27 октября 1853 года совет Королевского колледжа Лондона объявил о признании взглядов своего преподавателя священника Фредерика Мориса на вечные муки «опасными».
Говорите, что нет прогресса! Если бы дело было в IX— м столетии, осталось бы у какого-нибудь хрониста замечание, что был де такой жидовствующий мессиалинин Морис, который насиловал детей и топтал крест, за что и был казнён. Сочинялись бы всякие гипотезы о том, что было на самом деле. А тут — да, Мориса довольно скандальным образом немедленно отстранили от чтения лекций, но он продолжал оставаться профессором в других и весьма престижных колледжах. Через год он прочёл вступительную лекцию в созданном им Колледже Рабочих, в 1866 стал профессором этики в Кембридже. Его друг и последователь Чарльз Кингсли, как и Морис — горячий сторонник христианского социализма — стал духовником самой королевы Виктории.
Кингсли и в наши дни отлично известен широким массам, потому что разнообразные фильмы об Ипатии Александрийской (в т.ч. «Агора» 2009 года) все сняты по его роману 1853 года. Роман, конечно, про-христинский, фильмы — конечно — антихристианские, но кого это заботит.
Конечно, про вечные муки — придирка. Морис был лидером христианского социализма, вот в чём загвоздка. Собственно, в Англии именно он первый официально ввёл этот термин для обозначения возглавляемого им движения. До этого он был «чартистом» — энтузиастом борьбы рабочих (ненасильственной) за улучшение их жизни. Какая была жизнь — описывал Диккенс, тоже сочувствовавший чартистам.
Вопрос о вечных муках — точнее, о том, неужели Бог такой жестокий, что кого-то отправит навсегда в ад — единственный, наверное, богословский вопрос, который и в наши дни интересует людей. Конечно, для большинства это всего лишь род интеллектуальной головоломки. Для Мориса это было средоточие его расхождений с христианством бессовестных эксплутаторов, уверенных, что Бог их спасёт, а вонючих и грешных пролетариев отправит в ад.
Морис провозглашал благую весть: адские муки — вечные! Вечные, а не бесконечные. Бог — вечен, а не бесконечен. «Бесконечное Существо, — писал он, — может часто менять свои цели, хотя протяжённость его бытия бесконечна. Вечное Существо одно и то же по сути своей вчера, сегодня и во веки веков». «Вечность» — это качество, а не количество.
Морис, естественно, указывал, что в Евангелии говорится о «вечной жизни» не как о чём-то будущем, а как о чём-то уже наступившем. Вечные муки могут наступить здесь и сейчас, могут и кончиться. Мучения становятся вечными, когда Бог оставляет человека.
Морис подчёркивал, что не согласен с универсалистами — тех, кто заявлял, что Бог спасёт всех просто потому, что Бог есть бесконечная любовь, а мучения — конечны. Сорок тысяч лет помучаешься и — в рай. Греши — Бог всё спишет! О нет, возражал Морис: «Добродетельная жизнь не только необходима для счастья, но счастье без добродетельной жизни — невозможная фикция».
Бунт против бесконечного ада не был бунтом против фикции. В Средние века не так боялись вечных мучений, как в Новое время. Ад стал любимой темой проповедников как раз в XVIII-XIX веках. Морис же выступал от имени тех проповедников, которые не хотели представлять Бога немилосердным убийцей 99 из 100 человек. «Бездна любви глубже бездны смерти», — за эту фразу Мориса и уволили, сколько он ни ссылался на библейское «Бог хочет всех спасти», как ни объяснял он, что учение Оригена о спасении всех вовсе не было осуждено «всеми святыми отцами».
Насколько учение о бесконечных адских муках антихристианское видно из того, что его считал очень полезным (для слуг) Вольтер. Забавно, что Морису предъявляли двух персонажей, которые заслуживали бесконечных мучений: Иуду и Вольтера. В ХХ веке Вольтера заменили Гитлером.
Конечно, неожиданно разгоревшийся спор о вечных — или бесконечных — муках был классическим примером псевдоречи. Спорили явно о чём-то другом, но о чём — не могли сформулировать, да и сегодня это не легко. Здесь то же противостояние, которое Бердяев описал как конфликт христианства творческого и христианства аскетического. Морис был антиподом Ньюмена — представителя Англиканской церкви, который стал католическим кардиналом, иссохшим аскетом. Кингсли своё христианство называл «мускулистым», атлетическим, и положительным христианином считал того, у кого есть чувство юмора. Не есть — здорово, но здоровее — кормить, и одно с другим почему-то плохо сочетается. Не ругаться — здорово, но здоровее — шутить.
Люди, которые осуждали социализм — в том числе, христианский — страдали ровно тем же пороком, которым страдали многие поклонники социализма. Они видели в рабочих детей. Социализм Мориса был не только христианским, он был рабочим. Он не собирался никому покровительствовать, он хотел свергнуть патернализм. Борьба рабочих за свои права тогда в точности походила на борьбу подростка за право иметь карманные деньги. Только подросток не зарабатывает свои деньги, а рабочие — зарабатывали, да не получали на руки. Объясняли это разнообразно, а смысл был один: рабочие как дети, глупые, они всё пропьют. Денег не давать и воспитывать, воспитывать до бесконечности — причём кнутом, а лучший кнут это бесконечный кнут бесконечного ада.
В конечном счёте, Морис — точнее, христианский социализм — победил в Англии, да и в Западной Европе. Он не называется социализмом, тем более, христианским, но ведь не это главное. Вот в России всё осталось, как было в XIX веке. Хотя тут тех, кто смеет требовать свои деньги, пугают теперь не адскими муками, а возможным завоеванием России Западом, Грузией, Китаем, чеченцами.
