Мф 10 38 и кто не берет креста своего и следует за Мною, тот не достоин Меня.

№72 по согласованию (Отправление 12-ти на проповедь)

*

Мф 16, 24 Тогда Иисус сказал ученикам Своим: если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною

Мк 8, 34 И, подозвав народ с учениками Своими, сказал им: кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною.

Лк 9, 23 Ко всем же сказал: если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною.

№85 по согласованию. - Предыдущий стих в этом эпизоде.

Лк. 14, 27. и кто не несет креста своего и идет за Мною, не может быть Моим учеником.

№107 по согласованию.

Cтихи предыдущий - следующий. Cм. две притчи как иллюстрация у Лк. 14.28.

См. Крест. Вера креста - Ио 19, 35. См. как различать доброкачественность страдания.

Достоинство задыхающихся.

Разговор Иисуса с Петром - вернее, отповедь Иисуса Петру - остро парадоксален. Начинается с призыва умереть, заканчивается обещанием бессмертия. Сперва "возьми крест", через фразу - "есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти". Фраза про "не вкусят" буквально выпала из сознания последователей, тогда как про "возьми крест" было взято на вооружение, превратилось в постоянную тему проповедей и медитаций. Это результат инструментального подхода к тексту. "Возьми крест" легко истолковать в духе вполне стоического аскетизма, индивидуалистического героизма, а иногда и просто мазохистского пресмыкательства перед старшими. Слова же про "не вкусят смерти" такому поэтическому перетолковыванию не поддаются. Но ведь отделять одно от другого, - всё равно, что пытаться резать бумагу половинкой ножниц. Такая резка, действительно, составляет значительную часть христианского "опыта" - оставляется привычное даже для языческого сознания, а принципиально новое игнорируется.

В русском православном богослужении с Мф. 16, 24 читается не менее парадоксальное рассуждение апостола Павла о том, что свобода личности выше всего, а потому можно есть и то, что запрещено Законом Моисеевым, но - есть это нельзя, чтобы не смутить другого. Свобода личности выше всего, а потому женская личность должна подчиняться мужской. Свобода личности выше всего, а потому мужчины не должны в храме покрывать голову, а женщины, напротив, должны. Ничего себе реализация принципа свободы? Свободен, поэтому ничего не сметь!

Что женщина должна быть в платочке, православного русского не удивляет, - много их, женщин, которые норовят без платка в храм войти. Но что это за мужчины, которые хотят молиться в шляпе? Да это ж хорошо всем знакомые современные иудеи, которые без кипы и вне храма - если набожные - не ходят. Очевидно, что такие шляпники появились уже во времена Павла, именно их он так страстно призывал не рушить заветов предков, не кощунствовать. Прошло какое-то время - и шляпники победили. Кстати, и в Церкви тоже - во всяком случае, духовенство завоевало себе право молиться в митрах, скуфьях и скуфейках, снимая их разве что в самые торжественные моменты. Судя по митре - персидское влияние.

Как ни нелепы - с точки зрения вечности - все эти споры о том, что должны быть в желудке или на голове, важно заметить, что принципиально не освобождение от нелепостей, а освобождение от крайностей.

Здесь налицо созвучие между проповедью Иисуса и увещеваниями Павла. С пеной у рта отказываться есть "нечистое" - крайность, но с пеной у рта объяснять ханже, что есть можно всё - тоже не верх благоразумия.

Посвятить жизнь борьбе против платочков или за кипоношение - крайность такая же, как борьба за платочки или за выставление наших плешей Богу напоказ.

Беззаботно прыгать по жизненной дороге, отдавливая другим ноги - таким людям надо сказать "а ну-ка, помоги брёвнышко до крематория отнести". Мрачно брести по той же дороге, портя всем настроение как лицом, так и нотациями - таким людям надо сказать "ты не вкусишь смерти, чесслово, век мессией не бывать!"

Иисус обращается не только к Петру, а ещё к одиннадцати ученикам, разнообразных до того, что среди них будущий предатель. Поэтому Он и говорит им совершенно взаимоисключающие вещи. Одних осаживает, других подбадривает.

А как всё-таки понимать про дату Второго Пришествия, пришествия с ангелами, "во славе"?

*

Крест у современного человека ассоциируется ещё и с перекрестьем в бинокле, в подзорной трубе. Крест - способ прозреть, увидеть далёкое. Крест - способ избавиться от расслабленности воли, увидев цель. Конечно, сами страдания, сама по себе боль и смерть не могут быть целью человеческой жизни. Однако, именно сквозь них, через Крест, а не сквозь бутылку водки или венчик лавра, не говоря уж о кредитной карточке, видна та Цель, которая единственная делает осмысленной человеческую жизнь. Кстати, можно и увидеть Крест, да не захотеть его, - тогда крест превращается в цель, которую нужно разрушить или на которой нужно распять другого.

*

Сперва Иисус выхватывает из толпы несколько десятков человек, чтобы те шли за Ним, чтобы они были "последователями", "слушателями". Потом из толпы последователей Он выпихывает Двенадцать, чтобы ты шли впереди, проповедовали и исцеляли, заменя Его. После чего - вполне неожиданно - Он опять обращется ко всем с призывом "взять крест и идти" за Ним. У Луки, во всяком случае, подчёркнуто, что это было сказано "ко всем". Марк уточняет - "народу и ученикам". Матфей говорит лишь об учениках, но у Матфея постоянно народ куда-то испоряется - заговоры против Иисуса устраивать, видимо. Именно всем. Потому что быть слушателями Иисуса - это не всем нужно. Быть Его посланцами - довольно кислое занятие, дублирование благодати, проповедь пьянства алкоголикам. Кто готов верить, поверит и без миссионеров, даже скорее поверит, а миссионерам поверит лишь тот, кто не Бога ищет, а "духовного руководителя". "Нести же крест" - это общечеловеческое. Без несения креста нельзя быть человеком.

