«И дивились учению Его, ибо слово Его было со властью» (Лк. 4, 32).
Лука сократил Марка, убрав упоминание (явно критическое) о фарисеях и книжников, толкователях Закона. Иисус говорил не как толкователь законов, а как законодатель. Законы не пишутся в стиле «Мне кажется, что следует…». Так был ли Иисус хорошим человеком, если Он так разговаривал? Ну, Богом был — пожалуйста, это всё равно, если у Бога и есть власть, Он её то ли не использует, то ли так использует, что нам безразлично, а вот человеком? Власть она ведь развращает, коррумпирует, как сказал один горячо верующий римо-католик, английский лорд по титулу и бэкграунду, немец по рациональности и роду занятий (историк католической Церкви), итальянец по темпераменту, месту жительства и погребения (Неаполь).
А всё-таки лучше Эктона сказал Мандельштам: «Власть отвратительна как руки брадобрея». Слегка перефразировав Рембо, у которого ангел-хранитель — бестелесная голова, а всё же каким-то чудом у неё руки барбье (потому что знаменитый нацистский палач Барбье — он ведь в переводе с французского брадобрей). Про Рембо — из эссе Романа Тименчика, который подобрал вроде бы все сравнения власти с цирюльным делом, но блистательно забыл главное, зерно, из которого растёт эта метафора — цирюльника царя Мидаса.
Кстати, цирюльник — термин очень уместный именно применительно к греческим басням, потому что это смешное слово, которое кажется каким-то бобруйско-урюпинским, есть именно греческое, корень «хейр» — «рука», как в «хиромантии», и у римлян звучало почти так же — «хирург», а исказили поляки, от которых пришло к нам. Цирюльник — рукастый молодец. Потом руки раздваиваются. Брадобрей, натурально, скоблит щёки, а парикмахер — делает парик. Занятия столь же различно-схожие, как тоталитаризм и демократия.
«Власть отвратительна, как руки брадобрея» мог написать лишь человек, который предпочитал бриться у брадобреев. Руки брадобрея отвратительны не потому, что в парикмахеры идут какие-то особо омерзительные типажи, а потому что нарушать приватность щёк, вторгаться в твоё пространство, словно для поцелуя и эротической игры, не будучи твоей любовью, — это отвратительно. Хуже брадобрея только проктолог, — так ведь недаром юмор так любит обыгрывать сходство щёк с попными половинками.
Кстати, евангелист не утверждает, что людям понравилось, что Иисус говорил «со властью». Они не выстроились в очередь на запись в апостолы, а разошлись, а в конце концов разошлись до того, что убили. Потому что, собственно, а что Иисус говорил с этой самой властью? Да всё то же, что в Нагорной проповеди. Подставь щёку! Да мне, дурашка, я же тебя не бью, а только за нос держу — подставь щёку тому, кто тебя по ней ударил! И никакого «и наношу хук сподниза». Ты в парикмахерском кресле сидишь, и длинные облачения священнослужителей недаром так похожи на ткань, которой парикмахеры закрывают клиента от его падающих волос. Чтобы вспоминали евангельское: «Без воли Отца моего и волос не упадёт с Вашей головы». Так что тождество Сына и Отца в том, что оба — парикмахеры.
Власть отвратительна, и это вкоренено в человека на уровне биологии — забота о сохранении дистанции. Весь наш извратизм и даёт себя знать в садо-мазохистских играх с подчинением и вождением, с подставлением щёк начальству и побиванием щёк тем, на кого начальство укажет. А некоторые даже получают — в отличие от брадобреев — удовольствие от власти. Иисус только говорил со властью, а другие со властью действуют — дьявольская разница.
Терпимый человек тот, кто нетерпим лишь к нетерпимости. Подлинно властный человек использует свою власть лишь против властолюбцев. Иисус и есть подлинно властный человек, возможно, единственный за всю историю человечества. Но больше и не надо. Нам остаётся лишь, как поётся в одном православном гимне, «иже херувимы образовывать» — конечно, это херувимы aux mains d'un barbier, с руками брадобрея. Позвольте, но как же это возможно, воскликнем мы в отчаянии, как апостолы, когда Иисус сказал им, что не надо смотреть на женщину с вожделением. Цирюльник Мидаса ведь чем знаменит? Он единственный знал, что у царя Мидаса ослиные уши, что, в переводе с басенного на обычный язык, означает — Мидас умел и любил смотреть на женщин с вожделением, то есть ничем не отличался от любого Ивана или Петра. «Человеку невозможно, а Бог всё может», — ответил Иисус и собрался было похлопать апостола Петра по щеке, но передумал и похлопал по плечу…
Различие, понятно, не в словах. «Не убий» одно и то же у Христа и у христиан (в современном западном мире именно христиане — не все, конечно, воцерковлённые, активные, заняли нишу книжников и фарисеев; к счастью, западный мир даёт им отпор, секуляризацией именуемый, за что получает свою порцию поношений).
