Музы, вернитесь на свой Геликон, спасенный от бедствий.

     Настежь ворота — он вновь вашему хору открыт!

Гнутые вражьи рога не гудят в аонийских равнинах,

     Мерзостным ревом своим ваш заглушая напев!

5

Ты же, делосский бог, сплети в безбоязненных Дельфах

     Свежий герою венок, храм оберегшему твой:

Из-под десницы его Кастальские вещие струи

     Варвар не осквернит прикосновением рта!

Красной волной заструился Алфей в Сиракузское море,

10

     К дальним неся берегам знаки кровавой войны,

И по багровой струе узнала, склонясь, Аретуза:

     Пала гетская спесь, новый одержан триумф!¹⁾

Ныне пора, Стилихон, отдохнуть после долгой заботы,

     Сердце утешить пора нашей звенящей струной.

15

Ни для кого не позор, меж трудов бесконечно великих

     Краткое время сыскав, Музам его посвятить.

Даже не знающий удержу Марс, — и тот после битвы

     Отдых телу дает на одрисийских снегах:

Даже и он в этот час, отложив успокоенно копья,

20

     Чутко склоняет слух к мирным ладам Пиерид.

     Альпы одолены, спасены гесперийские царства,

И вознесен победитель-отец в достойную сферу,

И небеса величавей горят, обновившись звездою.

Ныне тебе, Стилихон, могущество вверено Рима,

5

Высшая власть вручена над кругом земным, и двойная

О государях забота, и двух воеводство престолов.²⁾

     Только злоба терпеть не умеет покоя и мира,

И кровожадная пасть иссыхает без свежего пойла —

И замышляет Руфин опять в несказуемых войнах

10

Выжечь землю, и мир перебить привычною смутой.

Он говорит себе так: «На что я могу полагаться

В зыбкой жизни моей? Каким я сумею искусством

Бурю унять? Ненавистный народу, теснимый войсками,

Как поступлю? Ни в силе меча, ни в любви государя

15

Нет защиты: со всех сторон опасности зреют,

И над моей головой уж сверкает клинок обнаженный.

Что мне осталось? Одно: замутить небывалую смуту,

Чтобы погибель моя погибелью стала народам!

Пусть умру, но со мною весь свет! Утешением в смерти

20

Будет всеобщая смерть: никакой меня страх не заставит

Раньше того умереть — жизнь и власть для меня нераздельны!»

     Так он сказал, и словно Эол, спускающий ветры

С цепи, препоны разверз, затопил племенами державу,

Войнам путь проторил и, следя, чтоб нигде не осталось

25

Незараженной страны, расписал истребленье по землям,

Каждой свою назначив беду. Одни переходят

Заледенелый Дунай и дробят колесами воды,

Свычные прежде с веслом; другие Каспийским проходом³⁾

По неоткрытым тропам сквозь армянские снежные кручи

30

Валом катят на богатый Восток. Дымится пожаром

Каппадокийский Аргей, где пасутся летучие кони,

Галис⁴⁾ кровью течет, и горы уже не защита

Для Киликийской земли. Пустеют угодья привольной

Сирии; мчатся копыта врагов по долине Оронта,

35

Где невоинственный люд сроднился лишь с песней и пляской;

Льется из Азии плач! А Европа, открытая гетам,

Стала игралищем их и добычей до самых далматских

Рощ в зеленой листве: все земли, простертые между

Адриатических вод и бурливо шумящего Понта,

40

Обнажены, опустошены, ни пахарь не пашет,

Ни пастух не пасет, как в Ливии, выжженной зноем,

Где каменеет земля, отвергая людскую заботу.

Пламя взвилось с фессалийских полей; в лесах Пелиона

Говор пастуший умолк; эмафийские⁵⁾ жатвы — под пеплом.

45

А о паннонских краях, о фракийских беспомощных градах,

О придунайских равнинах никто уже больше не плачет:

Каждый год открыты они для ярости вражьей,

И ощущенье беды перешло в тупую привычку.

Злая судьба! в сколь малый срок великое гибнет!

