивительным пренебрежением: последний из янычар, встречаясь с этим послом на улице, не уступал ему дороги, желая как бы показать, что и последний мусульманин лучше первого «гяура». Или вот несколько более определенных случаев оскорбительного обращения турок с этим же посольством. В конце XVII в. французский посол по причине собственной болезни отправил к великому визирю своего сына Де Вантелэ. Визирь приказал ему расшифровать одну депешу его отца. Де Вантелэ отказался, сказав, что ему никто не может давать подобных приказаний, за исключением его государя. Великий визирь, выслушав это, рассвирепел, крикнул: «Бейте эту собаку!», приказал капиджибаше ударить его по щеке, который исполнил это приказание с таким усердием, что вышиб у него два зуба; потом бросили его в такое скверное и смрадное место, где тяжелые испарения часто загашали свечу.²⁷⁸ — Когда потом этого самого Де Вантелэ французское правительство назначило своим послом в Константинополь, то великий визирь на второй аудиенции обозвал его жидом, а капиджибаша спихнул его с табурета и стал наносить ему побои. Когда же посол вознамерился прибегнуть к своей шпаге, то чауш дал ему пощечину, и затем Де Вантелэ был брошен на три дня в тюрьму. В том же XVII в. на другого французского посла, Нуантеля, по приказу великого визиря чауш набросился с криком: «Пошел, пошел!», а два другие чауша сбросили посла с дивана, приговаривая: «Вон отсюда, гяур!» Так выгоняли Нуантеля, когда он посетил визиря.²⁷⁹ — Конечно, все эти приключения с венецианским, австрийским и французским посольствами можно было бы объяснить турецким самодурством, если бы турки в то же время не принимали бы с распростертыми объятиями посланников протестантских держав; от чего зависела эта благосклонность оттоманского правительства к протестантам, — об этом речь впереди.

Так относилась турецкая власть к представителям римско-католических держав. Это указывало, что турки мало симпатизировали этим державам. Но для церковного историка важнее всего то, что турки, где это было возможно, сдерживали успехи римо-католицизма на Востоке, мешали утверждению здесь папизма и, таким образом, действовали на руку православных греков. Приведем факты в подобном роде. — Нужно сказать — их немало. Одно официальное лицо в высших турецких сферах в конце XVII в. заявляло, «что римо-католикам никаких вольностей в Турции не дано и что вообще турки противятся всякому усилению у себя католиков».²⁸⁰ И это была правда. Если Порте приходилось действовать, не подчиняясь давлению извне и не руководствуясь какими-либо случайными соображениями, то ее отношения к христианским общинам в Турции выражались в том, что римско-католическая община несла потери и пользовалась меньшим расположением, чем другие религиозные общины, и в особенности греческая. И так как римо-католицизм не пользовался расположением Порты, то отсюда происходило то, что католическая пропаганда на Востоке встречала себе противодействие со стороны турок. Увеличение числа католиков, т. е. таких подданных, которые ускользали из-под контроля турецкой власти, было для нее явлением крайне нежелательным. Порта оказывала даже прямое и решительное сопротивление распространению римо-католицизма в Турции. Католические миссионеры были в ее глазах политическими врагами: они изгонялись, и деятельность их парализовалась. Вновь обращенные в католичество христиане подвергались гонению, а греческое Православие находило себе поддержку. XVII и XVIII вв. исполнены явлениями этого рода.²⁸¹ В это время римо-католицизм нашел ревностных поборников в иезуитах, которые распространяли свою деятельность и на греков, и на Константинопольский патриархат. Усилия их не были бесплодны. Значительное число греков перешло в католичество. Но и Порта не дремала. Она поддерживала православных греков, преследовала новообращенных католиков и изгоняла иезуитов. — Изгнание иезуитов из Турции повторялось не раз. Вот, например, как произошло изгнание иезуитов из Константинополя и из других мест в начале XVII в. Усилившись в Константинополе в это время, иезуиты открыли в Галате свою коллегию, или училище, основали многочисленную библиотеку, привлекли на свою сторону многих из простого греческого народа. При недостатке других учебных заведений в Константинополе они принимали к себе много молодых людей, которые впоследствии занимали высшие места в иерархии, и вообще иезуиты распространяли свои связи все далее и далее.²⁸² Казалось, что Греческая церковь потеряла свой авторитет, а «иезуиты торжествовали и готовы стать распорядителями на Востоке». Но так продолжалось лишь до тех пор, пока турецкое правительство не уяснило себе, куда, к каким вредным последствиям поведет такое усиление римско-католического элемента в Турции. И вот суффраган, руководивший действиями иезуитов в Константинополе, был внезапно и тайно удален, титулярные епископы, присланные из Рима, заключены в тюрьму, разные грамоты, которыми даны были иезуитам немалые привилегии, у них отняты. Это бедствие повергло их в ярость, и они искали случая отомстить за него грекам, которых считали, и справедливо, виновниками рассказанного происшествия. Случай скоро представился. В 1627 г. один грек по имени Никодим Метакса привез из заграницы в Константинополь типографские принадлежности, имея в виду основать здесь типографию для печатания греческих книг. Ни со стороны турок, ни со стороны тогдашнего патриарха, Кирилла Лукариса, препятствий не оказалось. Типография устроилась вблизи английского посольского дома. Началась работа. Метакса вздумал напечатать несколько книг, направленных против папизма. Но это крайне не понравилось французскому посланнику и, в особенности, иезуитам. Последние решились во что бы то ни стало добиться закрытия греческой типографии. Они сделали донос на Метаксу правительству, что будто в типографии его печатаются книги, направленные против магометанской религии. Великий визирь издал приказание конфисковать типографию. Так и поступили, причем конфискованы были не только типографские принадлежности, но и деньги, и одежда. Но так как донос иезуитов не имел и тени справедливости, то наказание, которое они готовили другим, обратилось на них самих. Их общежитие было закрыто, храм заключен, имущество конфисковано, члены ордена взяты под арест. Напрасно французский посланник употреблял все меры к примирению правительства с иезуитами и даже грозил войной туркам. Ничего не помогло. После многих препирательств между указанным посланником и Портой последняя издала приказ об изгнании иезуитов из пределов Турецкой империи. При этом же повелено было книги и прочие вещи, конфискованные в типографии Метаксы, возвратить по принадлежности.²⁸³ Значит, греки взяли верх. По замечанию одного писателя начала XVIII в., турки, примечая у иезуитов беззаконные поползновения их против греков, должны были «насильственно, уздой и удилами обуздывать» этих пришельцев Запада.²⁸⁴

Вообще, если возвышался голос Константинопольского патриарха и более ревностных греков против латинских пропагандистов, и в особенности иезуитов, то Порта поспешала на помощь своим православным подданным и принималась за решительные меры. Так, в конце XVII в. султан Мустафа II издал строгий гатти-шериф, под страхом тюремного заключения и денежной пени воспрещающий совращения и переход христианских подданных Турции в римо-католицизм.²⁸⁵

Даже голос Иерусалимского патриарха, гораздо менее уважаемого турками, чем его столичный собрат, имел в подобных же случаях очень большое значение. Вот рассказ из не особенно отдаленного прошлого. В 40-х гг. XIX в. римско-католические пропагандисты в одном месте Палестины (в Бен-жале) успели обратить несколько православных семейств к латинской вере. Узнав об этом, Иерусалимский патриарх начал ходатайствовать перед султаном о запрещении указанным миссионерам проповедовать их веру среди православных патриархии. И запрещение было исходатайствовано: новообращенные римо-католики должны были возвратиться под сень Греческой церкви.²⁸⁶ Дело шло о каких-то падких на деньги палестинских арабах.

Латинские пропагандисты, и в особенности иезуиты, не находили себе простора не только среди православных, живущих на глазах греческой церковной власти, но и вдали от этой последней, например между православными сирийцами Турции. Порта и здесь становилась посреди дороги римско-католических миссионеров. Укажем на один случай в этом роде, поучительный по тем отзывам, какие делаются при этом относительно римско-католической религии со стороны магометанских властей. Вот что происходило в Сирии в начале XVIII в. В Сирию проникли иезуиты и некоторые другие католические ордена, стали утверждать папизм и начали пренебрежительно относиться к православным. Тогда сирийское православное духовенство через посредство Константинопольского патриарха обратилось с жалобой к Порте и выставило на вид, что римо-католики, и в особенности иезуиты, наносят вред их религии. Порта вняла голосу просящих — и вот появляется фирман, которым воспрещается римо-католикам миссионерствовать в Турции. Содержание этого фирмана очень интересно. Здесь читаем: «Некоторые дьяволы (Teufel) из французских монахов с целями худыми и с намерениями неправыми обходят страну, внушают греческой райе свое пустое французское учение; при посредстве глупых речей они отклоняют райю от древней веры и внедряют веру французскую; таковые французские монахи не имеют права пребывать нигде, кроме тех мест, где находятся их консулы; не должны они предпринимать путешествия и миссионерствовать». Вслед за этим начались гонения со стороны местной турецкой администрации против иезуитов и доминиканцев в Сирии, их заключали в тюрьму, налагали на них пени.²⁸⁷ — Встретив неудачу среди греков в Константинополе и в Сирии, иезуиты обратили все свое усердие на армян. Чтобы приобрести возможно больший успех, они сообщили своей пропаганде политическую окраску и к религиозной проповеди присоединили планы о восстановлении политической независимости армян и об улучшении их материального быта. Расчеты иезуитов было удались. Но здесь на помощь ортодоксальной партии, т. е. не принимавшей римо-католицизма, пришла Порта. Против армян, увлекавшихся римо-католицизмом, Порта не раз поднимала гонения, и эти гонения возобновлялись не только в прошлых веках, но даже и в нынешнем веке. Разумеется, такая ревность Порты об охранении Армянской церкви прямой пользы грекам не приносила, но во всяком случае греки из этих примеров ясно могли понимать, что турецкое правительство недолюбливает римо-католиков, а это позволяло им возлагать благие надежды на Порту и в их собственных столкновениях с римо-католиками.

