Яков Кротов

ИСТОРИЯ С ЖУРНАЛИСТИКОЙ

Журналистика Ненового Средневековья

МЕЖДУ ЗАКЛИНАНИЕМ И ПРОРОЧЕСТВОМ

Граница между анализом и пророчеством не так уж очевидна, тем более граница между пророчеством и шаманством, кликушеством. Достаточно помнить, что к заклинаниям Маркса многие люди долго относились как к пророчествам. Есть один способ, не самый совершенный, но самый объективный, нащупать эту границу: количество глаголов в будущем времени, употребленных в той или иной статье, номере газеты, книге. Вот наугад взятый восьмиполосный номер «Известий» от 28 сентября 2001 г. Одна полоса (седьмая) имеет целиком посвящена жизни республики Коми. Всего в номере (не считая краткой хроники) 37 текстов. Их них только пять материалов не содержат ни в каком виде прогнозов на будущее и сообщают о каких-то событиях (импорт грибов из Коми, ограничение доступа к интернету в Китае, заседание ОПЕК и др.). Остальные материалы все посвящены прогнозам.

Более всего поражает подмена сообщений о происшедшем реконструкцией возможных в прошлом событий. Сообщение о встрече президентов России и Германии не перечисляет каких-либо фактов, сверх пресс-релиза, зато украшено замечанием: «Путин со Шредером вряд ли слишком много говорили о культуре». Заявление бессодержательное и избыточное; можно было бы ведь предположить, что президенты не говорили много о металлургии, о погоде, о порнографии и т.д. до бесконечности.

Симметрично к этому сообщение о планируемой поездке в Москву украинского премьера с крупным подзаголовком: «Премьеры скорее всего просто поговорят». Это вообще совершенно специфический жанр «объявлений», когда подробно описывается то, что ещё только должно произойти. В этом номере таких материалов четыре. Помимо будущего визита украинского лидера, крупные материалы рассказывают о том, что через неделю в Саратове откроют памятник, через полгода откроют новую ветку нефтепровода, через год-другой в столице Коми построят храм. Примечательно, что, когда эти события произойдут, им вряд ли будут посвящены особые материалы. Если эти храм не будет построен, нефтепровод не будет пущен, а памятник снесут, газеты об этом, скорее всего, тоже не сообщит.

Будущее привлекает постольку, поскольку оно связана с властью. Поэтому о предполагаемом открытии ветки нефтепровода (небольшой, в 260 километров) сообщается как о предвестнике глобальных переме: «Как ожидается, в открытии примет участие президент ... как ожидаемость [sic], стоимость перевалки ... будет ... Россия начинает создавать собственную трубопроводную систему». Замечательно, что речь-то идет как раз не о «собственной» системе России (которая есть), а о создании частного нефтепровода.

Более всего – десять материалов (т.е. 25%) составляют тексты о предполагаемых нововведениях: как различные чиновники обсуждают (1) банковскую реформу; (2) уничтожение внебюджетного фонда прокуратуры; (3) создание газет для судов; (4) предоставление учителям отсрочки от армии; (5) переход Татарии на латиницу; (6) допуск адвоката к клиенту; (7) расширение местного самоуправления; (8) монополизацию угольной отрасли; (9) поощрение среднего бизнеса. И одно эссе о будущем развитии роботехники без упоминания каких-либо фамилий и конкретных проектов.

С одной стороны, это характерная для советской печати стилистика: газеты озвучивает планы партии, помогает «снизу» выдвигать инициативы. Ничего не сообщается о том, сумела ли Дума в течение рабочего дня не только что-то обсудить, но и принять какое-то решение. Непонятно, зачем сообщать, что Конституционный суд обсудил проблему и через две недели объявит решение: почему бы не подождать и через две недели рассказать о принятом решении.

Четыре материала являются классическими образцами коммунистической пропаганды, своеобразными заклинаниями. Чиновник заверяет, что в Москве будет построен прекрасный автодром: «Мы гарантируем Москве этап чемпионата мира» (уже через три месяца стало известно, что автодром построен не будет - московские власти запросили слишком большую долю прибыли). Сообщение о новом тренере: тренер «может и должен превратиться в тренера победителей».

