«Он тотчас встал и, взяв постель, вышел перед всеми, так что все изумлялись и прославляли Бога, говоря: никогда ничего такого мы не видали» (Мк 2:12).
Церковь это люди, прославляющие Бога. Не избравшие какое-то вероучение, не следующие национальной традиции, не ищущие утешения. Церковь даже не собрание верующих. Верующий, но не прославляющий, не благодарящий, не молящийся, — он не в Церкви. А если человек не чувствует себя верующим, но прославляет Бога словами, жестами (подняв руки, став на колени, наклонив голову, просто посмотрев ввысь), — он в Церкви. Вера это моё, молитва — это наше, а Церковь начинается там, где «моё» сливается с «наше».
Далеко не все начинают путь в Церковь с изумления перед чудом. Пожалуй, в наше время это скорее исключение, чем правило, да уже и в древности Иоанн Златоуст размышлял над тем, почему чудеса в Церкви так же не нужны, как парашют приземлившемуся парашютисту. Тем не менее, прославлять — не благодарить, благодарность это за случившееся с тобой или по твоему желанию — а именно прославлять — это суть Церкви. Прославлять за что-то невиданное — и открывшееся. Иногда — за то, что было, но не было видно. Человек вдруг понимает, что в мире есть смысл, невыразимый, но реальный, что есть в человеке нечто, несводимое к окружающей среде и внутренней биохимии, и не пугается этого, не отвергает это (что бывает, и очень часто бывает — бегство от вечности), а говорит «Слава Тебе!» Не «слава Богу!», а именно «слава Тебе». Если внутри «слава Богу» нет обращения в упор, лично — Личности, «слава Тебе», то это ещё зародыш молитвы, общения с Богом, Церкви.
«Ортодоксия» («ортодоксальный верующий») это соединение очень простого слова «орто» (ортопед, ортодонт, — «прямо») и очень непростого «докса». «Докса» — это и восклицание, и размышление. «Слава Богу» — это «доксология», прославляющее слово. Но для греков «докса» — это и философское учение. Общее одно: «докса» — это нечто, объединяющее людей. Двузначность, двусмысленность совершенно нормальная и позитивная. Человек существо цельное: Кого прославляет, о Том и размышляет. Кто женщину целует, тот с ней и разговаривает, о ней разговаривает (к мужчинам это, естественно, тоже относится). Молитва — во всяком случае прославляющая — это же как поцелуй.
Казалось бы всё так просто: разные христиане по-разному прославляют Бога, поэтому одни католики, другие православные, третьи протестанты. Только вот незадача: вообще-то изначально христиан не было. «Все прославляли Бога» у евангелиста Марка — это не христиане, это иудеи. И смерть Христа, и воскресение Его ничего не изменили: верующие в воскресение славили Бога как были иудеи, так и остались. Славили за жизнь и за веру, за любовь и заповеди.
Первый вопрос: не о том, почему христиане разделены на конфессии, а почему иудеи разделились на иудеев и христиан. Где христиане потеряли изначальное название? Не один десяток лет прошёл, пока потеряли. Ну, веруют в воскресение Иисуса — и что? Ну, считают Иисуса мессией — и что? В тогдашнем Израиле было много разных религиозных течений, как и в современном. Как вдруг разделились?
Дело не в христианах. Верующие в Христа вовсе не собирались выделяться. Апостола Павла иногда называют создателем христианства особого типа — открытого, отказывающегося от каких-то обрядов и традиций иудаизма. Но ведь и апостол Павел оставался вполне иудеем. Он не отказывался от иудаизма, он создавал промежуточный вариант иудаизма. К тому же его взгляды вовсе не были преобладающими среди христиан. Разделение произошло вовсе не из-за универсализма Павла. Это иудаизм бы выдержал.
А почему произошло разделение?
Это неправильно поставленный вопрос. Правильно поставленный вопрос: можно ли преодолеть разделение? Да, конечно. Можно и нужно. Ровно то же относится и к разделению христиан на три конфессии (на самом деле, это лишь издалека кажется, что три — на самом деле, в сотни раз больше, и дробление продолжается.
Не христиане ушли из иудаизма — христиан выгнали. Отлучили. Точно так же, как потом из христианства выгнали ариан, антитринитариев, как выгнали из католичества протестантов. Иногда уходили сами, не дожидаясь, пока выгонят (например, мормоны или Свидетели Иеговы — из протестантизма, но, между прочим, христианами и Церковью те и другие себя считают). А что ждать, пока тебя выгонят?
Почему иудеи обозвали тех иудеев, которые веровали в Воскресение и мессианство Иисуса, христианами, и выгнали, отлучили их — прошлое. Есть ли будущее? Будущего, может, и нет, а вечность — есть, и вечность одна на всех.
Чем христиане отличаются иудеев сейчас? Понятно — не обрезывают детей, не соблюдают субботу (кроме адвентистов), едят свинину. А Бог — общий? С точки зрения христиан — да, с точки зрения иудеев — нет, христиане многобожники, ведь мы считаем Иисуса неразрывно единым с Богом. Другое дело, что в течение по меньшей мере нескольких десятилетий иудеи не видели в этом проблемы. Большинство. Конечно, были те, кто считал это недопустимым, кто травил будущих «христиан». Правда, тогда веровали в Иисуса, в Его Воскресение, но Богом — не называли. Это пришло потом, через несколько поколений, и это стало непреодолимой — по видимости — преградой. Но преградой для иудеев, не для христиан.
