Яков Кротов. Путешественник по времени. Вспомогательные материалы.
К оглавлению
Глава шестая
ЗЕМСКИЙ СОЮЗ
1
В последние годы перед войной прогрессивные газеты охотно отмечали в земских собраниях «вялость, скуку и абсентеизм гласных». Многое, действительно, изменилось в земстве. Период острой борьбы нахлынувших реакционеров против всего, что сделало прогрессивное земство за 50 лет, — прошел. «Правые» повсеместно победили. Интерес их к борьбе, да и к земству, снова упал. Почти везде собрания на две трети прочно составились из людей, испуганных революцией 1905 года и менее всего склонных снова допускать «игру с огнем». Кое-кто из «гибких» общественных деятелей, учтя момент и забыв свои недавние левые «увлечения», стал петь в унисон с новыми, правыми хозяевами положения. Среди «правых» значительных, деловых людей оказалось немного. И в земские управы легко прошли люди аполитичные и перекрасившиеся. Политика почти совершенно исчезла из зал земских заседаний, и лишь «доходящий до озорства» произвол губернаторов вызывал подчас, по старой памяти, возмущение и протесты органов самоуправления. Центральное правительство, впрочем, в значительной мере изменило свое отношение к новому, благонамеренному земству и шло охотно на прекращение прежних систематических гонений. Оставшиеся в земстве немногочисленные прогрессисты молчали до времени. И нельзя сказать, чтобы практическое земское дело шло плохо. Земские собрания могли тянуться скучно и вяло. Но действующие органы земства (управы) потихоньку и полегоньку вернулись на прежнюю стезю и развивали все большую работу.
250
Руководящая роль в земском самоуправлении по-прежнему принадлежала Москве. Как мы видели, хозяином положения здесь прочно сделались «правые». С большим трудом в председатели губернской управы пробрался Н.Ф. Рихтер — старый и опытный земец, сумевший, однако, вовремя «поумнеть» и прочно забыть свое недавнее прогрессивное прошлое. Мало-помалу он осмелел и вернул московскому земству начинания, потерпевшие сильный урон во время активной черносотенной кампании. Он сумел выжить из здания московской управы неприятную правительству и черносотенцам Общеземскую организацию. Но, завоевав прочное доверие Петербурга, с разрешения властей сам провел несколько общеземских съездов, не пригласив к участию в них ни опасного князя Львова, ни его «кадетского» управления. В конце ноября 1911 года Рихтер умер. Долгое время (до половины февраля 1913 года) пост его оставался незанятым, а обязанности исполнялись заместителем председателя А.Е. Грузиновым. Наконец выборы состоялись. Большинство голосов получил Ф.В. Шлиппе — сын того самого тульского губернатора, с которым пришлось в молодости столкнуться князю Г.Е. Львову. Федор Владимирович Шлиппе был человеком образованным: он закончил два факультета. Он был помещиком, агрономом, земцем и занимал некоторое время должность председателя Верейской уездной земской управы. Но рядом с этим служил он и по дворянским выборам, имел звание камер-юнкера, а с 1907 года состоял и на правительственной службе: в момент выборов он занимал даже видный пост вице-директора департамента земледелия. В молодости он проделал стаж японской войны в качестве уполномоченного дворянского отряда Красного Креста.
По поводу объявления войны в Москве 25 июля открылось экстренное губернское земское собрание. Доклад управы весьма характерен для патриотических настроений, которыми полны были земские деятели в начале войны. Управа между прочим писала: «Россия переживает исторический момент исключительной важности. С быстротой урагана текут события. Надвигается небывалая в истории народов гроза. Но нет страха перед грядущей грозой. С торжественным спокойствием, с бодрой уверенностью, с печа-
251
тью радостного воодушевления на лицах идут сыны необъятной России грудью отстаивать честь своей родины. Рухнули перегородки, разделявшие русских граждан, и все слились в одном порыве. В этот торжественный момент, однако, нельзя забывать, что с первым раскатом грядущей грозы, одновременно с победными кликами раздадутся стоны тысяч, десятков тысяч раненых и умирающих на полях сражения. Долг оставшихся на местах напрячь все свои силы и своевременно прийти на помощь. Оставшиеся на местах тоже должны построиться в боевые позиции, чтобы быстро, своевременно, планомерно выполнить ту задачу помощи раненым, которая им предстоит, и масштаб которой, как нужно ожидать, будет громаден. Кому же в первую очередь, как не общественным учреждениям, призванным обслуживать нужды населения, обладающим многолетним опытом в деле лечения больных и организованными силами, подобает взять на себя миссию объединения отдельных усилий в этом большом и требующем сложной организации деле»...
Несмотря на то что «рухнули перегородки, разделявшие русских граждан», управа вовсе не собиралась вливать молодое вино патриотического одушевления новых земств в старые меха одиозной для многих Общеземской организации. Придумать что-либо новое, по существу, оказалось, конечно, очень трудным. Приходилось намечать те же простые основы совместной работы, которые дали прекрасные результаты десять лет назад при открытии японской кампании. Но казалось необходимым хотя бы по видимости создать что-то новое, показать, что намечавшееся объединение не является вовсе носителем тех идей и настроений, которыми жила Общеземская организация.
Управа предлагала собранию звать все земства России к дружной работе на пользу армии, к созданию «Всероссийского земского союза помощи больным и раненым воинам». Она уже снеслась по телеграфу с губернскими земствами и от многих получила выражение полного сочувствия и согласия примкнуть к задуманному союзу. Московское собрание единодушно согласилось со всеми предложениями управы и постановило пригласить 30 июля в Москву по два представителя от каждого из губернских земств для конструирования союза.
252
Князь Львов очутился в положении более чем странном. Московское земство, давно уже уклонившееся от участия в Общеземской организации, звало теперь все губернские управы к созданию нового союза — как раз с теми целями, ради которых уже существовало объединение земств. Князь Львов вовлекался как будто в конкуренцию, которой он вовсе не желал.
С момента объявления войны князь был весь поглощен подготовительной работой. Он стягивал своих прежних сотрудников, искал помещений для будущих складов, выяснял с поставщиками вопросы о возможности быстрой заготовки белья, медикаментов, перевязочных материалов. С согласия товарищей по управлению он сделал московской управе заявление, что Общеземская организация присоединяется к проектируемому союзу земств и вносит в кассу его все свои наличные деньги, которых оказалось до 600 000 руб. Управа вынуждена была пригласить князя к участию в выработке доклада представителям земств. Таким образом Г.Е. оказался членом собрания 30 июля. Проект устава намечал верховный орган союза в виде общего собрания (съезда) представителей земств — по два от каждого, причем один избирался управою, другой собранием. Съезд избирал исполнительный орган — центральный комитет из 10 лиц для работы в Москве. Во главе союза должны были стать главноуполномоченный и его заместитель. Заправилам дела казалось совершенно естественным, что инициатор союза — московское земство, по традиции, займет руководящее положение, и председатель московской управы будет избран главноуполномоченным. При правых настроениях огромного большинства земств такой исход казался несомненным.
Но среди съехавшихся 30 июля земских представителей оказались личные друзья князя Львова (С.Н. Маслов, В.В. Вырубов и др.). Начались усиленные агитации за избрание главноуполномоченный союза именно князя Львова. Формальных препятствий не оказалось, так как устав разрешал избирать на все должности не только гласных, но и всех лиц, обладающих цензом для избрания в земские гласные. Сторонники князя предлагали в исключительных обстоятельствах начинавшейся трагедии забыть партийные и личные счеты. Федора Владимировича Шлиппе в земской среде знали мало. Князь Львов — даже политическими противниками считался од-
253
ним из лучших общественных организаторов. Учитывались и настроения широких слоев общества. В кулуарах распространились слухи, что князь Львов получил из Петербурга приглашение стать во главе всех действующих на войне отрядов Красного Креста. Словом, кандидатура князя Львова приобрела шансы на успех.
Пред самыми выборами Ф.В. Шлиппе решился на личное объяснение. Он указывал Георгию Евгеньевичу на необходимость в начатом деле сохранить полное единение не только между земствами, но и с правительством. Он спрашивал, может ли имя князя Львова объединить всех на мирной работе. Он настаивал на правах московского земства как инициатора всего дела и предлагал Георгию Евгеньевичу устранить конкуренцию и заранее уступить место главноуполномоченного председателю московской губернской управы, довольствуясь званием заместителя... На этот раз, однако, князь Львов не поддался на мирные предложения: он хорошо понимал, что Земский союз с Ф.В. Шлиппе во главе будет совсем не тем, что необходимо было создать.
Переговоры эти затянулись, а собравшиеся уже в зале земцы с нетерпением ждали начала заседания... Наконец князь Львов прервал объяснение решительным и категорическим заявлением:
— В подручные к вам не пойду!
На состоявшихся вслед затем выборах большинство голосов было подано за князя Львова. Председатель московской губернской управы избран его заместителем. В состав центрального комитета, по указанию Георгия Евгеньевича, попало несколько его друзей и бывших сотрудников.
Через неделю после образования союза состоялся царский прием. Князь Львов в беседе с Николаем II так охарактеризовал возникшее сообщество: «В вихре событий Всероссийский земский союз создался всего с неделю тому назад. Организация его самая простая. В Москве образован центральный комитет, а на местах губернские и уездные. Все дело зиждется не на формах и разработанных уставах, а на крепком духовном единении. Земства смогли отпустить из своих средств на дело помощи раненым 12 миллионов
254
рублей. Наша задача — принять раненых из армии, перевезти в госпитали, оборудовать санитарные поезда и больницы, вылечить наших раненых братьев и рассеять их на места внутрь России».
Как и в 1904 году, царь встретил известие с большим сочувствием. Но реакция на это сочувствие со стороны высших представителей власти, на первых порах, была совсем иная, чем десять лет назад. Слишком серьезными казались надвигавшиеся события... да и взаимоотношения власти и общества изменились. 25 августа 1914 года издано высочайшее повеление, которым объявлено о существовании и деятельности союза. Он признан самостоятельною организацией, преследующею аналогичные с Обществом Красного Креста цели и потому пользующейся в своей деятельности эмблемою международного Красного Креста. Министр внутренних дел циркулярно уведомил губернаторов об организации Всероссийского Земского союза и предложил им содействовать на местах деятельности губернских и уездных комитетов. Общее собрание уполномоченных в принципе должно было руководить всем делом, издавать обязательные для союза постановления, распоряжаться его средствами.
Главный комитет считался органом чисто исполнительным. Но такой порядок не соответствовал привычкам князя Львова. С самого начала вся работа в центре легла именно на исполнительный орган. За общим собранием осталось лишь направление деятельности союза и главное руководство при решении наиболее сложных принципиальных вопросов. Никто не претендовал за это на главно-уполномоченного: для всех земцев слишком много дела оказалось на местах: частое посещение Москвы представлялось немыслимым.
Местным деятелям предоставлялось, в случае надобности, создавать параллельно с земскими учреждениями особые комитеты земского союза — губернские, уездные и более мелкие. Являясь организациями экстраординарными, комитеты эти не подлежали ограничительным нормам земского положения и оставались более свободными в своих действиях.
К тому же исполнительные органы земств, состоявшие всего из нескольких лиц, были завалены текущей работой. Военное время неизбежно должно было еще увеличить их повседневные обязанности. Надо было привлечь в их среду на равных правах зем-
255
ских специалистов, объединить земства с другими местными работоспособными организациями.
Очень скоро около главного московского комитета выросли и приступили к работе отделы: центральный склад (к которому примыкали все вообще склады союза и закупочная комиссия), отдел медико-санитарный, отдел эвакуации, отдел санитарных поездов, отдел по приему пожертвований, касса, бухгалтерия, канцелярия. Позднее число отделов, конечно, чрезвычайно возросло.
Патриотическому одушевлению, желанию непосредственно служить армии — почти в.самом начале войны правительством поставлены некоторые ограничения. После назначения «верховным» начальником санитарной части престарелого принца Оль-денбургского в Москву явился от его имени полковник Кочергин, который в конфиденциальном заседании сообщил союзам воинские предначертания. На карте России от Москвы до Киева прошла красная линия: на запад от нее, на театре военных действий, санитарные нужды армии по воле принца подлежали обслуживанию военным ведомством и обществом Красного Креста; на восток от установленного рубежа, в тылу, имела развиваться работа общественных организаций. План военно-санитарного ведомства объявлен такой: больных и раненых ожидается в месяц до 200 000. Доставка их с фронта должна производиться через пять распределительных пунктов: Петроград, Москву, Курск, Орел и Харьков. Военное ведомство полагало, что может взять на себя полностью организацию распределителей; в «округах» же (остальной России) может содержать только часть необходимых коек: все остальные поручались московской и петроградской думам и обеим общественным организациям. На долю последних оставалось 155 400 «окружных» коек. Без колебаний Земский союз взял на себя две трети задачи, городской — остальную треть. Уже к 1 октября 1914 года задание оказалось выполненным с избытком. Позднее Земский союз довел число своих коек, по запросам военного ведомства, почти до 200 000.
Выслушав «руководящие указания» полковника Кочергина, разочарованные сотрудники Земского союза спрашивали князя Львова: неужели в самом деле нас не пустят непосредственно работать на армию? А Георгий Евгеньевич, усмехаясь, говорил:
256
— По-зо-вут! И очень скоро. Где же им управиться! Будьте только готовы.
Работа в тылу почти полностью легла на общественные организации. И военно-санитарному ведомству, и обществу Красного Креста было не до обслуживания тыла: они оказались мало подготовленными к той громадной деятельности, которая выпала на их долю, и должны были напрягать все свои усилия непосредственно в районе боев, разыгравшихся на громадном фронте.
Получив в конце августа по телеграфу предложения развернуть немедленно приходившиеся на их долю по разверстке койки, многие земства не видели никакой возможности осуществить на местные средства такие грандиозные задания. Но из Москвы пришел успокоительный ответ: и оборудование коек, и содержание их принял на себя главный комитет союза в той части, в которой это оказалось бы невыполнимым на местные средства. Нужны энергия, знания, опыт местных людей; средства готово отпустить правительство.
Работа на местах закипела. В два месяца задание выполнено. В то же время Земскому союзу пришлось взять на себя устройство нескольких узловых распределительных пунктов, так как и в этом деле военное ведомство просило помощи. Когда по ходу эвакуации оказалось необходимым создать новые распределительные пункты, оборудование их также было поручено Земскому союзу.
Чтобы получить такие результаты, нужно было в центре быстро и энергично организовать массовую закупку и заготовку необходимых для госпиталей предметов. Но рынок был пуст. Предметы медицинского снабжения (лекарства, хирургические инструменты) доставляла, главным образом, Германия. Война нахлынула неожиданно, и своевременно запасов Россией сделано не было.
Тем не менее заготовительный отдел главного комитета немедленно приступил к энергичной работе. В разных частях города, найдены обширные помещения, частью предоставленные Земскому союзу бесплатно. Один за другим возникли семь складов. Со всей России земствами доставлены срочными телеграммами справки о товарах, которые можно получить на местах. При посредстве комитетов союза и земских управ удалось сделать значительные закупки. При центральном складе в Москве с участием преподавателей коммерческих училищ создана проверочная лаборатория, на
257
которую возложено сопоставление доставляемых товаров с образцами и испытание предлагаемых материй. Для ведения разраставшихся с каждым днем приемочных и отпускных операций привлечена артель, внесшая крупные залоги за своих членов. Артель взялась поставить, за своей гарантией, неограниченное количество людей. Ей на руки поступили все склады. За служащими Земского союза оставалось наблюдение и общее руководство.
За первые четыре месяца (август—ноябрь 1914 года) удалось сделать заготовок почти на 17 миллионов рублей. Задача была выполнена: спрос с мест за то же время не превысил 12,5 миллиона рублей. Но покупкой, упаковкой и отправкой не ограничивалось дело складов. Покупая белье (носильное и постельное) в готовом виде, пришлось бы ждать бесконечно долго выполнения заказов и переплачивать огромные суммы. И Земский союз решил создать собственные закройные мастерские. Шитье белья производилось на дому — раскроенные вещи сдавались, принимались и оплачивались благотворительными кооперативными учреждениями, привлеченными к делу. Позднее и сам союз создал ряд собственных раздаточных контор, на которые работали десятки тысяч нуждающихся женщин (солдаток, главным образом).
Самую усиленную работу склад выполнил в сентябре и начале октября. К середине октября большая часть коек Земского союза была оборудована, и потребность в белье значительно сократилась.
Но в конце сентября генерал-интендант армии обратился к союзу за помощью: нужно было в самое короткое время скроить и сшить семь с половиною миллионов комплектов белья (рубах и кальсон). Заказ был принят и исполнен в срок. Это оказалось только началом длинной серии интендантских заказов, которые союз выполнял затем в течение всей войны. За первым заказом последовало предложение сшить 240 000 полотнищ солдатских палаток. Потом (в ноябре 1914 года) надо было спешно снабдить меховыми вещами 215 000 человек сербской армии. Выполнение этого заказа вызвало ряд новых на меховые вещи для русской армии (полушубки, тулупы, валенки, перчатки, теплые чулки). Наконец в январе 1916 года союз вынужден был взять на себя всю заготовку теплых вещей для армии, в общем, двадцати четырех миллионов предметов. К этому времени (началу 1916 года) союзом уже сдано интендантству 35 714 099 изго-
258
товленных для него вещей. Параллельно с этим шла интенсивная и спешная работа по заготовке солдатской обуви. Делом этим заняты многие местные комитеты Земского союза. Работы внутри России оказались недостаточными, и в Соединенные Штаты направлена союзом комиссия, которая закупила там до 1 января 1916 года три миллиона пар сапог и миллион семьсот тысяч пар ботинок. Постепенно пришлось так наладить центральный аппарат и аппараты местных комитетов, чтобы быть в силах вести заготовки и для восполнения снаряжения учреждений самого союза, и для удовлетворения почти безграничных нужд интендантства. Обычною среднею нормою заготовок к 1917 году можно считать пять миллионов предметов в месяц: тут было, главным образом, белье, затем летнее и зимнее обмундирование, теплые и меховые вещи, палатки, земленосные мешки для укреплений и т. д. Сверх того, производилась непрерывная закупка и заготовка сапог, которая разрослась до такой степени, что земскому союзу пришлось взять на себя сбор кож убитых животных, выделку этих кож и фабрикацию необходимых для того дубильных экстрактов.
