Евангелист Марк впечатляет не краткостью, а обращением к подсознанию.
Сознание хочет диагноза, паспорта, окончательного документа о том, кто я такой. «Я»? Ну понятно, что любой герой любого текста это взгляд на себя со стороны. Уж такие мы эгоисты.
Я всесильный, я совершаю чудеса и знамения, я свет всему миру. Но кто я? Откуда во мне сверхспособности и что с ними делать? С какой стати кому-то сверхпособничать? Откуда постоялое ощущение, что именно я не заслуживаю смерти, не должен умирать, но придется? То ли я иду на смерть, то ли смерть меня засасывает.
Если бы это был сюжет, это была бы попса. Смотреть в перерывах между чем-то серьезным, для бездумного расслабления. Потому что чего тут думать? Я загадочный и могучий, что тут поделаешь. Просветленный шествует своим путём. Трагический путь, но за свое величие надо платить.
Тут и появляется Иуда. Как тень. Как уличный клоун, который цепляется в какому-нибудь несчастному туристу и передразнивает его походку, мимику, жесты.
Иуда — пересмешник Иисуса. Иуда тоже загадочный и могучий, впрочем, как все люди. Иуда тоже идет на смерть. Самоубийство Иуда попахивает самопожертвованием, как самопожертвование Иисуса попахивает самоубийством. Как и Иисус, Иуда любит людей и хочет им помочь, только он умнее, рациональнее. Помогать надо избирательно, самым нуждающимся, ради этого можно и в деликатной форме поклонницу поблагодарить, парфюмерию принять и продать. Берем у богатых, раздаем бедным.
Иуда разумен и справедлив. Иуда не предает, а выдает законной власти, и выдает не праведного учителя, а манипулятора, спекулянта на страданиях человеческих, из чужих проблем лепящего себе светлый имидж. Когда Иуда понимает, что Иисус не такой, что Иисус не виновен ни в чем, Иуда вешается.
Собственно, и Иисус, и Иуда одинаково заканчивают, оба «висят на дереве». Иуда даже невиновнее Иисуса, потому что Иисус, как ни крути, а нарывался на неприятности, а Иуда — ну, помог с арестом, но правильно читатели недоумевают: помощь какая-то маленькая. От силы на червонец, даже меньше.
Выдающийся, исключительный человек был Иуда, нормальные же люди молниеносно себя в таких случаях оправдывают, а не вешаются. Я же, когда предавал, считал Иисуса виноватым? А потом изменил свою точку зрения, так ведь только дураки не меняются.
Поведение Иуды — поведение нормального человека, который вляпался в ненормальную ситуацию. Раз в жизни пошел на баррикады, а баррикады-то оказались бумажные. Не настоящие, и лидер какой-то косорукий. Пустышка.
Фрейд утверждал, что подсознательно люди стремятся к смерти. Может быть, может быть, но стремиться к смерти можно по-разному. Можно как Иисус, можно как Иуда.
Иисус сознательно стремится к смерти, потому верует, что люди, грешные и подлые, заслуживают пролома в небеса. Иуда стремится к смерти подсознательно, потому что не верует, что бедняки так уж заслуживают помощи — ну, станут они богачами, и что? Испортятся…
Люди хороши только, пока у них нет сил развернуться. Смерть и небытие — очень позитивный ограничитель, а смерть и воскресение, вечная жизнь — источник вечной нестабильности, рисков, небезопасность и просто гадостей.
Иуда очень честный, последовательный, и он поступает с собой так, как хотел бы, что с собой поступили все грешники — то есть, все люди. Зачем беспокоить судей и палачей? Сам, своими руками!
Это — поразительно порядочно, если учесть, что большинство нормальных и порядочных людей предпочитает все-таки не вешаться, и со злом борются руками военных и палачей. Иуда — последовательный агностик, буржуа, интеллектуал. Таких немного, ведь они не размножаются, а вешаются.
Так что, кто я? Непоследовательность любви или последовательность справедливости? Умереть и я умру, вся жизнь — смерть, все мои поступки — самоубийственны в том или ином виде, но это самоубийственность прощения или самоубийственность строгости?