Настоящий человек только тот, кто способен расчеловечиваться. Расчелиться не так, как расчеловечиваются грехом или просто выпивкой. Расчеловечиться, превратившись не в античеловека, не в скотину, а в раба. Вычесть из себя всё то, что составляет "человеческое" в повседневной суете - власть, деньги, крышу над головой, свободу воли. Крест это распятие. "Взять крест" значит превратиться из человека в преступника, в нелюдь, которая покорно бредёт на смерть. Рабов распинали - как вешают горшок сушиться над палку.

Раб он ведь всего лишь говорящая вещь. "Взять крест" означает стать молчащим человеком. Не говорить "со властью". Уйти ниже нижнего, дальше и глубже маргинального. Не просто не командовать, но даже не советовать - раб не может давать советы. Разве что просить - униженно, смиренно, сознавая, что и просить не можешь. Просить так, как может просить лишь тот, кто не может купить. "Взять крест и идти за Иисусом" это ровно то же, что "раздать имущество нищим и идти за Иисусом". Вот все вокруг стали богатыми - благодаря тебе, а ты стал ничто - и всё-таки идёшь, тащишь на себе своё тяжёлое ничто.

Где-то там, наверху, люди, которые умеют не иметь, а быть. Тут, внизу, где Иисус, даже "быть" невозможно. Как у Галчинского в переделке "Гамлета" - одним абзацем пьеса: "Быть или не быть?" - спрашивает Гамлет и решает: "Не быть". Старается не быть. Конец пиесы. Не человек-невидимка, а видимый нечеловек. Бог стал человеком - эка невидаль! Бог стал ниже человека, стал никто, стал вещью, ничего не говорил распинающим, стал распятым преступником - вот это да... Так что прежде чем "обожиться" недурно бы "расчеловечиться", а то божие-то впрок не пойдёт. Вот вокруг тебя люди, а ты - бессильная тряпка, неживой труп, портрет прабабушки с ногами... Всё видишь, всех любишь, всех готов приласкать, а сказать и приказать ничего не можешь, - вот оно, "взять крест и идти за Христом".

*

Чем старее человек, тем более у него всевозможных протезов, начиная с очков и кончая искусственным сердцем. Среди прочих протезов и крест. Это не означает, что крест - чепуха. Очки же не чепуха! Крест помогает верить, любить, надеяться, помнить о Боге. Потребность в протезе с годами лишь возрастает: мальчик, который потерял ногу, сперва получает маленький протез ноги, потом большой. Отличие креста в том, что с течением лет необходимость в нём должна бы уменьшаться. Увы, получается наоборот: самые большие кресты ставят на могилах людей, которые при жизни редко о кресте думали. Пользы от таких крестов - как от компьютера в гробу. То, что во многих странах, где когда-то кресты усеивали кладбища как подсолнухи, теперь у многих могил и табличек нет, вовсе не обязательно свидетельствует об их "дехристианизации". Может, там просто наконец-то отпала нужда в протезах. Знаменитая гора в Литве, утыканная сотнями крестов, - памятник благочестия или благочестию? Живой вере или мёртвой? А крест на одежде крестоносцев? Это уже не крест-протез, это протез креста. Ладно - Литва, крестоносцы... Как бы нам, в России, среди крестов не оказаться нулями христианства.

*

Пособие для переводчиков (Братчер и Найда) дает ряд замечательных вариантов перевода слов "Отречься от себя" (Мф. 16, 24). Неправильно: "отказывать себе в удовольствиях.". Ацтекский: "не признавать себя". Эскимосы: "Не обращать внимания на самого себя. Масатек: "Тщательно скрывать самого себя". Коноб: "Не принадлежать больше самому себе". Цоциль: "Заставить себя сказать: "Я ни на что не годен", не имею самостоятельной ценности". Масахуа: "Не думать постоянно о себе". Чио: "Забросить собственные дела". Черные бобо (матушки, сколько же людей на земле!): "Не повиноваться самому себе". Кечуа: "Сказать: "Я живу не для себя".

А я бы еще добавил вот что: человек, говорят психологи, до 8 лет живет впечатлениями от реального мира, а после 8 лет - памятью о впечатлениях, в таком "наивном фидеизме", уверенности в том, что мир таков, каким был в годы детства. Человек живет в суевериях и предрассудках, и тут приходит как откровение возврат к детству, к мысли как существованию, как первородному, искреннему впечатлению, когда видишь небо как небо, землю как землю. Тогда и только тогда можно воскликнуть "мыслю - следовательно, существую". Но как редко мыслит человек! Чаще - ругается. "Отречься от себя" и означает отречься от предрассудков, от стереотипов, от привычки жить накопленным, вчерашним, проверенным и усвенным - и пуститься по воде пешком. Это так радостно и приятно, это обретение детскости, это свежесть и прочие заманчивые слова, - только никого это не привлекает всерьез, потому что это не только свежесть глаз и половодье чувств, а это еще страдание жить без кожи. Хотя и с Богом.

"Нести крест" - все равно, что "нести электрический стул". Крест - неподвижность, "нести крест" означает "стой всякий, кто идет". Почему есть неправда в фантазиях, которые изображают Иисуса, идущим по миру в обличьи современного человека, и есть правда Достоевского: если Иисус придет в таком обличьи, Его дом - тюрьма. Никто Ему разгуливать не даст. Иисус - на кресте, и следовать за ним означает быть вкопанным в землю рядом и "следовать" разве что духом - в Царство Божие. Так что "нести крест" означает не страдать, не быть бедным, а только - отвечать на зло добром и (для тех, кто умудрится сделать подлинное добро) прощать тех, кто на добро, пришедшее в мир через нас, отвечает злом.

