«Иисус сказал: [Лисицы имеют свои норы], и птицы имеют [свои] гнезда, а Сын человека не имеет места, чтобы преклонить свою голову (и) отдохнуть» (евангелие Фомы, 86).
Изречение повторяет Мф 8:20 и Лк 9:58, добавляя одно слов — «отдохнуть». Можно видеть в этом отражение некоей особой теологии, ведь отдых это завершение творения, суббота, покой.
В евангелии Фомы отдых упомянут в изречении «Иисус сказал: Двое будут отдыхать на ложе: один умрет, другой будет жить» (60), которое напоминает канонический афоризм о внезапности и непредсказуемости суда (Лк 17:34, только тут ещё добавлено для усиления эффекта про двоих, работающих в поле.
Об отдыхе говорит и самое знаменитое «обрящете покой душам вашим» (Мф 1:28) — тут дословно вопроизводятся слова Сираха (6:28). Только у Сираха отдых обещает Мудрость, а тут — сам Иисус.
Второе маленькое разночтение — не «Сын Человеческий», а «Сын человека». Тоже можно сделать вывод, что тут речь идёт об Иисусе как втором Адаме, а отдых имеется в виду не какой-то обычный, а вечный отдых, не материальный. Отдых духа, доступный лишь верующим. Тут можно вывернуть к гностицизму: мол, не материальный мир, а духовный есть источник отдыха.
Но зачем выворачивать? Иисус же не противопоставляет биологическое духовному, а напротив, сокрушается, что у птиц и рыб есть то, что должно бы быть и у «сына человека». Не говорит наплевать, не расстраиваться.
Фраза, на самом деле, интересна прежде всего как кусочек поэзии. Во-первых, норы и гнёзда это низ и верх, это классическое изображение мироздания в виде неба и земли. Или в виде неба и подземного царства — хотя лисы ведь не червяки и не кроты, они всё-таки на поверхности земли. Так или иначе, Иисус оказывается лишь в этой картине. Ему не просто «не дают места», Ему «нет места». Не вписывается.
Во-вторых, тут ведь вполне может быть обычный параллелизм, и тогда текст Фомы замечателен, потому что восстанавливает этот параллелизм. Первая часть «лисицы и птицы», вторая часть «преклонить и отдохнуть». Абсолютно тот же приём, что в «помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое».
В конце Иисус найдёт, где «преклонить голову». На собственную грудь. Крест — между небом и землёй. Словно разрезали картину ножом крест-накрест и в прорези — небытие, смерть, казнь. Византийский поэт, который сравнил субботу, когда Иисус был мёртв, с отдыхом, чувствовал эту страшную иронию. Как у Лермонтова: «Подожди немного, Отдохнёшь и ты». И Лермонтов тут ведь тоже создаёт — вслед за Гёте, которого переводит — перекличку: «Горные вершины Спят во тьме ночной, Тихие долины Полны свежей мглой». Вершины — птицы — небо. Долины — норы — земли.
Всё-таки евангельский текст выразительнее, потому что горы всегда на месте, долины всегда расстилаются, а птицы летают, лисицы бегают, и тут как раз во второй половине фразы оказывается опущенным, но ощутимым обозначение того, что Иисус делает. Он не может отдохнуть, да, но в чём Его работа? Идёт? Исцеляет? Проповедует? Любит? В чём Его «специализация»? От чего Он устал? Слишком часто люди устают не от того, что сделали, а от того, что не сделали чего-то самого главного. Порхали птичками, вкалывали по-муравьиному, а человеческое-то что? Всё ногами да руками, а головой-то, головой? Вот и вспоминается шутка отца Александра Меня, профессионального биолога: «Работайте головой, берите пример с дятла!» Вот Иисус головой работал…
