Ист.: https://snob.ru/profile/32485/blog/173870, 2021 год
Я отдал РПЦ 30 лет своей жизни, многие годы я горел верой и стремился нести свет Христов людям. После 15 лет священнического служения я полностью разочаровался в религии и решил оставить сан священника. Месяц назад я отправил патриарху Кириллу заявление с просьбой лишить меня священного сана. Я ушел по принципиальным причинам и хочу рассказать, почему пришел к такому решению. Мои мотивы близки многим мыслящим священникам, но далеко не все решаются порвать с иллюзиями, пронесенными через всю жизнь.
В 2000-е годы я возглавлял миссионерский отдел епархии. В те годы мне казалось важным противостоять сектантству, я видел в сектах угрозу Церкви и всему обществу. Со временем я понял, что упреки в сторону тоталитарных сект вполне уместны по отношению и к феноменам православной среды: старцы-гуру, тотальный контроль, презрение к науке, выдергивание цитат и прочее.
Россияне не склонны читать Писание и выполнять библейские заповеди, кроме одной: верь в Единого Бога. Им больше нравятся экстатические и радикальные движения т. н. «православных монархистов», «ревнителей православного благочестия», любителей экзорцизмов-отчиток, почитание старцев, стариц, а также «Движение против кодов» (ИНН, штрих-кодов, 666 и чипов). Большинство прихожан погрязли в суевериях. За этим стоит не столько невежество, сколько глубинные и архаичные процессы в психике. У меня возникло ощущение, что Церковь перестала быть лечебницей человеческих душ, а скорей всего, никогда и не была. Она похожа на хоспис, где безнадежные больные получают временное утешение, но не исцеляются.
Позже я понял, что не только сектанты и оккультисты, но и прихожане РПЦ не ищут в Церкви Истину, а занимаются примитивной психотерапией. Из книг по психологии религии я узнал, что невротичный человек стремится ощутить стабильность жизни через регулярно воспроизводимые ритуалы и праздники, пытается таким образом уменьшить мучащую его тревожность. Стало все сложнее отгонять мысль, что служение священника напоминает работу языческого жреца или сибирского шамана.
Теперь я считаю, что церковная жизнь не только притягивает к себе людей с психологическими проблемами, но и сама является невротизирующей средой, где огромное количество страждущих подменяют работу над собой обрядами и «механической» аскезой. До революции в Церкви пытались «отделять пшеницу от плевел». Мало кто позволял себе распространять сплетни о чудесах и заниматься кликушеством, люди четко понимали, что сектанты-хлысты не имеют никакого отношения к Церкви. Теперь любой психически нездоровый или находящийся на грани девиации человек воспринимается в Церкви как ревнитель преданий, а проявления критического мышления сразу вызывают отторжение.
Я пришел к выводу, что в современной Церкви многое построено на формировании у прихожан комплекса вины и неполноценности. Если добавить к этому пищевые и сексуальные запреты, получается отличный механизм для управления людьми.
Церковное «душепопечение» не работает, не помогает верующим справиться с внутренними проблемами. Людей призывают соблюдать массу запретов и табу, что невозможно в принципе. Остается лишь бесконечно винить себя и ждать прощения. Люди ходят на исповедь еженедельно, каются, но в их жизни ничего не меняется. Вы бы посоветовали своим близким такую «клинику»? Я не советую.
Так я постепенно утратил чувство, что мое пастырское служение нужно и полезно людям. Не разбираясь в психологии, священники часто приносят людям вред и причиняют боль. Патриарх недавно призвал не воспринимать исповедь как психоанализ, но фактически все происходит именно так. Это не настоящая психотерапия, а отвратительная пародия.
Многие годы мне казалось, что духовное просвещение способно в какой-то мере изменить церковную атмосферу. В Ростовской-на-Дону епархии в 2005 году чуть ли не впервые в РПЦ мы сделали обязательными подготовительные беседы перед принятием крещения. Вспоминаю, насколько неприятным сюрпризом это стало для многих священников. Это стало для меня шоком: оказалось, что духовенству чуждо богословие и наставление в вере обычных людей с улицы. Высокопарные проповеди для «своих» и конвейер обрядов ради получения «денежки» — так я представляю себе церковную жизнь в обычном приходе. Катехизация, миссия, работа с молодежью — кроме лозунгов здесь ничего нет, а бумага стерпит любую ложь и отписки для начальства. Угадаете, почему все эти направления деятельности Церкви в загоне? Это не приносит денег здесь и сейчас, а вот свою душу, свои знания приходится вкладывать непрестанно без всякой гарантии положительного результата.