Из истории этой борьбы турецкого правительства с римско-католическим элементом среди армянской народности в Оттоманской империи расскажем лишь один случай, но чрезвычайно характеристический с точки зрения того вопроса, который нас интересует; случай этот относится к XIX столетию. В начале 1828 г. в Константинополе было воздвигнуто страшное гонение на армян-униатов только за то, что они были римо-католики. Особым гатти-шерифом армяно-католическому населению турецкой столицы приказано было покинуть свои дома и поселиться исключительно в турецких кварталах Константинополя; но еще не было приведено в исполнение это приказание, как последовало новое: указанным лицам повелено было выехать на их далекую родину. Недвижимые имущества их, как-то дома и пр., были описаны в казну. Около 12 тыс. человек при этом случае изгнаны из Константинополя; до 400 детей, говорят, погибло в дороге от голода и стужи. Многие из гонимых перешли в ислам только для того, чтобы не подвергнуться этой жестокой мере. Избежавшие каким-либо образом объявленного изгнания были наказаны самым жестоким образом.²⁸⁸ Конечно, описанное нами событие крайне возмутительно. Но мы привели его не затем, чтобы лишний раз указать на бесцеремонность Оттоманской Порты, а затем, чтобы ознакомиться с любопытными взглядами турецкого правительства, высказанными этим последним по указанному поводу. Порта мало того, что жестоко наказала константинопольских армян за их переход в латинскую веру, она еще приказала им признавать своим главой армяно-грегорианского патриарха; но любопытно-то не это, а следующее: это распоряжение напомнило Порте, что существуют в Турции и греко-католики, а потому, не раздумывая много, она приказала, по крайней мере, части их считать своим главой не папу, а Константинопольского православного патриарха, другими словами: отпадших от Греческой церкви возвратила в лоно этой Церкви.²⁸⁹ Это ли не услуга Греческой церкви со стороны магометанского правительства? — Но самая любопытная сторона рассматриваемого нами факта, т. е. казни, учиненной над армяно-католиками, еще впереди; к этой стороне дела теперь и обратимся. Турецкое правительство по этому поводу выражает свои затаенные взгляды на римского папу и на католическое исповедание. Некто Портев-эфенди, один из влиятельнейших государственных людей Турции, делится своими взглядами на папу и католицизм с самим тогдашним султаном Махмудом, который, судя по всем данным, находил их вполне справедливыми. Вот эти взгляды. Турецкий государственный муж, не говоря худого слова, обзывает папу просто-напросто «свиньей»; римско-католическое учение он же признает вредным: его возмущает то, что папа «по крайнему своему злочестию выдает себя за наместника пророка Иисуса», далее — то, что он ради привлечения последователей своей доктрине допускает «большие облегчения по части отпущения грехов», и наконец — то, что папа приписывает себе власть прощать грехи всем умершим и «давать им паспорты на вступление в рай»; тот же эфенди латинских миссионеров считает хитрецами и льстецами и обзывает их «стадом свиней», а возвещаемое ими религиозное учение порицает, именуя его позорным именем «поганого закона», ставящего последователей его в уровень «с простым скотом».²⁹⁰ Бедный римский первосвященник! Несчастные его миссионеры!

Из вышеописанных обстоятельств, рисующих отношения Порты к папе, римско-католическим миссионерам и униатам, принадлежащим к греческой райе, само собой открывается, что турецкое правительство не станет относиться индифферентно к положению греческого Православия в Оттоманской империи. И действительно, турецкое правительство во многих случаях брало под свою защиту греков, именно когда интересы последних прямо сталкивались с интересами римо-католиков.

Для православных греков, живших в Турецкой империи, весьма большое значение имел, например, многовековой вопрос относительно обладания св. местами в Палестине. Небогатые в материальном отношении, порабощенные иноверным народом, греки, сталкиваясь в вопросе о св. местах с иностранными римо-католиками, богатыми, влиятельными, дипломатически хитрыми, желавшими иметь в своей власти указанные места, по-видимому, должны были бы потерпеть фиаско. Но этого не случилось. Турки не допустили совершиться такому факту, потому что блюли интересы греков. Конечно, мы не можем рассказывать здесь истории борьбы греков с могущественными римо-католиками из-за св. мест. Напомним лишь несколько эпизодов из этой борьбы, имевшей место в XVII в., так как в это время таковая достигает особенного оживления и силы. О том, к каким результатам приводила эта борьба, интересные сведения сообщают нам замечательнейшие Иерусалимские патриархи XVII в. Феофан и Досифей. От первого из них, Феофана (1608-1644), сохранились до нас, между прочим, две грамоты, написанные им и посланные к русскому правительству. Так, в грамоте к царю Михаилу Феодоровичу и патриарху Филарету 25 января 1634 г. патриарх Феофан в следующих чертах описывал положение дел в Вифлееме: «Буде ведомо державный царь и о Христе возлюбленный сын нашего смирения, что нам случилось пребывать в Константинополе ради неких причин, какие учинились во святых местах от немцев, роду латынского (вероятно, австрийцев, а также и поляков. — А. Л.), и многие беды и споры имели с ними ради св. пещеры Вифлеема, где Иисус Христос родился; хотели нас оттоле совсем удалить, и денежные многие протори учинились нам от них; только Божие просвещение далось в сердце — да живет он много лет — царю Султан Мурату; он оказал нам христианам (т. е. грекам) правду, а немцев много опозорил, а полякам великий страх воздал».²⁹¹ Тому же русскому правительству от того же патриарха Феофана архимандрит Кирилл привез следующую грамоту своего патриарха от 25 февраля 1635 г.: «В нынешнее время враг человеческий возбудил чрезвычайный соблазн и смущение в св. местах, ради яслей и святыя пещеры, и сделались большие распри между христиан (греков) и живущих там народов (иноверцев), особенно со стороны франков. Потому мы, видя, что не можем устранить сего соблазна на месте, пошли в Царьград и предстали с ними на судилище до трех раз, не только с франками, но и с другими народами, которые хотели отнять у нас св. места, и мы получили победу. Султан Мурат послал от себя повеление в Иерусалим, отняли так ключи из рук врагов (римо-католиков) от святой пещеры, принесли сюда и нам отдали; восторжествовало племя христианское (т. е. православные греки)».²⁹² — Относительно 1663 г. дошло известие, что в это время, когда турки понесли поражение (на реке Рабе (?)), посол, как говорится в документе, «паповенчанного Цезаря», очевидно, австрийского императора, испрашивал у побежденного врага уступки св. мест, но турки отказали ему.²⁹³ Значит, даже победы и одоления римско-католических держав над турками не могли производить перемены в раз усвоенной османлисами их политике по отношению к греческой православной райе. — Но интереснее всего случай, имевший место в правление Иерусалимской церковью вышеупомянутого нами патриарха Досифея (1669-1707). Расскажем, как было дело, по сообщениям этого самого патриарха. В 1673 г. усердно домогался обладания св. местами у турецкого правительства французский посол, но ему было отказано в этом со стороны Порты — и притом «с укоризной». Но потерпевший неудачу посол не унялся. Он отправился в Иерусалим, чтобы силой захватить Св. Гроб, а так как православные греки противились ему, то он убил одного грека, вследствие чего турецкое правительство вызвало его в Константинополь, где и рассматривался его процесс. Результатом было то, что великий визирь издал «крепкий указ», которым св. места утверждались за греками. Вслед за тем являлись в Константинополь послы разных католических наций — от французов, венецианцев, генуэзцев, от поляков — и все они сообща просили уступки св. мест в пользу римо-католиков, но турки устраняли эти притязания, несмотря на то, что французские послы не раз предлагали туркам и подарки, и помощь против их политических врагов.²⁹⁴

Должно сказать, что только что переданный нами со слов патриарха Досифея рассказ несколько иначе сообщается западными, современными событию, писателями. Вот как, например, происходило дело, по известиям англичанина Рико. Греки в указанное выше время пожелали сделаться исключительными обладателями Св. Гроба, и поэтому решились изгнать отсюда латинян, для чего воспользовались предпасхальным временем; они с палками напали на этих последних, но латиняне не думали уступать св. места без сопротивления — завязалась драка. В результате получилось много раненых с той и другой стороны. В особенности сильно был изранен один греческий монах из Иерусалима; однако он мог бы вылечиться, но фанатик этого не пожелал: он отказывался от всякой медицинской помощи, желая лучше умереть, чем поправиться и тем наделать неприятностей латинянам, так как он был уверен, что за мнимое убийство грека все латиняне будут изгнаны из Св. Земли. В это же время драгоманом у турецкого великого визиря был очень ревностный греческий христианин Панайоти; пользуясь расположением великого визиря, названный грек выпросил у него гатти-шериф, которым Св. Гроб передавался в исключительное владение греков. И вот появился «крепкий указ» в пользу греков. По-видимому, вышеупомянутая баталия при Св. Гробе была лишь прелюдией к этому радостному для православных событию. Латиняне были поражены появлением неожиданного для них указа. Посланники римско-католических держав начали хлопоты перед визирем об отмене распоряжения; посыпались деньги... подняли на ноги римского первосвященника, христианских западных королей, но напрасно. Великий визирь остался глух ко всему и ко всем.²⁹⁵ — Конец рассказа существенно тот же, но предшествующая драма передается, как видим, много иначе. Кто прав — восточные или западные писатели, решение этого вопроса предоставляем изысканиям наших ученых святогробцев.

Впрочем, что толковать о XVII в. Даже в середине XIX в. положение дела отнюдь не изменяется: Порта является услужливым другом Греческой церкви и врагом ее главнейших врагов, т. е. римо-католиков; сообщением одного факта в этом роде и закончим нашу речь о борьбе греков с папистами из-за св. мест. Вот что случилось в начале 50-х гг. указанного века. В 1852 г. «Порта закрепила на все будущее время за греческим духовенством его права на св. места, в самой согласной с турецким государственным правом форме, т. е. султанским фирманом. После того как Порта позволила себе такой поступок, все думали, что французское правительство (считающееся патроном Латинской церкви на турецком Востоке) серьезно заступится за права католического клира, пренебрежение к которым должно было оскорблять чувство его собственного достоинства. Но еще раз гроза прошла мимо...»²⁹⁶ А солнце по-прежнему продолжало светить над греками.

Случалось также, что турки, если к ним поступало на рассмотрение какое-либо тяжебное между греками и римо-католиками дело, обыкновенно брали сторону первых: отнимали у латинского епископа его архиерейскую юрисдикцию над своей паствой, предоставляя ее греческим епископам, отбирали у римо-католиков храмы и отдавали их грекам. Такие факты очень часто встречались в истории острова Хиоса, где оставалось много латинян от времен владычества здесь венецианцев. Сообщим сведения об одном из таких фактов. Представители Латинской церкви на острове Хиосе в XVII в. сильно теснили греков, отказывая им во всякой справедливости. Тогда греческий митрополит того же острова решился положить конец тягостному положению своих единоверцев. Это было в 1664 г. Митрополит носил имя Игнатия Неохори, и был он человек живой и энергичный. Он старался разъяснить туркам, что латиняне естественные их враги, так как они тяготеют своими симпатиями к западным народам. Заявление митрополита возымело силу. Вышло следующее правительственное распоряжение: 1) латинский епископ Хиоса лишался юрисдикции по отношению к римо-католикам острова, вся она переходила в руки греческого митрополита; 2) не позволялось совершать ничьего брака и никакой религиозной церемонии без разрешения того же митрополита; 3) никто из латинян не мог делаться священником без подобного же разрешения; 4) большую часть храмов, которые находились во власти латинян, следовало отдать греческому митрополиту; 5) латинский епископ обязывался возвратить указанному митрополиту все те доходы, которые он получил от управления своей епархией, во все время этого управления. Разумеется, хиосские римо-католики пришли в сильнейшее негодование от этого распоряжения. Их епископ с некоторыми выборными из его паствы решились немедленно отправиться в Адрианополь, где находился в то время турецкий Двор. Так они и сделали. Но по дороге они заехали в Константинополь, частью для того, чтобы посоветоваться с другими своими собратьями здесь, а частью для того, чтобы разведать, как смотрит на интересующее их дело Константинопольский патриарх. Но между тем как латинский епископ оставался в Константинополе, греческий митрополит Хиоса тоже отправился в Адрианополь и постарался предупредить своего соперника. Прибыв сюда, этот последний представился визирям, указал им на то, что хиосские латиняне питают нерасположение к оттоманскому правительству, и заявлял, что они поставили себе целью вытеснить Греческую церковь с острова Хиоса и сделать его исключительно латинским. К этому митрополит еще прибавил, что с подобным намерением в разных странах Запада уже. собираются деньги; на эти-то деньги куплены латинянами самые лучшие храмы Хиоса, прежде принадлежавшие грекам. Каймакан нашел это дело очень серьезным: вопрос шел о предательстве латинян. Решено было арестовать и судить обвиняемых. Поэтому, лишь только латинский епископ и его спутники прибыли в Адрианополь, как все они были схвачены и посажены в тюрьму. Назначен был суд под председательством каймакана. Вызваны были обвиняемые и обвинители. Греки обвиняли, латиняне всячески старались оправдаться. Латиняне в душе рассчитывали на успешный исход процесса, потому что дали большую сумму денег каймакану, во всяком случае более значительную, чем какую могла и должна была отсыпать греческая сторона тяжущихся. Но дело было не в деньгах, а в симпатиях турецкого начальства, а эти симпатии по традиции были наклонены в пользу греческой райи. Поэтому каймакан, хотя и постановил на суде возвратить в распоряжение латинского духовенства на Хиосе некоторые храмы, но в то же время секретно вручил греческому митрополиту особенный указ, в котором находилось распоряжение совершенно другого рода. Представители Латинской и Греческой церкви возвращались домой, ввиду указанных обстоятельств, с одинаково радужными мечтами: латинский епископ воображал себя таким же победителем, каким справедливо считал себя греческий митрополит. Истина открылась только по возвращении их на остров. Тут только узнал латинский епископ, что 60 храмов отписаны у хиосских римо-католиков и отданы греческой православной общине острова.²⁹⁷ Греки торжествуют над своими соперниками — латинянами.

