Яков Кротов. Путешественник по времени. Вспомогательные материалы.
К оглавлению
Глава пятая
ОБЩЕЗЕМСКАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ
Конструкция Общеземской организации отличалась необычайной простотой. В Москве ее возглавлял главноуполномоченный Д.Н. Шипов. В Маньчжурии действовал другой главноуполномоченный — князь Львов. Около Шипова работала московская губернская земская управа и преимущественно члены ее — М.В. Челноков и Н.Н. Хмелев. Счетоводство, заготовки, склад, транспорт, сношения с управами и Дальним Востоком велись бесплатно добровольцами из служащих в управе. На Дальнем Востоке обязанности секретаря, бухгалтера и кассира исполняло одно лицо. Когда в Москве назревала необходимость подвергнуть какие-либо вопросы коллегиальному обсуждению, в управы объединившихся земств рассылались приглашения, и в Москву прибывали на съезд земские представители — по одному, по два или по три от земства. После обмена мнений решения принимались единогласно. К голосованиям прибегать почти не приходилось. Такие собрания происходили редко: впервые после отправки отрядов съезд земских представителей созван 2 октября 1904 года по случаю возвращения в Москву князя Львова. В живой беседе вернувшийся главноуполномоченный рассказал о работе земских отрядов. Он надеялся, что теперь, после оценки этой работы главнокомандующим, сняты будут административные препятствия к участию в Общеземской организации и тех земств, которые подверглись гонениям Плеве. Ассигнование новых средств крайне
186
желательно, так как расходы в Маньчжурии весьма значительны и трудно сказать, когда окончится война.
Восторженно приветствуя своего главноуполномоченного, съезд просил его взять на себя хлопоты в Петербурге о формальном уничтожении запретов покойного министра внутренних дел.
Поручение это не требовало больших хлопот, и уже через две недели, на съезде 17 октября Д.Н. Шипов мог огласить следующее напечатанное в «Правительственном вестнике» распоряжение: «Генерал-адъютант Куропаткин в телеграмме на имя министра внутренних дел свидетельствует, между прочим, о полезной и" самоотверженной деятельности врачебно-санитарных отрядов при Маньчжурской армии, снаряженных на средства четырнадцати земств внутренних губерний, высказывая пожелание об усилении этих отрядов. По докладе о сем Его Императорскому Величеству министр внутренних дел циркуляром от 6 сего октября за № 26 поставил губернаторов в известность, что, в видах усиления размеров помощи раненым и больным воинам, он не встречал препятствий к осуществлению могущих возникнуть со стороны земств предположений об ассигновании средств как на развитие деятельности уже существующих земских врачебно-санитарных отрядов, так равно и на образование новых».
Так росчерком пера министра Общеземская организация перестала быть «учреждением, стоящим в прямом противоречии с требованием закона», и, хотя закон этот ни в чем не изменился, ни одному губернатору не приходило теперь в голову опротестовывать постановления земских собраний о присоединении.
Громадное большинство земств воспользовалось таким счастливым оборотом фортуны, сделав соответствующие постановления и ассигновки.
Общеземская организация сразу стала знатна и богата. Но князь Г.Е. Львов, выполнив возложенное на него поручение, счел необходимым сложить с себя звание главноуполномоченного: текущая работа в Туле требовала всего его внимания. Собравшиеся земцы, однако, горячо просили его не оставлять начатого и принять ближайшее участие в делах организации вместе с Д.Н. Шиповым и М.В. Челноковым.
В программу знаменитого петербургского съезда 6—9 ноября входили вопросы и о помощи больным и раненым воинам. Князь
187
Львов должен был повторить свой рассказ о работе земских отрядов. Постановлено напечатать его и разослать во все земские управы. Выяснив приблизительно возможные ассигновки и поступления, съезд признал, что работа земских отрядов на весь 1905 год вполне обеспечена, и отправил на Дальний Восток телеграмму такого содержания: «Совещание ста четырех земских деятелей шлет всему персоналу всех земских отрядов горячий привет и глубокую благодарность за самоотверженную работу, доказавшую силу и значение единения. Шипов, Петрункевич, князь Львов».
Здесь кончается непосредственная связь благотворительной и политической работы объединившихся земств. Политические съезды, как мы видели, просуществовали еще год и уступили место и работу Государственной думе. Благотворительная организация пошла своими особыми путями. Ее история развивалась самостоятельно.
После земских собраний 1904 года дело расширилось. Вести его прежними кустарными приемами оказалось невозможным. Не только на Дальнем Востоке, но и в Москве неизбежно предстояло создать более правильную организацию. Съезд 2 марта 1905 года избрал постоянное управление делами Общеземской организации (Д.Н. Шипов, князь Г.Е. Львов, М.В. Челноков, Ф.А. Головин, Н.Н. Хмелев) и ассигновал 500 руб. в месяц на делопроизводство, бухгалтерию, содержание склада и т. п.
С июня 1905 г. из разных мест России стали приходить слухи о серьезном неурожае. Надвигался голод — в некоторых губерниях во много раз более серьезный, чем 1891—92 годов. Интерес к войне — после поражения при Мукдене и Цусиме — падал. Внутреннее недовольство росло. Все это должно было неизбежно отразиться на персонале земских отрядов в Маньчжурии. За год пребывания на войне у персонала этого накопилось много усталости, взаимных счетов и недоразумений, нервного раздражения. Вне всякого сомнения, горячая боевая работа сразу смела бы все это. Но сражений не было и не предвиделось. Большинству казалось, что новые столкновения бессмысленны, кампания кончена, заключение мира в ближайшем будущем неизбежно. Из России шли слухи о настойчивых выступлениях против затягивания войны. При таких условиях часть земского персонала считала своевременным не-
188
медленное отозвание отрядов; остальные, не вполне сочувствуя такого рода демонстрации, полагали неизбежным, до заключения мира, продолжать работу по борьбе с эпидемиями в армии, но сокращать деятельность постепенно, без ущерба для дела и ни в каком случае не расширять ее.
В Москве возникла мысль ликвидировать работу организации на войне и перенести объединенную деятельность земств в Россию, направив ее на борьбу с голодом.
С Дальнего Востока шли противоречивые слухи о значении для армии дальнейшей работы земских отрядов. Казалось совершенно необходимым присутствие там лица, вполне авторитетного для принятия окончательного решения. В случае ликвидации, предстояла большая работа по сведению всевозможных счетов земств между собою, с Красным Крестом, интендантством, инженерным и железнодорожным ведомствами. Все эти задачи могли быть быстро и авторитетно решены одним лишь лицом — Д.Н. Шиповым. Уступая общим просьбам, глава организации выехал 20 июля в Маньчжурию. 23 августа заключен Портсмутский мир. А к 28 сентября Д.Н. Шипов уже вернулся в Москву, быстро, блестяще и к общему удовольствию закончив ликвидацию работы земских отрядов.
Тем временем князь Львов по поручению управления зондировал в Петербурге почву в связи с новыми задачами Общеземской организации. Нужно заметить, что деловые сношения Георгия Евгеньевича со столичным чиновным миром кончались обыкновенно чрезвычайно успешно. Поэтому все такого рода сношения неизменно возлагались организацией именно на него.
В Петербурге ждали серьезного неурожая в 138 уездах двадцати одной губернии. Пострадавших насчитывалось до 18 миллионов. Помощь была необходима — и государственная (ссудная) и частная — благотворительная. К планам организации в министерстве отнеслись сочувственно. Но князю Львову указали на возможные формальные трудности и посоветовали во избежание всяких недоразумений снова прикрыться флагом Красного Креста. Эта чисто формальная зависимость отнюдь не казалась князю Львову отяготительной. Он добился аудиенции у вдовствующей императрицы и уже 16 августа вошел в соответствующее соглашение с Обществом Красного Креста.
189
В широких слоях взбудораженной в то время русской интеллигенции Общеземская организация уже не пользовалась прежним престижем. Против «цензового земства» уже велась страстная агитация, и не только со стороны левых партий: союз союзов желал помогать голодающим самостоятельно и создал явочным порядком особую «Общественную организацию». Чтобы смягчить антагонизм и конкуренцию в деле помощи голодающим, секретариат управления Общеземской организации разработал особую схему работы по борьбе с голодом: предположено создать в каждой неурожайной губернии, наряду с губернской земскою управою, губернский комитет по борьбе с голодом, председатель которого, назначенный из центра (Москвы), должен был образовать комитет на широких общественных началах, привлекая в него самые разнообразные элементы местной интеллигенции. Губернский комитет избирает председателей уездных комитетов, к работе которых также предполагалось привлечь широкие общественные круги.
На съезде 30 августа 1905 года рассматривался вопрос о создании Общеземской организации помощи голодающим. Председателю (князю Львову) пришлось защищать проект от нападок с двух сторон. Одни земцы (более левые) находили совершенно излишним выступать снова под флагом бюрократического Красного Креста.
— Но ведь Красный Крест, — доказывал князь Львов, — располагает по закону льготным тарифом для проезда людей и провоза грузов, что для хлебных заготовок представляет огромное значение. К тому же флаг Красного Креста, оставляющий организации полную свободу действий, гарантирует земских работников от недоразумений с местной администрацией. Связь с Красным Крестом дает широкое право на сбор пожертвований. И само Общество Красного Креста обещало передать Общеземской организации большие запасы белья, теплой одежды, консервов, оставшихся от военных заготовок...
Правые земцы — представители губерний, где уже чувствовалась реакция, в свою очередь были крайне недовольны предложенной схемой организации местной работы, которую презрительно именовали «плодом третье-элементского творчества»; они настаивали на простой передаче средств местным губернским земским управам. Этих протестантов князь Львов успокаивал такими сооб-
190
ражениями: везде, где возможно, губернскими уполномоченными будут назначены, конечно, председатели губернских земских управ, которые создадут комитеты по своему усмотрению; представленная схема имеет значение лишь для рекомендации; она послужит отводом от нападок левых, что важно для притока пожертвований; голодом захвачены и неземские губернии, где все равно придется создавать местные комитеты...
Деловые аргументы оказали достодолжное влияние: и погубернская организация, и флаг Красного Креста, в конце концов, оказались принятыми значительным большинством.
Схема погубернской организации вырабатывалась в Москве, когда князь Львов занят был в Туле своими обязанностями председателя управы. Узнав в последнюю минуту об этом «плоде третье-элементского творчества», князь не возражал. Впрочем, всякие заранее придуманные организационные планы были чужды его природе. Князя считали замечательным организатором. Но его организаторские способности оставались всегда совершенно своеобразными. Он знал и любил народные поговорки: «дело укажет», «дело научит», «не спрашивай умного, не спрашивай ученого, спрашивай бывалого». Вместе с народом он плохо верил в разработанные заранее планы, зная, как прихотливо складывается иной раз действительность, как трудно предусмотреть все ее изгибы. Его тактика сводилась к повседневной работе, к устранению ловкими, часто остроумными и хитроумными ударами встретившихся на пути препятствий, к объединению на работе и умиротворению многочисленных сотрудников. Он возбуждал их энтузиазм к делу, подталкивал и радостно приветствовал их инициативу, умиротворял возникавшие ссоры и недоразумения. В его деле всегда не хватало именно определенности, организации... Зато всеми его сотрудниками чувствовалась прелесть общей, дружной работы, казалось, совершенно свободной и независимой, но незаметно направляемой в трудных случаях опытным, умным и талантливым вождем. Он сам творил дело изо дня в день, от случая к случаю, учась на практике, учитывая победы и поражения. И он любил, чтобы сотрудники его, не задаваясь сложными диспозициями и планами, действовали также. При этом князя Львова привлекали более всего схемы самые простые, обстрелянные жизнью. В сущности, он был в работе боль-
191
шим консерватором. Земские учреждения, пятидесятилетнею деятельностью доказавшие свою работоспособность, выборные люди — плохие или хорошие, — но выборные и тем самым признанные наиболее пригодными в данных условиях — вот сфера, из которой он вовсе не хотел выходить. Ему верилось, что в этом простом и испытанном кругу можно сделать многое, если не все, настойчивым трудом, доброжелательством и миротворчеством...
Ближайший опыт первой голодной кампании как будто полностью подтвердил любимые приемы работы князя Львова.
Несмотря на осложнения первой революции, «цензовое земство», как общее правило, работало на местах весьма энергично. Не помешал и флаг «бюрократического учреждения». Исполнительный Комитет Общества Красного Креста полностью принял погу-бернскую земскую организацию 12 сентября 1905 года и передал для помощи голодающим значительные остатки своих заготовок. 6 декабря удалось добиться циркуляра министра внутренних дел, который, как бы узаконивая Общеземскую организацию помощи голодающим, предписывал губернаторам оказывать ее агентам всяческое содействие. Впрочем, препятствия встречали главным образом не местные земские деятели, а лица, командированные из центра. Мало-помалу, там, где создались комитеты, они сошли на нет, и дело вели губернские и уездные управы. Пожертвования стали поступать с самого начала кампании. В громадном большинстве случаев то были регулярные отчисления из жалования всевозможных служащих. Князь Львов протелеграфировал на Дальний Восток горячее воззвание к армии о помощи голодающим, напоминая ей работу земских отрядов. Воззвание это появилось в «Вестнике Маньчжурской армии». Оно привлекло внимание не только офицеров и врачей: значительная часть присланных денег составилась буквально по грошам — из солдатских приношений. Многие присылы сопровождались трогательными письмами. Иногда солдаты отказывались от улучшения пищи в праздники и оставшиеся в экономии деньги посылали в Москву, в кассу Общеземской организации. Гораздо чаще — это были сборы мелких пожертвований с упоминанием о работе земцев на войне и с приложением списков жертвователей.
Всего за год поступило только в центральную кассу организации более 260 000 рублей пожертвований. Главная работа велась,
192
однако, на правительственные средства. После 17 октября граф Витте сразу передал Общеземской организации миллион рублей. Позже в Петербурге было создано междуведомственное совещание. Оно заведовало распределением средств на помощь голодающим. Продовольственное дело (ссуды на пропитание и обсеменение) находилось в то время в руках крестьянских учреждений. Но «совещание» решило суммы на благотворительную (безвозвратную) помощь передавать не через местную администрацию, а непосредственно фактически действующим на местах организациям. Таковою оказалась почти повсеместно главным образом Общеземская организация, и князю Львову удалось за год вытащить еще миллион рублей через междуведомственное совещание.
Каким авторитетом еще пользовалась в земских кругах Общеземская организация, видно между прочим из такого факта. К концу года в Астраханской степи обнаружены были случаи бубонной чумы. Один из уездов Самарской губернии оказался под угрозою заноса страшной болезни. Земцы (губернская и уездная управы) решили обратиться за помощью не к правительству (как это всегда делалось), а к Общеземской организации. В Москву, несмотря на железнодорожные забастовки, исхитрились пробраться испуганные самарские земцы. Общеземское управление немедленно созвало совещание врачей, среди которых был и профессор Габричевский. Решено создать цепь заградительно-наблюдательных отрядов и послано предложение профессору Заболотному—специалисту по чуме—стать во главе их. Посылку отрядов пришлось приостановить ввиду начавшейся всеобщей забастовки, перешедшей в Москве в вооруженное восстание. А в январе чума ослабела и почти прекратилась. Тем не менее профессор Заболотный проехал на средства организации в астраханскую степь, чтобы на месте констатировать конец эпидемии.
28 октября 1905 года по возвращении в Россию Д.Н. Шипова и последних земских отрядов снова состоялся съезд Общеземской организации. Переизбрано управление. В помощь ему решено создать совет, при участии которого управление могло бы распределять денежные средства, так как в наступившие тревожные времена трудно было бы созывать частые общие съезды. В Москве предположено издавать периодически «Известия Общеземской организации», которые должны были служить хроникой голодной
193
кампании и постепенно подготовлять материал для отчета. В 1905— 1906 годах вышло десять книжек этого издания.
Князь Львов, по горло занятый в Туле, не мог отдавать много времени работе Общеземской организации. Он аккуратно являлся на съезды и неизменно привлекался к сношениям с правительством и в особенности — к добыванию денег на помощь голодающим, что он умел делать необычайно успешно.
После выборной кампании в Первую думу, князь, как мы знаем, покинул место председателя Тульской управы и стал свободнее. Пользуясь этим, Д.Н. Шипов отказался от возглавления общеземского управления. Его уговорили, однако, не выходить из состава управления, а на место председателя единогласно избрали князя Львова.