Церковь сейчас разговаривает сама с собой, она отвечает на вопросы, которые никто не задавал. РПЦ буквально застряла в средневековье, когда социум полностью подавлял любое проявление индивидуальности, где насилие в семье воспринималось как очевидное благо. Это касается не только захожан и прихожан. В тисках несвободы находятся практически все священники. Многие из них ничего не умеют кроме требоисполнительства, и почти каждый прошел через фильтр т. н. послушаний, то есть проверки на лояльность епископу и готовности платить налоги. Есть хорошее сравнение Русской церкви с франшизой. Надеваешь черный халат с ювелирным украшением в виде креста. Всё! Теперь люди начнут нести тебе пожертвования. Кроме власти и денег ее администраторов мало что интересует. А отдельные «романтики» в среде священников часто еще опаснее, ведь они сами не ведают, что творят, распространяя идеи «от ветра главы своея».
После принятия сана мне по роду деятельности приходилось искать ответы на упреки и вызовы из нецерковной среды. Я стал подмечать лживость православной апологетики фактически на каждом шагу: в биологии, истории, психологии. Мне показалось важным изучать книги популяризаторов науки, нейробиологов и религиоведов.
Я стал видеть неприкрытую фальшь в житиях святых, в непонятных канонизациях, в появлении праздников в честь событий из жизни Богородицы, которые никогда не происходили. Не хочу впредь транслировать эту ложь.
Признаюсь, мне стало сложно терпеть других священников. Многие священнослужители возомнили из себя непогрешимого папу римского в любой области знаний. Такой горе-пастырь легко раздает свои измышления о генетике и истории, о геологии и социологии, о том, как спастись, и том, что нужно отсечь, как рожать и в какие дни зачинать ребенка. Каждый из них по-своему преодолевает свои комплексы, у каждого свое уникальное проявление чувства собственного величия, но мне не хочется иметь с этим ничего общего.
На элементарном уровне сакральное пространство храма действительно убаюкивает человека, но это «работает» само по себе, для этого не нужны священники. Сейчас я убежден, что эта религиозная организация во многих случаях приносит вред, стимулируя у людей невротизм, откровенный инфантилизм, рабскую психологию и подавление критического мышления. Многие церковные люди боятся жить, а зачастую желают в каком-нибудь ярком подвиге просто умереть (например, заразившись коронавирусом в храме или же нарушая предписания врача-эндокринолога). Ужасно, что сейчас на такой лжеподвиг людей подталкивают некоторые священнослужители.
Я был поражен, когда узнал, что апокрифы, неканоничные писания, с глубокой древности вошли в плоть и кровь церковной жизни. В тот момент я понял, что против этой «грязной воды» у Церкви нет иммунитета, она принимает в себя любые легенды и выдумки и впоследствии не может с ними расстаться. А что, если это касается не только церковных преданий, но и самого Писания?
В последние два года я стал читать книги таких западных библеистов, как Борг, Кроссан и Эрман. Я увидел «Великий обман» в книгах Св. Писания (так это называет Барт Эрман). Одни христиане позволяли себе писать послания от имени апостола Павла, другие составляли евангелия, используя искаженные или даже выдуманные рассказы о Христе. Результаты своих изысканий я представил в сборнике «Развитие христианских идей и практик», где рассмотрел динамику развития церковных традиций и постарался обосновать гипотезу, что важнейшие взгляды христианства менялись уже в I веке. Полагаю, что все лучшее в христианстве дал Господь Иисус и апостол Павел. Далее Бог будто не вмешивался в развитие событий. Все это только человеческое, слишком человеческое... Я пришел к выводу, что современная Русская церковь фактически не имеет никакого отношения к «историческому Иисусу», а промысел Божий в истории Церкви отсутствовал.
