Александр Нежный

КНЯЗЬ УХТОМСКИЙ, ЕПИСКОП АНДРЕЙ

Его: История моего старообрядчества. Подборка материалов 1998 г.

О нём: биография - превосходный труд Мих.Гринберга (под псевдонимом Зеленогорский) - Золотарев; документальные материалы в монографии Осиповой, 1995. его брат Алексей. О У. и Распутине Знатнов, 2008.

Мемуар схииг. Сергии.

Оп. в книге Нежного "Допрос патриарха" (М., 1997).

Моего тут - самая малость. Нечто вроде соединительной ткани или, если хотите, путеводителя. Все остальное принадлежит человеку высочайшего духовного напряжения - епископу Андрею (Ухтомскому), убитому советской властью в 1937 г. Как творения отцов Церкви не имеют временных границ, так и тексты епископа Андрея ни в коей мере не утратили своего значения и поныне. Ибо он говорит о самых важных, самых острых, самых болезненных вопросах нашей нынешней церковно-общественной жизни.

Не лгать Христу.

Никакого епископского величия. Епископа выбирает народ, а не назначает главный церковный вельможа. Священник - первый работник в своем приходе. А приход - важнейшая клетка общественного тела.

И наконец: христианизация власти. Без христианской этики немыслима нормальная экономика и невозможно хозяйственное процветание. Не осознавшее этого государство обречено топтаться в социальных тупиках.

Таковы - очень кратко - его взгляды. За них он заплатил жизнью.

1. Две папки и книга.

Однажды меня посетил чернобородый человек по имени, если не ошибаюсь, Михаил, а по фамилии Гринберг. В тот вечер не помню, по какому поводу - за столом у меня сидели гости. Он выпил вместе со всеми - но закусил лишь яблоком, предварительно разрезав его на две половинки извлеченным из кармана ножом. "Русская водка - самая кошерная в мире", - насмешливо заметил один мой приятель, уже порядочно нагрузившийся. Гринберг вежливо улыбнулся.

Он родился и вырос в Москве, потом эмигрировал в Израиль и теперь вернулся, чтобы открыть здесь нечто вроде еврейского университета.

Изумил он меня, однако, совсем не этим.

В архиве КГБ, где я занимался в ту пору, мне дали два тома следственных материалов по делу архиепископа Андрея, в миру - Александра Алексеевича Ухтомского.

В папках серого картона были собраны протоколы допросов, изъятые при обысках или перехваченные письма, экземпляры издававшегося в Уфе журнала "Заволжский летописец" со статьями епископа Андрея, приговоры, донесения сексотов.

("Инструктера бура разветка
от ст. сотрудника
Гофмана.

Рапарт

Довожу до васы сведения вами меня была задана выеснит
Архерыа епископ андрыя въ церква Сватая Богородице и церков петровскаи такой не оказался наблюдал па церквам з 9 часов до 12 часов". - За точность ручаюсь. А.Н.) [1]

Главное: я прочел и полностью - от строчки до строчки перенес в мою тетрадь Исповедь епископа Андрея, над которой он трудился в ноябре 1928 года в камере Кзыл-Ордынской тюрьмы и которую предназначал для следователя ГПУ Нелюбова (я полагаю, не без тайной надежды, что она будет переправлена на самый верх, в Москву, на Лубянку, а, может быть, в Кремль и положит конец охоте, с двадцатого года открытой на него Советской властью).

"Следователю гражд. Нелюбову.

На последнем допросе меня вы мне сделали упрек, что "мое лицо остается в тени". В ответ на это я обещал вам прояснить свое лицо в политическом отношении. Это я ныне исполнил и прилагаю при сем две тетради моей политической исповеди. Я очень прошу вас отнестись к этому моему труду не с точки зрения сыска, а с точки зрения исполнения мною и вами больших общегосударственных обязанностей, На эту исповедь обратите внимание и прокурора Республики, который был у меня в камере, не знаю его фамилии.

Ухтомский, еп. Андрей.

13 ноября 1928 г.

Еще прошу вас, если я буду не смотря ни на что за мои христианские убеждения приговорен к сидению под арестом, то прошу меня оставить где-нибудь в одиночке или в той камере, где я сейчас, на дворе ГПУ. Самое страшное для меня наказание - это слышать ужасающую богохульную брань и сквернословие. А в одиночке я буду от этого застрахован". ^[2]

Я читал его Исповедь с трепетом восторга и сострадания.

Я воображал убогий азиатский городок на берегу Сырдарьи, катящей желтые воды к Аральскому морю, бескрайние степи, гуляющий по ним резкий ноябрьский ветер, камеру внутренней тюрьмы ГПУ, где измученный непрерывной чередой арестов, ссылок и тюрем немолодой человек (без месяца пятьдесят шесть) с лихорадочной поспешностью излагал в ученической, в клетку, тетради краткую историю своей жизни и свое общественное credo. На что он надеялся? Неужто он полагал, что они все поймут и отпустят его живым? В двадцать восьмом, после десяти лет непрерывной работы гильотины, методично рубившей поповские и архиерейские головы, - неужто он рассчитывал переубедить их ?

"Я начинаю писать свою политическую исповедь - эту исповедь мою я адресую по преимуществу моей пастве, моим дорогим уфимцам, с которыми я встретил февральскую революцию 17 года, с которыми пережил все события 18-го года. Пусть они проверят мои слова во всех отношениях. Адресую эту исповедь всем рабочим, которые с 18-го года с великой любовью заботятся обо мне. Адресую ее вообще всем мыслящим и искренним христианам, которые в жизни ищут правды Божией и стремятся Ее осуществить. Пусть мой жизненный путь одних сохранит от ошибок, а другим даст две-три полезные мысли. Я буду рад и этому. А свою личную жизнь я считаю давно конченою и мой путь жизненный уже пройденным". ^[3]

Давно уже они наметили его убить, но своей жестокой с ним игре стремились придать видимость законности, для чего аккуратно выписывали ордера на обыски и аресты, устраивали допросы, проводили очные ставки и выносили приговоры именем социалистической Родины.

Пересечение судеб епископа Андрея и следователя ГПУ Нелюбова есть лучшее свидетельство охватившего Россию безумия.

Арал тогда еще не пересох.

Ортодоксальный же мой гость-иудей изумил меня тем, что оказался автором обстоятельной книги под названием "Жизнь и деятельность архиепископа Андрея", незадолго до нашей встречи выпущенной одним новым московским издательством. К ее сочинению Гринберга подвигнул переданный ему его товарищем-старообрядцем сундучок, где в течение нескольких десятилетий хранились письма и рукописи епископа, в том числе - замечательная "История моего старообрядчества".

Но ни "Исповеди", на язвительнейшего памфлета "О радостях митрополита Сергия", ни - само собой - протоколов допросов и прочих собранных в следственном деле бумаг ГПУ в книге нет. Без них наше представление о жизни и деятельности архиепископа Андрея будет обидно-неполным.

"Я ни одного раза, - сказано в одном письме епископа от 5 февраля 1932 г. - не молился о своем освобождении или о чем-либо касающемся своего благополучия. Я боялся такой молитвы, как своей, и только говорил: "Да будет воля Твоя". В 90 псалме сказано: "С ним есть в скорби". Я и знаю, что около меня скорбящего - всегда Господь; а около моего веселия... Господь далеко не всегда! - Поэтому боюсь молиться о чем-либо, кроме исполнения на мне воли Божьей". ^[4]

Не имея возможности хотя бы краем глаза заглянуть в страшные серые папки, Гринберг написал, что владыка Андрей завершил свой жизненный путь в 1944 г., в Архангельской области, где находился в ссылке.

Он продлил жизнь епископа на семь лет.

14 мая 1934 г. Особое совещание при коллегии ОГПУ приговорило Александра Алексеевича Ухтомского - Андрея по статье 58 ^{[10 ]}к заключению в места лишения свободы сроком на 3 года.

Вероятно, он отбывал на родине - в Ярославской области. Но на свободу не вышел.

3 сентября 1937 г. "тройкой" по Ярославской области приговорен к расстрелу.

2. Жизнь.

Он родился 26 декабря 1872 г. в селе Вослома Арефинской волости Рыбинского уезда Ярославской губернии. В роду Ухтомских - старинном, княжеском, восходящем к самому Рюрику - все были воины.

Был также архитектор, построивший колокольню Троице-Сергиевой Лавры.

Служить Богу Александр и его брат Алексей решили после встречи с о. Иоанном Кронштадским. Но Алексей, хотя и закончил Духовную академию, стал в конце концов крупным ученым-физиологом и действительным членом советской Академии Наук.

Скорее всего, однако, встреча с о. Иоанном лишь довершила то, что заронила в душу своего питомца Сашеньки няня, Манефа Павловна.

."С ее молитвенного шепота я и выучил свои первые молитвы... " ^[5]

Кроме того, его потрясла кончина родственника, дяди Александра, которого он очень любил. Теперь ему представлялось совершенно необходимым для осмысленной жизни понять тайну смерти. "...смысл жизни, - в итоге своих размышлений уяснил он, - может быть разгадан только с точки зрения понимания смерти..."

"И я решил в своей жизни искать ее смысла, искать победы над смертью! Я решил идти в Духовную Академию". ^[6]

"Жизнь моя была очень простая. Не было в ней ни увлечений, ни разочарований! Поэтому она для многих кажется малосодержательною. Против этого я горячо протестую: моя жизнь - очень содержательная и, по милости Божьей, очень радостная, чего от всей души желаю всем!

Мне сказано официально, что мое политическое лицо неясно. Еще мне сказано официально, что мое социальное происхождение особенно вредит прояснению моего лица в политическом отношении. Иначе говоря, мой княжеский титул наводит тень на мое лицо...

Положение мое можно сказать безвыходное.

Родился с тенью на лице, да так вот в этой тени и сиди.

Но в данном случае мне на помощь может придти самая простая арифметика. Я ... принял монашество в 1895 г. Значит, я пользовался своим "княжеством" двадцать два года, когда был в пеленках и юношею-учеником. Итак, не революция лишила меня моего княжества, а сам я произвел в 22 года революцию в своей жизни и пошел в монахи, несмотря на многие утехи, которые обещала мне жизнь с княжеским титулом. Далее. От моего монашества в 1895 г. до революции 1917 г. прошло тоже 22 года моей сознательной, а не детской жизни. Поэтому, можно ли говорить, что мое социальное положение или происхождение может наводить на меня какую-то тень?" ^[7]

Итак: в 1895 г. он закончил Московскую духовную академию, представив на последнем курсе свое итоговое сочинение под названием "О гневе Божием". По высказанному им желанию служить по учебно-духовному ведомству, направлен был в Казань учителем русского языка местного духовного училища. В Казани же 2 декабря 1895 г. дал монашеские обеты и принял

постриг с именем Андрей. Несколько дней спустя он был рукоположен в иеромонахи. Его восхождение по церковным ступеням совершалось затем, быть может, не стремительно, но вполне успешно. В 1907 г. мы видим его уже епископом - третьим викарием Казанской епархии, через четыре года - епископом Сухумским и, наконец, с конца 1913-го - епископом Уфимским и Мензелинским.

Здесь оказалась земля его главного служения.

" Письмо к уфимской пастве в годовщину разлуки с ней.

+

Возлюбленная во Христе паства моя уфимская! Сегодня исполнился год, как я разлучился с вами. Такова воля Божья! И сегодня вся душа моя в Уфе: ныне весь день я провожу среди тех, кому я отдал уже 14 лет своей жизни. Братия мои! Дорогие мои! Вот я и радуюсь сегодня, что несмотря ни на какие преграды (по преимуществу со стороны лжедуховных лиц), - жизнь церковная, истинная, неподдельная около Уфы постепенно укрепляется и в сердцах, и в умах православных христиан. Это потому, что мы в Уфе строим церковную жизнь на подлинно церковных, святых началах без всякого политиканства или интриг, или человекоугодничества. Наша жизнь еще полна всяких грехов, но наши цели, наши идеалы безукоризненны и святы. И вот, братия, моя к вам просьба: исполняйте заповедь Христову и любите друг друга и служите друг другу делом, а не словом.

Лучшая христианская политика - не заниматься политикой, а только неустанно строить церковную жизнь по великим образцам, указанным в Св.Писании. Запомните это правило и исполняйте его; и оно даст вам и мир, и радость, и победу над злом. Святые Апостолы только своим терпением покорили мир Христу, и мы терпением должны строить свою церковную жизнь.

А если кому Бог велит при этом пострадать, то по слову ап. Петра - прославляйте Бога за такую участь. (1 Петр., 4,16).

Господь да хранит вас.
Прошу ваших святых молитв.
1928 г. мая 30.
еп. Андрей, архиепископ Уфимский". ^[8]

Черты мученичества его жизнь приобретает вскоре после Октябрьской революции семнадцатого года.

Большевизм дал нам ужасы, - так высказался он в "Заволжском летописце" и на разные лады и по разным поводам втолковывал эту мысль своей пастве и своим читателям.

"Еще недавно в газетах вы могли прочитать мнение честного и умного революционера Бурцева о том, что у нас теперь происходит. А теперь Бурцев сидит в тюрьме. Немцы вместо войск напустили на Россию только одного нашего симбирского помещика Ленина, а Ленин окружил себя явными предателями - разными бронштейнами, хамкесами и нахамкесами, которые и разрушают Россию. ...в 1612 году Троицко-Сергиевскую лавру осаждали не одни поляки - среди осаждавших было три четверти русской сволочи... В настоящее время эта банда носит кличку большевиков. Большевизм - это болезнь духа, социализм брюха, это служение мамоне". ^[9]

"Когда я приехал 29 апреля 1917 г. в Петроград, то на вокзале я встретил одного носильщика, который сказал мне: Вильгельм послал против французов и англичан всю армию, а против нас, дураков, одного Ленина. К сожалению, носильщик прозрел эту правду ранее наших министров". ^[10]

"В России царствует ныне невменяемый симбирский помещик Ленин, привезенный в Россию из Германии в запечатанном вагоне..." ^[11]

Новая власть уже в восемнадцатом году выставила бы ему к оплате счет за подобные речи - но под натиском белочехов вынуждена была оставить Уфу.