*

11 октября 2001 г. кардинал Содано, открывая заседание синода, сказал: "Позвольте мне попросить тех собратьев, которые работают в епархиях, не требовать невозможного от работающих в курии. У всех нас есть свои пределы". ("Зенит"). И по-латыни ввернул из сочинения одного еврея: "Alter alterius onera portate!" Друг друга тяготы носите, мол. Все верно: тот, кто внизу, без труда берет груз у того, кто вверху. Даже и не захочешь, а подхватишь, когда на тебя роняют груз, чтобы не расшибло. Не понимают вверху, почему свобода лучше рабства, а ты терпи. А кто вверху, тому, во-первых, нужно наклониться, чтобы взять груз подчиненного, а на верху обычно оказываются в том возрасте, когда позвоночник плохо гнется, особенно перед нижестоящими. К тому же, тот, кто наверху, всегда в недоумении: он один, а нижестоящих много, у всех свои тяготы, кому пособить? Вот поэтому апостол Павел -- хоть и еврей, а всего лишь умный и добрый человек, а Господь Иисус, призвавший нести свой крест или просто помогать тем, кому плохо -- Господь и Бог.

Разгрузка в нагрузку

Кузнецова (2000, с. 149) анализирует эти слова в изложении Марка, как она переводит: "Подозвав к себе народ и учеников, Иисус сказал: "Кто хочет следовать за Мной, пусть забудет о себе, возьмет свой крест - и тогда следует за Мной". Разница существенная в том, что заповедь относится, следовательно, не только к ученикам, но ко всем "последователям". "Забыть" - дословно "сказать нет самому себе". Что означает, кстати, что есть с кем в себе разговаривать. Что до креста, то стоит ведь вспомнить и другие евангельские слова - "носите бремена друг друга" (Гал. 6, 2). "Свой крест" - это обычно чужое бремя. Разгрузить другого -- вот лучшая нагрузка для души. Правда, другой норовит сесть тебе на шею, но человек ведь не робот, уж как-нибудь может и должен отличать крест от паразита.

К Мф. 16 24 из старых газетных заметок (за воскресной литургией эти слова осенью обычно звучат в чтении евангелия от Марка, 8, 34): "Слова Христа, сказанные задолго до Его смерти на кресте, но лишь в свете Креста понятные: "Кто хочет идти за Мною, отвергнись себя и возьми крест свой и следуй за Мною". Свой, не чужой крест; а вес его зависит не от удачи. Ведь, по словам оптинских старцев, и самый тяжелый крест человека сделан из дерева, которое вырастило его собственное сердце.

Обычно размышляют над тем, что Христос призвал взять крест. Но Христос призвал взять крест и идти, и не вообще идти, а за Собой. Свой крест есть у каждого, и большинство несет этот крест в противоположном от Христа направлении.

.

Из вавилонских и ассирийских, греко-римских и еврейских источников известно 22 случая распятия женщин. Так что призыв нести свой крест находил эмоциональный отклик и среди женщин. Более того, миф об Андромеде говорил о возможности искупления распятой (NTA 41 (3), 1997: 1812 J. Ford). Пожалуй даже, для женщины крест был более реальным кошмаром, потому что для мужчин даже в античность крест - исключение, столь же маловероятное, как для современного человека попадание под автомобиль, а для женщин жизнь в патриархальном обществе - вечный реальный крест. Садизм сопровождает власть мужчины, вид женщины на кресте - распространённая сексуальная фантазия, несмотря на все препоны нашедшая отражения и в интернете, как в образах, так и в текстах. А вот фантазий на тему распятия мужчин почти нет. Мужчин можно извинить тем, что это фиксация каких-то подростковых миражей, но почему же только у мужчин такая фиксация? А что фантазировать о распятии мужчины, когда это и так у всех перед глазами - в церкви и ясно, что Распятый - вовсе не во власти распинающих, что Он - на пороге окончательный победы. Садизму же нужно именно победить, распиная другого, причиняя боль другому. Внутренний страх мужчины перед женщиной вдохновляет садизм по отношению к женщине. Страх перед Божией любовью вдохновляет религиозную агрессию - человек начинает доказывать свою способность любить Бога своей способностью причинить боль ближнему, наказать его, поработить его.

*

Мы, в общем-то, не только ничего не знаем о прошлом учеников, но и не ходим знать и не должны знать. То, что они были рыбаки или были ученики Предтечи, - скорее мешает, отвлекает. А вот с Иудой - наоборот. В поисках причин предательства обращаешься к прошлому человеку: может, он был из семьи диссидентов (мнение о. Сергия Булгакова) или был скуп. "Отвергнуться себя" означает именно лишиться собственного прошлого. Так поступают при пострижении в монашество. У американцев есть обычай "защищать свидетеля", обещая человеку за его свидетельство против преступника возможность скрыться, начав жизнь с новым именем, в новом месте. В Европе о таком, кажется, не слыхивали: ведь отказаться от прошлого все равно, что отказаться от самого себя. В этом смысле американцы -- монахи современной цивилизации, они доводят ее идеалы до крайности. Тут одно предание: предание вечности, предание Христа, а не предание прошлого, предание народа. Многие ли из тех, кто отрекается от денег или власти, готовы отречься от прошлого не только лично своего, но и своей страны, стать безродными последователями Иисуса?

*

"Библия переводчика" (Нэшвиль, 1990, с. 375) об этом месте говорит: изречение повторяется дважды, второй раз в Мф 16, 24, что может подчеркивать его важность. Можно отрицать, что Иисус предвидел собственную смерть, но нельзя отрицать того, что Он призывал к мученичеству апостолов. W.M.Clow проводил различение между игом (бременем), жалом (2 Кор 12, 7 - "жало в плоть") и крестом. "Иго" - неизбежный груз, который жизнь накладывает на каждого человека, "жало" - острое страдание, с которым время от времени приходится сталкиваться всем, "крест" - добровольное самоотречение ради Христа . Человек несет не крест, а лишь перекладину — которая позднее будет приколочена к вертикальному столбу. Бессмысленно брать крест из мазохизма, ради самосовершенствования - лишь вера в Христа придает ему смысл и делает его частью любви к людям. Правда, если страдание принято из любви к людям, то это делает даже страдание нехристианина спасительным (ср. Мф. 25). Джон Рескин: христианство сделало из крестов плот.

Смерть побеждается Воскресением, но воскресает к вечной жизни тот, кто научился умирать.