Заготовка чисто медицинских предметов находилась в начале войны в положении чрезвычайно трудном. На первых порах нуждам союза служила богатая центральная аптека московского земства. Скоро, однако, запасы ее стали подходить к концу. Союз сделал попытку собрать все, что оставалось еще на русском рынке. В то же время (уже в половине августа) удалось завязать сношения с заграничными рынками. За первые четыре месяца закуплено медикаментов на 1 245 780 рублей: в том числе на 291 689 руб. в России и на 954 091 руб. — за границей (в Англии, Швеции, Японии, Америке, Франции). Эти первые заграничные заготовки в значительной части прибыли в Москву уже в течение сентября—ноября 1914 года. Все химико-фармацевтические препараты принимались только в оригинальной фабричной упаковке; они подвергались в лаборатории союза химическому анализу.
Еще труднее оказалось дело с хирургическими инструментами. Крайне высокие цены на них за границей, затруднения в выборе необходимых типов и сложность организации закупки — сильно ограничивали возможность заграничных заготовок. Куплены на первых порах лишь самые необходимые, ходовые инструменты в
259
Японии. На выручку пришли русские фирмы и в значительной степени артели простых русских кустарей (например, Павловская артель рабочих металлистов): по образцам Земского союза и под его наблюдением налажена выработка 25 видов самых ходовых инструментов.
Были в первое время значительные затруднения с оборудованием операционных, с закупкою дезинфекционных камер, стерилизаторов и рентгеновских аппаратов. Но постепенно наладились заказы и этих предметов крупным московским и петроградским фирмам. Предметами ухода за больными изобиловал русский рынок. Закупка их шла беспрерывно и беспрепятственно.
Напротив, с добыванием перевязочного материала союзу пришлось пережить тяжелые моменты. Громадный спрос и недочеты рынка породили в этой области спекуляцию, и перевязочный материал приходилось вырывать из рук скупщиков по любым ценам. Требования с мест все же удалось удовлетворить, а когда миновала горячка первых месяцев, крупные и солидные фирмы приняли большие срочные заказы. К тому же в это время союз располагал уже заграничным материалом, пришедшим главным образом из Америки. С мест запрашивали часто перевязочный материал, приготовленный и стерилизованный. Пришлось поэтому организовать под наблюдением врачей несколько стерилизующих мастерских, в которые материал поступал по заготовке его, главным образом даровой, производившийся множеством семей Москвы и различными учреждениями (женскими гимназиями, лазаретами, монастырями, общинами сестер милосердия и т. п.).
Все это были лишь первые шаги. С развитием дела Земскому союзу пришлось организовать постоянную закупочную комиссию в Лондоне при англо-русском комитете для использования иностранных рынков. Комиссия эта за первые же шесть месяцев своего существования закупила одних медикаментов на 8 200 000 руб. Вообще же стоимость одного медицинского снабжения к концу 1916 года выражалась уже миллионом рублей в месяц, а на 1917 год главный комитет утвердил смету на приобретение для учреждений Земского союза хирургических инструментов, дезинфекционных приборов и зубоврачебных принадлежностей на сумму 3 257 176 руб. и смету расходов на медикаменты в 14 151 970 руб.
260
К этому времени среди учреждений Земского союза действовали уже два собственных завода в Москве, изготовлявших предметы медицинского снабжения. Один из них, завод санитарной техники с 700 рабочими, представлявшими 12 цехов, производил различных предметов оборудования на 4 миллиона рублей в год по ценам ниже рыночных на 15, 20 и даже 40 процентов. Другой завод— химико-фармацевтический, переделанный из купленного Земским союзом пивоваренного завода, начал функционировать с июля 1916 года. Постепенно расширяясь и увеличивая производство под руководством лучших профессорских и технических сил Москвыг к июлю 1917 года он производил уже продуктов на 300 000 руб. в месяц.
Кризис медицинского снабжения в течение войны так обострился, что многие земства не могли обойтись без союза не только для военных лазаретов, но и для своих обычных больниц. Этот опыт побудил их мечтать о создании и для мирного времени .товарищества земств для совместного приобретения медикаментов. 10 — 12 июня 1916 года по этому вопросу состоялся ряд совещаний при главном комитете Земского союза с участием 150 представителей с мест. Предприятие требовало формальных постановлений земских собраний и не успело осуществиться до революции.
' 3
Через узловые железнодорожные пункты с первых же дней войны шли значительные массы больных и раненых. В громадном большинстве случаев люди эти ехали с фронта в тяжелых условиях. В распоряжении военных эвакуационных властей имелось десятка два великолепных санитарных поездов: каждый из них стоил сотни тысяч рублей и представлял прекрасно оборудованный подвижной госпиталь. Но число этих поездов было совершенно недостаточно. После боев они могли вывезти лишь ничтожную часть раненых. К тому же в первые уже месяцы кампании железнодорожные пути вблизи фронта оказались забитыми, и даже свободные санитарные поезда с трудом пробивались к раненым. Для срочной эвакуации военным властям приходилось пользоваться теми средствами, которые были под руками. Товарные вагоны, прибывшие со снарядами, провиантом, войсками, немедленно загружались
261
больными и ранеными и поезд за поездом направлялись внутрь страны. В вагонах не было никаких приспособлений, часто даже соломы для подстилки: больные и раненые лежали на голом полу.
По ночам становилось холодно. Поезд шел без кухни и попадал иной раз на перевязочно-питательный станционный пункт ночью. Медицинский персонал отсутствовал; обычно такой поезд сопровождался одним врачом или фельдшером, или сестрою милосердия военного лазарета. Не имея в своем распоряжении ничего для облегчения страданий своих пациентов, эти люди, получив обязательное для них приказание военного начальства сопровождать в поезде 600 — 700 человек, вынуждены были от них прятаться. Когда такие поезда после нескольких дней пути прибывали в Москву, положение и вид пассажиров производили ужасающее впечатление. Пока не были готовы распределительные пункты, можно было лишь обойти наскоро вагоны, перевязать наиболее страдающих, накормить, снабдить их соломою или мелкою стружкою для постели. Часто оказывалось, что и этого сделать нельзя. Поезда приходили иногда неожиданно, ночью или в праздник, когда нельзя было ничего достать. Все эти условия вынудили Земский союз настаивать на заблаговременном извещении его о приходе каждого поезда, организовать непрерывное (день и ночь) дежурство медицинского персонала и создать склад с заготовкою самых необходимых предметов. Такова была картина эвакуации в течение первого месяца войны. В это время Земский союз спешно готовил поезда для внутренней эвакуации, то есть для препровождения больных и раненых от распределительных пунктов далее, в земские лазареты глубокого тыла.
Учитывалась, однако, и работа на фронте. Предполагалось иметь там не постоянные поезда, а лишь кадры их из шести-семи вагонов, которые, следуя в одну сторону в составе загруженных воинских поездов и занимая, таким образом, наименьшее самостоятельное место на рельсах, по прибытии поезда на станцию назначения и по разгрузке его могли бы в течение часа вычистить и оборудовать спальными принадлежностями освобожденные товарные вагоны, принять в них раненых и везти их в места расположения госпиталей. По разгрузке раненых все оборудование подлежало вновь свертыванию в кадр, который снова прицеплялся к груженому поезду.
262
Надо было придумать такое оборудование, которое создавало бы уют и тепло в самом прозаическом, холодном товарном вагоне. Нужно было, сверх того, создать такие приспособления, которые могли быстро и легко свертываться и развертываться. Отдел санитарных поездов начал работать в августе. Первого сентября был выпущен первый поезд. Он стоил 14 000 рублей и мог поднять 400 раненых. Через три дня по окончании первого поезда Земский союз получил телеграфное распоряжение начальника эвакуации доставить в Петроград для свидетельствования специальной военной комиссией оборудованный товарный вагон. Заведующий отделом и егсшомощ-ник легли на приготовленные для раненых койки, вагон вечером прицепили к курьерскому поезду и утром на другой день остановился в Петрограде на Николаевском вокзале. Через несколько часов прибыла правительственная комиссия; ее составляли генералы, военные врачи, инженеры. Вагон осмотрен и исследован очень тщательно. Объяснения давал заведующий — земец. Через три дня союз получил распоряжение немедленно отправить на фронт пять кадров своих поездов. 17 сентября затребованные пять кадров выехали на Белосток, пересекли границу земской работы, начертанную принцем Ольденбургским, и начали новый период земской деятельности — на фронте. Оборудование признано военной комиссией обдуманным, практичным, удобным и Земскому союзу заказано спешно соорудить за счет правительства 30 таких поездов. Позднее последовали новые заказы.
В начале 1917 года функционировало уже 75 земских поездов. Мастерские союза добились того, что при спешке могли выпустить в день полное оборудование целого поезда. На фронте поезда подверглись постепенному преобразованию: идея свертывания и развертывания была решительно отвергнута военным начальством: она не подходила к установленным формам эвакуации. В поезда введена часть классных вагонов. Тем не менее среди организованных поездов земские поезда остались самыми простыми и самыми дешевыми. И солдаты, и офицеры сохранили о них прекрасную память. Особенно нравилось устройство именно товарных вагонов: в них оборудование, придуманное в Москве, вносило уют, тепло и покой. Слегка покачиваясь на подвесных койках, солдаты вспоминали раннее детство и называли земские койки «зыбками» (люль-
263
ками). Сытная и вкусная пища, ласка и уход значительного по числу персонала — по заслугам прославили земские поезда в армии. За 38 месяцев участия России в войне они перевезли более половины всех больных и раненых (2 256 531 из 4 300 000 эвакуированных). Отдел поездов оброс массою подсобных учреждений. В Белостоке, Бресте, Москве и Тифлисе образованы на рельсах, вблизи железнодорожных станций, подвижные базы, где старшие врачи поездов сдавали отчеты, получали деньги, меняли грязное белье больных на вымытое, запасались провизией и производили необходимый ремонт снаряжения. Пребывание больных и раненых в земских поездах сильно колебалось, в среднем оно равнялось 2,5 суток.
В начале сентября 1914 года из армии пришли вести, что там ждут земских отрядов. Главный комитет обратился к генералу Брусилову с предложением послать в его распоряжение два перевязочно-питательных отряда. Генерал отвечал: «Примите глубочайшую признательность мою и армии. Питательные пункты прошу направить в Львов для движения непосредственно за армией». Немедленно приступлено к организации двух отрядов по типу тех, которые работали от земства в японскую кампанию. Первый отряд выехал в Галицию уже 24 сентября, второй — 7 октября. Таких отрядов организовано более 30. Они отличались разнообразием — в зависимости от воли жертвователей, так как в большинстве случаев в создании их и содержании участвовали своими средствами отдельные земства или учреждения — правительственные, общественные или частные (банки, кооперативы и пр.). Они получали основное снаряжение на 100 — 200 коек, обоз, кипятильники, кухни. Земский представитель, стоявший во главе отряда, наделялся большими полномочиями и средствами: он должен был приспособляться к обстановке, менять характер работы в зависимости от обстоятельств, преследуя одну главную цель — всестороннюю помощь армии. Каждый отряд в среднем стоил 100 тыс. руб. (от 40 до 340 тыс. руб.), содержание его обходилось в месяц 20 тыс. руб. Главная задача, которую отрядам ставили в армии, сводилась к тому, чтобы подобрать раненых на передовых позициях, часто под обстрелом неприятеля, вывезти из линии боя в удобных экипажах, перевязать, а в неотложных случаях и оперировать в передовом лазарете, переодеть, накормить и отправить далее в госпиталь, расположенный в 20 — 25
264
верстах от передовых позиций. Сражения происходили не каждый день и потому отряды обслуживали за год не так много раненых. Но они не стояли без дела и в междубоевое время. Передовые земские отряды явились в армии пионерами: обследовали ее нужды, завоевали доверие солдат и командного состава и стали инициаторами почти всех начинаний Земского союза на фронте, начинаний, подхваченных от них, систематизированных и расширенных, в меру нужды, фронтовыми земскими комитетами. Так возникли земские бани для солдат, прачечные с дезинфекционными и дезинсекционными камерами, починочные мастерские для белья, парикмахерские, сапожно-починочные мастерские, амбулатории, зубоврачебные кабинеты, изоляционные бараки для заразных, питательные пункты, чайные, солдатские лавки и т. д. и т. д.
При посредстве поездов и передовых отрядов союз вошел в постоянное, близкое общение с армией и, стремясь всячески облегчить ее нужды, развил на всех фронтах громадную работу.
Когда число земских учреждений в армии стало расти, выдвинулась необходимость объединения их, общего снабжения и руководства. В ноябре 1914 г. в Варшаве собрались уполномоченные Земского союза, работавшие на фронте, и подготовили предложения создания фронтового комитета, ведающего всеми земскими фронтовыми учреждениями. Схема эта была одобрена главным комитетом, один из членов которого (В.В. Вырубов) стал во главе нового учреждения. Скоро сделалось очевидным, однако, что варшавскому комитету нет возможности руководить учреждениями союза в Галиции: дальность расстояния и своеобразные условия требовали на месте самостоятельной организации. Поэтому с января 1915 года в городе Львове создан особый комитет союза, получивший название юго-западного в отличие от северо-западного, работавшего по-прежнему в Варшаве. Позднее, когда северо-западный военный фронт разделился на северный и западный, такое же деление произведено в земском варшавском комитете. Так образовалось три земских фронтовых комитета: западный в г. Минске, северный в г. Пскове и юго-западный в г. Львове (позднее в Киеве). Когда Турция начала враждебные действия, такой же фронтовой комитет был организован в Тифлисе, а с присоединением к союзникам Румынии — и на румынском фронте.
265
В больших комитетах западных фронтов с развитием работы и числа учреждений дифференциация продолжалась: во второй половине 1915 года в каждую из армий фронта назначен состоять при штабе ее особый уполномоченный Земского союза с небольшим районным управлением. На западном фронте таких уполномоченных при армиях создано пять, на юго-западном фронте — четыре. Таким образом, Земский союз подошел вплотную к нуждам каждой отдельной армии и, в постоянном контакте с ее штабом, мог удовлетворять нужды составляющих ее частей.
Перед фронтовыми комитетами поставлены три главных задачи: 1) удовлетворение непосредственных нужд армии; 2) обслуживание нужд рабочих, занятых на фронтах сооружением окопов, шоссейных дорог и т. п.; 3) помощь местному населению, находившемуся в постоянном контакте с армией, и беженцам, покинувшим вслед за нею занятые неприятелем места. Выполнение этих задач в условиях военного времени потребовало громадных творческих сил. Когда в половине 1916 года отдел главного комитета, занятый финансово-статистическим отчетом, подошел к классификации созданных жизнью на фронтах учреждений, он зарегистрировал около полутораста (146) различных их видов, группировавшихся в такие главнейшие категории: учреждения медицинские, санитарные, питательные, транспортирующие раненых, транспортирующие грузы, благотворительные, торговые, ветеринарные, мастерские, заводы и фабрики, скотобойни, молочные фермы, лаборатории, склады, учреждения по скупке и добыче сырья.
К концу 1916 года число учреждений Земского союза достигло 7728 (учреждений главного комитета — 174; учреждений губернских комитетов — 3454; учреждений фронтовых комитетов — 4100).
Можно представить себе, как осложнились к этому времени заготовительные, счетные, контрольные функции главного московского комитета. В Москве создались новые отделы: автомобильный, по закупке лошадей, финансовый, контрольный, отдел финансово-статистического учета, отдел противогазов, отдел помощи увечным воинам, помощи русским военнопленным, помощи беженцам и т. д. и т. д.
Несмотря на всю эту непрерывно растущую сложность, работа на армию развивалась быстро, с большим подъемом и беспрепятственно. С армией Земский союз завязал прочные и полные дове-
266
рия отношения. Когда возникала какая-либо нужда новая, военные власти обращались к представителям Земского союза. Отказа никогда не было. Немедленно составлялись план и предположительная смета нового начинания: соответствующий военачальник обсуждал их в штабе и давал свою подпись. Бумага посылалась в Москву; оттуда она шла по установленным инстанциям Петрограда, который часто тянул дело, сокращал сметы, торговался, но редко отказывал в ассигновках на учреждения, затребованные фронтом. А пока шли длительные хлопоты по проведению смет и получению денег, на фронте уже кипела работа, начатая немедленно тю получении от военных властей на нее требования. Средства на это высылались фронтовым комитетам из Москвы авансом.
Работа почти восьми тысяч учреждений, около которых так или иначе были заняты сотни тысяч людей, вызывала все растущие расходы. В начале войны ресурсы земского союза не превышали 12 миллионов рублей, ассигнованных земствами навсе нужды, связанные с войною. Но уже в течение первого года деятельности казною отпущено Земскому союзу 72 241 050 руб. (по 26 июня 1915 года). Приблизительно это составило около шести миллионов в месяц. Через шесть месяцев, т. е. к 1 января 1916 года, общая сумма ассигнований правительства Земскому союзу выросла до 187 467 244 руб. Если исключить отсюда выданные за первый год 72 миллиона, получим расход за шесть месяцев (с 1 июля 1915 года по 1 января 1916 года) в 115 266 194 руб., что составляет уже девятнадцать миллионов в месяц. Таким образом, за третье полугодие войны средние ежемесячные расходы Земского союза возросли в три раза. Если для остальных двух лет войны принять указанный выше рост — в три раза в среднем, — то получим, что средний ежемесячный расход союза приближался к 60 миллионам рублей. Цифра эта не преувеличена, так как во второй половине 1916 года ежемесячный сметный расход одного комитета западного фронта составлял 10 миллионов рублей. Таких комитетов на фронтах было пять. Сверх того приходилось содержать внутри России 3000 лазаретов, оплачивать расходы поездов, исполнять все растущие заказы интендантства и т. д.
Если принять во внимание еще и те суммы, которые правительство, не желая увеличивать значение Земского союза, передавало непосредственно отдельным земствам (на помощь беженцам, на борь-
267
бу с эпидемиями, на помощь сиротам и инвалидам войны и проч.), — то общие размеры дотаций казны земствам и Земскому союзу за 38 месяцев войны нельзя считать менее 1,5 — 2 миллиардов рублей.
Приведенные справки еще не учитывают всего роста Земского союза.
Когда весною 1915 года обнаружилось неожиданно истощение снарядов и наша безоружная армия вынуждена была отступать в чрезвычайно тяжелых условиях, Земский союз счел себя обязанным принять самое деятельное участие в боевом снабжении армии. Во всех земских губерниях были образованы губернские и уездные комитеты по снабжению армии. Их первою задачею являлась «мобилизация всей мелкой и кустарной промышленности и объединение при посредстве земств разрозненных технических сил страны».