2
Следующий сезон (1906—1907) выпал еще более бедственный. С голодом снова велась энергичная борьба, на которую правительству пришлось затратить до 173 миллионов рублей. Снова в Петербурге образовался центральный комитет по оказанию врачебно-продовольственной помощи — из представителей Министерства внутренних дел, главного управления землеустройства и земледелия, министерства финансов, государственного контроля. В многочисленную семью чиновных представителей разных ведомств допущены делегаты Общества Красного Креста, «Трудовой Помощи» и председатель Общеземской организации. На Комитет возложена, между прочим, обязанность распределять средства, отпускаемые правительством на благотворительную (безвозвратную) помощь голодающим. Комитет признал благотворительную помощь необходимым коррективом в правительственной ссудной операции. Но он потребовал смет и доказательств нужды. Состязаться с князем Львовым в области привлечения к делу казенных денег оказалось не так-то легко: оба остальные общества (Красный Крест и «Трудовая Помощь») получили вместе меньше, чем Общеземская организация, на долю которой за год удалось выхлопотать ассигновок на 3 600 000 рублей. Но правительственный комитет начал действовать поздно, во второй половине голодного года, ассигновки запаздывали, еще позже приходили в Москву деньги. И князю Льво-
194
ву приходилось напрягать всю свою энергию, чтобы привлечь вовремя необходимые средства. За этот год Общеземская организация собрала почти полтора миллиона рублей пожертвований, причем сборы организованы даже в Англии, Америке, Финляндии. Князь Львов обратился со специальным воззванием к русскому торгово-промышленному миру, а в Петербурге лично объездил управления банков, кредитных учреждений и страховых обществ.
К концу 1906 года завершены взаимные рассчеты земств, участвовавших в помощи больным и раненым воинам. В разверстку поступило почти 600 тысяч рублей остатков1. Большая часть этих денег пожертвована земствами на благотворительную помощь голодающим. В неурожайных земских губерниях сделаны сверх того специальные ассигновки. В голодающих районах в местные учреждения организации также поступали пожертвования. Все это дало возможность издержать в кампанию 1906—1907 годов 6 916 000 руб., из которых 59,7 процента пошло на содержание столовых, 23,8 процента — на раздачу пайков и около 16 процентов — на содержание яслей, на медицинскую помощь, на помощь пострадавшим от пожара, наводнения, на приобретение рабочего скота, топлива и проч. Организационные и административные расходы взяли всего 0,17 процента бюджета. Столовых и пекарен открыто 9711. Всех обедов выдано 120 миллионов: средняя стоимость обеда — 3,45 копейки. Детских приютов-ясель открыто 248. Раздача пайков производилась 1 676 000 лиц, причем дневных порционных пайков роздано 48,5 миллиона.
Общеземская организация не довольствуется помощью голодающим. Она пытается выяснить причины постоянных неурожаев, потрясающих сельское хозяйство некоторых районов России. В половине августа 1906 года она созывает съезд агрономов, обсуждающих меры борьбы с неурожаями. Труды этого съезда изданы организацией под названием: «Неурожаи и агрономия».
В конце лета 1906 года почти целиком сгорел деревянный город Сызрань. Население осталось в ужасных условиях. Общеземская организация первая пришла на помощь погорельцам. В Сызрань послан врачебно-питательный отряд, который открыл амбулатории, столовые
1339 946 руб. 14 коп. остатка кассы Общеземской организации и 250 000 руб., полученных от казны за пребывание офицеров и солдат в земских лазаретах.
195
для детей, хлебопекарни, лавки необходимейших предметов и продовольствия, биржи строительных материалов. Самарскими земскими статистиками произведена по особой программе перепись погорельцев, которая дала возможность разделить пострадавших на разряды; каждый разряд получил билет особого цвета, что давало возможность отпускать их предъявителям хлеб, товары и лесные материалы с разными скидками с заготовительных цен (от 100 до 25 процентов).
Амбулатория организации, с первыми холодами, обнаружила появление и рост тифозных заболеваний среди погорельцев. Больницы города были разрушены пожаром. Благодаря связям князя Львова, удалось выписать в Сызрань один из роскошных поездов Общества Красного Креста, сооруженных железными дорогами для эвакуации раненых. Поезд прибыл в Сызрань и долгое время обслуживал заразных больных города...
Блестящие кампании по борьбе с голодом снова подняли имя князя Львова на необыкновенную высоту. Утвердилось окончательное мнение, что никто не умеет привлечь к благотворительному делу столько средств, как князь Львов. Его умению затратить продуктивно и экономно деньги — верили не только широкие круги общества, но и петербургские сановники, в руках которых оказывалось волею судеб распоряжение казенными суммами, ассигнованными на благотворительность. Эта репутация совершенно исключительного добытчика денег навсегда утвердилась за князем Львовым...
Но голодная кампания 1906—1907 годов протекала в смутное время борьбы Столыпинского правительства с революцией и ее последствиями, причем, под влиянием реакции, многие земства наполнились новыми, черносотенными гласными, относившимися крайне враждебно к Общеземской организации, из которой, по их мнению, вышло освободительное движение. Во многих губернских собраниях поминали недобрыми словами эту «кадетскую затею», это «явочным порядком» создавшееся учреждение, во главе которого стояло лицо, не имевшее даже звания земского гласного.
Меньшиков в «Новом Бремени» призывал охранные отделения Империи к бдительному надзору за Общеземской организацией. Граф В.А. Бобринский выдвинул в тульском губернском собрании соответствующие лозунги: собрание не только отказалось от участия в «так называемой Общеземской организации», но решило спеш-
196
но обратить внимание правительства на свое постановление. В некоторых земствах (например, Курском) речи Бобринского были подхвачены. Раздались личные нападки на князя Львова; некоторые гласные говорили о «тайных целях, преследуемых Общеземской организацией, не имеющих ничего общего с ее официальными задачами»...
К таким нападкам не замедлила присоединиться зловредная клевета. Никто не мог оспаривать необыкновенного умения князя Львова привлекать средства к благотворительному делу. Но политические противники говорили, что князь умеет только брать деньги, но не считает себя обязательным отчитываться в них.
В действительности князь отлично понимал значение отчетов и неизменно настаивал на их составлении. Но он не пытался отливать бухгалтерию с самого начала предприятия в определенные, обязательные для всех участников формы. Да и как было это сделать? Предприятия начинались с малого и очень быстро разрастались до совершенно невероятных размеров, принимая, под влиянием жизненных требований, прихотливые и неожиданные очертания. Ктомуже формальный цифровой отчет не удовлетворял князя Львова; ему мало было сказать, что на дело израсходовано столько-то денег. Он желал осветить всю общественную обстановку кампании, чтобы каждому стало ясно, насколько целесообразно и экономно израсходованы государственные и общественные средства... Такая постановка отчетности требовала времени — в особенности при многочисленности контрагентов. От князя постоянно и экстренно требовали отчетов, которые, действительно, часто запаздывали. И несмотря на все миротворчество Георгия Евгеньевича, подчас ему приходилось огрызаться. Раз как-то в продовольственном комитете в Петербурге ему настойчиво указывали на «образцовые» отчеты Красного Креста по голодной кампании 1891—92 годов. Один из этих отчетов случайно только что был в руках князя. Огромный том почти в тысячу страниц содержал аккуратно выписанные счета всех русских отделений Общества Красного Креста. Ни малейшего намека на произведенную работу. Везде те же формальные цифры по рубрикам: оставалось к началу года, поступило из разных источников, израсходовано, столько-то переходящих сумм и т. д. Князь возмутился:
— Да что вы мне говорите об отчетах Креста? Читал я этот знаменитый отчет. На тысяче страниц не нашел дела. Только и узнал, какие
197
действительные статские советники сидели в голодный год по каким городам и сколько держали при этом в руках «переходящих сумм»...
— Правда, князь, правда... — заметил, покачивая головой, присутствовавший в заседании представитель Красного Креста...
В действительности подробнейшие и обстоятельнейшие отчеты Общеземской организации и составлялись, и печатались. Но они запаздывали1. И этим последним обстоятельством охотно пользовались политические противники.
' При втором томе отчета о работе на войне («Общеземская Организация на Дальнем Востоке») приложено такое объявление:
«В Управлении Делами Общеземской Организации имеются следующие издания:
1. Общеземская Организация на Дальнем Востоке. История работы и опыт земских отрядов на театре военных действий в 1904—1905 гг. Составил Т.И. Пол-нер. Том I. Со многими иллюстрациями в тексте. М, 1908. Цена 1 р. 50 к.
2.
3. Приамурье. Факты, цифры, наблюдения. Собраны па Дальнем Востоке сотрудниками Общеземской Организации. VII. С. 922. С тремя картами. М, 1909. Цена 2 р.
4.
Содержание: 1) Введение (Колонизация края в прошлом). 2) Санитарные условия и медицинские учреждения Приамурья. 3) Пути сообщения. 4) Рыбные промыслы. 5) Охота. 6) Лес и лесные промыслы. 7) Извоз. 8) О сельском хозяйстве Амурской и Приморской областей. 9) Минеральные богатства Амурской и Приморской областей. 10) Промыслы и промышленность. 11) Торговля. 12) Быт приамурских крестьян. 13) Переселенческое дело на Дальнем Востоке. 14) Статистические приложения и библиография.
3. Известия Общеземской Организации. №№ 1 — 10 (Периодическая хроника голодной кампании 1905— 1906 гг.).
4.
5. Неурожаи и агрономия. Протоколы совещания агрономов при Общеземской Организации 12—13 августа 1906 г. М, 1907.
6.
7. Отчет управления делами Общеземской Организации по оказанию благотворительной помощи населению местностей, пораженных неурожаем в 1905 г, Кампания 1905—1906 гг. М, 1908.
8.
9. Отчет управления делами Общеземской Организации по оказанию продовольственно-благотворительной помощи населению местностей, пораженных неурожаем в 1906 г. Кампания 1905—1907 гг. М., 1909.
10.
11.Помощь погорельцам гор. Сызрани в 1906 г. Отчет управления делами Общеземской Организации. М., 1907.
12.
13.Обзор деятельности Общеземской Организации за 1906—1907 год. М, 1908.
14.
15.Очерк деятельности земской общественно-благотворительной организации помощи переселенцам в переселенческую кампанию 1908 г. М., 1908.
16.
10. Отчет земской общественно-благотворительной организации по оказанию
продовольственно-благотворительной и врачебной помощи переселенцам на
Дальнем Востоке. Кампания 1908 г. М, 1909.
198
А князь между тем, обращая, по обыкновению, весьма мало внимания на такого рода нападки, готовился к новому делу. С урожаем 1907 года кончалась деятельность Общеземской организации помощи голодающим. Отдельные местности, пострадавшие от чрезмерных дождей, градобития и т. п., уже не требовали напряжения соединенных сил земств. Помощь там могла быть оказана местными силами. У Общеземской организации после четырех лет работы образовались значительные остатки. Предстояло определить для них достойное назначение.
Во время последней голодной кампании Общеземской организации часто приходилось сталкиваться с бедствиями переселенцев. 1907 год дал небывалую цифру движения в Сибирь и обратно: через Челябинск прошло около 450 тысяч душ обоего пола; назад прибыло более 56 тысяч.
Помимо подавления революции, Столыпин, как известно, рубил в то время гордиев узел аграрного вопроса. Л.Н. Толстой умолял его осуществить в России идеи Генри Джорджа. Куда тут! У Столыпина был свой план, который он проводил с решительностью и настойчивостью. План этот известен: поход на общину, потерявшую в глазах правительства всю свою традиционную полицейскую прелесть; внедрение личного, сильного землевладения; мелиорации; продажа мужикам земли через Крестьянский банк; переселение. Все эти мероприятия, энергично пущенные в ход, шли с перебоями. Особенно волновали результаты переселения. В 1907 году было напечатано и распространено среди крестьян 130 000 книжек об условиях водворения в различных переселенческих районах и 400 000 экземпляров разъяснений о порядке переселения. Можно представить себе, какой переполох произвело в голодающей деревне самое появление этого печатного материала, снабженного двуглавым орлом и распространяемого начальством!.. Массы голодающих крестьян — по большей части слабосильных и малоземельных — хлынули в Сибирь. К устройству стольких людей никто не был подготовлен, и переселенцы — как в пути, так и в местах вселения — бедствовали. Особенно трудно было положение их на Дальнем Востоке. Еще в 1902 году приамурский генерал-губернатор счи-
199
тал совершенно необходимым «влить в край в ближайшее время по крайней мере миллион переселенцев».
Когда эти колонизационные мечты совпали со стремлением отделаться в Европейской России от назойливых требований аграрного вопроса, на Дальний Восток двинуты были сразу массы крестьянства. Обычное годовое вселение в Амурскую и Приморскую области вместе, в нормальное время не превышало 11—15 тысяч человек. В 1907 году их влилось в край 74 тысячи. Для Дальнего Востока отмечено обязательное предварительное ходачество. В уме крестьян это отразилось так: «Смотреть нечего — селись в любом месте, а земля везде — первый сорт!..» Каково же было разочарование этих людей, когда, натерпевшись в пути, они очутились в тайге и тундрах Приамурья! Одни из них утверждали, что «их вымели из России земские начальники». Другие со злобою говорили, что их «выслало начальство», будто бы уверившее их, что «в Приамурской области денег не нужно, ехать туда могут самые бедные, правительство позаботится обо всех»... Переселенческая администрация, приемные бараки, больницы, перевязочные средства рассчитаны на одну седьмую сдвинувшихся с места масс... В новых поселках начались тиф, цинга и голод.
Вести об этом проникли в печать. Но Общеземской организации приходилось и непосредственно сталкиваться с переселенческою нуждою этого года. Ее уполномоченные выезжали в Оренбургскую губернию, в Тургайскую и Акмолинскую области и кормили там голодных переселенцев. Постепенно перед управлением картина переселенческого движения выступила в таких подробностях, которые указывали, что между голодающими, которых приходилось кормить на местах, и голодающими в пути в переселенческих поездах нет, в сущности, никакой разницы и положение переселенцев даже несравненно тяжелее. В Западную Сибирь и на Дальний Восток посланы на разведку представители организации. Везде картины нужды и бедствий поражали одинаково. Тогда у князя Львова созрела мысль идти на помощь переселенцам. В Петербурге эта мысль встречена сочувственно — и Столыпиным, и князем Василь-чиковым (главноуправляющим землеустройством и земледелием). Последний просил сосредоточить все внимание на Дальнем Востоке. Оба министра находили, что помощь нужна главным образом в
200
пути: на местах вселения достаточно работы Переселенческого управления.
В июне 1907 года все было приготовлено для начала работы. Для организации и ведения дела князь Львов пригласил графиню С.А. Бобринскую и приятельницу ее А.А. Бибикову. Обе дамы ездили во Владивосток. Там они обсудили постановку помощи с заведующим переселенческим делом Приморской области и составили смету на кормление и лечение переселенцев на путях их следования. Предприятие за год могло стоить от 300 до 500 тысяч рублей.
В последнюю минуту члены управления Общеземской организации посоветовали князю, не прекращая подготовительных работ, созвать совещание представителей земств и представить новое начинание на их усмотрение. Съезд собрался 14 сентября. И тут князь Львов натолкнулся на неожиданные препятствия.
Возражал прежде всего его друг — Д.Н. Шипов. По-видимому, он стоял совершенно в стороне от быстрых решений князя Львова. Д.Н. Шипов признал всю важность упорядочения движения переселенцев, но решительно протестовал против затраты на это дело средств, принадлежащих организации, — без заранее полученного согласия губернских земских собраний. Учитывая новые земские настроения, он указывал, что состав гласных изменился, уполномоченные для участия в Общеземской организации могут быть выбраны иные; срок полномочий теперешнего управления кончается. При таких условиях совершенно невозможно начинать новое дело, не получив по этому поводу точных и определенных указаний губернских земских собраний.
Взгляды эти разделяло большинство влиятельных членов съезда. Князю Львову пришлось уступить. Съезд единогласно высказался в принципе за помощь переселенцам, но предложил отстрочить ее до решения земских собраний.
