«Один же из стоявших тут извлек меч, ударил раба первосвященникова и отсек ему ухо» (Мк 14:47).
Иоанн называет имя «стоявшего» — Петр. Более того, Иоанн называет и имя раба — Малх. Еще более того, Иоанн, описывая предательство Петра, пишет, что в третий раз Петр отрекся, потому что в нем заподозрил последователя Иисуса родственник этого самого Малха (Ио 18:26).
Как всегда, встает вопрос: Марк (а за ним Матфей и Лука) сократил подробности Иоанна или Иоанн дополнил рассказ Марка? Последнее тем более вероятно, что Иоанн именно в этом месте вводит себя — он (любимый ученик Иисуса) и Петр последователи за арестованным Учителем, Иоанн даже помог Петру войти во двор (а сам пошел дальше, потому что был знаком с первосвященником).
Предположение, что Иоанн дополнил Марка, хорошо согласуется с предположением, что именно текст Марка служил для Иоанна основой. Такое бывает, если подводит память на склоне лет. Вот мемуар Татьяны Кузминской о Льве Толстом, написанный спустя треть века после описываемых событий, и Кузминская прямо пишет, что про такую-то поездку забыла, а вот как поездка описана в письме ее спутника.
Почему Марк предпочел скрыть имя Петра, другой вопрос, на который ответы даются разные, но все основываются на проекции. Свои представления о доброте и сострадании, о справедливости и правде мы проецируем на Марка и Иоанна. Этот-де пожалел Петра, а тому было важнее напомнить имя, хоть и без осуждения. А почему Иоанн не упоминает раскаяния Петра. Петух запел, и точка. Хочет бросить тень на апостола? Вряд ли, ведь потом Петр у Иоанна появляется во вполне почтенном виде, не как отрекшийся. Скорее, посчитал лишним напоминать то, что было сказано у Марка. Уточнил какие-то детали, а вообще упоминать не стал.
В сухом остатке одно. Петр поступает и как смелый человек, и как трусливый человек. Смелый, потому что он в меньшинстве, трусливый, потому что «отсек ухо» — рука, видать, дрогнула.
Вот и все, что вы хотели знать об истории, но боялись спросить. Все, что делают люди, имеет чрезвычайно сложные мотивы, обычно противоречащие друг другу. Поэтому история полна поступок иррациональных — причем как в лучшую сторону, так и в худшую. Иногда человек хочет струсить, а вдруг берет верх какое-то геройское начало в нем. А может и тщеславие побудить совершить правильный поступок, даже ценой жизни. Сложен человек. Слишком сложен? Э нет, раю мы будем еще сложнее, намного сложнее, только противоречия будут уже не между трусостью и смелостью, а между чем-то намного более творческим, сильным и удивительным, что существует внутри нас, но погребено под примитивными, даже животными эмоциями и мотивациями. Только иногда прорывается — и это такое счастье. Но без меча, меч это точно от дикости и животности.