Зоя Масленикова
К оглавлению
Номер страницы после текста на ней.
Год 1978
2 января
Вчера после новогоднем литургии пошла в кабинетик о. Александра.
Говорили о «Сыне Человеческом», рассказали друг другу, как встречали
Новый год.
— Вы так торжественно написали, — сказал он вдруг по поводу
моего длинного благодарственного письма.
— И все правда, — сказала я.
О. Александр отслужил в своем кабинетике благодарственный
молебен. Потом сказал несколько добрых слов об этих десяти годах.
— И огромное вам спасибо, — отвечала я.
— Ну, вы тоже немало потрудились. Были сделаны прекрасные
работы.
— Благодаря вам.
Так просто и вместе с тем прочувствованно отметили мы эту дату.
Пока о. Александр был занят в церкви, меня попросили сняться. Перед
тем фотографировавшая женщина никак не могла уговорить его стать
перед фотоаппаратом. Но тут он сам подошел ко мне и сказал:
— Снимите нас вместе. Сегодня для этого есть особый повод.
Снялись у храма и у церковного домика.
11 января
В Сочельник перед праздничной всенощной меня позвал о. Александр
и даже тогда, когда мы обговорили все насущное, не отпускал.
Обычно он распределяет каждую минуту, а тут я мирно сидела,
смотрела, как он разбирает книги и бумаги, мы неспешно перекидывались
фразами о том, о сем. Получила в подарок бесценную «Симфонию
на Ветхий и Новый Завет».
На следующий день после Рождественской литургии у меня разговлялись
знакомые. Разговаривали о серьезном, но и много шутили. В середине
дня заглянул на часок о. Александр, что всегда само по себе праздник.
Вечером Даша засела на кухне писать исповедь, а я не спала, молилась
о ней. Более четырех лет она не ходила к о. Александру. Главная
причина — дружба с его дочерью. Они обе
/409\
переживали переходный период становления со всякими вывертами и
каверзами. Все проделки устраивались сообща, и исповедоваться представителю
свергаемого клана родителей, да еще отцу подруги, было совсем не просто.
Все эти годы она не имела духовника. К предложенному батюшкой священнику
она так и не пошла и потому причащалась редко, за исключением
краткого прибалтийского периода в прошлом году. Я уже и мечтать
перестала, что она вернется к о. Александру.
Это были именины настоятеля, и службу начали почему-то на час раньше.
Оказалось, исповеди не было, потому что не было исповедников. Я
передала о. Александру записку в алтарь.
Вышла она от него после долгой исповеди с совершенно счастливым,
преображенным прекрасным лицом. Ее затопляли волны радости.
Всю службу мы стояли рядом, а когда в конце я отошла приложиться
к иконе и снова подошла к ней, она шутливо проворчала:
— Где это ты пропадаешь по часу? Ищешь тебя, ищешь. Дома
мы устроили пир. Я прилегла отдохнуть, и мы запоем разговаривали.
Даша стала размышлять вслух:
— Нехорошо возвращаться к о. Александру. Он так занят, а
у меня проблемы простые.
Я осторожно ее разубеждала. Мне ужасно хотелось поделиться с о. Александром
переполнявшим меня счастьем. Я нашла предлог и сбегала к нему попросить
что-нибудь почитать для Даши. Он тоже был очень рад, это я видела
еще в церкви. Во время молебна он даже отошел от своего места,
стал рядом со мной (с другой стороны была Даша), и я чувствовала,
как горячо он о ней молился.
16 января
Продолжается работа над «Сыном Человеческим». Желая не создавать
задержки, я работала чрезмерно по моим подорванным силам. На последнем
этапе уже чувствовала, что могу поплатиться. Потом непрерывные гости
с ночевками, службы, три вечера подряд чтение псалтыри над
телом бедной тети Паши, с непривычки требовавшее большого напряжения,
а в промежутках гонка с редактурой. И здоровый человек
свалится.
