XIX ВЕК: ТОЛСТОЙ - ТОРА, ДОСТОЕВСКИЙ - ПРОРОКИ, ЧЕХОВ - ЕВАНГЕЛИЕ
На первый взгляд, с XVIII века европейцы обзаводятся весьма архаичной манерой присваивать значимые названия отдельным этапам своей истории. Восемнадцатый - век просвещения, девятнадцатый - век революции, двадцатый - век тоталитаризма, двадцатый первый - то ли глобализации, то ли терроризма, то ли глобализации терроризма, то ли террора глобализации.
Смешной карикатурой на эту традицию - и возвращением к подлинной архаике - стала большевистская манера именовать пятилетки и правления отдельных деспотов. Пятилетка ускорения. Перестройка. Тут - как и в восточных наименованиях - был уже чистый магизм, вера в то, что "как вы судно назовёте, так оно и поплывёт". Европейцы-то свои эпохи называли задним числом, и китайцы и коммунисты - авансом. Назвать при этом не означает "призвать в помощь таинственные силы", а, скорее, "рационализировать", "подвести итог".
"Скажи мне, какова твоя периодизация, и я скажу тебе, кто ты". XIX век примечателен уже тем, что его начало отсчитывают от 1789 года (Французская революция), а концом считают 1914 (Первая мировая война). При этом главным становится определение "век революций" - от Французской до русской 1917 года, последней, в сущности, которая рассматривается как часть "1914 года". Мол, не было бы Первой мировой, не было бы и третьей русской.
Ещё называли XIX век по-мещански - веком пара и электричества, веком научно-технического прогресса, сокращённо - веком науки или веком прогресса. Пожалуй, наука - это, действительно... Это даже последний век науки как свободного занятия энтузиастов - c ХХ века наука превратилась в конвейерное производство, так же похожее на науку титанов XIX века как самолёт на птицу. Зато на ней стали летать - вот радость-то.
Ещё XIX век был последним веком феодализма (последние его остатки в Европе были уничтожены в середине столетия). Первый век индустриализации. Запахло глобализацией. Колониальные империи стали сооружаться за триста лет до этого, но теперь уже новые средства сообщения сделали колонии резко ближе. "Вокруг света за восемьдесят дней" - это 1872 год. (Кстати, фантастика. В реальности в 1890 году за 80 дней Чехов доехал от Москвы до Сахалина).
Церковь попросту не заметила XIX века - она провела столетие, реагируя на XVIII век, на дух революции, рационализма и романтизма, когда уже был позавчерашний день. В худшем случае - борьба с жидомасонами (в начале XIX века родился комплекс реакционера, в конце - комплекс фундаменталист), в лучшем - редукция Евангелия к служению людям, которым нужно не только служение, но и Евангелие.
* * *
XIX ВЕК: В КОНЦЕ БЫЛО СЛОВО
Некоторое безумие (неблагородное) человечества видно в традиционной определении XIX столетия: началось в 1789-м, закончилось в 1914-м. На первый взгляд, такая периодизация исходит из миролюбия: вот был мирный XVIII век, а потом началось насилие; успокоились, начался мирный XIX век - и тут первая мировая война.
Одна беда этого взгляда - эгоизм. Мир в Европе во второй половине XIX века был, однако, одновременно европейские страны отнюдь не мирно "замиряли" свои колонии, вторгались в Китай. Это малая беда, другие части света тоже альтруизмом не могли похвастаться (и не могут).
Важнее, что такой взгляд вообще не видит в истории творческого начала. Это двоичный взгляд, ему достаточно храма Януса, в котором двери были открыты либо закрыты (во время войны).
Если же определять время творчеством, то XIX век начался почти точно в срок, когда в 1797 году родился Гейне, в мае 1799 года родился Бальзак, а через пару недель родился Пушкин. В 1802 году Гюго, ну а дальше мелкой пташечкой Теккерей (1811), Диккенс (1812), Тургенев (1818), Мелвилл (1919), Уитмен (1919), Достоевский (1821), Флобер (1821), Толстой... Немного странно, что Достоевский старше Толстого. Вот с Толстым, можно считать, XIX век и умер.
XIX век сам себя считал веком науки и техники. Напрасно. Веком науки был XVII век - если считать не в абсолютных цифрах, а в процентах. XIX век лишь пожинал плоды. Веком техники стал, пожалуй, всё-таки XX век, хотя посев осуществил именно век Толстого. То же можно сказать о свободе - хотя борьба за свободу начиналась как раз с 1789 года, освобождение реальное, количественно значимое - социальное, личное, гендерное, национальное - состоялось в ХХ столетии, а в деле свободы количество имеет значение, свободу одного среди сотни рабов - не свобода.