Кампания графа Бобринского и других противников князя Львова решающего успеха не имела. Очередные земские собрания 1907 года рассмотрели новые предложения Общеземской организации. Местами происходили бурные разговоры, но только восемь земств отказались от участия в Общеземской организации и только четыре — по мотивам, выдвинутым постановлением Тулы. Новый съезд состоялся 17 февраля 1908 года. Во многих местах доклад о помощи
201
переселенцам еще не был рассмотрен. И тем не менее 18 губернских земств прислали в Москву своих представителей. Съезд совершенно неожиданно прошел ровно и гладко. Все пять членов общеземской управы избраны на три года в прежнем составе. Князь Львов не получил ни одного черного шара. Все предложения старой управы приняты.
— Что же случилось? — спрашивают «Русские Ведомости»,
излагая ход заседания1.
— Открывая собрание, — отвечает газета, — кн. Г.Е. Львов пред
ложил выборным представителям официально присоединившихся
земств избрать председателя, проверить полномочия участников.
Он заявил, что старая управа предполагает участвовать в съезде
лишь с совещательным голосом. Члены съезда получили отпечатан
ные оттиски отлично разработанного доклада. В зале заседания они
нашли напечатанные отчеты управы по деятельности на войне и в
голодную кампанию 1905—1906 гг. Акт ревизионной комиссии сви
детельствовал, что «книги управления ведутся правильно и все
статьи как прихода, так и расхода надлежащим образом оправды
ваются документами». Председатель ревизионной комиссии, сви
детельствуя о весьма успешной деятельности Общеземской орга
низации и о прекрасном состоянии отчетности, предложил съезду
выразить глубокую благодарность всему прежнему составу управ
ления. В кассе оказалась свободная наличность почти в 600 тысяч
рублей. Когда члены съезда возбудили вопрос о жаловании вновь
избираемому составу управы, князь Львов решительно высказался
против такого предложения.
— Это был деловой ответ на все воздвигнутые обвинения,
восклицает газета. И нет ничего удивительного, что Общеземская
организация, по-прежнему, будет существовать, будет оказывать
помощь голодающим и разовьет новую работу на пользу пересе
ленцам, устраивая лавки, кухни, амбулатории на пути от Иркутска
на Дальний Восток. На расходы по переселенческой кампании съезд
ассигновал в распоряжение управы 300 тысяч рублей.
Теперь князь Львов решил поставить дело не так кустарно, как предполагалось в прошлом году: в конце марта и начале апреля на
1 Русские ведомости. 1908. № 51. 202
Дальний Восток выехало 140 человек (5 уполномоченных, 9 помощников уполномоченных, 7 врачей, 15 фельдшериц, 40 сестер милосердия, 17 приказчиков, 6 скупщиков и 40 кухарей). Поехал и сам князь Г.Е. Львов.
Земский персонал сопровождал партии переселенцев по железным дорогам и рекам, лечил, кормил, пытался оказывать всяческую помощь. Но скоро выяснилось, что для всего персонала нет достаточно дела в тех узких рамках, которые намечены правительством. Весеннее движение 1908 года оказалось значительно слабее, чем ожидалось, — особенно за Иркутском. Железные дороги и'пересе-ленческие управления на этот раз не были застигнуты врасплох и справлялись со своим делом. С другой стороны, с Дальнего Востока (особенно из Приморской области) доходили тревожные слухи: поселенцы прошлого года бедствовали; эпидемии среди них не прекращались. Князь Львов временно сосредоточил часть земских сил в Никольске-Уссурийском и поехал в Хабаровск хлопотать о расширении деятельности.
В Приамурье (Амурской и Приморской областях) царило военное положение. Край был вверен попечениям генерала Унтербергера, который в пользовании военным положением не проявлял ни особой кровожадности, ни особой реакционности. То был самый обыкновенный генерал немецкого пошиба: сухой, корректный, приверженный к соблюдению всяческих форм: он требовал от своих подчиненных лишь исполнительности и внешнего соблюдения закона.
Унтербергер встретил князя Львова официально и сухо. Но подготовленный переселенческими чиновниками генерал-губернатор «не встретил препятствий» к допущению земских работников на грунтовые дороги, о чем только и просил его князь Львов. В бумаге из Петербурга значилось, что Общеземской организации разрешено оказывать помощь переселенцам «на путях их следования». Генералу представлено было, что грунтовые дороги — тоже пути следования переселенцев. С формальной точки зрения нельзя было отрицать этого. И, наперекор видам центрального правительства, земская экспедиция попала внутрь страны, «дорвалась» до насущной помощи страдавшим переселенцам и деятельно занялась устройством медицинских пунктов, столовых, яслей и лавок в ново-сельческих деревнях...
203
В архаическом строе местной администрации переселенческие чиновники оказались наиболее живыми и интересными людьми; среди них был кое-кто и с высшим образованием: многие из них служили не за страх, а за совесть. Приезд большой массы земских работников, хорошо снабженных снаряжением и средствами, казался им счастливою случайностью. Они встретили земцев доброжелательно и в работе шли с ними рука об руку.
Не было заметно, чтобы князь Львов руководил работою своего рассеянного по Дальнему Востоку персонала. Все шло как-то само собою. В нужные минуты Георгий Евгеньевич, несмотря на подавляющую грандиозность расстояний, появлялся среди земских работников, присматривался, давал совет, разрешал возникшие недоразумения. Все время он был на ходу. Позднее он писал: «За четыре месяца пребывания на Дальнем Востоке я не успел, конечно, видеть Приморскую и Амурскую области в полном их объеме, однако мне удалось познакомиться почти со всеми типичными населенными и предположенными к заселению частями обеих областей. В Амурской области я поднимался по широкой Зее до Дамбуков, последней судоходной пристани, и дальше вверх до впадения реки Брянты и по Брянте в глухую тайгу, до золотых приисков Мордина, амурского пионера дражной промывки золота. Был в призейской тайге за Дамбуками, на приисках Верхне-Амурской компании, проехал по берегу на лошадях и по воде на лодке по быстрой Селемдже, посетив все поселки по обоим берегам ее, и осмотрел все незаселенные еще участки ее до реки Мамына, на которые ожидались переселенцы. В Приморской области был в долинах реки Уссури и ее притоков: Имана, Ваку, Даубихе и Улахе, поднимался до их верховьев, был на побережье в южной корейской части и в долине Тайдзихе, четыре раза проехал по Амуру от Благовещенска до Хабаровска, посетил массу поселков, беседовал с жителями всех положений и ступеней развития — с инородцами, китайцами, корейцами, крестьянами — выходцами из разных губерний, с таежниками, хищниками, золотопромышленниками, с дельцами, чинами Переселенческого управления и местной администрации, с военными губернаторами и генерал-губернаторами, и то, что я видел и слышал, вместе с точными данными, полученными из местных источников, совершенно изменило мои прежние представления о
204
дальневосточных окраинах и переселенческом и колонизационном деле в них»1.
Чтобы понять, какую подвижность и энергию должен был при этом затратить князь Львов, надо представить себе ясно пространства, которые приходилось ему преодолевать на Дальнем Востоке. Жилые места разбросаны там на сотни верст друг от друга, экономические культурные центры — на тысячи. Способы сообщения между ними и тяжелы, и дороги, и требуют затраты значительного времени. Для проезда взад и вперед из Амурской области в Приморскую требуется при самых благоприятных условиях не менее двух недель. Проезд в любой из новосельческих участков является целым сложным, дорогим предприятием... все это не останавливало князя Львова: он хотел все видеть, обо всем составить себе возможно ясное представление. Этим, однако, не ограничивались его планы. Еще в Москве, приступая к новому делу на далеких, неведомых окраинах, он позаботился заранее обеспечить для этого дела отчет, конечно, не такой, какого от него требовали чиновники. Князь хлопотал не о формальной цифровой отписке, а об отчете, по которому можно было бы судить не только о характере и степени продуктивности сделанных затрат, но и о самом деле, которое их потребовало, о той обстановке, в которой оно протекло. Такой именно отчет только что издан был о работе земских отрядов на войне2, и князь обратился к его составителю с предложением написать такую же книгу о работе земцев на переселении.
В другом месте мне довелось рассказать, как я выполнил возложенное на меня поручение. Заимствую оттуда подробности, касающиеся князя Львова.
«С каждым днем, — писал я, — мое беглое ознакомление с краем увлекало меня больше и больше. Все было ново; многое совершенно неожиданно и непонятно. Наш Дальний Восток представляет такое странное сплетение экономических и всяких иных противоречий, какое едва ли может быть встречено где-нибудь в другом месте зем-
1 Статья князя Львова «О Дальнем Востоке» // Русские ведомости. 1908.
№216.
2 Общеземская организация на Дальнем Востоке. История работы и опыт земских отрядов на театре военных действий в 1904— 1905 гг. Том I. Составил Т.И. Полнер. М" 1908.
205
ного шара. Чтобы хоть сколько-нибудь осмыслить окружающее, я бросился к печатному материалу. Разыскать его оказалось нелегко. Работы по изучению края давно покрыты густым слоем пыли, и в бойких магазинах Владивостока, Хабаровска и Благовещенска я не нашел ни одной книги о Дальнем Востоке. Большинство работ, которые удалось извлечь из-под развалин ученых обществ, занимавшихся когда-то изучением края, содержали данные неполные, отрывочные, случайные и часто противоречивые; эти книги относились ко времени, когда молодая страна находилась в иных условиях. А правительство за 50 лет владения краем не собралось произвести здесь сколько-нибудь серьезного экономического обследования. Я стоял на распутье: отказаться при таких условиях от описания страны — значит, не сказать ничего серьезного о переселении на Дальний Восток. Писать попросту отчет о земской работе казалось скучным. Честолюбивые планы лезли в голову: хотелось осветить край, поставить настоящее статистическое исследование, выяснить противоречия, подвести итоги... Но, зная по опыту, как земцы относятся к статистике, я несколько робел приступить к решительной беседе с князем. Случайное открытие подбодрило меня. Из разговоров с переселенческими чиновниками выяснилось, что и они сами, и Петербург считают исследование неотложным; деньги давно отпущены, но лежат без движения: организовать работы некому и некогда...
Мы плыли с князем по Амуру—из Хабаровска в Благовещенск. Спокойное, уютное путешествие — чудесный воздух, великолепная панорама — особливо в мрачных "щеках" Хингана, — мощная, величественная река... все бодрило и поднимало дух. Пароход попался хороший. За два рубля в день кормили вполне удовлетворительно. Но князь Львов и тут, как всегда, вел себя своеобразно. На пристанях он закупал у казачек рыбу, масло, молоко, яйца, картофель, зелень, хлеб. Он сам чистил овощи и рыбу и на спиртовке разделывал довольно замысловатые кушанья. Когда я шел по звонку обедать или завтракать, он говорил:
— И охота Вам есть всю эту дребедень!.. Оставайтесь-ка со мною... Вы понюхайте только, как пахнет! Все натуральное, свежее, без обмана.
Пахло, в самом деле, увлекательно... Как-то раз я остался и, похваливая завтрак, робко приступил к делу.
206
— Само собой! Надо использовать наше пребывание здесь, — сказал он совершенно спокойно. Отчет напишется и без вас. Надо
составить книгу о Дальнем Востоке. Я был уверен, что вы давно этим заняты.
Я объяснил, почему эта работа для меня одного непосильна. В составе нашего персонала я указал ряд лиц со специальной подготовкой, которых можно было бы направить на исследование.
— Да ведь вы закопаетесь... и будете потом плавать в материале годами. К ноябрю надо домой. А как вы учитываете стоимость работы?
Я рассказал свои предположения.
— А покороче нельзя?
— Ничего не выйдет. Не сводить же в книге дневники фельдшериц и сестер милосердия... Если делать, надо поставить исследование.
— Ну что же! дело хорошее... нужное дело. И нечего раздумывать: принимайтесь, с Богом, за работу. Мы все вам поможем.
В Благовещенске находилась часть земского персонала, прибывшая баржами с переселенцами из Сретенска. Князь нанял на окраине города пустой дом, в который мы все и вселились. Мешки, набитые сеном и расположенные на полу залы, служили постелями. Никакой другой мебели не полагалось. Князь ухитрялся вести свои заметки, писать письма и даже официальные бумаги, сидя на своем мешке и пользуясь вместо стола чемоданом. Фельдшерицы и сестры милосердия жили в гостинице. Как-то генерал Сычевский, военный губернатор Амурской области, приехал к князю с визитом. Обстановка квартиры произвела на него ошеломляющее впечатление — тем более что застал он князя за работой: надев туфли и в пенсне, без пиджака, с засученными рукавами Георгий Евгеньевич с величайшим усердием и сосредоточенным вниманием наводил щеткою ваксельный блеск на свои ботинки.
Я такой жизни не выдержал. Надо было сосредоточиться над составлением статистических бланков, надо было чертить, размерять места для вопросов и ответов... а тут толпа, вечный шум, споры, нет стола... Наконец, я взмолился и переехал в гостиницу. Это не прошло мне даром. Впоследствии князь саркастически уверял, что ему трудно со мной ездить: я для него слишком «аристократичен».
207
Персонал временно сидел без дела, и мы устроили беглую рекогносцировку Амурской области. Каждый получил список вопросов, на которые он должен был ответить, и поручение посмотреть дороги, исследовать способы передвижения, нащупать отношение населения, проштудировать волостные списки. Каждому дан маршрут в районе одной из речек, впадающих в Зею. Поехали все. Поехал и князь, выбрав себе один из дальних районов.
Протаскавшись с проводником верхом на неоседланной лошади по довольно гиблым местам дня два, усталый и разбитый, я выбрался, наконец, на берег Зеи. Здесь ждал сюрприз: река обмелела, и пароходы стали. Была надежда на возвращение в Благовещенск лишь одного, мелко сидящего пароходика. Два дня я прождал его, лежа на дровах и тоскливо глядя вдаль. Как-то ночью я был разбужен шумом волновавшейся толпы. Сверху, сияя огнями, чуть полз давно жданный пароходик. Всем «миром» собравшаяся на берегу многочисленная публика сигнализировала: кричала, махала фонарями и горящими чурками из костров. Наконец, все вздохнули с облегчением: пароходик дал жиденький свисток и стал забирать к берегу. Но он был полон. Капитан бешено торговался с каждым новым пассажиром и взял далеко не всех. Посовавшись среди спящих и сонных людей, наполнявших все закоулки, я забрался на крышу. Около самой трубы, с головою завернувшись в пароходный брезент, спал уже кто-то; временами искры осыпали его и, казалось, вот-вот он задымится вместе с брезентом. Но искры гасли в воздухе или на брезенте, из-под которого раздавалось мирное и аппетитное похрапывание. Я последовал соблазнительному примеру и заснул, как убитый. Утром разбудила внезапная остановка машины. Я высунул голову из-под брезента. Рядом со мною сидел и потягивался князь Львов.
После неожиданной встречи мы тащились еще целый день. На одном перекате задумчиво стоял большой казенный пароход. На нем оказался генерал Сычевский, выехавший на ревизию и севший на мель. При этом что-то случилось с машиной. Генерал пригласил нас к себе и накормил великолепным обедом. Казенное судно было, наконец, снято с мели; наш бойкий пароходик потащил его на буксире, и вечером мы добрались до Благовещенска.
Князя ждали три телеграммы. Одна была от генерала Унтербергера с просьбою немедленно прибыть в Хабаровск по делу исклю-
208
чительной важности. Телеграммы из Петербурга шли от двух министров: Столыпина и князя Васильчикова. Обе были лаконичны и одинакового содержания: до слуха министра дошло, что Общеземская организация предполагает произвести на Дальнем Востоке статистическое исследование. Организации разрешена помощь переселенцам на путях их следования, и никакое расширение этой задачи не может быть допущено.
Оказалось, что одно из переселенческих управлений сообщило князю Васильчикову радостную весть, что столь долгожданное экономическое обследование населения, наконец, может осуществиться: в составе Общеземской организации есть статистики, предпринимающие перепись. Переселенческое управление просило разрешения присоединиться к этой работе и израсходовать на нее давно ассигнованные правительством суммы.
Чего собственно испугались министры — понять трудно. Но запретительные телеграммы воспоследовали «незамедлительно». Все мечты об интересной работе, все честолюбивые планы — рушились. Приходилось бросать уже отпечатанные в громадном количестве подворные карточки, поселенные и бюджетные бланки...
Я мрачно провожал князя Львова, уезжавшего в Хабаровск.
— Придется обойтись без вашей статистики, — говорил он. — Может, все к лучшему. А то зарылись бы вы в это исследование...
— Не будет статистики, не будет и книги, — угрюмо отвечал я. — Цифры не выдумаешь. Над чем работать? Из чего делать выводы?
