«Но Иисус запретил ему, говоря: замолчи и выйди из него» (Мк. 1:25).
Иисус обращается с бесом как с бурей, говорит одинаково «замолчи» (Мк. 1, 25 и Мк. 4, 39). Переводчики спорят, как лучше: «строго сказал» Иисус или «запретил», «приказал» — в оригинале «эпетимисен».
В этом рассказе все время путаются глаголы — что относится к бесноватому, а что к бесу. Путается и само ощущение зла: то кажется, что оно внутри, бьёт в человека словно цыплёнок в скорлупу (и тогда это именно «изгнание беса»), а то — что бес снаружи, но схватил человека. Тогда заклинают беса «отпустить», а не «выйти» — собственно, слово «одержимый» подразумевает именно ощущение, что кто-то снаружи «держит». Наверное, и в состоянии беснования возможен свой оптимизм и свой пессимизм — конечно, если человек переживает зло как нечто внутреннее, это тяжелее, чем видеть зло как нечто внешнее.
Материалист веселее аскета, ведь он верит, что достаточно устранить внешнее зло, и жизнь наладится. Только и самый неприятный вариант: правы и люди, по-марксистки одержимые идеей внешности зла, и люди, одержимые идеей внутренности зла. Человек зажат между внешним и внутренним хаосом как тонюсенький кусок сыра, и плавится, и шипит, и обугливается.
К счастью, исцеление возможно, более того, бесноватых всегда меньшинство, и главные проблемы — после того, как устранена «среда». В этом неправда того аскетизма, который убеждает человека, что внутреннего зла хватит, чтобы до гроба себя изводить покаянием. Борьба со злом может быть худшим злом не только у материалистов, но и у идеалистов, у верующих — это та судорога, с которой человек освобождается от греха, но судорогу это растягивают на всю жизнь. И вот уже беса нет, греха нет, болезни нет, бури нет, а человек все ломается и ломается перед Христом, вместо того, чтобы встать, отряхнуться и идти, куда Бог пошлёт.
