Документ замечательный, манифест диссидентства. Из авторов Пётр Якир был сломан, Илья Габай отсидел 3 года и покончил с собой в 1973 году. Юлий Ким с 1971 года отошёл от диссидентского движения, но остался безупречным нравственным авторитетом, одним из великих бардов вместе с Окуджавой, Галичем, Высоцким. Такая иллюстрация к резкому "или/или": "Мы понимаем вы поставлены в такие условия, что выполнение гражданского долга — каждый раз акт мужества. Но ведь и выбора тоже нет: или мужество — или трусливое соучастие в грязных делах".
Нельзя не отметить, что авторы ничего не говорят о роли Ленина как создателя первого тоталитарного государства, даже нашли у Ленина цитаты, обличающие беззаконие. Они поступили совершенно в духе советских конформистов, которые были обязаны в диссертации на любую тему цитировать Ленина. Эталоном катастрофы для них является 1937 год, не более масштабное уничтожение миллионов людей в 1918-1922 и 1929-1932 годах.
Оп.: Сборник документов о суде над А.Гинзбургом, Ю.Галансковым, А.Добровольским, В.Лашковой / Сост. П.М.Литвинов. Франкфурт-на-Майне: Посев, 1968.
Мы, подписавшие это письмо, обращаемся к вам со словами глубокой тревоги за судьбу и честь страны.
В течение нескольких лет в нашей общественной жизни намечаются зловещие симптомы реставрации сталинизма. Наиболее ярко проявляется это в повторении самых страшных деяний той эпохи — в организации жестоких процессов над людьми, которые посмели отстаивать свое достоинство и внутреннюю свободу, дерзнули думать и протестовать.
Конечно, репрессии не достигли размаха тех лет, но у нас достаточно оснований опасаться, что среди государственных и партийных чиновников немало людей, которые хотели бы повернуть наше общественное развитие вспять. У нас нет никаких гарантий, что с нашего молчаливого попустительства исподволь не наступит снова 37 год.
Мы еще очень не скоро сможем увидеть Андрея Синявского и Юлия Даниэля — людей, осужденных на долгие годы мучений только за то, что они посмели излагать вещи, которые считали истиной.
На три года оторваны от жизни совсем молодые люди — Виктор Хаустов и Владимир Буковский. Все их «преступление» заключалось в том, что они публично выразили свое несогласие с драконскими законами и карательными мерами, пригвоздившими нашу страну в очередной раз к позорному столбу. Судебная расправа над ними — образец циничного беззакония и превратного толкования фактов.
Последний процесс над Галансковым, Гинзбургом, Добровольским и Дашковой вышел за всякие рамки в попрании человеческих прав. Организации этого процесса мог бы позавидовать и А. Вышинский: он хоть выбивал какие-то признания, свидетельские показания. Прокурору Терехову и судье Миронову не понадобились и пустые формальности сбора доказательств.
Юрий Галансков, физически очень больной человек, осужден на семь лет лагерей строгого режима. Единственное, менее чем косвенное доказательство его вины — показания подлого и малодушного Добровольского.
Александр Гинзбург приговорен к пяти годам лагерей строгого режима вопреки всем показаниям свидетелей и вещественным доказательствам.
Искалечена жизнь и Алексея Добровольского, сыгравшего зловещую костомаровскую роль на этом процессе. Если у него есть хоть капля совести, тридцать серебренников (всего двухлетний срок наказания) — слишком малая компенсация за презрение и отверженность, которые ожидают этого клеветника. Клеймо негодяя, погубившего своих товарищей, оболгавшего их из низменных интересов, за это нравственное уродство Добровольского в большой мере несут ответственность наши карательные органы.
Вся вина Веры Лашковой в том, что она напечатала несколько материалов и дала почитать своим товарищам книги, которые с точки зрения суда являются криминальными. За это она расплатилась годом тюрьмы. Но этого мало. В нашей стране она, по всей вероятности, будет расплачиваться очень долго и дорого: отметкой в паспорте, невозможностью жить, учиться и работать в Москве. Такова судьба подавляющего большинства политзаключенных, отбывших свой срок. (В такие невыносимые условия попал, например, Леонид Рендель, вернувшийся в августе 1967 г. после десяти лет мордовских лагерей. Ему не только не разрешено жить в Москве, но запрещено даже изредка навещать больную мать. Рендель поставлен под надзор местных властей: он обязан каждую неделю отмечаться в милиции, он не имеет права выходить из дома после девяти часов вечера, ему даже запрещено посещать столовую поселка, в котором он проживает, и, наконец, в любое время дня и ночи к нему могут ворваться, обыскать его, проверить книги, бумаги, имущество ...)