Уже в июле Земский союз получил от военного ведомства многомиллионные заказы на различные предметы боевого снабжения и снаряжения армии (повозки, сбруя, колеса, кухни, подковы, брезенты, ранцы, седла, а также предметы артиллерийского и военно-технического снабжения — бомбометы, ручные гранаты, шанцевый инструмент, полевые телефоны, снаряды). Все эти заказы немедленно были распределены между местными организациями Земского союза. Сверх того, главный комитет приступил к организации собственных предприятий: снарядного завода для изготовления снарядов, завода серной кислоты, телефонной фабрики, фабрики брезентов и т. д.
Уполномоченные Земского и Городского союзов выразили пожелание, чтобы все общественные организации в деле боевого снабжения армии работали вместе. Ввиду этого, в августе из представителей обоих союзов создался особый главный комитет по снабжению армии («Земгор»), который в дальнейшем принял на себя эти новые, ответственные задания.
Никто не мог знать, сколько времени продлится война. Никто не предвидел отчетливо тех нужд, которые она выдвинет. Каждый день приносил новые задачи. С лихорадочною поспешностью строились новые и новые учреждения, и в течение долгого времени невозможно было даже думать о стройности всего здания, соответствии его частей, о строгом согласовании хода всей машины. Вторая половина кампании поставила перед земцами совершенно
268
новые задачи. Первый год занят был главным образом обслуживанием больных и раненых, борьбою со всевозможными инфекциями, санитарными и профилактическими мероприятиями. Это была мобилизация и творческая работа медицинских сил союза. С половины 1915 года и в особенности в 1916 году на авансцену выступают земские техники и инженеры, которые развивают в свою очередь грандиозную работу по обслуживанию армии.
Главное же дело Земского союза и земств за все время войны, сводилось к возбуждению энергии и предприимчивости на местах, к созданию центров, вокруг которых объединялось население России. На местах с течением времени проявлялись все новые и новые нужды: закупка продовольствия и заготовка снаряжения для армии, помощь миллионам беженцев, нахлынувших из прифронтовой полосы, меры против занесенных ими эпидемий, участие в общей продовольственной кампании, борьба с дороговизною, с надвигавшимся сокращением посевной площади, с общим упадком сельского хозяйства... Для выполнения всех подобных заданий губернских и уездных комитетов союза было недостаточно: оказывалось совершенно необходимым проникнуть в самую толщу населения. Все существовавшие до войны мелкие земские организации были использованы. Но их оказалось недостаточно. Во многих местах учреждены вновь волостные комитеты Всероссийского Земского союза, созданы новые земские благотворительные попечительства — волостные, районные, участковые и сельские.
Жизнь и война настойчиво требовали создания именно волостного земства, однообразно построенной выборной мелкой земской единицы. Бурное местное творчество, непрерывное самочинное возникновение всевозможных комитетов, попечительств, отделов, советов и т. п. грозило выродиться в анархическое распыление и земской, и правительственной работы. Организация заменялась подчас импровизацией. И правительство поняло, наконец, необходимость разрешить в законодательном порядке 25 лет стоявший на очереди, но постоянно им откладываемый, вопрос о реформе волостного управления. В конце сентября 1916 года министр внутренних дел в срочном порядке разослал на заключение земских учреждений проект закона о мелкой земской единице. Главный комитет Земского союза привлек лучших специалистов вопроса к рассмот-
269
рению присланного проекта и разослал обстоятельную записку о волостном земстве всем губернским и уездным управам. Но и на этот раз дело затянулось. И лишь 21 мая 1917 года (уже после переворота) Временное правительство опубликовало закон о волостном земском самоуправлении.
Во второй половине 1916 года Земский союз был уже целым государством в государстве: годовой бюджет его дошел до 600 миллионов рублей и продолжал неудержимо расти. Сотни тысяч людей — мужчин и женщин различных профессий — или служили в нем, или работали на него. Денежные взносы продолжали непрерывною волною притекать в его отдел по сбору пожертвований. Подарки и посылки для армии прибывали в таком количестве, что приходилось отправлять их на фронт специальными поездами с особыми уполномоченными. Эти маленькие суммы и мелкие материальные приношения шли со всех сторон, от всех слоев населения и свидетельствовали о доверии, которым пользовался союз. Были и крупные приношения. Так, одно лицо, пожелавшее остаться неизвестным, приобрело великолепное имение в черноземной полосе России размером в 3,5 тысячи десятин и подарило его Земскому союзу с тем, чтобы в имении этом устроены были низшая, средняя и высшая сельскохозяйственные школы для детей крестьян. Никто, очевидно, не думал о временном и преходящем значении союза.
Главным строителем этого грандиозного здания был князь Г.Е. Львов, популярность и значение которого достигли в ту пору небывалой высоты.
Конечно, только князь Львов, смелым применением своей обычной манеры работать мог создать грандиозное сооружение Земского союза и в течение 2,5 лет руководить его ростом.
Но организационная тактика князя Львова носила, как и в прежние периоды его деятельности, совсем особый характер.
Председатели губернских управ, избирая Георгия Евгеньевича главноуполномоченным, говорили между собою и думали, что он будет послушным исполнителем их воли: деньги зависели от земских ассигновок; стало быть, объем и направление деятельности со-
270
юза должны были определяться съездами земских представителей. В 1914 году все земства России ассигновали на военные нужды 12 миллионов рублей, в 1915 — 32 миллиона. Добрая половина этих средств ассигнована с совершенно определенным назначением. Но очень скоро правительству пришлось возложить на земства грандиозные задачи государственного объема и значения. Князь Львов не отказывался. Смело и охотно шел он навстречу запросам и просьбам. Но дела, экстренно нужные правительству, оно должно было финансировать. На этом сумел с самого начала настоять князь Львов. Такое положение стало обычным. Вся конструкция союза перевернулась. Очень скоро главный комитет стал снабжать средствами губернские и уездные земства. Князь Львов сделался полным хозяином положения. Съезды земских уполномоченных происходили в среднем раз в полгода. В калейдоскопе быстро сменявшихся нужд войны такие промежутки должны были казаться вечностью. Главный комитет самостоятельно принимал самые ответственные решения. Члены комитета, объединяемые князем, работали дружно. Но в своем полном пренебрежении к правам и формам, князь не очень считался и с главным комитетом. Вот что рассказывает, например, один из ближайших сотрудников главноуполномоченного:
«Помню, как-то я приехал с фронта и сидел вечером в комитете, слушая бесконечные нудные прения о том, как переходить в новое помещение отделу поездов — с кухней для персонала или без оной. Но вот князь взглянул на часы, передал председательствование Η. Н. Хмелеву и ушел в свой кабинет говорить по телефону. Вернувшись, он еще с час невозмутимо давал высказываться всем желающим. Наметив в резюме свое решение (якобы среднюю линию из высказанных линий), князь закрыл заседание и отпустил домой наговорившихся вдоволь, усталых диспутантов. Когда все уехали, он сказал Хмелеву:
— Вот что, Николай Николаевич, надо завтра к двенадцати приготовить шесть миллионов.
Осторожный Хмелев, заведующий кассой, пришел в ужас.
— Как шесть миллионов? Зачем?
— Я купил сейчас по телефону заводы (князь назвал крупную фирму). Завтра платеж.
271
— Но позвольте, Георгий Евгеньевич! Где же постановление главного комитета? Вопрос даже не рассматривался... Я не могу так.
— Ну, это мы оформим впоследствии. Дело сделано. Поздравьте Земский союз с дешевым приобретением и готовьте деньги....»
Было бы ошибкою предполагать, однако, что князь вел все громадное дело самолично. Напротив, он отлично понимал, что может оставить за собою только самое отдаленное, верховное руководство.
Вечерние прения в комитете нисколько не мешали ему думать о серьезных организационных вопросах. Со свойственной ему манерой председательствовать он давал всем выговориться, затягивал иногда самый простой вопрос и, утомив всех, неожиданно высказывал свое собственное, простое и ясное решение, с которого, казалось бы, можно было начать.
Но весь день — от утра до вечера — каждая минута его была занята. Масса народа непрерывной цепью ждала очереди у входа в его кабинет. Часто добраться до него не представлялось ни малейшей возможности. Уезжая перед вечером обедать, он казался совершенно изношенным. К вечернему заседанию комитета он восстанавливал силы и, плохо слушая речи на «вопросы дня», нащупывал мысленно новые организационные планы. Они всегда отличались необычайной простотой. Неожиданно перед ним выплывала новая неотложная задача. Он думал, кому ее можно поручить. И почти никогда не ошибался — ни в постановке назревшей задачи, ни в выборе исполнителя. То был, несомненно, особый природный дар; полусознательная интуиция. Он так верил в безошибочность своего выбора, что иногда даже не интересовался выполнением, как будто наперед зная, что все выйдет лучше, чем он сам мог надумать.
Осенью 1914 года, после того как сакраментальная черта принца Ольденбургского оказалась прорванной по запросам из армии, князь Львов неожиданно почувствовал необходимость создать на фронте организацию, объединяющую отдельные и совершенно самостоятельные земские начинания (поезда, отряды). Неожиданно он выехал в Варшаву, якобы для переговоров о совместной деятельности с польским обществом. Князь взял с собою члена главного комитета В. В. Вырубова. Разговоры с поляками, в сущности, не дали сколько-нибудь значительных результатов.
272
Уезжая в Москву, Георгий Евгеньевич сказал Вырубову:
— А вы останетесь здесь. Нужно же сделать на фронте что-нибудь объединяющее. Вы, кстати, член главного комитета...
Простясь с Вырубовым, князь как будто даже забыло возложенном на Василия Васильевича поручении. Выбор оказался необыкновенно удачным. У Вырубова обнаружилось много связей в армии. Своей молодостью, энергией, военной выправкой, всею внешностью человека из общества он пленял сердца высших военных и, с их помощью сумел так «раздуть земское кадило» в армии, что скоро усеял весь западный фронт земскими учреждениями. Инициатива В.В. Вырубова почти не имела границ. Своих сотрудников он учил ни в чем и никогда не отказывать представителям армии. Он всегда готов был взяться даже за невыполнимые поручения — в надежде как-нибудь выкрутиться или, по крайней мере, своею конкурирующею готовностью заставить людей, приставленных к делу, подтянуться и напрячь все силы... Многочисленные сотрудники ценили Вырубова, любили его смелую предприимчивость, доброту, веселый и решительный характер, его джентльменство... Рождение «чего-нибудь объединяющего» произошло не по организационному приказу из Москвы (что вызвало бы, вероятно, трения среди самостоятельных и свободолюбивых земских уполномоченных): уполномоченные собрались в Варшаве по приглашению В. В. Вырубова и обдумали сообща контуры соответствующей фронтовой организации. Позднее от нее отделились такие же комитеты юго-западного и северного фронтов.
Конечно, в Москве — в главном комитете — созданные на фронте планы подверглись обсуждению и утверждению. Но общее впечатление у всех оставалось такое, что все создалось само собою, жизнью, ничто не было навязано...
Однажды (в первые дни войны) князь Львов позвонил по телефону одному своему помощнику. Последовал краткий разговор:
— Вы?
— Да. Здравствуйте, Георгий Евгеньевич!
— Вот что: вы бы подумали об эвакуации...
И трубка Георгия Евгеньевича легла на свое место. Так возник отдел поездов, вывезший с фронта за 2,5 года 2,5 миллиона больных и раненых.
273
Добиться дальнейших разговоров и указания не представлялось возможности. Предстояло выполнять поручение совершенно самостоятельно. Созвана комиссия, изобретено дешевое и удобное снаряжение для товарных вагонов, выработаны планы, сметы... Все это подробно рассмотрено главным комитетом. Были возражения, препирательства. Инициатору дела пришлось организовать опыты и везти протестантов на своих подвесных койках от Москвы до Подольска... Князь Львов не мешал дискуссии, но и не участвовал в ней: было впечатление, что он кончил свое дело, выбрав сотрудника и предоставив полную свободу его инициативе. После опытов, оказавшихся неудачными, проекты и сметы поездов были утверждены, и громадное дело быстро стало расти и развиваться совершенно самостоятельно. Много времени спустя, уже после осмотра вагона комиссией в Петербурге и первого казенного заказа на 30 поездов, князь снова позвонил тому же сотруднику.
— Вы можете проехать со мною на вокзал? Надо посмотреть
вашу работу.
Осмотрев вагон и садясь в автомобиль, князь говорил ласково:
— Ну, вот и отлично... все ладно, практично. Чего же еще?
Так выросло новое, совершенно неожиданное для самого князя
дело, которое обещало занять видное место в начинаниях Земского союза.
Но эвакуация в целом не была обдумана. На первых порах с фронта в Москву приходили неожиданно казенные «временные» поезда в составе товарных вагонов без всяких приспособлений, с больными и ранеными в ужасных условиях. Посмотрев на вокзале два-три таких поезда, князь Львов решил создать немедленно особый отдел эвакуации.
На этот раз его избранник оказался, что называется, «дотошным» и пунктуальным человеком: выработав план, он потребовал у князя по телефону времени для немедленного совместного обсуждения...
Приняв сотрудника, князь минут двадцать терпеливо слушал. Вдруг он совершенно неожиданно прервал доклад:
— Послушайте... вы ведь глупостей не сделаете? Сотрудник удивленно молчал.
— Ну, и прекрасно! А мне ехать надо. До свидания.
274
Тем «обсуждение» и кончилось. Все предоставлено, по обыкновению, инициативе избранного организатора...
Так было почти всегда в важнейших отраслях хозяйства. Князь смело полагался на инициативу раз избранных сотрудников и всячески поощрял их. Такое отношение в большинстве случаев окрыляло и часто заставляло их творить чудеса.
По мере сил князь, конечно, не отказывал и в будничных советах, но вовсе не видел в этом своего призвания. Зато он никогда не уклонялся от воздействия на взволнованного и взбудораженного человека. Во время горячей работы, часто с функциями, неудовлетворительно разграниченными, даже ближайшие его сотрудники сталкивались между собою, ссорились, пробивались в кабинет князя с прошениями об отставке. Они выходили от Георгия Евгеньевича успокоенными, улыбаясь, с новым воодушевлением и запалом: никто не умел так быстро и легко разрядить накопившееся в воздухе электричество, успокоить, умиротворить, воодушевить на новую работу. И таким вечным разрядником электричества ухитрялся князь Львов оставаться 2,5 года, никогда до конца не изнашиваясь и никогда не уклоняясь от миротворчества.
Но главною его задачею все же неизменно оставались «внешние» отношения. Для гигантского роста и просто даже для безостановочного функционирования союзу нужны были огромные денежные средства. Приходилось непрестанно хлопотать о них в Петрограде. Никто не умел делать этого лучше князя Львова. От «первого робкого миллиона рублей» он сумел заставить высшую бюрократию довести дотации Земскому союзу до миллиарда и пойти дальше. Для этого требовался тоже своеобразный природный талант, великое знание нравов петроградских канцелярий, незаурядные ловкость и смелость.
Вначале князь Львов не видел оснований менять обычный порядок, принятый ранее Общеземской организацией: правильность действий распорядительных органов должна была проверяться ревизионной комиссией, избранной собранием земских представителей. О составлении общих смет на более или менее продолжи-
275
тельный срок в первое время, конечно, нечего было и думать: все казалось неясным и смутным впереди. В хаосе первоначального творчества (особенно на фронте) вопрос количества затрачиваемых средств стоял на втором плане; на первом — царствовало всепоглощающее лихорадочное стремление ценою любых затрат сейчас же, без промедления помочь армии.
Положение стало деликатным, когда Земский союз начал получать значительные средства от правительства. Последнее требовало смет. Сметы составлялись и представлялись. В центре, в Москве, существовал специальный служащий, постигший все тайны чиновничьих требований от подобного рода документов. Но в совершенно новой неизведанной обстановке войны часть этих смет имела весьма мало реального значения. Во время исполнения задачи изменялись, отменялись или заменялись. Часто действительные расходы фронтовых комитетов мало имели общего со сметными предположениями. Громадные суммы приходилось тратить авансом до утверждения в сметном порядке, заимствуя их из других источников. Работа не ждала и не могла считаться с петроградскими формальностями, волокитой, умышленными и неумышленными задержками. Какую необычайную ловкость, какую почти фантастическую эквилибристику должен был проявлять человек, занятый постоянно балансированием всех этих реальных и только сметных миллионов... А прежние клеветники не дремали: снова вынырнули из мутных источников «союза русского народа» обвинения в безотчетности, в бесконтрольном расходовании грандиозных сумм... При таких обстоятельствах от главного руководителя дела требовались не только ловкость и мудрость, но и исключительное бесстрашие.
Прав был М.В. Челноков, когда говорил в одной из правительственных комиссий: «Теперь вы нас зовете, просите помочь, охотно отпускаете средства. Пройдет немного времени, и вы начнете уже бороться и мешать нам. А окончится тем, что вы всегда делаете с общественными организациями, вам неугодными, — вы будете стремиться предать их суду. Почти все эти стадии уже прошли — осталась только последняя». Наиболее приятным для бюрократии поводом предания суду общественных деятелей могло быть обвинение в неправильном расходовании полученных от казны сумм, и
276
в частности — в несоответствии реальных расходов с утвержденными сметными предположениями. Чтобы избежать весьма возможных конфликтов в этой области, надо было поставить на твердых основаниях контроль над произведенными и производимыми расходами и привлечь заблаговременно к участию в нем представителей государственного контроля. Войдя в дело и ознакомившись с ним на ходу, последние, при доброй воле, могли оценить трудности, стоявшие перед Земским союзом, и защитить его впоследствии от возможных формальных придирок. Кампания против князя Львова и Земского союза вызвала неожиданную ревизию. Ревизия произведена была под руководством самого государственного контролера. На этот раз добрая воля министра оказалась налицо. Высшее ревизионное учреждение империи признало официально, что счетоводство и отчетность центральных учреждений Земского союза находятся в безукоризненном состоянии. По просьбе союза, один из высших чинов государственного контроля назначен состоять постоянно в главном комитете союза и направлять его отчетность по путям, устраняющим возможность в будущем формальных трений с правительством. При содействии этого официального представителя государства во второй половине кампании началось настойчивое и систематическое строительство финансового хозяйства Земского союза и финансовых взаимоотношений его разнообразных частей. В этом давно чувствовалась потребность. Князь Львов, как всегда, ставил на первый план дело и вовсе не склонен был на ходу событий затрачивать слишком много энергии на организацию и объединение отчетности. Но при месячном бюджете сначала в шесть, затем в двадцать, а под конец в пятьдесят и шестьдесят миллионов рублей ясно обнаруживалась неизбежность выработки однообразной и стройной системы расходования денег и отчетности, обязательных для всех многочисленных учреждений союза. Период первоначальной лихорадочной импровизации прошел; наступало время планомерного строительства. Да и само по себе громадное дело союза требовало упорядочения даже с чисто хозяйственной точки зрения: в деле снабжения волей-неволей пришлось подчиниться требованиям общеинтендантского распорядка и перейти к строго обоснованной сметной системе. Сначала все вообще сметы составлялись на трехмесячный период, позднее — на
277
шесть месяцев. Разнообразие приемов составления смет, счетоводства и отчетности, возникших самостоятельно в разных учреждениях, потребовало длительной и трудной работы центральных органов: предстояло результаты стихийного творчества уложить в единообразные, планомерные формы. Необходимо было, кроме того, побудить все местные учреждения перейти к выработанному в центре порядку. Этот период самоограничения и добровольного отказа от беспредельной свободы первоначального творчества был самым трудным временем в жизни Земского союза. Более молодые сотрудники князя Львова хотели бы быстроты и натиска и в этой преобразовательной деятельности. Медлительность и внешнее равнодушие главы организации к срокам выполнения местными учреждениями требований центра раздражали, выводили из себя. Но князь Львов хорошо понимал психологию деятелей на местах. Он знал, что требования из центра, слишком ригоричные и поспешные, в особенности с примесью бюрократической рутины, столь ненавистной большинству земских работников, — могли убить энергию, погасить огонь самостоятельного творчества, которыми вдохновлялись земские работники... И он старался подойти к решению задачи мягко и тактично. Так же убедил он действовать находившихся под несомненным его влиянием представителей государственного контроля. И мало-помалу Земский союз переродился.
