«Иисус сказал: Царствие подобно пастуху, у которого сто овец. Одна из них, самая большая, заблудилась. Он оставил девяносто девять (и) стал искать одну, пока не нашел ее. После того как он потрудился, он сказал овце: Я люблю тебя больше, чем девяносто девять» (евангелие Фомы, 107).
Эта же притча у Мф 18:12-14, Лк 15:3-7.
Гностические толкования видят в 99 овцах небесный мир, «плерому», а в заблудшей овце — душу, заточённую в материальном мире. Толкования современных антиклерикалов: человек должен против течения, против большинства. Возможно, и должен (хотя не всегда же большинство неправо), но тогда зачем пастух ищет этого героя? Он же возвратит его в душный мир большинства, разве это спасение?
У Фомы есть и другие притчи об избрании. Одна о жемчужине (76), ради которой можно всё продать. Вторая (8) о рыбаке, который поймал много рыб, но мелочь выпускает, а оставляет крупную. Понятно, что тут сходство сугубо внешнее — ведь отсутствует убегание. Пастух не прогоняет прочь 99 овец, не продаёт их ради поиска одной. Уравнивать «продать», «выбросить» с «оставить» решительно невозможно. Тем не менее, Гейтеркол это делает, да ещё безо всяких аргументов заявляет, что сопоставлять притчу с синоптическими вариантами «опасно»). То есть, пастух не Бог, а верующий, стремящийся к Богу. Бог — знание о Боге, спасение — это как раз заблудшая овца.
При сопоставлении варианта Фомы с синоптиками очевидно, что у синоптиков добавлено про критические условия, в которые попала убежавшая овца. Это ясно, потому что добавлено по-разному: у Матфея она убежала в горы, у Луки в пустыню. У Фомы этого ничего нет, а добавлений три: в начале — «Царство Небесное подобно…» Это малозначительное добавление, потому что такими же словами начинаются притчи с очень разным смыслом. Добавлено про то, что овца лучшая, самая тучная, крупная, ценная, и добавлен конец про «я тебя больше всех любви». Добавлено или было в оригинале? Как ни странно, это не так уж важно. Всё равно очевидно, что одна овца не дороже 99.
Про любовь — если и добавление, то очень интересное, если было изначально, тем более интересно, потому что означает, что изначально предполагалось недоумение читателя: как можно бросить 99 овец ради одной, сколь угодно толстой? Это недоумение человека, который намного ближе ко временам Христа чем современные люди и всё же реагирует, как и мы. Не думает, что пастух позаботился защитить оставленных овец — об этом в притче ничего не сказано, это не имеет значения. Хоть бы и погибли, пастуху это неважно! Другое дело, что он не собирается и убивать этих овец — то есть, они не символ чего-то ненужного, гнусного, «материального», которое опасно для «духовности».
Ещё одно, второстепенное добавление (возможное) в текст — слова о том, что пастух «утрудился». Возможно, тут аукнулся спор о том, является ли трудом, работой доставание овцы из ямы в субботу.
Вообще образ пастуха как обозначение именно Бога настолько глубоко укоренён в Библии, что было бы странно предполагать, что его вдруг приложили к людям. Тонкость в том, что Бог человеку противоположен, а любовь — одна и для Бога, и для человека. Богу есть, чем пожертвовать для человека — Своей инаковостью, Своей неотмирностью, Своим бессмертием, в конце концов. Человеку тоже есть, чем пожертвовать. Насколько эта притча передаёт порыв, стремление к другому (а «оставить» это просто приём для передачи ощущения порыва), настолько она и о Боге, и о человеке, который оставляют, в конце концов, каждый самого себя, лишь бы другой не пропал.
