«Приступила к Нему женщина с алавастровым сосудом мира драгоценного и возливала Ему возлежащему на голову» (Мф 26:7).
Младший современник Иисуса и, видимо, ровесник апостола Павла римский писатель Петроний так описывал «римский разврат»:
«Затем началось такое, что просто стыдно рассказывать: по какому-то неслыханному обычаю кудрявые мальчики принесли духи в серебряном тазу и натерли ими ноги возлежащим, предварительно опутав голени от колена до самой пятки цветочными гирляндами. Остатки этих же духов были вылиты в сосуды с вином и светильники».
Надо еще учесть, что серебро тогда стоило немногим дешевле золота.
Конечно, римская и еврейская культуры были достаточно далеки друг от друга, но все же они были и культурами достаточно близкими – в сравнении, к примеру, с китайской. Так что жест Марии Магдалины и широкий жест древнеримского нового русского исходят из схожих представлений о том, что такое жертва, почет, самоотдача. Реакция Иуды близка реакции Петрония: неприлично, стыдно. Скорее всего, и Мария, и Трималхион понимали, что могут натолкнуться на недоброжелательную оценку, преодолевали и какой-то внутренний барьер в себе. Дорого не масло, а именно преодоление стыда.
Богатство так же бесстыдно, как покаяние, вся их ценность – в публичности. Непубличный богач – не богач, а всего лишь скупец. Непубличное покаяние – всего лишь раскаяние, угрызение совести. Схожа и логика тех, кто отвергает публичность. Это логика коллективизма – не высовывайся. Древнеримская добродетель (которая была огромной, широким контекстом, в котором только и существовал древнеримский разврат, миниатюрный и хлипкий) — это добродетель взаимного самоограничения во имя выживания. Не раскачивай лодку своим выпендрёжем как в добре, так и в зле. Потом эта традиция перекочевала в римо-католичество и до сих пор тут живет (вместе, увы, и с традицией разврата, и с традицией имперскости, и с традицией властности). Своя большая правда в этой традиции есть. И нищих надо кормить – Иуда прав, и хвалиться богатством не надо – Петроний прав. Благотворительность и смирение, смирение и благотворительность! Карр! Карр-карр!!
Покаяние – причем публичное, хотя бы там, где двое или трое, считая кающегося – противостоит коллективизму. Коллективизм не возражает против любого греха, лишь бы он совершался втайне, не напоказ, не раскачивая лодку. Вот покаяние – раскачивает лодку, потому что провозглашает, что коллектив – народ, нация, религиозная община – всего лишь сумма обычнейших людей со всеми присущими им недостатками. В этом принципиальная разница между чисткой зубов и посещением сортира и чисткой совести. Иуда раскаялся – но не публично, он предпочел удавиться, но не выносить на публику свой грех. Вышел грех в квадрате – точнее, в петле. Петля греха, петля Иуды…
Так что иногда нужно совершать безумства ради Бога и ради людей. Делать что-то сверх положенного. Человек, не совершающий безумств – всего лишь обезьяна. Безумие – не ум, но безумие часто проявление ума, особенно, когда ум вынужден бороться со своей глупостью, когда благородство вынуждено бороться с подлостью в себе, и вера – со своим неверием.
