Жиль Липовецкий

ТРЕТЬЯ ЖЕНЩИНА

К оглавлению

Часть II Прекрасный пол

Глава 1 ИЗОБРЕТЕНИЕ ПРЕКРАСНОГО ПОЛА

Собирательные образы нам показывают, поступки доказывают, а ожидания подтверждают, что мужская и женская красота имеют неодинаковую ценность. Рекламные плакаты и обложки журналов, манера разговора и песни, мода и манекенщицы, мужские взгляды и женские желания - все настойчиво напоминает нам о привилегированном положении женской красоты, об отождествлении ее с «прекрасным полом».

Это чудесный роман, и это давняя история. Давайте вспомним сказки, вспомним королев и их беспрестанную тревогу: «Зеркальце, а зеркальце, скажи: кто всех красивей?» На протяжении веков поэты восхищались прелестью прекрасной дамы, художники и скульпторы прославляли формы Венеры, книги «секретов» распространяли рецепты женского очарования. Да и в наши дни фотографии в модных журналах, институты и конкурсы красоты, советы косметологов и косметические продукты без устали возрождают примат женской красоты, снова и снова утверждают огромное значение внешности для женской идентичности. Какая женщина не мечтает стать красавицей, и какой мужчина не мечтает

144

об очаровательных женщинах? Женщина никогда не бывает слишком красивой: чем она красивее, тем ярче сияет ее женственность. У мужчин ничего подобного не наблюдается: собирательный образ мужественности не зависит от красоты. Сегодня, как и вчера, связанные с красотой ожидания и ценность, которую за ней признают, у мужчин и у женщин разные. Для нас вывод напрашивается сам собой: второй пол и прекрасный пол это один и тот же пол.

Однако так было не всегда. На протяжении очень и очень долгого времени человеческой истории женщина отнюдь не выглядела высшим воплощением красоты, а ее прелести не обеспечивали ей ни высокого положения в обществе, ни повышенного внимания со стороны деятелей искусства. Бесценный урок погружения в самое отдаленное прошлое нам открывает: нет никакого постоянства существования «прекрасного пола», как нет и внеисторической необходимости в нем. «Прекрасный пол» - это явление целиком и полностью историческое, некий социальный институт, нечто «искусственно выстроенное», и его возникновение не намного опередило зарю Нового времени.

145

Когда женщины еще не были прекрасным полом

Во всех общественных формациях женскую красоту признавали и ценили, пользуясь при этом более или менее разнообразными эстетическими критериями. Но зато ни одно из прежних обществ не превозносило женскую красоту посредством установления эстетической иерархии гендеров, в которой женскому полу отводилось бы самое высокое место. В масштабах всеобщей истории подобное почитание женственности явно представляет собой исключение. Таковы сведения, которые можно извлечь из изучения истории первобытного общества и диких племен.

Толстозадые Венеры и дикарки

Уже искусство верхнего палеолита, как известно, оставило нам некоторое количество женских изображений и обозначений, хотя подобных изображений гораздо меньше, чем фигур животных. Начиная с эпохи ориньяк-

146

ской культуры*, появляются изображения женских наружных половых органов и лобковых треугольников, запечатленные на известняке рисунки овалов. Существуют так же знаменитые статуэтки обнаженных женщин толстозадые Венеры с неестественно большими обвислыми грудями, с огромным животом и таким же тазом, напоминающим по виду шар (Венера из Виллендорфа**, дама из Дольни Вестоницы***). Их массивные бедра и торс контрастируют с тонкими и совсем сужающимися на концах ручками и ножками. Головы - маленькие по размеру и безликие - обычно не обнаруживают ни одной индивидуальной черты^. То обстоятельство, что в этих фигурах внимание сосредоточено прежде всего на груди, бедрах и животе, а их головы, как правило, атрофированы, дает основание относить их к символам плодородия. Все эти явно утрирующие занятые сохранением рода части женского тела изображения-реалистические и абстрактные, анфас и в профиль, начертанные и вылепленные - имеют между собой то общее свойство, что они никоим образом не свидетельствуют об эстетическом обожествлении второго пола.