Я уже отошел от идеи реформирования Церкви, проповеди лайт-православия и церковности «с человеческим лицом». Церковь далека от ценностей гуманизма, как небо от земли.
И проблема не в том, что церковные люди сейчас какие-то особенные (на самом деле это так). И даже не в том, что библейские рассказы про Адама или Всемирный потоп — обычные мифы (восприятие библейских сюжетов в мифологическом ключе как притчи могло бы снять массу затруднений в общении с современными людьми).
Я много лет размышлял о богодухновенности и ограниченности Ветхого Завета. И пришел к выводу, что это оформленные ожидания и гадания иудеев, прикрытые высокими словами «так говорит Господь». Мои представления о богодухновенности каждой йоты Писаний рухнули. Теперь я не верю и в богодухновенность новозаветных текстов. Многие из них — подлог, а иные фиксируют предания, которые сложились в христианских общинах лет через 40 или 65 после распятия Христа. Сквозь эти наслоения нам очень сложно воспринимать образ «исторического Иисуса».
В фильме «ПиКей» все попытки главного героя достучаться до небес не привели к положительному результату. И он сделал вывод, что люди пытаются дозвониться до Бога через «религиозных менеджеров», имея «неправильный номер»: «Та система, по которой вы связываетесь с Всевышним, стала неисправна. Все ваши звонки идут на неверный номер». Когда-то мне казалось, что проблема именно в этом, и я пытался искать в Церкви «правильный номер»: как правильно молиться, как поститься, чтобы наш голос был услышан на Небесах (Ис.58:4). Было написано много книг и статей на эту тему.
В конце концов я стал убеждаться в том, что человеческое сознание не способно воспринимать концепт о сверхъестественном существе, даже если оно существует. Люди всегда придумывают себе божество по своему образу и подобию.
Постепенно все аргументы, которыми я оперировал для апологии православия, рассыпались. Они не учитывают достижения современного научного знания, порой ему противоречат («у обезьяны другое количество хромосом, обезьяна не может стать человеком»), а иногда являются очевидным подлогом (Благодатный огонь, истечение масла из крестов и подобное).
Как и в случае с библеистом Эрманом Бартом, потеря веры у меня была связана напрямую не с наукой, а с моей неспособностью «оправдать Бога» за страдания мира сего: «Я образую свет и творю тьму, делаю мир и произвожу бедствия; Я, Господь, делаю все это» (Ис.45:7).
В итоге я превратился в агностика атеистического толка, а сегодня уже отвергаю сам концепт теизма. Назовем это антитеизм. Что это такое? Мне чужда и неприятна архаичная вера в антропоморфное небесное существо, которое гневается и мстит людям, требует заместительную жертву (искупление), дает им предписания для всех аспектов жизни, а потом грозит мучить человека огнем неугасимым. Это капризное существо одних людей приемлет, а других отвергает. Я считаю, что многие заповеди Ветхого Завета в этом смысле безнравственные. Мне кажется чудовищным то, что христиане уничтожали инакомыслящих. Равно как и недавний призыв моего бывшего начальника митрополита Меркурия «не прощать врагов Церкви». На прощание я услышал от него изумительное «Пшел вон!». Получается, Церковь любит только «своих»? Неужели за эти 2000 лет ничего не изменилось в лучшую сторону?
В Библии сказано, что Христос собирался одарить динарием каждого человека (Мф.20:14), но в итоге вернется на землю, чтобы «праведно в пламенеющем огне совершить отмщение не познавшим Бога и не покоряющимся благовествованию, которые подвергнутся наказанию, вечной погибели, от лица Господа и от славы могущества Его» (2Фес.1:6-10). Возможно, что эти обещания «кнута и пряника» впечатляли архаичное или средневековое сознание. Но сегодня я не могу это принять. Полагаю, что уже в I веке представления о любящем Иисусе смешались с ожиданием Его гнева, ведь это так свойственно концепту теизма. Люди просто не смогли иначе описать свой опыт понимания Бога во Христе. В итоге евангелия совмещают такие противоречивые идеи о том, как Бог относится к людям.
