Яков Кротов

Заметки к истории Церкви: 61 поколение

Первая треть ХХI в.

Ислам и христианство в начале XXI века

В начале XXI столетия новым явлением стала возросшая напряжённость между Западом и "исламским миром". Правда, эта напряжённость отнюдь не упразднила старых западных фобий: антисемитизма, антиклерикализма, антикоммунизма. Просто ислам оказался не таким мёртвым и неопасным, как привыкли считать на Западе в XIX-ХХ веках.

Западный мир и мир ислама неоднородны, существует не одна ненависть - Запада к исламу и наоборот, существует множество идейных столкновений. Большинство жителей Запада и Востока, пожалуй, вообще никак не осмысляют отношения к иному, - это болото, которое может вспыхнуть пожаром худшим, чем газовая скважина. Но отнюдь не только исламофобия может стать искрой. Существует достаточно устойчивая иерархия фобий.

Американские христианские фундаменталисты (фундаменталисты не просто как сторонники возвращения к истокам, а как сторонники разрушения всего, что якобы загрязняет истоки - прежде всего, модерна) более всего боятся мифического антихриста и ради борьбы с ним поддерживают существование государства Израиль. Они остаются при этом антисемитами, но их антисемитизм ниже в иерархии их фобий, чем страх антихриста.

Их исламофобия не ниже и не выше их антисемитизма, она существует в другой идейной плоскости: антисемитизм имеет ещё дохристианское происхождение, а страх ислама унаследован от средневекового христианства. Ислам воспринимается как "религия порока и зла" (Билли Грэм), как христианская ересь. "Аллах" для таких фундаменталистов - не арабское название Бога Авраама, а название лже-божества, сатаны. Для них Мухаммед - террорист, но для них и христианин-либерал - еретик и богоотступник, поощряющий терроризм своим пацифизмом.

Исламские и христианские фундаменталисты одинаково ненавидят западную толерантность, винят секулярные университеты (и западную культуру) в том, что там людей оболванивают, навязывают всем одинаковые ценности. Эти люди одинаково полны ресентимента, возмущаются Западом и за мягкотелость, и за жестокость - тогда как оба обвинения эти напрасны. Исламские и христианские фанатики одинаково демонизируют мир, одинаково убеждены в своем праве, долге и способности определять, кто есть носитель зла и как его следует уничтожать. Исламист убежден, что в Чечне русские истребляют мусульман - как православит убежден, что в Чечне мусульмане воюют против православия, тогда как там всего лишь поедает сам себя гниющий советский народ. Конечно, это не религия, это идеологизация религии, но фанатики-то об этом не подозревают.

Любящие власть христиане ценят ислам за его властность (даже у Чаадаева это есть), хотели бы создания (воссоздания) "христианской уммы", "православных халифатов", теократий с крестом, а не с полумесяцем. Если Вольтер обличал мусульманский фанатизм, то ненавидящие Вольтера ценят в исламе только фанатизм, подобный собственному. Если русским христианским фундаменталистам (не только православным; да и не только русским) дать волю, в России тоже заглохнет наука, а суды будут заменены приговорами богословов.

Митр. Ташкентский Владимир в "Труде" от 12.9.3 повторяет свою речь на конференции на Родосе о необходимости православным дружить с исламом: "Мусульмане исповедуют Иисуса Мессией, то есть Христом, и называют Его Словом Божиим". Одновременно митрополит подверг критике неких "сектантов", которые "измыслили собственное учение, противоречащее духу Нового Завета. Они не поклоняются святым угодникам Божиим, не веруют в непорочное зачатие Иисуса Христа". Видимо, имеются в виду американские протестанты; США митр. Владимир ненавидит более мусульман (см. тут).

Это не означает, что ислам для христианских фундаменталистов опаснее иудаизма. Политически - возможно, духовно - иудаизм опаснее. Ватикан ощутимо занял сторону арабов в израильском вопросе: как ни страшен ислам, он предпочтительнее иудаизма как ересь предпочтительнее полного неприятия Нового Завета. Билли Грэм развернул в Ираке активную благотворительную деятельность, адресованную мусульманам - не ради борьбы с антихристом, а из сострадания. Сострадания к израильтянам, однако, у протестантских фундаменталистов не наблюдается, иудей - временный союзник перед Армагеддоном, не более.