Упомянем еще, что турки иногда так далеко простирали свою ревность к охранению Греческой церкви от латинского вторжения в ее интересы, что бывали случаи, когда они даже низлагали Константинопольских патриархов и наказывали их ссылкой по подозрению, что высший представитель греческой православной общины в Турции обнаруживал влечение и склонность к латинству, в религиозном смысле. Так, патриарх Иеремия, по этому именно побуждению, лишен был турками святительской кафедры и изгнан на остров Родос. Это произошло в 1583 г.²⁹⁸

Вот те отношения, в какие поставляла себя турецкая власть к Греческой церкви и римскому католичеству. Власть эта почти буквально стояла на страже греческого Православия. Поэтому не особенно удивительно, если Греческая церковь вплоть до последнего времени весьма успешно отражала попытки латинян к распространению их вероисповедания между греками. Разумеется, вряд ли понимающий историю Востока поставит в большую заслугу Греческой церкви безуспешность латинской пропаганды на Восток до указанного времени. Турки, быть может, больше и сильнее боролись с римо-католицизмом в их стране, чем сама Греческая церковь.

II

Из того, что было раскрыто выше касательно отношений турецких властей к Греческой и Латинской церквям, следует, что латинская пропаганда до XIX в. не могла иметь успеха на Востоке. Это понимали и папы. А потому папская курия хотела действовать другим путем для достижения своих целей. Она решилась воспитать возможно большее число греков в духе папских стремлений и таким образом незаметно через этих своих питомцев распространить идеи католицизма в среде Греческой церкви. В этом отношении очень замечательна деятельность папы Григория XIII (кон. XVI в.). Этот папа был основателем такого учреждения в Риме, которое назначалось к тому, чтобы привести Восточную церковь к усвоению католических доктрин. Имеем в виду учреждение им коллегии или высшей духовной школы для греческих юношей, родившихся за пределами Италии.

В середине XVI в. в Риме появляются особые образовательные коллегии, называющиеся национальными (nationalia) или папскими (pontificalia). Первым именем они называются потому, что в каждой из них имелось в виду воспитывать юношей какой-нибудь одной нации, папскими же они именуются потому, что они возникли по распоряжению римских первосвященников и в них находят себе главных покровителей. Целью их учреждения было образовать людей, готовых отправляться в разные страны, отпадшие от римско-католической религии или же никогда ее не исповедовавшие, Для возвращения их в лоно Римской церкви или же для водворения в них Римско-католического исповедания. Ближайшим образом эти коллегии обязаны своим возникновением известному Игнатию Лойоле, который основал, по крайней мере, первую из них, так называемую Германскую, т. е. назначенную для протестантской Германии; эта первая коллегия появилась в 1552 г., следовательно, спустя лишь 12 лет по основании знаменитого ордена Иисуса. Германская коллегия послужила образцом для всех «национальных» коллегий, устроенных потом в Риме же.

Для нас в настоящем случае исключительный интерес представляет Греческая коллегия, возникшая там же и имевшая целью при содействии воспитывавшихся в ней греческих юношей привести Греческую церковь на Востоке к подножию папского престола. Но эта коллегия, как и прочие коллегии, как мы уже упоминали, создалась по образцу старейшей из них — Германской; а потому, если мы хотим составить полное понятие о Греческой коллегии, то неизбежно должны изучить прототип ее, чем прежде всего и займемся.

Мысль об учреждении Германской коллегии в Риме с вышеуказанным назначением, впрочем, в неясных чертах, предносилась Лойоле тотчас по основании им ордена Иисуса. Но созрела она не вдруг, но лишь только она достигла зрелости, как осуществление ее для энергичного учредителя знаменитого ордена потребовало не более трех месяцев. Лойола успел убедить в великой пользе Германской коллегии тогдашнего папу Юлия III, раскрыл перед ним свой план и начал действовать. Не было денег для устроения и поддержания вновь возникавшего учреждения, но и в этом случае Лойола нашелся, как действовать. Учредитель ордена Иисуса объявил было папе Юлию, что его орден возьмет на себя лишь духовное руководство в Германской коллегии, но что управление его в других отношениях (мирских) должно быть возложено на особую комиссию из кардиналов, которым дано было наименование попечителей (protectoren); но хотя эта комиссия создалась с самого же начала, в действительности же вся тяжесть по устроению коллегии легла на плечи одного Лойолы. Он, как мы уже говорили, не растерялся: он устроил коллегию, устав которой был выработан вновь, так как ничего похожего раньше не существовало, и тем не менее эта коллегия сделалась образцом не только для других коллегий того же рода в Риме, но и вообще для школ римско-католического мира. Лойола так был уверен в себе и в успехе своего предприятия, что еще не появилась папская булла, санкционировавшая основание коллегии, мало того, не было еще ни одного ученика, предназначенного для коллегии, а между тем он торжественно отпраздновал в Риме открытие Германской коллегии. Это было 28 октября 1552 г. Быть может, самое трудное дело заключалось в том, чтобы собрать питомцев для учреждения в самый короткий срок. Ибо требовалось навербовать не кого попало, а юношей преимущественно знатных фамилий, одаренных всеми духовными и физическими качествами, навербовать их в отдаленной Германии, враждебно настроенной к Риму, папе, римо-католицизму. Да и нелегко, конечно, было убедить подобных юношей покинуть отечество, ехать на чужую сторону ради стремлений, которые могли представляться несбыточной мечтой. Тем не менее первые питомцы появились вслед за открытием коллегии, и таких было 27 юношей.²⁹⁹

В 1553 г. появилась булла папы Юлия III, утверждавшая основание Германской коллегии. Булла эта сочинена была никем другим, а все тем же Лойолой. В ней говорилось: ввиду большой нужды в добрых деятелях Господня виноградника учреждается коллегия, в которой юноши немецкой нации будут обучаться под руководством священников ордена Иисуса древним языкам, а также философии и богословию и ими же будут подготовляться к духовным должностям, чтобы они по достижении зрелости по возрасту, а также в науке и добродетели могли в качестве неустрашимых борцов за веру возвратиться в отечество и здесь примером своего поведения приводить других ко Христу, проповедовать слово Божье, наставлять, раскрывать тайный яд еретических учений, опровергать явные заблуждения, наконец саму веру распространять всеми мерами и там, где она искоренена, снова насаждать ее ради спасения душ. — Для наблюдения за ходом дел коллегии булла назначает шесть кардиналов-попечителей, освобождает это учреждение от всякой визитации и зависимости от римского сената и блюстителей (rectoren) народного просвещения (Studium generale), предоставляет ему свободу от податей, подчиняет непосредственно «апостольскому престолу», дарует ему все привилегии, принадлежащие Римскому университету, и право возводить в ученые степени. Во главе управления коллегией поставлен ректор.³⁰⁰

Вслед за изданием буллы появился устав Германской коллегии, составленный неутомимым Лойолой. Задача была не из простых: приходилось писать устав для учреждения совершенно нового строя, и тем не менее Лойола — как уверяет историк Германской коллегии — составил такой устав, который сделался образцом и идеалом для бесконечного числа семинарии.³⁰¹ Устав этот подразделяется на три отдела, в которых излагаются правила: 1) о выборе воспитанников, 2) о порядке внутренней жизни в коллегии и 3) о возвращении воспитанников на родину. Для нас, конечно, представляют интерес лишь два первых отдела.

Воспитанники должны набираться в Германии, Швейцарии и северных странах, зараженных протестантской ересью, они должны знать немецкий язык и иметь возраст от 15 до 20 лет. Те, кто старше этого возраста, принимаются в коллегию лишь в случае исключительных дарований. Все они должны отличаться гибким характером и восприимчивостью; иметь крепкую организацию, быть благообразны и производить приятное впечатление, иметь хорошие дарования и отличаться правильным взглядом на вещи. Они должны обладать чистым и привлекательным произношением слов, так как сообразно их призванию они обязаны возвещать слово Божье не только на уроках, лекциях, в проповедях, но и в беседах, как частных, так и публичных. Вообще они должны быть благонравны, из которых могли бы выйти люди хорошие и усердные: на этот счет следует иметь удостоверение от лиц, заслуживающих уважение. Все они обязаны дать обет, что в течение всей жизни будут послушны папе, Римской церкви и католической религии. Кардиналы-попечители, по уставу, обязаны были поручать известным лицам отыскание способных молодых людей, ознакомлять их с уставом коллегии и только таких отправлять в Рим, которые выражают согласие следовать этому уставу. Таковых питомцев для коллегии обыкновенно искали среди студентов университетов и преимущественно из числа подданных протестантских королей. По благополучном прибытии в Рим будущие питомцы коллегии старательно испытывались ректором и принимались в коллегию не иначе, как по отречении от всех заблуждений.³⁰²

Касательно внутренней жизни в коллегии «Устав» Лойолы предписывал следующее: прежде всего воспитанникам самым точным образом должно внушать их будущее назначение. О науке в уставе встречаем такие рассуждения: так как та наука полезна и плодотворна, которая основывается на благочестии, и так как христианин-студент должен иметь в виду не столько успехи в познаниях, сколько духовное усовершенствование, то воспитанники по вступлении сюда в течение 8-10 дней должны упражняться в духовном делании, т. е. в таком, которое ведет к просветлению души, к возбуждению страха Божьего и устремлению духа к Богу, так, чтобы усвоив эту святую привычку с самого начала, потом охотнее посвящали небольшую часть дня на испытание своей совести и на святые молитвы и молитвенные размышления. «Устав» предписывал также ежедневно присутствовать при совершении мессы, посещать праздничные богослужения и, по крайней мере, раз в месяц очищать себя покаянием и приобщаться. Входить в сношения с посторонними лицами воспитанники могут только с ведома и разрешения ректора и являться к ним с назначенным для этого проводником. К ректору воспитанники обязаны относиться с великим почтением и на его внушения взирать не как на человеческие, а как на Божественные вразумления; они должны верить, что ректор есть прямое орудие, посредством которого действует сам Бог (!); они должны послушно нести возлагаемые на них наказания (die Bussen) за небольшие проступки. Что же касается больших проступков, то устав не считает нужным и говорить о них, так как не предполагает возможным, чтобы они находили себе место в таком святом общежитии. Причем устав прибавляет: если же, однако, подобные случаи встретятся (от чего да хранит Бог!), то виновный немедленно должен быть изгнан из дома, как паршивая овца. — Содержание воспитанников должно быть хорошее: им не следует предписывать никаких особенных постов, и никто из них не может допускать никаких прибавлений к обычным постам без разрешения ректора. — Одежда должна быть приличная и целесообразная, все должны носить шляпу, принятую в духовенстве, и плащ (Talar) по образцу, утвержденному попечителями. Интересно узнать, что когда потом в среде кардиналов-попечителей зашла речь о цвете одежды коллегиантов, то они определили, чтобы одежда этих последних была красного цвета. Когда же они в такого цвета одежде стали появляться на улицах Вечного города, то на них посыпались насмешки и остроты, что приводило в отчаяние коллегиантов. О печали воспитанников по этому случаю ректор вошел с докладом к попечителям, которые могли посоветовать только одно — терпение, ибо цвет одежды был выбран Лойолой; красную одежду питомцы этой коллегии носят еще и в наши Дни. — «Устав» возлагает на ректора заботу о том, чтобы воспитанники постоянно упражнялись в чем-нибудь полезном: в писании, в диспутировании, в сказывании примерных уроков и таких же проповедей, «Устав» не забывает и развлечений для питомцев, указывая такие, которые служат к телесному укреплению и душевному освежению. Деньги воспитанники обязывались вручать ректору и без его позволения ничего не могли покупать, даже книг. — Устав коллегии в этой именно форме просуществовал 20 лет, а потом в него были внесены изменения, но во всяком случае основные мысли «Устава» Игнатия Лойолы почти целиком вошли и в новый устав коллегии.³⁰³

