ВВЕДЕНИЕ
В СВЯТООТЕЧЕСКОЕ
БОГОСЛОВИЕ
К оглавлению
Глава 3. Завершение Халкидона. Пятый Вселенский Собор
Совершенно очевидно, что в период прихода к власти Юстиниана
христологические споры были далеки от разрешения. Сущность разногласий сосредоточилась
вокруг проблемы теопасхизма (богострадания). На вопрос: "Кто страдал на Кресте?"
- разные стороны отвечали по-разному. Оппонентам халкидонского ороса не казалось
очевидным то, что само собой разумелось для приверженцев христологии святого Кирилла
Александрийского; что Ипостась Христа - Та же Самая, что и предвечная Ипостась
Бога Слова, Который и страдал на Кресте "во плоти". Однако некоторые халкидониты
неохотно говорили о богострадании. Их противники также знали, что с собором были
связаны имена Феодора Мопсуэстийского, Ивы Эдесского и Феодори-та Киррского. Последние
два, будучи учениками и последователями Феодора, сами присутствовали на Халкидонском
соборе. В глазах монофизитов все это отдавало недвусмысленным несторианством,
и именно поэтому добавление к Трисвятому гимну ("распятый за нас") казалось им
совершенно необходимым. Как уже обсуждалось, это добавление, формально не будучи
еретическим, вызывало протесты халкидонской партии, в которой, как нарочно, со
смерти Феодорита Киррского (466 год) не было ни одного крупного богослова, пока,
наконец, при дворе Юстиниана не появился Леонтий Иерусалимский (не путать с Леонтием
Византийским!).
Христологические взгляды Леонтия Иерусалимского позволили установить
подлинную связь между взглядами святого Кирилла и догматическими постановлениями
Халкидонского собора, и благодаря Леонтию халкидонская партия наконец-то формально
согласилась отождествить ипостась Христа с предсуществую-щей ипостасью Слова:
В наше время Слово, облекши плотью Свою ипостась и Свою природу,
которые существовали прежде, чем Его человеческая природа, и которые до создания
мира были бесплотны, воипостасировало человеческую природу в Свою собственную
ипостась.
(Леонтий Иерусалимский. "Против Нестория", 5, 28)
Таким образом, согласно Леонтию Иерусалимскому, Слово восприняло
йе человеческую ипостась, а человеческую природу, общую для всех нас. Отличие
Иисуса Христа от нас состояло в том, что в нашем случае общая всем людям человеческая
природа всегда существует в конкретной и уникальной человеческой ипостаси. У Христа
же такой ипостаси нет. Его ипостась - божественное Слово, по образу Которого ("по
образу Божию") были сотворены все человеческие личности. Поэтому Он есть
Новый Адам, представляющий Собой все человечество. Если, согласно Апостолу Павлу,
наше спасение состоит в том, чтобы "быть во Христе", то в таком случае Христос
должен объединять в Себе все человечество так, чтобы все люди могли "иметь часть
в Нем".
Христологическая система Леонтия Иерусалимского представляет
попытку увязать идею Нового Адама с идеей Церкви как Тела Христова. В философских
категориях эти концепции трудно поддаются выражению. К тому же необходимость примирить
разногласия, вызванные нечеткой формулировкой халкидонского вероопределения, еще
более затрудняла задачу Леонтия, создавая опасность неправильного толкования его
утверждений. И в самом деле, Леонтий не замедлил навлечь на себя упреки в монофизитстве.
Справедливость этих упреков не вполне очевидна. С одной стороны, Леонтий, отвергая
учение Аполлинария, утверждает присутствие во Христе человеческой души. С другой
стороны, он никоим образом не сомневается в исторической реальности человеческой
природы Христа, которую он называет "своего рода личной (индивидуальной, особой)
природой". Эта терминология выдает его неуверенность, связанную с необходимостью
выразить в общих терминах уникальную реальность Христа, - настоящего, полного
человека, но в то же время не обладающего человеческой ипостасью. Определяя ипостась
как "природу, ограниченную особыми свойствами", он описывает ипостась воплощенного
Слова как воспринявшую помимо изначальных божественных свойств еще и новые, человеческие,
тварные свойства. В результате получается, что после Воплощения она приобретает
"более сложные свойства", нежели до Воплощения: к божественным свойствам Слова
добавляются человеческие свойства.