Тем не менее, больше материалов, которые видят будущее в мрачном свете, чего большевистская пропаганда не допускала: в проекте банковской реформы «нет ни одного конкретного пункта», прокуратура, если ее лишат фонда, просто добьется «дополнительных бюджетных средств», Конституционный суд пойдет-де на поводу у армии, и хорошая идея погибнет: «Скорее всего, вызывающие сомнение нормы будут оставлены в силе». «Коми обречена на отставание от общероссийского уровня».

Видимо, результатом сшибки старого, выдохшегося оптимизма и нового, с момента рождения обессиленного пессимизма, приводят к появлению ернических, стебных прогнозов. Собран хороший урожай: «Нашим зерном накормят евреев и арабов» (последний текст насыщен оборотами «вызовет ... будет лишь способствовать ... будут предложены ... эксперты считают, что ... может стать». Выставка оружия в Турции. Авторы понимают, что зерно никуда экспортировать не будут, что продать оружие странам НАТО не удастся. Они не ставят своей задачей даже обмануть читателя, чем отличаются от Бендера с провозглашением «Нью-Васюков» центром вселенной. Это истероидная реакция существа, раздираемого одновременно как необоснованными надеждами, так и необоснованными страхами.

Аналогичным образом построен и блок внешнеполитической «информации» -- одиннадцать материалов. Газета не дает репортажей из Америки, не сообщает о конкретных мерах по борьбе с терроризмом (самой актуальной на тот момент теме). Вместо этого акцент сделан на возможных катастрофических последствиях такой борьбы: в Англии введут внутренние паспорта, в Швейцарии введут контроль за оружием, отменят банковскую тайну. Причем если эти предположения отражают реальные высказывания политических деятелей, то большинство других являются откровенным пересказом слухов – например, текст о том, что Румыния может помочь США в борьбе с терроризмом, даже открывается словами: «Ходят слухи».

Когда же нет даже слухов, пропагандист ссылается на «очевидность», и даже дважды в одном абзаце: «То, что после истечения срока ультиматума Кремля чеченским боевикам не последует никаких массированных акций возмездий — почти очевидно. Становится все более очевидно, что и американцы хотели бы решить проблему талибов с бен Ладеном чужими руками, не проводя сухопутную операцию».

В качестве одного из самых тревожных симптомов указывается на то, что будущее труднее стало предсказывать: «Сейчас ситуация менее предсказуема, нежели год назад». Впрочем, советская психология боится только того, что она не сможет прогнозировать будущее, и очень радуется тому, что этого не смогут делать другие. Прогноз рассматривается как проявление власти: власть принадлежит оракулу. Поэтому министр иностранных дел на вопрос о возможности вступления России в НАТО отвечает (в заметке из той же газеты): «Я никогда ничего не исключаю. .. Все мы должны понимать. что мир изменяется гораздо быстрее, чем 10-15 лет назад». Такой ответ дается именно на тот вопрос, на который можно было бы однозначно ответить: нет, Россия никогда в НАТО не вступит. Но сказать так означало бы умалить свою власть над будущим.

Если обычный анализ приводит факт и его комментирует, то параноидальный анализ приводит факт и начинает выводить из него цепочку других, возможных фактов, а потом уже анализирует эту цепочку (так поступала в сказке Гриммов девочка Эльза, плакавшая о том, что ее будущий сын когда-нибудь пойдет в погреб, упадет со сломанной ступеньки и свернет себе шею). Факт реакции сирийского лидера на акт терроризма сопровождается домысливанием за США того, как политики этой страны могут отреагировать и станут помогат сирийскому президенту в его собственной террористической деятельности. О реальной реакции американских лидеров газета впоследствии не сообщала.

Апогеем подобного «анализа» является появление «сшибок» внутри самого текста. Репортаж из Израиля с описанием того, как тут «жизнь продолжается», туристы есть, народ спокоен, тем не менее содержит в себе утверждение, что израильтяне боятся обстрела ракетами. Ни одной фамилии не приведено, ссылки на социологический опрос тоже нет.