50

Сколько стоило крови создать и упрочить державу,

Сколько вождей положили труды на ее утвержденье,

Сколько лет стояла она под римскою властью, —

Всё один погубил изменник в мгновение ока!

     Сам великий тот град, почитаемый ровнею Риму,

55

И за проливом своим халкедонскую видящий отмель,⁶⁾

Даже и он трепещет уже недалекого Марса:

Рядом пылают огни, и рядом хриплые стонут

Вражьи рога, и у всех на глазах вонзаются в кровли

Стрелы, дрожа на лету. Одни охраняют пролеты

60

Стен, другие в порту корабли сцепляют цепями;

Только жестокий Руфин ликует при виде осады,

Счастлив от общей беды и, взойдя на дозорную башню,

Обозревает ужасный вид окрестного поля:

Тянутся пленницы в плен, торчит полумертвое тело

65

Из водоема, иной, пораженный внезапным ударом,

Падает, не добежав до ворот, а иной — на пороге;

Старцу его седина не охрана, и кровью младенца

Орошена материнская грудь. В безмерном восторге

Он разражается хохотом; лишь одного ему жалко —

70

Что не своею рукой рассевает он смерть. По равнине

Всюду пылает пожар, лишь его не касаясь поместий;

И наслаждается он, и враг ему радостней друга.

Впрямь, не гордился ли он, что ему одному не закрыты

Вражьего стана врата и доступ к переговорам!

75

Всякий раз, как он выходил заключать свои сделки,

Целая шла с ним толпа приспешников, рабски покорных;

Воин с мечом вздымал знамена тому, кто не воин!

Сам же он, варваром быть желая даже наружно,

Шел посреди, покрыв себе грудь рыжеющим мехом,

80

В сбруе, как гет, с огромным колчаном, с натянутым луком,

Варварский вид приняв и варварский дух выдавая.

И не зазорно ему, блюстителю римских уставов,

Консульскую сменить колесницу на гетский обычай!

Страждет латинский закон, принужденный сменить одеянье,

85

Скорбно склоняя чело пред судьею, окутанным в шкуру.

     О, как мрачен народ! как смотрит, как тайно он ропщет

(Тайно, ибо ни слов, ни слез не дано в утешенье

Горю: за все назначена казнь): «Доколе нести нам

Смертное это ярмо? Какой для бедственной доли

90

Будет предел положен? Кто плачущим слезы осушит,

Кто мятущихся вырвет из смут? Оттоле нас губит

Варвар, отселе — Руфин; ни на суше спасенья, ни в море;

Страшный свирепствует враг на полях, но много страшнее

В собственном нашем дому. Приди же на помощь отчизне

95

Гибнущей, о Стилихон! Поистине здесь твои чада,

Здесь твой дом, здесь твой брак, впервые привеченный богом,

Здесь Гименей во дворце озарил твое факелом счастье.⁷⁾

О, желанный, приди — хоть один! С твоим приближеньем

Сами утихнут бои, и безумство несытое рухнет».

100

     Вот каковой заревые края⁸⁾ мятежились бурей.

А Стилихон, чуть только Зефир дохнул на зимовья

И на холмах от талых снегов обнажились вершины,

Свой италийский край оставляет под сенью покоя

И на восток обращает свой путь, ведя за собою

105

Галльскую мощь и восточную мощь, две несхожие рати.

Нет, никогда под единой рукой досель не сбиралась

Стольких сила полков и столь многое разноязычье!

Там армянин на коне кудрявую голову вскинул,

Легким узлом затянув свой плащ травянистого цвета,

110

Здесь шагают им вслед огромные рыжие галлы —

Те, кого быстрый Родан питает и медленный Арар,

Те, кто, рождаясь на свет, испытуются водами Рейна,⁹⁾

Те, наконец, на кого торопливая в беге Гарумна

Плещет попятной волной, океанским гонима приливом.

115

Дух во всех един, забыты недавние раны,

Злобы нет в побежденном, и нет в победителе спеси.

Пусть недавно лишь смолк зов труб к усобице бранной,

Страсти не улеглись, и гнев воинственный тлеет, —

Всех одна сплотила любовь к своему полководцу.