/410\
23 января
На праздник Богоявления почему-то все шло кувырком. Без конца бились
бутылки и банки с крещенской водой. В доме толчея, сутолока,
беспорядок, и более всего тяготила С., днями и ночами
торчавшая безвылазно у меня. Хотелось хоть немного побыть в тишине
одной. Я не терплю насилия, а ее бесцеремонное поведение
представлялось бездушной эксплуатацией. И вот я набралась решимости
и в предельно мягкой форме объяснила, что нуждаюсь в отдыхе, иначе
произойдет беда, и прошу временно приезжать без ночевок.
На исповеди батюшка сказал мне, чтобы я разрешила С. приезжать,
как прежде, с ночевкой, но с тем, чтобы она сама заботилась
о своей постели, еде и прочем (в моем немощном состоянии уход за
ней стал мне непосилен). Я должен предупредить ее о необходимости
сократить разговоры.
— С ангелами каждый может общаться, — пожурил он меня.
На другой день приехала С., которой я сказала, что ничего
менять не будем, произведем реформы изнутри, чтобы облегчить бытовые
проблемы.
Вчера был день рождения о. Александра. Я его поздравила, отдала
подарок "от нас с С.". Мы общались секунды,
но от него шли волны любви.
Сегодня девятая годовщина моего обращения. Девять лет назад был
такой же морозный, солнечный, торжественный день. Стоит тишина какого-то
неземного свойства, и все пространство полно без зазоров ангелами…
Временная или вечная, не знаю, но Твоя абсолютная победа, Господи,
— нигде ни тени, один Свет.
27 февраля
Снова болезненные признаки переутомления.
Вчера на исповеди решили с о. Александром, что дверей дома я все-таки
закрывать не буду, просто стану пассивной, буду отключаться, когда
устану.
После литургии до шести вечера опять народ, чаепитие, разговоры
и прочее. К тому же получила новую порцию работы.
Ну, ничего, кончим «Сына Человеческого», авось легче будет.
/411\
2 марта
Наконец-то осталась дома одна, без людей. Молитва перешла во внутренний
диалог с Богом. Вот из него отрывок.
— Не стремись любой ценой к равновесию.
— Но, Господи, Ты же давал мне чувство гармонии!
— Я тебе цель показывал, одну из ее сторон.
— Но есть же гармонические натуры, как о. Александр.
— Все относительно в вашем мире. И каждому свое. Он
могучее орудие другого калибра, чем ты. Ему большое дело поручено.
Помогай ему.
— Дело устоит? Плоды будут?
— Даже если не устоит внешне, плоды будут, и большие
— Чем я могу помочь ему?
— Вот этим прежде всего: живи для Меня. И всем тем, что понадобится.
— Я ему действительно нужна?
— Пока да. Вместе вы сильнее. Людей помогает много, но вы
устойчивое сочетание, молекула. Не бойся, что мало сил, будет больше,
но иначе: через бессилие, через незаметное, будничное с виду
страдание.
— Что Ты скажешь нам обоим?
— Действуйте. Будьте смелее, дерзайте. Я с вами. Вы под покровом.
До времени, пока не понадобится другая форма служения, другое
проявление любви.
29 мая
Хозяева дома на Центральной летом живут там сами. И вот позавчера
я переехала в другой дом в нашей же деревне. Наконец-то передышка.
До того шла спешная работа над «Сыном Человеческим», я ходила на
все церковные службы, постоянно общалась с прихожанами, выполняла
всякие поручения о. Александра
Этот дом подальше от церкви, быть может, жизнь переменится. С наступлением
лета отпадают уроки, подходит к концу работа над книгой, возможно,
народу будет приходить сюда меньше: на дачах неподалеку поселятся
несколько семей из нашего круга, отвлекут к себе общих знакомых.
3 июня
Позавчера вернулась из поездки в Москву. Моя мастерская разгромлена.
