«тебе говорю: встань, возьми постель твою и иди в дом твой» (Мк 2:11).
Я пишу эти строки через несколько часов после объявления в России призыва на фронт резервистов.
В моём кругу — где, между прочим, вероятность призыва минимальна — волнение большое, непропорционально большое. Москва, высшее образование…
Беспокоятся не о самом призыве, а о той прямой, которую, кажется, только и можно провести через две точки. Одна точка — вторжение в Украину силами наёмников, контрактников, вторая — посылка в Украину резервистов.
Конечно, представляются третья, четвёртая, пятая точки до конца света включительно.
Только в истории не бывает прямых, потому что точка истории — неуловимая, неописуемая, непознаваемая — это человек. Личность.
Всех колотит от убеждённости, что никаких личностей и человеков нет, а есть зарвавшийся Одингад и десятки миллионов ходячего, ездячего и стреляного мяса. И в Украину пойдут как шли на овощную базу гнилые кочаны перебирать, и интернет отрубят, и в квартиру придут конфисковывать компьютеры, сотовые и деньги, и в тюрьму посадят, и расстреляют. Просто приказали, выполняем, не по злобе. Хотя и злобы будет много, просто по логике эскалации.
Целый народ психических паралитиков, у которых парализована личная воля, но действуют конечности, языки, печёнка, селезёнка…
На самом деле, ничего не паралитики этот народ. Просто он не имеет своего дома. Того дома, который крепость — невидимая, в душе, но крепость. А «крепость» в старину означало и «сила». «Мой холоп мне крепок» — то есть, «у меня достаточно силы, чтобы удержать своего раба, а если сбежит, разыскать и вернуть».
Хорошо было паралитику евангельскому. У него был свой дом, были друзья, была кровать.
У нынешних паралитиков всё условно — и дом, если что, изымут и пойди доказывай, что неправильно, и друзья условные, не укроют, если пустишься в бега от армии, и кровать не кровать, а так… прокрустово ложе: как ни ворочайся, а всюду задыхаешься.
В этой ситуации «твой дом — тюрьма» звучит довольно оптимистично. Ну, три года за отказ идти на фронт. Ах да — червонец за сдачу в плен. Могли бы сразу к четвертованию, правда, как из этого плена на эшафот доставлять не вполне ясно.
Да, иногда идти в свой дом означает идти в тюрьму.
Конечно, хотелось бы, чтобы «иди в дом свой» означало «пойди в Храм помолись». Собственно, для верующего в Христа храм — дом не Божий, а Богочеловеческий, общежитие, где Бог даже не комендант, а просто «один из».
Что нужно в ситуации, когда «иди в дом свой» означает идти в тюрьму, идти в никуда, идти… лучше не перечислять. Ограничимся мемом «возьми крест свой и иди». Известно, куда с крестом ходят, не на базар же.
Что нам нужно — понятно. А другим-то что нужно?
То, чего у нас нет как нет. Спокойствия, одобрения, твёрдого взгляда, обещания, что не забудешь, не оставишь, что твоя свобода, свобода не севшего, будет вся вокруг него, севшего.
Это нужно и тем, кто не в тюрьме, а просто в ужасе и отчаяния.
Но как дать то, чего не имеешь?
Да так и дать — взять у Бога и отдать. Ужас и отчаяние оставить себе, а другим — свет и сладость, прах их побери.
А как иначе?
А вы хотите «взять автомат свой и идти стрелять подлецов»?
Автомата-то ведь у нас нет? Нет. Ну, топор, наверное, можно надыбать, но мы же не хотим, чтобы щепки летели? А где топор, там непременно щепки летят. Вот где крест — там нет, там ангелы летают.
Так что поёжиться-поёжиться, съёжиться-съёжиться, а потом разъёжиться, выпрямиться и приняться за дело. У кого свой дом на скале, у кого на песке, а у нас дом на вере, сложен из надежд, а крышей — любовь, и если мы в этот дом придём, то хоть конец света, а мы в своём доме и у нас жизнь только начинается.
21 сентября 2022 года