А ведь часто "предсказания" - это обычная дезинформационная пропаганда. Вот политическая полиция запускает слух: в Чечне якобы нашли останки о. Анатолия Чистоусова (А.Королев, Труд, 26.6.2003). "Высказано предположение ... Специалисты полагают...". Л.Карамышева (Труд, 2.6.3): провели биологический анализ, спектральный, если не дадут результата - проведут молекулярно-генетический анализ. При этом останки убитых русской армией чеченцев, а и русских солдат, погибших в Чечне, не торопятся опознавать - а останки предполагаемого священника подвергают дорогостоящим экспертизам.

Самые опасные случаи: когда предсказывается, что друг - обернётся врагом. Запад начнёт войну против России... Ватикан начнёт травить православных... Чеченцы захватят Кремль... Будущего боятся и жаждут будущего несчастья: война всё спишет, спишет лень и халтуру. Концы - в будущее.

Изобилие предсказаний не излечишь образованием. Сами по себе знания дают дурные всходы, если падают на фантазию, а не рассудок. Разум видит, что есть в реальности, а не то, что может быть. Воображение дано не для гадания, то есть не для порабощения страху и будущему, а для освобождения от оных в отказе "знать будущее", "предвидеть". Ибо малая фантазия рисует конкретные варианты, а большая фантазия рисует невозможность угадать конкретные варианты. Стыдно гадать! Стыдно - это чтобы не сказать "греховно", потому что так не стоит вообще словом "грех" злоупотреблять, что лучше его даже и не употреблять.

Вот как может выглядеть идеальная информационная заметка пост-советской газеты:

Вера х.б.

Священник Игнатий Крекшин

"Очевидный внутренний духовный застой [Русской Православной] Церкви можно объяснить десятками лет открытых преследований и советской неволи, но чем скорее Русская Православная Церковь преодолеет синдром нехватки свободы, тем скорее она сможет выполнить христианскую миссию не только в России, но и в целом мире. ... Только в контактах с другими христианами, католиками и протестантами, которых православным не нужно бояться и с которыми не из-за чего ссориться, Русская Православная Церковь сможет глубже обрести свою "идентичность". ... Хочется верить, что время обретения Русской Церковью свободы настанет скоро. Другой дороги к выходу в полноту современного христианства попросту нет. В противном случае она не избегнет превращения в фольклорный музей-заповедник. Для Церкви это означает смерть" (Przeglad powszechny, март 2001, с. 316-317, мой перевод с польского).

Риторический приём, использованный Крекшин, похож на приём, когда оратор говорит: "Я не буду касаться темы..." - после чего посвящает свою речь именно указанной теме. "Хотелось бы верить, что сможет и будет жить" говорится обычно, когда диагноз безнадежен. В русской светской печати этот оборот распространён необычайно: "Мы верили, что президент будет демократичен..." "Хотелось бы верить, что вклады будут компенсированы...". Крекшин сказал, что Русская Церковь может умереть, уже после того, как оставил эту Церковь и формально перешел в римо-католичество, эмигрировал в Германию.

Вера в таком контексте - нечто очень сильное и могучее, более могучее, чем все земные обстоятельства. Даже слишком могучее - абсолютным оружием не пользуются. Было бы лучше считать веру (молитву) не таким уж всесильным средством, зато пользоваться им почаще. Процитированный оратор был в Русской Церкви не рядовым прихожанином, а секретарём видного митрополита, членом синодальной комиссии, игуменом и т.п. Он не верил в силу Божию настолько, чтобы рисковать своим положением, общаясь с теми, кто был неугоден церковным властям, и тогда вполне по-советски поддерживавшим в Церкви атмосферу рейхсканцелярии.

"Хотелось бы верить" в таком жизненном контексте - это перевод на новояз выражения "невозможно поверить, что..." "потеряна всякая надежда...", "а пошли они...". Там, где обычная вера поёт: "Верую во единого Бога Отца...", несвободная поёт: "Хотелось бы верить во единого Бога Отца...".