В «Уставе» Лойолы очень мало говорится о курсе наук, проходимом коллегиантами, но это потому, что науки они изучали не в самой коллегии. Тем не менее Лойола прилагал все старания к тому, чтобы духовному воспитанию коллегиантов соответствовало и научное их развитие. За год до основания Германской коллегии орден Иисуса учредил в Риме публичную школу — Romanum collegium, — в которой, однако же, изучалась лишь словесность (die Humaniora) — латинский, греческий и еврейский языки. Но этого, конечно, было недостаточно. Лойола постарался ради немецких воспитанников его коллегии открыть философский и богословский факультеты при Romanum Collegium. Эти факультеты были торжественно открыты в 1553 г. Римская коллегия получила потом название Академии. Программа преподавания наук здесь была введена такая же, какая существовала в Парижском университете. Для занятия новых кафедр в Римской академии Лойола назначил самых лучших профессоров, какие только нашлись во всем ордене.³⁰⁴ Распоряжения Лойолы относительно изучения наук коллегиантов служат естественным восполнением его «Устава».

На основании «Устава» были составлены более подробные правила, которыми воспитанники должны были руководствоваться в своей жизни в коллегии; часть этих правил начертана рукой все того же Лойолы. Приведем некоторые из этих правил, как представляющие восполнение «Устава». Коллегианты ежедневно утром и вечером обязаны посвящать по полчаса благочестивым размышлениям, об этом им возвещалось посредством колокола. Предписано было им преуспевать во всех добродетелях, ибо на них, согласно правилам, «устремлены глаза всех христианских народов». Корреспонденция их просматривается ректором. Воспитанники не имеют права в неуказанное время разговаривать друг с другом, впрочем, в неизбежных случаях, а также о научных предметах им позволялось перемолвиться между собой, но не иначе как в определенном месте, при открытых дверях и тихо, не нарушая порядка. Питомцы коллегий обязаны были научиться говорить по-итальянски; для этой цели, после того как они достаточно усвоят латинский язык, им предписывалось в течение года говорить исключительно по-итальянски, ибо нельзя им не знать языка Рима, этой «родины католической религии». Им внушалось любить и уважать своих учителей (чего, как известно, нынче не внушается студентам). Правила выражают большую заботливость о здоровье коллегиантов. Во время общего выхода воспитанников из дома их должны каждый раз сопровождать два монаха (Religiosen). Если воспитанник оскорбит своего товарища, то на виновного возлагалось следующее наказание: в течение трех дней недели за обедом и ужином ему давался не полный стол, а лишь тарелка супа, хлеб и стакан вина. Рукой Лойолы между прочим добавлены еще такие правила: воспитанники выбирают духовника по своей воле, но, выбрав его, не имеют права менять; склонять коллегиантов к поступлению в орден Иисуса воспрещалось.³⁰⁵

По смерти Лойолы самое большое значение в устроении и развитии Германской коллегии имел папа Григорий XIII (1573-1586). В течение своего правления Римской церковью этот папа прилагал всевозможные попечения об указанном институте. При предшественниках Григория XIII по смерти Лойолы (+ 1556 г.) дела коллегии пришли в некоторый упадок, численность коллегиантов была незначительна, завелись было порядки в коллегии, грозившие исказить задачу учреждения. Все это Григорий решился исправить и дать коллегии лучшее и прочное устройство. С этим намерением в год восшествия на престол названный папа издал буллу; в ней есть некоторые любопытные черты, с которыми мы слегка познакомимся. Булла определяла, чтобы воспитанников в коллегии было не менее 100 (из Германии и пограничных северных стран) и чтобы они изучали кроме древних языков курсы философии и богословия, а также проходили и науку канонического права. На содержание коллегии булла назначала 10 000 дукатов, которые, пока не устроятся финансы коллегии, следовало заимствовать из папского казначейства. Управление коллегией по-прежнему должно было оставаться в распоряжении ордена Иисуса. В очень точных выражениях булла перечисляет привилегии, принадлежащие коллегии и определенные еще буллой Юлия III, причем с особенным ударением говорилось о праве коллегии присваивать академические степени (чем, однако же, в видах соблюдения беспристрастия в течение полустолетия она не пользовалась: воспитанники приобретали ученые степени в университете). Упорядочивалась комиссия кардиналов-попечителей, и точнее определялись ее отношения к коллегии. В заключение булла дарует воспитанникам коллегии полное отпущение содеянных им ранее грехов — в день вступления их в заведение и в день выхода из него, по окончании курса, а также в час смертный для тех из них, которые скончаются во время пребывания в том же заведении.³⁰⁶

Григорий не ограничился изданием вышеозначенной буллы, но в 1584 г. издал еще «Устав» коллегии, который имел тоже форму буллы. Этот «Устав» замечателен тем, что он в существе дела оставался неизменным в дальнейшие три века и служил образцом для школьных учреждений подобного рода. В «Уставе» Григория XIII находим немало любопытных правил относительно приема воспитанников, дисциплины коллегии, научной стороны в ней. — В определенные места Германии посылаются благочестивые и способные люди, которые должны заботиться о пополнении коллегии новыми даровитыми юношами; этих юношей они обязаны подвергать предварительному экзамену. Второй экзамен для этих лиц, поступающих в коллегию, происходил в Риме, по их прибытии, и производился ректором и тремя присяжными экзаменаторами. Кандидаты на поступление в коллегию должны были знать два языка — латинский и немецкий. Нормальным возрастом их считались лета около 20; они должны быть подготовлены для изучения философии и богословия. Вновь поступающие воспитанники обязывались дать клятву или тотчас по вступлении в коллегию, или же по прошествии шести пробных месяцев. Они должны с клятвой засвидетельствовать, что они имеют непременное намерение посвятить себя духовному званию, что они примут посвящение, когда прикажет начальство, что они не будут заниматься юридической наукой и медициной с целью сделаться потом юристами или врачами, что вообще они не будут домогаться никакой другой карьеры, и в особенности придворных званий, и, наконец, что они возвратятся в отечество по окончании наук, по указанию своего начальства. Поступающие в коллегию подвергаются довольно продолжительному испытанию по части поведения, в два срока. Первый продолжается 40 дней, в течение которых кандидаты, по совершении исповеди, получают сведения об их будущих обязанностях и приступают исполнять их, а также начинают посещать лекции. Второй срок обнимает полугодие, с включением первых 40 дней, и заканчивается он совершением вышеупомянутой клятвы. Воспитанники, не выдержавшие искуса, исключались; к числу поводов к исключению «Устав» относит: выход из общежития без провожатого, случай пьянства, ненадлежащее поведение в храме и пр.

Касательно дисциплины нового в «Уставе» немного. Относительно религиозных упражнений повторяются прежние правила. К ним прибавлено, кажется, только то, что коллегиантам в праздничные дни предписывается читать и петь в церкви. За год до окончания курса воспитанники обязываются принять сан священника, за исключением не достигших канонического возраста, необходимого для посвящения.

Статьи «Устава» о научных занятиях не обширны. Воспитанники слушают лекции только в Collegium Romanum (Римская академия). Причем на изучение теологии (схоластической) определено 4 года, философии — 3 года, и на изучение casus conscientiae (т. е. на изучение краткого курса богословия или так называемой казуистики, то есть главным образом нравственного богословия) — тоже 3 года. К приобретению степени доктора богословия позволялось допускать только тех, кто кроме научных познаний отличается добродетелями и имеют сан священника; расходы в этом случае коллегия на себя не принимала. По окончании курса воспитанники еще месяц могли оставаться в коллегии, а по истечении этого срока должны были покидать не только ее, но и Рим, за исключением тех, кто удерживался на должности при том же заведении.

В рассматриваемом «Уставе» находим немало правил, регулирующих обязанности ректора коллегии. Ректор должен употреблять все меры к утверждению любви и согласия между воспитанниками, воспитывать в них любовь ко всем народам, ежемесячно дважды, а в посты еженедельно посредством проповеди внедрять в их сердцах страх и любовь к Богу, а также не отказывать в своем участии и тем из них, которые уже возвратились на родину, но получать сведения об их деятельности и в потребных случаях доставлять им утешение. В «Уставе» были перечислены и другие обязанности ректора. Так как в «Уставе» начертаны были лишь общие правила для жизни коллегиантов, то папа тут же требовал, чтобы начальство коллегии озаботилось составлением более подробных правил для той же цели; при этом им предписывалось руководствоваться в этом случае не порядками и обычаями ордена Иисуса, к которому принадлежало начальство, а канонами и обыкновениями, предписываемыми для руководства белым (мирским) священникам.³⁰⁷

Во времена Григория XIII Германская коллегия достигла цветущего состояния и благоустройства. Главное зерно воспитанников составили те, кто находились в коллегии до времен преобразования при этом папе; их было немного — 27 юношей, но они носили в душе идеалы основателя коллегии — Лойолы. Эти питомцы, составившие первенцев обновленной коллегии, стали известны в истории школы с именем «золотых» питомцев. Начальство заведения очень строго смотрело за соблюдением в нем порядка и установлений. Но, однако же, от воспитанников требовалось не то послушание, которое принадлежит солдату, а то, которое отличает христианина, руководствующегося любовью и радостным сознанием долга. Дисциплина была строга, но чужда крайностей: принято было приноравливаться к характеру индивидуума. Однако же бывали случаи, когда строгость брала верх над всеми посторонними соображениями. Так, одного воспитанника, написавшего любовное письмо, немедленно исключили, не дав ему ни свидетельства, ни дорожных денег. Образ жизни в коллегии был точно урегулирован. Воспитанники приучались к вежливому, приветливому и согретому нравственным чувством обращению, каковое свойственно будущим пастырям Церкви. — Для поддержания порядка и дисциплины в комнатах (номерах), в каждой из которых помещалось от 10 до 12 воспитанников, учреждена была должность префекта; эту должность исполнял молодой итальянский священник, белец, получавший за это очень скромное годовое жалованье. В первое время существования коллегии было обыкновение делать префектами (по нашему — старшими) более надежных воспитанников, но потом это обыкновение упразднилось, отчасти вследствие того, что исполнение должности префекта соединено было с потерей времени. Одним из полезных средств к поддержанию дисциплины служил следующий обычай: два раза в год воспитанникам позволялось излагать замеченные ими в предыдущее время беспорядки и недостатки, будут ли они касаться общежития или Церкви; такие заметки, с соблюдением, однако же, правила nomina odiosa sunt (имя подразумевается. — Ред.), представлялись ректору, который потом сообщал о замеченном собранию воспитанников и увещевал исправить случившиеся недостатки. — В течение каникул коллегианты совершали благочестивые путешествия в древнейший монастырь Монтекассино или к Лореттской Божьей Матери и в другие места.³⁰⁸