В прошлом христиане часто, обладая властью, оказавшись в большинстве, обрушивались на иудеев — факт, но это факт не из истории христианства, а из истории ненависти, национализма, фанатизма. Можно быть христианином и не считать, что «евреи Христа распяли», что евреи, поскольку они не считает Иисуса Христом, а ждут другого Мессию, враги Иисуса. Можно, но не нужно, безумно и греховно. Если первые поколения христиан так не считали, то и любой христианин может глядеть на иудеев как на единоверцев, которые просто почему-то оставлены Богом пожить без веры в воскресение Иисуса. Что тут ужасного? Все претензии к Богу. Можно подумать, мы обрели веру и храним её без проблем, без сомнений, без измен и грехов!
Для соотношения христианства с иудаизмом есть точный зеркальный аналог в соотношении христианства с исламом. Основатель ислама сперва подумывал о присоединении к Церкви, но был отвергнут. Есть и другие аналоги: отношения христиан к мормонам, которые не были отвергнуты, а сами ушли, потому что их новое откровение этого требовало. Что мусульмане и мормоны не собираются возвращаться (или «присоединяться») к христианству — так точно так же христианство не собирается возвращаться к иудаизму. Самое большее — перестать ругаться и начать мирное сосуществование.
Что же это за болезнь раздробленности в организме, который должен быть безукоризненно здоровым? Что является носителем болезни, что противостоит Богу — а разделение есть именно противостояние Богу?
Да всё та же самая болезнь, которая есть главная проблема человечества: человечества-то нет, как нет и человека, человеков. Есть народы, нации, племена, культуры, государства, кружки, течения, движения, классы. Говорить о едином человечество невозможно. «Человечество» такая же условность, как и Церковь, даже ещё условнее. Церковь всё-таки объединена верой, а чем объединено человечество? Интернетом? Международной торговлей? Интернет — да, существует и един, международная торговля торгует, не вполне единым образом, но всё-таки. А человечества-то пока нет… Потому что нет человека — человека как самостоятельного, свободного, не подчинённому никакому большинству существа.
Человека нет как того, кто определяет себя сам, а не того, кто не может быть, не примыкая к другим, не принимая на веру — безо всякой веры и даже без особого доверия — того, что создают и решают другие. Коллективы разнообразные есть, одиночество есть, а человека ещё надо освобождать, созидать, творить. В себе, конечно, иначе человек опять исчезнет, едва наметившись, и будет заменён руководителем, наставником, учителем.
Одиночество не спасает от коллективизма, только обостряет его. Каждый становится носителем всех пороков коллективизма — ксенофобии, властолюбия, глухоты — безо всяких положительных сторон, которые даёт объединение хотя бы в самый примитивный коллектив.
Отношения с Богом изначально строятся в мире греха — то есть, в мире, где коллективное более развито, чем личное. Люди в брак вступали, потому что родители нашли жениха или невесту! Да хотя бы и не родители — люди способны полюбить или разлюбить не от своего сердца, а от конформизма, что и описано у Андерсона в «Дюймовочке». Что уж говорить о вере: для многих людей естественно было отсутствие религиозного выбора, самостоятельного опыта веры, принятие веры на веру. Только в наши дни стало получше, да и то не везде и не всегда.
В самом Евангелии, если приглядеться, нетрудно заметить разделение внутри самих иудеев, непосредственно повлиявшее на судьбу Иисуса. Это классическое противостояние жителей бедного, но набожного Юга с жителями зажиточного, но не слишком религиозного Севера.
Для жителей Иудеи и особенно Иерусалима — юга Святой Земли, «иудеев» в точном смысле слова — жители северной Галилеи, подбрюшья богатой Сирии, это высокомерные выскочки и невежды в религии. Приезжает мужик из Милана в Неаполь и объясняет, что кровь святого Януария вовсе не закипает, — может, его и не распнут, но фонарь под глазом обеспечен.
Таких противостояний было и есть множество, они как матрёшки, большие и маленькие, вложенные одна в другую или соседствующие. Узоры разные, лица разные, а суть одна — пус-то-та. Нежелание учить чужой язык, нежелание понимать, желание, чтобы тебя все вокруг понимали, как ты сам себя понимаешь, нежелание понять, что ты сам себя знаешь и понимаешь плохо, что уж о Боге говорить.
Иисуса ненавидели, потому что Он был с севера, из Галилеи. Апостола Павла ненавидели, потому что он был с ещё более дальнего Севера, из Малой Азии. Апостол Павел кажется победителем ксенофобии (еврей из Малой Азии в Иерусалиме был именно чужаком), но это не совсем точно. Он преодолел ксенофобию еврея по отношению к грекам — завоевателям и оккупантам Израиля, между прочим, ещё до римлян — но не более того. Хуже: греки, приняв эстафету Христа у Павла, не приняли его универсализма, они резко обрушились на иудеев. Так греческий антисемитизм из языческого стал христианским — что не означает, разумеется, что христианство причина антисемитизма. Так постепенно сформировалось худшее в византийском православии: поститься непременно не тогда, когда постятся иудеи, Пасху праздновать ни в коем случае не вместе с иудеями, свинину есть, даже если не хочется и т.п. Ну и погром время от времени, как без погрома!