120

Именно так (преданье гласит) за царственным Ксерксом

В войске шел целый мир, осушая текущие реки,

Стрелами солнечный свет затмевая, ладьи через горы

Правя и шагом своим поправ перекрытое море.¹⁰⁾

     Вот перешел он Альпийский хребет — и дрогнувший варвар

125

Больше не рыщет в полях, в едином сбивается стане,

В оборонительный круг ощетинив равнинную пажить:

Ров ложится двойной, над рвом непреодолимый

Тын встает на валу, и, словно стена боевая,

Строятся плотным кольцом кибитки под бычьею кожей.

130

     Оцепеняющий страх пронзает Руфиново сердце,

Кровь отливает от щек, стоит охладелый, не зная,

В бегстве ль спасенья искать, предаться ль на милость сильнейших

Или направить стопы к послушному вражьему стану?

Что ему груды богатств, сундуки, золотого металла

135

Полные, что ему кров, на порфирных столбах утвержденный,

Что ему весь дворец, горой возносящийся к небу?

Слышит он шаг, считает он дни, остаток он жизни

Мерит остатком пути. Трепеща наступления мира,

Он не смыкает глаз, он ночью срывается с ложа,

140

Словно безумный, казнясь самим ожиданием казни.

Ярость нисходит в него, оживает в злодее преступный

Гений, и вот он идет в священный чертог государя

И обращается к слуху Аркадия с грозной мольбою:

     «Ради сияющей братней звезды, ради мощных свершений

145

Ставшего богом отца, твоей ради юности светлой

Я заклинаю: спаси! От неправых мечей Стилихона

Дай мне уйти! На погибель мою ополчается сговор

Галлии всей: если есть племена по ту сторону бриттов.

Где Океан омывает волной последнюю землю,—

150

То и они взметены на меня! Ужели я стою

Стольких мечей и стольких знамен? Откуда такая

Жажда крови? О нет! Он два мировых полушарья

Хочет подмять под себя, он не вынесет равного рядом:

Мало ему над Римом стоять, над Ливией править,

155

Галлам, испанцам веления слать: уж под солнечным кругом

Тесно ему и под сферою звезд! Какую добычу

От победительных войн августейший собрал Феодосий,

Вся у него, никому ничего не отдаст из захвата!

Он ли будет и впредь наслаждаться привольным покоем,

160

Я ли стану терпеть?! Почто в твои земли он вторгся?

Пусть отойдет из Иллирика, пусть восточное войско

Он воротит на восток, пусть брат поделится с братом —

Будь наследник меча, как был ты наследником скиптра!

Если же ты не намерен помочь моей участи смертной

165

И отвратить беду — пусть знают и звезды и маны,

Что не одна моя голова падет под секирой:

Кровь польется на кровь, не без свиты сойду я к Коциту,

И не на радость могила моя для могильщиков будет!»

     Так сказав, исторгает приказ, и гонец поспешает

170

В путь с неохотным письмом государя, прикрывшим измену.

     Между тем Стилихон ликует, к врагу приближаясь:

Вот уж недалеко войска от рва и от вала;

Рвутся когорты на бой, и он побуждает их к бою.

Встали армяне на левом крыле, доверено галлам

175

Правое; на удилах кипит горячая пена;

Тучами пыль встает к небесам; везде по равнине

Ветер вздувает значки над взмахами копий, и мнится —

Взлетом багровых змей¹¹⁾ свирепствует самое небо.

Блеском сияют мечи по Фессалии, падает отблеск

180

В грот Хирона, на брег, не забывший младенца Ахилла,

И на этейскую темную высь. Оглашается кличем

Снежная Осса, высокий Олимп¹²⁾ отзывается эхом;

Доблесть вскипает в сердцах, и жизни отважным не жалко:

Им не преграда ни круча скалы, ни глубокие русла

185

Рек: несутся стремглав, и стелется даль под копыта.