Личность Иисуса Христа остается для меня исключительной. В том смысле, что Иисус из Назарета дал людям удивительный опыт принятия и утешения. В его общине не было иерархий и ограничений, каждый был важен и дорог: крестьянин, мытарь, проститутка и ребенок, страдающий кожным заболеванием, и психически неполноценный человек. Это превосходит все, что я знаю о человеческих отношениях. В этом смысле Иисус для меня и сейчас «божественный».
Изучение церковной истории и христианских традиций теперь мне бы хотелось вести с научных позиций — без принадлежности к Церкви. Такой и должна быть настоящая теология как научная дисциплина. Я согласен с тезисом, что, в отличие от религиоведа, теолог постигает религиозную традицию как свою собственную (надеюсь, что 30 лет пребывания в Церкви дали мне определенный опыт). В таком случае он имеет чуть иной угол обзора, чем светский религиовед, но исключает вот эти всякие «мне приснилось» или «я ощущаю». А еще теолог не имеет права подгонять результаты исследования под привычные церковные шаблоны. Нельзя рассматривать церковь ранних христиан по более поздним моделям: с IV века церковь стала совсем другой. Например, нет смысла утверждать, что Владимирскую икону написал лично апостол Лука, как постоянно делается в церковной среде.
Чтобы кратко обозначить мое отношение к религии, хочу привести утверждения епископа Шелби Спонга. Теизм, как способ определения Бога, мертв, нужно найти новый способ говорить о Боге. Вера во всемогущее личное божество, создавшее мир и продолжающее в нем свою активность, неизбежно противоречит науке и способствует невротизации людей. Церковь должна отказаться от использования чувства вины как регулятора поведения. Никакие внешние характеристики человека, будь то раса, пол, этнос или сексуальная ориентация, не могут использоваться в качестве основы для отвержения либо дискриминации. Только так религия может найти свое место в современном мире, не унижая людей и не разрушая их психику.
Ранее я писал о мировоззренческих мотивах, которые привели к моему уходу из РПЦ. Теперь я готов открыть всю картину целиком: я не мог больше оставаться в церковной системе не только потому, что стал атеистом. Я — гей и никогда не чувствовал себя в безопасности в РПЦ, а в последние годы стал объектом травли со стороны митрополита и его окружения, знавших о моей ориентации.
Митрополиту Меркурию я признался давно, когда еще наивно воспринимал его как духовного отца. Впоследствии мне не раз пришлось об этом пожалеть. В церковной системе люди по-разному относятся к геям, в зависимости от своей чувствительности к этой теме. У всех разный психологический порог отвращения. Некоторые священники — бисексуалы и имели опыт однополых отношений, для других это омерзительно до такой степени, что они морщатся при одной речи о гомосексуалистах.
Геи в РПЦ находятся в двойственной ситуации. С одной стороны, все знают о существовании гей-лобби и возможности сделать легкую карьеру, пройдя через архиерейскую постель. С другой стороны — наиболее активные прихожане церкви — ярые гомофобы, и опираясь именно на них, РПЦ строит из себя оплот традиционной сексуальной морали. Получается, что система позволяет практиковать гомосексуальные связи, только если ты не выносишь их за пределы «системы». Среди епископата, духовенства и семинаристов РПЦ популярно такое выражение: «можно всё, главное — не спалиться!» Иными словами, твое сексуальное поведение никого не интересует до тех пор, пока оно не станет достоянием общественности. Если ты «сольешься» (видеосъемка, свидетели, посты в соцсетях и т.д.), твои коллеги, которые годами закрывают глаза на ориентацию друг друга, дружно подключатся с твоему избиению, а на церковном суде тебя ждет самый суровый приговор с опорой на древние каноны. Конечно, это не относится к епископам-геям, они в особом положении, и система будет их всячески защищать и выгораживать.
Митрополит Меркурий (Игорь Иванов) всегда очень сильно переживает за свое положение в глазах патриарха (Владимира Гундяева) — думаю, эти страхи серьезно отравляют ему жизнь и здоровье. Поэтому любой скандал вокруг РПЦ, который может потревожить Гундяева, Иванов старается максимально купировать у себя в Донской митрополии. Меркурия, в свою очередь, окружают протоиереи-карьеристы, которые пытаются предугадать любые капризы своего шефа и зачастую перегибают палку.