Научные занятия в коллегии поставлены были при Григории XIII на надлежащую высоту. Была устроена в коллегии хорошая библиотека. Наблюдение за ходом научных занятий было поручено особому префекту, посещение лекций учениками в Римской коллегии (Академии) велось самым точным образом, появились репетиторы для изучающих философию и богословие. Устраивались часто диспуты: они происходили каждое воскресенье в присутствии всех патеров коллегии и не вполне прекращались и в каникулярное время. Иногда диспуты совершались торжественно и сопровождались пением и музыкой. Наилучшие ученики достигали степени доктора теологии, получая ее в Болонском или Сиенском университетах (обыкновенно по дороге на родину), причем имя Германской коллегии скоро стало славным в указанных университетах. — Григорий XIII обратил внимание и на внешнее состояние Римской коллегии, перестроил ее, умножил ее материальные средства, так что она сделалась истинно благоустроенной Академией.³⁰⁹

Григорий дважды удостоил своими торжественными посещениями Германскую коллегию; блестящая свита кардиналов и прелатов сопровождала его; эти посещения имели большое влияние на развитие учреждения, так как привлекли к нему внимание высшего католического духовенства. Число воспитанников в коллегии достигало при этом папе 150, чего не было ни раньше, ни впоследствии.³¹⁰

Спешим закончить нашу затянувшуюся речь о Германской коллегии. Из дальнейшей ее истории упомянем лишь о преобразовании, внесенном папой Климентом VIII в 1592 г. и касающемся программы преподавания наук коллегиантам. Курс богословия, по воле Климента, очень расширен: кроме спекулятивного богословия (схоластика), приказано было преподавать и положительное богословие, к которому, кроме казуистической морали, отнесены каноническое право и полемическое богословие (оба эти предмета при Григории коллегиантами не изучались), причем под именем полемического разумелись не одни собственно контроверсы (искусство споров), но и науки, полезные в борьбе с заблуждениями, как-то экзегезис (Св. Писание) и восточные языки.³¹¹

Германская коллегия существует в Риме и по сию пору.³¹²

При знаменитом папе Григории XIII по образцу Германской коллегии с теми же целями, как эта, открыты были в Риме постепенно еще следующие коллегии: греческая, английская, венгерская (которая потом слилась с германской), маронитская и иллирико-фракийская.³¹³ Все воспитанники этих коллегий на папском языке именовались «питомцами св. престола». Из последующей судьбы всех этих коллегий отметим то, что в середине XVII в., по папскому определению, воспитанники этих учреждений поступили в ведение особой римской конгрегации пропаганды (конгрегация de propaganda fide), причем, вступив на поприще для деятельности, они обязывались ежегодно или же через два года (в случае отдаленности) извещать конгрегацию о своем местопребывании, положении и трудах, вследствие чего коллегианты стали менее зависеть от ордена Иисуса, так как конгрегация пропаганды не находится в руках названного ордена.³¹⁴

Но обратимся к Греческой коллегии. Греческая коллегия была открыта 13 января 1577 г. Вот обстоятельства, при которых совершилось это знаменательное событие. Первоначально думали открыть коллегию, имея в виду греков Италии, Неаполитанского государства и Сицилии. Но вскоре взгляды изменились. Решено было основать коллегию для воспитания греческих юношей с Востока. В этом случае большое значение имел один латинский прелат, Каспаро да-Урбино; ему пришлось долго прожить в Греции, причем он хорошо выучился как разговорному, так и литературному греческому языку. Он пришел к мысли, что греков можно обратить в римский католицизм, а потому, возвратившись в Рим, он предложил Григорию XIII создать коллегию для греческих юношей восточного происхождения в надежде, что они потом посодействуют к переходу Восточной церкви на сторону папизма. Предложение Каспаро да-Урбино встретило противодействие в лице некоторых влиятельных кардиналов. Так, некоторые кардиналы говорили папе, что учреждать для греков коллегию — это все равно, что отогревать змею на своей груди. Но между кардиналами же нашлись лица, которые тепло отнеслись к предложению прелата да-Урбино. В числе их был кардинал Антонио Колонна, который находил, что уже ради множества святых, принадлежащих Восточной церкви и чтимых христианским миром, следует обратить внимание на греческий Восток. Дело пошло на лад, тем более, что сам папа от души сочувствовал вышеуказанному плану учредить Греческую коллегию для восточных греков. План осуществился, и этому особенно радовался да-Урбино. Он часто посещал коллегию и смотрел на нее, как на родное детище.³¹⁵

Первых учеников для Греческой коллегии набрали из греческих областей и с островов, принадлежащих главным образом Венецианской республике: многие епископы и вельможи этой республики разослали послания на разные острова, в Корфу, Кандию, с целью привлечь греческих юношей в коллегию, и старания их не остались без успеха. Мало того, многие венецианские вельможи, проживавшие в Риме, с чисто родственным чувством встречали навербованных для коллегии греков, одевали их, давали им пристанище и вообще содержали их на свой счет, пока прибывшие не устроились в коллегии. Поэтому прелат Каспаро да-Урбино, принимавший живое участие в открытии указанного учреждения, в знак благодарности к венецианским архиереям и вельможам, содействовавшим вербовке первых греческих коллегиантов, приказал им носить на голове венецианские береты (le berette).³¹⁶

Для помещения коллегии был куплен особый дом с прекрасным садом, но местность была выбрана не совсем удачно: многие из воспитанников стали хворать вследствие гигиенических недостатков местоположения здания. — Для содержания коллегии папа Григорий не назначил определенной суммы, но зато изыскал источники, откуда заведение могло получать средства для покрытия расходов. Так, когда сделалась вакантной епископская кафедра в городе Киссамо на острове Кандии, Григорий назначил ее доходы в течение 15 лет на содержание коллегии.³¹⁷ Часть доходов Греческая коллегия должна была получать от Германской коллегии. Именно Григорий предоставил этой последней в распоряжение одно аббатство, но с тем, чтобы начальство ее выплачивало между прочим пенсии, идущие от этого аббатства, в пользу некоторых из числа бедных кардиналов. Но когда была учреждена Греческая коллегия, тот же папа приказал одну из вышеуказанных пенсий по смерти первого кардинала-пенсионера отчислять в пользу этой коллегии. Пенсия эта равнялась 1000 дукатов. А в 1581 г. Григорий передал в ведение той же коллегии богатое аббатство Милето в Калабрии, конечно, с тем, чтобы доходы с аббатства шли на нужды Греческой коллегии.³¹⁸ Впоследствии другие папы еще более усилили материальные средства рассматриваемого учреждения.

Григорий XIII относился с замечательной заботливостью к Греческой коллегии. Этот папа питал большое благоговение к св. Григорию Богослову, имя которого он и носил сам, почему устроил во славу этого восточного отца великолепную капеллу; он даже хотел было соорудить в честь этого святого храм в Греческой коллегии, но потом переменил свое намерение, создав для этой коллегии храм во имя св. Афанасия Александрийского, вероятно, потому, что Григорий Богослов не имел никакого отношения к Риму, а Афанасий имел очень близкое. Устройство этой церкви стоило папе несколько тысяч лир. О папе Григории известно, что он неопустительно каждый год по разу запросто посещал Греческую коллегию, бывал в столовой, справлялся о числе воспитанников, выражал желание, чтобы их было больше. В эти времена в коллегии было до 60 воспитанников. Но и этого мало. Папа иногда устраивал у себя пир (banchetto), на который приглашал всю коллегию, сам садился с ее воспитанниками и особенно ласково обходился с теми из них, которые отличались хорошим поведением и успехами в науках.³¹⁹

Сохранились сведения и о первых ректорах Греческой коллегии. Но сравнивая известия о них с теми известиями, которые сохранились о ректорах Германской коллегии того же времени, можно думать, что в ректоры первой коллегии (Греческой) ставились лица, менее известные и влиятельные, чем какие были в последней. Судя по именам и некоторым заметкам о ректорах Греческой коллегии, это были итальянцы. Первым ректором был какой-то Круциферо. О некоторых из них повествователь (Аркудий) делает очень хорошие отзывы. Впрочем не все, без исключения, ректоры были итальянцы; один из них в наших известиях назван киприотом, следовательно, был греком.³²⁰

В коллегии воспитанники изучали греческий язык (без сомнения, и латинский). Преподаванием занимался ректор, но кроме него были и еще учителя этого языка. Такими преподавателями иногда бывали столь превосходные знатоки греческого языка, что следующие за ними казались даже ученикам ничего не знающими, да, вероятно, и действительно они мало знали порученное им дело.³²¹

Для высшего наблюдения за ходом дел в коллегии Григорий XIII назначил комиссию из пяти кардиналов-попечителей, как это было и в Германской коллегии. Из числа первых кардиналов-попечителей повествователь (Аркудий) отмечает таких, которые являлись в высшей степени благожелательными к коллегии, но не молчит и о таких, которые, по его выражению, представляли обратную сторону медали. К лучшим попечителям относился кардинал Сирлето, который часто навещал коллегию, с удовольствием выслушивал ответы воспитанников, побуждал их выражаться литературным греческим языком, в награду за свой счет присылал им съестные припасы для улучшения стола, давал ученикам деньги на покупку книг. Не ограничиваясь этим, он брал с собой лучших учеников, приводил их в свою библиотеку, объяснял им лучшие и трудные места из Фукидита, Григория Богослова и других авторов. Занимаясь с учениками коллегии, он говаривал, что занимается со своими детьми.³²² Столь же внимателен был к коллегии другой кардинал-попечитель, Барберино. Он был человеком умным и знающим греческий язык. Он любил Греческую коллегию и, в свою очередь, был уважаем греками. Ему принадлежит та заслуга, что он высвободил коллегию от долгов и составил лучшие правила для руководства в жизни коллегии. Еще больше сделал для коллегии Барберино, когда с именем Урбана VIII (1623-1644) он восшел на папский престол. Он умножил недвижимые имущества коллегии, положил регулярное и щедрое жалованье греческому архиепископу, конечно, униату, за совершение праздничного богослужения в храме св. Афанасия, устроенном при коллегии Григорием XIII.³²³

К числу кардиналов-попечителей коллегии, не благоприятствовавших ей, относился Джустиниано. Он управлял коллегией во времена папы Климента VIII (1592-1605) и был назначен в ее попечители по просьбе наставников и учеников указанной коллегии. Просители, как увидим, очень ошиблись относительно Джустиниано. Он старался выставить коллегию в невыгодном для нее свете, находил, что ученики в ней ленивы и малоспособны и потому будто бы и остаются в ней многие годы, чего не бывает в Германской коллегии. Наш повествователь (Аркудий) с достаточной основательностью устраняет этот упрек, указывает на то, что в Греческую коллегию поступают воспитанники моложе, чем в Германскую; что им приходится учиться больше, чем воспитанникам сейчас названной коллегии: они должны усвоить латинский язык, изучаемый в германских школах и не знакомый грекам; притом же для того, чтобы легче воспринять святейшую римскую веру (ha sanctissima fede Romana — sic!), ученикам следует начинать ее изучение с ранних лет. Джустиниано вообще находил, что достаточно было бы ограничить число учеников в коллегии десятью-двенадцатью. Он же домогался отнять у коллегии ее лучшее достояние — аббатство Милето. Воспитанников коллегии он презирал, говорил, что они ведут себя как мужики, а не как хорошего тона ученики. При приеме учеников он не соблюдал правил — принимал греческих мальчиков из Италии, а не из Греции, ради которой учреждена была коллегия. Непорядки, внесенные кардиналом Джустиниано, приходилось исправлять его преемнику по должности, вышеупомянутому Барберино,³²⁴ кардиналу папы Григория XV.