Уничтожены все скульптуры, рисунки за 25 лет
/412\
работы. Разорвана в клочья и осквернена или расхищена большая часть
моего архива: дневники, письма, стихи.
Ты этого хотел, Друг мой? Освободить меня для Себя от груза прошлого,
от лепки и живописи? Тогда я принимаю!
У меня странное чувство еще одной смерти-рождения.
А тут в деревне заканчивается почти полуторагодовая работа над
«Сыном Человеческим», поглощавшая все умственные силы. Тоже расчищается
поле. Людей вокруг сейчас поменьше.
Что Ты задумал обо мне? Мне хочется досуга, молитв с тетрадью,
творчества, свободы. Но не как я хочу, а как Ты, — говорю высшим
сознанием, попирающим протесты усталости.
А разгром мастерской был в чем-то прекрасным событием — как драматизация
судьбы, придание вещественной формы главной ее идее. Так важно проходить
по жизни в щедрой самоотдаче, без всякой собственности. Скульптура
и прочее это лишь черновики, подлежащие уничтожению. Беловик моей
судьбы правишь Ты Сам.
5 июля
Размышляю о роли чувства собственного достоинства в религиозной
жизни.
Гордость унижает человека как бахвальство и ложь. Сколько истинного
достоинства в смиренных, не гордых людях: в о. Станиславе,
о. Таврионе, о. Александре. Их внутренняя красота вызывает восхищение,
простота их подобна царским одеждам. Мы — дети Божий, это высочайший
ранг для всей твари в этом мире.
25 июля
Все время сталкиваюсь с обнаженным эгоизмом наших прихожан. Кончается
год жизни в деревне глубоким разочарованием. Как мало меняет
нас наша вера! И пример о. Александра на нас не действует.
Бедный он, бедный!
Я говорила с ним о своем желании уединиться, однако он считает,
что я должна оставаться среди людей, делать все, что делала. Но
он, наверно, не знает о глубине моего кризиса. Мне кажется, я не
то и не так делаю. О. Александр говорит: то и так. Сеятель
должен сеять, а будут ли плоды, не от него зависит. Но он уверен
в себе, в своей правоте, ибо делает свое дело. А делаю
ли я свое? Не взялась ли за чужое?
/413\
4 августа
Господи, благодарю Тебя за то, что Ты не дал мне пасть духом, настойчиво
внушал желание превратить неудачу в достижение, вселял надежду,
заставлял думать и искать.
И вот подарил счастливую мысль! Наши христиане живут разбросанно
и разобщенно в языческом мире. Объединяет их только богослужение,
причем каждый приходит туда со своими мыслями и проблемами,
молится молча, и все расходятся, каждый в свою сторону. Достигнутое
молитвенное единение никак не реализуется в жизни.
А ведь «по любви между собой узнают, что вы Мои ученики», — сказал
нам Господь. Но как осуществить эту любовь?
У меня много знакомых верующих, однако отношения с ними случайные,
с длинными перерывами, неопределенные, необязательные и неустойчивые.
Никаких действительных уз любви между нами не существует.
Вместе с тем из-за обилия этих связей душевные силы распыляются.
К тому же тут то пусто (в нужный момент), то густо (и тогда
обижаются те, на кого не достает внимания). Никого нет в постоянном
поле зрения, все отношения аморфны и мало результативны, хотя отнимают
много сил.
А нужны духовные семьи. В них-то преимущественно и будут осуществляться
Твои заповеди, Господи. Здесь мы будем учиться «носить бремена друг
друга», служить друг другу, делиться радостями и горестями и возрастать
в вере. Это должна быть жизнь по Евангелию, под Твоим взглядом.
В центре Ты и Твое учение, размышления о том, как претворить его
в жизнь в данной конкретной ситуации.