Хотя в богословском отношении определения Леонтия легко можно
подвергнуть критике, однако попытки его ведут в правильном направлении и, несомненно,
представляют некоторый прогресс в развитии христологической мысли. Как бы то ни
было, личность Христа настолько уникальна, что в применении к ней философский
язык теряет всякий смысл. Выражение "Бог вочеловечился" само по себе содержит
противоречие, а употребление терминов "ипостась" и "ипос-тасное единство" хотя
и открывает безграничные философские возможности, но в то же время неизбежно навлекает
подозрение в монофизитстве. Но православная христология должна быть не только
описанием личности исторического Иисуса Христа, но и выражением спасения, принесенного
Христом всем людям. Леонтий прекрасно осознавал важность сотериологи-ческого аспекта
своей христологии, развивая его в полном согласии с христологней святого Кирилла.
В продолжение всего царствования Юстиниана в богословии непрерывно
продолжались напряженные дискуссии между защитниками идеи теопасхизма и ее противниками.
Взгляды Леонтия Иерусалимского получили поддержку у нескольких богословов первой
половины VI века, среди которых следует отметить "скифского монаха" Иоанна Максентия,
ратовавшего за провозглашение теопасхистской формулы как в Константинополе, так
и в Риме. Раздоры по этому поводу продолжались до тех пор, пока наконец император
Юстиниан не опубликовал свое собственное вероопределение, а затем созвал в 553
году Пятый Вселенский Собор в Константинополе. На этом соборе были осуждены так
называемые "Три главы": (1) Феодор Мопсу-эстийский и все его писания; (2) те писания
Феодорита Киррского, в которых он опровергает анафематизмы святого Кирилла Александрийского
и Эфесский собор и отказывается признать какую бы то ни было форму теопасхизма;
(3) письмо Ивы Эдесского, представляющее собой отчет о примирении между святым
Кириллом и восточной Церковью (то есть Антиохией) в 433 году в толковании, неблагоприятном
для Кирилла.
Христологическое определение собора 553 года подтвердило законность
и необходимость халкидонской формулы, но вместе с тем признало законность и некоторых
выражений Севира Антиохийского - в частности, что различение природ во Христе
может проводиться только "на словах и в мыслях, а не в конкретном смысле". С другой
стороны, провозгашалась и законность формулы святого Кирилла "одна воплощенная
природа Бога Слова": в этом выражении, согласно вероопределению Юстиниана, Кирилл
"употреблял слово "природа" вместо слова "ипостась"". Тем самым халкидонская формула
была истолкована в приемлемых для всех терминах, открывая дорогу для примирения
с монофизитами.
Несмотря на поистине экуменическую - в идеологическом, а не
в политическом смысле - позицию Константинопольского собора, монофизиты отказались
принять его решения. Во-первых, они уже вполне закостенели в своих взглядах и
попросту не желали соглашаться с православными. Во-вторых, они продолжали видеть
противоречия между Халкидонским и Константинопольским соборами, в противоположность
православным, которые считали необходимыми оба собора: Халкидонский -чтобы покончить
с евтихианством, Константинопольский - чтобы раз и навсегда дать правильное истолкование
христологических взглядов святого Кирилла.
Весьма поучительна также и скандальная история, произошедшая
тогда с папой Вигилием, которого шесть лет продержали в Константинополе, пытаясь
заставить подписать решения Пятого Собора. Папа упорно сопротивлялся этому, ибо
опасался своих западных коллег (Запад, как известно, был на стороне Халкидона
и как огня боялся монофизитов), но в конце концов почти что силой вынужден был
сдаться. Эпизод этот, заслуживающий, впрочем, более внимательного рассмотрения,
показывает, что уже в те времена на Западе плохо понимали восточную христологическую
мысль. Западные богословы предпочитали говорить о спасении скорее в категориях
оправдания, нежели обожения, и это позволяло им проводить строгую границу между
божественным и человеческим. Восточный подход, настаивающий на понятии обожения
человечества во Христе как основном содержании спасения в их глазах выглядел как
неоплатонизм.
|
