Я встречал в разных популярных комментариях к Евангелию замечание, что «авва» это не торжественное «отче», даже не «отец», а что-то нежное, младенческое. «Папа», «папочка». Встречал я и людей, которые сознательно обращались к Богу именно так, подчёркивая, что этим они отрицают формализм, обрядоверие.
Формализм дурён, да дурновкусие немногим лучше. Нечувствие языка. С таким же успехом можно для пущей чувствительности обращаться к Богу «Боженька». Или даже «Божечка».
«Авва» не содержит в себе уменьшительного суффикса. Это в принципе другой язык. «Папа» — пожалуй. Речь идёт о самых простых звукосочетаниях: «амма», «баба», «деда», «абба». Ничего особо ласкательного в этом нет. В арамейском не было другого слова для обращения к отцу.
Может переживание благодати открывать Бога как существо особо близкое, нежное, не грозное, а всепрощающее и утешающее? Конечно, может.
Только «мамочка», «папочка» от этого не перестают быть словами пошлыми, даже мещанскими, в одном ряду с «папаша», «папахен», «папаня». Они. таковы не только применительно к Богу, они таковы применительно к родным, любимым маме и папе. Возможно, есть семьи, где такое обращение бытует без пошлости (мне не встречались). Язык средство коммуникации, а не догма и не формула. Тем не менее, существуют отчётливые градации в обращении с языком. Пошлость случается.
Самый яркий пример: акафист «Слава Богу за всё» Трифона Туркестанова. Декадентская лексика, набор самых примитивных и ненатуральных штампов, воздыхания о природе человека, от природы бесконечно далёкого.
Возможны не пошлые акафисты? Конечно. Таков акафист Франциска Скорины Иисусу Сладчайшему. Большинство акафистов и не пошлые, и не одухотворённые, а никакие. Механические. Это не беда: в духовной жизни есть место механическому уже потому, что в человеке есть много механического.
Пошлого, однако, в человеке от природы нет. Пошлое вырабатывается. Нужно ли терпеть пошлость, терпеливо ждать, когда человек «дорастёт»? Конечно.
Кстати, пошлого очень много было у Бердяева. Его тексты часто иллюстрируют картинами Пикассо или Кандинского, но их Бердяев люто ненавидел, осуждал со всей энергией человека, выросшего на салонной живописи и дальше Редона не продвинувшегося. Хотя писал он именно в том же культурном ключе, что Пикассо или даже Сикейрос. Вот у отца Александра Меня была полное соответствие между литературным стилем и любовью к Поленову.
Пошлое уменьшительных суффиксов в попытке преодолеть дистанцию между собой и другим, уменьшая другого. Неважно, уменьшаем мы младенца или Творца вселенной. Пошлое в сюсюканьи. Сюсюканье неудачная попытка преодолеть свою внутреннюю зажатость внешним способом. Иногда — если сюсюканье с младшим, с тяжело больным или с намного более старшим — это попытка «по дешёвке» преодолеть реальную пропасть, которую нужно иногда и потерпеть. Бог не сюсюкает, — не стоит и с Ним сюсюкасть. Это сюсюканье ничуть не лучше мертвечины, которую Маяковский называл «голосом ожившего лампадного масла».
Именование Бога Отцом традиционно для библейской традиции. Исайя употребляет как метафоры одного ряда сравнение Бога с отцом и с гончаром. Учитывая, как выглядит заготовка для горшка на гончарном круге и как она превращается в сосуд, метафора очень понятная и очень, по нынешним представлениям, смелая.
Было ли в этом сравнении стремление представить отношения с Богом «интимными»? Трудно сказать. Слишком немногое известно об «интимности» в глубокой древности. Мы даже не очень знаем, была ли «интимность» в отношениях отца и сына. Зато мы хорошо знаем, что патриархальное общество не слишком поощряет такого рода интимность, и мы не найдём её в притче о блудном сыне. Трогательно-нежных отношений отца и сына в Библии маловато, а вот противоположных примеров с избытком.
Важно, что в раввинистическом иудаизме выражение «Отец наш небесный» (амину ше-ба-шамаим, אָבִינוּ שָׁבַּשָׁמַיִם) сохранилось. Оно было настолько традиционным, что не мешало даже совпадение с «Отче наш». Традиционность означает и то, что обращение не было «интимным». Интимность противополагается публичному, общепринятому.