Вчера у нас с о. Александром состоялся долгий разговор. Был солнечный
жаркий день, он в белой легкой рясе и я в летнем платье гуляли,
разговаривая, вокруг храма. Я рассказала ему про новую идею. Он
слушал, широко улыбаясь.
— У нас с вами настоящая телепатия! — воскликнул он. — Я сам об
этом непрерывно думаю, кое-что уже набросал. И наметил на 11-е августа…
(Что наметил, не сказал).
От радости у меня выступили слезы. Я так боялась услышать, что
это «искусственно».
Конечно, трудности большие, народ вокруг него состоит из «персонажей»,
как он выразился, все сплошь индивидуалисты, пришедшие к вере, противостоя
атеистической семье и государственной идеологии. Причем делятся
на две категории: на
/414\
тех, кто шел к нему за интеллектуальной пищей, заумных книжников,
и на неврастеников или даже душевнобольных, это те, на кого он действует
целительно.
I Еще трудность в том, что мало «делателей», «диаконов», людей
инициативных, способных сплотить «семью» (он дал другое название
— «очаг»).
Мы перебирали наши кадры. Я обратила его внимание на то, что «делателей»
он всегда ищет только среди мужчин.
— Разве? — удивился он.
— Ни одного исключения.
— Я этого не замечал. Наверно, это невольная реакция на преобладание
женщин в Церкви. Вот и резерв нашелся.
— Но я берусь, — сказала я. — Я чувствую такое горение, что
могу зажечь этой идеей несколько человек. Можно ведь начинать и
двоим. Это же то, чего каждый в душе более всего хочет, о чем мечтает:
иметь несколько верных друзей во Христе.
— Кого бы вы себе хотели? — спросил о. Александр.
— Я бы, конечно, могла сама выбрать, но мне не хотелось бы. Если что-то
не будет ладиться, я стану думать, что дело в неудачном выборе, вот этого человека
надо бы заменить. А ведь семью не выбирают, в ней рождаются и принимают ее такой,
какая есть. Если выберете вы, я сочту это за волю Божию, и внутренне все
упростится.
Он согласился, хотя сказал, что это самое трудное. Еще мы говорили
о практической стороне дела*. Пока не все ясно, однако
главное — он не только принял мысль, но она оказалась для него встречной
идеей, как бы откликом на его собственную потребность. И то, что
я сама пришла к тем же мыслям одновременно с ним, он воспринял,
как знак одобрения свыше.
11 августа
Сегодня, наверное, сейчас о. Александр сидит дома за столом, размышляя
над идеей «семей», или «очагов», компануя их состав, набрасывая
мысли. Помоги ему, Господи, сейчас, в это мгновение. Озари его,
наполни надеждой.
Вчера мы опять разговаривали с ним об этом. Он предупреждал о трудностях,
говорил, что это конечная цель, идеал, а дорога очень трудна. Мне
даже кажется, что он не очень верит в успех. Укрепи его, Господи!
Вчера ко мне пришла моя крестница Л. и говорила о том
* То есть о формах необходимой конспирации.
/415\
же разочаровании от жизни здесь, на даче, среди христианских семей,
что и я испытываю. Я ей рассказала про новую идею. Ей тоже хочется
воплотить евангельское учение в жизнь, однако у нее естественные
сомнения. Но я верю и чувствую, что Ты этого хочешь и поможешь.
На человеческом лишь уровне это невозможно, но с Тобой?!
Знаю, время настало, и полна такой уверенности, что, думается, с
Твоей помощью — смогу. Да будет воля Твоя, а не моя в этом
деле.
Я хочу прикасаться к Тебе через единомышленников, хочу строить
новое сознание и новый тип отношений между людьми — отвечающий Твоему
учению. Наполни жизненными соками наше хилое и слишком спиритуалистическое
стремление к Тебе. Веди нас, слепых, к Себе!
15 августа
Удивительная история произошла со мною вчера в церкви на Первый
Спас.