Следует заметить, что учредитель Греческой коллегии Григорий ХШ почему-то управление ею не поручил членам ордена Иисуса (как было сделано по отношению к Германской коллегии). Подчинение ее ведению членов указанного ордена произошло уже при папе Григории XV, в 1622 г. Наш повествователь (Аркудий) говорит, что будто бы это совершилось по настоянию его самого, когда он уже выступил на поприще служения папским интересам в Польше. По словам все того же повествователя, до времени подчинения коллегии ордену Иисуса дела в ней шли плохо: занятия велись небрежно, дисциплины не было, ученики своевольничали; со времени же подчинения коллегии ведению членов ордена, по уверению нашего сказателя, все улучшилось: стала процветать наука, водворилась дисциплина, и члены ордена будто бы говорили: нет коллегии более послушной, чем Греческая, и что напрасно греки считаются людьми ужасными...³²⁵

В документах, изданных трудолюбивым ученым (Леграном) и относящихся к истории Греческой коллегии, встречается немало известий о дисциплинарных правилах, существовавших в коллегии, и сведений о ходе школьной науки в ней, но, к сожалению, все эти известия и сведения не возбуждают особенного интереса. Дисциплинарные правила составляют воспроизведение правил того же рода Германской коллегии. Например, если дисциплина Греческой коллегии требовала, чтобы ученики в разговоры друг с другом вступали как можно реже, чтобы они входили в комнаты друг к другу с надлежащего разрешения, чтобы выходили из дома лишь с разрешения ректора, говорили между собой по-латыни и по-итальянски и пр., то все такого рода порядки представляют повторение известных статутов Германской коллегии. Вступали воспитанники в Греческую коллегию не старше 14 лет (точнее, от 13 до 15), что, как знаем, было иначе в Германской коллегии, но почему был введен такой порядок в первой коллегии, об этом речь уже была. Существовала и клятва на верность римскому исповеданию и папе, но, кажется, текст ее был изложен мягче, чем как это было в Германской коллегии; но, нужно сказать, и враги, с которыми приходилось или долженствовало вести борьбу питомцам этих двух коллегий, были не одинаковы.³²⁶

Статьи о науке и ходе школьного образования греческих коллегиантов в документах, изданных Леграном, к сожалению, очень недостаточны. Этим мы не то хотим сказать, что они малочисленны, а то, что в них не находим прямого ответа на вопросы, существенным образом связанные с изучаемым нами делом. Например, нам очень желательно было бы знать, как шло религиозное образование питомцев в духе римского католичества. Какие способы употреблялись для утверждения их на стезе отступничества? Какие взгляды вбивали им в голову для возбуждения недоверия и пренебрежения к греческой вере? Вообще, как их муштровали, смотря на них как на пионеров папизма на Востоке? Вместо ответа на эти и подобные вопросы в нашем источнике говорится о том, каких древних или новых латинских или греческих авторов читали и изучали в коллегии, но для нашего дела подобные разъяснения безразличны. Даже в том случае, когда довольно обстоятельно там уже указывается, что воспитанники из числа святоотеческих писателей изучали Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоуста, Кирилла Иерусалимского, Максима Исповедника, Иоанна Дамаскина, из латинских писателей — Фому Аквината (его Summa), даже и в этом случае из подобного рода разъяснений мы лично не сумеем сделать никаких выводов, прямо относящихся к нашей задаче.³²⁷ Мы даже не нашли определенного указания на то, учились ли греческие коллегианты, подобно воспитанникам прочих римских коллегий, в так называемой Римской коллегии или, что то же, в Римской Духовной академии? Конечно, едва ли может быть сомнение в том, что питомцы Греческой коллегии учились там же и у тех же профессоров, где и у кого учились, например, германские коллегианты. А если же в наших документах (т. е. в издании Леграна) немало говорится о каких-то особых преподавателях Греческой коллегии, то, как мы уверены, здесь речь идет о тех преподавателях классических языков и римского катехизиса, которые подготавливали воспитанников коллегии (обыкновенно малолетних) к слушанию духовно-академических курсов. Вообще, ход научного развития принимал тот же вид, как и в Германской коллегии; те же богословие и философия, те же диспуты и приучение к проповедничеству,³²⁸ и пр.

Есть, впрочем, и известия, дающие возможность отчасти догадываться о том, какими путями производилась ренегатская деятельность коллегии по отношению к ее православным по рождению питомцам. Так, в нашем много раз упомянутом источнике говорится о том, что греческие коллегианты упражнялись в устной (примерной) и письменной защите латинской веры; или же тут же говорится, что при окончании курса греческих коллегиантов, когда они достаточно окрепли в латинском учении, им позволялось читать полемические сочинения греков против Латинской церкви, вероучительные определения латинян и греков для того, чтобы уметь защищать первых и опровергать вторых. Так, им позволялось читать в одно и то же время постановления Флорентийского собора и сочинения Виссариона Никейского, а также противолатинские сочинения Марка Ефесского и Геннадия Схолария. Но, во всяком случае, предпочтение и при этом отдавалось таким писателям, которые, по суждению Римской церкви, особенно победоносно боролись с Греческой церковью (Ансельм, Гуго Этерийский и пр.).³²⁹

Некоторые подробности о внутренней жизни Греческой коллегии можно заимствовать из одного русского источника, в котором говорится о допросе в Москве в конце XVII в. известного грека Арсения, человека, близкого к патриарху Никону, воспитанника изучаемой коллегии. Он был сыном православного греческого священника, в пятнадцать лет попал в коллегию Григория XIII. В Риме, по его словам, он пробыл пять лет в этой коллегии, изучил здесь важнейших древнегреческих авторов и семь Вселенских соборов; после пяти лет пребывания в коллегии начиналось изучение VIII и IX Вселенских соборов, т. е. Лионского собора 1274 г. и Флорентийского собора. По словам Арсения, при этом требовалась от воспитанников клятва в соблюдении римской веры, а кто не давал такой клятвы, того лишали права продолжать учение и изгоняли из училища. На допросе Арсения был затронут вопрос: у кого и как причащаются воспитанники в коллегии — по греческому или по латинскому обряду? Арсений утверждал, что при коллегии находится православный митрополит с пятью монахами, от этого митрополита воспитанники и он, Арсений, и принимали причащение. Но это показание Арсения допросчики, русские бояре, признали несправедливым, утверждая, что в коллегии воспитанники причащаются не у православного архиерея, а у униата.³³⁰ — Вот те сведения, какие мы имеем о Греческой коллегии Григория XIII.

Для восполнения наших необильных сведений о Греческой коллегии сообщим некоторые известия об особом учреждении в ней, имевшем целью утверждать и развивать дух религиозности и благочестия в ее воспитанниках. В 1563 г. в так называемой Римской коллегии, т. е. в Римской академии, между ее питомцами появляется так называемая Мариинская конгрегация, т. е. конгрегация в честь Богоматери. Через два года к этой конгрегации присоединяется Германская коллегия, а по ее примеру та же конгрегация находит для себя членов и в других «национальных» коллегиях Рима, а в их числе и в Греческой. Мариинская конгрегация имела свободный характер, а потому члены разных коллегий безо всякого труда составляли из себя отдельные братства, причисляя себя к вышеуказанной конгрегации. По обыкновению, наибольше сведений о положении дел Мариинской конгрегации мы имеем, когда изучаем Германскую коллегию. Это учреждение появилось здесь для укоренения в сердцах питомцев коллегии духа благочестия. Обыкновенно принимались в конгрегацию не все, а лишь те, которые обнаружили рвение к благочестию. Но в Германской коллегии, может быть, вследствие того, что она состояла из взрослых, к конгрегации были причислены все ее воспитанники. При этом отдельная комната, в которой жило от 10 до 12 человек, составляла отдельную ветвь братства. Каждая маленькая община для заведования ее делами по части конгрегации избирала себе из числа сотоварищей префекта и его ассистентов. Этот префект каждое воскресение собирал членов своей маленькой общины для моления в честь Пресвятой Марии и для назидательных поучений. Праздники в честь небесной покровительницы конгрегации в этих общинах совершались с особенным блеском. Происходили усиленные моления, совершались дела благочестия, доступные в положении воспитанников; кто-нибудь из членов произносил похвальное слово в честь Богоматери. Существовал также обычай, что члены конгрегации в известные дни года посещали больницы, ухаживали за больными, приносили им небольшие подарки и старались утешить их беседой.³³¹ — Греческая коллегия присоединилась к Мариинской конгрегации в 1592 г., причем братство это получило здесь наименование Успенской конгрегации. Нет сомнения, эта последняя ничем существенно не отличалась от того же учреждения, как оно утвердилось в других римских коллегиях, в особенности в Германской, если не принимать во внимание того обстоятельства, что в Греческой коллегии принимались в состав конгрегации только молодые люди, достигшие более или менее совершенных лет. Благодаря французскому профессору Леграну, нам сделались известны, выразимся так, послужные списки некоторых греческих членов Мариинской конгрегации. Из этих списков видно, что все степени, каких достигали члены последней, были выборными.³³² Вот название этих степеней: префект, ассистент, советник, секретарь, чтец, канонарх (antiennier), церковный слуга (sacristain), придверник (portier). Степени эти для одного и того же лица часто менялись, иногда в течение года член общины занимал последовательно до трех степеней; притом из префекта можно было сделаться придверником и наоборот. Относительно религиозной деятельности рассматриваемой конгрегации в списках нет упоминания, за исключением одного случая: в августе 1646 г. скончался один из членов конгрегации, и совершена была в конгрегации поминальная служба; служба эта (missa) совершена был в храме сначала по-гречески, а потом по-латыни, причем на ней присутствовали члены всех отделов конгрегации.³³³

Нужно сказать, что греки в первое время не совсем ясно понимали задачу и цель устроения Греческой коллегии; они, кажется, верили еще, что папы из сострадания желают оказать пользу образованию христиан, порабощенных турками. По крайней мере, известный Феодосий Зигомала в 1581 г. писал профессору Крузию: «Теперешний папа основал большое училище, собрал греческих мальчиков, добыл для них из Греции же и учителей. И вот теперь, как я узнал из писем моих друзей, учителя и ученики с Божьей помощью прилежно занимаются наукой».³³⁴ Но само собой понятно, что по прошествии известного времени греки разочаровались в папской коллегии. Они потом стали относиться с недоверием и враждой к тем грекам, которые прошли курс наук в коллегии Григория XIII.³³⁵

И подобного рода отношение греков к этой коллегии совершенно понятно. В цветущие времена ее, например при Клементе VIII (начало XVII в.), здесь воспитывалось до 65 человек. Поэтому из нее вышло немало людей, которые потом энергично действовали в пользу Римской церкви. Лев Алляций, сам получивший образование в Греческой коллегии в Риме и сделавшийся жарким приверженцем папы, насчитывает более 60 лиц, которые в течение первых пятидесяти лет ее существования сделались епископами или вышли из нее учеными профессорами и прославились своими папистического духа сочинениями или, по крайней мере, своей ревностью в распространении римского вероисповедания. В одну Малороссию вышло отсюда более 10 униатских архиереев.³³⁶

Какие же именно лица выходили из Греческой коллегии в Риме, чем они стали известны, какого рода деятельность обнаружили? Познакомимся с некоторыми из выходцев указанной коллегии. В числе писателей, вышедших отсюда и служивших папским интересам, достойны быть упомянуты трое: Матфей Кариофил, Аркудий и Алляций. Нельзя отказать этим лицам в обширной учености, объясняемой их серьезным образованием и их знакомством с книжными сокровищами Рима, но, с другой стороны, их сочинения не отличаются беспристрастием и даже носят следы прямого искажения истины. Об этом их последнем свойстве не считают нужным молчать и некоторые известные римско-католические писатели; так, Ренадо замечает: «Ни один католик не может поклясться словами Кариофила, Аркудия и Алляция и не желать проверки и поправки в их ученых трудах».³³⁷ Из числа этих ученых греческих ренегатов стоит остановиться на двух последних.