— Вы, по обыкновению, впадаете в черную меланхолию. Пишут книги и без статистики. Да и что же делать? Сами видите, наша не берет.
— А вы боитесь, Георгий Евгеньевич, что, несмотря на все запреты, мы все-таки произведем исследование?
Князь внимательно смотрел мне в глаза.
— Я ничего не боюсь. Прощайте, не падайте духом.
Позднее князь Львов вызвал меня во Владивосток. Генерал-губернатор передал ему полученное из Петербурга категоричное запрещение всяких исследований. А я откровенно рассказал ему уже совершенно определившийся к тому времени обходный план работы. Он молча кивнул головой. И запрещенное исследование пошло полным ходом.
209
Мой план состоял в том, чтобы уговорить переселенческих чиновников произвести якобы от себя, по нашим программам с нашею помощью, то самое исследование, которое запрещено было Общеземской организации. Пришлось несколько сократить его объем и вместо сплошного сделать выборочным. Уже после отъезда князя в Россию генерал-губернатор случайно узнал, что исследование все-таки состоялось. Мы разрабатывали в то время собранный материал во Владивостоке. Пользуясь военным положением, Унтербергер конфисковал все заполненные бланки и отправил их для разработки в Петербург, в центральный статистический комитет, в архиве которого они пребывают без всякого движения и поныне. К счастью, мне удалось своевременно, с большим напряжением сил моих сотрудников, снять копии со всего материала: они благополучно доставлены в Москву, разработаны и легли в основание нашей книги «Приамурье» (Μ., 1909)1.
Ранней осенью князь распустил большую часть персонала и стал готовиться к отъезду.
В Никольске-Уссурийском он собрал всех участников по исследованию края и просил каждого сделать соответствующий доклад. Картина получилась стройная, но довольно безотрадная. Князь пополнил ее своими впечатлениями и перед отъездом, в последнюю неделю августа, написал три больших фельетона, которые тогда же (в сентябре 1908 года) напечатаны им в «Русских ведомостях»2.
Книга «Приамурье» вышла летом 1909 года. На обложке значится между прочим: «Приложение к отчету Общеземской организации за 1908 год»3. Это «приложение», как и «образцовый» отчет Красного Крестаоголоде 1891—92годов, содержит около тысячи печатных страниц. Но нет на них и в помине ни «действительных статских советников», ни «переходящих сумм». Это обширное экономическое исследование нашего Дальнего Востока, впервые выполненное русскими
1 Обо всех перипетиях этого дела я рассказал подробно в своих воспоминаниях, напечатанных в историческом журнале «На чужой стороне».
2 Русские ведомости. 1908. №№ 216, 220, 224.
3 Отчеты о переселенческой кампании 1909 года вышли отдельно — в 1908 г.
очерк работы, в 1909 г, — отчет денежный.
210
людьми за 50 лет владения краем. Особое внимание в нем уделено истории и современному положению переселенческого дела. Книга написана несколькими лицами. Участие в ней принял и князь Г.Е. Львов, осветивший в двух небольших статьях вопросы о путях сообщения и роли казенной ссуды в русской переселенческой политике.
Книга встречена в общем сочувственно. Она имела успех не только в прессе, но и у публики. Трудно было предположить, что этот громадный том, пересыщенный цифрами и цитатами, найдет много читателей. Но в первое же полугодие разошлось более двух тысяч экземпляров. Раздражение, вызванное книгою в правительстве, имело хорошие последствия. Министерство собралось, наконец, поставить научно разностороннее исследование Дальнего Востока. Смета исчислена в 600 тысяч рублей. Государственная дума охотно отпустила деньги. Приглашено более ста работников, в числе которых были и опытные специалисты. Некоторые из них уверяли, что «Приамурье» — их настольная книга.
Исследование не закончено в том же году. Потребовалась новая ассигновка, и дума отпустила министерству на эту работу еще 600 тысяч рублей1.
Неизвестно, были ли когда-нибудь сведены концы с концами и сделаны соответствующие выводы...
Но князь Львов мог гордиться: беглая рекогносцировка Общеземской организации обратила внимание общества на многие вопросы, связанные с Дальним Востоком, и заставила правительство приступить, наконец, к правильному их изучению.
Довольно суровая критика наших казенных переселенческих порядков, заполнявшая статьи князя Львова в «Русских ведомостях», не допускала надежды на разрешение правительством дальнейшей работы Общеземской организации помощи переселенцам. К тому же результаты первой кампании оказались весьма скромными. На земском съезде 22 марта 1909 года князь Львов указал, что из 350 тысяч, ассигнованных на это дело, израсходовано всего 197 тысяч рублей. Движение как раз в этом году оказалось весьма
1 Вся работа по исследованию (жалование участников, сдельная работа, путь на Дальний Восток и обратно, разъезды, полистная плата, печатание «Приамурья») обошлась Общеземской организации только в 20 тысяч рублей.
211
слабым: переселенческое управление рассчитывало на 100 тысяч человек; Общеземская организация готовилась обслужить в пути, по крайней мере, 50 тысяч душ, а прошло в действительности через Иркутск на восток и с востока всего-навсего 25 тысяч. При столь неопределенных перспективах работы организовать дело дешево и хозяйственно оказалось весьма затруднительным. К тому же именно помощь в пути могла иметь серьезное значение лишь в случае экстраординарного наплыва переселенцев; с обычным движением пере-селенское ведомство справлялось довольно удовлетворительно. Не здесь главное зло нашей колониальной политики. Она страдала весьма важными и кричащими дефектами. Можно ли от них избавиться? Прежде чем давать правительству советы и пробовать свои силы в этой области, необходимо присмотреться к тому, как поставлено дело в других странах, например у первоклассных колонизаторов — англичан в Канаде. В их практике, вероятно, окажутся и такие приемы, которые подойдут к русским условиям и могут быть рекомендованы и даже проведены у нас. Следовало бы съездить в Канаду, быть может, и в иные страны, — прежде чем определять окончательно участие и роль земств в русском переселенческом деле.
Речь князя Львова на съезде 22 марта 1909 года не имела успеха. Никто не возражал против намечавшейся поездки. Но большинство ораторов решительно восставало против приостановки активной работы в России. Такая приостановка казалась многим чуть ли не самоубийством Общеземской организации. Но князь Львов не видел практической возможности и необходимости продолжать эту работу в текущем году. В конце концов съезд согласился с его доводами, но просил управление во всяком случае употребить все усилия, чтобы не отходить от переселенческого дела и разработать вопрос о ближайших задачах организации в этой области.
Путешествие в Америку1 носило спешный, почти нервный характер. Заявление о необходимости познакомиться с постановкой переселенческого дела в Канаде — на собрании Общеземской организа-
' Князь Г.Е. Львов сделал его вдвоем с пишущим эти строки. 212
ции не обсуждалось: возражений не было; но не было и твердого постановления, определенной ассигновки. Поэтому князь Львов спешил чрезвычайно, рассчитывал и экономил донельзя затрачиваемые земские деньги. За границей он бывал не часто, но промчался через Германию и Францию в Лондон, нигде не останавливаясь и лишь из вагона поезда присматриваясь к развертывавшимся картинам иностранного сельского хозяйства. В Лондоне пришлось остановиться. Пароход «Cunard Line» шел из Ливерпуля в Нью-Йорк только через несколько дней. Осмотру столицы Великобритании посвящено было мало времени и не очень много внимания. Седые великолепные стены парламента и Вестминстерского аббатства заинтересовали князя гораздо меньше, чем приемы постройки новых домов в центральной части города, где применялись сложные машины для передвижения и подъема громоздких строительных материалов.
Даже Блерио, как раз в эти дни перелетевший Ла-Манш, и его аэроплан, к которому тянулся весь город, обратили на себя весьма мало внимания. Зато, пользуясь рекомендательным письмом, князь разыскал одного русского агронома, заставил везти себя на английскую ферму и провел на ней целый день — от утра до вечера, осматривая постройки, машины, поля, обо всем расспрашивая и восхищаясь скотом — в особенности откармливаемыми темворскими, красными свиньями...
Но вот, наконец, Ливерпуль, гигантский трансатлантический пароход, океан. Море все время оставалось совершенно покойным, и князь, быстро освоившись с пароходною жизнью и изучив все детали морского гиганта, больше сидел за столом и писал письма, чем гулял или лежал на палубе: океан, по-видимому, мало привлекал его своими чарами...
Когда выяснилось, что пароход придет в Нью-Йорк в субботу, князь говорил спутнику:
— Где же остановимся? придется пробыть в городе дня два: в банк раньше понедельника не попадем... Смотрели вы в своем бедекере?
—Вот рекомендуют гостиницу «Waldorf-Astoria».
—Да ведь вы, наверное, выбрали самую дорогую?
—Гостиница первоклассная, но далеко не самая дорогая. Есть можно в дешевых ресторанчиках, а за номер на два дня заплатить долла-
213
ром больше, долларом меньше... не все ли равно? Зато увидим настоящий американский отель... ведь это, говорят, чудеса в решете!..
На этот раз Георгий Евгеньевич послушался. По приезде он получил не без труда небольшой номер в «Astoria». Сейчас же князь заинтересовался хозяйством гостиницы, ходил всюду, все смотрел, расспрашивал по-французски (английского языка он не знал) распорядителей, конторщиков, старшую прислугу и записал тогда же собранные сведения1.
Грандиозные масштабы американской жизни поражают, но не особенно привлекают князя. «С купола на 22-м этаже газеты «World», — пишет он, — приходится смотреть на 46-й этаж дома Зингера (612 футов), поднимая голову, как с тротуара, а дом Общества страхования жизни выше дома Зингера еще на 7 сажень (658 футов). Весь город с высоты этих домов производит впечатление гигантских опрокинутых ящиков, среди которых в провалах теснятся и пропадают 10- и 12-этажные дома, как маленькие коробки. Все они с плоскими крышами и всякие архитектурные украшения, которых вообще очень мало, при их величине делаются незаметными». В этих теснинах идет невероятное движение — в 4 яруса: под землей, по поверхности улиц и над землею — «по железным мостам, которые охватывают несколькими концентрическими кольцами весь Нью-Йорк...» «Людская толпа на улицах течет, как река в полую воду». Все делается со спехом. Спешка не беспорядочная, а строго организованная, и среди нее нельзя медлить, — даже похоронные шествия на улицах идут рысью...
Особенно подавляет квартал небоскребов, теснящийся к океану и окружающий биржу. Он «представляется как бы колоссальною доменного печью, в которой клокочет, как огонь, людская корысть и плавится не чугун, а золото. Люди швыряют в нее бумаги, которые превращаются в ней или в пепел, или в золото и они выходят оттуда или нищими, или озолоченными»... Вечером и ночью все залито электричеством, которое прямо не знают, куда девать. Светло как днем. Организация газетного и репортерского дела доведена до совершенства. — «Я всячески избегал корреспондентов по соображениям практического свойства и хотя успел в этом и не
1 См. Русские ведомости. 1909. № 242. 214
видел ни одного из них, все-таки они сумели и в Соединенных Штатах, и в Канаде поместить обо мне, с оговоркой о таинственности миссии и упорном нежелании дать им аудиенцию, в нескольких газетах несколько статей и заметок с подробными сведениями, не слишком искажающими правду»...
«Все эти размеры и масштабы американской жизни на первый взгляд уродливы, как их дома-ящики, но когда вглядишься в них поближе, нельзя не удивляться и не преклоняться с уважением перед этой громадной силой творчества человеческой работы. Нью-Йорк — не уродство, а естественный цветок на стебле американской трудовой жизни. Рабочая страна, она чтит работу, умеет работать, организовать работу»... Князю кажется, что Америка «предлагает каждому политическое равенство, полную личную свободу и личную работу... "Кто хочет работать, тот может разбогатеть"... Только такой культ организованной работы на широком и глубоком фундаменте свободной политической жизни мог создать в такое короткое время такие громадные богатства»...
И все же это почтительное удивление перед «образцовой школой труда» не претворялось у князя в восхищение перед американцами.
«Я не имею права, — так заканчивает он рассказ о первых американских впечатлениях, — пробыв так мало времени среди американцев, касаться их внутренней, духовной жизни. Через бритые, сухие фигуры их — с вечною жвачкою во рту — не просвечивает души... Духовные интересы большинства, по-видимому, скрыты в железных сундуках банков, и на меня, попавшего в Нью-Йорк непосредственно из патриархальной Москвы, именно это отсутствие проявления духовной, внутренней жизни действовало улучшающим образом. И, по правде сказать, я был несказанно рад вырваться из теснин банкирских домов, из атмосферы, насыщенной электричеством и всякими энергиями, из делового шума и деловой уличной лихорадки»...
Но князю предстояло еще одно испытание. Спутник Георгия Евгеньевича умолял его не проезжать прямо в Канаду, не побывав на Ниагарском водопаде. Заезд требовал всего одного дня, стоил сравнительно недорого и мог быть сделан на личные средства путешественников. С неудовольствием и досадою на новую отстрочку
215
князь вошел вечером в переполненный поезд, сейчас же задремал на своем стуле и с недоумением открыл глаза, когда сквозь окна пробивался уже свет раннего утра и весь воздух переполнен был равномерным величественным шумом водопада. Грандиозный, подавляющий чувства и мысль вид Ниагары не захватил целиком Георгия Евгеньевича. Он добродушно присматривался к водопаду, потряхивал головой, как бы соглашаясь с громадностью явления, покорно, как взрослый, вовлеченный в детскую игру, проделал в купальном костюме все трюки, устроенные изобретательными янки для крепких нервами туристов: пробирался на сильном пароходе, обливаемом брызгами, возможно ближе к падению воды, пробегал по дрожащим под ногами мосткам между стеною скалы и отделяющейся от всей массы воды прядью Ниагары и т.д. и т.д. Уезжая вечером на электрическом трамвае и любуясь, действительно, прекрасными видами реки Ниагары, вдоль которой в течение нескольких часов шел вагон, князь говорил своему спутнику:
— Ну успокоились? Видели? А ведь и так можно было представить себе... И в сущности, что такое? — течет река и падает. Только и всего. Я так и отпишу в Москву. Иначе и сказать нечего...
В Монреале земцев приветливо встретил русский консул Н.Б. Струве. Он сообщил, что в Квебеке ожидается океанский пароход «Sardinia» с переселенцами. Князь немедленно выехал навстречу. Громадный пароход подошел к порту Квебека по величественной реке Св. Лаврентия. На палубе столпились пассажиры. Состав их оказался чрезвычайно пестрым: рядом с дамами в модных туалетах и шляпках, жадно и робко смотрели на загадочный берег Канады люди в нагольных полушубках, женщины и дети босые, в деревенских полотняных рубахах. Перед толпою русский парень лихо разделывал на гармонии.
Канада нуждалась усиленно в колонизации и принимала все меры для привлечения иммигрантов. Бесчисленное количество контор, рассеянных по Европе, зазывают переселенцев. Но с отбором de beaux sujets1 иммиграционные власти не церемонятся. — «II n'est pas admis de non-valeurs sur le sol de Canada»2 — таково общее прави-
1 Подходящих лиц (φρ.).
1 Нежелательные элементы на территорию Канады не допускаются (φρ.).
216
ло. Бракуется и отправляется обратно в Европу не менее 10 процентов прибывших. Их заманивают и везут в Канаду по дешевому тарифу, с большими удобствами, пароходные компании, непосредственно заинтересованные в приливе колонистов. Дело в том, что могущественные компании, оперирующие на безграничные капиталы лондонского Сити, получают от правительства обширные земли вдоль возводимых ими железных дорог. Земли нарезаются вдоль будущего пути квадратами, в шахматном порядке. Один квадрат бесплатно передается государством во владение переселенцев, другой продается железною дорогой, которая вынуждена, таким образом, держать на земли невысокие цены. Но стремясь как можно скорее реализовать затраченные капиталы, компании делают все возможное для подготовки дикой страны к колонизации и для привлечения колонистов. Правительство сохраняет за собою надзор за работою частных компаний и не только не допускает в страну нежелательных иностранцев, но заставляет компании оплачивать содержание задержанных в иммигрантских домах и, в случае нужды, кормить и везти бесплатно обратно непринятых в Канаде.
