Яков Кротов. Путешественник по времени. Вспомогательные материалы: Россия, 1910-е годы.

Николай Суханов

ЗАПИСКИ О РЕВОЛЮЦИИ

23 февраля - 2 марта. - 3 марта - 3 апреля.

3 апреля - 5 мая. 6 мая - 8 июля.

8 июля - 1 сентября. - 1 сентября -- 22 октября.

 

Начинал большею частью Г. Е. Львов в качестве председателя. Но обыкновенно он скоро и охотно уступал поле сражения другим. Вообще глава кабинета, судя по его партийному прошлому и по его земской деятельности, далеко не был левым либералом (Милюков левее!). Но сейчас он, во-первых, стоял на левом фланге кабинета, а во-вторых, вообще производил впечатление человека очень мягкого, идеалистически настроенного, всегда жаждущего соглашения и готового на уступки. Твердый тон его был как-то несерьезен и принимался им больше по официальному положению и по наущению коллег. Ни твердой руки, ни свойств государственного человека премьер Львов не обнаруживал. Он, несомненно, был жертвой в водовороте событий, в котором он был малозаметен; он, несомненно, тяготился своим премьерским креслом, заняв его без учета своих сил и свойств революции, и он ушел вовремя, без шума, без передряги; его уход доставил ему облегчение, но не принес ни вреда, ни пользы ходу событий, как ему не принесло их и пребывание Львова у власти...

В контактных заседаниях премьер Львов даже пустую словесную тяжбу быстро и охотно уступал коллегам. Речистый Керенский, ввиду своего "особого" положения, также часто уклонялся от нее. И сейчас, в заседании 20 марта, наступление вели другие. Больше всех, вероятно, Терещенко, с которым мы уже познакомились. Но, пожалуй, действительным лидером в этих заседаниях со стороны правительства был левый кадет Некрасов, министр путей сообщения. *

 

Буржуазия боялась, с. - нет "Поощрить и вызвать духа, конечно, было можно, но заставить его служить себе"

сотрудничество рабочих с Гучковыми и Рябушинскими на почве "организации обороны" было на деле, конечно, сотрудничеством в сфере "казенных заказов" и затемнения сознания пролетариата. Но тем более вопиющим был этот арест рабочей группы доблестным Протопоповым,

после беседы с Милюковым - наш либерализм с его лисьим хвостом и волчьими зубами, с его трусостью, дряблостью и реакционностью.

 

Цели и стремления Гучковых, Рябушинских, Милюковых сводились к тому, чтобы ликвидировать распутинский произвол при помощи народного движения (а гораздо лучше -- без его помощи), закрепить диктатуру капитала и ренты на основе полусвободного, "либерального" политического режима "с расширением политических и гражданских прав населения" и с созданием полновластного парламента, обеспеченного буржуазно-цензовым большинством. На этом цензовая Россия должна была стремиться остановить революцию, превратив государство в орудие своего классового господства, а страну в олигархию капиталистов, подобно Англии и Франции, которые именуются "великими демократиями Запада". Движение, идущее дальше диктатуры капитала, цензовая Россия, принимавшая власть, должна была стремиться подавить всеми имеющимися налицо средствами.

 

Предводительствуемые пролетарским авангардом, стоящим под знаменами Циммервальда, они не могут отдаться в руки помещиков и плутократов, не могут превратить новое государство в орудие их классового господства и капитулировать перед жупелами имущей клики. Лишь бы ничем не стеснялась та лихорадочная работа по просвещению масс, которая немедленно будет развернута передовыми группами демократии, партиями и советами.

Надо было обеспечить скорейший созыв полновластного и всенародного Учредительного собрания на основе демократичнейшего избирательного закона.

 

Между тем для меня была ясна, была естественна и необходима перспектива не сотрудничества и контакта, а борьбы, самой законной, правомерной и исторически неизбежной классовой борьбы между революционной демократией и цензовым правительством.

"Соглашение" в данный момент, то есть декларированное условие вручения власти, должно было поэтому свестись к ничтожному, почти формальному минимуму: к тому, чтобы уравнять условия этой борьбы, чтобы вырвать у плутократии ядовитый зуб против самодеятельности и классового самосознания народных масс.

Этому правительству революция, при данном всенародно-армейском характере ее, конечно, окажется не под силу, не по плечу, не по природе

 

Кое-где чернели одинокие, накренившиеся грузовики и другие автомобили, завязшие в снегу. Немало погубили их в эти дни. И не эти жертвы стоили внимания...

Но каких жертв вообще не стоила великая победа, все еще похожая на сладкую мечту и на волшебный лучезарный сон!..

*

соединение борьбы за мир с поддержкой боеспособности армии давало бы в результате общую позицию Совета по отношению к войне, вытекающую из манифеста 14 март

*

Каким-то чудом миллион людей с бесчисленными знаменами, с оркестрами все-таки прошел с раннего утра до позднего вечера по Марсову полю и проводил до братских могил тела павших товарищей... Это были не похороны, а великое, ничем не омраченное народное торжество, о котором надолго осталась какая-то благодарная память у всех участников.

Я лично не участвовал в нем, как в большинстве подобных манифестаций. Может быть, я был занят в этот день "Новой жизнью", а может быть, я воспользовался для отдыха тем первым днем, когда в Таврическом дворце не было решительно никаких работ. Но я выслушал немало рассказов о том, что это был за удивительный смотр революционным массам. Да, с такими "массами", правильно направляя их волю, можно было достигнуть поистине великих, еще неслыханных побед... Но...

