Амёбе в русском языке не повезло, она символ бесхребетности даже в большей степени, чем любое беспозвоночное.
Бесхребетность плохо, бесхребетность это зло беспринципности, конформизма. Но амёба не бесхребетна! Бесхребетным может быть лишь тот, у кого есть хребет, а он им не пользуется! Вяленая воблушка, премудрый пескарь, медведь на воеводстве...
Да, и медведь на воеводстве, хотя он в положении, прямо противоположном пескарю с воблой, он начальствующий, а они простоподчинённые. Медведь на воеводстве даже более воплощённое зло, чем какой-нибудь дракон, пославший этого медведя воеводствовать. Драконы чижиков не едят, а медведи едят, потому что дракон никому ничего демонстрировать не должен, а медведю должен демонстрировать дракону, что способен пожрать, но, конечно, не дракона, а разве что чижика.
Конечно, амёба — это не добро. Но амёба и не зло никоим образом. Жить в измерении «добро/зло» само по себе блокирует возможность быть добрым. Повелевать добром, знать добро, делать добро, — это не доброта. Почему Льва Толстого, человека исключительно доброго, даже единственного доброго человека среди русских писателей, потому так возмущала филантропия, делание добра, что он остро ощущал: доброта не делает добро. Вполне можно повторить, чуть изменив, меткое слово Толстого: «Доброта — последнее прибежище негодяев». Доброта беззащитна перед злом, доброта может стать прибежищем для зла. Такая доброта не стесняется думать (а то и говорить): «Они недобрые люди, при всех своих достоинствах, а я добрый человек, при всех своих недостатках».
«Я добрый человек!» — единственное утешение человеку, который всю жизнь работал на заводе по производству колючей проволоки. Мухи не обидел, ласковый и нежный ко всем был.
«Я добрый человек!» — единственная причина для самоуважения рабочему, который всю жизнь производил очень скверные автомобили, где-то что-то постоянно недокручивая, криво приделывая, подворовывая, чтобы компенсировать низкую зарплату.
«Я добрый человек!» — последнее прибежище всех, на ком стоят бесчеловечные режимы, от палачей и солдат до паспортисток, от заведующими разнообразными отделами до спивающихся и праздно болтающих, не сделавших в своей жизни ни единого доброго дела, но, что правда, то правда, мухи не обидевших.
Только вот доброта не мухами измеряется.
Злые люди даже чаще делают добро, чтобы хоть как-то уравновесить или даже вообще обезвредить свою злость, злобу и бесчеловечность. Подарок легко может оказаться троянским конём. Тем не менее, нормальный человек и принимает подарки, и делает подарки, потому что нормально быть живым, и в этом отношении амёба есть диница живости.
Амёба — первая в эволюционной веренице — без раздумий делает иное, не доброе и не злое, что человек делает редко и через пень колоду, если вообще делает: она делится собой. Как шутят биологи, жизнь отличается от математики тем, что в жизни умножение и деление одно и то же действие. Собственно, ничего, кроме способности делиться, об амёбе как меме доброты лучше и не знать. Была одна амёба — стало две амёбы. Амёба раздвоилась. Она не отбросила тень и уж тем более не послала эту тень к девушке в окне напротив, она просто подарила жизнь другому. Не слабый подарочек! При этом — что характерно — для доброты — она осталась собой. Никакого самопожертовования. Жизнь не в том, чтобы дарить частицу себя, не в том, чтобы жертвовать собой, а в том, чтобы творить, созидать, удваивать себя и выделять из себя всё новое и новое, выделять избыток и этим освобождать место для нового бытия. Жизнь — не от нужды, жизнь — от избытка жизни.
Самопожертвование, конечно, иногда нужно, но оно всё-таки добро, а не доброта. Акт, а не состояние. Частица, а не волна. Колос, а не поле. Доброта же есть поле — иногда заснеженное, иногда поросшее сорняками, но всегда поле для другого. Поле для себя это лужайка, луг, чаще пустырь или даже пустыня. Амёба же поразительным образом удваивается. Была одна, стало две, причём вторая абсолютно свободна и самостоятельна.
Добро и зло спорят о том, как поделить мир, чтобы всем было хорошо, всем досталось поровну, а доброта просто удваивает мир. Если нужно, утроит, учетверит. Амёбы хватит на всех, не шагреневая кожа. Ах, не всем нужна амёба? Такого добра у самих хватает? Так ведь речь не о добре, а о доброте — дьявольская разница, как сказал Пушкин. Доброту может проявить и дьявол, а вот добрым ему не стать. Поэтому амёбу в себе надо выращивать, холить и лелеять, чтобы в нужный момент просто увеличить мир собой, не переставая собой быть.