"Уметь умирать" — покаяться в грехе раньше, чем смерть положит нашим грехам конец уже независимо от нас.

"Уметь умирать" — не убежать от смерти ради свидетельства о Христе, ради спасения ближнего от преждевременной смерти.

"Уметь умирать" — уметь сострадать. В фильме Бергмана "Зимний свет" священник говорит, что он умер, когда скончалась его жена. Такое омертвение свято, хотя бы оно лишало человека воли делать добро людям, лишало веры. Это омертвение есть свидетельство того, что он "много возлюбил" (ср. Лк. 7, 47). Пусть он не идет за Христом. все-таки он совершает подвиг любви. Господь Иисус есть Спаситель, потому что просит с крестом, с нашей способностью умереть смертью любимого следовать за Ним. Тогда, умерев со Христом, умерев "для греха", мы будем для людей уже здесь свидетелями Его Воскресения.

*

Распятие Христа за две тысячи лет стало мифом, а было - казнью, причём совершенно ничтожной по меркам того времени, да и любого. Это был аналог нынешним казням в ходе "проверок паспортного режима". В оккупированной стране (Чечне) представители оккупационной власти (России) убили какого-то бродягу нищего. Никого это не волновало, кроме нескольких людей, которых потом тоже поубивали. Только государственное христианство в произведениях искусства так деформировало представление о Распятии, сделав его чуть ли не центром тогдашней истории - якобы и император Тиберий об этом беспокоился. Намного точнее написал один французский литератор: пожилого Пилата спрашивают, как он относился к Иисусу, а тот чешет в затылке говорит: "Что-то не помню такого". Наоборот, христианство начинается не там, где всё увешано крестами, где ходят крестные ходы, где на каждого вешают нательный крестик, а там, где один-единственный человек шепчет себе: "Они убили Его. Мы убили Его. Я убил Его". Вот последнее и есть - несение креста. Принятие на себя и только на себя ответственности за то убийство.

*

"Крест напоминает, что любовь не бывает без страдания", - сказал один христианин. Очень распространённая точка зрения, классическая, поэтому автора не называю. Он человек уважаемый, пожилой... С другой стороны, он человек высокопоставленный, представляет миллиард человек... Нет, всё-таки назову: это Святейший Отец Папа Римский Венедикт XVI сказал во время поездки во Францию в 2008 г. Что ж, мне крест напоминает совсем другое: власть не может не причинять страданий. В этом мире. Любовь без страдания невозможна тоже лишь в этом мире. Кстати, в этом мире любовь будет страдать даже, если все люди, распри позабыв, сольются в чём-нибудь розово-прекрасном. Потому что главное страдание любви, собственно "любовное страдание" - это невозможность быть абсолютно единым с любимым человеком. Не физически, не эмоционально, но - абсолютно и ни граммом меньше! А крест... Крест напоминает, что бывает страдание без любви, без смысла, без толку. Все трое распятых страдали, но как по-разному... Вот если бы не Папа Римский, а бомж московский сказал про любовь и страдание, я бы не возникал. Но когда человек, обладающий огромной административной властью, начинает говорить о страдании, холодок бежит по коже. Он ведь не на кресте, на троне. Он может отдасть на распятие, а вот полюбить ему намного сложнее - вокруг тронов всегда мёртвая для любви зона. Так легко совершается этот сдвиг - от готовности страдать ради своей любви к готовности причинить страдание ради своей любви. Крест напоминает о том, что этот сдвиг совершать не-мыс-ли-мо...

* * *

Почитание креста выглядит довольно идиотским явлением. Ну как почитать орудие убийства! Кажется, единственное, что может такое почитание оправдать, это его дохристианское, внехристианское бытование. Древний символ взял и всплыл...

Но ведь есть же явления более идиотские. Например, изображение Христа в виде царя. Особенно на монетах. Брр... Хорошо, православизация в России в полную силу развернулась при Путине - Христа постепенно стали изображать в виде любимого вождя. Утонченный, скромный, подтянутый, невысокий, сдержанный такой Иисус... Всю правду знает, но не скажет - не положено...

А если бы Брежнев провозгласил православие ведущей и направляющей - Христа бы стали рисовать с густыми бровями... Собственно, когда Иисуса американские баптисты рисовали безбородым голубоглазым блондином, это ведь было точно такое же кощунство - обвешивать Бога тем, что тебе и без Бога нравится. Золотом, скромностью, прямым носом...

В сравнении с этим почитание креста - безумие разумное и возвышенное. Что почитается? Орудие убийства, разумеется, которое стало орудием мира. Крест, конечно, широко распространён - две палки, антенны, окно, "скрещенье рук", перекресток и т.п. Однако, как ни много крестов в мире, а орудий убийства и войны в мире ещё больше, потому что всё может быть орудием убийства. Можно убить кирпичом, можно трамваем, можно листом бумаги (не в смысле доноса, а, говорят, положить лист бумаги на воду и... да и удушить можно комком бумаги). Кстати, и кресты вообще-то - не орудия убийства, а вполне мирные и полезные изобретения. Бельё сушить...

Кланяясь кресту, целуя крест человек целует весь тварный мир, который человек извратил, превратил в средство умерщвления, использовал против назначения. Целует, кланяется, просит прощения. Если бы Иисуса побили камнями, надо было бы просить прощения у камней. Утопили бы - у воды. И у всей природы надо просить прощения, потому что человек - не животное, часть природы, а человек - насильник природы, извративший её. Речь вовсе не об экологии - экологическое мышление есть мышление вполне своекорыстное, биение себя в грудь за нерасчётливость. А если бы расчёт оправдался, тогда можно гадить, да? "Истощение ресурсов" - это наша проблема, а превращение ресурсов в орудия казни и уничтожения - проблема другого, а значит, более важная.

Почитание Креста есть почитание Воскресения. Крест освобождён от вины - распятый на нём не мёртв. Человеческие расчёты не оправдались. Воскресение - какая замечательная, отрезвляющая оплеуха человечеству.