Из-за того, что всю предыдущую неделю была на людях, стояла работа
над очередной книгой о. Александра. Вчера взялась за нее пораньше,
работа спорилась, и потому пришла в храм только к чтению Евангелия.
Там я сразу заметила Н., молоденькую прихожанку, с которой
давно не видались. Мы дружны, но последняя встреча вышла неприятной.
Это было в самый напряженный день работы над «Сыном Человеческим»,
накануне сдачи, намеченной автором*. Требовалось доставить
мне последнюю часть книги, как только о. Александр закончит
над ней работу. Поскольку я знала, что Н. будет в эти часы
с ним, я попросила принести мне эти страницы. Она вскинула
голову и ответила: "Только через о. Александра!".
Это означало, что я не могу попросить ее непосредственно, а должна
сначала обратиться к нему. Вот тебе на! Мы знакомы несколько лет,
столько было задушевных разговоров. Н. так и не принесла листы,
сделал это другой человек.
И вот после того случая я вижу ее впервые. Начинают петь «Верую».
Пою и придумываю язвительный ответ — при встрече она поздоровается,
а я скажу: «Здравствуй» тебе через о. Александра отвечать?"
И тут я почувствовала резкий удар в солнечное сплетение. Тело похолодело
и облилось холодным потом, в глазах потемнело, в голове громко
зазвенело, ноги подкашивались, и я, что-
* У о. Александра появилась оказия
переправить книгу на Запад, и он очень торопил с ее завершением.
/416\
бы не упасть, быстро вышла из храма. Наконец спазм прошел, и я вернулась
в церковь. Уже шло причастие.
Вскоре о. Александр стал говорить проповедь. Тема была одна: христиане
оказались недостойны великой святыни — древа Креста, на котором
был распят Христос, — и утратили ее.
— Многие из вас стоят в церкви, крестятся и кланяются, но
мысли полны злобы и обиды. Лучше бы они не стояли здесь, лучше
им быть в другом месте. Они оскорбляют святыню, и Бог отнимет ее
у них.
Когда служба кончилась, Н. бросилась мне на шею.
— Простите меня!
— Ты прости меня!
Мы обнимались и целовались в празднике раскаяния и примирения.
После службы рассказала о. Александру о случившемся. Странная у него была реакция:
он страшно обрадовался, обнял меня и поцеловал. И рассказал, что собирался
совсем о другом говорить проповедь, даже назвал тему находившемуся в алтаре священнику,
и вдруг неожиданно для себя заговорил, «как Валаамова ослица».
21 августа
Тяга к духовному как будто вырвалась из-под спуда и ширится с огромной
скоростью. Обращения учащаются в геометрической прогрессии.
Десять лет назад я не знала, что существуют верующие интеллигенты,
а теперь? Пусть это лишь тонкая образованная прослойка, пусть главным
образом в Москве, но ведь это начало процесса… Господи, дай веру
России и всему миру. Сотвори из человечества Церковь.
Я снова крестная. Те, с кем я говорила об идее «семьи», встретили
ее с жаром.
30 августа
 В
ходе разговора с о. Александром узнала три новости, означавшие три разочарования.
Одна из них, в частности, заключалась в том, что он держал совет о «семьях»
с В. Н.,
к которому я испытываю необъяснимую антипатию*.
— Мы ведь еще два месяца назад назначили с ним создание их
на первое сентября, — говорил батюшка.
* Вскоре В. Н. откололся от батюшки,
перешел в католицизм, увел за собой часть его прихожан. Позднее
тайно рукоположился в католического священника, был арестован,
заложил о. Александра органам. Батюшку стали таскать на допросы
и пытались шантажировать полученными от В. Н. сведениями
о его деятельности (в основном об общениях как стали
называться малые группы).
/417\
А я горю этой идеей и знаю, чувствую, как это надо делать.