Окончательное крушение Советов представлялось неизбежным. Совершенно свободный от какой-либо тоски по императорскому прошлому Отечества, епископ Андрей думал о республике и видел в чехах прежде всего исполнителей промысла Божьего, открывавшего перед Россией новые пути.

"...Бог спас нашу Родину! Явились родные наши братья чехи и словаки для того, чтобы спасти нас от страшного немецкого порабощения и полного духовного падения и развращения народа. Мы, русские люди, должны благословить Промысл Божий, который привел к нам в Россию благородных братьев наших - чехов, лучших представителей славянской семьи". ^[12]

Своей выраженной безрелигиозной, антихристианской сущностью большевизм (который он умел отделить от большевиков) был ему отвратителен. Забегая чуть вперед, отмечу, что в своих политических симпатиях и оценках он подчас оказывался поверхностно-наивен и с обескураживающе-искренней и тем более удивительной для личности такого масштаба слепотой не различал вкорененной в природу партийно-политического противостояния способности изменять первоначально провозглашенным идеалам и предавать союзников. В двадцатом году "спасители-чехи" купили себе право вернуться домой ценой головы захваченного ими адмирала Колчака. Можно представить, с каким тяжелым чувством узнал об этом епископ Андрей.

Между тем, в двадцатом году он впервые оказался в тюрьме. Сибирь к этому времени стала советской, и епископ Андрей участник сибирского Поместного Собора, член учрежденного Собором временного Высшего Церковного Управления, руководитель духовенства 3-ей колчаковской армии - был арестован в Новониколаевске.

"Сибирский революционный комитет.
Отдел юстиции.
августа 3 1920 г.
Уфимской Губчека.

Отдел Юстиции Сибревкома сообщает, что бывший епископУфимский Андрей вместе с другими бывшими епископами предается суду Сибирского Чрезвычайного Ревтрибунала". [13]

" ПОСТАНОВЛЕНИЕ

Я, заведующий Отделом Юстиции Сибирского Революционного Комитета Александр Григорьевич Гойхбарг, рассмотрев заявление содержащегося под стражей в Омском доме лишения свободы Епископа Уфимского Андрея, П О С Т А Н О В Л Я Ю:

Принимая во внимание заявление обвиняемого в участии в Колчаковском высшем церковном управлении и в военной службе у правительства Колчака Епископа Уфимского Андрея о том, что он не только не будет заниматься никакой ни явной, ни тайной агитацией против Советской власти, что он будет относиться к ней вполне лояльно, но и приветствует $ 13 Конституции Советской об отделении церкви от государства и готов в этом отношении ей содействовать, разъясняя верующим все недоумения, связанные с этим параграфом Конституции, - дело по обвинениям Епископа Уфимского АНДРЕЯ, указанным выше, прекратить, из под стражи его освободить и направить в Уфу с тем, что там он находился под надзором самих верующих, которые в случае нарушения им принятых на себя обязательств будут отвечать как его соучастники. Подлинный подписал Заведующий отделом Юстиции Сибревкома А.Гойхбарг. 1920 г. Ноября 4 дня". [14]

Но искренен ли был епископ Андрей, когда уверял Гойхбарга, что ни словом, ни делом не будет мешать Советской власти? Правдив ли был он, когда говорил о полном своем согласии с отделением Церкви от государства? И верил ли, что ему дана будет возможность осуществить мечту заветнейшую: через полнокровную жизнь приходов духовно и экономически возродить Россию?

Он был безусловно за отделение - ибо слишком хорошо видел пороки, которыми наградило Церковь вступившее с ней в союз государство.

Он полагал, кроме того, что рубеж между Церковью и государством сам по себе явится залогом свободы церковной жизни.

Он был, наконец, непримиримый противник монархии (особенно петербургского образца) и до какого-то почти неправдоподобного идеализма убежденный республиканец.

" Моя защита республики.

Это было в Томске в течение первых двух недель ноября месяца 18-го года . В Томске происходило Сибирское соборное совещание, когда Урал и Сибирь оказались отрезанными от Москвы чешским фронтом. Тогда члены Московского собора 17-го года, находившиеся на этой территории, собрались в Томске, чтобы обсудить церковные дела. Нужно было принять некоторые решения, для того чтобы узаконить отсутствие Патриарха. И вот в Томске начались для меня сюрпризы во всех направлениях - и в политическом, и в церковном. Дело в том, что огромное большинство этого собрания были самые бессмысленные монархисты, возводившие монархизм в догмат и нисколько не желавшие считаться даже с самыми очевидными фактами.

Соответственно с этим главным догматом о необходимости и неизбежности восстановления царской власти и начались работы этого Томского собрания. Я стал решительно и твердо протестовать против такого оборота дела, и моим активным единомышленником был только еп. Екатеринбургский Григорий.

...Что же я говорил своим монархистам? Что я мог сказать им на основании Священного Писания? Я говорил, что в Священном Писании есть целая отдельная "Книга Судий", описывающая идеальную республику. А когда древние иудеи вместо этих благочестивых судей пожелали иметь своего царя, то это вызвало гнев Божий. На это мне указывали, что сердце царей в руке Божьей. Я соглашался с этим положением, но указывал, что раз это так, то у нас и должна быть республика, ибо два царя подряд на одной неделе отказались от своего царства, и ясно, что если их сердца в руке Божьей, то мы против республики протестовать не имеем права". ^[15]

Гойхбарг ему поверил и отпустил - и уфимские чекисты, ожидая епископа в своем городе, немедля дали сексотам задание: выследить. С января двадцать первого те пытались взять след, мерзли возле церквей, выстаивали в них утрени и обедни, топтались возле женского монастыря. Осведомителю Смелову 28 января 1921 г. епископ померещился на Большой Ильинской: "проходил по направлению Старой Уфы". "Есть предположения, что он скрывается в монастыре (женском) и по местным приспешникам его богачам. Агентурная разведка пущена".

Но епископ как сквозь землю провалился. Поразмышляв, инструктор бюро разведки сообщил заведующему секретным оперативным отделом Уфгубчека, что осведомитель тов. Смелов "по всей видимости обознался, т.к. не знает хорошо личность выше названного Епископа". "По агентурным сведениям Епископ Андрей находится в настоящее время в г. Омске и оттуда еще не приезжал".

Истинно: перебдеть лучше, чем недобдеть. Но незачем было гонять агентов и напрягать карательную мышцу от сообщения осведомителя Смелова. Достаточно было отправить запрос в Омск - и получить ответ: хотя дело епископа прекращено, Омгубчека арестовала его 3 марта 1921 г.^[16]

Сидя в омской тюрьме, епископ Андрей продолжал свои размышления об идеальной республике и написал, по собственным словам, "целое большое сочинение "Церковный катехизис".

" Писал я это сочинение по многим побуждениям. И главное из них - это научить православных христиан подлинной церковной жизни, церковной республике. ...Спасибо начальнику Омской Чеки, который разрешил мне это писание. Однако при моих перевозках меня по Москве, Уфе, Ташкенте, Асхабаде, я свой катехизис потерял..." ^[17]

В двадцать восьмом году, в Кзыл-Орде, сам себе он, похоже, уже казался как бы предметом, который стал собственностью власти и которым она распоряжается по своему усмотрению, перевозя его из города в город, из одной тюрьмы - в другую. С такой духовной прозорливостью определивший суть большевизма, он не хотел понять, что попал ему в лапы. Странным образом в нем, наверное, до конца его дней жила, не угасала надежда, что власть вот-вот опомнится и поймет благородство и высоту выношенных им замыслов по переустройству всей русской жизни на истинно-христианский лад. Намерения же власти были совсем другие.

"Уфа.
Губчека.

Уфимский епископ Андрей зпт бывший князь Ухтомский зпт назначен Тихоном членом синода зпт примите меры собирание обвинительного материала о его работе Колчаком зпт которых пустите в разработку тчк 25/6 - 21. НачСО ЧК САМСОНОВ". ^[18]

Резолюция предгубчека т.Галкина:
"Т.т. Чудинову, Баташеву, Пальгову:

Материал собрать в кратчайший срок вполне исчерпывающий личность Андрея как сподвижника Колчака". ^[19]

"Москва.

В.Ч.К.

Согласно постановления Президиума Уфгубчека при сем препровождается Вам дело N 1831 об Уфимском епископе Андрее на распоряжение.

август 19, 1921 г.

ПРЕДУФГУБЧЕКА". ^[20]

Вслед за делом вскоре был отправлен в Москву (под конвоем) и сам епископ.

В ожидании суда он просидел в Бутырке более полугода. В августе его внезапно освободили.

"...с 1916 г. я состоял в Уфе председателем Восточно-Русского культурно-просветительного общества. ... Это общество издавало свой журнал "Заволжский летописец". Этот журнал не изменял своего направления ни в 17-ом году при республике Керенского, ни при большевиках в 18-ом году, ни

при Колчаке в 19-ом году. Мы говорили только правду, и эту правду мы говорили нашим читателям всех направлений. Мало того, этот журнал и печатался в 18 г. в большевистской типографии. Но в конце концов я должен был за всю эту деятельность и, главным образом, за мою "колчаковщину" отвечать на следствии Московского революционного трибунала. ... Мое дело, состоявшее из двух огромных томов, было изучено двумя следователями - Тагальницким и Ильиным, и я был освобожден без суда, ибо во всех моих писаниях была усмотрена одна идея: служение правде. На моем церковном языке это называется - борьба с грехом, ибо высшая неправда - грех. Итак, я был освобожден Московским революционным трибуналом в 1922г., 5 августа, а 10 августа в газете "Правда" (московской) было напечатано открытое письмо. Оно было такого содержания приблизительно: получив оправдание в возведенных на меня обвинениях в контр-революции, я испытываю нравственную потребность принести благодарность Московскому революционному трибуналу за этот акт государственной мудрости, ибо этим его решением признана законной вся моя уфимская церковная деятельность. Отныне уфимская епархия может жить нормальною церковною жизнию по установившемуся в ней порядку". ^[21]

Для Церкви год двадцать второй - год трагический. ( "Страшный ... год для Русской церкви"). ^[22] Власть ограбила ее и убила многих священнослужителей. В те самые дни, когда епископ Андрей вышел на свободу, в окрестностях Петрограда были расстреляны митрополит Вениамин (Казанский) и трое его со-товарищей и со-узников. Пока уфимский владыка сидел в Бутырке, Патриарх держал ответ в Московском ревтрибунале, давал Самсонову и Тучкову подписку о невыезде и, дрогнув под наглым напором обновленцев, готов был расстаться с куколем и жезлом.

Почему епископа и бывшего князя (так он назвал себя в письме, опубликованном "Правдой") миновала чаша сия? Пообещал сотрудничать с Лубянкой? Обязался встать под знамена Введенского, Красницкого и прочей К^[о] и своим авторитетом поддержать обновленческую церковь? Поклялся, что будет другим?

Отвечу так: вполне осведомленный о независимости епископа Андрея во многих вопросах церковной жизни, Тучков решил сделать из него фигуру для своих дьявольских шахмат. Двинуть, к примеру, уфимского архиерея против Патриарха. Или: поставить его во главе еще одной церкви. Ибо чем больше церквей, тем скорей испустит дух Главная.

Тучкову и другим товарищам на Лубянке и в Кремле не откажешь в комбинационном мастерстве. Проруха настигала их, однако, всякий раз, когда они сталкивались с человеком, для которого недопустима была одна лишь мысль об измене Христу.

Кто твердо знал, что Богу - Богово, а Кесарю - Кесарево. И кто ни во что не ставил самую замечательную церковную организацию, если за нее надо было расплачиваться отказом от Церкви Небесной.

Именно таким человеком был епископ Андрей. Обновленцы, написал он вскоре после своего освобождения, "продали правду Христову, чтобы получить себе господство и власть творить беззаконие".^[23]

И в феврале 1923 г. был отправлен в Туркестан - в ссылку.

Она продолжалась ровно три года, и среди ее событий отметим:

Будучи в Ташкенте, он постриг в монахи с именем Лука хирурга Войно-Ясенецкого и вскоре отправил его в таджикский городок Педжикент, к двум жившим там ссыльным архиереям: Болховскому Даниилу (Троицкому) и Суздальскому Василию (Зуммеру) - с тем, чтобы они хиротонисали Луку во епископа. (Впоследствии, вспоминая об этом, архиепископ Лука написал, что Патриарх Тихон предоставил владыке Андрею право избирать кандидатов для возведения в сан епископа и устраивать их тайные хиротонии).

Всегда остро чувствовавший вину Церкви перед старообрядцами, 28 августа 1925 г. в Ашхабаде он совершил едва ли не первый реальный шаг к будущему русскому церковному единству: согласился стать епископом у беглопоповцев. Для него это было естественным продолжением давних духовных поисков.

Оставаясь православным епископом, он стал епископом для гонимых единоверцев - и в себе попытался осуществить русскую церковную полноту. Ничего хорошего от православного священноначалия он взамен не получил - но об этом чуть ниже.

Оказавшись во время ссылки в тюрьме, он отправил (апрель 1924 г.) письмо Патриарху Тихону. Я нашел его в многотомном следственном деле Патриарха. Не знаю, было ли оно перехвачено еще в Туркестане, или изъято при обыске у Святейшего; не знаю, какие мысли вызвало оно у Патриарха (если дошло до него); догадываюсь, что мог подумать внимательно прочитавший его Тучков...

"Ваше Святейшество!

В дополнение к моему первому скромному письму из Теджена решаюсь написать вам эти строки. Предупреждаю, что только скорбь об устроении церковной жизни заставляет мня даже из-под ареста писать вам. И прежде всего - от души приветствую вас.

Христос посреди нас!

А теперь приступаю к развитию мысли, впечатленной в это приветствие.

Ваш арест в свое время наполнил сердца верующих тревожною скорбью в тягчайший период истории Русской Церкви, оставшейся без какого бы то ни было руководства. Год тому назад вы были освобождены. Вы сознались в своих ошибках против Соввласти. И верующие напряженно стали ждать от вас, главы Церкви, активной деятельности по определенной программе и без повторения ошибок. "Живая церковь" разлагает совесть народную, возбуждая раздражение масс на религиозной почве. Сотни пастырей по явно ложным доносам, по явной клевете арестованы, остались верны своему долгу и томятся в ссылках и тюрьмах. Что же сделали вы, Ваше Святейшество, для оздоровления церковной жизни? Общий голос и епископов и мирян: за год не сделано ничего.