*

Один физический жест и одно душевное движение, когда я по утрам надеваю очки и надеваю крест.

*

Религия может быть сведена к попытке справиться со страхами, фобиями, тревожностью. У многих людей религиозность этим исчерпывается, кстати, небезуспешно. Неверующие, естественно, предполагают, что другой религии, кроме опиумной, обезболивающей, вовсе не существует. Поклонение кресту, сосредоточенность на страданиях Христа, однако, - сомнительное средство от тревожности. Скорее уж, правы неверующие, которые изображают наивное удивление: как можно поклоняться орудию казни? А если бы Христа танком задавали, поклонялись бы гусенице?

Вера, действительно, побеждает страх, но не бегством от него, а прохождением сквозь него. Как евреи сквозь Красное море. Вера перед Крестом подводит нас к самому страшному: нет защиты от предательства, нет возможности помочь самому любимому человеку. Уходит «саспенс», нагнетание – а если в твоём присутствии будут убивать твою дочь?! Вот, - убивают. И что? А ты, спрашивающий, терпишь отравленный воздух в своём городе, терпишь ядерные развлечения своей элиты, - а ведь всё это точно так же убивает твою дочь, только медленно? На Голгофе просто сконцентрировалось всё, что обычно протекает так медленно, что при желании можно не замечать.

Нормальный – взрослый, совершеннолетний – христианин не боится смерти. Мы даже возбуждаем в себе страх смерти, такие мы бесшабашные. А чего бояться? Всё самое страшное совершилось, на Голгофе. Смерть в свете веры – чих, кашель. Мы поклоняемся Кресту не потому, что боимся смерти, а потому что любим победившего смерть.

Страх смерти не так страшен как страх ненависти. Ненависть – как бесконечно растянутая предсмертная агония, жуткая в своей бесцельности. Бог открывает нам, однако, что и в других есть любовь, как и в нас, святых, есть ненависть. Бог побеждает эту ненависть Крестом. Для нас крест – не перекрестье, а стена, надёжно защищаю от зла в нас самих. А уж других и подавно можно не бояться. Нужно, не можно не пугаться, можно отвечать добром на зло, улыбкой на ругань. Не должен любить других людей, но – могу!

*

Трудно понять, какой крест "свой", потому что "свой крест" - это как "свой расстрел", "своя смерть". Крест не может быть "моим". ""Крест Христов" был казённая собственность, выдан был под расписку, возвращён на склад, использовался, пока очередная ревизия не списала его за изношенностью. Как вообще смерть может быть "моей", если я чётко знаю, что "я" бессмертен, что у меня так же нет и не может быть смерти, как нет крыльев? Это вполне научное знание - учёный твёрдо знает, что у атома нет крыльев, потому что два явление несовместимы. Человек есть явление, несовместимое со смертью.

Правда, человек есть явление, совместимое с убийством. То, что мы называем "моя смерть" есть убийство меня - другим человеком иногда, но даже, когда другим человеком, тогда - природой. Тем не менее, пусть смерть причиняется "естественным порядком", смерть именно и только для человека есть нечто неестественное и убийство. "Спасение от смерти" есть спасение от убийцы.

Орудие убийства скрыто внутри каждого человека, и это орудие смерти есть и основа жизни - скелет. Почитание креста потому возникло до христианства, что крест есть всего лишь простейшее изображение скелета. Когда православные начинают дорисовывать ко кресту таблички, две кривые внизу как символ Голгофы, они всего лишь доводят эту символику до предела. Накладывание оси координат на природные явления есть простейший способ очеловечивания вселенной, превращения "космоса" именно во "вселенную",  место, где поселился крест, знак человека.

"Взять свой крест" означает увидеть в себе человека, а не палача, почувствовать, что мой позвоночник - не для того, чтобы на нём распинать другого. Тогда будет первое мучение, когда нужно распять другого, а - нельзя, нужно ударить другого, а - не поднять руки...

"Взять свой крест" означает увидеть в другим человеке не ходячую палку, дубину, угрожающую тебе и твоим близким, а увидеть и в нём крест, раскинутые руки и страдающий дух. Увидеть и принять, когда другой тебя мучает, тебя распинает, тебя делает бездвижным и страдающим.

"Взять свой крест" означает взять любовь и силу Божию как нечто несовпадающее друг с другом, не образующее одну прямую линию, а нечто перпендикулярное друг другу. Любовь противоречит силе, сила противоречит любви, как вертикальная перекладина креста противоречит горизонтальной. Это Божий Крест, но это и внутри человека крест, это противоречие и есть образ Божий в человеке, и, чтобы стать человеком, надо это противоречие донести до смерти - своей, конечно, не чужой, чтобы Бог мог воскресить нас к бессмертию.

1496.

Среди разнообразных изречений, которые в лучшем случае - результат плохого владения языком, а в худшем случае - результат легковесного, механического отношения к Богу есть пожелание: "Бери в дорогу спутниками не сильных мира сего, бери в дорогу Христа!"

К счастью, Христа нельзя "взять в дорогу". Христос - не монетка и не книжка, не предмет, который можно по своему желанию "взять с собой". Господь не говорил: "Ты возьми Меня с собой! А-ааа!!" Он говорил: "Возьми крест и следуй за Мною".

На Тайной вечере Господь не сказал: "Вот вам на память каждому по моему волоску, носите с собой и не теряйте!" Он сказал: "Берите и ешьте". Брюхо - злодей, вчерашнего Христа не помнит, и надо опять есть. Вот был Господь - и нету... Ищи-свищи Бога в мире!...

Да, ищи и свищи, свищи и ищи! Это есть "пост и молитва". Духовный труд не есть труд по несению Христа на своём загривке. Человек не собака, даже если он Христофор. Духовный труд не есть заклинания и клятвы: "Клянусь быть хорошим христианином и всюду брать с собой Христа". Духовный труд есть постоянное саморазоблачение: ага, вот здесь я чувствую, что я с Богом - так вот это ложное чувство, это вчерашнее чувство, это застывшее и остывшее чувство, Боже, прогони его, где Ты? Не нужно мне чувство Бога, мне нужен Ты! Душа каждую минуту утопает в прошлом опыте, в привычном, и каждую минуту надо выбираться из этой топи, крича: "Боже, Боже, зачем я Тебя оставил!"