«Sardinia» принадлежала самой могущественной из таких компаний — «Canadian Pacific Railway» или «Cipiar'y», как именуют ее здесь по первым буквам официального названия. На платформе Квебека переселенцев ждет специальный переселенческий поезд — простой, почти суровый, но со всеми приспособлениями, даже спальными, который везет их через Монреаль на запад — в глубь страны за 30 процентов обыкновенного тарифа. Земцы, ознакомившись с процедурой приемки иммигрантов, поехали с ними дальше, и по дороге князь Львов вел бесконечные беседы, расспрашивая русских переселенцев. Из Монреаля земцы двинулись с переводчиком в следующую — уже совершенно английскую провинцию Онтарио. Везде на дальнейшем пути в столицах провинций приходилось осматривать иммиграционные учреждения, подобные тем, какие имеются в Квебеке, но уже меньших размеров и с более свободною трактовкою колонистов. Только на далеком Западе, в Ванкувере — порту Тихого океана — иммигрантские порядки еще строже, еще суровее. Здесь ставятся решительные преграды для наплыва в Канаду азиатов. Китайцы, японцы, индусы могут проникнуть на заповедную для них территорию только в качестве купцов, студентов, рабочих и слуг. Каждый из них оп-
217
лачивает свой въезд пятьюстами долларов. Фильтрация происходит беспощадная; учреждения для приемки «цветных» имеют гораздо более скромный и даже бедный характер, чем в Квебеке.
Несмотря на всю строгость отбора, в Канаду в те времена (20 лет назад) проникало в среднем за год по сто тысяч душ из Европы. Среди них — много славян и даже русских. То были те самые иммигранты, которых земцы видели на Дальнем Востоке. Но какая разница! В Канаде как будто всякие заботы, всякое попечение о колонистах кончались с момента получения ими надела. «Каждый отвечай и стой за себя!» — таков общий принцип. Просить или требовать чего-либо у начальства никому не приходит в голову. И все довольны, никто не жалуется. Правда, страна «освещается» и тщательно подготовляется к приему дорогих гостей. Но это уже не дело федеральных переселенческих чиновников. В каждой провинции существует ответственное перед местным парламентом правительство, а в составе его министерство земледелия и колонизации. По определенному, законом установленному плану страна обследуется и межуется на индивидуальные участки. Могущественные частные компании, преследуя свои интересы, снабжают, под надзором правительства, необитаемые места железными дорогами, а обильные озера и реки — пароходами. Правительство всегда готово помочь новоселам в проведении грунтовых дорог, в мелиорациях, в сельскохозяйственных предприятиях, но лишь в меру затраченных самим колонистом долларов и трудов. Банковский кредит, необычайно децентрализованный, к услугам колониста, но лишь в меру проявленных им энергии и инициативы... В каждом новом скоплении ферм немедленно появляется опытный банковский агент. Но кредит построен на строго коммерческих началах. Благодетельной начальнической опеки нет и в помине. Каждый обязан сам ковать свое счастье.
В Торонто, главном городе провинции Онтарио, директор департамента колонизации внимательно, но совершенно бесстрастно выслушал князя и его переводчика, ходатайствовавших о помощи при ознакомлении с местным колонизационным делом.
— Прошу вас, князь, — довольно сухо заметил он, — прийти через два часа. Я обдумаю, что могу для вас сделать.
218
Через два часа директор молча протянул князю письмо. В нем заключался подробный маршрут поездки по провинции, обещание предупредить по телеграфу служащих и предложение услуг м-ра Джонса, товарища директора департамента. М-р Джонс мог быть командирован по службе в помощь «русской партии», и потому всякие затраты на его переезды и вознаграждение — исключались. Пока князь благодарил за столь неожиданные благодеяния, его засыпали «литературой»: брошюры о Канаде, законы, инструкции, карты, отчеты и донесения агентов, правила для колонистов, рекламы, описания участников на 11 языках — все это сыпалось'на стол, и все это оказалось совершенно бесплатным...
На другой день м-р Джонс разбудил князя и его спутников рано утром, и «партия» двинулась в путь. Путешествие оказалось строго обдуманным. Разные части провинции с поселениями разного возраста проходили перед глазами путешественников. Пришлось видеть и русских фермеров. Эти простые крестьяне Могилевской и Волынской губерний, без знания языка, все же в конце концов прибиваются на почве Канады и устраиваются благополучно. Они тянутся, конечно, за родичами. Являясь в Канаду, они поступают на ферму работниками; после двух лет оказываются в курсе особенностей местного сельского хозяйства и счастливыми обладателями тех 600 долларов, без которых начинать здесь свое дело трудно. Затем они облюбовывают себе земельный участок и через год усиленного труда, поставив на нем домишко узаконенного размера и засеяв известное количество земли, получают свой гомстед (59,2 десятины) в собственность.
Поездка «русской партии» закончилась почти феерически. По маршруту предстояло осмотреть межевые работы и нарезку новых участков. М-р Джонс привез своих спугников в конечную станцию железной дороги. То был возникавший в глухом лесу город Кокран. Улицы упирались прямо в непроходимую тайгу. В одно и то же время везде строились дома, проводились водонапорные и канализационные трубы, электрическое освещение, газ, телеграф, телефон. В городе уже издавалась газета с иллюстрациями. Магазины торговали бойко. Банк уже вел все свои операции. Только что выкорчеванные улицы мостились, тротуары заливались цементом. Отель был полон приезжими. От города далее шли лишь балласт-
219
ные поезда строившейся линии. М-р Джонс взгромоздил своих спутников на тендер локомотива и, весело препираясь со стесненным со всех сторон машинистом, благополучно довез их до большой и быстрой реки. Через нее уже строился железнодорожный мост. Около свай путников ждал пароходик. Плавание по Абэтиби (Abatibi) тянулось несколько часов. То была единственная дорога между двумя стенами непроходимого девственного леса, Но вот показались стремнины. Около них ждали индейцы в своих пирогах («канунах»). Каждая узенькая лодка поднимала лишь одного пассажира. Гребец правил стоя. Индейцы были одеты в европейское платье, и казалось странным, что из-под легких соломенных шляп у них свешивались наперед великолепные черные косы. Эти люди отличались чрезвычайною гибкостью и ловкостью. Но даже м-р Джонс не сумел вызвать своими шутками улыбку на смуглых лицах. В больших темных глазах читалась грусть: краснокожие как будто сознавали обреченность и скорый конец своего племени. Кэнуны их мчались через стремнины, управляемые одним веслом стоящего на носу «гондольера», и ловко лавировали между большими камнями водопада. Пролет стремнин — головокружительный, страшный — оказался весьма коротким. Дальше потянулись опять быстрые, но спокойные воды между девственными лесами.
Среди дня на пустынной реке послышались крики: несколько баркасов поровнялись с «русской партией». Ими управляли, гребя против течения, десятки почти совершенно голых индейцев в парадных, боевых головных уборах. М-р Джонс немедленно вступил в краткий обмен мнений с джентльменами, удобно разместившимися в баркасах среди большого количества подушек. То был поезд чрезвычайного посольства, возвращавшегося от далеких индейских племен после переговоров об условиях занятия под колонии некоторых девственных территорий. Индейцы в Канаде — совсем в ином положении, чем в Соединенных Штатах: у них гораздо меньше причин жаловаться на местное правительство и пришлых бледнолицых.
К вечеру «русская партия» добралась до группы инженеров, ведших работы по межеванию. На лесной поляне, на берегу реки открылся небольшой лагерь палаток, Весьма солидный, франтоватый джентльмен, без пиджака, но в чистом белом жилете, по которому вилась толстая золотая цепь часов, с серьезным видом возил-
220
ся у разведенных костров. Он, чуть-чуть улыбаясь, довольно хмуро отвечал товарищу директора департамента колонизации, пожимая протянутую ему руку. Суровый и великолепный джентльмен оказался поваром партии инженеров, кончавшим подготовку ужина и особенно озабоченным всходом белого хлеба, который поднимался в больших каменных чашках, защищенных от чрезмерного жара костров листами толстого железа...
Скоро появились и инженеры с рабочими — индейцами. Свое «начальство» — м-ра Джонса — встретили они приветливо, но покойно; держали себя с ним на совершенно равной ноге. Раеспросы князя и его спутников вызвали весьма краткие ответы. Дело «инженеров» сводилось к простому межеванию по установленному шаблону. Конечно, в своих отчетах они должны указать, если встретят земли, абсолютно негодные для земледелия. Но с такими землями в Канаде приходится встречаться редко — тем более .что новые районы межевания присоединяются к общей сети уже на основании слухов о пригодности данных земель. Да и что такое «полная неожиданность»? Линия посева пшеницы отступила уже на север Канады на 600 миль, и теперь, несмотря на суровый климат и, казалось, неудобные земли, миллионы бушелей пшеницы добываются на тех «неудобных» землях. Через много лет и в этом девственном лесу пройдут железные и грунтовые дороги, пороги на реках будут взорваны, лесопилки превратят деревья в лесные материалы, которые будут использованы частью на месте, частью в Канаде; откроются земли для колонизации, и каждый сам себе выберет гомстед, на котором, по совокупности обстоятельств, стоит работать...
«Инженеры» устали и скоро после ужина ушли спать в свои палатки, уведя с собою и м-ра Джонса. Для русских гостей отвели особую палатку. Но среди ночи начался дождь, и все индейцы-лодочники сочли за благо укрыться под русским навесом. Скоро это создало такую атмосферу, что князь Львов и его товарищи предпочли выбраться наружу и провести остаток ночи под накрапывавшим дождем...
Утром одна из групп межевщиков взяла с собою на работы приехавших гостей. Отъезжая в кэнуне от берега, м-р Джонс с самым серьезным видом просил джентльмена-повара тщательно обдумать меню ленча и не тратить попусту время в играх с хорошенькой Мэри... Суровый джентльмен, под смех отъезжавших, с тоскою
221
оглядывал окружавшие его одиночество хмурые, девственные леса и довольно кисло улыбался на шутки начальства...
Девственная тайга и тут, как на Дальнем Востоке, поражала густотою зарослей и задержанным ростом. Между прочим «инженеры» предлагали князю определить возраст одного из деревьев. «Русская партия» сообща наметила 30 лет. Дерево было спилено индейцами и оказалось в возрасте 200 лет...
Подвигаясь в своем исследовании на дальний запад, земцы задержались сравнительно долго в Виннипеге. Здесь предстояло познакомиться с поселениями духоборов. Беседы о них с чиновниками колонизации дали несколько противоречивые показания. Все считали их образцовыми фермерами. Их глава (Петр Веригин) пользовался репутацией замечательного администратора. И все же в речах правительственных агентов слышались недовольство и осуждение. Духоборы лишены были тех огромных земельных пространств, которыми наделило их первоначально правительство. Они оказались «недостойными дарованной им милости». Во временном пользовании их оставлены лишь незначительные, сравнительно, участки... Наибольшее число оговорок касалось Петра Веригина.
— Да, он хороший хозяин. Он пользуется неограниченным кредитом. Любой банк в Канаде выдаст под простые его обязательства
миллион долларов...
А затем следовали бесконечные оговорки и намеки.
— Вы говорите так про Веригина, — не выдержал, наконец, князь, — как будто считаете его мошенником!..
Главный комиссар помолчал,
—Да, таково мое мнение! — отвечал он с некоторым раздражением. — Несчастные люди, которые ему безусловно верят, будут обмануты. В конце концов они останутся нищими на руках канадского правительства.
—Но как же совместить с этим мнением Ваши слова о неограниченном кредите?
—Наша страна нуждается в сельскохозяйственном труде. И человек, который располагает восемью тысячами рабов — притом хороших земледельцев, — может рассчитывать на кредит.
222
Налицо было, очевидно, много накопившегося раздражения и, быть может, непонимания...
Князь с нетерпением спешил встретиться с духоборами в натуре.
Эта встреча его обворожила. Князь писал впоследствии1:
«Духоборы приехали в Канаду без всяких средств. "Высыпали нас зимой в степь, как горох из мешка. Ни жилья, ни хлеба, ни денег. Кабы не община, все бы поодиночке погасли, а как взялись миром, — Бог и спас". Первую весну духоборы пахали землю на себе, впрягая по 20—30 баб в плуг, а через 7 лет они уже пахали паровыми плугами и в нынешнем году убрали миллион бушелей, т. е. почти 1,5 миллиона пудов, — одного овса. Когда после долгого пути по шахматной доске меж одинаковых фермерских хуторов, окутанных колючей проволокой, въезжаешь в духоборческие поселки с широкими улицами степных русских деревень, с рядами белых изб по обе стороны, то переживаешь истинно сказочное превращение Канады в Россию. Те же родные лица, та же одежда, тот же характер жизни на улице с играющими ребятишками и бабами с ведрами около колодцев, с типичным говором. Но и тут сказочное превращение: та же Россия, та же деревня, но сильная, богатая, утопающая в довольстве. 54 духоборческих деревни захватили целую область, из конца в конец более 100 миль. Это добрый уезд черноземной полосы России; но если бы в России найти хотя одну такую деревню! Великолепные лошади, чудные коровы, самые усовершенствованные земледельческие орудия, паровые плуги, паровые молотилки с локомобилями-самоходами, паровые мельницы, паровые кирпичные и цементные заводы и лесопилки, роскошные постройки общественных хозяйственных хуторов, — вся эта обстановка цветущего крупного хозяйства с прекрасно обработанными полями в сочетании с бытом русской деревни представляет поразительную картину того идеального благополучия, о котором у нас, в России, мы можем только мечтать... Но стоит пожить среди духоборов несколько дней, чтобы увидеть, что корень их силы не в накопленных богатствах, а в тех духовных началах, которые составляют пер-
1 Львов Г.Е. Община и отрубной участок в Канаде // Русские ведомости. 1910. №21). Остальные статьи князя Львова об Америке напечатаны также в «Русских ведомостях» (1909. №№ 242, 248 и 252].
223
вооснову их жизни. Они поднялись так скоро не только упорным трудом, а той моральной силой общинного духа, широко развитым началом взаимопомощи, которых нет у выходцев-одиночек из самого центра «просвещения» Европы. Освободившись в условиях Нового Света от гонений за религиозные убеждения, духоборская община развила на просторе свои созидательно-объединенные силы с такою мощью, которая поражает американцев-индивидуалистов. Мы ищем спасения в индивидуализации, а американцы дивуются на силу русской общины. Она не укладывается в их индивидуалистическое мировоззрение, которое допускает единение в области хозяйственной деятельности в форме коопераций, а не признает внутреннего единства, основанного на прирожденном душе собирательно-духовном начале. Духоборы же сумели, сохранив преданность этим началам, вложить в кооперативную деятельность свою и материальные цели, и дух живой. Вся их работа на пути экономического процветания освещена духовными интересами, они постоянно заняты этическими вопросами, их мысль всегда вращается в области разрешения основной задачи жизни — осуществления правды и добра на земле. На своих общих «съездках» они постоянно обсуждают рядом вопросы хозяйственного и духовного содержания и подвергают тщательной оценке свою хозяйственную деятельность и общинную жизнь, проверяя их соответствие своему миропониманию, они заносят даже в протоколы свои формулы самоопределения. Так, на «съездке» 1906 года постановили, что цель их общинной жизни есть: «1) духовная общность, незлобивость вообще людей, в чем разумеется высокое благородство, и 2) материальная выгода», а на «съездке» 1908 года было постановлено: «Объявить веру духоборцев; сохранить сердце свое от зла»... Еще большее внешнее впечатление произвел на князя «Бриллиант» — имение духоборов на Дальнем Западе, в провинции Канады Британская Колумбия. Большой лес деревьев, называемых в Канаде the cydres, спускался по отлогой горе к судоходной речке. Уже несколько лет партии духоборов рубили великолепные деревья и корчевали машинами пни и корни. Деревья разделывались на паровой лесопилке в доски, из которых строят в Канаде дома. Доски грузились на баржи, и быстрая речка несла их на рынок — для оплаты покупной цены имения, рассроченной на года. На месте
224
выкорчеванного леса, на уклоне, под солнечным припеком насаждались фруктовые сады. Духоборы за время ссылки своей в Закавказье сделались замечательными садоводами. Самоучки духоборские механики нашли на горе обильные ключи воды, направили ее по спуску и доставляли таким образом великолепное орошение для своих садов и огородов. За разделанные таким образом персиковые сады и виноградники духоборам предлагали ровно в десять раз больше той цены, которую выплачивали они за купленный лес. Хлеба здесь не сеялись вовсе, и все необходимое для основного питания людей и лошадей доставлялось из первоначальных поселений. Опыты коммунистической жизни пошли здесь дальше, чем в Саскачеване. Там каждой семье полагался отдельный дом, около которого хозяйки и старики разводили любезные их семье овощи. Питался каждый по-своему, в своем углу. Хотя уже и там были попытки поставить в каждой деревне общественные хлебопекарни и готовить хлеб на все поселение очередными бабьими нарядами.