Вы окружаете себя архиереями, неизвестными даже для их собственной паствы; вы по-прежнему не знаете никакой программы устроения церковно-общественной жизни; и по-прежнему вся ваша деятельность выливается в торжественное богослужение. Но, Ваше Святейшество, те розы, которыми усыпают ваш путь московские богомольцы, не могут считаться признаком торжества православия и нисколько не успокаивают народной совести по всему пространству вашей обширной Патриархии. Для этого нужны иные пути, твердые и ясные. Эти пути имеются. Создание Церковного Собора в России, обязательное введение выборного начала и уничтожение в церковной жизни "назначенства", в параллель с гражданской Федерацией деление России на автономные епархии и епископаты, введение в жизнь декрета Наркомюста о нормальном уставе религиозных общин, радикальное уничтожение всяких намеков на глупый русский клерикализм - вот что необходимо для русского народа и лучших представителей Соввласти.

Открытая твердая работа в этом направлении очень скоро даст благие последствия. Она - первое - успокоит народную совесть. Второе - организует русский народ в здоровые трудовые кооперативные общины. Третье - заслужит доверие гражданской власти. Четвертое - ликвидирует весь позор "Живой церкви", столь всеми презираемой. ... Но вы, Ваше Святейшество, молчите, а массы народные ждут вашего руководства.

Святейший владыка, умоляю вас, скажите твердо, что нужно кому делать и благословите всех на устроение доброй народной жизни.

Благословите жить радостно во славу Божию, а не только умирать неизвестно по чьему капризу.

Я пишу не о себе. Я знаю, Кому и Чему я служу, из-за чего страдаю. Я пишу о немощной вашей пастве, которую ныне одинаково можно использовать и для добра, и для зла. И об них, немощных, хлопочу.

Примите уверения в должном моем к Вашему Святейшеству почтении и послушании.

Грешный епископ Андрей, Уфимский по избранию и Томский по распоряжению Вашего Святейшества.

1924 года, апреля 4/17 дня.

7-ая камера, Туркестан, ГПУ.

Не имея возможности воспользоваться почтой, посылаю это письмо доступным для меня способом".

(На конверте: Москва, Донской монастырь, Святейшему Патриарху Тихону от епископа Андрея).^[24]

Тюрьма и ссылка его не изменили: он был и остался неисправимым идеалистом.

Сосланный властью в Туркестан и там ею упрятанный за решетку, он тем не менее полагает, что у нее есть какие-то "лучшие представители". Где он их видел? Нечаянно освободивший его сибирский юрист был тут же подправлен товарищами из Омской ЧК. А рядовые большевики - солдаты и рабочие, с которыми он в 1918-ом встречался в Уфе и которых называл почти святыми - они во сласти никакого участия не принимали.

Любимейшие его идеи о церковных кооперативах, о полнокровной духовной и социальной жизни приходов, из которых в конце концов соберется христианская республика , - были, к несчастью, мучительно далеки от реальностей 1924 года, когда, к примеру, небезызвестный Тучков, отчитываясь перед своим лубянским начальником Менжинским, писал: "...осведомление, которое создано за этот прошлый год, вполне отвечает тому, чтобы сохранить негласное руководство церковью в наших руках". ^[25]

Но вместе с тем где-то в самом высоком, поднебесном смысле он во многом безусловно прав. И прежде всего - своей болью за Церковь, народ, Россию.

В двадцать шестом, вернувшись в Уфу, он был с любовью встречен верующим людом и с враждебной холодностью - большинством священнослужителей. Кто по недомыслию, кто по зависти, - но они не усомнились в справедливости слов митрополита Сергия (Страгородского), утверждавшего, что их епископ "за общение с беглопоповцами и принятие от них помазание миром, за незаконные хиротонии подвергнут патриаршим Местоблюстителем запрещению".^[26]

"...относительно наших епископов, - в эту же пору отвечал владыка Андрей на вопросы благочинных Уфы, - я могу сказать, что среди них имеются люди святые, имеются и люди просто недостойные - пьяницы, прелюбодеи (да, такие имеются и носят сан епископов); имеются среди епископов мелкие политиканы, пытающиеся служить Богу и мамоне, ездящие по епархии с двумя мандатами - и от "живой церкви", и от патриаршей канцелярии".^[27]

Тринадцатого июня 1927 г. он отправился в Москву. Семнадцатого его уже допрашивали на Лубянке, куда он явился сам. .

В "Анкете для арестованных и задержанных с зачислением за О.Г.П.У." в графе "кем арестован" он написал: "Сам пришел на Лубянку,2, без ордера - ни на минуту не ожидая ареста".

Следующая графа: "где арестован".

"В комнате 136, на Лубянке, был допрошен немедленно уполномоченным ГПУ. Предъявлено дикое обвинение в борьбе с Советскою властью, тогда как моя деятельность есть защита советских законов. ...обвинение возведенное на меня, считаю злостною клеветою заинтересованных лиц: продажного духовенства или легкомысленной администрации. Свое дело считаю чрезвычайно важным для общества".^[28]

Со своей мечтой о христианской организации общества, с непонятными для них , раздражающими и даже ненавистными словами о литургии как республике - он давным-давно стал им костью в горле. До него, похоже, это не доходило. Более того, он изумлен: мое дело для России есть дело важнейшее! Как можно не понять его значения?!

Не понимали.

Не понимают.

И, судя по всему, вряд ли когда-нибудь поймут.

" Вопрос: Вы выпускаете какие-нибудь письма принципиального идеологического характера?

Ответ: Да, мною выпущены четыре серии писем такого характера. Каждая серия состоит из 10 писем. Содержание серий следующее: 1) Письма о нравственном значении догматов; 2) Письма о старообрядчестве; 3) Письма о церковно-общественной жизни; 4) Письма о церковном обновлении.

Вопрос: Сколько вы имеете разделяющих ваши убеждения церковных общин и где именно?

Ответ: В городе Уфе у меня 4 общины зарегистрированы. Затем есть общины близ Уфы, около десяти. И есть община в селе Абдушня Самарской губернии. Последняя недавно выразила желание присоединиться ко мне и меня лично еще не знает.

Вопрос: А письма эти, не разрешенные к изданию, кустарным порядком вами распространялись?

Ответ: На вопрос аналогичный в местном Уфимском ОГПУ я уже отвечал. Могу его повторить и здесь. Я не желаю прибегать к помощи каких-либо агентов, а для их распространения использовал безработных, которые получали вознаграждение за переписку. Переписка велась от руки.

Вопрос: У меня есть письмо, на котором значится ваше имя, относящееся - как это видно из надписи - к циклу о церковной общественности. Это действительно письмо ваше, из того цикла, который на нем указан?

Ответ: Вероятно, мое. А там ведь могу и не упомнить.

(Зачитываются отделы письма: О православии в книге и православии в жизни. Содержание церковной жизни и ее разрушение. О свободе без равенства и о равенстве без братства. О деятельном братстве и о новом катехизисе. О литургии как республике. О церковных символах и смысле их. Нетрудящийся да не ест. О правде, труде, о приходском производительном кооперативе).

Вопрос: . Это ваше письмо?

Ответ: . Я почти не сомневаюсь, что это мое, но не отвечаю за опечатки и описки. Хотел бы пробежать его и подписать, если оно мое. ... Да, это мое. Могу подписать. (Письмо подписывается)".^[29]

На Лубянке им занимался уполномоченный 6-го (церковного) отделения секретного отдела ГПУ Казанский. Человек опытный, он в десять дней провернул дело: допросил, предъявил обвинение и подписал постановление о доказанности преступления Ухтомского (ст. 58^[14] УК).

"В последнее время по всему Союзу начали распространяться в большом количестве экземпляров переписанные на машинке и писаные от руки письма "О церковной общественности" еп. Андрея Ухтомского. В этих письмах Ухтомский говорит о

крахе социализма, о свободе без равенства и равенстве без братства. О необходимости возвращения для Святой Руси к тем общественным порядкам, которые были заведены дедами и прадедами. Что ломать эти порядки - безумно; что новая общественность и государственность, завезенная из Германии, для русского народа гибельна. Безбожная власть иного и не могла создать, по его мнению. Русский народ сам должен спасти себя. Для этой цели он должен объединиться без различия классов и сословий вокруг церковно-приходских советов". ^[30]

" Выписка из протокола Особого Совещания при коллегии ОГПУ от 8 июля 1927 г.

Слушали:

5) Дело N 47 866 по обвинению гр. Ухтомского Александра Алексеевича (Андрея) по 58 ^[14] ст. УК.

Постановили:

5) Ухтомского А.А. (Андрея) выслать через П.П. ОГПУ в Казакстан сроком на 3 года".^[31]

"Полномочное Представительство Объединенного Государственного Политического Управления по Казакстану сообщает что а/сс Ухтомский Александр (Андрей) Алексеевич прибыл и оставлен для отбытия срока ссылки в городе Кзыл-Орда.

Нач. уч. Семенов.

Регистратор Лугов". ^[32]

Странный человек! Поселившись в Кзыл-Орде и находясь под чекистским оком, беречься не стал и своих занятий отнюдь не оставил.

Между тем, всему миру он чужой. Архиереи на него клевещут. Митрополит Сергий (Страгородский) - тому очевидный пример, а вспоминать, в частности, об уфимских, им воспитанных и рукоположенных, - значит, заводить речь о человеческой низости. И здесь, в Кзыл-Орде, в храме, "местное духовенство публично в моем присутствии меня оскорбляло"^[33]. ГПУ следит за каждым его шагом. Только горстка верных , преданные ему женщины, переписывают его сочинения и пекутся о его быте.

Восемнадцатого октября 1928 г. уполномоченный секретного отдела ПП ОГПУ по КССР Нелюбов арестовал епископа вместе с гражданкой г. Кзыл-Орды Марией Дмитриевной Герасимовой - "за написание и распространение брошюр антисоветского содержания".

Мария Дмитриевна отделалась сравнительно легко - полгода лишения свободы. (Да ведь неизвестно нам - правда ли, что только полгода? А может быть и до смерти замотали ее по лагерям и тюрьмам...) Квартирная же хозяйка епископа, Евдокия Рудницкая, ссылаясь на плохое здоровье владыки (порок сердце, болезнь почек), в пору всеобщего страха вымаливала его у ГПУ себе на поруки.

Мария и Евдокия - да будет благословенна память о вас!

Какие же антисоветские брошюры сочинял епископ в азиатской глуши? А вот: "Письма в защиту Церкви Христовой", "О радостях митрополита Сергия", "Письмо к уфимцам", "О епископах и катаскопах". Перехвачены и подшиты к делу были также частные письма владыки, на одно из которых Нелюбов сделал особенную стойку.

"Мой дорогой батюшка, о. Алексей!

Всякое ваше письмо для меня великое утешение. Да вознаградит вас Господь за вашу любовь. Когда я прочитал, что мой дорогой Андрей Леонтьевич уже состоит дьяконом в Церкви Христовой, я от всей души возблагодарил Господа. Но все-таки мне очень грустно, что в вашем обществе лишили его и его сына права голоса. Значит, и к вам проникла городская сифилизация, значит, и у вас есть антихристовы лакеи!? Что город гибнет в разврате и безбожии - это всякий знает. Но умная деревня должна идти своею умною дорогою - а не поддаваться городскому безбожию. Наша дорога - это дорога крестьянской культуры., а не дорога городской сифилизации. Эту формулу скажите всем нашим единомышленникам". ^[34]

В этой формуле уже сидела 58-ая со всеми ее пунктами.

Городская сифилизация, антихристовы слуги и обида за лишенных гражданских прав о. дьякона и его сына - за все это можно было схлопотать от власти на полную катушку. С козырным письмом в руках Нелюбов, однако, начал допрос издалека: "Не было ли у вас случая, когда вы резко - в письменной или устной форме - восставали против правил о лишении избирательных прав?" (Поясню: речь о том, что священнослужители отделенной от государства Церкви не имели права участвовать в выборах и не могли быть выдвинутыми в депутаты). Епископ ответил, что ничего подобного говорить он ни в коем случае не мог, ибо это противоречит его убеждениям. Тогда Нелюбов выложил письмо.

Владыка объяснил:

"Я крестьянина Андрея Леонтьева знаю хорошо. Знаю как безупречного гражданина, трезвого, честного, истинно образцового. Я рад, что этот образцовый крестьянин, гражданин стал дьяконом, и лишение его права голоса я считаю несправедливым по отношению к нему. Под городской сифилизацией я разумею городскую безбожную жизнь. Под антихристовыми лакеями разумею людей, подпавших влиянию этого безбожия. Я считаю лишение гражданских прав духовенства как касты... справедливым и полезным, но когда лучший крестьянин личным трудом становится служителем Церкви, он не становится членом касты и в силу закона отделения Церкви от государства он мог сам отказаться от своих прав члена сельского собрания, но лишать его этого права - это и несправедливо, и вредно для жизни". ^[35]

Святая простота.

Он все еще надеется уйти из их лап живым.

Больше того: он все еще не расстается (не может расстаться! не в силах вырвать из своего сознания, своей веры, своей боли о России!) с мыслью, что должны же они в конце концов понять бесплодность любых человеческих усилий, не одухотворенных Христом. Как он может быть против отделения?

Чем дальше от государства и государственных (цезаро-папистских) методов управления Церковью - тем лучше. Как он может быть против коммунизма?

"Я сам признаю коммунизм идеалом божественной жизни. Коммунизм я оправдываю идеологически историей христианства. Эта мысль заключается как основная в моих письмах о защите Христовой Церкви. Но обоснование коммунизма на безбожии - это для меня представляется самою яркою ошибкою, которая совершенно очевидна в нашей повседневной жизни, когда верующие совслужащие потихоньку от власти бегают в церковь, потихоньку крестят своих детей, потихоньку соввласть обкрадывают и всячески потихоньку ее обманывают. Это великая ложь нашего времени, не обличенная еще литературой". ^[36]

Он хотел бы навечно прописать в СССР Иисуса Христа. По его глубочайшему убеждению, все тогда стало бы естественней и несравненно честнее.

