Мф 23 13 Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что затворяете Царство Небесное человекам, ибо сами не входите и хотящих войти не допускаете.

Лк. 11, 52 Горе вам, законникам, что вы взяли ключ разумения: сами не вошли, и входящим воспрепятствовали.

№60 по согласованию. Фразы предыдущая - следующая. Следующая у Лк.

Трагикомический комментарий Эразма, 1508; Cм. о ключах от Царства Мф. 10, 16.

Фома, 106. Иисус сказал: Горе им, фарисеям! Ибо они похожи на собаку, которая спит на кормушке быков. Ибо она и не ест и не дает есть быкам.

*

В Евангелии Фомы содержится образ, чрезвычайно совпадающий с этим местом по смыслу: "Иисус сказал: Горе им, фарисеям! Ибо они похожи на собаку, которая спит на кормушке быков. Ибо она и не ест и не дает есть быкам". Это же наша, русская пословица. Горожане уже не очень понимают, что такое "собака на сене", потому что горожанин не очень помнит, для чего нужно сено. Чтобы зарыться в него с любимой девушкой? Чтобы набить матрас? Про то, что сено можно есть, горожанин вспомнит в последнюю очередь, ведь кошки и собаки, с которыми он только имеет дело, не слишком уважают сено. Легко объяснить, почему эти слова Иисуса - если допустить, что они подлинные - выпали из канона. Уж слишком дерзко сравнить Царство Небесное с едой. Однако, не более же дерзко, чем выбрать хлеб и вино для Самого Важного. Печальная особенность Евангелия Фомы в том, что в нём этого Самого Важного нет, как нет распятия и воскресения. Зато поговорка сохранилась, и она напоминает, что "не хлебом единым жив человек", что Небо - съедобно, что есть аппетит на Бога, и аппетит этот приходит во время молитвы. Никогда не поймёт людей и себя тот, кто забудет про этот аппетит, более глубокий и мощный, чем даже эрос.

*

У Матфея слова Иисуса тут искажены дважды в сравнении с текстом Луки. Во-первых, выпал замечательный, яркий образ ключа от Царства. Во-вторых, слов отнесены и к законникам, и к фарисеям, хотя уж фарисеи-то никаких ключей не забирали и никому дорогу не перекрывали.

Слово "ключ" упоминается Иисусом всего дважды - здесь и когда Он даёт Петру невидимый ключ от невидимого Царства. Кстати, звучит слово "ключ" схоже в русском и в греческом, да и в большинстве европейских языков, происходя от очень древнего названия любой кривой палки, - и однокоренное тут слово "крюк", а вовсе не называние ручья, в котором "клю" - подражание звуку бегущей воды. Ключ - препятствие. Дерево, упавшее поперёк тропинки - тоже своего рода ключ, коли из прямого стало кривым. Не бывает ключа без тропинки, без прохода, который можно перегородить. А вот ключ без двери и, соответственно, без замка, бывает. То самое упавшее дерево есть одновременно и дверь, и ключ. Камень, закрывавший гробницу с мёртвым Иисусом. Закон есть одновременно дверь, ключ, и замок. Поэтому законники и могли так жутковато согрешить: толкование Закона неотделимо от Закона. Поэтому бесполезны всякие попытки создать машину, которая автоматически определяет, нарушен закон или нет, какое наказание следует за нарушение. Законник, между тем, и есть попытка такую машину создать. Законник ведь не судья, он - попытка манипулировать судьёй, ограничить полномочия судьи как живого человека с сердцем и совестью, ограничить и при этом не взять на себя никакой ответственности. Впрочем, законник манипулирует и тем, кто обращается в суд - во внешний суд или во внутренний суд, к совести. Законники - неплохие люди, только занятие они себе придумали нечеловеческое. Это - падение разума и падение личности, в которой этот разум. Словно дерево упало - пока росло прямо, к небу, было дерево жизни, а упало - стало крюком, деревом смерти. Любой законник, а не только еврейские или другие, обесчеловечивают закон и обесчеловечивают людей, обращающихся к закону, предлагая им своё посредничество.