В «Бриллианте» дома строились уже большие, на несколько семейств, с общими кухнями и столовыми.
— Как же вы не боитесь около печки перессориться? — спрашивал князь духоборок.
— Чего ж тут бояться? — бойко отвечали те. — Плохие люди и в собственной своей семье без ссор не обойдутся. А коли устраняться зла, да держать сердце в мире — ничего не страшно...
Князь был в восторге. «Глядя на духоборческую общину среди канадских фермеров, — писал он, — невольно проникаешься чувством гордости русским именем, внутренним достоинством того народа, который мог выделить из своей среды такой благородный отпрыск, полный энергии и идеализма»...
Всякая медаль имеет оборотную сторону. Но когда дело касалось русского народа, князь Львов не умел ее видеть. Многие факты в жизни духоборов заставляли не ограничиваться восторгами перед их внешним благополучием. Многое наводило на серьезные размышления. Но факты отрицательного характера, наблюдаемые тут же, не имели никакого следа. Ведь духоборы еще раз и вполне подтверждали высокое его мнение о русском народе!
А между тем канадские колонизационные чиновники кое в чем, со своей точки зрения, были правы. Надо заметить, прежде всего,
225
что коммуна духоборов не сохранила своей целостности. За 10 лет из 8000 человек ушло не менее 2000. Эти люди сделались фермерами. В разное время они выходили из общины, получали фермерский надел (59,2 десятины), выполняли требования закона, становились земельными собственниками, предъявляли к общине требования раздела. О причинах выхода из коммуны они говорили открыто. В большинстве случаев главною причиною выставлялись самовластие и деспотизм Веригина. Его обвиняли в побоях, в требованиях красивых молодых девушек себе «в племянницы». Придавать полную веру этим показаниям представлялось едва ли правильным, но они все же заставляли присматриваться к быту сектантов, не ограничиваясь восторгами перед их внешними успехами и удивлением перед их «божественными» разговорами.
Во время переезда духоборов в Канаду их вождь (Петр Веригин) был в ссылке. Во главе духоборов стоит обычно или женщина («Богородица»), или мужчина («Иисус»). Перед смертью глава секты указывает своего преемника. Ему (или ей) передается благодать, высшее разумение, наиболее правильное понимание Писания. Эта вера в вождя живет в каждом духоборе, принимая различные индивидуальные оттенки — от простого убеждения в уме и одаренности вождя до веры (особенно у женщины) почти в полное перевоплощение в вожде Иисуса Христа или Богородицы. Преуспеяние общины зависит обычно от умения вождя балансировать между нарастающей в секте религиозной экзальтацией и ее заботами о внешнем благосостоянии. Экзальтация не может быть совершенно потушена: на ней зиждется власть вождя. Но нельзя и развивать ее беспредельно: она может захватить секту до конца, принять совершенно неожиданные формы и разрушить до основания материальное благополучие.
Через несколько времени по прибытии в Канаду, когда лишенные вождя духоборы все-таки выбрались из первоначальных затруднений и быстро пошли к достатку, часть их (около 3000) заболела припадком религиозной экзальтации. Нажива перестала их прельщать. Среди религиозного возбуждения они решили между прочим, что не имеют права держать в рабстве рабочий скот. Со слезами вывели они и отпустили «на волю» лошадей и коров, а сами пошли проповедовать американцам истинного Христа. Это шествие с пением псалмов толпы в три тысячи человек произвело полный переполох у правитель-
226
ства и населения Канады. Чтобы обратить общее внимание на свою проповедь, духоборы — мужчины и женщины, — несмотря на наступившие холода, решили раздеться и в таком виде торжественно вступить в город. Жители встретили их на некотором расстоянии с оружием в руках. После тягостных и жестоких сцен «пассивного сопротивления» проповедники были принудительно одеты, доставлены на железную дорогу и водворены на места прежнего жительства, где о них должна была позаботиться остальная община... Когда прибыл, наконец, Веригин, он остроумно разрешил возникшие разногласия, воссоединил общину и повел ее по пути к тому материальному благополучию, в котором застал духоборов князь Львов.
Однако погасить совсем религиозные основы Веригин не мог и не хотел. И между духоборами и канадским правительством не прекращалась борьба: духоборы по многим вопросам отказывались подчиниться канадским законам. Когда наступил момент юридического закрепления за ними отведенных земель, они отказались не только от таких требований закона, как присяга и принятие подданства, но и от записи (хотя бы формальной) гомстедов, составлявших их земли, на отдельных лиц: частную собственность на землю признавали они не соответствующей их религиозным воззрениям. Духоборы уклонились затем, несмотря на все требования властей, от регистрации рождений, браков и смертей. Они не пожелали подчиниться и закону о всеобщем обязательном обучении. Настояния правительства и «пассивное сопротивление» духоборов по каждому из этих вопросов длились годами, переговоры велись, конечно, Веригиным и создали много взаимного недовольства и раздражения. В конце концов правительство Канады признало духоборов «недостойными» того щедрого наделения землей, которое практикуется страною по отношению ко всем колонистам, и духоборам оставлены «во временное пользование» сравнительно небольшие участки земли, ими уже обработанные. Это не помешало процветанию коммуны. Но, чтобы не находиться во власти правительства, духоборы задумали укрепить за собою новые земли и купили «Бриллиант». Юридически покупка не могла быть сделана коммуною, и собственником имения (а стало быть, и всех сбережений духоборов) стал, по их желанию, Веригин.
Во время объезда духоборческих деревень внимание земцев останавливалось везде на совершенно однородных постройках осо-
227
бого типа: то были просторные, светлые здания — весьма нарядные с виду. Все они выстроены по одному плану и представляли большую, чрезвычайно светлую залу, совершенно пустую, и рядом с нею — сравнительно гораздо меньшую комнату, обставленную (везде одинаково) довольно дорогою, но во вкусе разбогатевшего мещанина, мебелью. Описанные здания духоборы называли «школами», комната при них предназначалась якобы «для приезжих». Но всякие школы отвергались большинством духоборов. Обучение детей производилось матерями, на дому, и состояло в грамоте и заучивании наизусть духоборческих «псалмов». И приезжих земцев везде устраивали ночевать в частных домах, отнюдь не отводя им заветной комнаты при «школе». Эти нарядные здания были, конечно, в действительности, молитвенными домами, где происходили «радения» и взаимной проверкой поддерживалась в памяти точная редакция многочисленных псалмов, составляющих «животную книгу духоборов» или их вероучение. Комната при них предназначалась для одного только «приезжающего» — их любимого и почитаемого вождя. В одном поселении, где жил постоянно П.В. Веригин, земцы увидели вместо такой комнаты отдельную нарядную дачку — весьма прихотливо раскрашенную и с большою любовью изукрашенную искусной резьбой. В этом двухэтажном строении было много небольших комнаток с низкими потолками. Убранство отличалось все тою же изысканной мещанской «роскошью». Петра Васильевича не было в селении. Вообще князю Львову не удалось, несмотря на старания, свидеться с вождем духоборов. В его жилище земцев встретило несколько красивых духоборок. То были, по объяснению провожатых, «племянницы» Веригина, «которые ходят за Петром Васильевичем»...
Всезнающие и всюду проникающие американские репортеры сумели сфотографировать «дворец Петра Великого», самодержавного царя 8000 духоборов и все его аксессуары. Прекрасно выполненные в красках картинки появились как раз в то время в одном американском иллюстрированном журнале. Картинки снабжены комментариями — далеко не во всем благоприятными нашим сектантам.
Духоборы (особенно духоборческая молодежь) в общем произвели чрезвычайно отрадное впечатление не только на князя Льво-
228
ва, но и на спутников его. Однако от последних не укрылась та сложная и трудная «игра», которую Петру Веригину приходилось вести со своими подданными: с одной стороны, он поддерживал и даже раздувал в них религиозное возбуждение и брожение, находившее постоянную пищу в конфликтах с канадским правительством; с другой — он вел их твердою рукой к материальным успехам. Чтобы оправдать этот путь стяжаний, находивший мало оснований в учении евангельского коммунизма, Веригин искусно поддерживал ту тоску по родине, которою преисполнены были сердца духоборов. Со слезами на глазах вспоминали они Россию. «Всю бытность свою в Канаде, — говорили они, — жалкуем об родном корню, как вздумаем об родных своих домах, так сердце кровью обольется»... Они жили надеждою на возвращение в Россию.
— Ас чем возвращаться? — спрашивал их Веригин. — Сколько нужно отложить на обратный переезд? Сколько понадобится денег на покупку земли? На устройство хозяйства и жизни в России?..
И эти мечты о возвращении на родину побуждали к накоплению, к экономии, к хозяйственной деятельности, к стяжанию и оправдывали все это, несмотря ни на какие евангельские тексты...
Князь Львов очень сошелся со многими духоборами. С некоторыми из них он поддерживал долгое время переписку и часто поражался «высотою религиозного настроения духоборческой мысли»...
В 1921 году ему пришлось быть в Америке по делам русских эмигрантов. Между прочим, помня свои впечатления 1909 года, он решился обратиться за помощью к духоборам. Его предупреждали, что, по слухам, настроения коммуны приняли большевизантскую окраску. Но со всегдашним своим оптимизмом князь все-таки написал духоборам трогательное послание, прося уделить от своих богатств лепту на помощь русским беженцам. В ответ он получил категорический отказ, уснащенный довольно грубыми издевательствами.
Через Скалистые горы «Сипиар» довез русских путешественников до Ванкувера. Дорога изобиловала дивными пейзажами. Познакомившись с иммигрантскими учреждениями, охраняющими Канаду от вторжения желтой расы, князь Львов спустился на пароходе по Тихому океану до Сиэтла. Оттуда, уже по почве Соединен-
229
ных Штатов, железная дорога доставила его в Сан-Франциско. Осмотрев подробно иммиграционные учреждения Калифорнии, побывав у наших молокан в Сан-Франциско и полюбовавшись близ Фресно образцовым садоводством немцев-фермеров из Саратовской губернии, князь заторопился домой и, нигде не останавливаясь, через Чикаго и Нью-Йорк, отбыл в Европу.
И в Сан-Франциско, и ранее на Эллис-Айленд впечатления получились те же: канадская система приняла целиком порядки, выработанные уже давно Соединенными Штатами. В этих последних свободных земель оставалось мало, особой нужды в колонистах-земледельцах уже не чувствовалось. Поэтому строгость (и, пожалуй, произвол) сортировки и отбора пришельцев установились гораздо более решительные. Особенно желтой расе приходилось пробиваться через почти непроходимые рогатки. В Канаде система действовала слабее, но в общем она представлялась точной копией с испытанных приемов Соединенных Штатов,
Исчерпать на этих страницах все любопытнейшие эпизоды путешествия князя Львова, конечно, нельзя. Но необходимо свидетельствовать: оно оказалось в целом глубоко интересным и поучительным.
И все-таки для участия земцев в русском переселенческом деле экспедиция дала весьма мало: общая обстановка, порядки и приемы английской колонизации не имели ничего общего с русским переселением.
В кампании земцев-реакционеров против Общеземской организации много раз и на всякие лады говорилось об ее «нелегальности». Такого рода заявления заставили управление подумать об утверждении правительством ее устава. Съезду 17 февраля 1908 года был представлен, им рассмотрен и одобрен проект устава, который в немногих словах закреплял существующий порядок. Но все хлопоты об утверждении оказались тщетными. Организация, неоднократно признанная правительством, получавшая миллионы казенных денег в тревожные моменты жизни государства, теперь, «в эпоху усмирения и успокоения», — признана незаконной. На заявления
230
Столыпину, что общедворянские съезды тоже не легализованы, но выборы и постановления их утверждаются и приводятся в исполнение, строгий блюститель закона уклончиво заявлял, что Положение о земских учреждениях подлежит законодательному пересмотру и до новых законов о местном самоуправлении вводить в действие устав Общеземской организации — нельзя. Никакой надежды на скорый и благоприятный пересмотр земского положения, конечно, не существовало. В действовавшей законодательной процедуре было совершенно достаточно моментов для погребения всякого мало-мальски прогрессивного проекта. Даже самому Ствлыпину, чтобы провести через Государственный совет свое куцее земство для западных губерний, пришлось совершить чуть не государственный переворот. С общим земским положением дело обстояло гораздо хуже. Самое внесение правительственного законопроекта поставлено в зависимость от предварительного его рассмотрения в совете по делам местного хозяйства при участии земских представителей. При новом, реакционном составе земских собраний было ясным, какие представители земства будут посланы в совет. Таким образом уклончивые заявления Столыпина сводились к отказу в легализации. Министр предпочитал держать Общеземскую организацию на всей своей воле. Начались, конечно, преследования местной администрации. Стоило Петербургскому земству высказать пожелание, чтобы Общеземская организация продолжала существовать, как губернатор опротестовывал такое «незаконное» постановление. В начале 1909 года московский губернатор не разрешил губернской земской управе предоставить помещение для созываемого на 22 марта съезда, «так как Общеземская организация не легализована и не имеется в виду разрешения на съезд ее представителей».
Князю Львову приходилось экстренно лететь в Петербург и объясняться со Столыпиным, От Общеземской организации настойчиво требовали отчетов; отчеты изготовлены, но как же представлять их в министерство без утверждения представителями земств? Столыпин сдавался и разрешал съезд «исключительно для заслушивания отчетов, что же касается обсуждения вопросов о текущих делах и ходатайствах, то рассмотрение этих вопросов допущено быть не может». При таких условиях князь все же ухитрялся
231
вести дело. В самой Московской губернской земской управе, где с 1904 года приютилась Общеземская организация, на нее стали смотреть весьма косо. Во главе этого учреждения стоял теперь Н.Ф. Рихтер — старый земец, когда-то весьма прогрессивного направления, резко изменивший и свои взгляды и поведение в соответствии с новым реакционным курсом большинства губернского земского собрания. Уже в 1907—1908 годах ему представлен был резкий протест против Общеземской организации группою губернских гласных. Хотя прогрессисты сейчас же стали на защиту своего детища, Н.Ф. Рихтер отлично учитывал, что он не найдет в собрании достаточного числа голосов в пользу организации. Ввиду этого он затянул, «за недостатком времени», обсуждение вопроса о присоединении Москвы к Общеземской организации помощи переселенцам. А в следующем очередном собрании (февраль—март 1909 года) он говорил уже осаждавшим его репортерам: «Текущая работа по переселению кончена; будет ли существовать и чем будет дальше заниматься организация — неизвестно; управа по этому вопросу не имеет никаких собственных предложений; пусть собрание само высказывается»... Но у собрания и на этот раз «не хватило времени». Получалось странное положение: московское земство не участвовало в организации, а последняя жила и действовала в здании Московской управы. По возвращении князя Львова из Америки Рихтер обратил на это внимание князя, жалуясь к тому же на тесноту помещения...
Приходилось переезжать. Князь Львов сократил штат служащих до последних пределов, нанял частную квартиру на Самотечной-Садовой, но упорно и решительно отстаивал существование организации: он питал полную уверенность, что обстоятельства изменятся и Общеземская организация еще пригодится. Притом же отчеты чрезвычайно задерживались на местах, и, не особенно торопясь с их сводкою и печатанием, удалось дотянуть дело до конца 1910 года. Наконец, последний отчет (за кампанию помощи голодающим 1907—1908 годов) был завершен. Между тем правительственное междуведомственное совещание, через которое поступали в Общеземскую организацию казенные средства на благотворительную помощь голодающим, стало настойчиво требовать представления последних отчетов и наличных остатков. Сно-
232
ва не без труда удалось выхлопотать у Столыпина разрешение на съезд — по определенной программе и в присутствии представителя полиции. 20 мая 1911 года князь Львов, докладывая представителям земств отчетные данные', указал, что в кассе Общеземской организации на 1 января 1912 года должен образоваться капитал в миллион рублей из возвратов с мест и остатков ото всех проведенных кампаний. Выяснить, какую сумму в общем остатке составляют казенные средства, — нельзя: на местах не делалось разграничения средств казенных и общеземских. Министерство полагает, что сначала следовало полностью израсходовать частные пожертвования. Правильно ли это? Скорее наоборот: казенные безвозвратные пособия подлежали израсходованию в первую голову, а затем уже можно было расходовать средства жертвователей, имеющие целью оказывать помощь и при дальнейших неурожаях или других народных бедствиях. А если так, то у Общеземской организации нет денег, подлежащих возвращению в казну.