Выбранные верующими священники и епископы, приход как религиозно-культурная-экономическая единица, церковная народная самодеятельность, любовь во всем - ибо что мы без любви? "...медь звенящая или кимвал звучащий". (1 Кор. 2 13 0.1) только так можно устроить достойную человека жизнь.

"Мы с тобой церковники - значит: социалисты! - Это н а ш Социализм - есть религия любви, а социализм Маркса - есть религия скорбящих и озлобленных: мы должны сказать им слово любви". ^[37]

Так созидается истинная, то есть христианская республика. И он, епископ, бывший князь, без малейшего сожаления давным-давно по собственной воле расставшийся со своим княжеством, - несомненный республиканец.

"...но без увлечений и иллюзий, ибо я твердо знаю, что на земле нет совершенства и все имеет ценность только относительную".^[38]

Трагедия его была в том, что преследуя одну цель, он добивался прямо противоположной.

Доказывая свою невиновность, он лишь подтверждал, что для них он - враг. Враг упорный, убежденный, по советским понятиям - неразоружившийся.

Если враг не сдается - его уничтожают.

Всеми своими обращениями он собственноручно рыл себе могилу.

И в их глазах уже не имели ни малейшего значения его указания на действующий в СССР Закон о религиозных общинах, будто бы почти все взявший из проекта, разработанного непосредственно им, епископом Андреем; на архиереев, закон извращающих, а на него, епископа Андрея, клевещущих; на то, что борется он вовсе не с властью, а "только с бесчестными епископами"; на то, что "сергианцы" и "обновленцы" друг друга стоят и так же подличают и лебезят перед этой властью, как лгали власти царской; и на то, наконец, что частное его письмо с "безбожной сифилизацией" никак не может быть названо агитацией.

"Разве это не будет лишней неправдой по отношению ко мне?" - спрашивает он у прокурора и, скорее всего понимая, что вопрос останется без ответа, добавляет: "Все вышеизложенное дает мне твердую убежденность, что

в отношении ко мне не будет допущена излишняя жестокость, и мое дело по обвинению меня по 58 статье будет пересмотрено, и я от этого обвинения буду освобожден.

30 октября 1928 года.

Пишу карандашом. Под арестом чернил не имею".^[39]

"Выписка из протокола особого совещания коллегии ОГПУ

от 18. 01. 1929г.

Слушали:

Дело N 47866 по обвинению Ухтомского Александра Алексеевича (Андрея), Герасимовой Марии Дмитриевны по 58/10 ст.УК.

Постановили:

Ухтомского Александра Алексеевича (Андрея) заключить в места лишения свободы, подведомственные ОГПУ сроком на 3 года, считая срок с 17.10. 1928 г. Герасимову Марию Дмитриевну приговорить к лишению свободы сроком на 6 месяцев, считая срок с момента вынесения настоящего постановления.

Дело сдать в архив". ^[40]

"Секретно.

В Ярославский ГО ОГПУ.

ОЦР ОГПУ.

При сем препровождает выписку из протокола Особого Совещания при коллегии ОГПУ от 18.01. 1929 г. по делу N 47866 Ухтомского Александра Алексеевича (Андрея) для сведения.

Причем сообщаю, что таковой будет направлен в ваше распоряжение П.П. О.Г.П.У. КССР для заключения в Ярославский п/изолятор.

Прибытие сообщите.

Отдел центральной регистрации".^[41]

"П.П. О.Г.П.У. по Казакстану.

г. Кзыл-Орда.

На N 32433.

Копия - в Отдел центральной регистратуры. О.Г.П.У.

г. Москва. на N 336548.

Ярославский губотдел О.Г.П.У. подтверждает прибытие п/изолятор п/заключенного Ухтомского Александра Алексеевича.

Пом. нач. ГО Шувалов.

за Нач. 4 отд. Басов". ^[42]

В Ярославском политизоляторе он просидел три года от звонка до звонка в камере-одиночке N 23.

В той же тюрьме сидели католические священники - 72 человека. Встречаясь с ним, они спрашивали: "Где ваше православие? Где ваша православная Церковь?"

Ему было мучительно стыдно.

Еще горше стало ему, когда в "Известиях" (15 февраля 1930 г.) появилось интервью с митрополитом Сергием (Страгородским) и членами возглавляемого им Синода. От начала: "Гонений на религию в СССР никогда не было и нет" и до конца: "Что касается, в частности, выступления архиепископа Кентерберийского, то оно грешит тою же неправдою насчет якобы преследований в СССР религиозных убеждений, как и выступление Римского папы" - оно представляло собой отвратительнейшую ложь. Все, с отчаянием писал епископ Андрей, ругают Сергия, но признают его своим каноническим главою.

"Как будто сидеть в аду с такой каноническую главою лучше, чем вовсе без головы..." ^[43]

Надо ли говорить, что для епископа Андрея не могло быть с митрополитом Сергием ни чести, ни жребия. И когда в октябре тридцать первого он был выпущен на волю и приехал в Москву, то стал молиться в старообрядческом храме, в Рогожской слободе. Одна раба Божия по имени Евдокия Михайлова подошла к нему там под благословение. Это означало, что непреклонно-строгие в церковных делах старообрядцы признали его своим.

"1-го апреля (1932 г.- С.Б.) я снова попал туда, откуда идет верный путь ко спасению для всех честных священнослужителей".^[44]

Арест, Особое Совещание при коллегии ОГПУ и приговор: в Казахстан на три года.

В Алма-Ате он пережил радость великую - из Москвы священноначалие Белокриницкой старообрядческой иерархии прислало ему Святые Дары, дарохранительницу и омофор.

Теперь он мог приобщаться Святых Тайн - ибо в одном из двух действующих городских храмов правили бал живоцерковники, в другом епископа Андрея гнали сторонники митрополита Сергия.

Теперь он стал как бы звеном, через которое могла бы соединиться почти три столетия разорванная Церковь.

"Будем надеяться и молиться, что это будет так, что преступный цезаропапизм сменится в нашей жизни умной церковной общественностью, церковно-народной общиной". ^[45]

Из последних писем:

"Помни: норма нашей жизни в воскресеньи, а не в могиле... Могила - это ненормальность, нарушение нормы!"

"Я только хочу сохранить свою совесть чистой и всякий шаг мой оправдываю я не своими умышлениями, а священным Писанием или свят. отцами..." ^[46]

О его последнем заточении в Ярославском политизоляторе можно узнать из рапортов тюремных надзирателей.

"Довожу до Вашего сведения, что на прогулке заключен. УХТОМСКИЙ говорил ОДИНЦОВУ, что в газетах пишут, предлагают Германии вступить в лигу наций и заключить пакт не нападение Советским Союзом, что сама лига скоро развалится и Франция хочет выходить из лиги наций, если лига наций провалится, то Германия с удовольствием вступит и покажет мелким при балтийским Государствам. О чем доношу до Вашего сведения. 7/IV-36 г. БАЛАГАЕВ. Верно: Нач. Канцелярии (Виноградов).^[47]

"Настоящим доношу Вам, заключенный УХТОМСКИЙ прибыл в нашу тюрьму второй раз, и когда я заполнял на его карточку-формуляр в дежурке он притворился больным, и сам подвинулся к столу ближе, и говорит будьте добры сказать где поп ЛАДОХА куда он отбыл, я ответил что это неотносится к заполнению Вашей карточки и тогда он стал молится. Когда он сидел в камере 138 и увидел проходящего по коридору закл. ПЕПЕЛЯЕВА то в уборной во время оправки он расказывал СЕРЕБРЯННИКОВУ что во время гр. войны он УХТОМСКИЙ и др. собирали средства для армии ПЕПЕЛЯЕВА и поддерживали его о чем было раньше писано. Были еще такие раз говоры что сижу и сам незнаю за что. Собирал сухарики по деревне вот и все за что сижу. На прогулках в праздники как рождество и пасха он обращался ко всем с проздравлением и призывал всех заключенных праздновать великие праздники как-то: НОВОСЕЛОВА, АДЕРКАСА, ЕФРЕМОВА и др. 22/VIII-37 г. Деж. Пом. Нач. АРАПОВ. Верно: Нач. Канцелярии (Виноградов)".^[48]

Поразительно по горькому и страстному чувству письмо епископа Андрея его сестре Марии, отправленное им (и не полученное ею) из Ярославской тюрьмы:

"Да не хорони ты меня заживо! Меня хоронила Екатерина Петр., хоронила Лидия, хоронили еще многие. И все "любя"...Все они поголовно советовали мне "быть осторожнее"... Т.е. если бы я залез под койку и вылезал оттуда для того, чтобы кушать и отправлять естественные потребности, то это и был бы верх счастья и удовольствия для их любящих сердец... Так бы эти любящие сердца меня и похоронили, если бы не нашлись истинно-христианские сердца, - которые предпочли мои страдания моей смерти заживо". ^[49]

3. Миропонимание.

"Мне почти 55 лет. 33 года из этих 55 лет я не князь.

Остальные 22 года моей жизни - детство, юношество - я ни один час не использовал своего княжества. Но почему же я сделал с точки зрения людей, материалистически настроенных, такую глупость? Что заставило меня отказаться добровольно от многих привилегий светской жизни? Я могу с чистой совестью сказать, что я ушел из своей среды потому, что кроме беспредельной глупости и беспринципности я в этой среде ничего не видел. Особенно меня поражал разврат этого лжеинтеллигентного общества. Можно сказать, я бежал от греха. По дороге, во время этого бегства, мне встретились два огромных русских мыслителя: А.С Хомяков и И.С. Аксаков. Эти два мыслителя определили всю дальнейшую мою жизнь, даже до 1928 года.

Хомяков - это русский гений религиозной и философской мысли. Аксаков не гений, но очень крупный талант, великий мастер русского слова. И оба они - и Хомяков, и Аксаков - были величайшими патриотами, жестоко бичевавшими отечественные пороки... Эти два мыслителя вполне и навсегда пленили меня " . ^[50]

Но что это значило в ту пору - признавать своими духовными учителями Хомякова и Ивана Аксакова? Подчеркивать неразрывность духовного с ними родства? Указывать на их служение Отечеству, на их патриотизм как на образец, всячески достойный подражания? Товарищ Нелюбов, я полагаю, в ранних славянофилах ни уха, ни рыла не смыслил - как ничего не понимал и в поздних. Все они были у него на одну масть - контрреволюционную. Немудрено: стезя у него была совсем другая.

Но не он один читал "Исповедь" епископа Андрея - где-нибудь на Лубянке нашлись, наверное, читатели пообразованней.

" Справка.

Экземпляр документа Андрея Ухтомского под названием "10 писем о христианской общественности" изъят и передан т.Агранову для т. Менжинского.

Июль 1927 г.

Послал А.Казанский".^[51]

В 1928 году любой мало-мальски сведущий в истории русской общественной мысли, но при этом советский человек (а служивый - тем более!), как дважды два, мог коротенько и ясно изложить своему марксистско-ленинскому гуру пропись о реакционной сущности славянофилов. И признавая Хомякова и Аксакова своими учителями, епископ Андрей (как и во многих других случаях) лишь вешал себе на шею еще один тяжеленный камень.

В неволе пропеть осанну Хомякову с его природным и потому непоколебимым православием; с его богословскими трудами, утверждавшими на основе любви церковное единство (в отличие от Рима, полагавшего единство в сохранении властного авторитета Папы) и церковную свободу (в отличие от протестантов, у которых свобода поистине не имела берегов); с его, как писал Юрий Федорович Самарин, дерзновением веры и стремлением к правде, ^[52] - не было ли это со стороны заточенного епископа нечаянным вызовом власти, крушившей Церковь, отвергнувшей веру и объявившей смертельный поход против Бога?

На святую простоту епископа Андрея не могут бросить тень его попытки (мы с ними встретимся чуть позже) переменить отзывы о Ленине и смягчить свои оценки революции и возникшему в России новому общественно-политическому строю. Свою Исповедь он писал, разумеется, с оглядкой. Но будучи настоящим последователем Хомякова, он даже под страхом нового заточения не мог умолчать о дорогой ему правде.

"Аксаков с величайшим одушевлением доказывал царскому правительству ту простую мысль, что самодержавие не есть самодурство, что самодержавие должно само себя нравственно оправдывать, что иначе власть русского царя превращается во власть древневосточного деспота. На это Аксакову возражали, что Русь была и останется Святой Русью под руководством своего духовенства. В ответ на это Аксаков писал громовые статьи о том, что наше духовенство есть продажная каста, что оно признает всякую ложь во спасение - тогда как всякая ложь должна быть в омерзение. Что Русь его времени нельзя назвать святою, потому что в ней нет простой справедливости. ^[53]

Вот каковы были мои главные учители, на каких чувствах и мыслях я вырос. Я благодарю Бога за то, что хорошие педагоги толкнули меня на изучение этих великих людей. Они научили меня всему доброму, они научили меня любить людей, несмотря на их пороки, отделять людей от их пороков и находить в них образ Божий". ^[54]

Его миропонимание безусловно христианское, иными словами - на дух не принимающее любую фальшь и во всем стремящееся выяснить правду. Имея идеалом некую Святую Русь, образ чаемого града Китежа. который то ли был, то ли еще только будет, он вместе с тем никогда не льстил народу, населяющему Русь, никогда не искал дешевой славы у тех, с кем намеревался строить свой Китеж из церковных общин, занятых также культурной и хозяйственной деятельностью.

"...русский "богоносец" еще более удивил всех, когда обнаружилось, что вся религиозность русского человека была вполне бессознательная, что христианство коснулось души русского народа очень слабо, что идеализация народа нашего, как какого-то аскета, - решительно ни на чем не основана. Это было в некотором отношении - самое ужасное открытие!