Так, после скандала в Казанской семинарии, где по слухам игумен изнасиловал многих семинаристов, руководство Донской семинарии озаботилось поиском геев среди собственных преподавателей. Меня тоже подозревали в нетрадиционной ориентации, но фактов, которые могли бы привести к увольнению, не было.
Я переживал за свое будущее: отчасти из-за денег, ведь я жил только на зарплату в соборе и семинарии, у меня не было богатых спонсоров, но еще больше я боялся разочаровать людей. Меня удерживали церковные люди, которые любили меня и нуждались в моей поддержке как священника.
В любой момент мою личную жизнь могли предать огласке — тогда бы меня выгнали отовсюду и постарались по-полной опорочить.
В конечном счете, я устал жить в разладе с самим собой и решил уйти — я потерял работу, стабильный доход, многих друзей, но чувствовал себя хорошо, потому что поступил так, как считал правильным. Я не видел в своей гей-ориентации ничего предосудительного и не хотел больше притворяться, будто я чту ветхозаветную половую мораль.
Важным событием, подвигнувшим меня к уходу, стал конфликт с самым известным священником-геем в Ростовской епархии. Ему не понравилось, что я общаюсь с парнями, на которых он положил глаз, и на почве ревности он стал распространять обо мне лживые слухи, пугать мной митрополита и даже писать доносы в «органы». Этого священника особенно возмущало, что я запросто обсуждаю в своем кругу тему ЛГБТ, и открыто признаюсь, что не вижу ничего плохого в людях гей-ориентации. Думаю, его пугала возможность собственного разоблачения, и он старательно играл в защитника традиционных ценностей, чтобы отвести от себя подозрения. Поэтому его так бесило, что я вовсе не собирался плясать под ту же гомофобную дудочку и изображать из себя ханжу. Этот человек красочно описал митрополиту последствия моего вольнодумства для РПЦ и карьерные риски лично для Меркурия.
Надо сказать, что за последние годы мои отношения с митрополитом свелись к игнорированию и нескрываемому презрению в мой адрес. Даже на собраниях священников он пытался меня всячески задеть и унизить, используя надуманные и ничтожные поводы. Мои коллеги по собору и семинарии удивлялись такой пристрастности начальника, не понимая, с чем это может быть связано. Осенью 2019 года митрополит, подкравшись сзади, отвесил мне щелбан прямо на глазах у моих коллег. Это был жест крайнего неуважения, ведь я не какой-нибудь мальчик, а протоиерей с 15-летним стажем. Позже он не раз выговаривал мне, что длинный язык относительно “голубой темы” до добра не доведет.
Кульминации это напряжение достигло в марте 2020 г: накануне чина Прощения ко мне подошел человек в штатском и сказал, что один из близких к митрополиту протоиереев написал на меня донос в очень серьезное ведомство. Среди выдвигаемых обвинений: поддержка Навального, пропаганда идей оппозиции и ЛГБТ-агитация среди молодежи.
Это было ложью, но, надеюсь, всем понятно, насколько опасны эти обвинения в современном российском контексте. Человек в штатском искренне недоумевал, что даже священники стали писать друг на друга доносы властям. Я понял, что упомянутый мной одиозный гей-протоиерей решил утопить меня любыми средствами.
21 марта 2020 г. на Всенощном бдении я служил в кафедральном соборе. Перед началом утрени митрополит подозвал меня и сообщил, что моей ситуацией занимаются большие люди, и не из РПЦ. В тот момент я подумал, что снятие сана поможет мне выйти из-под пристального внимания этих «органов»: я стану обычным мирянином и от меня отстанут. И написал прошение на имя патриарха с просьбой лишить меня сана, так как я неверующий человек.
Знаю, что многим не понятно, зачем мне понадобилась эта бюрократия с прошением, когда можно было просто тихо уйти. Наверное, стоило выбрать более «спокойную» формулировку, но тогда я думал, что лишение сана займет минимум времени, если написать “я неверующий”. Я не хотел, чтобы о моем прошении просто забыли, не принимая решения годами. Но даже письмо патриарху не помогло — с того момента уже прошел год, а я до сих пор формально протоиерей.