     Если бы в этот час с этим духом ударить на битву —

Греция в жертву мечам не досталась бы силой измены,

В крае Пелопа цвели города бы, не ведая Марса,

Лакедемон бы стоял, стояли бы стены аркадцев,

190

Дым не застлал бы два моря, взлетев над горящим Коринфом,

И кекропийская мать не томилась бы в лютых железах,¹³⁾

Мог бы этот день положить предел злополучью,

Искоренив навсегда семена всех будущих бедствий.

О, какой триумф отымаешь ты, зависть Фортуны!

195

В трубный рев и в ржанье коней приходит посланье

От государя и слух поражает оружного мужа.

     Он изумлен. Великая скорбь и великая ярость

Душу терзают его: ужели столь жалкому трусу

Столько воли дано? В сомненье он ищет решенья —

200

В бой ли вести войска или бросить славное дело,

Так превосходно начав? Он хочет помочь иллирийцам —

Но на пути государев приказ. Послушанье сильнее:

Доблесть смириться должна. Там — зовет всеобщее благо,

Здесь — опала грозит. И вот он в негодованье

205

Руки к небу простер и рек от полного сердца:

     «Вышние боги, досель не сытые гибелью римской!

Если под корень подсечь великую нужно державу,

Если единый удар погубить должен дело столетий,

Если постыл человеческий род, — пусть буйное море

210

Ринет на сушу потоп, пускай в колеснице небесной,

Сбившись с пути, Фаэтон наудачу отпустит поводья, —

Но не Руфин! Ему ль эта честь? Ужель не позорно

Миру пасть от Руфиновых рук? Увы! отзывают

Нас из разгара войны, велят сложить нам оружье!

215

Вы, города под огнем и мечом, свидетели будьте:

Я повинуюсь и бедственный мир уступаю крушенью!

Поворотите знамена, вожди! Восточное войско,

В путь, по домам! Пусть луки замрут, пусть трубы умолкнут,

Пусть уцелеют враги — таково повеленье Руфина!»

220

     Эти услышав слова, общий рев испустили когорты:

Как керавнийская зыбь, италийским дробимая кряжем,¹⁴⁾

Как из увлажненных западных туч исходящие громы,

Так не хотят расходиться полки, так требуют боя,

Так за великого спорят вождя, так каждое войско

225

Хочет его для себя. Любовь соревнует с любовью,

Достопохвальный колеблет мятеж обоюдную верность

И, наконец, в таком прорывается ропщущем крике:

     «Кто обнаженные наши мечи, занесенные копья

Хочет вырвать из рук, разогнуть напряженные луки?

230

Кто на сверкнувший клинок налагает запреты закона?

Вспыхнувши раз, воинственный дух погасать не умеет:

Дроты сами хотят упиться варварской кровью,

Сами рвутся в полет, и клинок увлекает десницу,

И не приемлют ножны не отведавших недруга лезвий.

235

Нет! не потерпим! Доколь раздорами нашими тешить

Гетов? Опять восстает гражданской усобицы призрак!

Кровь в наших жилах — одна, орлы наши — общая стая:

Не разделяй их! Одно неразъемлемо цельное тело

Перед тобой. Мы пойдем за тобою в любые походы:

240

Хочешь — в фульские льды, под гиперборейские звезды,

Хочешь — в ливийскую степь, в пески, раскаленные солнцем;

Если желанен тебе красный берег Индийского моря —

Золотоносную пить готовы мы воду Гидаспа;¹⁵⁾

Если прикажешь на юг, где новорожденного Нила

245

Тайный источник лежит,— весь мир за тобой позабудем.

Где бы под сводом небес Стилихон шатры ни раскинул —

Там отчизна для нас!»

                         «Оставьте! — повелевает

Вождь. — Вложите мечи! Пусть прежде развеется туча

Злобы, грозящая мне. Победа не стоит победы,

250

Если она для меня одного. Ступайте, ступайте,

Верные юноши — уж не мои!» Не добавив ни слова,

Он обращается вспять. Так лев, зияя несытой

Пастью, спешит отступить, когда набежавшие толпы

Пасших стада пастухов копьем и огнем его гонят:

255

Клонит он шею к земле, застилает гривою очи

И раздвигает трепещущий лес тоскующим ревом.