В конце концов свободная финансовая деятельность земских работников отлилась в строгие формы. Эти формы внесли значительные осложнения в жизнь союза и сделали его учреждения более спокойными и благоразумными, но менее молодыми, пламенными и отзывчивыми на нужды армии.
На первых порах, как известно, всех охватило воодушевление. Звучали горячие речи о совместной работе, о забвении прежних противоречий, обид, недоразумений...
Теперь, больше чем когда-либо, князь Львов пытался доказать, что работать можно со всякими людьми, при всяких условиях. Мы видели, что не раз в жизни приходилось ему отступать и складывать оружие. И все же, с неискоренимым оптимизмом, он снова
278
поднимал голову и упорно брался за работу. Моменты слабости и отчаяния редко захватывали его и очень скоро, в работе, проходили бесследно.
Об одном таком случае временного падения настроения рассказывает Н.И. Астров. Вскоре после объявления войны в Москву приехал государь со всею семьею и свитой. На дебаркадере его встречали московские власти и представители общественных учреждений. Городская дума присутствовала в полном составе. От встречи правительства с обществом ждали чего-то особенного. Но церемония прошла крайне вяло. И государь, и его окружение с явною скукою выслушали приветственные патриотические речи. Истинного единения не было. Казалось, что при настроении, явно владевшем главою государства и его приближенными, — победить нельзя...
Н.И. Астров возвращался домой в одном автомобиле с князем Г.Е. Львовым. Они обменялись несколькими фразами, в которых звучала безнадежность, почти отчаяние... Н.И. Астров убеждал своего собеседника оставить надежды на высшие сферы и приложить все усилия к объединению остальной России—русской общественности, всей русской земли... Й князь Львов, подавленный встречей на вокзале, прислушивался сочувственно к этим речам.
Но подобные настроения и мысли очень быстро гасли в деловой ежедневной горячке работы Земского союза. Отчаянию не было в ней места.
Не прошло и нескольких месяцев, как царь снова ожидался в Москве. Князь Львов снова готовился к встрече. Он вызвал одного из своих сотрудников, готовившего громадный передовой отряд («седьмой»), двинутый впоследствии на Кавказ.
— Через неделю в Москву ждем государя. Нам нечего ему показать. Мы думали привезти к вам в отряд. Можно это?
— Если нужно, то можно. Но нужно ли? Ведь это задержка на целую неделю всех наших сборов... Придется все бросить и отложить отъезд.
— Со сборами успеете: неделей раньше, неделей позже... Если хорошо покажете, я на вашем отряде заработаю для Земского союза десять миллионов.
Что было делать? Все сборы приостановились. Громадный седьмой отряд, весь персонал (400 человек) принялся за спешную работу.
279
На Ходынском поле решено было развернуть один из промежуточных лазаретов отряда, который должен был, по задуманной схеме работы, принимать раненых, привозимых с позиций усовершенствованными повозками, и через несколько дней отправлять на приспособленных автомобилях в главный госпиталь отряда (к станции железной дороги). Шесть дней шла лихорадочная работа — день и ночь. На обширный участок Ходынки навезены целые горы снега. Среди них разделаны убитые щебнем дорожки. У ворот — колокол, в который звонит привезший пациента возчик. Затем в натуре все приспособления, через которые должен пройти раненый в течение нескольких дней своего пребывания в лазарете: сортировочная, баня, палатка для изоляции инфекционных, палатки хирургическая и терапевтическая, походная перевязочная, кухня, хлебопекарня, столовая, операционная, палатки для персонала; перевязочные средства для раненых: носилки, арбы и повозки с лошадиной тягой, автомобили. В каждой отепленной сукном палатке на 30 коек — печь. При 12 градусах мороза снаружи (смотр происходил в декабре) — внутри палатки градусник показывал 18 градусов тепла; свет из окон, уют. Палатки эти — гордость седьмого отряда — созданы по образцам, испробованным земцами еще в японскую кампанию... В назначенный день весь персонал в рабочих костюмах — налицо. Все приготовлено к приему транспорта раненых. Хлебопекарня готовит великолепный черный хлеб. Куски замороженного борща в ведрах снаружи. Котлы готовы по первому знаку быстро превратить эти куски в горячий борщ. В операционной и перевязочной около столов и инструментов врачи и фельдшерицы в белых балахонах. Дежурные сестры — в палатках-лазаретах. Несколько сот санитаров-меннонитов в кожаных костюмах готовы показать царю, как в 20 минут они могут собрать сложную отепленную госпитальную палатку...
Князь Львов подробно осмотрел все это еще накануне. Улыбаясь глазами заведующему отрядом, он говорил:
— У вас тут так хорошо, что уезжать не хочется!..
Государь приехал со всей семьей. Немногие лица свиты их сопровождали.
Удивленный приездом на поле, наследник громко недоумевал. Но скоро он совершенно увлекся массою представших перед ним живых «игрушек».
280
— Вот здорово! — восклицал он. — Вот здорово!..
Царица и великая княгиня Елизавета Федоровна беседовали с персоналом. Царь несколько раз принимался за деревянную ложку и поданный ему борщ с черным хлебом, Он уверял, что никогда еще не ел такого вкусного кушанья.
Расписавшись и заставив расписаться наследника, он просил сделать ему на память снимки со всего, что он видел в отряде, и снялся тут же вместе с персоналом.
— Я понимаю так, — сказал он князю Львову, — что это образцовый передовой отряд вы мне показали?
— Почему же образцовый? Такой отряд может быть при каждом корпусе.
— За чем же дело стало?
— За деньгами. Чтобы снабдить все корпуса такими отрядами, нужны средства... правда, не такие уж большие: всего расход одного дня войны. А без денег ничего не поделаешь.
— А вы попросите в Петрограде.
— Протекции нет, Ваше Величество.
— А вы сошлитесь на меня...
На другой день, царица и великая княгиня Елизавета Федоровна прислали в подарок седьмому отряду нарядную походную церковь.
Шутливые, ласковые, почти интимные тона этой встречи как будто не имели ничего общего с холодом, равнодушием и скукой, проявленными царем и его окружением на Брестском вокзале пятого августа.
Но... «милует царь, да не милует псарь»...
Николай II не мог и не хотел, даже в исключительных условиях тяжелой войны, оторваться от привычных услуг своей самодержавной бюрократии. Духовный склад его нисколько не изменился. Он мог благосклонно принимать услуги общественных организаций, мог даже сознавать, что «во время войны их нельзя трогать». Но полного доверия эти «чужие» люди не возбуждали в нем. Общество, по-прежнему, должно было всецело подчиняться чиновникам, которым он, по тем или иным соображениям, вручал власть. Ни для кого не являлось секретом, какие мутные источники выносили подчас в первые ряды правительства людей ничтожных и бездарных. В мирное время выросшее общество, хотя с трудом, по необходимости, но терпе-
281
ло. Условия войны поставили перед властью совершенно новые задачи. Решать их без подъема, без творчества, без вдохновения было невозможно. Помочь беде могло лишь объединение живых сил страны вокруг людей, пользующихся общим доверием. Бюрократия жила рутиною и традицией мирного времени. В доверии страны большинство высших чиновников не нуждалось, довольствуясь милостью и расположением монарха. Пламенному энтузиазму, вдохновению не благоприятствовал полный спокойного приличия воздух петербургских канцелярий... В экстраординарных условиях войны правительство чувствовало себя бессильным. Но это нисколько не мешало ему проявлять постоянную и упорную ревность к тем общественным организациям, которые, не ожидая ничего от власти, пытались взять на себя разрешение задач, поставленных войною.
Общественные организации, с точки зрения высшей бюрократии, являлись несомненным злом. Обстоятельства сложились так, что пресечь в корне эту самодеятельность общества оказалось невозможным. Приходилось, по крайней мере, не допускать расширения этого зла, всячески мешать распространению деятельности общественных организаций на новые отрасли хозяйства. Если обойтись без органов самоуправления оказывалось невозможным, принимались все-таки все меры, чтобы заинтересовать отдельные земства и городские думы самостоятельной работой, непосредственными щедрыми ассигновками от казны, — лишь бы разрушить ту солидарность, которою жили главные комитеты Земского и Городского союзов. Делались попытки создавать, по примеру земств и городов, самостоятельные бюрократические организации для борьбы с надвигающимися бедствиями. Организации эти чрезвычайно запаздывали, оказывались мертворожденными, несмотря на огромный прилив казенных средств, влачили жалкое существование, но, чтобы забронировать их от всяких возможных нападок и конкуренции, во главе каждого такого начинания ставилась какая-нибудь великая княгиня — дочь или сестра государя...
Эта постоянная, мелочная борьба, едва прикрытые недоброжелательство и враждебность, недоверие во всем, тысячи уколов, в которых так опытна бюрократия, волокита, формалистика — уже с самого начала войны пагубным образом отражались на живой, горячей работе общественных организаций.
282
В борьбе с бюрократией общественные организации крепко держались за Государственную думу. При нормальных взаимоотношениях правительства и общества тяжелый законодательный аппарат России, быть может, представлялся бы благомыслящим людям чересчур грузным для военного времени. Бюрократия, конечно, стремилась работать без думы. И бесконечное ее законодательное творчество в порядке экстраординарной 87 статьи 1, вероятно, не вызвало бы особых возражений. Но в пылу завязавшейся борьбы Государственная дума и ее свободная трибуна сделались для общества совершенною необходимостью. От думы ждали не законодательства, а защиты. И временами борьба сосредоточивалась около вопроса о роспуске или созыве думы: правительство стремилось избежать всяких неприятных политических разговоров, запросов, обвинений2; общественные организации хорошо понимали, что без думы они остаются на полной воле бюрократии.
Самая скромнейшая, Четвертая дума оказалась невольно вовлеченною в борьбу за власть. В недрах ее зародился и созрел в половине 1915 года «прогрессивный блок» — объединение умеренных элементов, охватившее почти 400 депутатов. Крайне «левые» и крайне «правые» не вошли в него, кадетам и прогрессистам пришлось согласиться на программу весьма умеренную. Но волею судьбы и надвигавшихся на Россию событий правительство увидело перед собою значительное большинство думы, усвоившее себе постепенно все более и более непримиримую тактику.
Со времени наших крупных неудач на войне страна принимает вид двух борющихся станов, в одном из которых укрепилась верховная власть и самодержавная бюрократия, а в другом — общественные, активные элементы, пытающиеся объединить вокруг себя все умеренное, патриотически настроенное интеллигентное население страны.
Теперь в этом процессе вызывает удивление быстрый рост непримиримости среди еще недавно самых мирных, скорее правых,
1 Таких «законов» правительство Горемыкина за короткий срок его премьерства издало целых три тома.
2 В Совете министров находили, что нельзя во время войны «волновать» общество политическими разговорами.
283
представителей земств, городов и Государственной думы. Под влиянием патриотической борьбы люди становятся неузнаваемыми. Поистине много надо было искусства, чтобы превратить их в революционеров!..
Никто в России, быть может, не переживал происходившей борьбы так болезненно, как князь Львов.
Он стоял во главе огромного дела, которому отдавал всю энергию, все силы, все время. Вера в русский народ, страстная любовь к России переполняли его душу пламенным патриотизмом. Война захватила его вполне мирным человеком. Он, как всегда, искал успеха в своих начинаниях — не в борьбе, а в мирном сотрудничестве.
К концу 1916 года настроение его изменилось, однако, коренным образом. Иногда он производил впечатление человека, доведенного до последних пределов терпения.
Чтобы понять эту перемену, необходимо проследить, хотя бы в общих чертах, пережитые им в работе треволнения.
В самом начале войны (еще в сентябре и октябре 1914 года) союзы наметили общий или единый план борьбы с эпидемиями. План подвергся тщательной обработке и обсуждению в Москве в обоих союзах и на местах — в губернских комитетах. Но министр внутренних дел (Маклаков) вовсе не желал оставлять борьбу с эпидемиями в ведении союзов. 17 февраля 1915 года стало известным, что Совет министров не нашел возможным поручить это дело общественным организациям. Через губернаторов земствам и городам предписано немедленно приступить к борьбе с заразными болезнями, а при недостатке собственных средств обращаться за помощью в противочумную комиссию принца Ольденбургского.
Единый земский план оказался нарушенным — в расчете на соперничество и разъединение на местах. Правда, 12 марта высшим военным кругам удалось убедить государя поручить это дело на фронте союзам. Но Маклаков и Совет министров упорно не желали отступить от своей политики, и только после поражений наших войск и изменений в составе правительства, когда Маклаков вынужден был уступить свое место князю Щербатову, в Петрогра-
284
де допущены в деле борьбы с эпидемиями некоторые уступки. Объединенное междуведомственное совещание 2 августа 1915 года постановило: все мероприятия по борьбе с заразными болезнями в армии должны осуществляться Земским союзом и Союзом городов с ассигнованием необходимых средств из военного фонда, мероприятия же, касающиеся борьбы с заразными болезными среди населения, подлежат ведению местных общественных учреждений, субсидируемых противочумной комиссией. Так, после года осложнений, борьбы и путаницы, великолепный единый план общественных организаций все же был уничтожен и создано бессмысленное в деле борьбы с эпидемиями разъединение. Но Земский союз таким образом был ущемлен и ограничен в своих функциях.
Такой же борьбы с правительством потребовал стройный план призрения душевнобольных воинов, выработанный союзами. Хотя в конце концов общественным организациям пришлось много поработать в этой области, но единый план союзов отвергнут был под тем предлогом, что дело поручено уже заботам Красного Креста.
Все курортное дело в России было передано в ведение принца Ольденбургского, который приказал совершенно устранить земские и городские организации от распоряжения койками при минеральных источниках Кавказа и при грязелечебницах юга России. Использование не только существующих коек на курортах, но и всех организуемых союзами возложено принцем исключительно на военно-санитарные власти. Установлена крайне сложная процедура, в результате строгого применения которой койки на курортах пустовали. Между тем в апреле 1915 года Кавказ был закрыт для общей эвакуации, и местные органы союзов неотступно настаивали, чтобы устроенные их трудами лазареты в чудной местности, при целебных минеральных источниках и грязевых месторождениях, были так или иначе использованы. Путем долгой и сложной борьбы к июлю 1915 года союзам удалось, наконец, найти формы, при которых они могли принять участие в этом деле. И очень быстро были заполнены не только все пустовавшие до тех пор курортные койки, но пришлось в экстренном порядке значительно пополнить их новыми.
Грустную эпопею представляет история борьбы союзов с правительством за право помогать инвалидам войны.
285
Съезды земских уполномоченных, рассмотрев подробнейшие и обстоятельнейшие планы помощи, представленные главным комитетом на их усмотрение, полагали, что «увечный воин имеет право на помощь государственную, и долг общества напрячь всю энергию в ее осуществлении, представить увечному все средства к тому, чтобы восполнить утраченные им здоровье и способность к труду».
Но проведение в жизнь плана Земского союза встретило непреодолимые препятствия.
Еще 11 августа 1914 года образован верховный совет под председательством председателя совета министров «в заботах (как сказано в указе) об объединении правительственной, общественной и частной деятельности по призрению семей лиц, призванных на войну, а также семей раненых и павших воинов».
10 января 1915 года сфера деятельности верховного совета расширена. К его ведению отнесены мероприятия по приисканию занятий и работы по оказанию других видов призрения увечным воинам. Для выполнения этой задачи верховным советом образована «особая комиссия» под председательством сестры государя великой княгини Ксении Александровны. Местными органами комиссии признаны губернские и областные отделения комитета великой княгини Елизаветы Федоровны. К участию в заседаниях комиссии приглашены представители Земского и Городского союзов, тонувшие в огромном составе чиновных лиц. Комиссии открыты почти безграничные денежные ресурсы. Представитель Городского союза внес в комиссию план помощи увечным — очень близкий в целом к плану Земского союза. Предложения эти обсуждены и приняты. Затем комиссия приступила к деятельности: она решила организовывать собственные учреждения, но была готова субсидировать и другие организации, например, отдельные земства. Она игнорировала только Земский и Городской союзы. Собственная работа комиссии протекала, главным образом, в пределах Петрограда. Деятельность ее местных органов не наладилась. Комиссия рассмотрела и удовлетворила ряд отдельных, случайных ходатайств разных учреждений, обществ и частных лиц о субсидиях. Работа первого года свелась к весьма скромной по результатам деятельности обычного для Петрограда филантропического общества. Имея в виду такую постановку дела, многие ведомства пытались заняться тем же делом.
