Мф 27, 16 Был
тогда у них известный узник, называемый Варавва;
Мк. 15, 7 Тогда был в узах [некто], по имени Варавва, со своими сообщниками,
которые во время мятежа сделали убийство.
Лк. 23, 19 Варавва был посажен в темницу за произведенное в городе возмущение и убийство.
Ио. 18, 40 Варавва же был разбойник.
№156 по согласованию. Фразы предыдущая - следующая.
Маккоби писал в защиту
Вараввы: "Только последний рассказ, от Иоанна, рисует Варавву "разбойником".
Три более ранних считают его мятежником. Иоанн явно хочет подчеркнуть бессмысленную
злокозненность евреев, рисуя их предпочитающими простого бандита Иисусу. Но слова
"разбойник" и "бандит" на всем протяжении истории употреблялись
для очерчения борцов за свободу. ... Раз за разом эта история применялась как
оружие против евреев, как доказательство того, что ответственность за смерть Иисуса
лежит не на меньшинстве священников или старейшин, а на всем еврейском народе"
(С. 64).
Для еврея из современного Израиля проблема языка очень важна. Израиль современный
и говорит не на том языке, на котором говорил Израиль эпохи Иисуса, Израиль древний,
- говорит на иврите, а не на арамейском. Это как если бы в России решили бы ради
восстановления русскости перейти на церковно-славянский язык не только в богослужении,
но и в быту. К тому же Израиль современный был создан не путем обычного завоевания,
как древний, а путем сложной комбинации из покупки земли, дипломатических переговоров
и использования результатов Второй мировой войны и распада колониальных империй
Запада. Евреи покупали, что могли, а что не могли покупать, то взрывали. Они,
конечно, оправдывали себя тем, что арабы точно так же поступали с ними, лишь бы
не допустить появления еврейского государства.
Оправдание это вряд ли может убедить всех. Не убедит оно русских: территория
современной Москвы была ими захвачена всего лишь тысячу лет назад точно так же,
как арабы - только полторы тысячи лет назад - захватили территорию современного
Израиля. И что скажут русские, если завтра горячие финские парни начнут, взывая
к истории, требовать возвращения Волго-Окского междуречья и взрывать тех, кто
встанет у них на пути?
Так что беда не только в том, что всякая селедка рыба, да не всякий, кого называют
"террористом" - борец за свободу. Беда в том, что всякий борец за свободу
борется. Трудно побороть трусость и склонность к рабству, но еще труднее, поборов,
вовремя остановиться и бороться за свободу свободно, а не насилием. Но нужно!
Свобода, построенная на насилии, есть рабство - пусть не для другого (и в этом
неправда арабов), но всегда для себя. И Маккоби вряд ли будет уважительно величать
"борцами за свободу" арабов, которые как могут борются с существованием
еврейского государства на земле, где они уже полторы тысячи лет сидят.
Поэтому в любом языке не существует четких границ между обозначением тех, кто
убивает из корысти, и тех, кто убивает из любви к свободе. Убитому и его родным
разница невелика! Только идейные люди тщательно сортируют: вот этот - разбойник,
а этот - идейный. Как все это условно, лучше всего видно на примере тех, кто грабил
банки, чтобы добыть деньги на революцию (и убивал охранников при этом), кто убивал
представителей ненавистного режима, а потом, придя к власти, уже не убивал, а
казнил - часто своих же собственных товарищей по подвигам.
Тем более, Маккоби преувеличивает разницу в отношении к Варавве у первых трех
евангелистов и у Иоанна. Синоптики называют Варавву и его товарищей "стасиастон"
- "бунтовщики", "повстанцы", участники "стасеи".
Иоанн - "листис", то есть "разбойник", "бандит с большой
дороги" (Клеон Роджерс. Новый лингвистический и экзегетический ключ к греческому
тексту Нового Завета. СПб.: Библия для всех, 2001, с. 378). Они правда оговаривают,
что есть предположение - тут имеется в виду "повстанец". Тем не менее,
все трое синоптиков подчеркивают, что Варавва - не вообще повстанец, что в тюрьме
много было участников бунта, но только Варавва кого-то во время бунта убил. Почему
именно и только его собирались, очевидно, казнить.
В любом случае, те же синоптики, которые называют Варавву повстанцев, подчеркивают,
что не народ, а именно первосвященники виноваты в предпочтении Вараввы. Они уверены,
что читатели не сочувствуют повстанцам, - во всяком случае, тем, которые не жертвуют
собой, а убивают других. И уж вовсе комично, что Маккоби, с таким пылом вступившийся
за Варавву, придающий такое преувеличенное значение различиям между "стасиаст"
и "листис", позволяет себе вообще уничтожить весь эпизод. Сперва он
заявляет, что Варавву звали Иисус, и толпа требовала отпустить Иисуса Варавву,
а не Иисуса Галилеянина, но - Пилат не понял.
А потом тот же Маккоби идет еще дальше и заявляет, что Варавва и Иисус - это
одно и то же лицо, что Иисуса прозвали Вар-авва, потому что Он молился "Отче
наш", а "Отче" - это "Авва", что "мятеж", в
котором участвововал Варавва, это изгнание торгующих из Храма. Вот уж поистине:
оцеживая комара, проглатывать верблюда (С. 83). Защищая Иоанна в крошечной детали
- именовании Вараввы разбойником - отвергают Иоанна целиком, заявляя, что вовсе
не было двух приговоренных к смерти, вовсе не выходил Пилат к толпе, не предлагал
помиловать кого-то одного. Бедный Варавва: его, возможно, оклеветали, но чтобы
вот так - вовсе отрицать его существование... Обидно. Тем более, что, хотя его
не казнил Понтий Пилат, Варавва все равно мертв.
2.4.2004 |