Книжники и фарисеи — авторитетные комментаторы авторитета Закона. Авторитетные комментаторы авторитета. Авторитетно заявляющие, что Авторитет нуждается в комментарии. Что «не убий» — это лишь об убийстве, а казнить можно, воевать можно, завоёвывать можно. «Не разводить» — это верно, но «признание брака несостоявшимся» не есть развод, а лишь развождение-расхождение.
Главный враг авторитетных комментаторов — тот авторитет, который они комментируют. Почему в современном мире так бесятся авторитетные комментаторы Библии — Библию перестали считать авторитетом. Так ведь сами ж виноваты! Докомментировались до инквизиций и крестовых походов.
Говорить же от себя, без Библии авторитетные комментаторы не умеют. Они не «как дети». Ребёнок говорит, не ссылаясь на авторитеты. Он имеет внутри себя власть, которая утрачивается по мере «социализации». Это власть не изувечить другого (ребёнок слаб, бессилен наказать или убить), это власть живущей жизни. Власть авторитетных комментаторов — власть жизни калечащей, ограничивающей, в общем, в той или иной мере омертвляющей, а то и умертвляющей.
Власть Иисуса проявлялась не в наказании грешников и даже не в обращении их на путь покаяния. Его власть была в «знаках» — то, что мы сегодня называем чудесами и знамениями. Умножение хлебов — дело авторитета, дело авторитетных толкователей — конфискация хлебных запасов и их перераспределение (при этом происходит не умножение хлебов, а изрядное вычитывание в пользу распределяющих). Дело авторитета — произнести проповедь, которая не понравилась, и затем пройти сквозь негодующую толпу невредимым. Дело авторитетных толкователей — согнать слушателей, угрожая силой (не всегда вооружённой), и затем пугать, пугать, пугать.
Иисус идет на крест — вот власть авторитета. Авторитетные комментаторы посылают на крест. Этого — за непослушание родителям, этого — за одобрение абортов, этого — за одобрение презервативов. Было бы желание распять, повод найдётся. А когда авторитетный толкователь получает отпор, с какой радостью а ля Иудушка Головлев он изображает из себя страдающую жертву. Ах, из школы убрали распятие — я прям чувствую гвозди, которые убиравшие воткнули в мою нежную душу!
Авторитетность — главное проклятие христианства (и не его одного; Моисея извращают ничуть не меньше, да, собственно, учение-то одно). Учитель сказал — выполняй, а не передавай другому. Иисус сказал «не лги» — так вот и не лги, а вместо этого учат других не лгать, сами же лгут, подвирают и лукавят сотнями способов. Для благой цели авторитетной проповеди авторитета. Как если бы полицейский поймал воришку и говорит ему: «Не кради!» — и воришка начинает кричать собравшимся зевакам: «Не крадите! Люди!! Никогда ничего не крадите!!!»
Тот случай, когда цитата есть кража, отрицание цитируемого. Как в анекдоте про еврея, которого судья обязал извиниться, произнеся слова «Исаак Абрамович честный человек, извините» — и он прокричал: «Исаак Абрамович — честный человек???! Извините!»
Хорошо еще, если извратизм от непонимания — как в случае «авторитетного» утверждения, что нельзя называть священника «отец» или что надо повиноваться власти Гитлера, Ленина, Путина. Авторитетные толкователи сплошь и рядом плохо понимают то, что авторитетно толкуют, потому что для понимания нужен диалог с текстом, а не жонглирование текстом, и не может вести диалог с текстом человек, который не умеет вести диалог с людьми и с Богом. Но ведь бывает, что — понимают, но душат в себе понимание, чтобы привести другого к спасению. А вот это уже антихристово. Иисус никого не вёл к спасению. Он был Спасителем. И тогда, на горе, Он говорил со властью, возвращая банальные истины, давно разобранные на цитаты, в первоначальный контекст живого Бога, и поражал людей, но никого из них не спас, а Сам — пошёл на гибель, как и шёл с самого начала.