...В защиту русского народа пытаются говорить, что его сбили с толку евреи, что народ обманут своими вожаками. Плохое извинение. Хорош же народ и хороша его религиозная христианская настроенность, что любой проходимец - пролетарий всех стран - может его "сбить с толку"... Одно из двух: или этого самого "толку" у русского народа мало или его религиозность слишком слаба. В народе слишком долго культивировали "слепую веру" - вернее, слепоту в вере, и последствия этой слепоты теперь для всех видны".^[55]

Он отвергает мщение как "страшное недостойное чувство". ^[56] Не принимая насилия как способа достижения социальной справедливости, он не отказывает большевикам в стремлении помочь бедным. "... никогда нельзя сделать добра дурными средствами. Вот и большевизм, хотя и имея хорошую цель, но принципиально признав для осуществления ея дурное средство - насилие, превратился в сплошное злое безобразие". ^[57] Он исповедует христианский социализм или "церковный большевизм", который через церковно-приходские советы приведет Россию к миру, благоденствию и гражданскому согласию - не творя при этом зла, не совершая насилия, не проливая крови. Первого июля восемнадцатого года в железнодорожной церкви Уфы, прихожане которой создали первый церковный кооператив, епископ Андрей выступил с прочувственным словом. "В вашем приходе открылся первый кооператив, первый союз взаимопомощи; впервые церковная любовь проявляется в заботе об экономической жизни нуждающейся братии. Сегодня мы осуществляем великий завет св. церковных дьяконов, данный церковному обществу: "пещись о столах", т.е. заботиться о всех несчастных и бедных, никогда не покидать их, чтобы церковное общество разрослось в целое древо, в святую семью из всего народа вместе с духовенством". ^[58]

Вот мечта заветная! Приход - организованное общество. Тесная любящая семья. Приход объединяется с приходом, семья увеличивается, и в двери ее, в конце концов, стучит и просит приюта "наша отбившаяся от народа, маловерная и потому несчастная интеллигенция". ^[59] Сначала в Уфе, потом - в Уфимской губернии, а затем - во всей России устроены будут такие кооперативы. В некотором смысле сама Россия - вся огромная страна - станет одним сплоченным во имя Христа и справедливого труда приходом-кооперативом-семьей. "...России будет невозможно узнать".^[60]

"... французы вначале с восторгом кричали эти красивые слова: свобода, равенство и братство, но очень скоро все восторги сменились другою формулою: свобода, равенство и Наполеон. А еще через несколько времени вся помпа французской революции сменилась прозаическими словами: "император Наполеон".

Значит, дело не в формуле. Назваться республиканцем очень мало. Нужно быть республиканцем, нужно приучить себя к исполнению гражданского общеобязательного долга. Поэтому во французской формуле нужно ставить ударение не на первом слове: свобода, ибо она может оказаться своеволием, и не втором: равенство, ибо внешнее идеальное уравнивание (старого и малого, умного и глупого, честного и бесчестного) есть величайшая несправедливость. Нет, нужно и во-первых, и во-вторых, и в третьих только братство. А в братстве, в чувстве братства заключается и свобода, и равенство. По этому поводу прекрасно говорил А.С.Хомяков, что человеку необходимо пережить таинство свободы, чтобы быть счастливым. Иначе он и в свободе будет несчастным. Русские люди всегда считали себя и называли себя и даже чувствовали себя только братьями. И не только между собой назывались братьями, но и других к этому своему братству привлекали. Я и считаю русских людей по природе республиканцами-социалистами. Но наш социализм - свой собственный, доморощенный, а не французский, вообще - не западноевропейский. Там, в Западной Европе, социализм вырос в процессе борьбы с королями и католическим духовенством. Там при победе над королевскою властью и выросли прежде всего лозунги свободы и равенства. А мы, русские, как справедливо говорил Лев Толстой, на несколько сот лет опередили Европу в своем нравственном развитии. Потому, что Православная Церковь воспитала нас на Евангелии, которое отняла у своих подданных Церковь римских пап, требовавшая от них не сыновней христианской любви, а только слепого послушания".^[61]

В некотором роде сей пассаж епископа Андрея напомнил мне любимейшего его учителя, Алексея Степановича Хомякова, восставшего на защиту православия от клеветы мсье Лоренси и утверждавшего, что в противоположность Риму цезаропапизма в России николи не бывало. Патриарх был однажды низложен? - Так было на то решение отечественных и восточных епископов! Патриаршество упразднено и вместо него учрежден Синод? - Так не властью государя, а восточными епископами главным образом! Поистине: и великие люди становятся заложниками собственных идей. Поэт Хомяков кровью сердца пишет о родной стороне: "...всякой мерзости полна!", а Хомяков-богослов стремится уверить западный мир, что к опале Патриарха Никона царь Алексей Михайлович вовсе не прикладывал тяжелой руки и что сын его, Петр I Алексеевич, не пугал до смерти православных епископов, указывая на свой кортик и приговаривая: "Вот вам патриарх!" Вот и епископ Андрей крепко перебирает насчет Евангелия, на котором будто бы воспитана наша Россия. Было бы по его слову - так не сидел бы он в треклятой Кзыл-Орде за решеткой и знать бы не знал ни Казанского, ни Нелюбова, ни прочих следователей, прокуроров и сексотов и не чуял бы со смертной тоской, что удавка затягивается все туже. Высоко - с земли не различить - взлетает он и с кровно-дорогой ему мыслью о приходах, из которых вырастет новая духовно, культурно и экономически - Россия.

Падшая человеческая природа противится принять его призыв и, облегчая собственное существование, зачисляет епископа в чин утопистов. Между тем, в каком-то главном, великом смысле правда все-таки остается за ним. Само собой, она ясна тем, кто верует и кто осознает мучительную и всё больше углубляющуюся пропасть между Богочеловеком и человеком смертным. Преодолеть ее уже известными нам средствами невозможно - с их помощью она лишь делается еще страшнее и безнадежней. Стало быть, нужны новые, неизведанные пути, протоптанные мощным религиозным вдохновением. Можно сплотить человечество силой. Однако, скорее всего, в итоге мы получим неисчислимое стадо. А можно соединить людей в Боге. И тогда это будет семья. Мне кажется, мысль епископа Андрея именно об этом. И все-таки: в темнице он не отрицается Бога, а Его восхваляет! Осанну возглашает Ему перед лицом своих мучителей и скорых уже палачей. "...основная мысль всех моих писаний - это в то же время и основная мысль моего мировоззрения. Что Св. Писание дает людям лучшую философию и историю вообще, и дает смысл жизни каждому отдельному человеку в частности. В Св. Писании мы находим и описание жизни идеальной республики. ...я думаю, что подлинные образцы жизни находятся сзади нас, в пройденной истории мира, а не впереди". ^[62]

Вот так. Тут грядет первая пятилетка, укрепление экономики и обороноспособности, коллективизация и построение первого в мире социалистического общества - епископ же Андрей из тюрьмы призывает глядеть не в светлое будущее, а в проклятое и навсегда отвергнутое прошлое.

Враг.

"И наилучший образец республики - это коммуна духа, указанная нам историею свободной христианской Церкви. Эта коммуна духа есть величайшая нравственная проблема человечества, процесс его всестороннего перевоспитания.

Но эти мои мысли оказались чуждыми и вполне неприемлемыми для наших монархистов и мирянского, и духовного звания. Для них я и написал мои "Письма о старообрядчестве" и "Письма о церковном обновленчестве" в 1925 г. Во всех четырех сериях этих писем я, главным образом, писал о следующих предметах (перечисляю по памяти, потому что ничего не имею под руками и, может быть, многое и существенное пропускаю.

О догматах. . Догматы христианские - это не отвлеченные и непонятные формы христианской схоластики, а жизненно-необходимые и практически понятные обоснования всей разумной жизни человека.

О церкви. . Церковь есть церковно-настроенное общество; это живое тело, чувствующий организм, а не одни только архиереи, которое выдумали даже слово: епископат - и уверяют, что епископат-де и есть вместилище и хранилище всякой истины. Нет. Церковь есть общество людей, ищущих истины; это общество чистых совестью и объединенных любовью к Единому Безгрешному.

О собственности. . Установившееся представление о собственности есть чисто условное. Истинный христианин не знает слова: моё, а ищет возможности всё своё сделать общецерковным. А если это так, то злоупотребляющий своею собственностью во вред ближним становится чуждым для церковного общества и исключается из него. Мои оппоненты из духовенства (высшего) приходили в полное отчаяние от моего толкования и перевода слова "литургия". Это греческое слово в переводе на наш привычный (хотя и не русский) язык значит буквально: республика ; и, следовательно, это слово: республика совсем не так богопротивно и так страшно, как думают наши самые благочестивые монархисты. Таким образом, жизнь Церкви и заключается в литургии как республике, общем, общественном деле. Литургия есть духовная кооперация, обнимающая своею духовной взаимопомощью всех членов Церкви. Наконец, последняя мысль, находящаяся в моих письмах - это мысль о том, что слово "самодержец" - чисто языческого происхождения, что даже благочестивые самодержцы как Константин Великий были иногда вредны для развития церковной жизни, а самодержцы-еретики были источником величайших церковных бед. Христиане первых веков не любили этого слова и противополагали этому языческому слову: автократор библейское слово: пантократор - вседержитель. Итак, во всех своих писаниях во время революции я стремился доказать церковным людям, что Церковь есть такое бытие, которое не нуждается ни в каких внешних административных подпорках. Церковь есть Столп истины! Она нуждается только во внутреннем очищении своей жизни; а это очищение производится не иначе как в процессе внутренней жизни и никогда не производится по приказанию начальства. Вот мой идеал истинной, идеальной республики. Вне чистого и ясного понимания христианства такая идеальная республика немыслима". ^[63]

Интересно: с каким чувством они все это читали? Между строк, но достаточно ясно им сказано было, что СССР по сути есть огромное заблуждение. Что новую жизнь и подлинную республику вне Церкви построить нельзя. У них не покладая рук трудилась Антирелигиозная комиссия, главный штаб партии по уничтожению Церкви, а епископ Андрей из своей Мамертинской темницы внушал им : без Христа не можете ничего.

"Во главе угла моего христианского мировоззрения стоял, конечно, Христос как величайшее украшение всей мировой истории".^[64]

Нелюбов (или другой какой-нибудь читатель из ГПУ) подчеркнул эту фразу красным карандашом. Красным цветом отмечены, кроме того, рассуждения епископа о Святой Руси и прекрасной древне-русской культуре как основах его политического мировоззреня. Нелюбов (или другой) ставит красный вопросительный знак на полях "Исповеди" - там, где узник пишет о своем патриотизме. "Да, православная Русь бывала и великою грешницею, бывала часто в судах неправдою черна, но православная Русь никогда зло не называла добром, никогда не поклонялась злу и никогда не переставала бороться со злом. Такой взгляд на русскую историю делал меня патриотом. Я патриот не механический, не в силу своего русского происхождения, я патриот сознательный и люблю свое Отечество не зоологической любовью, а на основании нравственных принципов, которым служит мое христианское Отечество. Несчастно сердце, не любившее смолоду; одинаково несчастно разбитое сердце, полюбившее то, что недостойно любви. Я могу сказать, что я счастлив. Я любил и люблю то, что воистину достойно любви, что я не только люблю, но и уважаю.

Итак, я люблю Россию и ея культуру. Из этого ясно, чего в истории России я не люблю.

Я не люблю всего петербургско-императорского периода русской истории. Я не люблю того огромного насилия над русской душой и вообще над русской землею, которым характеризуется весь этот период в 200 с лишним лет. Какой-то историк сказал, что император Петр вывихнул голову всей России и что она после него так и осталась с вывихнутой головою. Это очень верно.

С начала XYIII века русские думают чужою головою, и это жестоко вредит русской жизни, даже извращает эту жизнь, извращает русскую культуру.

...всякий народ имеет и должен иметь свою душу, свою культуру. И немец по складу своей жизни никогда не будет похож на итальянца, француз на англичанина, а самый сильный по культуре народ - это евреи с их несравненной историей и литературой. Что касается русского народа - и в особенности великороссов - то его культура со времен императора Петра подверглась сплошному изнасилованию со стороны чуждой его духу немецкой цивилизации. В Петербурге сидели полунемецкие императоры с совершено немецкими министрами и командовали всею Россиею и прививали ей совершенно нерусские начала жизни. Это было совершенно определенное гонение на русское православие, на русскую общественность, на русский народный быт. Это было систематическое развращение русской народной души и издевательство над нею со стороны немецких цивилизаторов. Свободолюбивая братская Русь мало-помалу превратилась в собрание запуганных рабов, дрожащих пред своею властию и лишенных чувства долга истинного христианина и гражданина.

Русские граждане превратились в несчастных обывателей, которые не строили своей жизни, а только наблюдали, что петербургские строители делали из того теста, которое представлял из себя русский народ".^[65]

Германская нить, которую пряха-история постаралась вплести в ткань русской судьбы, чрезвычайно и - надо признать - весьма односторонне занимает епископа Андрея. С его точки зрения, немец только и думает о том, как бы разрушить Россию и поработить ее.

"Четыре года тому назад началась страшная война между Германо-Австрией и Россиею. И четыре года тому назад за молитвою по этому поводу я говорил, что это не война царств, а война между народами, между вековыми культурами Европы: это тевтоны, прекрасно подготовив себе почву через близорукую русскую власть, начали борьбу со славянством. ...четыре года как немцы с ловкостью неподражаемой подготовляют почву к своему мировому владычеству".^[66]

Немецким извращением русской культуры и государственности епископ Андрей склонен объяснять и саму революцию. Да, говорит он, разрушительная революция была бунтом народа против своей культуры. Но в сущности это был бунт "против всяких наростов на русскую культуру, против наших национальных уродств".^[67]

Русские люди еще и потому соблазнились большевизмом, что поверили в возможность установления справедливого социального строя. Эта их беззаветная вера и потрясла епископа Андрея.