*

"Отвергнись себя, и возьми крест свой и следуй за Мною" (Мф. 16, 24).

Как и подобает Спасителю, четко, образно и никакой саморекламы. Все попытки следовать за Иисусом как за Иисусом, весь пресловутый "христоцентризм" - кощунство и богоборчество. Нет "пути Иисуса". Есть путь Бога. Следовать за Иисусом не легче и не тяжелее, чем следовать за Богом. Это просто одно и то же. Лица не видно, не надо себя накручивать, пытаясь это лицо представить, а то веру потеряем. Затылок - пожалуйста. Про затылок - пожалуйста, кто хочет, может медитировать на тему затылка.

Самое трудное - делать именно то, что говорит Иисус, не финтя. Образ предельно ясный. Три глагола. Отвергнись, возьми, следуй. Ты неподвижен - начинай двигаться. Ты статуя, идол, окаменевшее величие собственного эго, - сбрось эту статую с пьедестала. Не можешь сбросить (что не исключено, уж очень забронзовела), просто плюнь и начинай движение. Куда? А куда хочешь, главное - подальше от себя-идола. И не размахивай руками! Тебе же сказали - "возьми крест". Да не тот крест, который нательный или наперстный. Поперечину тебе на Голгофе выдадут, а ты бери вот это бревно. Что значит, чем это от субботника отличается? Ничем, разумеется! Субботник был пародией на Евангелие. Так что берёшь вот это бревно - в центре тяжести, один берёшь, у нас-то не пародия - и идёшь. Оно кажется тебе надувным? Ну, в общем, оно, конечно, надувное... Главное, как и было сказано, занять твои ручонки шаловливые. Чтобы никому подзатыльник не дал ненароком, чтобы не вскидывался в нацистском приветствии и не подымал длани для благословений. А как говорить, если руки заняты? А ты помолчи. И иди, иди, иди... Движение всё, цель - ничто, поскольку цель - это ты сам и есть... Станет тяжело - скажи. Захочешь присесть и отдохнуть - скажи. Захочешь в туалет - скажи. Слушай, всё это затеяно исключительно ради того, чтобы ты научился говорить с Богом, ну не ради же таскания этой балясины с места на место!

*

«Возьми свой крест»… Между прочим, с правовой точки зрения крест является собственностью не распинаемого, а распинателя. Так что мы поклоняемся собственности административно-хозяйственного управления 5 когорты 6 легиона личной его императорского и принцепского величества армии. И колесо святой Екатерины казённое имущество. И стакан с цикутой, который дали Сократу, с точки зрения Сократа был наполовину полон, а с точки зрения завхоза, который наливал цикуту, был наполовину пуст – экономил общенародное достояние, видел, что Сократ хилый, ему и ста грамм хватит, чтобы отбросить копыта. Оказался прав.

Много их было и есть – палачей, которые полагают, что «возьми свой крест и следуй за Мною» есть призыв распинать злодеев. Добро должно быть с кулаками, с крестами, с револьверами, с бомбами – лишь бы следовало за истинными высокими идеалами. Почему так получается, о Добро-с-Кулаками, что ты вечно оказываешься на подхвате у сатаны? Может, это потому, что обзаведшийся бомбой заботится прежде всего о том, чтобы никто эту бомбу не мог отобрать, чтобы утвердить своё право на бесконтрольное использование бомбы? Ну в самом деле, может ли нищий советовать богачу, куда вкладывать деньги? Может ли не имеющий бомбы советовать имеющему, куда засовывать бомбу?

Главным врагом становится тот, кто советует разжать кулаки – а это Он, Христос, и есть?

Древние спартанцы, сидя за древними партами, хором повторяли за учителем: «Со щитом или на щите. Со щитом или на щите». Кто произносил «ша» вместо «ща», тому привязывали лисёнка на шею и сбрасывали со скалы.

Христианину же следует выбирать – со крестом или на кресте. Да, в Церкви почитают тех, кто распинал Христа – потому что они раскаялись и предпочли оказаться на кресте, а не со крестом.

Добро не должно быть с кулаками, должно не должно быть у подножия креста с епитрахилью и крестом в руках, вознося молитвы о раскаянии казнимого и прощении ему грехов, добро не должно быть разумным в использовании силы. Добро должно просто быть.

* * *

"Нести крест" - не страдание, а творчество. Ведь "нести", а не "быть приколоченным ко кресту". В этом отношении ближайший аналог креста - самолёт, который летит не потому, что он легче воздуха, а потому что подъёмная сила больше притягивающей к земле - и больше именно благодаря крыльям. Конечно, не сами по себе крылья - карнавальные ангельские крылья, заполоняющие детские магазины на Новый Год, не летают и никого поднять в воздух не могут. Слишком лёгкие и пушистые. Вот фанера - может поднять, и металл может. Трудности - источник труда. Болезнь, глупость - собственная глупость, самая страшная болезнь - зло, - всё это может стать перекладиной креста и крылом. Нужно только, не меняя самого материала жизни, изменить "угол атаки", направление - не совсем горизонтально, но совсем вертикально. Чтобы то, что атакует меня, стало моей атакой, послужило взлёту, а не падению. Ну, конечно, нужен ещё воздух. Но коль скоро речь идёт о духе, так это Богу обеспечивать. И Он - обеспечивает, нам бы только не пытаться ловить дух дуршлагом и создавать тягу соплями.

См. о выражении "бутафорский крест".

*

"Возьми крест и иди за Мной". Сегодня Господь сказал бы что-то вроде: "Иди в приёмную чекистов на Лубянке и заявляй себя террористом". Нелепо! Ни один христианин никогда не выполнил эту заповедь. Щёки подставляли, глаза вырывали, пальцы рубили, включая одиннадцатый, а вот чтобы напрашиваться на казнь - ну, бывало, но это же невменяемые...