     Как увидал легион, что он разделен и покинут, —

Горький вздымает он стон, орошает слезами забрала,

Вздох сжимает в груди, но сдавленный рвется наружу,

260

Панцирных крепких пластин сотрясая железные связи.

«Предали, предали нас! запрещают идти за любимым! —

Так восклицают бойцы. — О вождь, ужели презренны

Эти десницы тебе, столько раз победные в сечах?

Разве мы для тебя — ничто? Зачем удостоен

Запад счастья иметь тебя над собою у власти?

Что мне родные края, что мне дети, с которыми свижусь,

Что мне за радость почтить пенатов любимого дома?

Все без тебя мне не мило. А там нависает тирана

Пуганый гнев над моей головой: уж верно, он мыслит

270

Новую кознь против нас, и быть нам добычею диких

Гуннов или в рабах ходить у немирных аланов!

А ведь еще не иссякла во мне природная сила

И не отвыкла рука владеть разящим железом!

Знай же: останешься ль ты под закатным своим небосклоном,

275

Все равно, Стилихон, для меня и вдали ты единый

Вождь, и верность моя — для тебя. Тебя ожидает

Должная жертва от нас: да свершится святое закланье!»

     Так скорбя, покидали войска гемонийское поле¹⁶⁾

И подступали уже к македонским пределам, в которых

280

Стены стоят Фессалоники. Боль сокрыта в глубинах

Сердца, и гнев молчаливо мостит дорогу для мести:

Ищет взгляд удобного места и доброго часа

Для совершенья того, что задумано. Но ни единый

В вооруженной толпе не выдал угрозы словами.

285

Как подивятся потомки в свои грядущие годы,

Что сохранялся в молчанье такой многолюднейший сговор,

Умысл остался сокрыт, и жар души не прорвался

Ни в путевой болтовне, ни за чашами шумного пира!

Всех побуждало молчать одно и то же упорство:

290

Тайну народа хранил весь народ. А уже миновался

Гем, и была позади Родопа, и вот по фракийской

Войско равнине пришло в по Гераклу зовущийся город.¹⁷⁾

     Об удаленье вождя и о приближении войска

Слышит Руфин донесенья и, вскинувши гордую шею,

295

Мнит, что уже он спасен и в руках у него уже скипетр.

Голос возвысивши, он ободряет приспешников дела:

«Он побежден! он изгнан! в моей империя власти!

Больше мне враг не грозит! И единый я всякому страшен —

Кто же теперь на меня посягнет, укрепленного войском?

300

Не одолев безоружного, кто на оружного встанет?

Тщись теперь, Стилихон, измышлять в своем отдаленье

Пагубу мне! Между нами лежат неоглядные земли

И пограничный Нерей грохочет морскою волною!

Больше, покуда я жив, тебе скалистые Альпы

305

Не перейти! Оттуда пускай в меня острые стрелы,

Меч оттуда найди, который бы мог дотянуться

До Константиновых стен! Ужели былые примеры

Не остановят тебя? Хоть один на меня посягатель

Спасся ль от этой руки? В середине целого мира

310

Ты стоял — я столкнул тебя прочь, я лишил тебя ратей.

Ныне пируйте, друзья! Пора нам готовить подарки

Щедрые новым войскам: должны мы осыпать их златом.

Завтра засветится день, благосклонный моим вожделеньям:

Царь, хоть не хочет того, но сам, принужденный, прикажет

315

Царство со мной разделить. Двух бед избегну я сразу:

Низкой доли слуги и злой славы захватчика власти».

     Вот какие слова обращал он к черному скопу

Ближних злодеев своих, совместным окрепших разбоем

И приведенных в подмогу ему единою мыслью —

320

Что ничего им запретного нет: совместною тайной

Прочен преступный союз. И вот они уж заране

Распределяют отбитых невест, разделяют добычу,

Предназначают, кому на каких обжорствовать странах.

     Ночь приняла на покой в свое глубокое лоно

325

Смертных усталых, и сон распростер свои черные крылья.