" Ведь они так свято верят в свои новые догматы о царстве небесном на земле, так верят, что они своими штыками устроят этот рай, что завтра могут сделаться мучениками своей идеи. Они - святые люди! Это лишь дьявольское наваждение в том, что они в ослеплении губят и разоряют свою родину. Эти несчастные люди обмануты на каждом шагу, и Бог знает, кто в этом виноват, они или мы, оставившие их одних без церковного попечения". ^[68]

В 1918-ом он публикует "Письма к верующим большевикам", призывает их к покаянию, не устает повторять, что добро нельзя достигнуть злом, и уверяет, что атаман Дутов - величайший герой русский, спаситель Отечества наравне с Мининым, Пожарским и Кутузовым. Дутов, скорее всего, был вовсе не так мерзок, каким изображали его советские историки, но по своей атаманской природе вряд ли подходил для иконостаса. Но апокалиптическая картина гибнущей России внушала епископу Андрею и ужас, и глубочайшее, ни с чем ни сравнимое страдание - и он готов был благословлять всякую силу, которая - как ему казалось - способна была удержать Отечество от падения в бездну большевистского царства. Десять лет миновало. Духовно-разрушенная Россия возвращала себе имперский облик. Как некогда Санкт-Петербург - так теперь целое государство строилось на крови и костях. Только мощная прививка христианства могла вернуть заблудшее Отечество на путь, которым некогда шла Святая Русь. И пленник Советского государства, епископ Андрей, пытается убедить наделенных властью читателей своей "Исповеди", что он ничего от них не таит, что он искренен и открыт и что единственное, к чему он стремится, - это благо России. Он пишет, к примеру, что терпеть не мог Витте, займы которого отдавали Россию в кабалу "иностранному золоту". "Мне было тогда больно за мою Россию".^[69]

Его возмущала "бессмысленная война с Японией" и глубоко потряс "страшный день: 9 января 1905 г." Он особенно отмечает, что именно в этот день три с лишним века назад по приказу московского самодержца Ивана Грозного был убит митрополит Филипп (Колычев). Теперь же именем петербургского самодержца Николая II расстреляли его верноподданных сынов. "Для меня было страшно это мистическое совпадение. Два страшных преступления русских самодержцев произошли в один день - 9-го января. Оба преступления связаны с именем христианского царя; и нужно быть или вовсе бессовестным или совсем слепым, чтобы не видеть всей глубины этих преступлений .

...между Россией большою и Россией великою огромная разница. Я хотел и хочу, чтобы мое Отечество было великим в нравственном отношении".^[70]

Он говорит далее о своем противодействии Распутину, указывает на одну из статей, которую он опубликовал в январе семнадцатого и которая называлась "Равнение на среднюю совесть". В ней он бестрепетно обличил засилие в государственных ведомствах средних людей, вечно подлаживающихся, торгующих совестью и бесчестных. Этим выступлением епископ Андрей навлек на себя гнев генерала Хабалова. "Только революция спасла меня от изгнания". Он утверждает также, что хотя в молодости и был монархистом, но зато идолопоклонником не был никогда. "И при царе я был прежде всего епископом и гражданином. Остаюсь таким и ныне". ^[71]

В конце концов он вынужден был вступить на чрезвычайно опасную для него почву своего отношения к революции и ее главному вождю.

Десять лет назад он вынес убийственный приговор "социализму брюха", насилию, классовой борьбе ("будь она проклята во веки веков!" ^[72] ) и немецкому агенту по имени Владимир Ильич Ленин. Повторить этот приговор в своей "Исповеди" было чистой воды безумием, на которое не решился даже он. Отказаться от своих слов, признать их глубочайшим заблуждением, трагической ошибкой, принести власти покаяние в содеянном, переступить через себя - нет, такого падения он бы себе никогда не простил. Можно предположить, что он решил основное внимание уделить лозунгам революции, ее призывам, посулам, риторике - и как можно скупее и меньше говорить о ее делах.

Таким образом он мог даже похвалить большевиков за их стремление прекратить войну с Германией, отметив в то же время, что огромное большинство населения не понимало "зачем нужно прекращение войны тогда, когда ни немцы, ни русские не чувствовали себя побежденными".^[73] Возвышенные принципы большевизма, пишет епископ, были и остаются еще и сейчас недоступны пониманию города и деревни. Зато - без особенных доказательств переходит он - они дали выход накопившейся злобе. "Это было море прорвавшейся злобы... Грабеж, рвачество и истребление иногда чрезвычайно полезного материала. И это был великий грех!"^[74]

Хороши "возвышенные принципы", если они дают повод для "русского бунта, бессмысленного и беспощадного".

Однако после гражданской войны, пишет далее епископ, многое непонятное в первые годы революции стало ясным. Действительно.

"Многие слепые прозрели. Многие ценности жизни потерпели полное крушение; вообще переоценка коснулась решительно всего, что заполняет нашу жизнь. Ныне на красном знамени русской революции отчетливо твердо обрисовались серп и молот, как символ освобождения труда от эксплуатации. Это знамя, бесспорно, прекрасное; и если бы оно сразу стало всем понятно с 1918 г., то не было бы очень многих несчастий и бед гражданской войны. Итак, освобождение труда от злостной, всемирной эксплуатации - великое дело, которое начала русская революция. Но за этим длительным процессом освобождения должна быть поставлена окончательная цель - содержание жизни освобожденного человечества. Какая же это цель? Что предполагается русскою революциею? Какая ее последняя идея? На эти вопросы лучше всего отвечает одна из почтовых марок, которая была выпущена к 10-летию Октябрьской революции. Эта марка изображает русского крестьянина путеводителем во главе народов СССР. Это великолепная марка! Огромная христианская идея заложена в ней! Это блестящее указание на конечную идею русской революции - эта идея укладывается в два слова: "братство народов"."^[75]

С оценкой революции он кое-как справился, хотя, не выдержав, снова открыл своим палачам христианскую идею там, где они не видели ее в упор. Теперь, однако, епископу Андрею предстояла задача куда более тяжкая - высказаться о Ленине. И он приступает.

"Писать политическую исповедь в 1928 году, 7 ноября, как раз в день годовщины Октябрьской революции (я не понимаю, почему Октябрьская революция празднуется в ноябре) и не написать ни слова о Ленине - это значит умолчать почти о самом главном. ...Ленина я ставлю наряду с первоклассными русскими людьми вроде Петра Великого и Льва Толстого. Императора Петра я считаю первым русским революционером-большевиком. Лев Толстой - это воплощение русского большевистского духа во всемирной литературе. Прежде всего - это чисто русские натуры. Действительно, натуры без компромиссов; они не способны останавливаться на полдороге. Их правило: бить так бить; пить так пить; любить так любить. Таков был Петр I, изломавший Московскую Русь и устроивший русскую столицу в финляндском болоте. Таков был Лев Толстой, отвергший всю европейскую цивилизацию, обросший бородой и надевший здоровую русскую деревенскую рубаху".^[76]

Странная, вообще говоря, похвала. Если Петр I изломал Россию и загнал русскую столицу в финское болото, а Лев Николаевич, опростившись, послал куда подальше всю европейскую цивилизацию, то ничего доброго близкий им по духу человек принести России не мог. В дифирамбе епископа скрыт яд. Полусумасшедший симбирский помещик гвоздем сидит в сознании кзыл-ордынского узника и побуждает его сравнивать Владимира Ильича с людьми, которых он с превеликим удовольствием изъял бы из русской истории и русской общественной мысли (Толстому-писателю епископ отдавал должное). Быть может, ему вообще не стоило бы трогать Ильича - но столь же вероятно, что в кзыл-ордынской темнице владыке примерещился последний шанс. Не окончательные болваны были следователи ГПУ, и вполне мог тот же Нелюбов закинуть крючок, на который попался епископ, смятенный ожиданием нового приговора и срока. "Напишите откровенно о вашем отношении к Советской власти - и кто знает..."

И он схватился за соломинку. И стал накручивать им про Ленина, наверняка понимая, что его прежние статьи с убийственными характеристиками вождя мировой революции были заботливо присланы в ГПУ и "обновленцами", и сторонниками митрополита Сергия. Замечательно, между тем, что ни от одной своей оплеухи Ильичу он не отказывается. Он не пишет Нелюбову, что горько сожалеет и раскаивается в той ужасной напраслине, которую по недомыслию и легковерию возвел на товарища Ленина. Он решил его хвалить. И хвалит, показывая обреченность и тщету его попыток обойтись без Христа.

Отметим попутно замечательное совпадение в оценке Петра I у поэта Волошина и епископа Андрея: первый русский большевик.

"Ленин изломал все, что дала нам, русским людям, петербургская цивилизация, и возвратил русским людям русскую столицу - Москву. Ленин - интернационалист перевел столицу своего социалистического Отечества из самого интернационального Петербурга в старую Москву. Так удивительно иногда люди неожиданно для себя предпринимают великие решения". ^[77]

Мало-помалу уфимский владыка начинает гнуть свое. Да, говорит он, Ленин был деятель великий, но - увы - не мыслитель и не философ. Для культового советского восприятия - нож вострый. А марксизм-ленинизм? А многотомное собрание сочинений? А "Краткий курс", заменивший кому Библию, кому Талмуд?! Епископ подслащает пилюлю: был, зато, великий политик. "И кругозор, и глазомер Ленина в политическом отношении несравненны: из живых политических деятелей Европы он стоит, конечно, головою выше всех". Но дальше - как обухом по голове следователя Нелюбова: "И тем не менее я считаю Ленина несамостоятельным даже в его политической деятельности".^[78]

Почему? А вот, извольте. Поскольку Ленин был человек огромного ума, он несомненно знал не только Маркса, но и русских политических мыслителей, у которых, по убеждению епископа, "заимствовал самую форму борьбы за социальную правду".

Вот так. Советы, полагает епископ Андрей, основаны "на мысли о братстве, о братском равенстве, а главное - на чувстве братской любви, воспитанной христианством. Русский человек, хоть и бессознательно, но все-таки твердо усвоил мысль о всеобщем братстве и вытекающих из этого братства обязанностях. Эту мысль и святые чувства, с нею связанные, воспитало в русских людях Евангелие. И вот Ленин и осуществил в жизни русского народа самую русскую мысль его - о всеобщем братстве". ^[79]

Мысль огромная, продолжает епископ, "но Ленин ее только осуществил, хотя она ему не принадлежит".^[80]

В высшей степени странную свою оду он продолжает указанием на ошибки Ленина, среди которых самая крупная - кронштадское восстание 1921 г. Правда, НЭП - дело хорошее.

"Теперь Ленина нет! И это очень чувствуется; ибо если бы он был жив, то новая экономическая политика несомненно распространилась бы на очень многие стороны жизни. И от этого получилась бы огромная экономия и духовных, и материальных народных сил".^[81]

Епископ Андрей словно бы не знает, что в Кремле уже давно курит свою трубку товарищ Сталин, свернувший НЭП и приказавший сгонять крестьян в колхозы. Но если подавленный тюрьмой владыка это запамятовал, то Нелюбов расстановку партийных вождей помнит, как "Отче наш", и помечает вздох уфимского епископа о новой экономической политике кроваво-красным цветом. И презрительно усмехается над финалом пропетого епископом Андреем славословием Владимиру Ильичу: "Совершенство - только в Христе как личности; все остальное в мире имеет только относительную, временную ценность".^[82]

Он завершает "Исповедь" пожеланиями "моему Отечеству".

Всех любить. Избегать слепого подражания чужим нравам. "Не подражать и русским - поскольку в их жизни много недостатков". Но помнить о величайшем духовном сокровище русского характера. Это - "его всеобъемлющая братская любовь и искание вечной правды, стремление жить по-Божьи".

"Русская революция дала огромные возможности этим добрым чувствам русского характера реализоваться и сослужить великую службу человечеству. Но недоверие к себе и к своей внутренней правде и всевозможные предрассудки (и антирелигиозные) не позволяют русской революции довести дело до конца".^[83]

Соблюдать справедливость во всём и ко всем.

"...чтобы в нашем Отечестве все мои соотечественники (и ? сам) чувствовали себя истинными гражданами, сознающими свои права и обязанности".

Стремиться к правде.

"Правда едина для всех! И закон один для всех. В Советском Отечестве не должно быть пасынков. Все - сыны единой Родины и все свободны... Коротко говоря, я желаю, чтобы в моем Отечестве не было скорбящих и озлобленных; чтобы все были радостны и счастливы; чтобы счастливые делились своим счастьем с другими и чтобы правда Божия укреплялась в земле нашей; а единая правда Божия, конечно, не может быть в противоречии с правдою человеческою. Правда же сынов человеческих должна подчиняться единой правде Божией".^[84]

34. Церковь.

Вот краеугольный камень, на котором епископ Андрей строил церковную жизнь в Уфимской епархии: выборность священнослужителей (епископов в том числе), самостоятельность в духовной, культурной и экономической деятельности приходов, определенная законом независимость от государства.

Никакого сервилизма.

Никакого - ему всегда ненавистного - всевластия церковного начальства.

Альфа и омега, мерило всего, единственный Глава Церкви Христос.

"Да, страшное и ужасное время мы все переживаем, когда ложь и обман царствуют и торжествуют свою победу на земле. Дыхание антихриста так и чувствуется во всех углах нашей жизни. ...что касается обновленцев и митрополита Сергия, то они вполне поклонились тому зверю, о котором говорит святая книга Откровение Иоанна Богослова. Прочитайте тринадцатую главу. - И обновленцы и митрополит Сергий исполняют только волю и приказания безбожников. И этого вовсе ни от кого не скрывают, а даже пишут в своих "Декларациях". Поэтому всякий истинный сын Церкви должен бежать от этих христопродавцев без оглядки; и все истинные чада Церкви должны основать свои приходские общины, свободные и независимые от христопродавцев-архиереев. Нужно, чтобы все священники приходские - были выборные, а не назначенные. Нужно, чтобы все священники дали подписку всем приходским советам, что без ведома приходского совета делать ничего не буду. Нужно, чтобы и епископы были избраны народом за их благочестивую жизнь, а не пьяницы и христопродавцы, которых назначают обновленцы". ^[85]

Так писал он из Кзыл-Орды в 1928 г. незадолго до ареста. В словах . это письмо свободней и резче, чем "Исповедь", тщательно обдуманная ожидающим очередного приговора арестантом. Но _суть . примерно та же, и определить ее можно так:

Христос - путь, истина и жизнь.

Тем более уязвляет епископа Андрея всякое отступление от заветов Спасителя и особенно - предательство Его.