Петр Аркудий, из Корфу, родился в 1562 или 1563 г., поступил в коллегию в Риме в 1578 г. и произнес клятву на верность папскому престолу в 1580 г. По окончании курса философских и богословских наук он защищал ученые тезисы на этих обоих факультетах и первый из числа питомцев Греческой коллегии удостоился степени доктора. Между 1588 и 1591 гг. был посвящен в священники, разумеется, по римскому обряду и затем был отправлен в Россию и Польшу для содействования папским видам и для борьбы с лютеранством. Латинские летописцы восхваляют успехи Аркудия в этом случае. В этой миссии он пробыл около 20 лет, после чего возвратился в Рим. По возвращении сюда он испрашивал разрешение окончательно присоединиться к Римской церкви, на что, разумеется, последовало соизволение. Не чувствуя расположения к практической деятельности, Аркудий проживал в Греческой коллегии в Риме, занимаясь наукой. Вскоре с ним случилось несчастье. На улице он попал под телегу и лишился употребления ног. Поэтому его ежедневно переносили по утрам в библиотеку коллегии, где он и оставался от восхода солнца до его захода. Он умер в 1633 г., и в знак почести был погребен в коллегианской церкви св. Афанасия.³³⁸ Все сочинения Аркудия, за исключением одного археологического, написаны, по существу дела, в защиту папства и в прославление римо-католического вероисповедания.³³⁹

О Льве Алляции. — Профессор Эмиль Легран, начиная очерк его жизни, говорит: «Этот муж славен почти только своими многочисленными сочинениями. Помимо своих книг, он не имеет истории, потому что он проводил уединенную жизнь истинного ученого, отдаваясь или науке, или беседам с друзьями». Ввиду этого нельзя ожидать от описателей жизни Алляция сколько-нибудь интересных подробностей. Лев Алляций родился на острове Хиосе в 1686 г. С самых детских лет он обнаруживал замечательную склонность к науке. В 1599 г. мы видим его уже в Риме. Его весьма охотно берут в коллегию св. Афанасия. Он обладал феноменальной памятью и показывал такую живую склонность к поэзии, что в разговорах с другими выражался не иначе, как стихами. 9 марта 1610 г. он публично защищал ученые философские и богословские тезисы и был возведен в степень доктора. Диплом, выданный по этому случаю Алляцию, до сих пор хранится в архивах Греческой коллегии. На последнем его листке изображен в стоячем положении Афанасий Александрийский, одетый в святительские одежды и вручающий диплом нашему доктору, который представлен облаченным в черную сутану, в коленопреклоненном виде. Пробегая глазами этот диплом, отпечатанный у Леграна, мы видим, что составители его не находили слов для описания ученых достоинств диспутанта. Приведем несколько строк из пространного диплома Алляция. Здесь читаем: In praesentia patrum in philosophia et theologia professorum, ita docte, eleganter et copiose, miro ac pulcherrimo ordine legit et recitavit, declarando, distinguendo, pro et contra arguendo, dubitationes proponendo illasque bissolvendo et ceter. (В присутствии отцов, учителей в философии и богословии, он прочитал и огласил столь учено, достойно и обильно, в удивительном и прекрасном порядке, при помощи разъяснения, распределения и утверждения в пользу и вопреки, при помощи выдвижения сомнений и их повторного разрешения и т. д. — Ред.) Затем говорилось следующее: Quibus (имеются в виду профессора)... Leo Allatius tam acute, subtiliter, docte respondit ac satisfecit, ut ab omnibus in philosophia ac theologia idoneus, intelligens habitus et dignissimus existimatus fuerit, et propterea unanimi omnes bonsensu, concorditer, pari voto, viva voce, ас nemine penitus, penitus, penitus (трижды — в знак абсолютного согласия) discrepante doctoratu dignissimum approbarunt. (... им Лев Алляций так остроумно, тонко и поучительно ответил и разъяснил.) По окончании образования Алляций возвратился было в отечество, на Хиос, но здесь на нашлось подходящего дела для человека с его редкими талантами. Он возвратился в Рим. Здесь ему пришло на мысль заняться изучением медицины, которую он и изучил, получив диплом доктора медицины. Разумеется, его интересовала медицина не ради профессии врача; в то же время он много работает над изучением греческих и латинских писателей. Около этого времени кардинал Висчия назначил его своим теологом-консультантом, с которым он мог бы советоваться по вопросам Греческой церкви.

Алляций решился вести жизнь уединенную, а потому он не принял священства и не пожелал вступить в брак. Его репутация как ученого день ото дня возрастала. Он был сделан профессором Греческой коллегии, а потом еще профессором греческого языка в Ватикане (?). Эту последнюю должность другие описатели обозначают иначе: он был назначен писателем (scriptor) при Ватиканской библиотеке, т. е. значит чем-то вроде академика. Впоследствии он получил очень почетную должность ватиканского библиотекаря. Рассказывают, что кардинал Retz, посетив Ватикан, обнял Льва Алляция и сказал ему, что он ценит его выше всей этой библиотеки, потому что утрату этой библиотеки еще можно восполнить, утрата же такого человека, как Алляций, невосполнима. Об Алляции сохранилось много анекдотов, например, что он будто бы в течение 40 лет писал одним и тем же пером и что, когда оно потерялось, горько плакал и пр.³⁴⁰ Алляций умер в 1669 г., достигнув 83 лет.³⁴¹

Его литературные работы были очень разнообразного характера: касались истории, литературы, истории искусства, философии и богословия. Современники изображают его феноменом учености и научного трудолюбия и прославляют его изумительную память. Главным предметом его ученой деятельности было его стремление примирить, свести разделенные Церкви снова воедино, хотя бы на бумаге. Ради этой цели он вступает в полемику с протестантами, ратует против своих соотечественников-греков. Стремясь к своей цели, он не щадил самой истории, наклонял смысл древних писателей, которыми он пользовался, к тому именно течению, какое ему было нужно. Главное сочинение Алляция носит такое заглавие: «De perpetua consensione ecclesiae occidentalis et orientalis», т. е. о непрерывности единения между двумя Церквями, но единения, к сожалению, понимаемого в смысле Флорентийской унии. Всех его изданных и неизданных сочинений, написанных на латинском, греческом, французском и итальянском языках, насчитывают больше ста. Много его сочинений остается не издано; сто рукописных томов, заключающих корреспонденцию Алляция на латинском и греческом языке, доныне гниют в одной из римских библиотек.³⁴²

В наше время учено-литературная деятельность Алляция встречает неодинаковые отзывы. Ученые греки, как, например Константин Сафа, отзываются о ней с большой похвалой.³⁴³ Римско-католические писатели отзываются об Алляции с еще большей похвалой. Профессор Легран пишет: «Обширная корреспонденция Алляция остается почти совсем неизданной. Только по ее издании можно было бы составить его биографию, достойную имени Алляция, достойную его блестящих меценатов, достойную его друзей, достойную, наконец, века, в какой он жил и в котором он занимает столь видное место» (Р. 435). Русские писатели говорят о нем полупрезрительно. Например, проф. Малышевский причисляет его к латинофронам, «греко-бичевателям»; находит у него «лабиринт лжи и неправды в оценке вещей и лиц» (причем, конечно, автор этого отзыва сочинений Алляция не читал).³⁴⁴ Протестантские писатели почему-то недолюбливают его. Гасс называет его «унионистом в плохом смысле слова». Вагеманн и Гаук повторяют слова Гасса.³⁴⁵ Мы же, со своей стороны, скажем одно: какого великого человека Греческая церковь потеряла в лице Алляция!

Для еще более обстоятельного знакомства с выходцами из Греческой коллегии позволим себе сообщить некоторые черты из жизни известного Паисия Лигарида. Он родился на острове Хиос в 1609 или 1610 г., вступил в коллегию в 1623 г. Он поступил в класс грамматики, где пробыл один год, затем изучал словесность и риторику (два года?), три года посвятил изучению философии и четыре — богословия. Получил степень доктора философии и богословия в 1636 г., защитив ученые тезисы с легкостью и красноречием по-латыни и по-гречески.³⁴⁶ В 1639 г. он получил сан священника. Через год был отправлен Конгрегацией пропаганды в Левант. На Востоке он встретил много препятствий в своей антиортодоксальной деятельности. Поэтому ему было приказано покинуть Константинополь и отправиться в Румынию. Здесь он выступает в качестве придворного богослова, проповедника и духовника князя Валахии и, таким образом, играет жалкую роль, обманывая доверие и греков, и латинян. В Валахии Лигарид знакомится с Иерусалимским патриархом Паисием, проживавшим здесь в одном из иерусалимских подворий, вместо скучного и некультурного Иерусалима, принял от Паисия пострижение в монахи и, таким образом, формально отпал от Рима, и тем не менее не порывал связи с Вечным городом, не переставая требовать на свои нужды денег от конгрегации. После этого Лигарид появляется в Иерусалиме, здесь он возводится в сан Газского митрополита (в 1652 г.), но, по догадке Леграна, едва ли и ногой ступал в свою бедную епархию. Из Святой Земли Лигарид возвращается в Валахию, занимается обращением в Православие румынских кальвинистов и лютеран и по этому поводу пишет несколько сочинений против протестантов. Впоследствии видим его в Москве, где он принимает деятельное участие в деле патриарха Никона, но история его пребывания в России известна.³⁴⁷ Свою в полном смысле странническую жизнь Лигарид закончил в Киеве, где и был погребен. (Умер 24 августа 1678 г.) Таков был этот питомец папской коллегии св. Афанасия. Очевидно, Римская церковь не извлекла из его деятельности никакой пользы для себя.

