CЕРГЕЙ ЛЕЗОВ
Теология как поэзия веры (Лёзов против теологии).
Его статья "Христианство
после Освенцима". "Есть
ли у русского православия будущее?" (а Вы думали, есть?)
- памфлет против А.Меня и С.Желудкова.
Рец. на его переводы Евангелия - о. Иннокентий Павлов, 1993;
Я.Кротов, 1993;
Эйделькинд, 1999 льстит Л.
("для "публициста" Лёзов слишком несиюминутен, для "религиозного" — слишком
независим, для того и другого — слишком последователен в стремлении додумать
каждую мысль"). Sic.
полемика Я.Кротова со спекуляциями Лезова и Буйды на Холокосте, 1994;
Книга его: История и герменевтика в изучении Нового Завета. М.,
1996. 1000 экз.
Л[езов] С. Религиозное возрождение или капитуляция:
от публикатора. // Страна и мир. № 12 1986. С. 28-36. [Предисловие
к публикации письма С. Маркуса]
Маркус С. Письмо С. Маркуса священнику Александру
Меню. // Там же. С. 36-46.
Лосский Н. Несколько соображений по поводу письма
С. Маркуса и текста "От публикатора" Н. Лосского. // Там же. С.
46-48.
Рец. Мих.Горелика, Знамя, 1996, №11, восторженная,
критично вообще о православной мысли ("В смысловом поле, полюсами
которого являются, скажем, Флоренский с Бердяевым, а другое измерение
указывает на святоотеческое предание, просто нет места Бультману",
с. 234). С. 235: "У Сергея Лезова есть опыт острой общественной
реакции (порой переходящей в откровенное хамство) на его сочинения.
Зачастую обсуждение поднятых им проблем подменялось обсуждением
его нравственных дефектов. Каковое, понятно, проводилось с большим
жаром. Явление, вообще говоря, в нынешней публицистике достаточно
распространенное, но пикантность ему придавало то, что, производя
указанную операцию, операторы усердно размахивали томагавками
с начертанными на них христианскими лозунгами".
Восторженно о нем Г.Киселев, 1999;
Дм Быков и мой ответ 1998;
Ю.Шрейдер, Вопросы философии, 1995, №12, с. 150 - рец. на кн.
"Уроки Холокоста и современная Россия. М., 1995. Несогласен с
попытками "искать корни анисемитизма в истоках христианства (в
этом пафос работы С.В.Лезова) - это значит обелять подлинных винеовников
Холокоста".
Выписки из его книги: Лезов С. Попытка понимания. М.; Спб.:
Университетская книга, 1999
(с примечаниями - файл 001689).
О том, "что можно назвать разрывом преемственности между мифическими
(или нарративными) истоками христианства и той реальностью, которая
запечатлелась в самом Новом Завете". Имеет в виду разрыв национальный.
Но всюду исходит и из того, что Евангелия написаны после Посланий,
а не ранее, и из того, что Воскресение не отражает веры первых
христиан.
Разочарование К.Барта в милитаризме его учителей-теологов, которые
в августе 1914 подписали публичное обращение в поддержку войны.
"Религия для молодого Барта — продукт человеческого стремления
спастись любой ценой, т.е. наиболее последовательное из всех проявлений
неверия ... Бог не нужен для успешного функционирования религии".
Барт противопоставляет Христа Церкви как единственное слово —
болтовне. Бармен - нет других источников провозвестия - так ведь
это опять сола скриптура.
Симпатизирует Барту в том, в чем не симпатизирует о.А - "Свобода
Церкви ведет и к политическим последствиям, имеющим значение для
общества в целом. По мысли Барта, само существование такой свободной
Церкви ограничивает государство. если оно стремится статьым "единым
и тотальным порядком человеческой жизни".
Барт "бесспорно" уходит от апологетики как попытки "сделать понятной"
Евангелие - так он трактует слова Барта "Если бы это была проповедь
... но это не проповедь" Но как можно видеть в этом "громогласный
отказ" от апологетики? тут лишь мимолетный отказ смешивать апологетическое
богословие с догматическим.
Критикует американских миссионеров наравне с православизацией:
"К христианской мысли все эти перспективные движения прямого отношения
не имеют. Ведь они не создали нового содержания, более того —
их действенность обратно пропорциональна их интеллектуальному
потенциалу. Лидеры и адепты этих христианских движений хотят,
чтобы другие, объект их пропаганды, стали такими же, как они".