Только Руфин, волнуясь в душе тревожной заботой,

Трудно нащупывал сон. А едва успокоившись сердцем,

Вдруг он перед собой увидел ужасные тени —

Тени тех, кого сам погубил; и одна, проясняясь,

330

Так обратилась к нему: «Проснись! О чем ты томишься?

Знай: конец всем трудам и покой после тяжких свершений

Завтрашний день тебе принесет: вознесешься превыше

Всех, и тебя на руках понесут счастливые толпы».

Так двоезначно сказала она. И, знаменьем темным

335

Он обманувшись, не внял, что его голове угрожало.

     Вот уж лучи протянула заря к высокому Гему,

И в поднебесье Титан устремил колесницу поспешней

В жажде быть наконец Руфиновой зрителем смерти.

Ложе покинул Руфин, велит разукрасить по-царски

340

Свой чертог, способный вместить несметных застольцев, —

Ныне будет им пир! — а на золоте, ждущем раздачи,

Повелевает чеканщикам выбить свой собственный профиль.

Сам же пускается в путь, чтоб приветить идущие рати,

Царственно глядя вокруг, надменней, чем истинный август,

345

Шею по-женски взогнув, уверенный в том, что достигнет

Власти, словно уже порфира окутала тело

И над висками зажглась диадема в камнях драгоценных.

     Есть у ворот городских, обращенных к полдневному небу,

Возле стены равнина и луг; кругом отовсюду

350

Море лежит, и одна лишь туда пролегает дорога.

Здесь-то пылавшие местью войска, сияя оружьем,

Встали полк за полком. На левом крыле пехотинцы

Держат ряды, а с другой стороны за всадником всадник

Рвущимся вскачь скакунам уздает горячие губы.

355

Воин над головой потрясает перьями шлема,

И на плечах у него железными красками блещет,

Переливаясь, дрожащая сталь: из выгнутых полос

Латы, скрепясь, облегли живые члены, и с ними

Движутся — страшно смотреть! — как будто стальные, фигуры

360

Тронулись с мест, и металл задышал человечьим дыханьем.

Тот же убор одел и коней: железный очелок

Грозен врагу, а железным бокам не опасны удары.

Каждый стоит на месте своем, прекрасен и страшен,

И ужасая и радуя взгляд, а над ними в утихшем

365

Ветре обвисли на копьях грозившие недругам змеи.

     Август привет воздает знаменам, овеянным славой.

Следом за ним Руфин к обманам привычною речью

Славит десницы бойцов, говорит по имени с каждым,

Всем обещает, что ждут возвратившихся жены и дети

370

В их невредимых домах. Они, притворством притворству

Должный давая ответ, заходят тем временем сзади,

Дальнею строй изогнув дугой и готовясь нежданно

Оба конца ее сблизить в кольцо. Начинает сужаться

Поле, сдвигается щит ко щиту, все круче и круче

375

Выгиб, сводящий крыло и крыло постепенно и мерно.

Так расставляет широкую сеть вкруг зеленого леса

Ловчий, так рыболов устрашенную к берегу рыбу

Гонит, неводом в плен забирая чешуйную стаю.

Все тесней ячеи, все больше смыкается выход.

380

Лишние отстранены. А Руфин, окруженья не ч\д, , .

В прежнем пылу уж хватает за плащ неробкой рукою

Августа, требуя: «Дай с тобою взойти на трибуну,

Почесть со мной раздели, объяви меня дольщиком скиптра!»

Вдруг отовсюду сверкнули мечи, вдруг грянул ужасный

385

Крик со всех сторон: «О подлый, о мерзкий, ты думал

Нас склонить под ярмо, нас ввергнуть в рабские узы?

Ты позабыл, откуда наш путь? Рабами ли зваться

Тем, кто сам для людей возвращал и закон, и свободу?

Дважды нами подавлен мятеж, дважды сломлены Альпы,¹⁸⁾

390

Нас приучила война не знать над собою тиранов!»

