Журнал "Путь", издававшийся в Париже Николаем Бердяевым в 1925-1940 гг.

Николай Арсеньев

О духе нашего времени

Различные дары даны различным людям. Так, по-видимому Н. А. Бердяеву дано пытливое устремленье в глубь исторического движенья, исканье смысла и цели этого движенья и иногда проникновение и полное подъема угадыванье основоположного - религиозного смысла совершающихся исторических событий и переломов. В своем замечательном наброске «Новое Средневековье» (1924 г.) Н. А. Бердяев с изумительной силой и большой убедительностью и яркостью старается вскрыть назревание нового мироощущенья, нового отношенья к жизни, нового ощущенья, охватывающего многих, и многих, все, что за событиями повседневной и государственной жизни. За политической и культурной борьбой, за исканьями и достиженьями, стоят некие последние величины, некие основные, потусторонние силы, силы не нашего, относительного человеческого масштаба, а именно нечто основное и последнее, что определяет ход и направление всего движенья. Тот мир, более глубокий и потому более реальный, не отрезан окончательно от нашего этого мира, но входит в него, направляет его в значительной степени, определяет его, не лишая человека его свободы. Сознанье величья и тайны того, что совершается, значительности даже обыденного и вместе с тем сознание ответственности, выпадающей на нашу долю, есть свидетельство о большой глубине, большой зрелости, большой «метафизичности» многих течений нашей эпохи, потрясенной до глубины великой войной и мировыми бедствиями, сравнительно с более близоруко-материалистической эпохой предыдущей, увлеченной кумиром лишь внешнего, лишь материального или материалистически направленного преуспения. Бог и дьявол становятся как бы более ощутимы, чувствуются шаги Божьи в истории.

Мысль Бердяева достигает высокого напряжения, язык его- большого подъема и силы. Можно конечно задать себе вопрос: не идеализирует ли он слишком новый «дух времени», не обобщает ли он слишком, не переносит ли на весь мир, на всю историческую эпоху тот тяжелыми скорбями купленный опыт, тот перелом духовный, который пережили и переживают многие из русских? Но во всяком случае эта попытка характеристики «новой» назревающей эпохи интересна и значительна.

И вот удивительно, что человек, так провидящий, так ощущающий значенье этих тенденций нашей эпохи, огулом и безоговорочно отметает как раз многих из тех, именно из русской среды, кто захвачен этими веяньями внутреннего духовного возрожденья. И странно становится, что мыслитель, по-видимому, столь зоркий, когда касается дело общего процесса, становится односторонним, не зрящим, когда дело касается некоторых людей, конкретных явлений. Он видит одухотворяющую идею в общем, отвлеченно безлично взятом процессе, но не видит духовного огня, горящего в отдельных, конкретных людях, более того захватывающего широкие круги его собственных соотечественников. Н. А. Бердяев неоднократно прежде высказывал мысль, что один из минусов русского прошлого, по сравнению с историей Запада, было отсутствие в России института рыцарства с его возвышенным идеализмом. Рыцарство по существу своему есть воплощенье идеи чести, в отличие от идеи простого долга. Честь не считает, она всецело, безраздельно отдает себя, она делает сверхдолжное, она не ограничивается

102

лишь тем, чего требует государственный внешний долг, но дает больше. Рыцари должны были быть не только верными вассалами своего сюзерена по защита тех, кого никто не защищал - вдов и сирот. И вот теперь, когда у России породилось новое рыцарство, прошедшее через подвиг добровольного служения Родине, добровольной борьбы за нее, когда уже не существовало государственного целого и государственного принуждения — теперь Н. А. Бердяев закрывает глаза на это и отметает и не хочет видеть тех, кто охвачены этим духом нового рыцарского безмерного служения. Я не хочу этих людей, я не хочу русское национальное движение односторонне идеализировать: много в нем, слишком много человеческого и за каждый суровый упрек, не отрицающий его по существу и вытекающий из любви, должно русское национальное движение быть глубоко благодарно суровому обличителю. Но Н. А. Бердяев просто его не понимает, не понимает одухотворяющей его силы. Более того, Н. А. Бердяев находит термин, который он прилагает ко всем представителям русского национального движения — «правые монархисты», и клеймит их, как таковых, исходя как будто из религиозных оснований.

Тут есть две коренные недопустимые ошибки.