Сам при этом обнаруживает нестрогость мысли — передача информации
это одно, развитие мысли это другое, соединение их не обязательно.
И почему миссию определять обязательно как желание сделать другого
подобным себе? Поделиться верой не означает подвергнуть другого
унификации. Если двое одинако веруют, это не означает, что они
одинаковы. Это фобия, иррациональная фобия, интересная как факт,
но не говорящая о фактах.
Бинарность в отношении к Меню: "Есть лишь огульное неприятие
и брань со стороны большинства православных идеологов и их приверженцев
и восторженные славословия со стороны либеральных диссидентов
в РПЦ".
Впервые увидел о.А. осенью 1980 г. Осенью 1983 г. о.А. был у
него на новоселье. "Гости — мои друзья, в свое время вместе со
мной пришедшие к о. Александру в Новую Деревню, — с энтузиазмом
стали обсуждать тему "свободной России". Кто-то спросил мнение
о. Александра. Его ответ сразу повернул разговор в другое измерение:
"А мы — мы уже живем в свободной России!"
Мень лавировал. "Это суждение о факте, а не нравственная оценка:
другого способа заниматься своим делом не было. Будем же честны
хоть задним числом: все мы — сегодняшние сорокалетние — сломлены,
изнасилованы, жизнь при коммунизме растлевала каждого из нас ежедневно.
... Давайте хоть не будем обзывать других и друг друга "совками",
это неумно и стыдно. Ведь приходилось не на компромиссы идти,
а именно лавиовать. Компромисс есть средство решений противоречий
в сложно структурированном обществе, он предполагает принципиальное
равенство сторон, компромисс — как раз черта либерального этоса.
"Бескомпромиссный" — характеристика упрямого дурака. Здесь же
речь шла просто о том, как обмануть свирепое и подлое начальство.
И это тоже растлевало нас. Естественно. что осенью 1983 г. о.Александр
хотел, чтобы прихожане вели себя потише, т.е. совсем-совсем тихо.
Он неоднократно (в том числе в тот запомнившийся вечер у меня
дома) просил убрать подальше антикоммунистическую литературу:
"Все прочитали? Все поняли? Вот и прекрасно! А теперь надо почиститься!
А вы знаете, кто наш главный враг? - Телефон!"
Но в высшем смысле прихожанам предлагалась жизнь в свободной
России, предлагалась неуловимая, как Джо, христианская духовная
свобода, предлагалась обаятельная личность батюшки, предлагались
те формы общения, которые ещ не очень строго карались начальством.
Предлагалась альтернативная реальность. Конечно, игрушечная, но
очень уютная — прежде всего для тех, кому не хватало сил утверждать
себя в главной и единственно подлинной реальности ... Получается,
что о. Александр был великим мастером в деле создания контр-мира
... о. Александр не хотел (или был не в состоянии) говорить своим
поклонникам правду о нашей общей социальной ситуации христиан,
живущей после победы коммунизма. Правда разрушает альтернативную
реальность .... Правда предполагала, что прихожане-"активисты"
должны были бы сознать свою вторичную и несамостоятельную роль
"профессиональных духовных детей". Конечно, играть можно в любые
игры — если их правила известны всем участникам. Но этого не было.
... многие люди — особенно молодежь — приходили к о. Александру
Меню в поисках смысла; далеко не все искали иллюзорную "альтернативную
реальность". Однако правила игры им не объяснялись, люди не понимали,
что именно они делают и что делается с ними. Те из них, кто обнаруживал
обман, оказывались травмированными. И они уходили с этой травмой
— либо вовсе из христианства, либо на север от Новой Деревни по
Ярославке — в Загорск, в "настоящее" православие ... А некоторые
из тех, кто остался навсегда, оказались в состоянии наркотической
зависимости от общения с батюшкой".
Слова Соловьева и пр. об обращении еврейства ко христу называет
"религиозно-националистическими фантазиями".
Мень предлагал новообращенным "иллюзию — заигрывание с идеей
о том, что можно быть православным и одновременно — в некотором
религиозном смысле — можно быть евреем".
"Опасное знание о том, в чем состоит благо другого".
"О.Александр не хотел допустить мысль о том, что из наличной
РПЦ уже давно ушла живая жизнь".