286
Министерство торговли и промышленности разрабатывало для внесения в Государственную думу законопроект об обучении увечных воинов ремеслам за счет государства. Та же работа производилась одновременно в Министерстве народного просвещения. Военное министерство приступило к выработке общего плана призрения военно-увечных. Представители Земского и Городского союзов неизменно волновали комиссию настойчивыми заявлениями о необходимости поручить дело призрения инвалидов соединенным силам обоих союзов, которые сумеют руководить работою отдельных земств и городов на местах и развить ее в государственном масштабе. После длительных переговоров между союзами и комиссией, 15 января 1916 года последняя была извещена, что союзы признают возможным вести согласованную с нею работу, но при непременном условии, чтобы их местные органы (земства и города) выполняли один общий, выработанный для них план помощи увечным и ходатайства о субсидиях направляли в свои главные комитеты, откуда они будут поступать в комиссию великой княгини. На заявление это в течение пяти месяцев ответа не последовало. В дело вмешалась Государственная дума и, наконец, на отсутствие объединяющей работы в учреждении, предназначенном именно для объединения, должен был обратить внимание сам верховный совет. В журнале его от 9 июня 1916 года читаем: «Нельзя не признать, что, как убеждает годовой отчет о деятельности особой комиссии, деятельность эта, при существующей ее постановке, не вполне приспособлена к осуществлению указанной важной и ответственной задачи»... «Отделения и комиссия не могли уделить должного внимания делу призрения увечных воинов»... «Самый характер деятельности отделений и комиссии, по существу своему благотворительный, как выяснил опыт, не соответствует требованиям, которым должна отвечать правильная постановка государственной задачи призрения увечных воинов. Задача эта требует для своего осуществления ответственного органа на местах, для которого призрение увечных воинов явилось бы не правом, а обязанностью, независимо от оказываемой им в той или иной мере факультативной благотворительной помощи». Комиссии, возглавляемой великой княгиней, нужно было проявить исключительную и полную беспомощность, чтобы удостоиться такого отзыва со стороны чиновников.
287
Тут, наконец, особая комиссия 21 июня 1916 года сообщила Земскому союзу, что она принимает его условия. Но совместная работа так и не наладилась.
Как медленно удовлетворялись нужды инвалидов существовавшими бюрократическими учреждениями, видно между прочим на постановке для снабжения протезами. По закону каждый инвалид имеет право на получение протезов. Заготовка последних возложена на три учреждения для всей России: 1) Мариинский приют в Петрограде, 2) комитет великой княгини Елизаветы Федоровны в Москве и 3) областной отдел великих княгинь Милицы и Анастасии в Киеве. Все эти учреждения вместе могли изготовить в год, по самому благоприятному для них исчислению, Чп потребности. Таким образом, инвалидам предстояло ждать очереди иногда до двенадцати лет. Между тем только эти три учреждения имели привилегии, без которых снабжение протезами инвалидов оказывалось невозможным.
Бесконечное количество бюрократических препон лежало и на деле помощи русским военнопленным.
Но ни в чем, быть может, не сказались взаимоотношения правительства и общества так ярко, как на тяжелом беженском вопросе. Надо поэтому остановиться на нем с большею подробностью.
Один из врачей Земского союза в своем докладе писал: «Среди бедствий, с которыми связано ведение войны, за последний месяц на первый план выдвигается вопрос о беженцах: выброшенные вдруг из своих жилищ, миллионы народа очутились в самом жалком, беспомощном положении. Недостаток крова, недостаток питания стали оказывать свое пагубное влияние на кочующие толпы. Каждый, кто только имел возможность побывать среди беженцев, мог наблюдать необыкновенно высокий процент заболеваемости и смертности; где простоял хотя бы короткое время обоз беженцев, там всегда оставлялся после них ряд могил, а некоторые из таких импровизированных кладбищ насчитывают сотни и больше крестов. Кроме разных инфекционных болезней, вплоть до холеры, жертвами которых падают беженцы, важное место занимают здесь заболевания от недостаточного питания. Само собою понятно, что в первую очередь страдают здесь организмы более слабые, а прежде всего и особенно — дети»...
288
Это написано в октябре 1915 года. Но со страданиями беженцев Земскому союзу пришлось встретиться гораздо ранее. Первые беженцы (из Калишской губернии) появились в центральной России уже вскоре после начала военных действий. Екатеринославская губернская земская управа сообщает, что в первые месяцы 1915 года «в уезды Мариупольский, Бахмутский и Славяно-сербский прибывали выселенные немцы и евреи». В конце и в начале мая многие русины покинули свои родные земли и последовали за русскими войсками. Во Львове, Тарнополе, Киеве образовались уже целые лагеря. С продвижением австро-германской армии в наши пределы беженство растет. Беженцы появляются массами уже не только на юге, но и на севере: 2 и 11 июня происходят спешные собрания общественных организаций в Смоленске; на них намечаются формы первоначальной помощи. В то время быстро помочь беженцам и хотя отчасти обезвредить это новое бедствие войны могли только общественные организации. У Земского союза, в частности, имелась целая сеть учреждений на фронте и в прифронтовой полосе, которая работала среди населения, оказывая ему не только врачебную, но в профилактических целях и питательную помощь. На эти учреждения сама" собою легла первая тяжелая забота о беженцах. С июня месяца военные ^гражданские власти обращаются в главный комитет Земского союза с просьбами всецело взять на себя это новое дело. Земства, комитеты Земского союза и фронтовые его организации, ввиду предстоящих громадных затрат, ждут немедленных инструкций.
Главный комитет идет навстречу новым требованиям жизни и поручает своим фронтовым организациям (комитетам северо-западного и юго-западного фронтов) развить дело во всем объеме потребности.
По запросу главного комитета, особое совещание при генеральном штабе отпускает на первые расходы в распоряжение Земского союза значительную сумму денег.
С половины июня движение приняло массовый и как бы эпидемический характер. В развитии его, несомненно, играли роль воздействия местной администрации и даже самые прямые приказы военных властей: некоторые военачальники не чужды были мысли, отступая, оставить в руках врага пустыню, лишенную жителей;
289
с другой стороны, военные власти испытывали определенное недоверие к некоторым разрядам населения (в особенности к евреям) и одно время систематически выселяли принудительно из тридцативерстной прифронтовой полосы всех лиц иудейского исповедания. Но массовый характер выселения не может быть всецело объяснен подобными мероприятиями. Массы беженцев, кроме того, снимались с мест по собственному почину. Их гнал страх неприятельского нашествия. Многие оседали в непосредственном тылу, ожидая наших побед и скорого возвращения в родные места. Такие беженцы располагались часто в лесах, вдали от жилых мест. Другие наводняли города, деревни и железнодорожные станции. Иногда это были целые селения, двигавшиеся под водительством священника, старосты или учителя. Иногда — просто беспорядочные толпы панически настроенных людей. Покидая дом, беженцы старались увезти с собою все, что оказывалось возможным: они двигались бесконечным и беспорядочным обозом в телегах, окруженные домашним скотом...
Функции фронтовых организаций Земского союза осложнились, когда наступила необходимость продвигать беженцев далее в глубь России. Возникли заботы о посадке их в поезда, о ликвидации живого и мертвого инвентаря, об улучшении условий железнодорожного транспорта, о питании в пути, о заслонах от занесения в глубь страны заразы (холеры, оспы, тифов, детских инфекций). При фронтовых комитетах созданы были особые отделы помощи беженцам, которые вошли в соглашение с другими организациями, помогавшими беженцам, с Городским союзом, комитетом помощи пострадавшему от войны населению великой княжны Татьяны Николаевны, с национальными организациями (польской, еврейской, латышской, литовской).
В конце июля и Министерство внутренних дел сочло необходимым озаботиться судьбою беженцев: в районы действующей армии посланы были два главноуполномоченных министерства: один из них организовал на юго-западном фронте так называемую «юго-помощь», другой — на северо-западном фронте — «северо-помощь».
Несмотря на деятельность многочисленных организаций, которые постепенно возникли вокруг беженского дела, работа фронтовых учреждений Земского союза все развивалась. На путях следо-
290
вания беженцев (гужевых, речных, железнодорожных) открыты питательные и амбулаторные пункты, больницы, временные приюты для осиротевших или затерявшихся детей. Юго-западный комитет создал, кроме того, институт проводников, каждому из которых поручалось принять на себя заботы о какой-либо движущейся партии: направлять растерявшихся людей, организовать посадку их в поезда или пароходы, защищать их, обеспечить им в пути питание и медицинскую помощь. Отчеты этих проводников рисуют тяжелые картины передвижения беженцев. Железнодорожные служащие, переутомленные и забитые предъявляемыми к ним со всех* сторон требованиями, вяло реагировали на нужды беженцев. Подача вагонов бесконечно затягивалась. Нагруженные на открытые платформы и в товарные вагоны беженцы двигались чрезвычайно медленно (иногда по 60 верст в сутки), простаивая часто пять-шесть часов на захолустном пункте, где нельзя было ничего достать и проходя ночью станции, снабженные учреждениями союза. Предусмотреть время прихода поезда на станцию было невозможно. Часто во время обеда беженцев, врачебного осмотра или регистрации поезд без всяких предупреждений двигался со станции. Когда скопление беженцев в прифронтовой полосе приняло угрожающие для армии размеры, отдан был приказ о принудительном продвижении беженцев в тыл. Но истощенные лошади не шли, а для посадки в вагоны нужно было спешно «освободить» беженцев от их лошадей, скота, телег и «излишнего» скарба. Под давлением администрации все это спешно продавалось по ничтожным ценам появившимся со всех сторон скупщикам. Часто просто оставалось на месте. При таких условиях деятельность проводников, всячески защищавших интересы беженцев, была чрезвычайно полезна. Их набирали из состава самих же беженцев — священников, учителей или приглашали на это дело учащуюся молодежь.
Фронтовые комитеты Земского союза принимали на себя заботы о беженцах, главным образом в районах ближайшего тыла. Но и в таком объеме работа оставалась очень значительною.
Между тем массы беженцев, двигаясь на восток, начали появляться во внутренних губерниях. Здесь их встретила полная неорганизованность и отсутствие средств для их устройства. Никто не знал, сколько беженцев должно прибыть в данную губернию. Ник-
291
то не знал, кто и на какие средства должен оказывать им помощь. Местные земства и учреждения Земского союза требовали денег у главного комитета. Повторные тревожные телеграммы шли из многих губерний. Из отдельных районов об отпуске средств поступали в Земский союз ходатайства высшей администрации. Главный комитет по 10 августа перевел девяти комитетам до 500 000 руб., разрешив еще 15 комитетам расходовать имевшиеся в их распоряжении авансы, В течение следующих 45 дней местным комитетам отпущено еще около трех миллионов рублей.
Между тем никаких специальных средств на помощь беженцам в кассе главного комитета не имелось. Ввиду неотложности нужды деньги отпускались с позаимствованием из других кредитов. Председатель союза обращался не раз в министерство внутренних дел с настойчивыми ходатайствами об экстренном ассигновании средств. Телеграммы эти оставались без ответа. За все время обоим союзам отпущено правительством лишь по 500 000 руб. 13 августа один из чиновников министерства ответил князю Львову, что вопрос проходит соответствующие инстанции и средств пока налицо не имеется. 21 сентября Земский союз получил, наконец, еще 900 тысяч и так как на дальнейшие настойчивые ходатайства снова не последовало ответа, князь Львов вынужден был 1 октября телеграфировать министру: «В случае неполучения в ближайшие дни просимого ассигнования, Земский союз будет поставлен перед необходимостью приостановить свое участие в этом деле».
7 — 9 сентября 1915 года в Москве состоялся съезд уполномоченных Земского союза, который обсуждал вопрос о помощи беженцам. Съезд признал, что помощь беженцам есть задача общегосударственная, которая может быть успешно осуществлена только согласованной работой всех общественных сил, объединенных Земским и Городским союзами. Съезд одобрил организацию одного общего отдела помощи беженцам из одинакового числа представителей Земского и Городского союзов. По единогласному мнению земских уполномоченных, средства на помощь беженцам должны быть отпускаемы через Земский и Городской союзы, которые ведут сношения с правительством по этому вопросу и распределяют полученные ассигнования между местными комитетами союзов.
292
Эти постановления застали объединенный отдел помощи беженцам уже организованным.
5 августа Министерство иностранных дел внесло в Государственную думу проект «закона об обеспечении нужд беженцев». Проект предусматривал организацию в Петрограде «особого совещания по устройству беженцев» под председательством министра внутренних дел, а на местах поручал исполнительные функции комитетам, действующим под председательством и руководством губернаторов. В законодательных учреждениях проект потерпел значительные изменения. Все заботы о беженцах на местах возложены непосредственно на земские и городские учреждения. Председательствование губернаторов устранено. Но по утвержденному государем 30 августа закону все же во главе всего беженского дела поставлена единоличная власть министра внутренних дел. При нем установлен совещательный орган («особое совещание»), большинство членов которого назначаются министром.
Министерство отнюдь не имело в виду сосредоточивать беженское дело в Земском и Городском союзах. В «особом совещании» обращения главных комитетов Земского и Городского союзов сначала замалчивались, ассигновки оттягивались, общий вопрос об участии союзов в деле помощи беженцам откладывался с заседания на заседание. Для согласования деятельности многочисленных и разнообразных организаций «особое совещание» решило приступить к выработке «руководящих положений по устройству беженцев». Выработка этих «положений» тянулась до 2 марта 1916 года. «Руководящие положения» в значительной степени меняли нормы закона 30 августа 1915 года, создавая на местах объединенные губернские комитеты под председательством губернаторов (против чего решительно возражали и Государственный совет, и Государственная дума). Средства, отпускаемые на места, должны были, как общее правило, проходить через губернаторов. Во время продолжительных утверждений этих новых правил с совершенною полнотою выяснилась точка зрения правительства на роль союзов в деле помощи беженцам. В одном из заседаний комиссии, разрабатывавшей этот проект, ее председатель, товарищ министра внутренних дел фон Плеве заявил: «Союзы, желая узурпировать право финансирования земств в деле помощи беженцам, хотят конкурировать с
293
Министерством внутренних дел. Союзы легализованы лишь как организации помощи раненым. Помощь беженцам на них не возложена. Как органы, объединяющие земства и города в деле помощи беженцам, союзы являются учреждениями нелегализованны-ми. Поэтому надлежит высказаться против ассигнования средств союзам и с точки зрения юридической, и с точки зрения политической». Это мнение никогда не было заявлено открыто правительством: перед местными органами союзов и перед всей Россией заботы о беженцах никогда не были сняты формально с союзов.
На практике же Министерство внутренних дел руководствовалось взглядом, формулированным фон Плеве.
Главный комитет Земского союза считал общую постановку дела вредною для беженцев: земства обращались за средствами в Москву, а средства эти не отпускались правительством; терялись время, энергия, и уже чувствовалось недовольство московским центральным органом. Поэтому в середине ноября 1915 года главный комитет решил сложить с себя поручение съезда своих уполномоченных, рекомендовать земствам непосредственно обращаться за средствами на помощь беженцам в «особое совещание» и уведомил об этом министра внутренних дел обстоятельной запиской, подробно излагавшей историю дела и мотивы вынужденного отказа. «Что же касается, — писал главный комитет в заключительной части этой записки, — деятельности Земского союза по оказанию помощи беженцам на фронтах действующей армии и в ближайших к ним губерниях, то все мероприятия в этом отношении, организованные им по непосредственным предложениям со стороны военных властей и фронтовых главноуполномоченных, будут и впредь осуществляться Земским союзом под руководством главного комитета в том же порядке и на тех же основаниях, как это имело место до настоящего времени».
Но власти оставались на прежних позициях, и беженский отдел союзов мало-помалу терял реальное влияние на ход дела, хотя успел многое сделать за первое время своего существования.
Громадное большинство беженцев состояло из женщин, детей и стариков. Взрослых мужчин насчитывалось всего 22 процента общего числа. Но не следует думать, что и эта последняя категория была вполне работоспособна. Значительная часть хворала, все были
294
истощены до крайности, и громадное большинство, покинув родные места, потеряв имущество, очутившись на чужой стороне, без всяких перспектив и в ужасных жизненных условиях, лишилось всякой энергии и апатично опустило руки...
Как же справились на местах органы правительства и общества с новою исключительно трудною задачею устройства этих людей?
В некоторых местах инициатива организации помощи проявлена губернаторами. В громадном большинстве губерний созыв общественных совещаний для обсуждения плана помощи принадлежал губернским земским управам или комитетам Всероссийского Земского союза. Вначале, перед лицом нового «всенародного бедствия», на местах не обнаружилось никаких признаков конкуренции властей.
Два основных момента определяют на первых порах трудность положения: на местах нет денег и царит полная неосведомленность, сколько именно беженцев прибудет в данную губернию. Ни из Петрограда, ни с фронта администрация не получает никаких указаний. Все взоры обращены на земский и городской комитеты: оттуда, из Москвы, придут и средства, и руководящие указания. И мы видели, что на первых порах не только земства и комитеты Земского союза, но даже губернаторы обращаются за помощью к главному комитету Земского союза. На местах уже идет кипучая организационная работа, причем неотложные расходы пополняются из касс местных самоуправлений, авансов Земского союза, ассигнованных на другие цели, специальных телеграфных переводов из Москвы.
Целый ряд губерний (Харьковская, Тамбовская, Ярославская, Саратовская, Екатеринославская, Владимирская, Уфимская и многие другие) уже в августе заканчивают выработку подробных организационных планов помощи беженцам, останавливаясь иногда в своих постановлениях-инструкциях на мельчайших подробностях.
Везде имеется в виду простая и стройная схема: правительство отпускает деньги по представлениям объединенных в Москве главных комитетов обоих союзов, рассматривает и утверждает сметы последних и общие основания помощи; объединенные комитеты союзов разбираются в сметах с мест, придают им единообразие, разрабатывают спорные вопросы, объединяют работу и отчет-
295
ность — подобно тому, как в деле помощи больным и раненым воинам. Губернские комитеты помощи беженцам распределяют их по уездам, организуют борьбу с эпидемиями, объединяют деятельность различных организаций, работающих на беженцев, регулируют и контролируют уезды. Расширенные уездные земские управы или уездные комитеты ЗемскоТородского союза ведуг ту же работу в пределах уезда, используя все действующие на его территории организации и создавая, где нужно, новые местные общественные ячейки. Мелким местным организациям принадлежит практическая работа: обследование нужд беженцев путем регистрации их по формам, выработанным в Москве; снабжение беженцев квартирами, топливом, платьем, бельем и обувью, питание неработоспособных, приискание работы, помещение больных в лечебные заведения, сообщение о возникающих эпидемиях, выделение и препровождение в уездный город детей-сирот или потерявших родителей и т. п.
