Когда апостол Павел говорит в послании колоссянам «в Христе» — помириться в Христе, войти в Христа и в Нём соединиться, одеться во Христа — это, видимо, прямо связано с тем, что он был «в узах». В тюрьме, в тёмной вонючей камере. Естественно, в лохмотьях.
Камера как сгущёная несвобода, одиночество, заброшенность, отчуждённость, изоляция, и Христос как предельная свобода, соединение с другими. Причём не свобода хипстера, гангстера, миллиардера, вяленой воблушки, а свобода человека, который изувечен теми же верёвками, той же тюрьмой, теми же ранами, даже хуже — в пещере с трупами уже был трупом. Такой же маргинал и отверженный, социально мёртвый.
«Церковь» тогда это прежде всего союз, противостоящий узам. Союз Божий, а не узы тюремщиков. Но слово «союз» так испоганено, что я боюсь его использовать.
Я не склонен иронизировать над «Страдающим Средневековьем» и вообще над любыми людьми, оплакивающими чужое страдание. Во-первых, одни и те же люди сострадали Христу, рисовали глупые аллегории и символы, но они же смеялись, хохотали, изобретали, учились, жертвовали собой. Во-вторых, лучше Страдающее Средневековье чем самодовольный, вороватый, трусливый, дронящий слабых и заискивающий перед сильными Постмодерн, гыгыкающий над глупыми верующими в сострадание и воскресение. Я, конечно, не про замечательную книгу с таким же названием.