Атмосфера вокруг недавнего процесса — еще одно звено в цепи беззаконий. Официальные органы нагло дезинформировали западную коммунистическую прессу: в день начала суда было заявлено, что сроки его еще не установлены. Заместитель председателя Мосгорсуда Миронов, назначенный судьей по этому делу, незадолго до процесса отвечал, что такое дело в Мосгорсуд вообще не поступало.
Люди, стремившиеся попасть в суд, подвергались откровенному шантажу и издевательскому унижению человеческого достоинства. Фотографирование, неусыпная слежка, проверка документов, подслушивание разговоров — это далеко не полный перечень того, что происходило в дни судебной расправы. Едва ли не самое страшное то, что среди филеров были совсем молодые люди — юноши и девушки. Вместо пытливого чтения, попыток задуматься над сложными вопросами современности им предложили подслушивание и донос. И это наушничанье, с точки зрения КГБ, вероятно, и есть тот самый нравственный идеал молодежи, который они противопоставляют «безнравственности» Гинзбурга, посмевшего вступиться за невинно осужденных людей.
Вы, наверное, хорошо знакомы с письмом Л. Богораз и П. Литвинова. С полной ответственностью мы заявляем: каждая строка в письме — не только правда, это лишь малая часть правды о неслыханных безобразиях и издевательствах над подсудимыми. Организация процесса, поведение судьи, в обязанности которого входит полная беспристрастность, по существу лишили подсудимых права на самозащиту, а зоологическое улюлюканье так называемой «общественности» создало вокруг них атмосферу моральной нетерпимости. На суде сидели люди, которые листали журналы или дремали и просыпались только для того, чтобы потребовать прибавления срока.
Власти в очередной раз организовали «гласность» с расчетом на самые низменные черты специально подобранных людей: хамское безразличие к чужой судьбе, бездумье, не нуждающееся ни в информации, ни в анализе фактов.
Пока в зале суда дремали или издавались над подсудимыми кликуши и черносотенцы, в фойе, а потом на морозе толпились люди, составляющие подлинное общественное мнение: друзья и близкие подсудимых и люди, не знакомые с подсудимыми, но желающие знать истину, — писатели, художники, студенты, учителя.
Для людей неосведомленных центральные органы печати подготовили фальшивки, содержащие или прямую ложь, или тенденциозно выхваченные факты. Люди, претендующие на роль идеологических наставников, пренебрегли очень важным: «... Необходимо брать не отдельные факты, а всю совокупность относящихся к рассматриваемому вопросу фактов без единого исключения, ибо иначе неизбежно возникнет подозрение, и вполне законное подозрение в том, что факты выбраны или подобраны произвольно, что вместо объективной связи и взаимозависимости... предподносится субъективная стряпня для оправдания, может быть, грязного дела. Это ведь бывает... чаще, чем кажется». Это слова В. И. Ленина (т. 30, стр. 351).
Бесчеловечная расправа над интеллигентами — это логическое завершение атмосферы общественной жизни нескольких последних лет. Наивным надеждам на полное оздоровление общественной жизни, вселенным в нас решениями XX и XXII съездов, не удалось сбыться. Медленно, но неуклонно идет процесс реставрации сталинизма. Главный расчет при этом делается на нашу общественную инертность, короткую память, горькую нашу привычку к несвободе. Вот некоторые вехи возрождения сталинизма в последние годы:
1. С самых высоких трибун во вполне положительном контексте называлось имя И. В. Сталина. Газеты сообщали об аплодисментах, раздававшихся при упоминании этого имени. Но они, конечно, молчали о том, что аплодировали люди с лакейской жаждой сильной личности, люди, желающие оправдания за свое поведение в не столь отдаленную эпоху.
Как же долго нужно было извращать человеческую природу, если можно аплодировать убийце сотен тысяч людей, организатору пыток и мучительств!
2. Это можно было бы кое-как объяснить желанием объективно осветить историю. Хотя и объективное отношение к палачу — тоже факт нравственной паталогии, но это еще можно было бы понять.
Однако объективности почему-то не хватало на то, чтобы рассказать правду о ряде соратников В. И. Ленина, организаторов советского государства. Ведь можно же, оставаясь в рамках партийной дискуссии, честно сказать о них — о том, что они не устраивали террористических актов, не занимались шпионажем и не подсыпали битых стекол в продукты. Но до сих пор официальные историки говорят, например, о больших заслугах в годы гражданской войны И. В. Сталина, который в то время был рядовым членом Реввоенсовета, а деятельность организатора Красной армии, председателя Реввоенсовета Л. Д. Троцкого не только замалчивается, но и объясняется вредительской.