Фундаментализм в конце ХХ века нарастал и в христианстве Запада, и в исламе. Самая горячая ненависть - между фундаменталистами и националистами противоположных лагерей. Либеральному христианину нечего делить с либеральным мусульманином. Фундаментализм же агрессивен и видит в своём отражении, во втором медведе - прямую угрозу себе. Но при этом и христианский фундаментализм, и исламский более, чем друг друга, ненавидят секулярную цивилизацию. Эта ненависть к современности может даже перевесить зависть к конкуренту и побудить к объединению - как в России митр. Ташкентский Владимир постоянно призывает православных к объединению с мусульманами в противостоянии "западным ценностям".

Христианские фундаменталисты представляют на Западе меньшинство, но это меньшинство мыслит в категориях, привычных толпе: это расистский взгляд на мир, не замечающий первостепенных различий между различными течениями в исламе, между различными исламскими странами, верующий в прирождённое превосходство "западного человека" по сравнению с "восточным" - или, часто одновременно, верующий в то, что западное превосходство есть результат длительного и упорного труда, который не под силу мусульманину, если им не руководить. Это магический взгляд на мир, придающий внешним факторам большее значение, чем внутренним, власти - большее значение, чем творчеству.

Западные либералы, тем не менее, тоже опасаются ислама - как опасаются они и христианского фундаментализма. Мусульманский мир - словно смердящий покойник, собственное европейское средневековое (ранне-средневековое) прошлое, топчущееся на пороге дома. Всё то, что ужасает в современном исламе, было изжито на Западе ценой огромных трудов, да и не изжито, а загнано в правовые рамки как в резервацию - существует и способно повредить человеку, но только, если человек сам даст согласие на повреждение. Архаичное отношение к женщине, к деньгам, к демократии, к науке, к религии, к праву, - одинаково страшно у православных черносотенцев, американских и мусульманских фундаменталистов. Православные агитаторы, которые обвиняют "мусульманских террористов" в ритуальных убийствах, а исламский мир - в нежелании отмежеваться от терроризма, лишний раз обнаруживают свое собственное отношение к насилию как к лучшему средству решения любых проблем.

Более всего пугает в исламе антизападничество - сама его распространённость и цельность. Исламофобия на Западе не так сильна, как антизападничество в исламском мире. Антизападничество не ограничено исламским миром, в России оно ничуть не слабее, но и Россия вызывает отторжение в той же степени, в какой она противостоит Западу. Исламский мир в своем антизападничестве передразнивает Запад, попрекает его неверностью западным идеалам - тем, например, что Запад, требуя от мусульман уважения к правам человека, отрицает право мусульман на самоопределение. Запад видит в таких упрёках свидетельство того, насколько не понимает исламский мир общечеловечность идеи прав человека, насколько механически передразнивает то, что говорят бесчисленные западные миссионеры - церковные и светские.

Да, Запад часто сам недостоин своих ценностей, и война США с Ираком это обнаружила: война, основанная на демагогии в лучших традициях милитаризма XIX столетия, война двойных стандартов, нелепая и принципиально бесцельная. Тем не менее, то, что "исламский мир" использует эту войну для обвинений в адрес всей западной цивилизации, является иррациональным фактом и подтверждает худшие опасения Запада в отношении ислама.

Западные либералы опасаются исламского фундаментализма больше, чем христианского, потому что христианский после четырех веков конфликтов и кровопролития поставлен под контроль. Но исламский фундаментализм вообще не имеет общих ценностей с западной цивилизацией, он не включён в дискурс, с ним даже идейно воевать невозможно - нет общей основы.

В исламе, конечно, нет и каких-то принципиально антизападнических ценностей. Большинство мусульманских стран - недемократические, но демократия может быть основана на исламе либо на безрелигиозной (не антирелигиозной) основе. Ведь и западная демократия лишь очень условно может считаться плодом христианства - исторического христианства, а не его мистического измерения. Это плод развития христианства, ограниченного хронологически (не ранее XI века) и географически (демократия осталась внешней для восточного христианства).

Ислам, с его концепций "уммы", неоднозначным отношением к монархии как самоценности, с концепцией личного откровения, с его антиклерикализмом, вполне может принять демократию. Идея договора, контракта пронизывает исламскую культуру, как и идея права. Ислам знает, вопреки распространённому заблуждению, разделение светского и религиозного права, "орф-и хукук" (право светского правителя) и "шариат". В исламе есть то же рациональное начало (отмечал Вебер), которое есть в христианстве, иудаизме, буддизме - начало, позволяющее приспосабливаться к внешним изменениям, поскольку разум помогает понять, что это внешнее приспособление не затрагивает внутренних , высших ценностей.

Тем не менее, ислам никак не проявит своей потенциальной эластичности - или проявляет её слишком медленно - "слишком" для тех людей, которые гибнут от исламского фундаментализма. Этому препятствует то в мусульманском мире, что предшествовало исламу и сохранилось после исламизации - как в России демократии препятствует не православие, а другие факторы.

