Галльский священник Сальвиан прославился (у историков и читателей их книг) благодаря нескольким ярким фразам, вплетённым в его довольно скучные и банальные проповеди.
«Банальные» — потому что Сальвиан объяснял несчастья Римской империи грехами римлян. Грехи он описывал очень красочно и, видимо, вполне точно. Поэтому ясно, что никаких особых грехов за римлянами не числилось. Обычные люди, не грешнее вандалов, готов и москвичей.
Впрочем, Сальвиан отвечал на слишком простой вопрос: почему римляне-христиане терпят поражения от варваров-язычников.
Это в пятом веке ещё не воевали католики с католиками, как в «христианской Европе»! Почему воюют единоверцы между собой — на этот вопрос невозможно ответить честно. Приходится врать про то, что, хотя все воюющие веруют в Христа, но некоторые из них веруют в Христа хуже других.
Правда, и в пятом веке проблема намечалась: римляне-»никейцы» (католики, ортодоксы, православные) терпели поражения от готов-»ариан». Сальвиан жил среди людей, которые явно считали ариан — христианами. Он с этим боролся, создавая один из первых манифестов сектантского духа, который одну свою организацию считает настоящей Церковью:
«Ты говоришь, что они читают те же книги, что и мы. Но как их книги могут быть теми же, если бесчестные люди их изменили? Это совсем другие книги, потому что если в них испорчена хоть малость, то изменилась и их сущность. Потеряв свою целостность, они не сохранили свою действенность. Лишившись силы таинств, они утратили свою подлинную ценность. Так что лишь мы одни имеем Священное Писание в полноте, неповреждённое и цельное, только мы либо припадаем к Писанию у самого его истока, либо, по крайней мере, получаем его влагу через посредство верных переводов; только мы читаем Писания адекватно. Хотел бы я, чтобы могли исполнять их так же хорошо, как мы их читаем!» (De Gub V 2).
Таким образом, пока канонисты проводили тонкие различия между еретиками и нехристями, на практике оказывалось, что и малейшей неточности довольно, чтобы перестать быть христианином.
К чести Сальвиана, он сумел заметить самое больное место тогдашней жизни: безопасность душила свободу, богатство душило труд. Конечно, и это происходит постоянно, но конкретные формы V века относились к довольно развитой экономической системе (более развитой, чем у готов), так что некоторые пассажи Сальвиана можно и в нынешних газетах перепечатывать:
«При увеличении налогов бедных угнетают первыми, и последними вспомнят, когда дело идет об облегчении. ... Вы, богатые, бывая первыми при назначении налогов, будьте первыми и при взносе их. ... Ты даёшь из моего кармана, дай и из своего [qui das de meo, da et de tuo]».
Богачи «своим покровительством они грабят бедных и, защищая несчастных, делают их тем еще более несчастными».
В итоге у людей два выбора. Один — сбежать к «варварам», готам-арианам, «нехристям»:
«Многие, принадлежа к известной фамилии и получив хорошее воспитание [liberaliter instituti], бывают вынуждены искать убежища у неприятелей римского народа (германцев), чтобы не сделаться жертвой несправедливых преследований; они идут искать у варваров римского человеколюбия [humanitatem], потому что не могут перенести у римлян варварской бесчеловечности. ... Они предпочитают жить свободно, нося звание рабов, нежели быть рабами, сохраняя одно имя свободных».
Второй выход — то, что на Руси называлось «закабалиться»:
«Они отдают себя под покровительство и защиту богатых, делаются их крепостными [dedititii], и, так сказать, предают себя их власти и суду [in jus eorum ditionemque transcendunt]. Я не осуждаю, впрочем, эту меру; я был бы даже готов похвалить богатых, в руки которых предают себя бедные, если бы они предлагали защиту бедным по человеколюбию, а не по своекорыстию, и не торговали бы своим покровительством [patrocinia]. Всякий для приобретения защиты должен предварительно отдать своему защитнику [defensor] почти все свое достояние, так что отцы получают защиту ценой лишения наследства детей.
Безопасность отцов приобретается нищетой их потомства. Вот какова помощь и покровительство богатых. Получая, они ничего не дают и все берут себе. Этими договорами облегчается временно участь родителей, но в будущем все отнимается у детей.
Что сказать о другом нестерпимом и чудовищном зле, которое не только ум человека не может переварить, но и слух не может вынести: эти бедные и несчастные, потеряв имущество, не теряют обязанности платить за него подати; отказавшись от права владения, несут подушный оклад [capitatio]. Имущества уже нет, но налоги гнетут. Кто может себе представить такое зло? Их имуществом владеют злоупотребители, а бедные несут за них подати. Дети, по смерти отца, не наследуют его полей, но угнетаются теми же полевыми повинностями».
Кодекс императора Феодосия запрещал такое закабаление — которое в конце концов превратилось в средневековое крепостничество, но потому и запрещало, что явление было и, по замечанию Стасюлевича, «факт одержал верх над законом».
Средневековье экономическое и политическое Сильвиан видел чётко. Вот чего он не видел, так это богословского Средневековья. Ведь идея Церкви как иерархии власти, в которой одни вынуждены подчиняться другим, вверяя своё сердце, свой интеллект, ради духовной безопасности — это духовный вариант экономического крепостничества. Епископы оказываются вотчинниками, Церковь — вотчинной, миряне — пожизненными и наследственными обитателями этой вотчины. Шаг вправо, шаг влево считается побегом. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день.
В экономике Средневековья крепостничество стоит на межевании — землю крестьянина присоединяют к барской. В религии крепостничество стоит на богословии — веру личную присоединяют к вере «магистров». У барина есть управляющие, у епископа — богословы, которые ведут кадастры, уточняют границы (конечно, бывали и епископы-богословы, которые совмещали владение и управление). Сбежишь — объявят преступником, выродком, будут ловить, могут и убить (и убивали!).
Евангельский-то идеал другой. Общность имущества — возможно, единство веры — безусловно, но язык и мозги у каждого всё-таки личные. Сам человек верует, не дядя. Епископы и священники — не собственники чужой веры, их функция — поддерживать инфраструктуру, дороги, пути сообщения, коммуникации. В средневековом общество — и в средневековой Церкви (а многие христиане по сей день предпочитают средневековую модель) духовенство, напротив, возводит стены, разрывает связи людей друг с другом, мешает общаться даже членам одной семьи, требуя в каждом случае звать себя в судьи и распорядители.