Иисус ломится сквозь человеческий язык, пытаясь что-то важное сказать Своими абсурдистскими высказываниями. Потому что язык отделяет человека от животного, но язык отделяет человека и от Бога. Язык - проявление высшего дара человека, дара вносить смысл, понимание, любовь в творение - и язык проявление низшей тупости человека. Уж когда мы тупим, так ни один кактус так не тупит, ни одна устрица...

Господь призывает к саморазрушении - к чему-то, что противоположно самосозиданию, естественному для человека. Но каково наше "самосозидание" - не в идеале, а в реальности? Отчуждённость от самого себя, взгляд на себя как на предмет. У женщин преобладает взгляд на своё тело как на ценность, у мужчин - взгляд на свою карьеру, но в любом случае преобладает взгляд со стороны: а вот какой меня видят, каким меня запомнят, чем во мне восхищаются. "Чем"!

Отношение к себе и к другим как к вещи, как к предмету, как к минералу, праху земному, куда ещё не вдунут Дух Божий, - вот что пытается разрушить Господь. Это ж надо думаться - мы считаем деньги всеобщим эквивалентом. Как в "Карлсоне": если я стою сто миллионов, то не могу ли получить немножко наличными. Мы оцениваем неоценимое - личность. "Какой выкуп даст человек за свою жизнь?" - саркастически спрашивает Господь. И дело не в том, что "столько денег ещё не напечатано", а в том, что жизнь человека как человека не конвертируется ни во что и равна только самой себе. В этом наше богоподобие.

Бог ни к чему не может быть приравнен - отсюда абсурдность идолопоклонства, так и человек ни к чему не может быть приравнен. Но мы обмениваем душу, приравниваем душу к деньгам, к славе - обманываем самих себя. Человек должен расти - от младенческого состояния, когда он ещё симпатичный щенок, умилительная куколка - к состоянию взрослости, когда он живая душа, не умилительная, зато любящая. А мы растём в противоположном направлении - от куколки к скелету, от щенка к шакалу. Мы пытаемся конвертировать свою жизнь в уважение к нам, и превращаемся в предмет - в вещь красивую, блестящую, но вещь. Вот это Господь и призывает разбить - не стой чешским хрусталём в гедээровском серванте. Будь человеком! Стань светом, дыханием, жизнью, из конечного стань бесконечным.

Вот мы поклоняемся Кресту - но поклонение Кресту в том, чтобы разбить даже Крест. Разбить все слова, все формулы, все образы и образа, разбить обряды, Евангелие, Церковь - разбить всё и вся, разломать скорлупу внешности, чтобы освободить Духа Божия. Разбить - чтобы материальный мир погиб так же, как мы погибли в крещении. Но разве мы погибли, разве мы подлинно умерли в крещении, чтобы подлинно воскреснуть? Символически - не так мало, но и не так много! Главная работа перед нами - и она бесконечная. Пройти в Дух, как мы проходим в любимого человека - мы же не убиваем его, но мы проникаем внутрь него. Такое же чудо прохождения совершается в вере, когда мы сквозь материальное проходим в Дух. Материя только и жаждет, чтобы сквозь неё прошли. Весь мир - суета сует, весь мир - набор детских игрушек. Мы трепещем перед ним, а мир-то, творение смотрит на нас с надеждой, ожидая, когда же мы начнём всерьёз играть в него, перестанем делать из него кумира. Мир - игрушка, из которой человек сделал идола и тем лишил его смысла. Пора повзрослеть и знать, что делать с игрушкой, как работать с рабочим материалом, и, главное - как любить и игры, и работу, и мир, и людей, и Бога. Не порабощаться материи, не порабощаться праху, а вести их за собой, просвещать мир и возводить к Богу.

1652

КРЕСТ: ЯРЕМ, ОБРОК, ЛЕМЕХ

В заупокойных молитвах есть характерный для византийской поэтики образ: "Крест яко ярем вземшии". Крест сравнивается с ярмом - и это очень наглядное сравнение, потому что ярмо в основе - это горизонтальная балка (чем и отлично от овального хомута). Более того, византийцы ещё помнили, что "нести крест" означает нести не крестовину, а лишь одну её часть - так что реальный осужденный, "несущий крест", тащил на спине одну балку и, действительно, это напоминало ярмо. Именно такой образ, видимо, и был перед глазами слушателей слов Господа "возьми крест и следуй за Мною".

Образованному человеку, конечно, сразу вспоминается "ярем он барщины старинной оброком лёгким заменил". В истории веры наоборот - Иисус заменяет лёгкий оброк закона Крестом. Да-да, закон легче благодати! Десятина ведь - десятая часть целого, а благодати нужно именно целое. Законничество при всей своей въедливости оперирует внутри части, благодать же охватывает всё. Что абсолютно непосильно человеку, так что несение креста, как и верность любви тоже из разряда "невозможное человеку, Богу же всё возможно". Именно "всё"! Частичное возможно и человеку. Так что "несение креста" - ой, Бог несёт, а мы так, снизу висим...

Впрочем, висеть можно по-разному. Бывают кресты на могилах - широкоплечие, невысокие, - и они похожи на лемех. Лезвие плуга ведь именно висит - но висит, производя трудную и неприятную (для лемеха) работу. Вот ответ на притчу о сеятеле, которая производит впечатление жуткого детерминизма: ведь от зерна ничего не зависит, дело случая, на какую почву попадёшь, сеятель идиёт, что так нерационально сеет. Между сеятелем, зерном и землёй находится именно человек - человек-лемех, и вспахиваем мы жизнь, пропуская в неё свет и влагу, именно крестом. Принимая страдание и преображая его в крест. Боль не перестаёт быть болью, но эта боль направляется не вверх, а вниз - и низ перестаёт быть низом. В самой жуткой агонии появляется смысл. Те, кто здоров и счастлив, перестают восприниматься как враги, кто болен - становится не источником заразы, а другом. Раздвигаются бациллы и раковые клетки - которым тоже надо ведь простить, ибо они-то уж точно не ведают, что творят - и между ними появляется простор, куда может проскользнуть вечность, надежда, любовь.

