«Истинно, истинно говорю вам: кто соблюдет слово Мое, тот не увидит смерти вовек» (Ио. 8, 51).
Выражение «не увидеть смерти», «не съесть (вкусить) смерти» — из разряда тех фигур речи, которые порождены страхом назвать вещи своими именами. Не Иисус эти фигуры придумал. Даже наоборот, те, кто ненавидит и распинает, убивает, напридумывали множество эвфемизмов. Они не убивают, а «обезвреживают», «выводят из строя», «ставят к стенке», «ликвидируют» и вообще полагают душу за ближних. Господи, избавь меня от полагающих душу за меня, а от врагов я даже и не хочу избавляться, мне с ними весело!
В конце своего евангелия Иоанн говорит, что Иисус предсказал обстоятельства смерти Петра. Точнее, Иоанн говорит — «какой смертью прославит Бога» (Ио. 21, 9). Смерть — прославление Бога, вот как! Самому же Иоанну Иисус сказал «хочу, чтобы он пребыл, пока не приду». Все это истолковали как обещание бессмертия, но Иоанн подчёркивает — не было никакого обещания бессмертия, были вот такие слова.
Может показаться, что это какое-то глупое старческое ворчание, не слишком осмысленное. Однако, надо помнить о симметрии как главном композиционном приёме Иоанна. Конец симметричен началу. В начале Иоанн, ожидающий, когда придёт Иисуса и возвещающий об этом приходе — и в конце ровно то же самое, Иоанн ожидает прихода и возвещает. Сразу всё становится на свои места.
А о бессмертии… Разве Иоанн Предтеча обрёл бессмертие? Он обрёл палача. Намёк Иоанна ясен — Спаситель не гарантировал мне бессмертия, скорее уж, наоборот, но разве это имеет значение?
Спаситель, что называется, «буквализирует метафору». Не видеть смерти, не есть смерти — а есть Жизнь, видеть Жизнь. Есть Иисуса, Видеть Иисуса. Хотя смерть, в отличие от Бога, не невидима. Очень даже видна, лезет в глаза. Она в каждом идоле. Она в военных символах. Смерть в ссорах и она в унынии, тоске, отчаянии.
Меньше всего смерти, пожалуй, на кладбищах, которые мы оформляем как раз как дома — подобно древним египтянам, мы отчаянно хотим жить и создаёт себе имитацию жизни в мире тления. Зато там, где мы живём, отчётливо припахивает кладбищем. Это — в лучшем случае! На кладбище никто друг с другом не дерётся, даже если старые недруги встретятся случайно. Ну кладбище же! (Да, в России случались исключения, но это ж Россия — матрёшка из гробов). Наша жизнь — тихая размеренная нежить. Мы не ссоримся из страха, мы вежливы ради денег, мы соблюдаем правила ради самосохранения. А посмотришь внутрь — мумия!
Жить по заповедям, соблюдать Слово Божие — означает вырваться из обывательского некрополя, означает присоединиться к смерчу, в котором является миру Бог, означает фонтанировать. Не внешне, наверное, внешне не отличить от живых мертвецов, хотя и внешне различий будет немало. Жизнь по Иисусу — жизнь без армий, оружия, бомб, даже без дубинок, окриков, шлепков, даже без психологического давления на других. Потому что перед глазами живущего по Иисусу — Жизнь. Если видеть перед собой скелеты и надгробия, то от тоски и страха можно такого наворотить… Но если видишь перед собой Распятого, ты видишь не смерть, а воскресение. Другое дело, что связь обычно обратная. Сперва ты любишь, потом ты начинаешь видеть воскресение и бессмертие. Работник театра, который открывает театральный занавес — не гений сцены, но без него спектакль пройдёт впустую. Христианское дело как раз такое — отодвинуть занавес и задохнуться от восторга перед тем, что за ним. Но занавес иногда бывает очень тяжёлый. Одна радость — с той стороны его тоже отодвигают.