3. В результате термин «культ личности» стал чуть ли не запретным в нашей печати. Не пропускаются в печать или рассыпаются уже набранные художественные и научные работы, в которых подвергается критике Сталин и преступления сталинского периода (воспоминания Б. Ванникова, книга Л. Славина о маршале Егорове, фронтовые дневники К. Симонова, мемуары Е. Гинзбург и многое-многое другое). Дело дошло до того, что член ЦК КПСС директор Института марксизма-ленинизма Федосеев рекомендовал употреблять термин «культ личности» только применительно к латиноамериканским диктаторам или к Мао Цзе-дуну.
4. Ни одно из демократических начинаний не доведено до конца. До сих пор литературный или художественный вкус временщика — закон для писателя, художника, режиссера, читателя, артиста. В фильмотеках гниют фильмы, которые сделали бы высокую честь нашему искусству, в тесных мастерских или на чердаках залеживаются прекрасные произведения живописи. В литературе находится место для низкопробных произведений Кочетова и Смирнова, прославляющих в частности Сталина. И только немногие счастливчики смогли прочитать «Раковый корпус» Солженицына.
Попытка бороться с так называемым «самиздатом» — внецензурной литературой — обречена на провал. Если бы в русской литературе не было «самиздата», мы потеряли бы роман Радищева, «Горе от ума» Грибоедова и многие стихи Пушкина. И в наше время бережное отношение группы читателей к неизданному слову донесет до лучших времен подлинное творчество наших современников. Временщики не в силах что бы то ни было сделать: Ждановы уходят в небытие, а творчество Ахматовой завоевывает поколение за поколением.
Чувствуя это, карательные органы идут на прямые подлоги, как это и произошло в случае абсурдного приобщения создателя книги о деле Синявского и Даниэля Александра Гинзбурга и составителя литературно-публицистического сборника «Феникс-66» Юрия Галанскова к эмигрантской организации НТС.
В общественных науках продолжает навязываться губительный и необратимый диктат конъюнктуры. Отступление от истины — смерть для ученого, а наши историки новейшего времени, философы, политэкономы вынуждены делать это каждодневно. Если же случайно частица правды прорвется в печать, авторы подвергаются гонениям. Примеры этого хорошо известны.
5. Только недавно реабилитирован крымско-татарский народ. Но советские люди почти не знают об этом. Не знают они и о том, что народ, перед которым совершено громадное великодержавное преступление, до сих пор лишен права вернуться на свою родину. А тех, кто пытается это сделать, отправляют назад или подвергают репрессиям.
6. Многие советские люди регулярно испытывают на себе унизительную слежку.
Всё это — только некоторые примеры нашей общественной жизни.
Мы еще раз напоминаем: молчаливое потворство сталинистам и бюрократам, обманывающим народ и руководство, глушащим любой сигнал, любую жалобу, любой протест, логически приводит к самому страшному: беззаконной расправе над людьми.
В этих условиях мы обращаемся к вам, людям творческого труда, людям, которым наш народ бесконечно верит: поднимите свой голос против надвигающейся опасности новых Сталиных и новых ежовых. На вашей совести — судьба будущих Вавиловых и Мандельштамов.
Вы — наследники великих гуманистических традиций русской интеллигенции.
Перед вами пример мужественного поведения современной прогрессивной западной интеллигенции.
Мы понимаем вы поставлены в такие условия, что выполнение гражданского долга — каждый раз акт мужества. Но ведь и выбора тоже нет: или мужество — или трусливое соучастие в грязных делах; или риск — или присоединение к Васильевым и Кедриным; или поступиться каким-то благом — или встать в ряд с желтыми борзописцами из «Известий» и «Комсомольской Правды», посчитавшими для себя нравственно возможным публичный оговор людей, над которыми учинили расправу.
Мы хотим немногого: чтобы наша общественность имела моральное право требовать освобождения греческих политзаключенных.
Для этого нужно тоже немного: добиться того, чтобы из многолетнего заключения были возвращены наши несправедливо осужденные сограждане.
Помните: в тяжелых условиях лагерей строгого режима томятся люди, посмевшие думать. Каждый раз, когда вы молчите, возникает ступенька к новому судебному процессу. Исподволь, с вашего молчаливого согласия может наступить новый тридцать седьмой год.
Илья Габай, педагог, редактор Москва А-55, Новолесная ул., 18, корп. 2, кв. 83.
Юлий Ким, учитель Москва, Рязанский пр., 73, кв. 90
Петр Якир, историк
Москва Ж-280, Автозаводская ул., 5, кв. 75 (Январь 1968)