Мень "явно мыслил в категориях "я" и "публика", а в маленьком
храме ему очевидным образом не хватало слушателей и, главное,
зрителей "
Мень "в сознательном возрасте выбрал позицию маргинала. Теологически
он тоже очень далеко ушел от православия катакомбной Церкви и
загорских старцев — от среди, в которой он получил свое христианское
воспитание". Вывод делает не на основе анализа текстов, а на основе
слов Блюма о Мене: что тот был "весьма открыт к иноверию и в этом
шел дальше, чем многие могут воспринять". Но где тут про теологический
отход от православного предания? тут про неспособность восприятия.
"Как же может выглядеть сообщество людей, объединенных приязнью
к образу Иисуса? ...публичная молитва уже не годится в качестве
проявления христианской жизни. Или не так резко: я уже не могу
в ней участвовать и знаю, что некоторые другие люди разделяют
это отношение". Боится лицемерия. Не хочет проповеди: "Нормальные,
неущербные взрослые люди вообще, как я надеюсь, не испытывают
потребности в том, чтобы их поучали, то есть воспитывали, снабжали
моральными или метафизическими директивами, так же как и сами
они не испытывают потребности воспитывать других взрослых людей.
Ведь жанр проповеди предполагает монологическое слово, обращенное
сверху вниз". Не подозревает, что проповедь не обязательно сверху
вниз, что она не лекция, не воспитание, а подбадривание — может
быть даже снизу вверх, словно человека подсаживают на высокую
стену.
"Пролистав "Исагогику", я закрыл ее с чувством, которое лучше
всего изобразить словами: "Не гонись ты, поп, за дешевизной".
ЭТИХ СЛОВ В СТАТЬЕ В "ИНОМ" НЕТ!
Очерк о фарисействе в "На пороге" — "обычная пошлость о духовном
сужении, иссушении и т.п. еврейской веры после того как все лучшее
из нее вошло в христианство".
Мень создал "либеральную субкультуру в русском христианстве"
(195). "Речь там шла не о пассивом сопротивлении, а о ... поисках
укрытия, пазухи, в которую можно было бы "выпадать" из большого
мира, из главной реальности".
"С точки зрения историка Иисус и его последователи, так же как,
например, Иоанн Креститель и его последователи, — одна из групп
внутри еврейского общества эпохи раннего иудаизма. Поэтому повторяемое
Бердяевым положение о том. что "еврейский народ отверг Мессию",
не имеет исторического смысла. В истории еврейского народа такого
события просто не было". А чуть ниже: "Церковь на очень раннем
этапе эллинизировалась" . Впрочем, Лезов упоминает, что "незадолго
до 120 г. ... синедрион отлучил евреев-христиан от общины". Отлучение
было, эллинизация была, а вот отвержения Мессии не было — как,
впрочем, и принятия.
Христианство после Холокоста — это христианство, "релятивировавшее
собственное притязание н причастность к абсолютной истине и изменившее
вытекающие из этого притязания миссионерские установки". Кредо:
"В Иисусе Бог уже сделал все, что зависело от Него. А теперь смысл
жизни и смерти Иисуса зависит от меня. Если я не беру на себя
то бремя следования за Иисусом, о котором говорит Новый Завет,
то он "умер напрасно".
Согласен с Бультманом в том, что неизвестно, как Иисус понимал
свою смерть - тем более, неизвестно, воскрес ли он. Может быть,
он был сломлен. На с. 272 спорит с тем, что Павел создал христианский
миф — "абсошютное притязание содержалось уже в допавловых вариантах
христологической догмы".
Инквизиторы любили домысливать за противника, но ничем не лучше
Малькольм Хей, который в 1950 г. в своей книге по истории христианского
антисемитизма, утверждал, что Златоуст "мог бы прочесть великолепную
пропроведь" над телами убитых гитлеровцами иудеев" , имея в виду
6 слово против иудеев.
Цитирует слова Эли Визеля, бывшего узника Бухенвальда, Мориаку
в 1954 г.: "Десять лет назад я видел сотни еврейских детей, каждый
изкоторых страдал, быть может, больше чем Иисус на кресте. Но
мы об этом не шумим. Мы молчим о них" .
В 1994 г. уже подает назад: "Чувство христианской вины ... ни
к чему и может стать даже вредным". В 1995 г. против обобщения
ответственности за коммунизм или Освенцим .
1992 г.: "Боюсь, что Русской Православной Церкви нечего сказать
"человеку с улицы", нечего сказать городу и миру. Последним ее
словом остается позволение войти в культовую общину и следовать
принятым там нормам".
Начало 80-х годов - группа Барабанов, Кузнецова, Тищенко, С.В.Курдюкова.
|