А вот и супружеское ярмо:

КРЕСТ - УБИТОЕ ДЕРЕВО

Любой крест - это дерево, убитое человеком. Не всякое дерево, срубленное и использованное, убито. Дерево, которое обогрело, дерево, превращённое в украшение, в инструмент, продолжает жить преображённой жизнью. Убито дерево, которое сделано орудием убийства.

Большинство крестов в мире - самодельные. Жизнь - огромное пышное дерево выше неба и глубже ада, и человечество щебечет на его ветвях, но нет человека, который бы сохранил это дерево. В разной мере, но каждый рубит под самый корешок древо жизни, рубит и превращает... Хорошо, если в произведение искусство - не жалко, дерево от этого воскресает. Если на дрова пойдёт, то смотря на что пойдут дрова... Гений и злодейство это казусы редкие, а большинство-то и гением, и злодеев, и середняков, - все мы превращаем дерево в средство выживания, в костыль, в цацки, в механические игрушки, которые из года в год повторяют одни и те же кувыркания, так что самим тошно. Вот он, главный-то крест! Мы распяты на дереве жизни, которое сами срубили, обтесали, отполировали... Прислонились к нему отдохнуть, да так и приросли, что не оторвать. Временная передышка - самый прочный клей.

Ну, что делать! Исцелённому паралитику Иисус говорить взять матрасик, на котором тот паралитил, а всем нам - взять крест, на котором мы себя обездвижили. Взять - и идти. Конечно, лучше бы матрасик, или даже рояль в одиночку тащить, у рояля всё ж таки колёсики... А идти с крестом за спиной - как с холодильником танцевать. Но ничего, потихонечку, полегонечку... В одну сторону качнёмся, в другую, и так перевалочкой да перевалочкой... И, глядишь, крест начинает бугриться, веточки пробиваются, корешки закурчавились... Ну, слава Богу, слава Богу, воскресение начинается!

Крест - ось мира

Путь, дорога, - один из древнейших символов внутренней жизни человека. Кстати, и слово "прогресс" сюда же относится - ведь знаменитая, принципиальная для европейской культуры книга Джона Бэньяна "Прогресс пилигрима" это описание пути ("продвижения") паломника. В XVII веке было особенно популярно сравнивать духовные открытия с географическими, которыми это столетие велико.

В ХХ веке, по мере испарения формального, средневекового христианства вырос интерес к экзотике, - в том числе, к образу "пути" в даосизме. Но ведь это была экзотика только для тех, кто знал христианство в виде бездвижного идола, а на самом-то деле "в пустыне приготовьте путь Богу", "Аз есмь Путь", "узок путь спасения" - это ровно тот же самый образ, что "путь неба". Просто первое привычно, а второе - экзотично и в силу новизны кажется интереснее. А на самом деле, и "путь неба" интересно, и "путь Христа" интересно.

Только вот путь как образ внутренней жизни - хорошая метафора, но не идеальная. Легко опошляется - и, прежде всего, образ двух путей - праведника и грешника - это прямая дорога к самообману и гордыне. Благодарю Тебя, Боже, что я не хожу по пути нечестивых! Ага, ты ещё похвастайся, что гуляешь узким путём спасения...

Вот потому-то в первом псалме гениальная асимметрия: пути нечестия противопоставляется не путь спасения, а остановка. Грешники - ходят, а праведник - торчит как вкопанный. Как дерево у родника. Между прочим, это довольно рискованная позиция. Потому что родник, конечно, снабжает дерево водой, но одновременно подмывает корни. Чтобы выстоять, нужно помощь Божия. Так что не "туда не ходи, сюда ходи", а "не ходи - стой!" Грешник "не устоит". Он пока вроде бы твёрдо сидит, но придёт момент истины - и он полетит пылинкой...

Образ дерева в псалме возникает не случайно. Дерево для поэта - особого вида дорога. Взбывшаяся к небу стезя. Ведь любая дорога - растёт, по мере того, как по ней движешься. Только обычная дорога растёт по горизонтали, а дерево - и душа - по вертикали. Отсюда сравнение человека с деревом, около которого лежит топор и скоро срубят, если не будет плодов. Или, напротив, верующий человек - как дерево, крона которого шире небес.

Дерево парадоксальным образом как раз сочетает движение (по вертикали) с неподвижностью (по горизонтали). Это идеально узкий путь - путь, суженный до точки, в которой стоишь. Шаг вправо, шаг влево считается широким путём, беспутством.

Одна метафора переходит в другую, когда Иисус призывает взять крест и идти за Ним. Крестный путь - это путь не узкий и не широкий, это путь короткий. Путь в точку. Крест всегда слишком близко, хотелось бы оттянуть моментик, когда в тебя гвоздик вобьют. Навечно оттянуть. Крест и есть то самое "древо жизни", которое в раю. То самое "древо у источника", которое в первом псалме. То самое устройство, на котором расположившись, поучаемся закону Божию день и нощь. Брр... Гадость, а куда деться?! Конечно, "путь неба" было бы повеселее. Паришь себе как чайка по имени Джонатан Свифт и на всех сверку покрякиваешь. Но ведь это гнилая метафора. Вон, Дух Божий пусть летает, где хочет, и к нам, дай Бог, залетит на крест... Ну не на конференцию же по пневматологии Богу залетать... Редкая птица долетит до середины Ватикана, Фанара или Уитона. Христианин подымается в воздух на кресте - и вот тут-то и обнаруживается, какие мы христиане. Будем ругаться или кивнём Богу сочувственно: да, а мы не думали, что Ты на такое подписался... А Он в ответ: а ты думал, что "стоит крест, пока вращается космос" (Stat crux dum volvitur orbis) это просто девиз онемевших монахов? Это не девиз, а шутка... На самом деле, мир вращается, потому что насажен на крест...