Арестованный в конце 1926 г. в связи с попыткой епископов организовать тайные выборы Патриарха, митрополит Сергий (Страгородский), названнный следователем ОГПУ "одним из активнейших членов церковно-антисоветской группировки",^{[86 ]}был освобожден в апреле 1927 г. ОГПУ чрезвычайно редко открывало перед священнослужителями дверь на волю. Вкогтившись в очередную жертву, советская тайная полиция методично домучивала ее непрерывной чередой тюрем, лагерей и ссылок, либо пускало ей пулю в лоб. А здесь против общего правила начальник 6 отделения секретного отдела ОГПУ Е.Тучков и уполномоченный 6 отделения А.Казанский подписали постановление об освобождении митрополита Сергия "из-под стражи под подписку о невыезде из Москвы". Месяц спустя был зарегистрирован собранный им "Патриарший Священный Синод", а в июле появилась его Декларация об отношении Церкви к Советской власти. "Мы, церковные деятели... с нашим народом и с нашим правительством".^[87]

Епископ Андрей оказался среди тех священнослужителей Русской православной церкви, которые, исповедуя Христа распятого и воскресшего, отвергли "Декларацию" митрополита Сергия.

В 1928 г. он написал памфлет - "О радостях митрополита Сергия". Я его прочел.

Имеет в начале начертанный рукой епископа крест, дарственную надпись: "Возлюбленной во Христе духовной дочери Иустинии на молитвенную память. Грешный епископ Андрей." и эпиграф: "Церковь есть общество чистых совестей, а где есть сознательная бессовестность и ложь, там нет Святой Церкви". ^[88]

• Ему попалась на глаза только что вышедшая в свет (как он пишет) брошюра под названием "Где правда?", не только безудержно восхваляющая митрополита Сергия (Страгородского), но и содержащая якобы бесспорно-канонические доказательства его нынешнего первенствующего положения в Церкви.
• "Прочитав эту горячую защиту церковного беззакония, автор этих строк не счел себя вправе молчать и решил сказать фактическую правду о митрополите Сергии, которую перетолковать нельзя и которая красноречивей всех украшений доказывает великий вред для Церкви от митрополита Сергия и всех его единомышленников и последователей".^[89] Почему - о радостях? Да потому, отмечает ссыльный епис коп, что в своей Декларации митрополит Сергий уверяет Советскую власть: "Ваша радость - наша радость", "Ваше горе - наше горе".
• Епископ Андрей цитирует неточно. "Мы хотим быть православными, - сказано в Декларации, - и в то же время сознавать Советский Союз нашей гражданской родиной, радости и успехи которой - наши радости и успехи, а неудачи - наши неудачи".
• Однако даже скурпулезно-точное следование тексту Декларации не меняет ее сути.
• Митрополит Сергий призывает церковный народ признать всю серьезность "совершившегося в нашей стране" и не за страх, а за совесть повиноваться законным властям.
• Епископ Андрей даже из тюремной камеры убеждает власть дать Церкви гарантированную законом свободу и - главное! - самой проникнуться христианским духом.
• Между двумя этими позициями - пропасть.
• Отвратительный сервилизм - или непоколебимое стояние за Христа и Его Евангелие. Нравственно немыслимая цена церковной организации - или ссылка, лагерь, расстрел. Лукавая игра с дьяволом - или безусловная вера в Спасителя.
• "Эти радости у митрополита Сергия начались давно, с 1905 г., с сентября месяца. Это были бурные дни, когда ...
• честнейшие русские люди во главе с князем Трубецким говорили русскому императору, что жить по немецкой указке нельзя, что Россия теряет терпение от издевательства над ее здравым смыслом. В самый разгар этой борьбы за правду Сергей Трубецкой скончался. Вся честная Россия ахнула от боли. Пригласили на торжественную панихиду над гробом Трубецкого самую светлую личность, известную своей верою, чистотою и любовию, - тогдашнего ректора Санкт-Петербургской духовной академии еп. Сергия... Но он знал, что его радость не у этого гроба и отказался от служения этой панихиды. И за это дождался своей первой крупной радости: Победоносцев через неделю ... назначил его архиепископом Финляндским. Это ли не радость? Эта почетная синекура была куплена только верою, чистотою и любовью! Т.е. благовременным отказом от молитвы о нечестивом конституционалисте Сергее Трубецком". ^[90]

Епископ Андрей упоминает далее о двойственной позиции Сергия (Страгородского), который, будучи с 1906 г. членом предсоборного совещания и одновременно - членом Синода, в первом своем качестве поддерживал проекты,вводившие в церковную жизнь приходскую самодеятельность, а во втором - их отвергал. "Такова его чистота и кротость". Возникает, само собой, тема Распутина. Председательствовавший в Синоде митрополит Антоний (Вадковский) говорил решительное "нет" всем попыткам посвятить во епископа распутинского протеже, безграмотного монаха Варнаву. Однако стоило митрополиту заболеть, как заместивший его архиепископ Сергий дал добро, и Варнава получил знаки архиерейского достоинства: митру и посох. "...хлыст играл святителями, а архиепископ Финляндский Сергий уже тогда радовался, что хлыст Распутин им доволен. В это время в Синоде рядом с Сергием сидел ... остроумный епископ, который так характеризовал деятельность этого Синода: "Мы по распоряжению обер-прокурора готовы черного кабана в архиереи посвятить". ^[91]

Показав исключительную способность члена Синода, митрополита Сергия (Страгородского) приспосабливаться к сильным мира сего и угождать им, епископ Андрей останавливается на страшном для Церкви 1922 годе.

"Патриарх Тихон был арестован, и его аресту помогла и содействовала организация недостойнейших священников под названием "Живая церковь". Они издевательски оболгали Патриарха, выкрали у него канцелярию и пригласили к себе в сотрудники заведомо бессовестных епископов: Антонина и Леонида. ... Москва не признавала этого ужасного подлога в замене патриаршего управления. Вся Россия не знала, как оценить совершившееся. А кто оценил? Кто все понял? О, всё тот же неизменный, приятный во всех отношениях, известный верою, любовию и чистотой митрополит Нижегородский Сергий! Он, он всё запутал, всех обманул и признал ВЦУ единственною каноническую властью в России. И только за ним, за его чистотою потянулись все мелкие сошки духовного звания. "Уж если многоученый Сергий признал каноничность ВЦУ, то чего же рассуждать!?" Так говорили русские простецы. И попали в страшную ловушку, которую устроил всем митрополит Сергий. Он, только он со своим авторитетом ректор Академии утвердил в русской Церкви этот позор "Живой церкви" и обновленчества,когда беззаконие стало признаваться в Церкви законом и когда иудино окаянство стало расцениваться как гражданская добродетель. ... признавши ВЦУ, Сергий признал все его распоряжения: о низложении Патриарха Тихона, о лишении его сана и монашества и признавал правильными все обвинения против Патриарха". ^[93]

В 1922 году епископ Андрей сидел в Бутырке. В одной камере с ним оказался инженер Тяжеловесов, встречавший митрополита Сергия в своих тюремных скитаниях и услышавший от него такое признание: "Мне надоело таскаться по тюрьмам! Теперь у меня главный догмат - не сидеть в тюрьме". Припомнив это, епископ Андрей пишет о той унизительной процедуре покаяния - "всенародно и во всяком смирении" - которой подверг оказавшийся в 1923 г. на свободе Патриарх Тихон пришедшего к нему митрополита Сергия. "... здоровый кулак нижегородского крючника был и без канонов достаточным аргументом в пользу признания со стороны митрополита Сергия прав оскорбленного Патриарха". ^[94]

С тех пор, говорит епископ Андрей, Патриарх Тихон окончательно лишил митрополита Сергия своего доверия. И когда в 1925 г. он почувствовал приближение смерти, то назвал в качестве временных - до Собора - своих преемников трех архиереев.

"... замечательно, что Патриарх Тихон, человек безукоризненно честный, оставил себе преемниками людей, несравненно менее ученых и несравненно менее заслуженных, чем митрополит Сергий, но решительно вычеркнул из числа своих заместителей именно этого многоученого Сергия, ибо вовсе ему не верил". ^[95]

Сергий не был самим собой, если бы не стремился - несмотря ни на что - "опять влезть в барские хоромы". Так пишет ссыльный уфимский епископ и с горечью и с гневом повествует об интригах ученого митрополита, запретившего в священнослужении многих честных епископов.

"И хорошо еще, что никто не послушал этого безумного веления мучителя злочестивого!"

"А конец и венец всем его радостям - это его пресловутая Декларация... Эта Декларация не прошла без последствий! Пока митрополит Сергий радовался на свои хитрые планы ... в сентябре-октябре 1927 года были закрыты монастыри в Сарове, Дивееве, в Понятаевке, а потом пять монастырей в Казани, в Оренбурге и т.д. и т.д. А сколько храмов обращены в клубы и уничтожены - трудно перечислить. Так дорого оплачиваются в жизни архиерейские радости. Какие же выводы мы можем сделать из всех радостей митрополита Сергия? Вот какие. Да, он бесспорно человек ученый и даже неглупый; и тем он опаснее.

Каноническое его пребывание у церковной власти вполне не может быть оправдано.Нравственно как руководитель духовенства он тоже вполне неприемлем как человек вполне беспринципный.

И последний вывод, ответ на вопрос: где правда?

Этот последний вывод такой: правда там, где нет митрополита Сергия, где нет ничего подобного обновленческому предательству". ^[96]

Так, в 1928 году епископ Андрей, человек трагической судьбы, несомненно искренний и значительный даже в своих заблуждениях и - столь же несомненно - огромного религиозного вдохновения, с абсолютной точностью назвал соблазн, устоять перед которым не смогли митрополит Сергий и вслед за ним священноначалие и едва ли не большинство клира Русской православной церкви вплоть до настоящего времени: соблазн империей. В известном смысле можно воздать должное митрополиту Сергию. Он понял, что террор против Церкви не может быть бесконечным; что его неимоверная, тупая жестокость в конце концов из всеобщей превратится в избирательную; и что нарождающаяся Советская империя рано или поздно, в той или иной форме потребует от Церкви благословения и освящения.

Свидание со Сталиным сентябрьской ночью сорок третьего года явилось для Сергия подтверждением мудрости избранной им позиции. Всё прежнее уже не имело существенного значения. Побеждающий в великой битве коммунистический вождь наверняка сбросит опостылевшую и теперь уже ненужную ему маску и провозгласит себя тем, кто он и есть по сути: самодержавным монархом, повелителем половины земного шара, а трепещущую от ужаса и любви Советскую Россию - своей имерией.

Епископ Андрей хорошо видел, как губительный для духовного сознания народа яд заворачивается в поддельную золотую оболочку церковной пользы. Из отравленного имперским соблазном семени через пять лет после его гибели вырастет Московская Патриархия, представляющая собой уродливое воплощение и завершение основного исторического греха сложившейся в России церковной организации - её сначала вынужденной, затем привычной, а потом уже и вполне искренней близости с государством. В советскую эпоху этой близости не мешает даже предельно откровенная антихристианская сущность государства. Своего рода классическим примером отступничества от Христа войдет в историю осанна товарищу Сталину, вдохновенно провозглашенная Патриархом и архиереями. Нам скажут, что наш горестный укор не учитывает обстоятельств места и времени. Может быть. Но вот уже всего семь лет назад, когда позади остались моря крови и когда никто и ничто не угрожал жизни и благополучию архиереев, - они едва ли не с той же пылкостью клялись в верности государству и по праву верноподданных даже упрекали его в недостаточной к ним любви. 1 февраля 1990 г. члены Священного Синода Русской православной церкви в доверитиельной беседе с А.И.Лукьяновым (в ту пору - Председатель Верховного Совета СССР, теперь - один из лидеров Коммунистической партии России) просили у партии и правительства подмоги в борьбе с греко-католиками, горько жаловались хорошему человеку: "Вроде верно служили, и за то, что верно служили, теперь оказались ненужны", - но вместе с тем объявляли себя непоколебимыми государственниками. ^[97]

И это - священноначалие Русской православной церкви?

Это Христос велел им идти в Кремль со словами, что они представляют "Церковь, которая всегда привыкла доверять власти" ? ^[98]

Это Христос научил их ставить на место Бога медный кумир державы и внушать народу, что "для славян Отечество превыше всего" ? ^[99]

* * *

И последнее.

Его страстный, чистый, выстраданный призыв:

"Братья, православные христиане, работайте же Господу!

Работайте со страхом и радостью! Учитесь у ап. Павла! Устраивайте, восстанавливайте древне-православную, христианскую жизнь... Покайтесь! Устраивайте свои христианские общины свободные, честные, трудолюбивые и радостные. А о себе я, грешный, могу сказать великое чудное слово:

"я раб вашей любви" и готов до смерти служить делу устроения на земле этой христианской любви и церковной соборной жизни". ^[100]

До самой до смерти и служил.

Примечания.

1.Центральный Государственный архив Российской Федерации. Ф. 353, оп. 2, дело 712, л.207.

2. Центральный архив КГБ СССР. Дело N Н4296. Ухтомский

Александр Алексеевич. "Исповедь".

3. Там же.

4. М. Зеленогорский. "Жизнь и деятельность архиепископа

Андрея". М. 1991 г., стр. 167.

5. Там же. стр. 169.

6. Там же. стр. 174.

7. "Исповедь".

8. Дело N Н4296.

9. "Заволжский летописец", Уфа, 1918 г. , N 1, стр. 8.

Он не антисемит - избави Бог. Глубоко русский человек, почитающий славянофилов своими духовными учителями, он видит бесов, . сталкивающих дорогое ему Отечество в пропасть, и, надрывая глотку, вопит, дабы предупредить народ о грозящей беде. Ленин - русский, Троцкий - еврей, но оба они одинаково чужие России люди. И это - главное. Для епископа Андрея в 1918 году они неотличимы друг от друга: "Владимир Окаянный" (так он однажды назвал Владимира Ильича) и "русский министр Бронштейн".