Итак, принимая во внимание деятельность таких лиц, как Алляций, Аркудий и им подобные, можно найти, что коллегия св. Афанасия в Риме, имевшая целью пропаганду римо-католичества среди православных при посредстве лиц греческого происхождения, не оставалась без значения. Но все же значение этой коллегии было не так велико, как ожидали папы. Одной из причин этого последнего явления, кроме явного нерасположения греков к выходцам коллегии, было то, что сама коллегия, чем дальше шло время, тем более стала падать. В середине XVII в. в ней было лишь 18 питомцев, а затем она остается почти без учеников: финансовые папские затруднения отразились неблагоприятно и на состоянии Греческой коллегии в Риме.³⁴⁸

Из всего вышеизложенного об отношениях римо-католицизма к Греческой церкви следует, что папство не могло иметь успеха на Востоке. Так продолжалось вплоть до начала XIX в. В 30-х гг. нынешнего столетия положение римо-католиков на Востоке значительно изменилось к лучшему. Политические затруднения заставили Порту искать помощи на Западе и просить содействия сильных соседей к устранению неизбежной погибели. Помощь была оказана. А с ней вместе изменилась и политика Порты по отношению к римскому католицизму. Чувство признательности, с одной стороны, а с другой — страх перед сильными римско-католическими государствами заставили ее снисходительнее смотреть на приверженцев папской курии и забыть прежнюю ненависть к ним. А главное — в качестве «больного человека» Турция на все должна была согласиться и на многое беспомощно махнуть руками... Благодаря этому папский двор стал чувствовать себя с этих пор гораздо свободнее и с новой энергией открыл свои действия на Востоке. Католическая пропаганда стала распространяться в Турецкой империи.³⁴⁹ Положение Греческой церкви, по-видимому, становится в данном отношении день ото дня хуже и хуже. Но об этом нет надобности распространяться: об этом можно найти сведения в наших газетах. Вот, например, одно из таких известий. Римская Конгрегация пропаганды, состоящая под управлением известного католического фанатика, бывшего Познанского архиепископа («примаса Польши») кардинала Ледоховского, в отчете о своей деятельности за последние годы дает интересные сведения об успехах римского католичества на Востоке. В азиатской Турции, по данным текущего года, «Пропаганда» насчитывает 129 680 католиков (в 1895 г. их было 128 700). Католики эти принадлежат как к латинскому, так и к сирийскому и сиро-халдейскому обрядам. Они имеют 210 священников и 528 школ, а также много благотворительных учреждений. В Константинопольском «апостольском викариате», простирающем свою духовную юрисдикцию на Константинополь, Адрианополь, Салоники и Битолию с их округами, и в Азии на малоазиатские области с принадлежащими к ним островами (за исключением Смирнской епархии), числится 45 000 католиков. По отчету «Пропаганды», число католиков не увеличилось, но зато количество священников возросло с 200 до 300 человек. В Египте Католическая церковь управляется апостольским викарием, проживающим в Александрии. Ему подчинены 57 420 католиков латинского обряда, за исключением 17 416 папистов, принадлежащих к другим обрядам. Египетский викариат находится в ведении ордена миноритов, и в нем, по последним сведениям, числится 42 миссионерских пункта, 64 церкви с 94 священниками и 81 школа. Наряду с апостольским викариатом в Египте существует еще Коптско-католическая патриархия, управляемая в настоящее время апостольским администратором, монсеньором Кириллом Макарием. По последним сведениям «Пропаганды», копто-католиков до 20 000 человек и распространение римского католичества между ними достигает значительных успехов. Так, в течение последних трех лет число католиков между ними увеличилось с 10 000 до 20 000 человек. Количество католических церквей и часовен также увеличилось, и в настоящее время их число достигает 60, что для небольшой общины более чем достаточно. Католическое население Греции и Архипелага разделяется на три архиепископии: Афинскую, Кориатскую и Наксосскую, и четыре епархии, в которых 34 710 католиков, 189 церквей и часовен и столько же священников, 2 семинарии и 72 школы с благотворительными учреждениями. Что касается славянских земель Балканского полуострова, то и здесь католическая пропаганда усилилась и сопровождается выдающимися успехами. В одной Македонии, несмотря на все усилия «Пропаганды» и поддержку со стороны Австро-Венгрии, католичество не имеет ни малейшего успеха, и в течение трех последних лет число католиков в этой области не увеличилось.³⁵⁰

Впрочем, к показаниям Конгрегации пропаганды нужно относиться с большой осторожностью. Автор статьи одного французского журнала, римо-католик и даже человек, сильно пропитанный папскими идеями, например, заявляет, что в одной папистической книге (изданной в 1893 г.) говорилось, будто армян-униатов насчитывается более миллиона, тогда как на самом деле их не более 100 100.³⁵¹ Но у того же французского писателя встречаем еще более интересные мысли и сведения, с каковыми и познакомим читателя. «Униатов на Востоке, — пишет он, — представляют те католики, которых Рим отторг от Православия и обществ, отделившихся от этого последнего. Этим именем называются греки, армяне, халдеи, копты, сирийцы, сербы, валахи, болгары и другие славяне, которые признали "главенство" папы, пользуясь известного рода снисхождением по отношению к их литургии и их обрядам. Но число этих униатов образует небольшую группу в массе православных (около трех миллионов). Кроме того, большая часть обращений (в католицизм) носит характер исключительно политический. Например, униаты из сирийцев находят французское покровительство; болгары искали в данном случае опору для их национальности в борьбе с эллинизмом и Константинопольским патриархатом. Но об этих последних нужно заметить, что с тех пор, как они получили национальную Церковь, они перестали обращаться в католицизм и униаты-болгаро-католики массами покидают Римскую церковь». Связь, которая соединяет униатов с Римской церковью, по суждению автора, очень непрочна и всегда готова оборваться. Это замечается у армян и халдеев и др. Вообще, по словам папистического автора, на униатов нельзя возлагать больших надежд, и в особенности не следует смотреть на них, как на предтечей, вслед за которыми двинется весь Восток. Нет, большинство православных полчищ, и славян, и греков, безнадежно: ни насилия, ни соборы, ни миссии не покорят их, не убедят и не обольстят (и это очень отрадно, скажем мы). В заключение пессимист-пророк из среды католиков пишет: истина эта, положим, неприятна и горька, но она не враг нам, как и всякая другая истина.³⁵²

Теперь нам следует сказать об отношении самих греков и их иерархии к римскому католицизму; но, не пускаясь в подробности, заметим одно: к ним приложимо известное изречение, что они «ничего не позабыли и ничему не научились». Латинской церкви, ее нравов, стремлений и идеалов православные греки рассматриваемых веков почти совсем не изучали, оставаясь при самых допотопных представлениях о латинянах, как одной из казней египетских. Латиняне в своем церковном развитии шагнули вперед, а греки, когда им приходилось бороться с латинянами, топтались в каком-то заколдованном кругу. В самом деле, познакомимся со взглядами на латинян, выраженными в руководственной книге Греческой церкви, так называемой Кормчей книге (Пидалион), составленной известным Никодимом Святогорцем в конце XVIII в.³⁵³ Здесь что ни заметка о латинянах, то странность. Явно, что греки питают ненависть к латинянам, но это ничто иное, как ненависть варвара к просвещенному человеку. В указанной Кормчей без малейшего стыда и совести говорятся следующие вещи: «Одно уже то, что мы питаем ненависть (μίσος) и отвращение (άποσροφή) к латинянам столько веков, — это одно уже ясно показывает, что мы гнушаемся ими, как еретиками, например, арианами, савеллианами, духоборцами и македонианами». Очень хорошо! Quasi-ученый грек не допускает у латинян ни существования иерархии, ни таинств. Он рассуждает: «Латиняне не только схизматики, но и еретики. А если они еретики, то, очевидно, по Василию Великому и Киприану Карфагенскому, они суть не крещенные; поэтому же с тех пор, как они отторглись от Православной Церкви, их священники сделались мирянами (λαϊκοί γενόμενοι) и не имеют благодати Св. Духа, силой которой православные иереи совершают таинства».³⁵⁴ Похвальное рассуждение! Греки требуют, чтобы каждого католика, обратившегося в Православие, снова крестить, как какого-нибудь жида; по рассуждению греков, латинское крещение — одно пустое имя (Λατίνων βάπτισμα είναι ψευδώνυμον βάπτισμα).³⁵⁵ Браки между православным и католическим лицами безусловно запрещены. «Архиереи тех епархий, где есть латиняне (особенно на островах), — говорится в Кормчей, — не должны позволять латинянам брать в супружество православных женщин или православным — латинянок; ибо какое может быть общение между православными и еретиками?.. А те браки, которые уже состоялись каким-нибудь образом, должны быть немедленно расторгнуты, если только латиномудрствующее лицо не крестится в Православие».³⁵⁶ Полемика греков против латинян, как она выражена в рассматриваемой Кормчей, просто заставляет стыдиться за греков и от души жалеть их. Вот, например, образчик полемики против латинских опресноков. «Утверждение латинян, что Господь совершил таинственную вечерю на опресноках, совершенно ложно, ибо был найден тот самый квасный хлеб, который был преподан Христом. По рассказам Николая Индрунта (ό Ύδρούντος — не известно, что это за авторитет), франки (латиняне), овладев Константинополем (в XIII в.), нашли в царском сосудохранилище золотой сосуд, а в нем хлеб, преподанный Христом апостолам, хлеб этот квасный, на сосуде была такая надпись» и т. д.³⁵⁷ Разумеется, все это одни басни! Или, вот как в этой Кормчей доказывается истинность православной пасхалии по сравнению с латинской пасхалией. «В Египте, в странах Илиополя, где две (?) великие пирамиды, каждый год происходит следующее чудо: с вечера Великого четверга — нашего, а не латинского — земля на кладбищах извергает остатки и кости человеческие, которые и остаются на поверхности до Вознесеньего дня, а потом скрываются до следующего Великого четверга. Это не миф, а истина (δέν είναι μύθος, άλλά άληθινόν), — добавляет исследователь, — засвидетельствованная древними историками»³⁵⁸ и т. д. O, non sancta simplicitas (не святая простота. — лат.)! Еще один и последний пример: «Латинские священники, — говорится в Кормчей, — сбривая волосы сверху и снизу и постоянно выстригая середину (гумёнце), таким образом уничтожают сходство с венцом святых (причем ношение волос на греческий манер признается уподоблением указанному "венцу святых". — А. Л); Максим Маргуний, — добавляет Кормчая, — называет их стрижку венцом блудничным...»³⁵⁹ Мне кажется, что даже у наших раскольников не встретишь таких нелепых рассуждений, какие заключаются в Кормчей книге якобы просвещенных греков!

Таким образом, мы видим, что в теории греки питали непримиримую ненависть к латинянам. Но, к чести христианского имени, греки в обыденных отношениях не обнаруживают такой нетерпимости к латинянам, какой можно было бы ожидать. В этом случае спасает греков от крайностей их старый культурный дух. Русский путешественник по Востоку, Арсений Суханов, в своем «Проскинитарии» (произведении XVII в.) с удивлением рассказывал о том, что он видел в Вифлееме во время рождественских праздников. А видел он вот что: «27 декабря после обедни патриарх (Иерусалимский) пошел к франкам (латинянам) с невеликими людьми. Встречали патриарха франки, облачась и со свечами. И встретя, наперед пошли старцы (монахи) римские начальные; патриарха вели под руки. И как пришли в церковь, учали франки играть в органы; а патриарх, пришед в костел, кланялся инокам. А как кадили, патриарх осенял их рукой. Потом чел евангелие поп римский, а по евангелии паки стали играть в органы, а поп с евангелием пришел к патриарху, давал его целовать. И тако играв пошли попы со свечами из костела наперед, потом патриарх и старцы с ним франки; и гуляли по садам. Потом пошли в трапезу. И тут патриарх сидел и прочие с ним».³⁶⁰ Или вот еще более любопытный факт. Константинопольский патриарх Иеремия II, по случаю сношений с ним папы Григория XIII по делу исправления календаря, в знак уважения к этому папе послал ему перст от мощей св. Иоанна Златоуста и руку от мощей св. Андрея Критского; этот драгоценный подарок патриарх сопровождал письмом Григорию XIII. Это было в 1584 г.³⁶¹ — Сношения римской курии и Константинопольской патриархии в наше время (сношения, правда, очень редкие) носят следы утонченной вежливости.