     Слышащий окаменел. Пути к спасенью закрыты:

Всюду железный колышется лес. И справа и слева

Замкнутый, видит он блеск клинков, повергающий в трепет,

Так свирепый зверь, из урочищ исторгнутый отчих,

395

Выси покинувший горных лесов и круглому цирку

Брошенный в дар на арену, глядит, разъяренный, и видит:

В плеске толпы перед ним — боец, разящий с колена,

Всюду грохочет народ, теснятся ряды над рядами, —

И замирает в тоске, оглушаемый криком и свистом.

400

     Тут из ратных рядов бросается самый отважный,

Меч наготове, пылает лицо и яростно слово:

«Это гонимый тобой Стилихон своею десницей

Здесь поражает тебя! далек он, но меч его близок!»

Крикнул, и в бок вонзает клинок заслуженной кары.

405

Счастлива длань, которой дано было первою кровью

Жертвы закланной омыть страдания целого мира!

Вслед за одним бросаются все и ударами копий

Тело дробят, острия все в одном согреваются мясе,

И ни один не желает уйти с незапятнанной сталью.

410

Этот рвется ногтями к еще не смеженному взору

Алчных очей, тот схватил, как добычу, отъятую руку,

Третий ногу отсек, четвертый плечо из сустава

Вывернул; этот в спине позвонок с позвонком разымает,

Этот печень, тот сердце, тот полные вздохом последним

415

Легкие вырвал на свет. Мало места для мести, простора

Для ненавидящих нет! Исчерпана смерть, но казнящим

Удержу нет: раскромсанный труп вздевают на копья,

И покраснела земля, как там, на горе Аонийской,¹⁹⁾

Где погибал от вакханок Пенфей или где Актеона

420

Бросила псам за брошенный взгляд богиня Диана.

     О, Фортуна, ужель столь долгую милость злодею

Хочешь таким окупить ты возмездием, хочешь поправить

Зло, что сама нанесла? Один ли расплата за многих?

Всем раздай Руфинову плоть исстрадавшимся землям,

425

Голову Фракии дай, ахеянам торс в утешенье, —

Что же дашь остальным? Всех частей его тела не хватит

Всем разоренным краям!

                         Но вот уж из города мчится

Освобожденный народ: старикам не преграда их годы,

Юным девам — их стыд; мужей потерявшие вдовы

430

И сыновей потерявшие матери волей тирана

Быстрой стопой к ликованью спешат. Им любо направить

Шаг по растоптанным членам, окрасить сандалии кровью,

Любо градом камней взметнуть, осыпая удары

На роковое лицо, с высокой глядящее пики

435

Над многолюдной толпой, с торжеством шагающей в город!

А по рукам гуляет рука на посмешище черни:

Ищет она подаянья в угоду душе ненасытной,

Страшную шарит корысть, и пальцы ее, как живые,

Крючатся, если, глумясь, шевельнуть ведущую мышцу.

440

О, пускай же никто на свое не надеется счастье!

Так превратны щедроты богов, так изменчиво небо!

Эта рука, которая сжать надеялась скипетр,

Эта рука, над которой клонились с покорным лобзаньем

Столько знатнейших уст, теперь для убогого тела

445

На погребальный обряд посмертной просит подачки!

Каждый на это взгляни, в счастливой вознесшийся доле:

Здесь под стопами толпы площадной не тот ли растерзан,

Кто пирамиды себе воздвигал, для будущих манов

Пышный готовя покой, чтобы спорил он с роскошью храмов!

450

Он, окутать себя сидонскою мнивший порфирой,²⁰⁾

Голый, брошен стервятникам в снедь! Он, целым владея

Миром, лежит, не имея земли на могильную яму,

В множестве мест погребен и все же лишен погребенья!

     К небу казнь понеслась. Свободней вздохнули светила,

455

Легче стало земле, стряхнувшей проклятое бремя.

Тяжкая тень опускается в Орк, устрашая Эака.

Цербер лаем тройным удержать ее хочет, но тщетно!