Нельзя представителей русского национального движения в самом существе их характеризовать только словами: «правые монархисты». Они — монархисты и они в значительной степени «правые», но это не есть для многих из них окончательно определяющее, последнее, основоположное, то, из чего все вытекает — они не только монархисты и правые. Решающее есть веяние нового духа — духа подвига, и это игнорирует Н. А. Бердяев.

Далее Н. А. Бердяев видит главную опасность «правого движения» в том, что оно пренебрегает иерархией ценностей и из царя и из родины, из национального и монархического принципа готово сделать себе кумира. Допуская вполне наличие такой опасности, должен сказать, что игнорирование иерархии ценностей и делание себе кумира не есть свойство, исключительно принадлежащее «правым монархистам», а черта, к сожалению, общечеловеческая, в не меньшей степени свойственная и левым и правым и средним, и революционерам и либералам, и всем людям вообще, поскольку они абсолютизируют преходящие земные ценности, которые требуют освящения от высшего начала. «Правые» и «монархисты» могут и должны быть благодарны, если им указывают на ту опасность смешения ценностей абсолютных с ценностями относительными, но неправильно указать, будто это смешение ценностей, это делание себе кумира есть черта специально свойственная «правым» и «монархистам». Разве демократы и республиканцы застрахованы от делания себе кумира?

Н. А. Бердяев явно несправедлив. Он ощущает в некоторых правых абсолютизирование человеческого и земного, подчинение морального и религиозного политическому, что (свойственно не только правым) и он строит из этого недостаточно обоснованные, суровые обобщения: «Насилия, к которым склонны правые монархические партии, смертная казнь, тюрьма, преследования инаковерующих и инакомыслящих, носит характер нормативный, возводится в закон жизни» (Путь, № 1, 1926, стр. 180). Более того, он готов монархистов и правых ставить по существу почти на одну доску с большевиками (они, по его мнению, «обычно более любят насилие во имя своего понимания добра и легче относятся к политию крови и убийству человека, чем большая часть других направлений, если не считать коммунистов» — «Путь» № 3).

Эти обобщения производят впечатление предвзятости или личной антипатии или просто партийности.

Партийность не есть само по себе что-нибудь абсолютно отрицательное, но неправильна и неуместна партийность, хотя бы и скрытая, проповедуемая с религиозной точки зрения, что делают, может быть, некоторые «правые», но что несомненно делает и Н. А. Бердяев.

Н. А. Бердяев проявляет, так сказать, отрицательную партийность и потому и недостаток терпимости и вдумчивого понимания к новой духовной жизни — порыву подвига, национального и религиозного, укорененного религиозно и освященного (ибо религия есть высшее — Бог выше родины! — и она, религия, должна освящать и облагораживать и служащих родине), охватившего многочисленных русских людей, особенно многих из

103

нашей молодежи. Он сам строит страшные ветряные мельницы, превращая аберрации «правого» настроения (может быть довольно многочисленные) в общее правило, что многие и многие из тех, кого, он называет правыми, суть правые и националисты лишь во вторую очередь, ибо признают именно иерархию ценностей, т. е. ставят Бога выше и своих правых политических идеалов и даже родины. Но не видят они противоречия по существу между верой в Бога и служением родине: низшее, земное, т. е. Родина, должны освящаться высшим, абсолютным — служением Богу. Более того, вера в Бога требует подвига любви: «как можешь ты любить Бога, которого не видел, если не любишь брата, которого видишь». «По сему узнают, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою».

Н. А. Бердяев, нападая жестоко и страстно не только на книгу И. А. Ильина, но и на самый духовный облик И. А. Ильина, нападая без всяких оговорок на правых вообще, как раз нарушает заповедь любви, ибо осуждает не аберрацию мнений, а производит суд над человеческими личностями и забывает предостерегающее слово — о том, кто скажет брату своему: «безумный!»

Пророк должен иметь любовь. Такая любовь была и у одного из глубочайших и величайших по духу русских людей А. С. Хомякова, почему он и мог, исходя из этой просветленной пророческой любви сурово и даже беспощадно бичевать пороки своей родины. Н. А. Бердяев, писатель, глубоко согретый духом христианской свободы, глубокий христианский мыслитель, сам — одна из крупных ценностей современной нашей философской литературы, от которого мы ожидаем еще многих ценных плодов его творчества, — забывает однако об одном, и при том самом основном и самом важном: лишь глазам любви, которая проникает вглубь, раскрывается истинная духовная сущность людей и явлений.

Николай Арсеньев.

104