Греческое православие и в наши дни остаётся националистическим, вплоть до того, что на Афоне стараются не допускать в монахи славян или грузин. Но греков постигло возмездие в лице итальянцев, они же древние римляне, после греков завоевавшие Израиль (Иерусалим несчастный город, кто его только не завоёвывал, вплоть до британцев в 1917 году). Римляне обратились в христианство — и появилось католичество. При этом «католичество» — греческое слово, «ката-олос», «это-целое». Но в древнем Риме рассматривали греческую культуру как свою — трофей! Римлянин воюет, а его грек-раб читает ему пьесы вслух на ночь.
Теоретически в течение по крайней мере 7 веков, до 1054 года, католичество и православие были едины. На практике, это были две очень разные — нет, не религии, конечно, а церкви, две разные языковые традиции, обрядовые традиции. Теоретически, между прочим, так называемое «разделение церквей» 1054 года вовсе не было разделением церквей: папский посол, который тогда отлучил от Церкви византийского патриарха, не знал, что пославший его Папа умер, так что полномочий отлучать он уже не имеет. Но даже это ничтожное «отлучение» было торжественно аннулировано в 1965 году тогдашними папой римским и патриархом константинопольским. Никакого значения это не возымело. Культурные различия остались. И это не столько культурные, сколько именно национальные различия. «Католичество» в течение многих веков было прежде всего латинским языком и римской традицией. Постепенно, не вдруг, эта традиция утверждала себя как единственную и общеобязательную для всех верующих. Кто не верует так, тот схизматик, а то и еретик. Византиец, «ромей» (византийцы ведь считали себя римлянами), «грек»? Подозрительно! Византийцы отвечали ровно тем же.
Национальное стало имперским, и это имперское выдавало себя за вселенское. Каждая империя мнит себя вселенной, экуменой. Католичество сегодня воспринимается как нечто надгосударственное, но это не космополитизм, не сама по себе вселенскость, это трансформированная римская имперскость. Просто в какой-то момент императорский Рим стал Римом римских пап. Церковь поглотила империю, стала империей. Появление Италии как государства в XIX веке сделало эту империю совсем виртуальной, но структура осталась именно имперской, и это даёт, к сожалению, себя знать. Православие пошло сразу по двум путям. Одно православие имперское, как и римское — это православие Стамбула, Константинопольского патриархата, который представляет уже несуществующую империю. Другое православие националистическое — православие Афин. Оба греческие, но очень разные. У православия в каждой стране есть свои особенности, далеко не всюду Церковь подчинена государству так сильно, как в России. Но главное в другом: настоящей вселенскости, настоящей «католичности», «экуменичности» ещё очень и очень мало. Словно у динозавра, у Церкви тяжеленный хвост. Он ничего не уравновешивает, этот хвост из опыта власти, доминирования, насилия. Он лишь тормозит, опрокидывает.
Вот откуда появляется протестантизм. Он пытается избавиться от средневекового насилия, и во многом преуспевает. Но ведь мало избавиться от хвоста, надо сохранить голову и лапы. Вот с этим есть проблемы. Протестантизм родился внутри Католической Церкви, во многом из-за той глупости, которую порождает абсолютистская власть. Но свой протестантизм породило и православие — и речь не только о старообрядцах, этом православном аналоге амишей. В сегодняшнем мире есть множество православных, выступающих против пережитков средневековья и национализма в сознании верующих. Правда, как раз в России таких православных очень мало, но причины тому вне Церкви, в России.
Такое разнообразие — иногда прикрытое формальным единством (в Католической Церкви существуют сотни разных течений и направлений), иногда нет — его нужно преодолевать? Или это разнообразие — как течения в Мировом Океане, нечто неизбежное и продуктивное? Ответ на этот вопрос не так важен, как понимание того, что единообразие и единство вещи разные. На самом деле, бытовые представления о «католической культуре», «православной культуре» абсолютно не отражают действительности.
Так христиане говорят о единой «исламской культуре», а ведь исламской культуры нет. Ислам есть, есть сильнейшая арабизация разных народов, исповедующих ислам — точно такой же феномен, как латинизация народов «католических». Но ислам исповедуют регионы, где сотни и тысячи разных культур, движений и течений. Только для поверхностного стороннего наблюдателя все мусульмане на одно лицо.
Самое страшное — стать поверхностным христианином, для которого важно, чтобы все христиане были на одно лицо, в один день праздновали Рождество и Пасху, служили всюду на одном языке. Евхаристия — не гамбургер, который должен быть одного вкуса по всему миру. Цель веры — освободить творческие силы людей, сделать их едиными через личное своеобразие и разнообразие, а не вернуться в первобытную мегалитическую монолитность.
