Борис Крячко вспоминал, как молилась его бабушка в 1930-е годы:
«Ты, Божечко, усэ бачишь и ничого нэ робышь».
Претензия высказана по очень неожиданному для той эпохи поводу: дочка уходит от мужа к подруге, жить как с мужем. «Хиба ж цэ дило? Хиба ж цэ так треба, щоб ворогам та злыдням, а нэ дитям на радисть? Та звидкиля ж воны йих возьмуть, дитэй, баба вид бабы, чи що?»
Повод нелепый, но уж очень хорошо среферирована книга Иова.
Один из лучших ответов на вопрос, почему Бог, всевидящий и всемогущий, ничего не делает для победы над злом, дал один генерал, причем генерал еще и языкастость проявил не меньшую. Николай Лесков в 1879 году в «Мелочах архиерейской жизни» рассказывал о киевском митрополите Филарете Амфитеатрове и привел анекдот о генерале Яшвиле. Лесков подростком, в 1850-е годы, жил в Киеве. Яшвиль однажды принимал смотр кавалерии и возмутился, что лошади тощие. Полковник стал оправдываться, ссылаясь на нерасторопность эскадронных командиров. Яшвиль взорвался:
«— Вздор говорить изволите!.. Что это еще за манера друг на друга ссылаться-я-я!.. Полковой командир должен быть за все в ответе-е-е! Вы развраты этакие зате-ваете-е-е-е!.. По-о-лковой командир на эскадронных!.. А эскадронные станут на взводных. А... взво-одные на вахмистров, а вахмистры на солдат... А солдат-ты на господа бога!.. А господь бог скажет: «Врете вы, мерзавцы,— я вам не конюх, чтобы ваших лошадей выезжать; сами выезжайте!»
Один из офицеров, слышавших это, возмутился таким богохульством. Как это можно, Богу такие слова приписывать! Поехал офицер к владыке Филарету Амфитеатрову, а тот отреагировал неожиданно:
«— Видите, как прекрасно! И как после этого не сожалеть, что духовное ораторство у нас не так свободно, как военное! Почему же мы не можем говорить так вразумительно? Отчего бы на текст «просящему дай» так же кратко не сказать слушателям: «Не говори, алчная душа, что «бог подаст». Бог тебе не ключник и не ларешник, а сам подавай... « Поверьте, это многим было бы более понятно, чем риторическое пустословие, которого никто и слушать не хочет».
Лесков не упоминает имени генерала, но оно легко устанавливается. Это был Владимир Владимирович Яшвиль (1815-1864), внук одного из убийц Павла I. Яшвиль умер от тифа в Вильнюсе, где и похоронен, но у него был в Киеве дом и имение Сунки под Черкассами.
Лесков так описывал этого Яшвиля:
«Лицо имел самое некрасивое, монгольского типа, хотя происходил из татар. По службе считался хорошим генералом и шел в повышения, но в отношении образованности был очень своеобразен: литература для него не существовала, светских людей он терпеть не мог и на этом основании избегал даже родственников по жениной линии».
Родственники по жениной линии были Раевские, между прочим, имение же досталось от князя Потемкина-Таврического, среди родни жены были и Орловы, и Давыдовы, включая Дениса Давыдова, на что и может указывать упоминание литературы, к тому же Раевские очень дружили с Пушкиным.
Дед Яшвиля был мальчиком вывезен из Грузии, взят в заложники, князья Иашвили в Грузии (точнее, в Имеретии) принадлежали к высшей знати, имели дворец под Кутаиси и титул «мегвинетухуцеса» — виночерпиев.
Владимир Яшвиль поступил гусаром в полк, который стоял в Царском Селе, но карьера сперва не задалась, он поссорился с сослуживцем, князем-рюриковичем, сыном правителя «Малороссии», и застрелил его на дуэли. Император за это сослал его солдатом на Кавказ, где Яшвиль героическим истреблением чеченцев скоро заслужил прощение и опять пошел вверх. С 1858 года Владимир Владимирович, генерал свиты, был командиром того самого гусарского полка, в котором когда-то начинал службу и из которого был исключен за дуэль.
Участвовать в войне 1877-1878 годов, как написал Лесков, этот Яшвиль не мог. Замечание же Лескова о Яшвиле — участнике войны с Турцией — относится к сыну Владимира Владимировича, Николаю, который в боевых действиях участвовал, но корнетом. Кузина Владимира Яшвиля, графиня Елизавета Салиас де Турнемир, прославившаяся как писательница Евгения Тур, вспоминала, что «вся гвардия пошла на войну».
Именно Николай Яшвиль попал в «Анну Каренина» как гусар Яшвин, друг Вронского, «игрок, кутила и не только человек без всяких правил, но с безнравственными правилами». У Яшвилей было (как и у Раевских) имение и в Тульской губернии. Именно это дает основания считать одним из прототипов Вронского Николая Николаевича Раевского, внука бородинского героя, погибшего в 1876 году в Сербии. Этот Раевский был очень богат, в гусарский полк его уговорил поступить в 1863 году генерал-проповедник Владимир Владимирович Яшвиль (через жену бывший с Раевскими в родстве), в 1874-1874 годах Раевский служил в Туркестане, куда и Вронский едва не поехал (в черновиках — поехал).
Вронский, пишет Толстой, не знал семейной жизни, его растила мать, был и брат. Отец Раевского, тоже Николай Николаевич (тот самый малец, которого якобы его отец, тоже Николай Николаевич, вывел на Бородинское поле в атаку), погиб, когда мальчику было 4 года. Мать Раевского была из императорских фрейлин, брат у него, как и у Вронского, был один.
«Анна Каренина» всплывает не случайно. Роман ведь посвящен всё той же проблеме: почему Бог всё видит и ничего не делает? Где оно, «Мне отмщение и Аз воздам»? Ничегошеньки не отмщает и не воздает, омерзительный брат Анны благополучен, а она гибнет под гнетом лицемерия и ханжества. Анна, Долли, Вронский, Каренин, да сам император могли бы повторить: «Ты, Божечко, усэ бачишь и ничого нэ робышь».Но боялись, и правильно боялись, Бог бы им ответил как гусар...