В искусстве неолита, которое начинает свое развитие приблизительно за 8000 лет до нашей эры на Ближнем Востоке, происходит очень важное изменение: женские изображения в количественном отношении начинают преобладать над изображениями животных. При этом женские фигуры из обожженной глины или камня - фигуры с несоразмерно большими бедрами и грудями, с нарочито выделенными половыми органами, но

*Ориньякская культура-культура позднего палеолита в Западной Европе, названная так по пещере Ориньяк (департамент Верхняя Гаронна) во Франции.

**Виллендорф - местечко в Австрии недалеко от г. Кремса.

***Дольни Вестонице - местечко в Южной Моравии неподалеку от Бреславы.

^Andre Leroi-Gourhan, Prehistoire de l'art occidental, Paris, Mazenod, 1971.

147

с плохо проработанными лицами, которые находят, например, в Мурейбите*, - по существу не отличаются от так называемых палеолитических венер. Приблизительно за 6000 лет до нашей эры изготавливают женские статуэтки с глазами, обозначенными либо прорисованными линиями, либо инкрустациями из обсидиана: образ женщины «очеловечивается» из-за дополнительного внимания, уделенного лицу и взгляду. По всему Ближнему Востоку распространяются женские фигурки с пышными формами, иногда грозного вида, чрезмерно развитые части их тел, как и деформация этих тел, выражают не только культ плодородия, но еще и подлинно иерархическую систему, нечто сакральное, место которому где-то «над» человеком. Эти массивные и величавые на вид фигуры женщин - или рожающих, или восседающих на троне из пантер - изображают первых богинь-матерей, первые обличья языческих божеств^. И выявляемым свойством здесь все еще остается не красота женщины, а ее плодовитость, ее вознесенность над жизнью и смертью. Богиню почитают не за красоту: ее красота в том, что она - хозяйка и над животными, и над стихийными силами природы, она - это олицетворение божественной власти над жизнью и смертью.

То, что мы наблюдаем в племенах, называемых дикими, также не приводит нас к заключению об эстетическом превосходстве женского пола; ни их разговоры, ни песни не несут в себе идеи «прекрасного пола». В сказках и в устных фольклорных рассказах женскую красоту превозносят, описывают, а также восхищаются ею не чаще, чем красотой мужчин, и она не выглядит отличительным качеством женщины. Разумеется, украшения,

*Мурейбит - название телля времен неолита, открытого в 1964 году в Сирии, на левом берегу Евфрата, в его среднем течении.

^Jacques Cauvin, Les Premiers Villages de Syrie-Palestine du IX-e au ViI-e millenaire avant Jesus Christ, Lyon, Maison de l'Orient mediterraneen ancien, 1978; Jacques Cauvin, «L'apparition des premieres divinites». La Recherche, #194, dec. 1987.

148

татуировки и деформации тела могут то тут, то там быть у представительниц женского пола более красочными или богатыми, чем у мужчин, но это отнюдь не свидетельствует об эстетическом почитании женщин, поскольку такие знаки отличия всегда наполнены символическими, мифологическими, идентифицирующими, магическими и ритуальными смыслами. К тому же во многих племенах украшающие мужчин отличительные знаки являют себя во всей красе и с куда большим блеском, чем знаки женщин. У народа чамбули, в Океании, как заметила Маргарет Мид, именно мужчины носят самые красивые украшения и больше всех заботятся о своей внешности^. У народов маса и муссеи* в Африке «мужчина занимает центральное место в телесно ориентированной эстетике»^; у народа маори** мужчины наносят на себя гораздо более красочные и плотно расположенные татуировки, чем женщины^; у народа водабе в Нигерии во время праздника именно женщины выбирают самого красивого мужчину племени^. В обществах, не имеющих письменности, красота обоих гендеров получает социальное признание и воспевается, украшения и отличительные знаки на теле у мужчин и женщин различаются, однако женщины не вызывают восторгов как высшее воплощение красоты.

