Изображение лица объективирует лицо, отрывает от личности, делает доступным для присвоения. Речь идёт, конечно, не только об изображении в живописном смысле, а об изображении лица самим зрением. Мозг, формируя и отправляя в память изображение лица, работает живописцем.
Отчуждение происходит даже с изображением собственного лица. Поэтому многие люди боятся фотографироваться - они не боятся, что у них «украдут» лицо, они боятся, что им «не понравится» их собственное лицо. Обычно оно и не нравится, во всяком случае, у людей с таким исходным страхом.
Мозг, создавая изображение лица, не спешит его обновлять. Не стремится он и к фотографической точности. Он создаёт образ, и этот образ может на протяжении всей жизни затмевать реальное лицо. Это иногда приписывают любви, прозорливости, но ведь и ненависть точно так же видит не подлинное, физиологическое лицо, а то лицо, которое в какой-то момент стало «предметом ненависти», карикатуру, шарж. Возможно даже переключение, подчас молниеносное, с одного образа на другой.
Художник начинается там, где начинается освобождение от имиджевости, образности, матрицы. Как преодолеть приватизацию изображения зрителем? Для начала, схематизацией, стилизацией. Зачем зрителю стандартизированное изображение? Так возникают штампы, схемы, внутри которых разворачивается собственно творчество. Или не разворачивается. Римские портреты - фаюмские портреты (от которых пошли иконы) - и римские бюсты, произведение с узкой целью увековечивания как раз того внутреннего образа, который отождествлялся с человеком ;а иногда этот образ заранее выбирался будущим покойником), - среди них преобладает китч, штамп, показывающий, как мало мы видим, когда видим другого, но есть среди них и прорывы. Отличить одно от другого с уверенностью невозможно - если под «уверенностью» подразумевать доказательство, но такую цель странно и ставить применительно к прошлому, а не к собственному творчество и/или видению.
Бывают и механические приёмы, спасающие лицо от присвоения. Собственно, замена лица мордой животного или головой птицы, спасает лицо - правда, слишком большой ценой и с большим риском: мы способны по-детски присвоить себе маску, вообразить своё лицо кошачьим или орлиным.
Замечательный ход придумал Джованни Бенвенуто по прозвищу Ортолано, «Садочек» (отец у него был садовник). Ровесник Рафаэля, на несколько лет его переживший, Ортолано как раз в эти «дополнительные» годы написал по заказу герцога Феррари святых Роха, Себастьяна и - несколько неожиданно - Димитрия Солунского. Может быть, поскольку для католиков Димитрий святой не из главных, Ортолано позволил себе написать его в очень неожиданном ракурсе. Он его, в сущности, кадрировал: рука скрывает всю нижнюю часть лица.
Это, несомненно, перекличка с рафаэлевским апостолом Павлом 1514 года, но всё же у Рафаэля рука закрывает лицо не так радикально, к тому же лицо дано в профиль. Главное, у Павла Рафаэля глаза прикрыты, а у Димитрия открыты. Точнее, виден один глаз, второй оказался в тени, которой позавидовал бы Рембрандт.
Насколько выверт Ортолано шокирующий, видно из того, что, когда в 1515 году Маркантонио Раймонди делал гравюру с картины Рафаэля, он руку-то с лица убрал. Он там многие детали поменял в угоду широкой публике.
Жест Ортолано тем интереснее, что обычно считают глаза самой индивидуальной частью лица, но верно заметил Шерлок Холмс: рот выразительнее. Бедные женщины, которые не могут скрыть его за бородой. Говорит всё-таки именно рот, а «говорящие глаза» - лишь метафора. Глаз мученика не говорит ничего, кроме того, что он не может высказать всё, что хотел бы. Главное, что этот глаз «вперился» в зрителя - ведь двое других персонажей на картине, как и положено добропорядочным римо-католикам, глаза вперяют в небеса, а руками делают совершенно противоестественные жесты как актёры в немом кино. Рядом с ними Димитрий может показаться палачом - он же с мечом. Но палачи в рыцарских латах не щеголяли, так что Димитрий как раз именно солдат, причём солдат, отказывающийся пускать в ход оружие из-за своей веры. Сейчас он примет смерть за свой отказ - смерть в полном вооружении, с той честью и славой, которая недоступна тем, кто всё-таки предпочитает убить (во имя, разумеется, спасения жизни на Земле и во вселенной, в общем, где укажут командиры).
P.S. Я сделал страшное преступление: заретушировал на фрагменте нимб Димитрия, тоненькая такая полосочка. Ну, кто из вас с нимбом, бросьте в меня!