Типовая советская заметка в данном случае могла бы звучать так:

 

У отца Славосвята была собака, он её любил. Она съела кусок мяса, он ее убил. Хочется верить, что впредь наше духовенство будет добрее к животным, поэтому наша редакция подарила о. Славосвяту трех щенков сенбернара.

 

Близок локоть

Революция была попыткой выполнить невыполнимое: защитить свободу, урезая свободу. Послереволюционная жизнь превращалась, соответственно, в вереницу провалов и неудач. Если бы не внешняя подпитка, система была бы обречена на быстрое крушение (большевики вновь и вновь повторяли тезис о "враждебном окружении", но даже гражданская война была выиграна, помимо прочего, за счет покупки русского золота "враждебным окружением").

Журналистика в такой ситуации утрачивала основную функцию - повествование о недавнем прошлом. На первое место выходило предсказание будущего, расцвечивание руководящих планов эмоциями и вариациями. Прошлое лакировали либо маскировали.

Жить только недостижимым будущим и фальшивым прошлым трудно, в журналистике - как и в психологии homo soveticus в целом - возник особый жанр, близкий к церковной проповеди. Это жанр подбадривания, призывного утешения: вот-вот, сейчас закончатся все трудности, будет достигнуто то, к чему призывают.

Такой жанр является прямым наследником, подвидом традиционной рабской психологии, которая говорит: "Сделано!", когда осталось доделать совсем немного.

В повседневной жизни советских русских это проявлялось как постоянно, широко распространённое, бессознательное заверение друг друга (особенно руководства) в том, что всё хорошо, что работа вот-вот будет окончена, осталось совсем немного. Ещё чуть-чуть - и каждый получит отдельную комнату (квартиру). Ещё чуть-чуть - и кукуруза будет расти под Архангельском. Ещё чуть-чуть - и дороги станут чистыми.

Такая речь помогала защититься от начальственных утопий. Начальство вечно как категория, но отдельные начальники смертны и, более того, снимаемы. Если поставлена невыполнимая задача, надо тянуть и тянуть, уверяя, что задача будет вот-вот выполнена. Велика вероятность, что начальник будет заменен, а с уходом начальника задача будет попросту забыта. Утопия коммунизма была абстракцией, реальностью были тысячи небольших утопий, вполне иррациональных, кафкианских, быстро друг друга сменяющих. Начальство это понимало или хотя бы чувствовало, и редко система избегала серьёзно наказывать кого-либо за провал очередного плана.

В газетах и журналах (как обычных советских, так и крипто-советских, то есть, после 1993 года) авторы подбадривали читателей: утопия вот-вот будет осуществлена! Рубль вот-вот станет конвертируемым! Локоть близок, сейчас он будет укушен! Переговоры вступили в двести пятую решающую фазу!! Котлован вот-вот будет засыпан!!!

Конечно, такой дискурс, являющийся не столько обманом, сколько самообманом, не мог не соседствовать с постоянным разочарованием, вносившим дополнительный оттенок в советский ресентимент. Человек умирал, а локоть так и не был укушен. Пенсионер так и не получал квартиры. Дорога так и была завалена снегом. Неукушенный локоть очень болит. Поэтому типичную заметку этого сорта можно представить так:

"На заседании городского совета в очередной раз были выработаны очередные меры по обеспечению внеочередным жильем очередников. Уже в недалёком будущем навязший на зубах жилищный вопрос будет успешно разрешён, на этот раз, с использованием рыночных механизмов, ипотеки, займов МВФ, усилением вертикали власти и приватизации энергосистем. Насколько остро стоит вопрос, видно из того, что третий священник церкви 29-го микрорайона убил собаку, с которой проживал в одной комнате с женой, тещей, тремя детьми и с временно причисленным к штату церкви четвертым священником. "Она съела кусок мяса", - твердит он на допросах и пытается похоронить несчастное животное, тщетно царапая пальцами пол в камере предварительного заключения. Рассказ об этом диком случае звучал на заседании и побудил включить в очередной список очередников как первоочередную категорию представителей традиционных для России конфессий".