Не может быть посредников там, где нужна жизнь. Если у меня плохой аппетит и я найму человека, чтобы он вместо меня ел, я не поправлюсь. Единственный возможный посредник между справедливостью, Законом и мною, моим обидчиком - или обиженным мною - это Бог. Но только Бог, ставший человеком, и ставший человеком не властным, не с мечом в руке и огнём в сердце, а человеком страдающим. Иисус - и замок, и ключ, и дверь, и путь. Потому что Его суд - не рассуждение, а страдание, бросание Себя меж двух поссорившихся людей. Справа разбойник, слева разбойник. Крестик и крестик. И вот они пытаются весь мир перечеркнуть, втянув Бога в свои разборки, а крест Иисуса как нолик - разрывает серию злости, страха, вражды.

* * *

Идолопоклонство плохо прежде всего для идолов, и популярное стихотворение понимают меньше, чем то, при чтении которого вдумываются. «Я помню чудное мгновенье»… Никто ведь давно не чувствует, что тут «чудное» - от чуда, что тут горчинка – ведь женщины в видениях являлись обычно монахам, пытаясь их соблазнить, прельстить. «Чистейшая прелесть» - это как «святейший грех». Тут уже про дуэль всё заложено, как в прологе к «Ромео и Джульетте» про склеп.

«Вышел сеятель сеять» замылено не меньше, а благодаря Некрасову вообще превратилось «Сейте разумное, доброе, вечное». Конечно, спустя полтораста лет «Сейте! Спасибо вам скажет сердечное Русский народ» воспринимается как ядовитейшая ирония. Революция была прежде всего восстанием против Просвещения, европеизации, и на сегодняшний день революционеры почти добились своего идеала. Школы есть, учителя есть, но они есть как чучело медведя в ресторане – держат электрическую лампочку, чтобы толпа животных во фраках видела, куда вилку втыкать.

В Евангелии от Матфея, между прочим, притча о сеятеле вообще без комментария, а непосредственно за ней идёт ещё одна притча – тут вместо Сеятеля дети, которые водят хоровод и поют и зазывают других детей попеть, а те хотят играть, ссылаясь на то, что им хочется поиграть в казаков-разбойников, а когда дети начинают играть в казаков-разбойников, капризули заявляют, что теперь предпочли бы хоровод. Танцы-шманцы, а вовсе не школа! Образ ясен: взрослые, а ведёте себя как дети! Неспособны ни сосредоточиться, ни координироваться с другими. Для детей это нормально, для взрослых нет.

Притча о сеятеле – вовсе не о сеятеле, а о Сеятеле. С большой буквы надо писать, потому что тут слово – не человеческое, а Слово о Царстве Божием. Тут «семя», «сеятель» - метафоры не учителя и школы, а Бога и Слова Божия. Выводить из этой притчи необходимость и, главное, возможность проповеди Евангелия детям есть род богоборчества. Взрослым проповедуйте – это будет подражание Христу. Со всеми вытекающими последствиями… Если подражание окажется удачным – велик шанс, что «повесят на древе», если неудачным -  сам  в петлю полезешь.

А как же дети? Если ребёнок голоден брюхом, накормим, а если духом – нет? Но кто сказал, что ребёнок духом голодает? Это взрослое свойство! Как у детей много чисто физиологических особенностей – молочные зубы, жир особый, которого у взрослого нет, темечко незаросшее – так у детей есть и духовные особенности, и они вовсе не в духовной жажде. Все поверья о том, что дети разговаривают с ангелами, выражают именно эту истину. Какой-то кусочек неба в каждом ребёнке, поддерживает его на лету и позволяет сэкономить на главном, позволяет не озадачиваться вечными вопросами, чтобы встать на ноги в физическом, телесном смысле слова. «Учёного учить только портить» - это не об учёных, на самом-то деле, учёные сами всегда с удовольствием учатся, это и называется «исследовать природу», это как раз о детях. Не учите уток плавать! Вырастут – молочные зубы выпадут, врождённый запас вечности испарится, тогда пожалуйста. Вот как начнётся «трудный возраст» - милости просим, проповедуйте-шломоведуйте! А мы посмотрим-подивимся…

Вот этим, пожалуй, и плоха взрослая религиозность, не прошедшая через «горнило сомнений» - она словно молочные зубы у взрослого. Очень аккуратно такой человек выбирал бы пищу, и не понимал бы, как это другие могут читать не только «Маша и медведь», но и «Анну Каренину», рассматривать не только Конашевича, но и Бэкона.

Cм. о религиозном воспитании детей.