*

победа 27 марта была, пожалуй, хуже, чем пиррова победа. Она не только отрывала победителя от войска, но и лишала его стимулов к действительным победам. Она затащила победную колесницу в непролазное болото оппортунизма и соглашательства.

Остается только один основной вопрос: действительно ли в Исполнительном Комитете уже образовалось мелкобуржуазное, оппортунистское большинство, готовое ликвидировать манифест 14 марта, стремящееся аннулировать одну из намеченных им линий внешней политики -- борьбу за мир, в интересах другой линии -- военной обороны?

*

Это еще была официальная советская военная позиция. В частности, официального понятия защиты страны (или отечества) в то время еще не было в обиходе руководящих сфер Совета, и таковых терминов еще не существовало на официальном советском языке. В то время могли говорить только о защите революции.

*

сама революция возникла непосредственно как реакция на неслыханные тяготы войны. Бедная, отсталая, неорганизованная, придавленная царизмом страна не выдержала войны. Ее экономика надорвалась, ее производительные и организационные силы оказались недостаточными для данного объема мирового конфликта...

Разве не должно было быть очевидным для патриотов, для наших националистов, что продолжение и затягивание войны ради империалистских целей, ради каких бы то ни было приобретений означает бесславную потерю национального достояния,

*

16 апреля

Такова была своеобразная судьба противосоветского лозунга: "Солдаты -- в окопы, рабочие -- к станкам!" Поистине она была неожиданна и была печальна для тех, кто еще так недавно пытался под этим лозунгом вести армию против Совета. Ныне этот лозунг знаменовал собой высшую точку сплочения народных масс вокруг знамени революции, знаменовал полное единение армии и народа, а стало быть, -- их непобедимую силу.

*

Сепаратизм стал проявляться не только в бутафорско-уездной форме, как плод естественного, но сравнительно легко устранимого недоразумения. Начался и достиг угрожающих пределов гораздо более серьезный -- национальный и областной -- сепаратизм.

Все, кому было не лень, стали требовать автономии, а иногда явочным порядком стали проводить ее. Революционную Россию хотели растащить по частям, как будто только царская нагайка и спаивала ее в государственное целое. Не только Финляндия заговорила об отделении, не только заговорили об этом на Кавказе, но и Украина, Крым, Сибирь стали кричать о том же.

Это было неизбежное вообще и совершенно несущественное явление -- поскольку все это были выдумки досужих интеллигентов, не знающих, что с собой делать на арене новой общественности. Если бы было только это, то можно было с полным правом игнорировать этот сепаратизм и дать ему изжить себя в одной только шумихе и детской игре.

Но дело было не так. Интеллигентские затеи опять-таки становились на реальную почву. Их поддерживали массы. Они питались, росли и процветали за счет все того же источника: революционная власть не поспевала за нуждами народа, за Требованиями революции. И нации, и области говорили: управимся лучше сами.

Парализовать этот процесс можно было меньше всего централистскими актами и заявлениями "великодержавного", но бессильного правительства. На это Милюков и его друзья не скупились, по, разумеется, безрезультатно. Парализовать этот нелепый сепаратизм можно было только одним способом: решительной демократизацией всей государственной системы. Только это могло изолировать досужих интеллигентов и сделать никчемными, абсурдными их затеи в глазах масс. Но этот путь был чужд и неприемлем для нашей "ответственной" власти. И в этой области, и с этой стороны ее политика готовила крах.

*

Украинское дело ни в каком случае не было только предлогом, но было действительной непосредственной причиной взрыва коалиции. Ведь идея "великой России" составляла душу всего кадетского национал-либерализма. А украинская "областная автономия" была решительно несовместима с ней.

*

театрально-шумливого, но бессильно-неумелого диктатора, присяжного поверенного Керенского.

*

Но агитатор может сделать и больше. Одних логических выводов мало. Он может и должен возбудить классовую ненависть и зажечь волю к действию. Он должен создать материал для формирования революционных батальонов, штурмовых колонн... И тут помимо общей конъюнктуры он может и должен использовать против существующей власти все особо кричащие, противонародные ее свойства и ее акты.

*

ообще в нашей мужицкой стране эта мужицкая партия заняла свое законное место и, казалось, уже заложила основы своего будущего господства. Выросши к началу коалиции подобно огромному снежному кому, она в это время стала последним криком моды и стала далеко переливаться за свои естественные границы, захватывая сферы, совершенно не свойственные ни "социалистам", ни "революционерам". В самую большую партию потянулись и иные темпераментные крупные буржуа, и иные экспансивные либеральные помещики, а за популярнейшим Керенским, новым военным министром, в эсерство стали переходить компактные массы военных людей, кадровых офицеров и... даже генералов.

*

Обыватель тосковал, собственно, о чувстве "законности", о добровольном подчинении каким-то единообразным, общеполезным нормам, вместо которых были налицо самочинство и личный и групповой произвол. Такого "закона" не было именно потому, что не было власти.

Власти же не было и не могло быть потому, что вся политическая "комбинация" была построена искусственно и ложно. Наша писаная "конституция", в виде коалиционного правительства, ни на йоту не соответствовала неписаной конституции, то есть соотношению сил, фактическому положению классов в государстве. Вся власть была у демократии в лице Совета. Но при попустительстве несознательных масс власть была передоверена буржуазии. Буржуазия, саботируя программу демократии, пыталась проводить свою собственную, но не имела для этого никакой опоры, так как ее класс был разбит, был прогнан от власти и пользовался ею только по доверию, заимообразно.