Вот где «интимность» отношений с Богом стала подчёркиваться, так это в хасидизме. Во всяком случае, в частных молитвах спокойно можно было назвать Бога не только «отцом на небе», «фотер ин химль», но и «тате ин химль»(идиш).
«Тате», действительно, чрезвычайно ласкательно. Тятя.
В христианстве ХХ столетия внимание к «Авва» как возможному «интимному» термину появилось с книгами T. W Manson, «The Lord's Prayer,» Bulletin of the John Rylands Library 38(1955), 99-113. T. W Manson, «The Lord's Prayer: II,» Bulletin of the John Rylands Library 38(1956), 436-48.
Однако, точно ли «Авва» было употреблено Иисусом для большей «интимности», как аналог английскому «dad»? Это невозможно утверждать, пока не будет выяснено, было ли в арамейском более формальное наименование отца.
Важно, что в тексте «Отче наш» вообще нет никакого «аква», есть вполне традиционное «патер».
Откуда появилась идея, что «на самом деле» Иисус говорил «авва»?
Она появилась из желания найти интимность.
Более того, в трёх случаях (Мк 14:36, Рим 8:15, Гал 4:,) слово «аква» в Новом Завете встречается — и каждый раз сопровождается словом «патер». Что это: противопоставление, уточнение или перевод? Евангелисты несколько раз дают звучание слов Иисуса на арамейском, сопровождая переводом («Талифа, куми», «Или, или, лама савахфани»). Это не уточнения, а именно переводы. Так что «Авва, Отче» — не фонограмма, а пояснение для читателя: «Авва, то есть, Отче». Видимо, Гал И Рим фиксируют тот факт, что «авва» сохранялось как «аллилуйя» и другие древние иноязычные слова, как маркёр подлинности.
Любопытно, что в евангелии от Иоанна Господь лишь единожды (Ио 17:25) обращается к Богу как к Отцу, во всех остальных случаях в этом евангелии Он говорит о Боге как об Отце в третьем лице, обращаясь к другим людям.
Конечно, полезно помнить, что «Отче наш» есть лишь в двух евангелиях. Ничего не надо абсолютизировать, особенно, когда речь идёт о том, что связано с единственным Абсолютом — Богом.
Что до «интимности». Это понятие не очень свойственно русской культуре, как и «приватность». Возможно, её ближайший аналог — пресловутая «душевность». «Задушевный друг». Если в религии: «Как у Христа за пазухой».
В XIX веке, по мере того, как умирала безликая средневековая принудительная церковность, шла секуляризация — но шло и новое созидание отношений с Богом, уже не коллективное, а от личности. Тут и встал вопрос об «интимности», совсем как в хасидизме. Процессы-то были одни.
Конечно, личность это замечательно, интимность и душевность лучше казёнщины и безликости. Однако, надо быть осторожными, чтобы не сфальсифицировать «интимность». Не выдать желаемое за действительное. В этом смысле библейское балансирование между образом Бога как недосягаемого и Бога как отца остаётся актуальным. Наглеть не надо, но и смиряться надо с умом.
Когда «папочка» — симулякр, пошлость? Когда человек обращается к Богу «папочка», хотя к родному отцу никогда так не обращался. Думаю, в огромном числе случаи, когда люди не проецируют на Бога то, что для них норма в жизни, а когда они пытаются в разговоре с Богом осуществить то, чего у них в жизни не было и не предвидтся. Это даже не антропоморфизм, явление естественное, этоэскакпизм, явление болезненное.
Отец Иоанн Замараев в 2020 году утверждал, что Мень обращался к Богу «Папочка», устно и письменно. Это недоразумение (с Менем о. Иоанн знаком не был). Произошла контаминация: не Мень, а отец Георгий Чистяков в своих комментариях к Евангелию написал: «Вот какой смысл вложен в начало молитвы ≪Отче наш...≫: ≪Отец (Папа, Отче, Папочка), открой нам Себя!≫ Впрочем, и Чистяков тут не выставляет слова «папочка» как наилучший перевод, он лишь объясняет, какие слова современного русского языка близки к архаичному «отче».
