“Открытость” и “закрытость” — слова, которые только кажутся абстрактными, плохо поддающимися описанию в конкретных словах. Душа, “открытая нараспашку”, “открытое христианство”, “открытое общество” (и, конечно, “замкнутый человек”, “изоляционизм”, общество “закрытое”), — все это очень трудно научно, однозначно описать. Но образ-то открытости вовсе не абстрактный, это сравнение с ужасно конкретной вещью — открытой дверью. Всякий без труда отличает открытую дверь от закрытой, а заодно и открытое общество от закрытого, “душу нараспашку” от угрюмца, и даже “открытое христианство” (словосочетание, вошедшее в оборот в России с конца 1980-х годов) от “закрытого”.
Примечательно, что душа человеческая заранее расположена считать “открытое” хорошим, а “закрытое” плохим. Казалось бы, для того и изобрели дверь, чтобы вход в пещеру не был постоянно открыт. И хорошо, что можно уединиться, помолиться нетщеславно, нужно бывает сосредоточиться и одному человеку и даже целой стране для роста, для накопления сил. А все же уединение, закрытость остаётся лишь средством, а целью остаётся открытость. Закрыли дверь, подмели, понаготовили, поставили на стол — и открывай: “Заходите, гости дорогие”.
Открытость есть любовь, и человечество знает о себе, что сотворено для любви. Закрытость всегда на подозрении, в отличие от открытости, и защитники закрытости либо напирают на ее временный характер (и Китайскую стену ставили, наверное, как временное средство, пока китайцы не научатся без всяких стен сохранять свою китайскость), либо пытаются выдать чёрное за белое, закрытость за открытость.
Лукавить очень стыдно, но совсем не трудно. “Закрытое христианство”, к примеру, поразительно легко выдать за христианство открытое. Чему открыто открытое христианство? Современной цивилизации, культуре, технике, науке, средствам массовой информации, реформам в обряде, миссионерству? Пожалуйста: закрытое христианство (помявшись, правда, немного) рано или поздно распахнёт объятия и газетам, и телевидению, и компьютерам.
Что неприятнее в “закрытом христианстве”: консерватизм или пассивность? Будет ли приятно, если консервативное христианство станет активно себя проповедовать? научит людей любить и понимать церковно-славянский язык? воспламенится и других зажжёт своим духом? Разве не было в истории Церкви примеров того, как именно консервативное, фундаменталистское христианство отличалось большей миссионерской активностью, нежели христианство творческое, которому и дома было дел по горло?
Более того: закрытое христианство может отречься и от пассивности, и от консерватизма, ретроградности, фундаментализма и все же остаться закрытым. На хорошем современном языке, на молодежном слэнге, сменив органы электрогитарами, а тропари хитами можно говорить всё те же жёсткие и суровые речи, когда делают христианство закрытым, словно непочатая консервная банка.
Закрытость есть форма, стиль поведение, а не содержание. Это видно не только из того, что “закрытый” католик может стать “закрытым” православным, но вряд ли станет православным “открытым”. Это видно из того, что один и тот же человек, одна и та же община может быть одновременно для одних открыта, а для других закрыта.
Открытость сама по себе не есть нечто однозначно творческое, щедрое. Открыта может быть дверь и комнаты, в которой притаилась засада. Более того, именно история христианства свидетельствует: миссионеры тем улыбчивее, тем открытее, чем в более замкнутое и угрюмое христианство они приглашают. И в наши дни в нашей стране самые ласковые, весёлые и радостные проповедники представляют наиболее замкнутые секты. Представители же Русской Церкви или Католической (не говоря уже о слишком похожих на американцев баптистов) более напоминают своими манерами чиновников, чем многих и отталкивают. Люди просят (во всяком случае, пишут): будьте к нам ласковы, доброжелательны, хотя бы на первых порах, тогда мы к вам придём и у вас останемся.
Разумеется, это не так; кто не придёт к христианству закрытому, вряд ли надолго задержится и в самом разоткрытом христианстве. Человек, который не способен преодолеть барьер холодноватости и отчуждения, стоящий между всякой организацией, религиозной или светской, не войдёт в организацию даже, если барьер уберут. Этот барьер — не самый высокий. Кто стал членом Церкви, быстро обнаруживает, что вовсе не приветливость или угрюмость священников волнуют и соблазняют больше всего.