Вместе с тем политические страсти подчас заглушают в нем нравственное чувство, и он не гнушается повторять подлые и вздорные сплетни. "И замечательно, что в Москве, в октябре 1918 года русские марксисты, по-русски ничего не видящие далее своего носа, разрушали свои национальные школы, а в это время еврейские марксисты огромными буквами печатали объявления на всех московских улицах: "открывается частная еврейская гимназия. Главные предметы обучения: Закон Божий, История еврейского народа". (Центральный государственный архив РФ. Ф. 353, оп. 2, дело 712, л. 155). И еще: он говорит о Троцком, что тот еврей, верующий по-еврейски.

Как будто бы епископ Андрей не понимал, что марксист это человек, поставивший себя вне .своей национальности и веры своих отцов.

Из такого же мутного источника его слова о 60.000 переодетых немцах, которые в настоящее время в Петрограде "расстреливают русских солдат и рабочих". ("Заволжский летописец", N 1, стр.15).

Но в N 9 "Летописца" он написал: "...погромы устраивали прежде те, которых и нельзя было назвать христианами; это были какие-то изверги, почти враги православной церкви и враги русского народа!"

10. "Заволжский летописец", Уфа, 1918 г., N 2, стр. 47.

11. "Заволжский летописец", Уфа, 1918 г., N 1, стр. 15.

12. "Уфимский Церковно-Народный Голос". Уфа, 1918 г., N 523-25, стр. 4-5.

13. Центральный Государственный архив Российской Федерации. Ф. 353. Оп. 2, дело 712, л. 199.

14. Там же. л.200.

15. "Исповедь".

16. Центральный Государственный архив Российской Федерации. Ф.353, оп. 2, дело 712, л.л.203, 215, 217.

17. "Исповедь".

18. Центральный Государственный архив Российской Федерации. Ф.353, оп. 2, дело 712, л. 218

19. Там же.

20. Там же. Л. 2.

21. "Исповедь".

22. Центральный архив КГБ СССР. Дело N Н4296. Ухтомский Александр Андреевич. "О радостях митрополита Сергия".

23. М.Зеленогорский, стр. 88.

24. Центральный архив КГБ СССР. Следственное дело Пат5риарха Тихона.

25. См. мою книгу "Комиссар дьявола" (М. 1993 г., стр.48).

26. М.Зеленогорский, стр. 135. Тут непременно следует отметить, что мой гость задался целью дать исчерпывающий, без всяких кривотолков ответ на вопрос: правда ли, что патриарший Местоблюститель, митрополит Петр (Полянский) запретил епископа Андрея в священнослужении и что впоследствии заместитель Местоблюстителя, митрополит Сергий (Страгородский) лишь подтверждал уже существующее прещение? Опуская подробности его добросовестных исследований, сразу перехожу к итогу: запрещения не было. "...в 1934 г. (перед последним, завершившимся расстрелом заключением - А.Н..) сам еп. Андрей на свой запрос получил из Синода справку за N 1799 от 27 октября 1927 г. за подписью управляющего делами Синода архиеп. Питирима Дмитровского, в которой его уведомляли, что в синодских архивах никаких дел ни об его увольнении от епархиального управления, ни о запрещении еп. Андрея нет". (М.Зеленогорский, стр. 120). Митрополит Сергий, таким образом, подтверждал то, чего не было в природе. "...во всей церковной неправде, - говорил по этому поводу епископ Андрей, - заключается все несчастье русской жизни и подлинная тьма". (Там же, стр. 189). Великая мысль.

27. М.Зеленогорский, стр. 191.

28. Центральный архив КГБ СССР. Дело N Н4296. Ухтомский Александр Алексеевич. "Анкета для арестованных..."

29. Там же. Допрос 17. 06. 27 г.

30. Там же. Постановление от 28 июня 1927 г.

31. Там же. Выписка... от 8.07. 1927 г.

32. Там же. Сообщение ПП ОГПУ по Казакстану.

33. Там же. Обращение к прокурору КССР от 30 октября 1928 г.

В Кзыл-Орде его вызывал начальник секретного отдела ГПУ Козлов. Епископ Андрей, не таясь, говорил ему, что да, "я верующий христианин и епископ, я защищаю веру в Бога и отрицаю безбожие, как веру в чистое ничто. Я думаю, что если Соввласти будут служить открыто честные христиане, то они будут для нее несравненно полезнее, чем христиане бесчестные и бессмысленные". (Там же). Весь этот - с точки зрения полноценного работника ГПУ - бред Козлов выслушивал терпеливо и пытался склонить епископа к дружбе и сотрудничеству. "...я .. получил от него лестные предложения". (Там же). В письме прокурору назвал гнусные предложения "лестными". Но во всяком случае оставил их без ответа. "После этого я получил арест и обвинения по 58 статье". (Там же).

34. Там же. Письмо к священнику о.Алексею Унгвицкому.

35. Там же. Допрос гражданина Ухтомского. 18 октября 1928 г.

36. Там же. Обращение к прокурору республики.

37. М.Зеленогорский, стр. 237.

38. Центральный архив КГБ СССР. Дело N Н4296. Исповедь.

39. Там же. Обращение к прокурору.

40. Там же. Выписка...

41. Там же. Телеграмма...

42. Там же. Подтверждение...

43. М.Зеленогорский, стр. 216.

44. Там же, стр. 225.

45. Там же, стр. 227.

546. Там же, стр. 244, 245.

47. "Русская мысль", N 4031 (26 мая - 1 июня 1994 г.), стр. 17.

48. Там же. С Михаилом Александровичем Новоселовым, о котором в своем рапорте упоминает бдительный Арапов, епископ Андрей был знаком и раньше. Последний раз, таким образом, они встретились перед своей гибелью: владыку расстреляют менее месяца спустя, Новоселова - через пять месяцев. Это был исповедник. В молодости - толстовец, едва не загремевший в Сибирь за распространение "Николая Палкина" и освобожденный только после личного вмешательства Льва Николаевича; затем - возвращение в Церковь, чему немало способствовала дружба с Владимиром Сергеевичем Соловьевым, труды по изданию "Религиозно-философской библиотеки", плодотворное творчество. В страшную пору свирепых гонений на Церковь, он писал ( с 1922-го по 1927 гг.) "Письма к друзьям" - горячее, искреннее, умное слово о христианской вере, проникнутое убежденным неприятием сергианства. Последнее, двадцатое письмо он завершил такими словами: "Блажен, кто уповает на всемогущество кроткого Агнца, закланного для спасения мира, и кто не отступит от Него среди тяжких искушений, постигающих Церковь по коварству древнего врага Ее, и не выйдет из ряда добрых воинов Христовых, воодушевляясь упованием на участие во всемирном торжестве Церкви Христовой, имеющем открыться по скончании мира!" (М.А.Новоселов, "Письма к друзьям", М., 1994 г., стр. 293).

49. Там же.

50. Центральный архив КГБ СССР. Дело N Н4296. Исповедь.

51. Там же. Справка...

52. В предисловии Ю.Ф.Самарина ко второму (богословскому) тому сочинений А.С.Хомякова есть замечательно глубокое наблюдение, объясняющее богобороческий характер нашей революции и советского государства. Вот он: "Для материализма последовательного, насилие, как орудие прогресса, вовсе не страшно; поэтому нельзя и требовать от него снисхождения к вере; он смотрит на нее даже не как на необходимый момент в самовоспитании человечества, а как на простую помеху, с которою он не может ужиться и не имеет причины церемониться.

Отсюда особенная ожесточенность его нападков и грубость его глумления..." (Прага. 1867 г. стр.V). Отсюда - прибавим мы - невиданное насилие, которому в XX веке подверглась в России Церковь. Отсюда - и пуля в сердце епископу Андрею.

53. Вот что, к примеру, в 1868 г. писал И.С.Аксаков о свободе совести: "Или же в России отрицание религиозной свободы есть требование не церкви, а государства, которое не имеет призвания пещись о совести, но для которого нужен прежде всего "порядок", и которое считает полезным поддерживать интересы так называемой им "господствующей церкви" средствами государству доступными, т.е. тюрьмой, крепостью, ссылкой и т.д.? Но если церковь не может отвергнуть принцип религиозной свободы, или правильнее свободы совести, не отрекшись от самой себя, ибо все здание церкви стоит на том свободном действии духа, которое называется верою, - то каким же образом допускает она, без протеста, такое искажение этого основного, жизненного ея принципа - государственными законами? Или же понятие о церкви Христовой - одно, а о церкви господствующей - совсем другое? ...Как первое требует свободы для веры, зиждется на начале любви, а не на страхе, не терпит ни насилия, ни лицемерия, - этого непременного детища всякого насилия, - так второе, напротив того, допускает и страх и насилие и не брезгает лицемерием, лишь бы внешняя благовидность веры и подчиненность соблюдались во всей полноте, сообразно с государственными, политическими законами?" (И.С.Аксаков. Сочинения. Том 4. стр. 66. С.-Петербург, 1903). Все это нам, изрядно отупевшим пра-правнукам Ивана Сергеевича, с нашей вдруг выявившейся религиозной нетерпимостью, с нашей, прости, Господи, православной дурью - не в бровь, а прямо в глаз.

54. Центральный архив КГБ СССР. Дело N Н4296. Исповедь.

55. "Заволжский летописец", 1918 г., N 13, стр. 392.

56. "Заволжский летописец", 1918 г., N 8, стр. 233.

После падения Советской власти в Уфе, оставшимся в городе большевикам и всем тем, кто был с ними заодно, пришлось туго. Их жестокость взывала к отмщению. Епископ же Андрей умолял не обагрять руки "братскою кровью". "Кровь требует крови, зло может принести только зло. Да будет оно проклято! Да будет среди нас братское всепрощение. Требую: мести быть не должно".

57. "Заволжский летописец", 1918 г., N 9, стр. 265.

В стремлении найти христианское решение социального вопроса он не одинок. У него, в частности, был предшественник - папа Лев XIII, в 1891 году выпустивший знаменитую энциклику "Рерум новарум"; был близкий ему по мысли современник, тоже папа, Пий XI. В год, когда епископ Андрей сидел в Ярославском политизоляторе, Пий XI в энциклике "Квадрагезимо анно", осудив коммунизм за жестокость и бесчеловечность, предупредил и тех, кто легкомысленно "не торопится уничтожить или изменить условия распорядка, ожесточающие народную душу и этим готовящие дорогу для переворота и разрушения общества". ("Папские послания о положении трудящихся". Рим. 1942 г. стр. 84).

58. Там же. стр. 263.

59. Там же.

60. Там же.

61. Центральный архив КГБ СССР. Дело N 4296. Исповедь.

62. Там же.

63. Там же.

64. Там же.

65. Там же.

66. "Заволжский летописец". Уфа, 1918 г. N 8, стр. 230.

567. "Заволжский летописец". Уфа. 1918 г. N 13, стр. 393.

68. "Заволжский летописец". Уфа. 1918 г. N 1, стр. 21.

69. Центральный архив КГБ СССР. Дело N 4296. Исповедь.

70. Там же.

71. Там же.

72. "Заволжский летописец". Уфа. 1918 г. N 13, стр. 390.

73. Центральный архив КГБ СССР. Дело N 4296. Исповедь.

74. Там же.

75. Там же.

76. Там же.

77. Там же.

78. Там же.

79. Там же.

80. В частном письме (май 1928 г.) ему не надо было держать себя за руку: "А Ленин почти целиком всю свою Советскую власть вычитал у Ив. Аксакова! Только Ленин ... великую идею Аксакова испоганил атеизмом". (М.Зеленогорский, стр. 238-239).

81. Центральный архив КГБ СССР. Дело N 42968. Исповедь.

82. Там же.

83. Там же.

84. Там же.

85. М.Зеленогорский, стр. 240-241.

86. Центральный архив КГБ СССР. Дело N Р-31639.

87. газета "Известия" от 29 июля 1927 г.

88. Центральный архив КГБ СССР. Дело N 42968. Рукопись под названием "О радостях митрополита Сергия" (лл.44-58).

89. Там же.

90. Там же.

91. Там же.

92. Высшее Церковное Управление (ВЦУ) было образовано в мае 1922 г. группой священников-обновленцев во главе с протоиереем (будущим обновленческим митрополитом) Александром Введенским. Их действия направляло ОГПУ.

93. Центральный архив КГБ СССР. Дело N 42968. "О радостях..."

94. Там же.

95. Там же.

96. Там же.

97. Цитирую по извлеченной из архива ЦК КПСС в 1991 г. (само собой, после августа) "Записи основного содержания беседы А.И.Лукьянова с иерархами Русской православной церкви". Гостями Анатолия Ивановича были митрополиты: Киевский Филарет (архиерейский собор РПЦ в 1997 г. предал его анафеме; он на это плевать хотел и величает себя Патриархом Украинской православной церкви Киевского Патриархата), Минский Филарет, Крутицкий и Коломенский Ювеналий, Ростовский Владимир и - тогда еще архиепископ Смоленский - председатель Отдела внешних церковных сношений Кирилл. Речистей всех был Киевский Филарет (Денисенко) - человек, напрочь лишенный какой-либо нравственной основы. (В моем "Комиссаре дьявола" есть текст о нем под названием "Его Блаженство без митры и жезла"). Он, в частности, говорил товарищу Лукьянову: "Мы в течение всего периода стояли на патриотических позициях, всегда делали все для пользы нашего Отечества, делали всё для того, чтобы принести пользу в самых трудных моментах". Гусь тот ещё. Монах с женой и тремя детьми и кагэбешной кличкой "Антонов". Внушал Анатолию Ивановичу: "Мы еще не знаем, каковы будут результаты выборов, кто попадет в Верховный Совет и какую они будут занимать позицию по отношению к Русской православной церкви, которая стоит на патриотических позициях, на единстве нашего Отечества. Если там будет самостоятельный орган, не зависящий от Москвы, то они могут повести в сторону автокефалии и будут поддерживать все эти тенденции, подогревать, способствовать, как "Рух", образованию Украинской автокефальной церкви. А Русская православная церковь на Украине, которая будет верна Москве, верна единству нашего государства, окажется на задворках". Прав, тысячу раз прав был епископ Андрей, обличая сергианство!

98. Там же.

99. Митрополит Волоколамский Питирим (Нечаев), бывший председатель Издательского отдела Московской Патриархии.

100. М.Зеленогорский, стр. 236.