«С тобой бесполезно разговаривать!» — эти слова почти всегда не завершают, а открывают обличительный монолог, длинный как ящик бюрократа. Автор послания к евреям заявлял своим евреям, что «невозможно ... обновлять покаянием» таких паразитов, как они (Евр. 6, 4-5). Они уже столько лет в Церкви, должны сами писать послания к евреям, а они не понимают, не знают простейших вещей типа крещения! После чего — да, угадали, после заверения, что учить таких идиотов бесполезно, автор начинает их учить. Риторика-с!
Точно такова же логика Иисуса, когда Он сперва обзывает слушателям порождениями ехидниными, а потом начинает им проповедовать. Порождениям ехидниным бесполезно ведь проповедовать, так? Зачем со змеями разговаривать, их давить надо? Зачем слушателям говорить, что они козлы, которые пойдут в геенну огненную? Козлы к проповедям равнодушны.
Это логично, поскольку человек есть антилогичная обезьяна. Обезьянья логика говорит, что а есть а. Человеческая логика говорит, что а иногда а, иногда аа, иногда а?, а то и э! Выяснится в процессе диалога. Так ругань, в мире животных прекращающая коммуникацию, в мире людей часто как раз начинает общение. Эти общение отличается от коммуникации.
Что это за «а» такое? Проблема в том, что человек — это обезьяна, которая жива не только бананом. Сытость физиологическая и сытость психологическая не совпадают, и по некоторым признакам, даже и не могут совпасть. Самое же паршивое — сытость брюха безусловно хорошо, сытость духа это преступление против духа, это отрицание духа. Брюхо-то смертно, а дух наоборот.
То же послание к евреям кажется дико занудным и скучным — какие-то скинии в пустыне, первосвященники, мелхиседеки, жертвы, молоко духовное... Потому что послание не вообще к евреям, а к тем евреям, которые собирались не читать, а есть. Не жертвы приносить, не кормить Бога, а пожрать, что Бог послал, а Бог послал Сына Своего Единородного — ну и далее по апостолу Павлу.
На первый взгляд, это шаг назад — от книги к еде, от духа к тарелке. Только ведь еда-то — «в воспоминание», и в воспоминание не о том, как меня или моих предков Бог спас, а о том, как Бог не спас Своего Сына. Маленькая разница!
Евангелие начинается вовсе не с отказа Иисуса кормить народы, превращая камни в хлеб. Там этого вообще нет, сверьте Карамазовых с евангелистами. Евангелие начинается с отказа Иисуса есть. Вообще. Не «искушения в пустыне», а голодовка в пустыне. Голодовка безо всяких требований к какой угодно власти. Просто голодовка. Отказ делать то, что Ты можешь сделать. Лукавство-то искушения в чём? Искуситель пытается подменить контекст, изобразить себя тем, кто может превратить камни в хлеба или дать полетать. Думает, может, Иисус с голода забыл, кто Он и что Он может.
«Не хлебом единым жив человек, а Словом Божьим», — это Бог говорит самому Себе, не сатане же. Так довершается вочеловечивание Иисуса — не физиологическое воплощение, а глубинное, духовное. Сын Божий становится обычным человеком, только вот «обычность» оказывается предпочтением Духа — хлебу.
Христиане едят своего бога, — смеются атеисты. Можно подумать, атеисты едят просто еду! Атеисты поглощают Докинза, Франса, Вольтера, материнские объятья и отцовские похлопывания точно так же, как не атеисты. Атеист тоже жив не хлебом, белками и углеводом. Обезьяны атеизмом не развлекаются.
Человек есть то, что он ест, но есть человек не еду, ест человек дух. А не есть, значит, оскотинился, что бывает, и значительно чаще, чем хотелось бы.
История религии есть история столовой, история голода и его утоления. Нет голода в душе — нет религии, веры, атеизма, человека. Вот почему «утоление духовного голода» — противоречие по определению. Духовный голод тем сильнее, чем более духа в человеке.
Здесь то, что иногда называют революцией «осевого» времени, сдвигом от коллективизма к персонализму, от «ветхого» завета к «новому. Послание к евреям называет Христа «священником наподобие Мелхиседека» — при том, что Мелхиседек не был священником. В чём подобие-то? Только в том, что Мелхиседек накормил оголодавших евреев. Это сравнение рождено человеком, который ощущал Христа как огромный кусок хлеба, точнее, как огромный источник огромного духа.
«Сие есть Тело Мое» — это ведь не в пустоту сказано, не на защите богословской диссертации, это сказано за столом, перед тем, как протянуть «сие», чтобы его разжевали и проглотили. Table-talk, вот и всё, что надо знать о христианском богословии.
«Ветхий завет» — разговор читателей в библиотеке, «новый завет» — разговор в кафе при библиотеке, разговор читателя с поваром.
Вот смысл фейерверка съедобно-богословских сравнений. «Бог может из камней сих сделать детей Авраама». «Я вас щас напою чистым словесным молоком». «Кто накормил голодного, накормил Меня». Да и притча о сеятеле — это всего лишь притча о ресторанном старт-апе, без посева не будет хлеба, «в нашем ресторане мы подаём свой собственный хлеб, испечённый безо всяких химических удобрений».
Шли-шли в землю обетованную, пришли в необетованное небо. Царство Небесное. Шли к хлебу, пришли к Духу. Бог обманул? Бог победил обман — наш самообман, нашу попытку убедить себя, что человек жив только хлебом, среда определяет сознание, нет финансирования — нет самопознания. Человек сыт, когда голоден. Человек жив, только когда мёртв («кто погубит себя, спасёт себя»). Человек любит, когда жаждет любви большей, чем у него в наличии, и этим человек — нано-Бог.