Съезд единогласно принял аргументацию князя Львова.
Какое же назначение надлежало дать оказавшемуся налицо миллиону? Управление предлагало создать из него фонд для борьбы с народными бедствиями. Никто, конечно, не возражал. Но пока никаких бедствий не имелось в виду. Не следовало ли использовать эти крупные средства как основной фонд для создания взаимного земского кредита?
Д.Н. Шипов подробно анализировал проект.
— Быть может, — говорил он, — кто-нибудь спросит себя: нет ли для осуществления такого проекта препятствий нравственного характера? По-видимому, навопрос этот надо отвечать отрицательно. Ведь пожертвования твердо отдаются для борьбы с народными бедствиями. Предполагается лишь временное позаимствование их для начала деятельности земского банка взаимного кредита. Банк может немедленно выпустить облигаций на 20 миллионов рублей на иностранных биржах. Учредителями будут теперешние участники (19 земств). За ними вступят и другие. Все 20 миллионов могут быть выданы земствам в ссуду из 5 процентов. Этими процен-
1 В кампанию 1907—1908 годов вновь затрачено на помощь голодающим более миллиона рублей — без всяких ассигновок со стороны правительства.
233
тами быстро покроется основной капитал, который может быть изъят и употреблен на благотворительные цели.
Идея была принята единогласно. Съезд поручил управлению разработать к сентябрю основные положения банка взаимного кредита и внести их на рассмотрение очередных земских собраний.
Со Столыпиным пришлось торговаться, Мысль о создании банка казалась ему очень удачной. Но он оспаривал права Общеземской организации на миллион, о котором шла речь.
— Ну, что же? Конфискуйте деньги! — говорил ему князь Львов. — Правительство все может. Сопротивляться силой мы не будем...
Такому совету Столыпин не захотел последовать, и вопрос пока остался открытым.
А князь Львов, как хороший хозяин, стремился между тем, не закрывая организации, довести ее расходы до минимума. Кроме бухгалтера и прислуги, никто давно уже не получал жалования. Нанятая на Самотечной-Садовой скромная квартира казалась князю все еще слишком дорогой. Он приискал другую, более дешевую в Хлыновском тупике Большой Никитской улицы, куда и переселился бухгалтер организации (Н.М. Козлов) с семьей. Часть своей квартиры он сдавал в наем управлению. Казалось, организация еле дышит: остряки говорили, что правительство Столыпина окончательно загнало ее «в тупик». А князь не унывал. Он заходил на квартиру в Хлыновском тупике, переписывался с представителями земств, принимал приезжих земцев и сохранял твердую уверенность, что организация еще понадобится России,
8 сентября 1911 года погиб Столыпин. Назначенный на его место В.Н. Коковцов вскоре очутился перед новым голодом, надвигавшимся на страну.
Еще в начале октября Общеземская организация стала снова готовиться к голодной кампании. Решено было для обсуждения вопроса и разассигнования средств созвать съезд земских представителей. Пришлось опять ехать в Петербург, подавать прошение о съезде в Министерство внутренних дел, убеждать нового министра (А.А. Макарова). Но разрешение задерживалось. 3 ноября, на запрос в Государственной думе В.Н. Коковцов вынужден был высту-
234
пить с объяснениями. Он признал значительный недород хлебов (в 485 миллионов пудов). Нужда напоминает 1906 год. Предстоит затратить на помощь в 20 губерниях (частью в неземских) миллионов 120, Но пора вступить на новый путь, давно указанный между прочим князем Львовым. От ссуд, столь часто осуждаемых, необходимо перейти к созданию в достаточном количестве общественных работ для голодающих. Благотворительную помощь детям и старикам организует Общество Красного Креста.
Однако «миражи общественных работ», на которые ассигнованы значительные средства, отнюдь не обманули русское общество. Местные чиновники, которым поручены общественные работы, почти нигде не сумели организовать их в надлежащих размерах. С наступлением холодов, прекратились и те работы, которые были организованы. Ссуда нигде не выдавалась. Тогда 20 различных общественных организаций (общество народного здравия, техническое общество и др.) объединились для помощи голодающим. Представители этих обществ вместе с некоторыми депутатами Государственной думы и видными земцами из губерний, пораженных неурожаем, испросили у председателя Совета министров аудиенцию и представили ему общее ходатайство о разрешении оказывать помощь устройством детских столовых, яслей, врачебных пунктов, организацией труда, производить на местах санитарные обследования, собирать пожертвования. В.Н. Коковцов отвечал, что на днях по этому поводу состоялось постановление Совета министров, который нашел, что не следует разрешать никаким организациям действовать самостоятельно и независимо от правительства. Работать по благотворительной части будут Красный Крест и земства пострадавших губерний; в неземских губерниях разрешать благотворительную деятельность будет местная администрация; конечно, могут быть трения, но будут приняты меры к устранению ненужных препятствий. Роль общества сводится к пожертвованиям, и только в губерниях, пострадавших от неурожая; иначе трудно регулировать дело помощи и правильно распределять средства. Пестрая деятельность общественных организаций вообще нежелательна: она нецелесообразна... Кто-то упомянул об Общеземской организации. На это министр сухо заметил: «Общеземская организация не может быть допущена к борьбе с голодом».
235
Депутация уехала ни с чем.
Но в ее составе находился и князь Львов. Он остался в кабинете министра, и между ними произошел такой разговор:
— Быть может, теперь вы сообщите мне мотивы решения Совета министров? Что вы имеете против земской организации?
— А вам угодно, князь, говорить откровенно? Извольте. Правительство не может сочувствовать деятельности Общеземской организации: ни новые собрания, ни новые работы не будут допущены.
— Почему же?
— Потому что... простите, но вас нельзя никуда пускать. На практике вы всегда захватываете больше, чем вам разрешено правительством. Вот, например, вы были допущены к помощи переселенцам на путях их следования. А вы, рядом с этим выпустили книгу антиправительственного содержания!..
— Мне кажется, вы ошибаетесь... вероятно, лица, которым вы поручили информировать вас, придали своим отзывам несоответственный делу оттенок.
— Я никому не поручал меня информировать. Я сам прочел эту ужасную книгу.
Министр с раздражением взял со стола «Приамурье».
— Помилуйте! Теперь нельзя предложить ни одной меры по Дальнему Востоку, чтобы не натолкнуться на возражения со ссыл ками на это «откровение»... Хочешь — не хочешь, а изучай его!..
Министр потряс в воздухе «Приамурьем».
— А между тем с каждой страницы этой книги капает яд противоправительственной пропаганды!..1
Все же еще один съезд был допущен правительством. Участвовало в теснинах Хлыновского тупика 20 представителей от 12 губерний. Съезд был разрешен в закрытом заседании, исключительно для направления средств пожертвований в земские учреждения и в действующие во внеземских губерниях благотворительные организации. Земцы постановили: поручить управлению рассылать помощь в зависимости от нужды и средств.
1 Рассказ об этой беседе я слышал от князя Львова сейчас же после того как она имела место. — Т.П.
236
Снова полузадушенной организации пришлось помогать голодающим. Но уже никаких самостоятельных действий правительством допущено не было. За несколько месяцев, остававшихся до нового урожая, разослано в разные места несколько сот тысяч рублей. Снова местные земские учреждения открывали столовые для детей и раздавали пайки. В начале 1912 года Московская городская дума решила не оставаться в стороне от этого дела. В созванное в думе совещание приглашен как эксперт князь Львов. Нарисовав картину неурожая и голодания 14 миллионов людей, Георгий Евгеньевич сказал между прочим:
— «Чрезвычайно крупные суммы, ассигнованные правительством, могли бы оказать громадную помощь населению, но, к сожалению, общественные работы начались не особенно удачно и, ввиду наступивших холодов, были прерваны; выдача продовольственных ссуд оказалась запоздавшею...» Думский комитет решил помогать преимущественно нуждавшимся горожанам в голодающих местностях и вести дело в полном единении с Общеземской организацией.
В марте 1912 года Москва устроила всеобщий сбор в пользу голодающих — «день ржаного колоса». Наиболее популярные люди поместили в газетах воззвания. Князь Львов писал в «Русских ведомостях»: «Никогда голодающие так не страдали, как нынешний год, никогда они не чувствовали себя так отрезанными, никогда на нашей памяти не было такой мучительной голодовки... Важна не только материальная помощь: важно проявление коллективных чувств сострадания, даже и для самих жертвователей, когда во всех сердцах, как в пасхальную ночь, колокольный звон сливается в радостный гул"»...
Впрочем, кроме чувства сострадания, Москва испытывала в «день ржаного колоса» еще и иные волнения. В Петербурге день этот дал 180 тысяч рублей мелкими пожертвованиями. Москва, со своей славой щедрой благотворительницы, не хотела отстать. По городу разошлось 3500 кружек, и, когда в городской думе артельщики заканчивали перед наиболее «патриотическими» москвичами счет собранных денег, волнение царило необычайное... Москва не ударила в грязь лицом: она собрала в этот день 212 тысяч рублей.
237
Отчет за голодную кампанию 1911—12 годов был закончен в самом начале 1913 года. То была последняя голодная кампания Общеземской организации и последний ее отчет.
Но в то время у ее председателя уже завязались с Московскою городскою думою отношения иного рода.
Москва с населением в 1,5 миллиона с лишком жителей, по Городовому положению 1892 года, насчитывала не более 9,5 тысяч человек, пользовавшихся избирательным правом в Городскую думу. На выборы являлось обыкновенно не более 3000 человек, которые и держали в руках сложное городское хозяйство столицы. Тем не менее, как справедливо пишет Н.И. Астров1, «Московское городское общественное самоуправление по достоинству и заслугам занимало среди русских городских самоуправлений первое место. Своим успехом в деле ведения городского хозяйства оно, может быть, в значительной степени обязано было тому, что в составе Московской городской думы с давних пор сочетались два разных элемента. Большинство думы всегда составляли московское купечество и московские домовладельцы. Но в думе всех составов в большем или меньшем количестве были иногда очень яркие представители московской интеллигенции. Это меньшинство имело громадное влияние на ход городских дел и спасало городское хозяйство от застоя. Интеллектуальный уровень гласных Московской городской думы стал заметно повышаться с появлением молодых поколений московского купечества уже с высшим образованием. В начале столетия в Московской думе наметились два течения, значительно расходившиеся между собой в понимании задач городского хозяйства и методов его ведения. С образованием политических партий эти течения еще более резко разграничились, и каждое искало преобладания и усиления своего влияния в думе. Староконсервативная группа, присвоившая себе название умеренно-деловой группы, довольствовалась старым Городовым положением 1892 года и из года в год отказывала в удовлетворении назревавших все более потребностей города, ссы-
1 В «Справке», которою он разрешил мне воспользоваться. — Т.П. 238
лаясь на недостаток средств. Слагавшаяся в течение 1904 и 1905 годов группа либеральных деятелей получила завершенную организацию в 1906 году и назвала себя «прогрессивной группой гласных Московской городской думы». Эта группа ставила себе задачей добиваться расширения прав городского самоуправления, изыскания новых источников средств для удовлетворения новых потребностей города и использования до возможных пределов предоставленных городу источников средств. В основу своей деятельности эта группа ставила учет потребностей города и его населения и изыскание средств для удовлетворения этих потребностей. Группа стремилась расширить круг лиц, допущенных к участию в городских делах, и при выборах в думу в свои списки включала наиболее видных общественных деятелей, разделявших ее взгляды»...
Душою группы и ее руководителем вскоре стал Н.И. Астров — заслуженный общественный деятель и знаток городского Хозяйства Москвы. Выборы 1908 года (начетырехлетие 1909 — 1912 годов) оказались для прогрессивной группы очень удачными: она провела в состав гласных многих выдающихся общественных деятелей и в том числе — Д.Н. Шипова. На этот раз прогрессивная группа почти не уступала в числе стародумцам. Желая внести в городское дело живую струю и новую инициативу, руководители группы просили Шипова поставить свою кандидатуру на должность Московского головы. Шипов отказался от предложения, ссылаясь на свой давний спор с московским городским управлением по поводу обложения городских недвижимых имуществ земским сбором. В головы прошел кандидат «умеренно-деловой группы» — Н.И. Гучков. Д.Н. Шипов, став во главе прогрессивной группы, пытался реорганизовать внутренний распорядок думских занятий, но не успел в этом, так как противодействие всяческим новшествам осложнилось у стародумцев политической враждой к прогрессистам. Не найдя удачи и в этой отрасли мирной общественной деятельности, Шипов, как мы знаем, решил окончательно уйти в частную жизнь. На следующее четырехлетие он отказался выставить свою кандидатуру в гласные думы. Д.Н. Шипов не обладал городским цензом и прошел в гласные по доверенности Московского общества сельского хозяйства. Теперь доверенность эта освободилась, и на выборах 1912 года прогрессивная группа предложила ее князю Г.Е. Львову,
239
прося его выставить свою кандидатуру в гласные на четырехлетие 1913—1916 годов. Князь согласился. Получив своевременно от Общества сельского хозяйства доверенность, он был внесен в избирательные списки и 29 ноября 1912 года избран в гласные по третьему избирательному участку.
«Тогда, — рассказывает Н.И. Астров, — мы обратились к князю Львову» (с предложением поставить свою кандидатуру в городские головы Москвы). Имя князя Львова было в те времена известно всей России как исключительно талантливого организатора и общественного деятеля. Князь Львов долго отказывался, ссылаясь на незнакомство с городским делом; он говорил, что не умеет и не любит представительствовать и председательствовать в больших собраниях, не считает себя оратором. Однако, сочувствуя прогрессивной группе, он дал свое согласие и в заседании прогрессивной группы в таких выражениях определил свое понимание общественной работы:
— «В общественной работе дух вражды не должен иметь места; согласование мнения противника со своим, возможное единение с ним и искреннее стремление к дружной работе, — вот истинные начала общественной деятельности. Не воинственная, а мирная политика, не боевая, а миролюбивая тактика, — вот верные пути культурных завоеваний на всех поприщах общественной деятельности. И я глубоко убежден, что только этот мирный путь есть достойнейший для прогрессивной группы».
Такого убеждения не разделяли ее противники. Накануне выборов состоялось совещание гласных. Прибыло до 100 человек. Говорили «умеренно-беспартийные», настаивавшие на кандидатуре Н.И. Гучкова (знание дела, трудоспособность) и сомневавшиеся в знакомстве князя Львова с городским хозяйством. Отвечал им Н.И. Астров от «прогрессивной группы». Совещание не дало результатов. «Умеренно-беспартийные» свои доводы изложили письменно и разослали их всем гласным. На этот необычайный в практике думы прием, «прогрессивная группа» отвечала рассылкою со своей стороны следующего документа: «От комитета прогрессивной группы гласных. Внимание населения Москвы привлечено сейчас к вопросу: кто будет городским головою в Москве? Редко интерес к городскому управлению достигал такого напряжения, как сейчас.