Этой схеме работы не суждено было осуществиться. Уже в сентябре и начале октября деятельность губернских комитетов во многих местах парализована беспорядочностью движения беженцев и отсутствием средств на оказание им помощи. Вот два-три примера: 1 октября уфимская губернская управа телеграфирует главному комитету Земского союза: «Можем принять, разместить ежедневно тысячу человек, приходит 8 — 10 тысяч; положение ужасное: начались морозы; беженцы, плохо одетые, босые, перевозятся в нетопленых вагонах; продовольственные пункты не справляются с работою; беженцы целыми поездами отправляются не накормленными; медицинский персонал не успевает производить осмотр». Екатеринославская губернская управа израсходовала из своей кассы уже 360 000 руб. и требует немедленной пересылки громадных средств (ее расход на беженцев приближается к двум миллионам рублей в месяц). Самарская губернская управа 3 октября телеграфирует: «Денег нет; беженцы продолжают идти; если не будет ассигнований, помощь прекратится». Подобные телеграммы получались отовсюду. Земский союз посылал деньги, пока мог. Когда средства его иссякли, он предложил местным комитетам обращаться прямо в «особое совещание». Но и после этого положение местных организаций не стало лучше, так как налицо оставалась хроническая неупорядоченность самого порядка отпуска средств.
296
Никакого общего плана помощи беженцам в «особом совещании» при министре выработано не было; отдельные виды помощи не были распределены между многочисленными организациями. Все общие вопросы приходилось решать ежедневно — при рассмотрении в кредитной комиссии поступавших с мест смет. Эти сметы составлялись по различным принципам: одни организации обслуживали многие районы определенными видами помощи, другие отмежеванную территорию (уезд, губернию) — всеми видами. Получались постоянные коллизии, в которых Петрограду трудно было разобраться. Беженцы могли по несколько раз получать ту же помощь, могли и вовсе не получать ее. Принципы оказания помощи оставались на местах различными: выдача пайка, например, производилась одними организациями всем беженцам, другими лишь нетрудоспособным; в одной и той же местности одними паек урезывался для многосемейных, другими выдавался — в одинаковом размере; одни — принимали во внимание казенный паек, получаемый беженскими семьями лиц, призванных в войска, другие — нет; одни оказывали помощь одеждою, другие нет и т. д., и т. д. Сопоставление всех этих разнокалиберных и разнородных смет брало много времени, и,-как общее правило, сметы рассматривались не в течение сметного месяца, а в лучшем случае месяцем (и более) позднее. Приходилось отпускать под сметы авансы, которые не удовлетворяли всей нужды и вносили ненужную нервность в дело. Были и необъяснимые задержки в пересылке уже ассигнованных средств. Так, например, 16 января утверждено ассигнование в 40 тыс. руб. ярославскому губернатору, а переведены эти деньги 9 марта; 27 января ассигновано 30 тыс. руб. новгородскому губернатору, а переведены лишь 26 февраля; 27 января ассигновано полтавскому губернатору 100 тыс. руб., переведено 2 марта и т. д., и т. д.
Здесь невозможно останавливаться на технических деталях, которые стояли на пути утверждения смет Петроградом; достаточно сказать, что любая смета, при любых обстоятельствах, могла подвергнуться возвращению из «особого совещания» при министре — без утверждения ее по формальным основаниям.
В среде земских и городских комитетов, поставленных лицом к лицу с беженцами, не прекращается стон об отсутствии денег, а беженцы месяцами не получают пайков и квартирных денег и го-
297
лодают. Коренное население сначала в общем доброжелательно встретило беженцев, теперь постепенно меняет свое отношение, имея дело с людьми, которым хронически нечем платить за квартиры и не на что купить пропитания... Члены попечительств и комитетов, под напором голодных людей, бегут и отказываются от исполнения своих обязанностей. Во многих уездах создается положение безвыходное: ожидаются беспорядки. Екатеринославскии губернский комитет с 18 сентября по 11 февраля восемнадцать раз указывает губернатору на полное отсутствие средств и на отчаянное положение дела. Такие же хронические жалобы идут от тамбовского, костромского, самарского, казанского, симбирского и многих других комитетов — губернских и уездных.
Тяжела была эта работа и в другом отношении. Закон 30 августа по настоянию Государственной думы передал все дело на местах земским и городским учреждениям, сохраняя за ними полную самостоятельность в организации работ. Практически эта самостоятельность была постепенно чрезвычайно стеснена распоряжениями министра внутренних дел, 2 ноября 1915 года вся империя разделена на 12 районов и в каждый район министерством назначен чиновник — главноуполномоченный, снабженный «для объединения работы местных организаций» — весьма широкою властью. По «руководящим указаниям», выработанным «особым совещанием» и утвержденным только 2 марта 1916 года, то же «объединение» поручено было губернаторам, которые, в противность закона 30 августа, поставлены во главе губернских комитетов. К каким острым конфликтам и каким недоразумениям вело на практике это умножение местных властей видно, например, из истории столкновений между главноуполномоченным министерства и губернским земством Екатеринославской губернии.
Условия русской жизни создали столько осложнений около тяжелого беженского дела, что общественные организации, вначале готовые к объединению между собою и к совместной работе с представителями власти, оказались в конце концов разъединенными, конкурирующими и, в значительной своей части, остро настроенными против правительства.
Беженское дело представляет типичные черты политики власти по отношению к новым задачам, впервые и неожиданно постав-
298
ленным перед Россией войною: растерянность, бессилие, неумение действовать вне прецедентов и в то же время полускрытое нежелание выпустить из рук новое дело, согласиться на его планомерную постановку и самостоятельное ведение «опасными в политическом отношении» общественными организациями. Можно представить себе, какое раздражение, какое возмущение вызывали у живых работников в живом деле мертвящие приемы правительственного саботажа!..
То же происходило во многих областях. Земства вынуждены были, например, вмешиваться в продовольственное дело, в борьбу с дороговизной, в снабжение деревни предметами первой необходимости. Но и в этих областях живые силы страны натолкнулись на многочисленные бюрократические рогатки. Единого плана кампании у правительства не было. Менялись ведомства, руководившие продовольственным делом, менялись люди и воззрения, усложнялась работа на местах появлением все новых и новых представителей власти, деятельность которых протекала по различным ведомственным инструкциям и осложнялась иногда конкуренцией и междуведомственными трениями. Надежды правительственной власти возлагались не на-план, не на систему, а на распорядительность командируемых чиновников...
Миллион терзаний пришлось пережить Земскому союзу в блестяще поставленном им и быстро развивавшемся деле сбора, хранения и выделки кож убитых животных для создания обуви, в которой так нуждалась русская армия...
Такую же борьбу с чиновниками Петрограда пришлось выдержать земцам из-за замены первоначальных антихлоровых масок универсальными противогазами «Зелинского — Кумандта»...
Неожиданные вторжения власти Земскому союзу приходилось терпеть даже в тех областях, которые, казалось, были предоставлены вполне его ведению. Так, например, в ноябре 1915 года капризный и самовластный принц Ольденбургский заявил князю Львову, что намерен назначить в земские поезда офицеров-комендантов, чтобы подтянуть персонал, который не умеет поддерживать строгую дисциплину среди больных и раненых солдат. Князь Львов возражал. Поезда Земского союза действовали на основании соглашения, подписанного начальником Генерального штаба. Соглашени-
299
ем этим на Земский союз возлагалось оборудование, содержание и управление поездами до конца войны. Установление в поезде других властей — коменданта и заведующего поездом врача — друг от друга не только не зависящих, но и различных по источнику своего назначения, не может не повести к целому ряду неизбежных осложнений и недоразумений, которые принесут делу несомненный вред. Началась длительная переписка. Раздраженный настойчивыми возражениями своим «высочайшим повелением» принц Ольден-бургский приказал отобрать поезда от Земского союза и передать их Обществу Красного Креста. В более спокойную минуту приказ этот был отменен. Но понемногу на земских поездах стали все же появляться военные коменданты. Начались конфликты. Персонал присылал прошения об отставке. Положение дела грозило полным его разрушением. Тогда главный комитет союза, исчерпав все средства умиротворения, вынужден был (в ноябре 1916 года) просить военное ведомство о приеме в свое полное заведование земских поездов. До революции, однако, передача эта не состоялась, и поезда продолжали работать под руководством Земского союза.
В повести преследований бюрократией общественных организаций нельзя обойти молчанием трагикомического инцидента с земгоровскими дружинами.
Отход русской армии создал необходимость спешного возведения в тылу нового расположения войск сложной системы земляных укреплений. Военным инженерам не удалось получить для этого достаточного контингента добровольных рабочих. С населением, согнанным принудительно, дело также не пошло.
Как всегда в безвыходных положениях, на фронте возникла мысль обратиться за помощью к Земскому и Городскому союзам. После предварительных переговоров Земгор получил с фронта в начале сентября официальное предложение создать 80 инженерно-строительных дружин по 1000 рабочих в каждой. Сделаны были спешные распоряжения о наборе по всей России через местные земско-городские комитеты землекопов и плотников. В Москве началась лихорадочная подготовка, чтобы снабдить эту армию рабочих инструментами, теплым платьем и передвижными теплыми помещениями. При всех комитетах открыта запись инженеров, техников, хозяйственного персонала.
300
5 сентября положение и штат добровольных дружин утверждены государем и стали законом.
Однако известие о новом поручении Земгору в правящих сферах произвело впечатление разорвавшейся бомбы.
— Как? У общественных организаций будет свое войско, готовое, организованное, под начальством земских техников и инженеров?..
Сторонники новой меры успокаивали и убеждали, доказывая, что даже при наличности злой воли у общественных организаций их «войско» в 80 тысяч человек, вооруженное топорами и лопатами, ничего не сможет сделать в тылу многомиллионной армии... Все было напрасно. Комическая паника овладела высшей администрацией. 11 сентября Земгор получил приказание из Петрограда немедленно прекратить набор рабочих и выслать, в виде опыта, лишь одну дружину в 1000 человек.
Пришлось ломать и ликвидировать большое дело, с энтузиазмом начатое во всех углах России.
Эти факты, которые теперь кажутся маловероятными, наглядно свидетельствуют о степени недоверия и страха, с которыми высшая администрация относилась к общественным организациям, и о той розни воззрений на них на фронте и в Петрограде, которая проявлялась на каждом шагу их деятельности.
Между тем первая дружина Земгора приступила к работе в Могилевской губернии. 29 сентября главный строитель укреплений вместе с доверенным генералом, специально командированным государем, осмотрели подробно производимые дружиной работы, ознакомились с хозяйственной постановкой дела и пришли в такой восторг, что, после доклада их государю, решено было вернуться к первоначальным предположениям. Земгору предложено прислать немедленно еще шесть дружин. При этом, однако, сделана была последняя попытка обойтись без земгорского «войска»: комитет земств и городов должен был прислать своих инженеров и техников, полное оборудование и снаряжение шести дружин, но без рабочих; ему предстояло организовать дело при помощи местных рабочих, набранных принудительно. Оказалось, однако, что невольные рабочие, получая то же вознаграждение, работают ровно в пять раз медленнее землекопов и плотников, приглашенных земцами по добровольному найму...
301
Не останавливаясь на дальнейших перипетиях этой своеобразной борьбы общественных организаций за право наилучшим образом помочь армии, заметим, что мало-помалу все пришло в норму и, хотя во внутренних округах России администрация продолжала чинить земскому набору рабочих всевозможные трудности, Земгору удалось двинуть на фронт значительные массы организованных им рабочих.
14 января 1916 года состоялось в Ставке Верховного главнокомандующего совещание по вопросам продовольствия армии. Между другими лицами присутствовали главноуполномоченные обоих союзов. На совещании этом «представители армии отзывались князю Львову с большою похвалою о деятельности инженерно-строительных дружин Земгора, заявляя, что эти дружины сумели не только выполнить все представленные им военными властями требования, но и внесли ряд в высшей степени ценных улучшений в дело производства работ по возведению и укреплению позиций».
8
Изменение настроений князя Львова ярко отражается в выступлениях его на съездах уполномоченных Земского союза. Впервые такой съезд созван главным комитетом 12 марта 1915 года, то есть через семь с лишним месяцев после начала войны. Собрание носит совершенно мирный, деловой характер. Начинается оно благодарственным молебном по случаю взятия Перемышля. В своей речи князь Львов вспоминает работу союза; в словах его нет ни одного упрека бюрократии, которая уже тогда допекала общественные организации «в порядке придирок». Кричат «ура» в честь государя, рассылают верноподданнические телеграммы представителям царской фамилии, слышатся горячие приветы «нашей скромной, серой, но доблестной армии», совершающей свои подвиги «под водительством славного былинного богатыря» — великого князя Николая Николаевича... По отношению к государю чувствуется даже нечто большее, чем обычный официальный эвфемизм. И в заключительном аккорде звучат радостные слова: «При единении духовных сил страны, при единении царя с народом России ничего не страшно»...
302
Следующий съезд созван экстренно, по телеграфу, 5 июня, в связи с поражением и отступлением нашей армии. Настроения, конечно, уже не те. Армия оказалась без снарядов и вооружения. Приходится «признать, что великое народное дело ведется не на тех началах, которые обеспечивают емууспех». «Перед нами во весь свой рост стала задача, непосильная одним правительственным силам. Это национальная задача, это национальное дело, исполнение которого требует напряжения всех народных сил». «Недоверие к работе Всероссийского Земского союза не имеет за собой никакого основания. Мы можем сказать это искренне и открыто, о'но только вносит разлад в дело, которое ведут лица, воодушевленные высоким патриотическим чувством»... «Как ни тяжелы трения, создаваемые недоверием», мы должны «не поддаваться разлагающему воздействию недоверия, во имя чувства долга перед родиной»... Перед тем как браться вместе с Городским союзом и Военно-промышленным комитетом за новую грандиозную задачу снабжения армии, «земские представители должны сказать, что конечная победа обеспечивается только полным напряжением всех народных сил, при полном взаимном доверии правительственной власти и страны. Только оно, это бесценное взаимное доверие создает несокрушимую силу единения всех сил, и оно должно получить выражение не только перед лицом России, перед лицом нашей многострадальной и доблестной армии, но и перед лицом всего мира, в полном согласии народа в лице Государственной думы, как органа народного представительства с высшими органами государственного управления»... И князь зовет земских представителей выразить царю всеподданнейшие чувства, общую уверенность в конечной победе и молит монарха о немедленном созыве Государственной думы.
Третий съезд (7 — 9 сентября 1915 года) — особенно многолюдный — происходил уже во время беженского нашествия и полного развития распри между Земским союзом и бюрократией. Теперь князь Львов в своем слове вынужден уже констатировать, что «столь желанное всей страной мощное сочетание правительственной деятельности с общественной—не состоялось. Государственная дума после двух месяцев продуктивной работы снова и неожиданно распущена. И нельзя не признать, что «перерыв этот ослабляет дело обороны, ослабляет нашу армию». «Три месяца тому назад мы еще
303
верили в возможность установления на единой общей святой цели спасения родины согласной, исполненной взаимного доверия, работы общественных и правительственных сил». Теперь мы ясно видим, что «сила привычки заставляет представителей власти цепляться за старые формы». «Но новые требования сильнее привычек, и все мы чувствуем, как жизнь ищет и находит новое русло для своего могучего течения»... «Мы уже сошли с наших позиций пассивно управляемых»... «Отечество наше жаждет не только восстановления мирной жизни, но и реорганизации ее»... Собрание не осталось равнодушным свидетелем этих еще не ясно выраженных положений. Только двое представителей Тульской губернии уклонились от обсуждения общих вопросов. Выступавшие ораторы указывали на необходимость создания правительства из общественных деятелей, правительства, опирающегося на доверие страны и на законодательные учреждения. Все считали необходимым довести до сведения монарха факты об истинном положении страны, о разладе между правительством и обществом, о необходимости призвания к власти людей, облеченных доверием страны.
В резолюции, принятой собранием (при двух воздержавшихся туляках), между прочим, читаем: «Будучи убеждены в возможности полного одоления врага, мы с тревогой видим надвигающуюся опасность от гибельного разрушения того внутреннего единства, которое было провозглашено в самом начале войны с высоты престола как верный залог победы. Опасность эта устранима лишь обновлением власти, которая может быть сильна только при условии доверия страны и единения с законным ее представительством»...
Собрание постановило послать к государю депутацию с изложением высказанных мыслей. Съезд Городского союза присоединился к этим предположениям и выбрал в депутацию трех своих представителей. Во главе ее стал князь Львов. Депутация не была принята государем. Дума не была созвана. Следующие съезды земских и городских представителей, намеченные на декабрь 1915 года, запрещены администрацией. Разрыв власти с обществом вполне определился.
Собрание земских уполномоченных 12 —14 марта 1916 года происходило уже в довольно зловещей атмосфере.
304
«Мы пережили, г. г., — говорил князь Львов, — за полгода, что не виделись с вами, много огорчений во всех областях нашей деятельности. Это было тяжелое полугодие решительного натиска власти на общественность. Они наносили свои удары в забвении великого дела победы и нравственного долга перед родиной. Напомню вам наиболее крупные из них. Отказ в приеме избранной вами депутации, поход на союзы по поводу отчетности, отнятие дела попечения о беженцах, запрещение созыва нашего собрания. Не буду останавливаться на бесконечном ряде более мелких. Все, кто работают, знают, что мелкие толчки и уколы создают атмосферу работа, и атмосфера, созданная ими для нас, господа, для нашей работы, не может быть названа иначе, как удушливой»... «Теперь мы должны сказать — факт разрушения внутреннего единства страны налицо. Власть не обновлена, постоянно сменяющиеся новые люди у власти не изменили ее в сущности. Напротив, они последовательно друг за другом только понижали ее достоинство. Отечество, действительно, в опасности»... «Мы не занимаемся политической борьбой. Наша политика творится самым фактом нашей работы, имеющей государственное значение. Политику и политическую борьбу ведут против нас те, кто не занят делом спасения родины, а спасением своих личных позиций»... «Слава Богу, господа, отпадение от общей народной жизни, от общих нфодных стремлений правительственной власти не мешает небывалому единодушию всех истинных сынов России»... «В полном единении с армией и с народными представителями мы должны помнить, что и наша работа есть государственная работа не потому, что мы делаем дело правительственной власти и ее учреждений, а потому, что мы выковываем в этой работе единство общественных сил и государственное могущество»..,
На таком, сравнительно спокойном, констатировании разрыва с властью дело не могло остановиться. «Удушливая атмосфера» сгущалась. Скоро она стала для работы совершенно невыносимою. Этому особенно содействовали удивительные приемы управления, которые стал применять Протопопов со дня своего назначения министром внутренних дел.