Мы сидели в его кабинете, мирно разговаривали, больные темы проходили
как бы вскользь, и вдруг я опять почувствовала спазм в солнечном
сплетении. О. Александр встревожился, принялся качать в меня
прану, но внезапное недомогание все усиливалось. Мне стало
плохо.
Всю ночь не сомкнула глаз. В полчетвертого начала писать ему большое
письмо. Бесчисленные внутренние и житейские проблемы казались
неразрешимыми, вся жизнь воспринималась как провал.
После бессонной ночи с письмом в кармане пошла на исповедь и вкратце
рассказала содержание письма.
— Все это не так, не так, — говорил о. Александр. — Вы просто
устали, вам нужно отдохнуть.
У креста батюшка попросил зайти поговорить. Пока ждала в «предбаннике»,
он, проходя мимо, незаметно показал кулак.
Но народу было много, и на меня осталось лишь несколько минут перед
всенощной.
Я прочла ему письмо с купюрами, не хотелось слишком огорчать его.
Он слушал во все уши, прерывал, жестикулируя, вскакивал.
— Это все ночное сознание. И у меня так бывало, когда во
всем видишь одни неудачи. А потом оказывается, тут не так уж плохо,
там… Ну как вы можете думать о бесплодности своей жизни! Сколько
прекрасного сделано! И книги мы с вами делаем не потому, что это
какая-то моя прихоть. Вот сейчас комментарии к Евангелию*
предстоят — ведь это нужно!
— Да, но сколько голодных глаз смотрят на мою работу. Меня
легко заменить.
— А работать будут единицы. Да и то никто не сможет это делать
на таком уровне, ни один человек. Это я вам с полной ответственностью
говорю. Это на сто процентов так! Вы устали, вам нужно отдохнуть.
Это я виноват, я быстро работаю и замучил вас. И вчера не надо
было звать вас вечером, вы устали, вымотались за день…
В письме моем были конкретные вопросы о том, как мне сейчас устраивать
жизнь в связи с бесчисленными житейскими проблемами. Он пытался
ответить, но все это действительно сложно, времени не было, и он перенес
разговор на субботу, обещав все продумать и решить.
* Для Брюссельской Библии, готовившейся издательством
«Жизнь с Богом».
/418\
7 сентября
В субботу о. Александр вложил в меня немало сил, хотя сам, бедный,
измотан, отпуск ему только еще предстоит. Было решено, что я продолжу
свою жизнь здесь.
В самом деле, от добра добра не ищут. Главное — ничего ни от кого
не ждать, никаких результатов. О. Александр говорит, что если
что-то получается, в ком-то происходят какие-то добрые перемены,
то он удивляется этому, как чуду.
— Мы в ассенизационной трубе работаем, — сказал он.
— Это я вас, вас мало использую! — восклицал он в изумлении.
— Да ведь я имею дело в основном с бумагами.
— Но ведь книги мои выходят так быстро только благодаря вам,
и на уровне гораздо более высоком, — неужели это так мало!
— Но лучшее во мне, самые ценные мысли, находки, озарения
— не находят выхода, никак не реализуются, перегорают.
— Так пишите же!
— Пишу. Кто это читает, кому нужно?
— Я же сказал вам, что после отпуска дам вам вашу книгу со
всеми пометками. Сделаем ее, дадим читателям.
— Наверно надо ехать в Москву. Жизнь моя здесь потеряла смысл,
деятельность исчерпалась.
— Это до самого конца вам дело! Здесь у вас консультационный
центр, это важно и нужно. Путь должен быть прямой, как стрела, —
добавил он.
Относительно «семей» он сказал, что просто нет у меня терпения.
— Все будет, но дело сложное. Вы видите цель, а я — те трудности
и препятствия, которые лежат на пути к ней. Но делать будем.
И он поручил мне составить молитвенное правило для совместной молитвы.