Есть открытый и закрытый стили поведения, они универсальны, они присутствуют в любой религии, идеологии, в семье и в школе, в дружеском общении и в конторе. Свое обрядоверие, фарисейство, свой фундаментализм есть в атеизме и исламе, агностицизме и каннибализме. То, что существует “открытое христианство” и “закрытое христианство” в этом смысле ничего не говорит о христианстве, кроме того, что христиане — тоже люди, сохраняющие и в христианстве разницу характеров и темпераментов.
Более того. Есть глубокое противоречие в использовании “открытости” как приманки, завлекалочки к некоему “закрытому” христианству. Противоречие здесь и в том, что при этом “закрытое христианство” предполагается заведомо лучшим, более “настоящим”. Христианство низводится до уровня “эзотерической” религии, в которой настоящие тайны открываются лишь тем, кто прошел много испытаний и степеней, в которой есть дешевые приманки для поросят, а есть подлинный, многоценный бисер для “гностиков”, для “знатоков”.
В любой другой религии такое противопоставление “высших тайн” и “низших” может быть оправдано, но только не в христианстве. Христианство открывается людям с душой открытой новому, с душой жаждущей, изголодавшейся, и было бы странно, если бы христианство первым делом требовало от христиан успокоиться. Наоборот: христианство предлагает источник Истины, который утоляет жажду как тревогу, как боязнь, что воды на всех не хватит или что источник может иссякнуть. Об этом сказал Иисус: “Кто будет пить воду, которую Я дам ему, тот не будет жаждать вовек”. Но Он не остановился на этом успокоительном обетовании и продолжил: “Но вода, которую Я дам ему, сделается в нем источником воды, текущей в жизнь вечную” (Ио. 4,14). Человек, открытый Христу, не закрывается от мира, а, напротив, сам становится источником откровения, источником Истины. Беспокойство жаждущего пить сменяется непокоем несущего воду, бурлящего родника.
Открытость и закрытость не есть характеристики исключительно христианства, но именно в христианстве закрытость как фарисейство, ханжество и обрядоверие особенно, качественно нетерпима. Дело не в особенности христиан, а в особенности Христа. Христианство есть религия Откровения, то есть, попросту говоря, Открытости Бога максимальной, абсолютной. Бог во Христе открылся более, чем в Ветхом Завете, чем во всех религиях мира. Это не означает, что христианское Откровение есть смесь правды и лжи, напротив: оно есть совершенная правда, в нем нет никакой лжи, и именно поэтому Открытость Христа не есть всеядность, не есть агностицизм, а есть одновременно отвержение и гибель лжи. Христианская вера не открыта всем сомнениям, но христианский Бог открыт всем — не “слишком многим”, а всем, буквально всем. В этом новизна Откровения, в этом абсолютность его и его уникальность. Эта уникальность не есть обесценивание всякого иного откровения Бога, Его присутствия в иных религиях. Напротив: именно уникальность, полнота христианского Откровения придает смысл всякому откровению, делает веротерпимость не обязанностью, не долгом вежливости, а смыслом жизни каждого христианина.
Совершенная открытость Бога в евангельском откровении есть готовность и способность Бога спасать и в Церкви, и через Церковь, и сквозь Церковь, и даже подчас вопреки ошибкам и грехам членов Церкви, спасать тех, кто не по своей воле не понял Церкви и не принял Ее. Христиане потому призваны быть открытыми всему, что Христос открыт всем. Христианство открыто даже тогда, когда двери христианского храма заперты от посторонних, потому что Христос открыт, и более всего закрытые двери вопиют именно об этой открытости, ибо закрывают христиане двери, когда вспоминают Распятие и Крест, на котором Господь открыл Себя всем людям. Нужно закрыть двери, чтобы сохранить Крест, нужно говорить на особом “церковном” языке, чтобы сохранить любовь как нечто особое в этом мире, источник жизни, а не побрякушку на животе. Нужно оберегать дуб, чтобы были жёлуди. Нужно сохранять Церковь как “малое стадо”, чтобы “большое стадо” могло видеть Откровение. Нужно терпеть и верить, чтобы был в мире источник веротерпимости — Христос и Его Церковь.
