У женщины есть уникальный опыт: она пограничник между жизнью и жизнью и знает, какая эта странная граница. Без нейтральной полосы, без шлагбаумов, без виз. Где кончается её жизнь, где начинается жизнь другая? Даже, если у женщины нет детей, у неё есть этот опыт просто потому, что она может забеременеть и родить.
Роды ничего не меняют в этом странном опыте. Неясность остаётся. Это может светлая неясность, может быть тёмная, но она есть. Плод во чреве свой, но не родной — нельзя сказать «моя родная почка», «моя родная рука». Родившийся ребёнок не свой, зато родной. Одна близость сменилась другой, и обе близости абсолютные. Один абсолют не больше и не меньше другого абсолюта.
С Богом всё наоборот. Мы понимаем, что «отец», «мать» это антропоморфизм, метафора, когда статус человека становится знаком любви. Или власти, это уж кому что в отцовстве-материнстве главное. Мы даже легко отречёмся от того, что Бог — Отец. Ну, не отец, а так… Главное — мы Его дети. Этого не отдадим! А ведь это тот же антропоморфизм, только в нашу пользу. Ну как же, дети Божьи — расступитесь, обезьяны и слоны! Вот подрастём, будем божествами!
В своей гордыне мы так и не поняли, насколько мы хороши. Хороши как люди. Бог любит нас не как потенциальных богов, а как людей. Каждого в отдельности. Потому что каждый неповторим. У печати все оттиски одинаковые, только стираются чёрточки. Бог же такая печать, что каждый Его оттиск — каждый «образ и подобие» — неповторим. Куда там отпечаткам пальцев, они изредка всё же повторяются, а личности — нет. Когда личности. Когда повторяются, тогда, значит, решили сами в печати податься, на сём свой отпечаток наложить — и потеряли лицо.
Когда мы в себя не верим, от себя устали, себе противны — Бог любит нас. Он мягко надавливает на нас, чтобы Его отпечаток проявился в нас и помог нам стать живыми, неповторимо живыми.
Образ девочки, которую внезапно, по вдохновению, вводят туда, куда вводить нельзя — это образ свободы, ломающей любые запреты. Творение человека Богом — вот введение Бога в материальный мир. Бог вводит человека в зародыш, в яйцеклетку, в материю, преодолевая материальность материи. Каждый человек — Храм, в который ввели человека. Храм со временем разрушится, а человек воскреснет. И мы вводим другого человека в Храм человечества, когда его рожаем, воспитываем, помогаем освободиться от нас. Он входит туда, куда мы не войдём, не можем войти. Мы сами в своей жизни как в запретной Святая Святых — когда мы в любви, которая от Бога, которая не от мира сего. Никто, даже Бог, не войдёт сюда, мы тут должны быть и отсюда должны любить, и дышать, и молиться.