XIX век стал веком Литературы. С технической точки зрения это "век реализма", "век классического романа", "век массовой литературы", и всё это справедливо, но это деревья. Есть невидимая, но очевидная грань между Байроном, Стендалем, Потоцким и Пушкиным, Бальзаком, Достоевским. Девятнадцатый век часто бранили за религиозное оскудение, в нём нет великих мистиков, а философия после Канта и Гегеля - не то, мягко говоря, что литература после Байрона и Стендаля. Пышное увядание, прямо скажем, вот что такое философия XIX века (в ХХ веке пышное увядание сменилось жалким увяданием).
Почему случилась великая литература XIX века? Потому что у неё было много читателей, потому что впервые появилась дешёвая бумага, огромная читательская аудитория и т.п.? Спрос родил предложение? Был, конечно, спрос - "улица корчится безъязыкая" (Маяковский). Такого культа литературы, который был в XIX веке, не было ни до того, ни после - и культа не только Диккенса или Достоевского, перепадало с избытком и бульварной литературе. Что ж сегодня - нет спроса? Или бульварная литература задавила великую литературу?
Позвольте, но разве Толстого не переиздают? Кто сказал, что Слово - Слово с большой буквы - должно сочиняться заново каждый год? С таким же успехом можно от греков требовать очередных Платона и Фидия. Всё - Платон сказал, открыл тему, как открыл тему и Аристотель. Входите в тему и наслаждайтесь. Не распинать же каждый год Христа - хватит, наверное, одного-то распятия и одного воскресения? Вот и Толстоевского с Бальзаккенсом хватит ещё очень надолго. Поскольку это Слово, а не Число, мы даже не можем сказать, что видим дальше этих великанов, потому что сидим на их плечах. Они же не показывают, они - говорят, и слово их звучит. Настоящая, спокойная, уверенная и свободная речь. Да, Рабле-Шекспир-Сервантес, конечно, тоже "сказали", однако какая разница! Только Монтень спокоен - сказанное в XIX веке было сказано не эссеистами, хотя их было много, и все преталантливые. Однако, Слово, которое рвалось в жизнь, было не словом о смысле жизни, а просто словом жизни. Смысл уже был ясен, а вот жизнь увидеть свою... Монтень вряд ли мог этих похвастаться, как и Шекспир, да и Сервантес даже на смертном одре не видел вполне, в каком мире он живёт. В этом смысле любой приказчик - cовременник Золя и Чехова - был куда счастливее.
Меньше всего литература XIX века заботилась о том, что у неё получился. Кто заботился об описании жизни, у того получалось как-то криво и неинтересно, вроде перепевов Боккаччо и шванков. Кто заботился о человеке, каков он есть, кто открывал "вещь в себе", ящик Пандоры, каковым является каждый человек, у того - получилось. Из вещи-в-себе вышло Слово-для-всех. Композитор сочиняет то, что смутно клубится в душе каждого, классики XIX века поступили точно так же - они стали общим словом зарождающегося "частного человека". Без них, действительно, осталась бы "масса", "толпа" - та самая толпа, которая жила на планете тысячи лет и по сей день многие так толпою и живут, для многих ещё и Средневековье-то не состоялось, что уж говорить о Модерне. Как себя повёл этот новорожденный - другой вопрос. Разнообразно повёл, разнообразно и ведёт. Но - сам, имея язык, на котором выражает свои идеалы, свои чувства, свою любовь и свою ненависть, и этот язык - создан литературой именно XIX века, хотя доходит до многих в убогих пересказах, через десятые-сотые руки. Менее всего Великие думали об этом. Они обличали социальное зло, описывали страсти, а вышло - что они родили язык, на котором заговорил новый человек. Язык, надо твёрдо сказать, не европейский, а именно что "общечеловеческий", а если кто им до сих пор не пользуется, то это проблемы непользователя, и очень большие проблемы.
* * *
XIX век - это век Слова. Слова написанного и, что ещё важнее, слова прочитанного. Это первый век, когда писатели заговорили в полный голос, потому что перед ними образовалась полная аудитория. XIX век - век литературы, как был Век Философии, век Сократа-Платона-Аристотеля. Конечно, ещё ранее были Монтень, Шекспир, Сервантес, но и до Сократа были философы, а всё же Век Философии "сделал" Сократ.