Еще до него (7 апреля 1916 года) было признано «несвоевременным разрешение съездов представителей всяких организаций». Князь Львов и Челноков решительно протестовали: такое постанов-
305
ление мешало им продолжать работу на армию. Позднее вопрос пересмотрен Советом министров и в порядке 87 ст. издан закон, которым администрации разрешено допускать съезды, «несмотря на обстоятельства военного времени». Под «съездами» предписано понимать собрания публичные с участием лиц, посторонних устраивающему учреждению. Заседания комитетов из постоянных, избранных депутатов с мест Земского и Городского союзов признаны собраниями не публичными. Но администрации разрешено командировать своих представителей как на собрания публичные, так и на всякие заседания (даже закрытые) общественных организаций. Чинам администрации вменено в обязанность прекращатьвся-кие собрания, вышедшие из сферы своих непосредственных задач. Мотивировались эти распоряжения так: ввиду наблюдавшихся эксцессов «правительство вынуждено выработать нормы предупредительного характера, обеспечивающие не только свободную, но и вполне соответствующую законам правильную деятельность Всероссийского Земского и Городского союзов и военно-промышленных комитетов, исходя при этом из соображений о необходимости безусловного сохранения высокоценной специальной деятельности означенных общественных организаций и о назревшей потребности охранения их от уклонения в сторону разрешения ими не подлежащих их ведению политических задач, так как всякие эксцессы политического свойства могли лишь стеснять свободу специальной деятельности организаций».
Понятна буря протестов, вызванная столь «ласковыми» заботами: отныне вся работа общественных организаций подчинялась правительственному воздействию и в каждый данный момент могла быть застопорена под благовидным предлогом. Но для суетливой и подозрительной политики Протопопова и этого оказалось мало. Ознакомившись с настроениями Москвы, министр внутренних дел откровенно поведал князю Львову: «Мне известно, что к.-д. имеют план выкрасть царя из ставки, перевезти в Москву и заставить коленопреклоненно присягнуть конституции»... Такие сплетни окружали предположения общественных деятелей о созыве земского и городского съездов на 9 декабря 1916 года. Хотя по разъяснениям того же Протопопова, для созыва своих представителей союзы вовсе не нуждались в разрешении, правительство решило не допус-
306
кать намеченных собраний. Это окончательно вывело из себя общественных деятелей. Решено созвать съезды явочным порядком и дать на них решительный бой правительству. Князь Львов, готовясь к собранию, написал замечательное вступительное слово. Вот его полный текст, который, конечно, при старом режиме не мог быть воспроизведен в печати:
«Мы не виделись с вами девять месяцев. Со времени последнего собрания нашего 12 марта изменились соотношения государств, изменились соотношения воюющих народов, произошли громадные изменения в их духовной жизни, изменились отдаленные и близкие исторические горизонты; не изменилось только наше правительство. Его война с общественными силами, сперва затаенная, затем открытая, ведется им вне всякого соответствия с мировыми событиями и вне зависимости от участия нашего государства. Пусть потом несчастия затопят нашу родину, пусть великая Россия станет данницею немцев, лишь бы им сохранить свое личное, старое благополучие. 15 месяцев назад нас не допустили сказать монарху искреннего слова предостережения о надвигавшейся тогда грозной опасности гибельного разрушения того внутреннего единства, которое было провозглашено в самом начале войны с высоты престола как единственный верный залог победы. Им было страшно слово правды, которое мы бережно, осторожно несли из глубины народного сердца к престолу. Им было страшно соприкосновение царя с народом. Они испугались нас, поглощенных высокопатриотической работой на спасение родины, до такой степени, что запретили нам собираться и обдумывать наше патриотическое дело. Под видом забот о твердости царской власти они разрушают самые ее основы. Все силы власти своей они направили на устранение общественных сил от великого и сложного дела организации страны для победы, не выполняя сами самых важных и прямых обязанностей в этой области. Путем разрушения народного единства и сеяния розни они неустанно готовят почву для позорного мира; и вот уже не в предчувствии грозной опасности, а в состоявшемся полном разрыве идеала русского народа с действительной жизнью мы должны теперь сказать им: "Вы злейшие враги России и престола; вы привели нас к пропасти, которая развернулась перед Русским царством". Г. г., то, что мы хотели 15 месяцев тому назад с глаза на глаз
307
сказать вождю русского народа, теперь говорит в один голос громко вся Россия. Поистине нет ничего сокровенного, что не открылось бы, и тайного, что не было бы узнано. То, что мы говорили в ту пору шепотом, на ухо, стало теперь общим криком всего народа и перешло уже на улицу.
Но нужно ли теперь нам повторять то, что кричат на улицах? Нужно ли оценивать то, что уже оценено всеми? Нужно ли нам называть имена тайных волхвов и кудесников нашего государственного управления? Довольно... Каждому уже отмерено мерою народного суда по достоинству. Едва ли правильно останавливаться на чувствах негодования, презрения, ненависти. Не эти чувства укажут нам путь спасения. Оставим презренное и ненавистное. Не будем растравлять ран души народной! Общее положение нашего отечества сознано теперь всеми. Отечество в опасности. От Государственного совета и Государственной думы до последней землянки все чувствуют это одинаково. Всех охватила одна великая тревога за отечество. Высокое, святое чувство за родину-мать объединило всех, и в нем надо искать спасения.
Что же нам делать! Отдадим себе отчет в нашем собственном положении, в наших силах и в нашем долге перед родиной в смертельный час ее бытия. Оглянемся назад на пройденный нами путь, взглянем на нашу путеводную звезду. Не для борьбы с правительством позвали нас к государственным делам, и надо быть справедливыми, г. г., к самим себе. Русская общественность не потерялась перед неожиданностью поставленных перед нею задач, не растерялась и перед растерянностью и бессильем власти. Я не собираюсь излагать перед вами историю роста нашей общественной, государственной работы от первого робкого миллиона до миллиарда рублей, покрывшего сложной сетью общественных организаций все фронты и всю внутреннюю Россию. Вы лично прошли этот тяжелый путь государственного труда под непрестанным обстрелом враждебной к нашей работе власти. Я хочу только указать вам на тот факт, что по мере роста участия народных сил в деле спасения родины росла и враждебность к общественным силам власти. Мы исполняли наш долг; все, что не одолевал сделать старый аппарат государственной власти, делали мы, общественные силы. Но в этом, все возрастающем росте горячей общественной работы на мировом пожаре, в
308
этой организованной общественности власть видела и видит не радостное спасительное явление, а личную себе гибель, гибель старому строю управления. Как будто общественная работа, неразрывно связанная с подвигами армии на спасение родины, участи армии и о путях к победе. Они ведут борьбу за власть в своих руках, а мы — за целость, величие и честь России. Страна совершенно равнодушна к борьбе за власть и к происходящим личным переменам. Она давно утратила веру в возможность восстановления нарушенного правительством величавого образа душевной цельности и согласия жизни государственной переменой лиц. Страна жаждет полного обновления и перемены самого духа власти и приемов управления.
Куда же ведет нас наша путевая звезда, наш долг, долг истинных сынов родины? Когда историческая судьба призывает весь народ к государственной работе, а власть стала совершенно чуждой интересам народа, тогда ответственность за судьбу родины должен принять на себя сам народ. В такие роковые минуты нечего искать, на кого возложить ответственность, а надо принимать ее на самих себя. К ответственности призывается сама душа народа. Удары судьбы всегда собирали народную душу, и она, только она одна и никто другой выводили всегда страну из опасности. Для спасения отечества требуется совершение национального подвига. И какое же может быть сомнение в том, что народ совершит его? Для здорового государства нет безвыходных положений. Нужно только соответственное напряжение энергии, ума, воли и любви к родине. Когда сознание опасности проникает в душу народную, охватывает всех и каждого, тогда выход из опасности находится. Разве мы задумывались в момент объявления войны, когда немцы двинулись на нашу землю? Всем было ясно, что нужно делать; и что было нужно, было сделано, было достигнуто великое единение сил, и немцы остановлены. А после великого отступления от Карпат к болотам Полесья разве не было сделано то, что казалось совершенно невозможным? Разве армия не обеспечена теперь снарядами? Так повелевает совесть поступить и теперь, когда мы переживаем великое падение власти. Мы уже пережили ту грозу, которую мы с таким волнением и трепетом ожидали 15 месяцев тому назад, грозу отпадения власти от жизни народной. Власть уже отделилась от жизни страны, она не стоит во главе победного духа народного. Народ ве-
309
дет войну, напрягая свои силы без руководства власти. Власть бездействует, ее механизм не работает, она вся поглощена борьбой с народом. Старая государственная язва розни власти с обществом покрыла собой, как проказой, всю страну, не пощадив и чертогов царских, а страна и молит об исцелении и страдает. Разве не сознаем мы, что над нами сбываются слова Евангелия: "Царство, разделившееся в самом себе, опустеет"? Разве не чувствуем мы, что великое царство наше разделилось само в себе, что разделение это проходит снизу доверху и дошло до самого сердца, до самого источника власти? В такие минуты, г. г., нужны прежде всего самообладание и спокойствие. Нужна вера в силы России и мудрость народа. Нужна ясная цель и определенная воля к ней. Мы взывали к власти, мы указывали на пропасть, к которой они ведут царство и царя. Теперь, на самом краю пропасти, когда, может быть, осталось несколько мгновений для спасения, нам остается только воззвать к самому народу, к Государственной думе, законно представляющей весь народ русский, и мы взываем к ней. Душа народная скорбит смертельно и тоскует, как в смертных муках. Прислушайтесь к ним, поймите их, не расходитесь и найдите, не останавливаясь ни перед чем, пути спасения родины! Будем все на страже тяжко раненного властью нашего дорогого отечества и спасем его! Ибо никто уже спасти его не может, кроме самого народа. Только высокий подъем духа народного, только национальный подвиг могут спасти наше погибающее отечество. Вдохнем же в него новые силы, подымем его на высоту духа, перед которой не устоят никакие препятствия, откуда бы они ни шли, на нашем последнем пути к конечной цели нашей, к победе над врагом и к спасению целости, величия и чести родины! Оставьте дальнейшие попытки наладить совместную работу с настоящей властью! — они обречены на неуспех, они только отдаляют нас от цели. Не предавайтесь иллюзиям! Отвернитесь от призраков! Власти нет, ибо в действительности правительство не имеет ее и не руководит страной. Безответственное не только перед страной и думой, но и перед самим монархом, оно преступно стремится возложить на него всю ответственность за управление, подвергая тем страну угрозе государственного переворота. Им нужен ответственный монарх, за которым они прячутся, — стране нужен монарх, охраняемый ответственным перед страной и думой
310
правительством. И да сбудутся слова Писания: "Камень, который отвергли строители, тот самый сделался главой угла!"»
Эта речь никогда не была произнесена. Накануне собрания стало известным, что правительство ни в каком случае не допустит съезда. Главный комитет совместно с ревизионной и редакционной комиссиями выработал проект резолюции об отношении земской России к современному политическому положению. Решено, по соглашению с руководителями Городского союза, не подводить главноуполномоченных под первые удары администрации. Делая попытки провести выработанные политические резолюции, съезды должны были происходить под председательством помощников главноуполномоченных. В час дня 9 декабря в помещение счетно-контрольного отдела главного комитета начали прибывать земские уполномоченные. До открытия заседания помещение занято полицией, не допустившей в него часть депутатов. Во время составления протокола, в присутствии князя Львова, большинство депутатов перебралось в помещение главного комитета, где товарищ глав-ноуполномоченного С.Н. Маслов открыл «частное совещание» земских уполномоченных. Часть собравшихся протестовала и требовала официального собрания. Это предложение принято единогласно. Товарищ главноуполномоченного Д.М. Щепкин прочел вчерашний проект политической резолюции.
По определенности и резкости резолюция эта совершенно соответствовала приведенным выше словам князя Львова. Она принята единогласно и без прений. Все присутствовавшие (их оказалось 59 человек от 22 губерний, двух областей и всех фронтовых комитетов) ее подписали. Барон Меллер-Закомельский указал на необходимость протестовать против «грубого и противозаконного нарушения работы представителей земств». Во время этой речи прибыл князь Львов, приветствуемый общими аплодисментами. Князь Львов благодарил присутствующих за то, что они, несмотря на «осадное положение», приступили к занятиям. С.Н. Маслов передал князю председательствование. Меллер-Закомельский продолжал свою речь. Вошедшая полиция потребовала очищения зала. Князь Львов отвечал, что помещение принадлежит всем присутствующим. Он просил указать, на основании какого письменного полномочия действует представитель полиции. Он услышал в ответ:
311
— По личному приказу градоначальника г. Москвы, основанному на общем распоряжении командующего войсками московского
военного округа.
Во время составления протокола присутствующие единодушными, долго не смолкавшими аплодисментами благодарили князя Львова «за все понесенные им труды по работе на оборону и на помощь раненым». — С вами, князь, — кричат ему, — мы будем работать до конца!..
— Да здравствует наша доблестная армия! — возглашает
В.К. Кузьмин-Караваев.
Крики «ура!», и новые аплодисменты.
— Верьте, мы победим! — восклицает князь Львов. Снова бурные аплодисменты.
Протокол составлен. Присутствующие медленно покидают зал.
Вступительное слово, написанное князем Львовым для этого собрания, крайне характерно. Несмотря на размеры, мы решились его привести полностью. Оно переносит читателя в ту раскаленную атмосферу, в которой работала интеллигентная Россия в конце 1916 года. Князь Львов, мирный из мирных, всегда готовый на соглашение и совместную деятельность с правительством, доведен, как видно, до «белого каления». Нужно заметить, что, по общим отзывам (даже шпионов, доносивших о каждом шаге союзов), оба председателя (и князь Львов, и М.Н. Челноков) постоянно сдерживали и умиротворяли рвавшихся в бой представителей с мест. Но оставаясь во главе Земского союза, уже нельзя было сохранить умеренных позиций. Городской союз выносил резолюции еще более резкие. А между тем даже в приведенных словах Георгия Евгеньевича, казалось бы, сказано все и идти дальше, как будто, некуда. За два года «под непрестанным обстрелом враждебной к общественной работе власти» князь Львов дошел до того, что заговорил о чувствах «негодования, презрения, ненависти». Настал «смертный час бытия родины»! Пора расстаться «с иллюзиями»: «никакие соглашения с существующей властью невозможны». Власть стала совершенно чуждой интересам народа; она сосредоточила все силы на борьбу
312
со страною. Ответственность за судьбу родины должен принять на себя сам народ. В такие роковые минуты нечего искать на кого возложить ответственность, а надо принимать ее на самих себя...
Еще недавно земцы отделяли самодержавную бюрократию от царя, которому они хотели открыть глаза и спасти его от «плотного кольца» окружения, «пользующегося всеобщим недоверием». Теперь, когда «государственная язва розни власти с обществом не пощадила и чертогов царских», князь Львов намекает уже на возникшую угрозу государственного переворота...
Трудно предположить, чтобы такие люди, как князь Львов, не понимали роковой тяжести ответственности, которую упорно желала нести на себе «безответственная» верховная власть. Отзывы князя в интимной среде не оставляют сомнений: он давно уже видел в государе «человека, который ночью через лес идет к пропасти» (отзыв стороннего наблюдателя — английского посла Бьюкенена). Но убедить царя — то была последняя надежда вырвать Россию мирным путем из безвыходного (казалось) положения. То были остатки внедренных с детства монархических принципов, обрывки подсознательных славянофильских верований в единение царя и народа... Нельзя отрицать, конечно, и элемент сознательной политики в этом постоянном стремлении «открыть глаза монарха» на разруху, создаваемую его верными слугами, или «бережно донести мысль народную» до человека, который не верил «самозваным» посредникам... Как бы то ни было, открытая борьба против правительства была возможна лишь в такой форме — искусственного выделения царя, и этою условною формою долго все пользовались.
Но постепенно произошло то, что можно назвать всенародным падением престижа царской власти. Покойный государь, несомненно, обладал некоторыми личными достоинствами. Но это стало известно позднее, в эпоху его несчастий. Положение царя, говоря объективно, предоставляло совершенно исключительные трудности. Но взвесить их может только добросовестный историк. Те же свойства несчастливого монарха, которые развертывались на виду у современников, возбуждали в них чувства полной безнадежности и раздражения. Даже охранные отделения в своих донесениях, ныне опубликованных, считали необходимым все чаще и чаще констатировать развитие в обществе антидинастических чувств. Под-
313
чинение царя волевым наскокам истерической женщины, «немки», не пользовавшейся ничьей симпатией, но горячо им любимой; Распутин и его клика, у которых императрица находилась в плену; настойчивое проведение на высшие должности в государстве людей ничтожных и бездарных, но сумевших завоевать симпатии «Нашего друга» рабским подчинением его прихотям, а часто просто даже деньгами... все это, раздутое до фантастических пределов сплетнями и слухами, разносилось по стране и способствовало падению царского престижа. Тягости затянувшейся войны, дороговизна, недостаточный рост заработной платы, отсутствие продуктов, приостановка ряда предприятий в связи с отсутствием сырья, частая безработица квалифицированных рабочих, расстройство транспорта, невероятное количество мобилизаций и реквизиций, миллионы людей, оторванных от производительного труда и бездействующих в глубоком тылу армии и т. д., и т. д. — становились непереносимыми, вызывали общее раздражение и ропот. А когда возникало и развивалось у активных и патриотически настроенных людей стремление бороться со всею этой разрухой, они наталкивались неизменно на государственный аппарат, который был бессилен сделать что-нибудь старыми, привычными ему средствами, но ревниво оберегал престиж своей власти, опираясь на прерогативы монарха...
Любопытно заглянуть за кулисы режима — хотя бы в некоторых отношениях его к общественным организациям и, в частности, к князю Львову.