Души его обстают, неправых расправ его жертвы,

Черным сонмом его окружив, влекут его к судьям,

460

Горьким воем вопя. Так пчелы слетаются роем,

Если пастух вороватой рукой потревожил их соты:

Рвутся к лиц, крылами жужжат, колючие тянут

Жала, спешат защитить родное гнездо меж каменьев

Милой скалы, где их полый приют в отеческих щелях,

465

И полосуют, наклонно летя, взволнованный воздух.

     Место есть под землей, где в общем сливаются русле

Страшный Коцит и злой Флегетон, неприветные реки:

Эта — слезами катясь, другая — огнем разливаясь.

Между теченьями их, но к огненным ближе потокам

470

Высится башня, крепка адамантом, и левую стену

В жарком купает огне, а о правую бьется волною

Горько стенящий Коцит, и плач откликается плачу.

Сходятся в этот предел по скончании жизни все души

Смертных. Никто ни пред кем не отмечен бывалым почетом,

475

Следом земной судьбы, и царя без царского званья

Нищий убогий теснит. Разбиратель их дел, на высоком

Троне сидит над ними Минос, и пытает их вины,

И отделяет неправых от правых. А кто не желает

Свой исповедовать грех, тот отходит к суровому брату.

480

И Радаманф заносит свой бич. Обозревши деянья

Жизни земной и весь ее путь до последнего шага,

Мерит Минос достойную казнь: в звериные узы

Душам замкнуться велит.²¹⁾ Кто свиреп, тот в медвежием теле,

Хищный — в волке, коварный — в лисе обретает темницу;

485

Тот, кто в праздности жизнь проводил, вином и Венерой

Теша ленивую плоть и коснея в роскошном разврате,

Здесь заточается в туше свиньи, нечистой и жирной;

Тот же, кто неумеренно был говорлив, не умея

Тайны хранить, для житья низвергается в рыбные воды,

490

Чтобы обилие слов искупать непрерывным молчаньем.

И лишь когда в три тысячи лет несчетные лики

Сменит душа и очистится вновь летейским потоком,

Вновь призывает судья принять ее вид человека.

     Так восседающий здесь и стигийские правящий тяжбы,

495

Суд суровый верша и старинным ответчикам внемля,

Видит вдали Руфина Минос и, сумрачным взором

Смерив его, гласит к нему так с сотрясенного трона:

     «Ближе, ближе ступай, о скверна смертного рода,

Прорва, несытая золотом, лень, бередимая мздою;

500

Ближе сюда, для меня всех преступников злейший — бесчестный

Судопродавец, от северных стран призывающий Марса:

Ты, чьих бесчисленных жертв не обымут затоны Аверна²²⁾

И не умеет в свой челн изнемогший вместить перевозчик!

Явную ль станешь вину отрицать? Пороки на сердце

505

Выжгли свое клеймо и напечатлели свой образ —

Что свершено, того не сокрыть! Все казни, все муки

Здесь тебя ждут: над тобой нависнет, качаясь, грозящий

Рухнуть утес; летучая ось тебя выкружит в беге;

Влага коварно отхлынет от губ и обманутой жаждой

510

Высушит горло твое; и, прежние бросив добычи,

К сердцу слетит твоему неотступно терзающий коршун.

О, сколь малая часть твоих деяний — деянья

Тех, кто нес эти казни досель! В такую ли меру

Тантал грешил языком, Салмоней — дерзновенным перуном

515

И безрассуднейший Титий преступной своею любовью!²³⁾

Если все и у всех злодеянья собрать воедино —

Их превысят твои. В каком свести наказанье

Все наказанья за них? Чему не приищется кары

Порознь, тому возможно ль найти совокупную кару?

520

Прочь! из сонмища душ исторгните эту заразу —

Хватит нам вида ее! не терзайте нам долее зренье,

Не оскверняйте подземный чертог! Бичами, бичами,

Прочь, за Стикс, за Эреб, туда, в разверстую бездну,

Глубже, чем черный затвор Титанов, глубже, чем Тартар,

525

Глубже, чем Хаос, туда, где начало незрячего мрака,

Пусть низринутый рухнет и вечно там страждет, доколе

Ветры бьют в берега и небо вращает светила».