XIX век сделан Толстым, Достоевским и Чеховым. ХХ век начался с того, что Толстому не дали Нобелевскую премию. Не просто "не дали", а не давали много лет подряд. Аналог отравлению Сократа. Не дать нобелевки Толстому это сильно. Куда позорнее церковного запрета на его отпевание, поэтому об этом стесняются вспоминать.
Достоевский, Толстой, Чехов писали на русском языке, что так же не имеет значения, как греческий Платона и Аристотеля. Россия имеет к Литературе столь же малое отношение как Греция к Философии, как вифлеемский хлев ко Христу.
Конечно, литература продолжается. Мало кто знает, что античная философия после Аристотеля продолжалась - вспухала, развивалась, кудрявилась. Это нормально, это не стыдно, и карликам на плечах гигантов надо делать своё карличье дело, только надо сознавать масштабы. Неприлично лаборанту мнить себя Ньютоном, даже лауреату Нобелевской премии по физике это неприлично.
Символами - и одновременно вполне реальными и увлекательными небольшими текстами - XIX века - камертонами, эталонами - являются "Смерть Ивана Ильича" Толстого 1886 года и "Скучная история" Чехова 1888 года. Без первого произведения "настоящего" Чехова не было бы. Как написал бы какой-нибудь абитуриент, Чехов подхватил труп Ивана Ильича из рук Толстого и сделал его своим знаменем.
"Смерть Ивана Ильича" - 18 тысяч слов, "Скучная история" - 17 тысяч. Поразительно, что Чехов сам не понимал, что написал. Он думал, что описывает трагедию безыдейного человека. Э нет - трагедию безыдейного человека он описал в "Ионыче", и это слабая вещь. В "Палате номер шесть" - перелёт, вещь слишком андрейплатоновская, кафкианская. "Попругынья", все пьесы - всё та же "Скучная история", только с точки зрения тех, кто окружает главного героя. "Скучная история" - не о безыдейном человеке, а вообще о человеке, о любом человеке, и это не трагедия, а Благая Весть: каждый человек - Человек.
Самое-то невыносимое в "Скучной истории" - что это поэма в прозе, как "Онегин" - роман в стихах. Такого высшего русского языка даже у Чехова в позднейших вещах немного.
Перед смертью Чехов попытался повторить "Скучную историю" в "Архиерее". Вышло всего лишь изумительно. В "Скучной истории" - бездна, в "Архиерее" - могила. В "Смерти Ивана Ильича" - тоже бездна, только наполненная светом. Чехов же этот свет потушил, хотя перед смертью и просил: "Больше света!" Так ведь бывает свет, который нужно потушить, чтобы увидеть свет истинный.
Один из авторов Библии удивлялся: "Что же такое человек, если сам Бог снисходит до него!"
Толстой - Пятикнижие, Достоевский - Пророки и Премудрость, Чехов - Евангелие. Они не удивляются Богу. Они удивляются просто тому, что же такое человек. Они этого не понимают. Они описывают то, что бессильны понять, как немой пишет на бумаге то, что бессилен сказать. Они разбирают человека как матрёшку, обнаруживая внутри бесконечность.
Старинное "помни о смерти" тут - лишь приём. Смерть - псевдоним другого. "Кто я", - спрашивает себя человек не потому, что боится смерти, а потому человек боится смерти, что не понимает другого. Как умереть, если не сказано самое главное - то, что можно сказать за краткие секунды, что висишь над пропастью, ухватившись за ботинки Толстого, который ухватился за куст чертополоха. "Главное" - это не то, что говорится перед смертью, а то, что говорится другому. Но как сказать главное другому, если главным другим оказываешься сам для себя?
Ещё сто лет будут решать "вопросы" - социальный, национальный, гендерный. Они и сегодня - решены, но решения не воплощены в жизнь. Воплотятся, куда деться. Литература XIX века ставила вопрос о том, что будет, когда все эти вопросы решены. Вот - свободен человек, здоров (включая подсознание), никому не раб (это нетрудно) и никому не господин (это почти невозможно, но допустим, допустим - чиновник, врач...). И - что тогда? Что?! Что тогда "любовь", "я", "слово", "человечество"? Ну, читатель, дай ответ! Не даёт ответа... Ответ давать некому и незачем, иногда ответом должна быть вся жизнь.