Вечером того же дня, когда я передал свое прошение, митрополит позвонил мне и мы долго разговаривали по телефону. Среди многочисленных упреков прозвучало, что я якобы шизофреник и закончу тем, что «выйду в окно» (я жил на 15 этаже).
Через три дня я пришел в епархиальное управление, чтобы по-человечески расставить все точки над i. Я хотел соблюсти все необходимые процедуры, чтобы поскорее покинуть эту организацию. Митрополит же был озабочен исключительно своими грядущими проблемами на ковре у патриарха. Ведь «святейший» обязательно спросит, как же Меркурий просмотрел этого Усатова, который многие годы служил в кафедральном соборе, получил несколько патриарших наград и издавал книги под официальным грифом РПЦ. Последнюю мою книгу как раз распространили среди участников Рождественских чтений в Кремле в январе 2020 г.
Меркурию было бы крайне некомфортно объяснять, почему этот Усатов вдруг оказался атеистом-предателем. Поэтому митрополит решил надавить на меня, конечно, зная, что я человек впечатлительный и со слабыми нервами: он стал повышать голос и угрожать. К счастью, я захватил с собой запасной диктофон — мой телефон предусмотрительно забрали секретари Меркурия у входа в его кабинет. Митрополит потребовал, чтобы я немедленно «покинул епархию вместе с любовником». Он дал понять, что мое присутствие в Ростовской области доставляло ему неудобства: «Ты мне мешаешь!»
Я упомянул о своих гражданских правах, но это не помогло: впереди было голосование по поправкам в конституцию и митрополит не хотел, чтобы на территории его ответственности был скандальный священник, которого он не мог контролировать. Заодно он намекал, что моих ближних ждут страдания, если я его не послушаюсь.
Митрополит вдруг начал предсказывать моё будущее. Он заявил, что «правду» обо мне узнают в ЖЖ Калаказо (известный в поповской среде распространитель всевозможных сплетен), и что обо мне будет писать пресс-секретарь Меркурия Игорь Петровский. Всё это сбылось уже на днях: 26 марта в ЖЖ Калаказо появились первые анонимки про отмороженного гея Усатова.
В одной из таких анонимок красочно описывалось, как я спаивал студентов водкой на своей даче, а затем насиловал. Мои друзья читали эти глупости и смеялись: все знают, что я не могу пить водку, никогда не возил друзей на дачу и не умею насиловать людей. Я не знаю, писал ли это лично Петровский или какие-то другие шестерки Меркурия, но очевидно, что так исполнилась одна из угроз митрополита.
Кстати, пункт 5 128.1 статьи УК “Клевета” говорит о наказании штрафом в размере до 5 миллионов рублей, либо лишением свободы на срок до 5 лет за клевету, соединенную с обвинением лица в совершении преступления против половой неприкосновенности и половой свободы личности. Именно по этой причине пасквили в Интернете пишут исключительно анонимы, иначе мое заявление немедленно бы оказалось в прокуратуре.
Далее был оформлен указ о запрещении в служении на основании 25 правила апостолов, а также «по болезни». Эта прибавка очень важна: митрополит возомнил себя великим врачом и решил поставить мне психиатрический диагноз, об этом он упоминал и при личном общении. Но это чревато обвинением в клевете, поэтому «владыка» велел не давать указ мне на руки, чтобы я не понес его в прокуратуру.
Именно это я и собирался сделать: в пункте 4 упомянутой статьи УК 128.1 «Клевета» сказано, что «клевета о том, что лицо страдает заболеванием, представляющим опасность для окружающих, наказывается штрафом в размере до трех миллионов рублей… либо лишением свободы на срок до четырех лет». К сожалению, оригинал указа я так и не получил.
Меня на следующий же день уволили из семинарии. Это решение противозаконно, так как преподаватель семинарии не обязан носить священный сан или быть верующим. Я решил бороться за свои права и обратился в государственную инспекцию труда и областную прокуратуру с просьбой проверить законность моего увольнения. К сожалению, ГИТ и прокуратура не смогли защитить мои права и предложили обратиться в суд. В тот момент я уже был вынужден покинуть Россию.