Я ничего не сделала, чтобы выкарабкаться из спада. Ты, Господи,
все это сделал через моего духовника. Я снова люблю жизнь,
она просторна и солнечна, я полна желания действовать, и Ты даешь
мне эту возможность.
21 октября
Поскольку здесь, в деревне, никакими силами не набирается больше
трех учеников и денежные дела мои из рук вон плохи, а о. Александр
не отпускает в Москву, я решила взять
/419\
сколько-то учеников в городе и жить на два дома. Но уроков в Москве
набралось всего на 60 рублей в месяц, и утомительные
поездки себя не оправдывают.
Вчера в Москве был тяжкий гипертонический криз, еле добралась к
урокам в деревню.
23 октября
Конечно, о. Александр удивительный, потрясающий человек, но кое-что
меня огорчает. Загруженность его все возрастает. Не знаю, какой
тут может быть выход, но люди долгими часами томятся у его кабинетика
в очереди на беседу. Не раз он говорил мне:
— Что я могу поделать, пришлось отпустить ни с чем трех человек,
просидевших в ожидании шесть часов.
Литературная работа страдает, все более нуждается в редактуре,
доделывании, домысливании.
Готовлюсь написать ему об этом письмо. Я слишком его ценю и люблю,
чтобы на все это смотреть спокойно.
Позавчера вечером о. Александр позвал меня, чтобы передать комментарии
к Евангелию. Народу было много, и я предложила:
— Вы дайте мне, и я уйду.
Но он настоял, чтобы я пришла еще раз попозже. Оказалось, работу
требовалось сначала перепечатать, это был предлог.
— В чем дело, что случилось? — допытывался он.
— Ничего особенного, просто спад.
— Вы меня за дурака считаете? Разве я не вижу?
Он говорит, что я просто устала, что всегда живу на несколько ступеней
выше, чем возможно, и нижний слой души, не получая удовлетворения,
поразитирует на высшем.
— Когда со мной такое случается, я делаю что-нибудь совсем
обыкновенное, маленькое — смотрю книжки про животных, иду в зоопарк.
И вам надо что-то такое. То, что с вами происходит, я называю пустыней.
Нельзя же все время летать. Надо просто переждать и отдохнуть,
это пройдет, — говорил он. — Вы создаете температуру на несколько
градусов выше нужной, но это ваше свойство, и время от времени немножко
надрываетесь.
— Боюсь, это серьезнее, чем вы думаете.
В итоге он захотел продолжить этот разговор в другой день.
/420\
6 ноября
Итак, разговор был назначен на субботу. Вечером в пятницу я собиралась
поработать, но перед тем решила сварить яблочное варенье и вымыть
полы. За этими занятиями меня и застал о. Александр, пришедший
пригласить меня к себе после всенощной, благо у него никого не было.
Мы говорили два с половиной часа!
Я сказала, что мне все время мерещится какой-то цивилизованный
зарубежный монастырь на берегу моря.
— Ну, Зоя Афанасьевна! Молодость вашей души меня поражает!
Нет этих монастырей. Состояние Афона таково, что посещающие его люди задаются
вопросом: какое отношение имеют эти черные вороны ко Христу и Евангелию?
На мое смятение: там ли я, то ли делаю, что надо, он ответил целым
обзором социально-духовных процессов, происходящих в стране.
— Люди устали, — говорил он. — Еще десять лет назад все диссиденты
самых разных толков были едины, теперь полный разброд и наступление
реакции. Карловчане хотят канонизировать Николая II. Он был, видимо,
приятный, обаятельный человек, но какое это имеет значение? Ведь
это он не разрешал созвать Вселенский собор, это он попускал развал
империи, это он дал приказ расстрелять демонстрацию 9-го января.
Говорят, что он добровольно остался на смерть, мог уехать. Но это
еще не делает его святым.
О. Дмитрий Дудко выступил с монархической статьей. Вместо
того чтобы смотреть вперед, ищут золотой век в прошлом. Кто
в допетровской Руси, кто в Киевской.