Коллективизм исламского мира - не исламского происхождения, а "языческого". Проблема - с точки зрения западного человека - в том, что исламский мир не проявляет большой заинтересованности в выявлении демократического потенциала ислама. Да этот потенциал и не может быть выявлен только через развитие идей, он и на Западе родился прежде всего не в кабинетах учёных и не на кафедрах проповедников, а в мастерских, в лабораториях, в парламентах. И препятствием на пути к демократии в исламском мире является его сознание себя именно как "исламского". Не ислам, а исламское самосознание. Так и русские православные до тех пор не почувствуют вкуса демократии, пока будут превращать православие в идеологию, которая выше всего, даже того, кого призваны прославлять православные.

В 1970-е годы антидемократизм исламских стран приписывали их экономической отсталости. Взлет цен на нефть устранил этот фактор. Теперь чаще говорят о том, что в исламском мире не сложились те сословия, которые в Европе боролись за демократию, выступая "посредниками" между обществом и государством. В исламском мире, как и в России, не сложилось гражданское общество, социум был просто на содержании государства и не хотел (и не хочет) себе иной участи.

В Европе нашлись крошечные социальные явления, которые стали со временем центрами кристаллизации демократии. В исламском мире (и в России) власть никогда не ослабевала настолько - в сравнении с обществом - чтобы процесс демократизации действительно начался, чтобы произошла не модернизация авторитаризма, а зарождение хотя бы архаичной, но демократии. И здесь исламский мир повторяет судьбу России: несвобода Востока сегодня питается свободой Запада.

Западный мир поощрял централизацию и авторитаризм Востока и тогда, когда создавал колониальные империи - чтобы легче было ими управлять - и тогда, когда империи рухнули - чтобы легче было получать сырье из бывших колоний. Западный мир вступался за восточную демократию лишь тогда, когда Восток начинал угрожать его физическому (как на Балканах - где угроза, кстати, исходила не от ислама, а от пост-коммунизма) или экономическому процветанию. Турция, не знавшая ни колониального владычества, ни проклятия нефтедолларов, вступила на путь демократии. Демократия - плохое средство для национального освобождения, тут фундаментализм находит более живой отклик в народе.

*

Чарльз Колсон (это подельник Никсона, отсидевший за Уотергейт и в тюрьме ставший христианином) написал эссе, где "доказывает", что "Отец Иисуса" - вовсе не Бог Магомета (Grace for the Straight Path: Is the Father of Jesus the God of Muhammad?). Для американских баптистов это давняя традиция: объяснять, что Аллах - вовсе не Бог Библии, и Колсон, собственно, лишь рецензирует книжку Timothy George с аналогичным названием. Но Колсон пошел дальше других. Во-первых, он пинает ногами экуменизм - как веру в то, что путей, ведущих к Богу, много. Во-вторых и в главных, он пинает ислам. Мол, для мусульманина человек грешен, потому что грешит, а для христианина человек грешит, потому что грешен. Правда, к Творцу это отношения не имеет. Конечно, Колсон говорит не столько от имени христианства, сколько от имени кальвинистской теологии, но он-то разницы не видит между этими понятиями. Для него, скорее всего, и католики - нехристи чумазые.

*

В 2006 г. в Польше дали журналистскую премию Ариане Фалаччи - уже умирающей, вместо неё премию получил Адам Михник, который заявил:

"Ориана Фалаччи иногда, быть может, преувеличивает наши фобии и страхи. Но это отважная и независимая журналистка, стиль репортажей которой всегда эмоционален".

Конечно, Михник любит не всякую эмоциональность в журналистике. Он любит эмоциональность антидемократическую, но обёрнутую в демократическую риторику - такова Фалаччи. С таким же успехом Михник мог бы про Гитлера сказать: "Адольф Гитлер иногда преувеличивает, но это отважный и независимый политик, всегда эмоциональный".

Я не скажу: "Не бойтесь ислама!" Я скажу: "Бойтесь, коли Вы не в силах совладать со своими фобиями, но не любите свои фобии и страхи, ёлки-палки, не давайте премий тем, кто их преувеличивает! Человек может быть невластен над своей похотью, но не дать премию порнографическому журналу - всегда во власти человека. А то боятся арабов - и приветствуют войну в Ираке, боятся русских - и приветствуют кремлёвский фашизм, боятся разнузданности молодёжи - и приветствуют разнузданность церковных консервативных старцев.

Cм. 2002 г. Владимир Френкель: исламофобия как общая почва сиониста, православного, западника.