Митрополит продолжил давить на меня, но делал это всегда очень аккуратно, не афишируя свою роль. Он научился осторожности еще во времена работы в США. Так, последние 7 лет он никогда не звонил мне со своего номера — каждый раз это был телефон его помощника. В апреле 2020 г., после моего манифеста на сайте «Сноба», мне поступило несколько звонков и сообщений от людей из ближайшего круга митрополита. Мне говорили, что я должен прекратить писать в интернете и уехать из Ростова-на-Дону, иначе со мной расправятся физически.
Я не герой и, конечно, меня это сильно беспокоило. Я уезжал в другие регионы, закрывал все свои аккаунты. Врач поставил мне посттравматическое стрессовое расстройство — я не мог спать по ночам. Потом успокаивался, снова разблокировал свои аккаунты и писал дальше. Мне не нужна скандальная известность, но я хотел сохранить свою репутацию среди друзей, понимая, что последует вал «разоблачений» в мой адрес. Многие бывшие священники испытали на себе погромный стиль церковной прессы, стремящейся уничтожить человека морально, представить его отпетым грешником и предателем.
Поскольку митрополит озвучил в мой адрес диагноз — шизофрения, я начал опасаться, что как во времена Хрущева могу попасть в психиатрическую клинику, где мне бы быстро закрыли рот. Стать инвалидом после нападения православных молодчиков, казаков или просто бандитов мне тоже не хотелось.
В мае 2020 г. я понял, что мне нужно спасать свою жизнь и здоровье, но даже тогда я не знал, как это осуществить практически. Мне дали координаты гей-активистов в Германии и Нидерландах, я узнал от них о процедуре эмиграции и понял, что мой случай вполне подходит для запроса убежища. Я подождал пока закроется мой чешский шенген (этого требовала процедура) и вылетел в Амстердам из Минска.
Когда я слышу, с каким злорадством бывшие коллеги обсуждают мой отъезд в «гейропу», мне становится неприятно. Я никому бы не пожелал того, что пережил за прошедший год. Разрыв всех связей, угроза преследования органов, оскорбления от клириков РПЦ, будто я стал «покровителем цветастых». Было непросто и в новой стране: пришлось понервничать, ожидая решения, и пожить в лагере для беженцев.
Я благодарен нидерландским властям, что они приняли меня и поддержали. Но меня совсем не радует, что я оказался по сути выброшен из России, с которой были связаны мои интересы, профессиональные контакты, научно-просветительская деятельность. Я никогда не разделял антироссийских настроений, не был оппозиционером, не стремился уехать из страны. Но, как бы то ни было, теперь у меня новая жизнь и я радуюсь ей каждый день.
Некоторые мечтатели пишут, будто я вышел замуж или же бегаю за мужчинами в поисках копеечки. Все это не так. Я живу один в тихом городке в окружении спокойных и приветливых голландцев. У меня свой дом с газончиком и гаражом для велосипеда. Я не курю марихуану, не предаюсь распутству и не посещаю гей-клубы — мне это не нужно. Я просто живу, изучаю языки, наслаждаюсь красотой природы и архитектурой городов. Мое пособие покажется сказочным многим священникам РПЦ. А главное — я стараюсь быть самим собой, чего я был лишен все 30 лет пребывания в церкви.
Такова диалектика жизни: люди, пытавшиеся мне навредить, наоборот помогли освободиться и обрести новую, более полноценную жизнь. Обид на них я не держу, теперь мои мысли занимают тюльпаны, мельницы и научные идеи.
Из его статьи о гомосексуальности:
"До 1868 года не было ни гетеросексуалов, ни гомосексуалов. Людям просто не приходило в голову определять друг друга по типу сексуальных отношений или желанию, которое они испытывали. До XIX века рассматривался конкретный поступок (например, воровство), а не идентичность человека (например, «вот этот человек — вор»). Различные формы поведения не воспринимались как единое целое или сущность человека. Тогда оценивали не какую-то суть человека, а его поступки и помыслы, которые могли быть правильными (добродетельными) или неправильными (греховными). В XIX веке гомосексуалистами стали называть особую разновидность людей, у которых мысли и даже обычные формы поведения пропитаны жаждой мужеложства."