Реакция наступает в Церкви в виде черносотенного обрядоверия. Должны
же мы оставить после себя хоть трех людей, понимающих, что к чему,
и готовых трудиться!
Я изложила ему содержание письма, лежавшего у меня в кармане. Высказала
свои огорчения по поводу внутриприходской работы.
— Я понимаю, вы — пастырь и не можете никого оттолкнуть,
поэтому наплыв людей неизбежен. Но внутри прихода надо строить Церковь
из тех, кто хочет работать. Надо создавать новый тип христианина
— ответственного, самостоятельного, зрелого, деятельного. А рядом
с вами взрослые становятся детьми, мы все рады, когда вы с
нами нянчитесь.
С этим он согласился и сказал, что рассчитывает на «семьи».
/421\
На следующий день я заглянула к нему на минутку, и он сказал:
— Когда вы ушли вчера, я стал проверять себя, не нравятся
ли мне эти очереди. Нет, совсем не нравятся и даже угнетают.
Из-за них мне иногда не хочется ехать в церковь, приходится принуждать
себя.
Говорил, что делит паству на пациентов и сотрудников. Новых людей
берет только под нажимом. Каждый обычно умоляет за кого-то одного,
и часто нельзя не принять. И потом всегда интересно, не окажется
ли человек сотрудником.
— А вы устали, вам надо отдохнуть. И как вы можете думать,
что не нужны тут? Одна литературная работа чего стоит! Раньше я
переписывал книги по шесть-семь раз, теперь все это делается гораздо
быстрее. И с людьми столько работаете.
— Одни неудачи, — сказала я.
— Это не так. Вы слишком требовательны к себе. Давно мы так
подробно и откровенно не разговаривали на больные темы.
В воскресенье я исповедовалась ему. Конечно, многое уяснилось,
стало на прежние места, но все же какая-то смута еще оставалась.
29 ноября
Сегодня предстояло причащаться, а под утро приснился гнусный сон.
Разбудил меня будильник. Под чарами этого сна я быстро оделась и
через четверть часа была в церкви. Рассказала на исповеди сон,
закончив словами:
— Ведь если верить Юнгу, это образ моей души.
— Почему же всей души? — живо возразил о. Александр. — Какой-то
ее части. Вы за последние годы перестроили свою жизнь, свои
этические установки. Но было время, когда вы жили и думали иначе,
под гнетом безнадежности. И вот из вас выходят осколки вашего ранения.
Вы отрубили змею голову, а она все еще шевелится, хочет обрасти
телом. Это очень хорошо, что снятся такие сны. Гной выходит наружу
из каких-то закоулков подсознания. А иначе вы могли бы думать,
что все благополучно, и сложить руки.
20 декабря
На всенощной мною овладел подъем, какого я давно не испытывала.
/422\
В конце службы о. Александр попросил меня зайти к нему. Обычно
по вечерам мы у него не общаемся, уходя домой, он заглядывает ко
мне.
— Я знал, что «пустыня» ваша должна кончиться, что это ненадолго,
— сказал он.
— Что делать, чтобы не было спадов и отступлений?
— Легко задать вопрос. Это самое трудное. Будут, конечно.
Мы слишком зависим от состояний тела, от психики.
Он передал мне рукопись и книгу, подарил фотокопию портрета Франциска
Сальского и, благословив, отпустил.
28 декабря
Благодарю Тебя, Господи! Опять преобладает чувство светлой радости.
Я чувствую себя гораздо лучше. Конечно, не все всегда гладко, но
опять я иду по волнам житейского моря, видя перед собой Тебя. Отчего
это? Прежде всего потому, что Ты захотел. Еще потому, что делаю
молитвенные усилия. И еще, наверное, играет роль общение с о. Александром,
обладающим свойством наделять благодатью, в которой пребывает почти
постоянно.
|