Вот перед нами Совет министров в тяжелые моменты галицийского отступления. Во главе правительства — «государственный старец» Горемыкин. Большинство совета состоит из сравнительно либеральных и разумных сановников. Они чувствуют себя бессильными вследствие узурпации их власти военным командованием (тем более что великий князь Николай Николаевич, по их мнению, «в плену» у «глупого« Янушкевича, «в кармане у него»)... Они не видят серьезной опоры в государе, не желающем считаться с их представлениями; они вполне понимают недоверие к ним общества... Словом, резюмируя прения, С.Д. Сазонов справедливо констатирует: «Правительство висит в воздухе, не имея опоры ни снизу, ни сверху». И вот заведомо бессильные что-либо сделать, они так отзываются о человеке, развивающем у них на глазах огромную энер-
314
гию: «А.В. Кривошеин и другие министры поднимают общий вопрос о самоупразднении правительства со времени Особого совещания по обороне, всюду выдвигающего общественные организации; везде выступают общественные и иные деятели и Земский союз во главе с князем Львовым. Сей князь фактически чуть ли не председателем какого-то особого правительства делается, на фронте только о нем и говорят, он спаситель положения, он снабжает армию, кормит голодных, лечит больных, устраивает парикмахерские для солдат, словом, является каким-то вездесущим Мюр и Мерилизом. Но кто его окружает, кто его сотрудники, кто его агент1>1 — это никому неизвестно. Вся его работа вне контроля, хотя ему сыплют сотни миллионов казенных денег. Надо с этим или покончить или отдать ему в руки всю власть. Безответственные распорядители ответственными делами и казенными деньгами недопустимы. Если нельзя отнимать у Союза захваченное им до сих пор, то во всяком случае не надо расширять его функции дальше...»1
Во времена позднейшие сама царица удручена популярностью Земского и Городского союзов. Она приказывает Штюрмеру и Протопопову опубликовать в газетах количество казенных денег, переданных союзам, чтобы никто не думал, что они работают на свои средства. «Она подчеркнула мне (Протопопову) о необходимости упомянуть о непредставлении еще союзом земств полного отчета в деньгах, полученных им из казначейства за японскую войну, и что за ними числится с того времени 800 тысяч рублей, в которых союз не отчитался». Кто информировал несчастную царицу? Конечно, те «здоровые, здравомыслящие, преданные подданные» из «союза русского народа», о которых пишет она мужу в замечательном письме от 13 декабря 1916 года — «К ним надо прислушиваться, их голос, а не голос общества или дума, есть голос России»... Мы знаем, что друзья императрицы обманули ее: за всю японскую кампанию Земский союз не получил из казначейства ни одной копейки2. Речь
1 «Тяжелые дни» (секретные заседания Совета министров 16 июля — 2 сентября 1915 г.) А.Н.Яхонтова, помощника управляющего делами Совета министров.
Архив Русской революции. Т. XVIII. С. 128—129.
2 50 тысяч рублей на зимнее устройство земских отрядов отпущены не из казначейства, а генералом Куропаткиным. В них своевременно представлен полный
отчет.
315
идет, очевидно, о тех спорных остатках от голодных кампаний, о которых говорили мы в пятой главе нашей книги.
Протопопов заботливо принял к исполнению волю императрицы, подтвержденную ему царем. Полученная из министерства справка, конечно, не соответствовала действительности (союзы получили из разных источников несравненно больше); о «деньгах, выданных из казначейства за японскую кампанию» — справка, конечно, умалчивала. Но Протопопов, озабочиваясь поскорее исполнить царскую волю, призывает Гурлянда, который, со свойственным ему талантом фабрикует хлесткую газетную статейку; ее соглашаются напечатать только «Московские ведомости», «Земщина» и «Голос Руси». «Получив вырезки, — рассказывает Протопопов, — царь и царица остались довольны и не поняли, что заметка напечатана в газетах почти без тиража»1...
Хлопоты Протопопова с запрещением декабрьского съезда Земского союза в письмах царицы отражаются так: ...«Слава Богу, митинги в Москве прекращены, шесть раз "Калинин" (Протопопов) был до четырех утра у телефона, но князю Львову удалось прочесть бумагу, прежде чем полиция их нашла в одном месте. Ты видишь, Калинин работает хорошо, твердо и не флиртует с думой, а только думает о нас»2... В письмах от 14 декабря 1916 года царица возвращается к московским событиям: «Я бы спокойно и с чистою совестью перед всей Россией — пишет она, — отправила бы Львова в Сибирь (это делалось за гораздо менее серьезные проступки), отняла бы у Самарина его чин (он подписал эту бумагу в Москве), Милюкова, Гучкова и Поливанова также в Сибирь (в других письмах она желает "повесить Милюкова и Гучкова"). Идет война, и в такое время внутренняя война есть государственная измена, почему ты так на это не смотришь, я право не могу понять. Я только женщина, но моя душа и мой ум говорят мне, что это было бы спасением России — их грех гораздо хуже, чем все, что только могли сделать Сухомлиновы. Запрети Брусилову и т. д., когда они приедут, касаться каких-нибудь политических вопросов, он дурак, желающий отв. министр.,
1 Падение царского режима. Т. IV. Добавочные показания (письменные)
А.Д. Протопопова.
2 Письмо императрицы к мужу от 10 декабря 1916 г.
316
как пишет Георгий. Вспомни, что даже м-е Филипп говорил, что нельзя давать конституцию, так как это было бы гибелью твоей и России, и все истинно русские говорят то же самое»...
Да! Старая государственная язва розни власти с обществом «не пощадила и чертогов царских»! «Этого нельзя уже было скрывать ни от себя, ни от других».
А тем временем охранники доносили своему начальству:
«Нет в Петрограде в настоящее время семьи так называемого "интеллигентного обывателя", где "шепотом" не говорилось бы о том, что "скоро, наверно, прикончат того или иного из представителей правящей власти" и что "теперь такому-то безусловно не сдобровать" — характерный показатель того, что озлобленное настроение пострадавшего от дороговизны обывателя требует кровавых гекатомб из трупов министров, генералов и всех тех, кого общество и пресса величает главными виновниками неудач на фронте и неурядиц в тылу. В семьях лиц, мало-мальски затронутых политикой, открыто и свободно раздаются речи опасного характера, затрагивающие даже священную особу Государя Императора и заставляющие верить утверждениям, что высокий порыв монархического чувства, охвативший Россию в июле 1914 года, исчез, сменившись безумно быстрым ростом озлобления не только против "правительства", но и против Государя и всей Царской Семьи: повсеместно и усиленно муссирующиеся слухи о "близком дворцовом перевороте" как бы подтверждают это и связываются доморощенными политиками в одно целое с вопросом о... деятельности Государственной думы»1...
Но что могла сделать дума? Общественные организации, в процессе работы и борьбы, объединившие вокруг себя промышленников, кооперацию, свободные интеллигентские профессии и мечтавшие о создании всероссийских рабочего и крестьянского союзов, — всячески поддерживали думу и даже старались подтолкнуть и поощрить ее к решительным действиям2.
1 Буржуазия накануне февральской революции. Гос. изд., 1927. С. 174.
2 См., напр., письмо кн. Львова к Председателю Думы М.В. Родзянко от 29 октября 1916 г. (Буржуазия накануне февральской революции. С. 144—145): ссылаясь на «единодушное» постановление председателей губ. управ, князь обещает Думе
в ее решительной борьбе «с бездарным правительством полную поддержку земс-
317
Но словами и резолюциями ничего решительного сделать было нельзя: в министерской «чехарде» одни неудачливые бюрократы сменились другими и все чаще в назначениях на высшие государственные должности чувствовалась рука императрицы и окружавших ее «темных сил».
Она требует от мужа: «Будь Петром Великим, Иоанном Грозным, императором Павлом — раздави их всех под собой»... Он пишет ей: «У бедного, старого муженька нет воли» («poor old huzy, no will»)...
Но в одном он тверд и со свойственным ему мистическим упорством готов до конца поддерживать ее, что бы ни случилось. «Мы Богом возведены на престол, — пишет она 14 декабря 1916 года, — и мы должны твердо охранять его и передать его неприкосновенным нашему Сыну — если ты будешь держать это в памяти, ты не забудешь быть государем и насколько это легче для Самодержавного Государя, чем для того, который присягнул конституции»...
При упорном столкновении двух столь разных миров — общественности с одной стороны, и верховной власти с ее окружением и бюрократией — с другой, дело не могло ограничиться словами. Это понимали все. Даже охранники в цитированном уже донесении пишут: «Если рабочие массы пришли к сознанию необходимости и осуществимости всеобщей забастовки и последующей революции, а круги интеллигенции — к вере в спасительность политических убийств и террора, то это в достаточной мере определенно показывает оппозиционность настроения общества и жажду его найти тот или иной выход из создавшегося политически ненормального положения. А что положение это с каждым днем становится все ненормальнее и напряженнее, и что ни массы населения, ни руководители политических партий не видят из него никакого естественного мирного выхода — говорить об этом не приходится»1.
кой России». В письме затронуты главнейшие мотивы знаменитой речи П.Н. Милюкова, произнесенной через несколько дней (1 ноября 1916 г.). Имя молодой императрицы в письме не упоминается, но мы читаем в нем между прочим: «Мучительные, страшные подозрения, зловещие слухи о предательстве и измене, о тайных силах, работающих в пользу Германии и стремящихся, путем разрушения народного единства и сеяния розни, подготовить почву для позорного мира, перешли ныне в ясное сознание, что вражеская рука тайно влияет на направление хода наших государственных дел»...
1 Буржуазия накануне февральской революции. С. 175.
318
10
Политики прогрессивного блока боялись революции. «Наш русский бунт — бессмысленный и беспощадный» — пугал воображение. В особенности во время войны. Некоторые из них (даже кадеты) заявляли открыто: теперешнее правительство еще, быть может, дотянет до победного конца; революция во время войны во всяком случае повлечет за собою поражение и гибель. Но тактика либеральных политиков по необходимости оставалась двойственной. Наблюдая сгущавшиеся в стране тучи недовольства и озлебления, они пытались разредить настроения словесной борьбой с правительством. Казалось необходимым во что бы то ни стало сохранить последний авторитет—авторитет Государственной думы. Дума должна была говорить, чтобы молчала улица. Но озлобленная улица напирала. «Нас толкают, и мы должны двигаться... Если мы перестанем двигаться, нас сомнут, прорвут, и толпа ринется на тот предмет, который мы все же охраняем, бичуя, порицая, упрекая, но все же охраняем... Этот предмет — власть»...
Так пишет правый представитель прогрессивного блока (В.В. Шульгин). Но часто сомнения гложут его: — Что, мы сдерживаем или разжигаем?..
У левых блокистов другие заботы: — А что если царь так и не уступит перед словесным напором думы и не перестанет дразнить страну, от которой требует все новых жертв? Что будет после войны, если даже удастся довести ее до благополучного конца? Бунт, в котором захлебнется интеллигентская Россия со своими политическими чаяниями, или новый Столыпин, «сначала успокоение, потом реформы», белый террор, «разбитое корыто»?
Положение становится все трагичнее.
Большинство думы, несмотря ни на что, искало выхода в уговаривании «безумного шофера»1, в «умеренных» нападках на правительство, усиливаемых лишь временами, под напором страны.
Более активные элементы болтали о дворцовом перевороте. Мало-помалу именно этот выход из трагического положения приобретал популярность среди самых разнообразных общественных кругов.
1 См. басенку В.А. Маклакова в № 221 «Русских ведомостей» за 1915 г.
319
Дворцовый переворот стал многим казаться единственным спасением от надвигавшейся революции. О дворцовом перевороте говорили почти открыто — говорили великие князья и великие княгини, военные генералы, моряки, статские предприимчивые люди, масоны...
Сначала предметом этих разговоров служила императрица: «слабую волю» Николая II надо освободить от постоянного воздействия истеричной женщины, которая губит династию. При ней «ни министерство доверия», ни ответственное министерство — неосуществимы. Предоставленный самому себе, свободный от влияния царицы и ее темного окружения, Николай II, быть может, уступил бы, окружил себя цветом нации и положение было бы выиграно...
Но при обсуждении этих мечтаний обнаруживалась полная их беспочвенность. Какие практические пути существовали для изоляции государя? Добровольно он, очевидно, не пошел бы на разлуку. Да и царица ли только мешала осуществлению смены режима? За двадцать лет царствования «безвольный царь» обнаружил в вопросах личной власти столько капризного упрямства, связанного с мистическими верованиями, что надеяться на мирные, искренние уступки совершенно не представлялось возможным. Такие размышления приводили многих патриотически настроенных монархистов к убеждению, что спасти монархию и довести войну до победного конца возможно лишь пожертвовав монархом. И разговоры о дворцовом перевороте, «без участия улицы» все чаще и чаще касались самого императора. Мечтали о принуждении царя принять истинную конституцию и парламентаризм. Другие видели выход только в отречении от престола, в царствовании маленького Алексея при регентстве великого князя Михаила Александровича.
Но почти все это сводилось к разговорам. Практические пути осуществления патриотических мечтаний — в громадном большинстве случаев предлагались совершенно фантастические, иногда — до невероятия глупые. И прав был Николай II, знавший о многих из этих разговоров: он относился к ним со свойственным ему фаталистическим хладнокровием.
Принимал ли князь Львов какое-либо участие в этих «разговорах о заговорах»? Весьма вероятно. По этому поводу один из ближайших свидетелей политической и общественной деятельности князя Львова — Н.И. Астров говорит:
320
«Определенных сведений по этому вопросу у меня нет, но некоторые данные могли бы быть присоединены к тому, что общеизвестно. Не подлежит сомнению, что князь Львов, бывший в то время в самом центре работы по организации помощи армии, был в курсе многого, о чем велись секретные переговоры. Постоянно бывая в Петрограде по делам Земского союза и Земгора, он видел там многих, самых разнообразных лиц из мира военного, политического, чиновного. Были у него связи и с придворными сферами. По этому князь Львов был живой связью между московскими кругами и петроградскими. Мало того, его искали, к нему приезжали с разных концов России и за советами, чего держаться на местах, и за информацией, наконец, поделиться, иногда самыми фантастическими, проектами и планами. В конце 1916 года мысль о дворцовом перевороте стала как бы общим достоянием. Об этом говорили все, особенно те, кто считал себя в курсе политики. Эти мысли зарождались самопроизвольно. Для их возникновения вовсе не нужно было, чтобы кружок заговорщиков, если бы таковой был в действительности, оказался болтливым. При болтливости наших "деятелей", собиравшихся в Художественном кружке в Москве, в клубах Петрограда, наконец, при изумительной откровенности и безответственности в разговорах, даже с совершенно неизвестными лицами, в вагонах железных дорог по пути из Москвы в Петроград и обратно, мысль о неизбежности дворцового переворота стала общим достоянием. Бесформенные, таинственные слухи и разговоры получали подтверждение в сообщениях князя Львова, привозимых из Петрограда. К нему мы обращались за осведомлением и разъяснениями. В этих случаях он был уклончив, но не отрицал, что в кругах Петрограда назревает сознание неизбежности переворота. Однажды, кажется в декабре 1916 года, на квартире М.В. Челнокова происходило секретное совещание по делам союзов. На этом совещании было очень мало народу, были только по особым приглашениям. Среди присутствовавших был князь Львов, Кишкин, кажется, Маклаков, я и еще, может быть, кто-нибудь, кого не припомню. На этом совещании после заявления князя Львова о том, что все сообщаемое им должно быть сохранено в тайне, он довольно подробно рассказал о настроениях Петрограда. По его словам, в ближайшем будущем можно ожидать дворцового переворо-
321
та. В этом замысле участвуют и военные круги, и великие князья, и политические деятели. Нужно быть готовым к последствиям. В очень туманных выражениях было указано, что предполагается, по-видимому, устранить Николая II и Александру Феодоровну. Торопливая речь князя Львова была неясна. Уточнять ее было неловко, тем более что казалось, сам Львов не знает ничего точно, ибо сам лишь поставлен в известность о готовящемся. Поэтому никто не спросил, кто же берет на себя осуществление самого плана. Нас не приглашали участвовать в действиях. Нас лишь ставили в известность о предполагаемом и предупреждали, что нужно быть готовым к последствиям. После сообщения князя Львова кратко обменялись мнениями о том, как переворот может быть принят в Москве, в армии, в народе, в чьих руках может оказаться власть. Мнение всех было, что князю Львову не миновать стать во главе правительства. Все эти разговоры носили очень беглый отрывочный характер. Кажется, все испытывали какое-то чувство неловкости. Кто-то собирался делать что-то очень значительное, никто толком не знает, что затевается, а силою обстоятельств в последствия втягиваются все и, прежде всех, князь Львов. Разговоры как-то оборвались. Наспех сообщено было что-то по делам общим для обоих союзов. Эти сообщения уже не интересовали собравшихся. Все поторопились разъехаться. К этой теме никто больше не возвращался все из того же чувства неловкости»1.
«Я решительно отрицаю правильность изложенного в статье С. Смирнова в № 2537 "Последних новостей" от 22 апреля 1928 года "К истории одного заговора". В этой статье говорится, что проект переворота исходит из среды земско-городских деятелей. Утверждаю, что никакого проекта дворцового переворота у земских и городских деятелей не было. Были разговоры, самое большее зондирование почвы. М.В. Челноков, имя которого поминается в числе заговорщиков, утверждает, что это "абсолютная неправда". "Ни с кем на подобную тему я даже не говорил, — пишет он мне в письме от 30 апреля 1928 года. — Помню только раз мы слушали информацию Георгия Евгеньевича Львова (и Вы тоже были) о петербургских делах. Он говорил о возможности дворцового переворота и со
' В письме, которое он разрешил мне опубликовать.
322
страхом сообщал, что о дворцовом перевороте в С.-П.Б. говорят много, но нет никаких предположений о том, что последует. При обмене мнений указывалось, что Г.Е. Львову придется быть председателем. Дальше этого разговор не шел. Я же уже потому не мог быть ни в каком заговоре, что, взяв на себя должность головы, считал, что должен отойти от партийной политики (потому и вышел из к.-д. фракции), отказаться от каких бы то ни было самостоятельных выступлений и действовать только по постановлениям думы и, во всяком случае — с ее ведома. Не знаю, кому и для чего понадобилось сочинить такую историю"». Эти строки сами по себе характерны, к тому же они подтверждают то, что сохранилось у меня в памяти.
В другом письме от 1.IX. 1929 года М.В. Челноков положительно утверждает, что к делу дворцового переворота князь Львов никакого отношения не имел. «Думаю, что и вообще об этом никто серьезно не думал, а шла болтовня в том направлении, что хорошо бы, если бы кто-нибудь это устроил».
Эта весьма точная и взвешенная «справка» ближайшего свидетеля работы Георгия Евгеньевича решает вопрос. И в самом деле, обозрев имеющиеся по этому поводу материалы, к данным Н.И. Астрова и М.В. Челнокова возможно прибавить только весьма немногие детали из области достоверного и доказательного.
В печать проникли изыскания и догадки, пытающиеся обрядить мирную фигуру князя Львова в костюм кровавого заговорщика. Никаких сколько-нибудь серьезных оснований для подобных измышлений не существует.
С разбега острой борьбы с правительством князь Львов мог утерять значительную долю своих славянофильских мечтаний о единении царя с народом. По отношению к царице он мог чувствовать острое раздражение. Николай II мог казаться ему с патриотической точки зрения безнадежным. Все эти настроения и мысли под напором местных представителей Земского союза, вероятно, одолевали его все настойчивее. Кругом все чаще и громче звучали разговоры о перевороте. Князь Львов не мог не прислушиваться к ним и не волноваться вопросами о том, что будет на другой день после переворота. Но нет исторических данных, позволяющих приписывать князю Львову роль активного заговорщика.