240
Избрание того или другого кандидата из двух выдвинутых двумя думскими группами, будет знаменовать собой тот курс, который усвоит городское управление на целые четыре года. Именно так население города оценивает значение предстоящих 15 января выборов. Поддерживаемая группой правых и умеренных кандидатура Н.И. Гучкова свидетельствует, что городское общественное хозяйство будет вестись по прежнему пути, в прежних формах, способами и приемами, которые давно перестали удовлетворять размерам дела и его сложности. Опытность в старых приемах ведения хозяйства, знание старых дел при недостатке способности объединить разрозненные элементы думы и воодушевлять своих сотрудников, при неумении внести в общественное дело примиряющее начало, — в значительной мере утрачивает свою ценность. Эти знания и опытность, приобретенные в хозяйстве, приемы ведения которого должны быть обновлены и изменены, нередко создавали и должны создавать в будущем рутину, привычку к старым формам и нередко подавляют самое сознание необходимости обновления. Состояние городского общественного хозяйства, требующего коренных изменений, таково, что наряду с знаниями истории вопросов необходимо творческое начало, новая общественная идея и большие организаторские способности. Эти черты должны отличать руководителя общественной работой, эти черты должны быть залогом необходимого обновления в городском хозяйстве и укрепления достоинства московского городского общественного управления. Если знание и опыт составляют достояние думы и ее исполнительных органов, то искреннее стремление объединить работу думы, внести в эту работу начало примирения, исправить недостатки организации, которыми так сильно страдает в настоящее время городское хозяйство, должно быть первой и основной задачей московского городского головы. Исходя из этих оснований прогрессивная группа гласных сочла необходимым выдвинугь на должность московского головы кандидатуру князя Г.Е. Львова. Имя князя Г.Е. Львова как одного из крупнейших общественных деятелей известно всей России. Знает его и Москва. Вся деятельность князя Львова была посвящена исключительно общественному самоуправлению и общественной самодеятельности в разнообразных ее проявлениях. Князь Львов окончил курс по юридическому факультету в москов-
241
ском университете. С 1887 года он состоял гласным Алексинского уездного и Тульского губернского земств. В 1903 году князь Львов был выбран председателем Тульской губернской земской управы и на этом поприще обнаружил глубокую практичность и дальновидность. В качестве председателя Тульской губернской управы князь Львов был избран главноуполномоченным от Общеземской организации для помощи больным и раненым на Дальнем Востоке в русско-японскую войну. Здесь его крупная индивидуальность выразилась всесторонне, князь Львов проявил неутомимую энергию и блестящие организаторские способности. Вся общественная деятельность князя Львова проникнута терпимостью и уважением к свободе убеждений. Он всегда действовал умиротворяюще на партийные разногласия и распри, сплачивая вокруг общего дела общественные силы, избегая ненужного боевого настроения, полагая, что правильно сознанная общественная польза должна объединять, а не разъединять общественные силы. После роспуска Первой государственной думы, членом которой он состоял по избранию города Тулы, деятельность князя Львова сосредоточилась главным образом в Общеземской организации, председателем которой он состоит до сих пор. Под его руководством было проведено четыре продовольственные кампании, а в 1908 году была организована вра-чебно-продовольственная помощь переселенцам на Дальнем Востоке. В связи с переселенческим делом им была совершена поездка в Канаду для обследования колонизации и организации переселения. Большая общественная подготовка, разносторонняя общественная работа, требовавшая творческих сил и организаторских способностей (ибо научиться тому, как нужно было организовать санитарную помощь на Дальнем Востоке и продовольственную помощь в голодающих губерниях, было негде), дает уверенность, что князь Львов быстро сориентируется и освоится с общественным хозяйством города Москвы, отдаст ему свои творческие силы и будет способствовать его обновлению. С настоящим заявлением комитет прогрессивной группы обращается к г. г. гласным лишь ввиду совершенно необычного для московского городского управления приема, которым счел возможным воспользоваться комитет группы умеренных и беспартийных. Настоящее обращение не ставит своею целью полемизировать с воззванием комитета умерен-
242
ных и беспартийных, а лишь сообщает основания, по которым прогрессивная группа выставляет кандидатуру князя Г.Е. Львова на должность московского городского головы»1.
15 января 1913 года в московской думе был «большой день». Репортеры отмечают на хорах небывалые массы публики; среди других выдающихся общественных деятелей — Д.Н. Шипов. Общее внимание привлекает в зале «фигура князя Львова с седою головой»... Баллотировка происходит 152 шарами; большинство составляет 77 голосов. Н.И. Гучков, после семилетней службы в головах получает 77 избирательных шаров и 75 неизбирательных.» Князь Львов все-таки баллотируется и получает 82 избирательных и 70 неизбирательных. Громовые рукоплескания публики, приветственные крики, целые овации по адресу князя Львова. В ответ один из правых гласных заявляет протест: у князя Львова нет имущественного ценза; он избран по доверенности московского общества сельского хозяйства; доверенность составлена неправильно, и выборы не только головы, но и в гласные — незаконны. Н.И. Астров в своем ответе разбивает злобную аргументацию этого выступления.
В 10 часов вечера в ресторане «Прага» состоялся ужин прогрессивной группы. В качестве почетных гостей прибыли бывший голова князь В.М. Голицын и Д.Н. Шипов. В своей речи Н.И. Астров сказал между прочим: «Избранник прогрессивной группы — один из тех немногих людей, которые способны найти точку соприкосновения со своими политическими противниками... Конечно, князьЛьвов найдет и пути для примирения, и благодарную почву для него». Н.М. Кишкин говорил: «Вся Москва волновалась; ее выбор давно сделан, так как князь Львов всей России известен как один из крупнейших и лучших общественных организаторов»... Князь Львов благодарил всех и приветствовал особенно князя Голицына как лучшего из бывших голов гор. Москвы, Д.Н. Шилова, как своего учителя в общественной деятельности, и Н.И. Астрова, которого он назвал будущим руководителем московского городского самоуправления...2
После выборов Н.И. Гучков отказался от своей кандидатуры, и единственным избранником Думы остался князь Г.Е. Львов.
1 Русские ведомости. 1913. № 12.
2 Русские ведомости. 1913. № 13.
243
По закону (ст. 114 Городового положения 1892 года) «в Москве городской голова назначается высочайшей властью по представлению министра внутренних дел; московский городской думе предоставляется избрать для сего двух кандидатов из числа гласных».
Со времени введения Городового положения 1892 года Москва ни разу ранее не избирала двух кандидатов и ни разу ее единственный избранник не встречал препятствий к своему назначению.
По отношению к князю Львову дело сложилось иначе.
«Обращение» прогрессистов удачно и ясно развивает мотивы, по которым выставлена была кандидатура князя Львова. Но в Петербурге увидели в действиях московской думы «кадетскую противоправительственную демонстрацию». Незадолго перед тем (в декабре 1912 года) министр внутренних дел А. А. Макаров заменен неожиданно Н.А. Маклаковым, который (в особенности на первых порах) прямо «джигитовал» своей реакционностью. Князь Львов стал одной из первых жертв такой джигитовки. Сначала был дан ход жалобам правых гласных. Когда же избрание князя Львова по необходимости было признано вполне правильным, в половине февраля в Москву послано извещение, что министр внутренних дел не нашел возможным представить для назначения высочайшей властью избранного думой кандидата, «так как согласно ст. 114 Гор. положения, требуется избрание думой не одного, но двух кандидатов. Московской думе предлагается избрать второго кандидата и произвести выборы не позже 10 марта».
Расчет Петербурга сделан на несомненное переизбрание Н.И. Гучкова, который, в таком случае, и подлежал немедленному назначению в посрамление «кадетской демонстрации». Но Н.И. Гучков не пожелал воспользоваться покровительством такого рода...
В начале марта возвратился из Петербурга В.Д. Брянский, исполнявший должность городского головы. И Маклаков, и Коковцов решительно заявили ему: «Правительство не признает возможным представить князя Львова к высочайшему назначению. Если дума не изберет второго кандидата, то ей будет предоставлено произвести новые выборы, и на должность городского головы будет назначено лицо по усмотрению правительства: кандидатов же в городские головы у правительства имеется достаточное количество»...
244
19 марта 1914 года прогрессивной группе удалось провести вторым кандидатом в головы директора женских курортов профессора С.А. Чаплыгина. Не того добивалось правительство. В апреле думе отказано в назначении обоих кандидатов. 8 октября дума избрала вместо них Л.Л. Катуара, но в начале 1914 года последовало официальное извещение о неутверждении и этого последнего. Ползли все время слухи о назначении головою чиновника из Петербурга, об изменении Городового положения в том смысле, чтобы разрешить правительству роспуск «непокорных» городских дум и предоставить замену их, в известных случаях, казенным управлением... Вся эта оргия быстро закончилась с началом военных действий. Правительство стало кротким: в головы назначен избранник думы М.В. Челноков, заведомый кадет, секретарь второй Государственной думы, который ранее подвергался всяческим гонениям...
Еще в мае 1913 г. «Русские ведомости», возражая на злорадные нападки на князя Львова маклаковского официоза — газеты «России», отметили между прочим одну из основных черт Георгия Евгеньевича. Газета писала: «Всю свою общественную деятельность кн. Львов посвятил стремлению доказать возможность совместной работы общества и органов власти. Если ему доказать этого не удалось, то повинен ли в этом князь Львов?»
В 1910 году Георгию Евгеньевичу пришлось столкнуться еще с одним «джигитом» правительственной реакции. В городе Екатеринбурге намечалось открытие приуральского политехникума. Пермская городская дума пожертвовала большую сумму денег с тем, чтобы училище это находилось не в Екатеринбурге, а в Перми. Через князя С.Е. Львова (уральского заводовладельца) дума обратилась к Георгию Евгеньевичу с просьбою провести в Петербурге ее пожелание. Князь снарядил на Урал экспедицию из нескольких специалистов, в которой сам принял участие. По возвращении в Москву составлена обширная записка, в которой не было, конечно, ни слова о перенесении политехникума из Екатеринбурга в Пермь, но на основании собранного научного материала доказывались важность и своеобразие сельского хозяйства и лесоводства прикамского края и выяснялась необходимость создания для их развития особых спе-
245
циалистов-агрономов. С отпечатанной запиской князь Львов поехал в Петербург. Работа была встречена сочувственно Столыпиным. Но он послал князя к министру народного просвещения, только что назначенному: в последнем счете решение зависело от него. Если бы князь полгода назад знал, с кем ему придется иметь дело, то, вероятно, не взялся бы за поручение Пермской думы. Теперь отступать было поздно. Однако новый министр (знаменитый Кассо) решил совершенно уклониться даже от встречи с «красным князем». Добиться свидания с ним оказалось совершенно невозможным. Под самыми разнообразными предлогами он стал неуловим. Но от князя Львова отделаться такими приемами было трудно. Проживая день за днем в Петербурге и не желая ограничиться оставлением в министерстве своей записки, Георгий Евгеньевич поступил по-американски: он выждал приезда Кассо в одно из высших законодательных учреждений, спокойно вошел за ним в лифт и во время подъема успел познакомиться с министром, вручить ему записку, дать некоторые разъяснения и заставить назначить срок для ответа... Застигнутый врасплох, Кассо вынужден был подчиниться...
Высшее учебное заведение в Перми впоследствии начало функционировать, но остается неизвестным, какую роль сыграла в этом деле записка князя Львова.
7
В конце 1913 года Георгий Евгеньевич принял участие в одном начинании, относительно которого у пишущего эти строки такие воспоминания:
«Я состоял членом правления кооперативного издательства "Задруга". Как-то в заседании, обсуждая новые книги, намечавшиеся к печати, мне указали на надвигающийся пятидесятилетний юбилей земских учреждений. "Задруга" хотела на него откликнуться.
— Вы бы написали книжку для народа, — говорили мне. — А то ведь в деревне земство — после пятидесятилетней работы — не пользуется никаким престижем: что земства, что земские начальники — все валят в одну кучу... да жалуются на земские сборы, которые в окладных листах всегда выше казенных... А что сделано
246
земством для народа — принимается как должное... кто помнит, как обстояли дела в деревне пятьдесят лет назад?
Разговоры справедливые. Но писать по такому сложному вопросу маленькую книжку для народа казалось задачей нелегкой. Для какого народа писать? Каким языком? Как упростить громадный материал? Что выбрать из него для народа?.. На все эти вопросы ответов сразу не находилось, и я затягивал работу. Между тем юбилей приближался, и мне несколько раз напоминали о брошюре. Наконец неожиданно мне пришла счастливая мысль: привлечь к делу князя Львова. Кто лучше его умел подойти к крестьянину и быть ему понятным? Кто знал лучше практическое земское дело? Чье имя лучше украсило бы книжку? Конечно, дело слишком маленькое для князя Львова. Но ведь выходило даже как будто красиво: в то время, как в Петербурге готовятся официальные торжества, на которые, конечно, не пригласят князя Львова, — он празднует юбилей по-своему, стараясь объяснить деревне значение земства...
Обычно князь писал легко и свободно, нисколько не заботясь о форме. Такую "скоропись" он применял в деловых бумагах, отчетах и письмах. Но после Первой думы он сблизился с младшею генерацией заправил "Русских ведомостей". К нему иной раз приставали с просьбами о статье по какому-либо особливому случаю. Георгий Евгеньевич соглашался не очень охотно. К газетному делу он относился почему-то недоверчиво. Но, раз обещав, вкладывал в дело большую работу. И тут неожиданно обнаруживалось, что он мог, если бы захотел, сделаться замечательным и очень своеобразным писателем. Статья, после тщательной обработки, выделялась на фоне обычного серого газетного слога, как стихотворение в прозе, начертанное красивою старинною вязью. Мысли укладывались в образы, взятые из деревенской хозяйственной жизни; на каждом шагу автор проявлял поразительное знание народного языка и крестьянского мировоззрения. Весь текст пересыпан был теми поразительными словечками, которыми великоросс умеет иногда пришпилить и исчерпать до дна наблюдаемое явление...
Выдержать целую брошюру в таких тонах казалось невозможным и, быть может, для народа — даже нежелательным. Но высоко ценя писательское дарование князя, я заранее смаковал художе-
247
ственное создание, которое он способен был дать, если бы удалось убедить его отнестись к работе серьезно.
Я позвонил к Георгию Евгеньевичу и просил у него разрешения приехать по делу.
— Я буду через час в вашей стороне и заеду.
Я выволок собранную за это время литературу о земстве и завалил ею большой диван.
— Чтой-то у вас? — говорил князь, входя и устремляясь к груде наваленных книг.
— Это к разговору. — И я посвятил князя в свои планы.
— Не знаю... — отвечал он в раздумье. — По-вашему выходит дело сложное: писать для народа и не на него, а на нашем языке, да полно, да научно... и все в маленькой брошюре!.. Попробовать можно. Не знаю только, что выйдет.
Георгий Евгеньевич в это время был, относительно говоря, свободен. Я приналег на свои резоны. Наконец он согласился; отобрал несколько книг с моего дивана и обещал недели через две привезти пробу.
Но уже через несколько дней он приехал с готовой работой и прочел свои немногочисленные листки.
И что же? Увы! Вышла бойкая, наскоро набросанная поверхностная статейка о земстве с традиционными лирическими восхвалениями Царя-Освободителя и розовыми описаниями благодеяний земства. Четыре огромных тома Б. Веселовского с тщательно разработанными нападками на "цензовое" земство за "классовую политику" — как будто для князя и не существовали вовсе...
Я молчал — совершенно разочарованный.
— Что же, это никуда не годится? — спросил князь спокойно. Я стал подробно объяснять, почему ожидал совсем другого.
— Ну, вот что... — перебил меня князь. — У вас все обдумано. Напишите теперь вы. Посмотрим.
Выслушав месяца через два мою сухую и скучную брошюру, князь сказал:
— Ну, что же?.. Могу только повторить вашу оценку: по-моему, это никуда не годится. Давайте-ка писать вместе. Попробуйте вашу сухомятку разбавить моей "лирикой", а потом пройдем всю работу сообща.
248
Так мы и сделали. Заключительная стадия взяла много времени: мы прочли всю брошюру вместе, критикуя каждую фразу, стараясь упростить текст и сделать его понятным рудовому грамотному крестьянину.
Брошюра имела незаурядный успех. Многие земства выписывали ее для раздачи народу в юбилейные дни. Разошлось в самое короткое время 75 тысяч экземпляров. Разошлось бы и больше. Но власти сумели и в этой невинной работе найти "яд антиправительственной пропаганды". Губернаторы один за другим начали опротестовывать, как "нецелесообразные", ассигновки земств на выписку брошюры для раздачи ее населению в юбилейные дни. Жаловаться в Сенат и ожидать по такому маленькому поводу ответа три года или даже пять лет, казалось, не стоит. К тому же началась война, и все охвачены были совершенно иными интересами.
Маленькая народная брошюрка не осталась незамеченной и в прессе.
В газетах появились о ней обстоятельные заметки: в "Речи" — А.И. Шингарева, в "Русских ведомостях" известного саратовского земца — Н.Н. Львова.
Благоприятные отзывы напечатаны и в других прогрессивных изданиях — и не только в газетах, айв "толстых" журналах. Книжку хвалили (правда, с оговорками) даже органы, стоявшие на "классовой" точке зрения, с которой "цензовое" земство казалось им помещичьей игрушкой, способствовавшей лишь проявлению узкоклассовых интересов...»