Давайте воздержимся от принятия на веру того факта, что социальный «отказ» от сакрализации женской красоты является характерной чертой «первобытных» эпох человечества. В действительности эта позиция про-

^Margaret Mead, Moeurs et sexualites en Oceanie, Paris, Pion, 1963.

*Народы маса и мусеи проживают, в частности, на территории Камеруна.

^Igor de Garine, «Massa et Moussey: la question de l'embonpoit», Autrement, #91,juin 1987, p. 108.

**Маори - народ, населяющий остров Таити.

^P. De Dekker, F. De. Dekker, Ta'aroa, l'univers polynesien, Bruxelles, Credit Communal, 1982.

^Carol Beckwith, Marion Van Offelen, Nomads of Niger, Londres, William Collins Sons & Со 1984.

149

должала существовать в крестьянских культурах и спустя долгое время после появления на исторической арене государства: она просуществовала до начала XX века. Бесчисленное количество поговорок на тему женской красоты свидетельствует об отсутствии культа прекрасного пола в патриархальной деревенской среде: всюду преобладает тенденция к умалению роли женских прелестей. Речь идет прежде всего о том, чтобы предостеречь юношей от преходящих и опасных соблазнов красоты: «И самый прекрасный цветок увядает» (ПровансЛангедок), «Красота не идет об руку с добротой» (Об), «Одной красотой сыт не будешь» (Гасконь)^. Конечно же, старинные поговорки свидетельствуют о притягательности женской красоты, но вместо того чтобы восхищаться ею и ее превозносить, крестьянский менталитет стремится ее обесценить и даже придать ей сатанинские черты: «Красивая девушка сильна в полсилы дьявола» (Верхняя Бретань)*.

Какие социальные законы служат основой для статуса женской красоты в первобытных обществах? Их механизм невозможно понять, не увязав его с тем способом, каким формируется в подобном контексте идентичность женского гендера. В доцивилизованных сообществах людей положение женщины никогда не означает простую констатацию установленного природой порядка, а зависит еще и от символического порядка; в частности, статус женщины девушке сообщает не ее биологический пол, не потеря ею девственности и не замужество, а прежде всего ее способность к деторождению^.

^Jean-Louis Flandrin, Les Amours paysannes (XVI'e - XIX'e siecle), Paris, Gallimard, 1993, p. 166-169.

*Предостережения против красоты звучат и в русских поговорках: «Жену выбирай не глазами, а ушами», «На красивую глядеть хорошо, а с умною жить легко», «Не ищи красоты, а ищи доброты», «Не красавицей дом держится, а умницей», «С лица не воду пить - умела бы в семье жить» и т. д.

^Francoise Heritier, Masculin/Feminin, Paris, Odile Jacob, 1996, p. 230.

150

Вот почему признанную бесплодной женщину настоящей женщиной не считают: она таковой сделается только после того, как станет матерью. У самоанцев* бесплодную женщину захоранивают на детском кладбище и без всяких ритуальных почестей. У народа нуэр** она может разбогатеть и даже заполучить себе «супругу»: дети, которых та произведет на свет, станут называть бесплодную женщину «отцом», признавая за ней тем самым мужскую природу. Бесплодную женщину, как существо незавершенное и неполноценное, презирают за то, что она делает невозможным как выполнение «обязанности по продолжению рода», так и наделение ее статусом предка^. Пока общественное положение женщин отождествлялось с плодовитостью, их красота не могла снискать себе дань высочайшего уважения и принять вид отличительного свойства женского пола, ибо одно только произведение на свет потомства устанавливало различие между двумя гендерами.

К тому же, как известно, в первобытном обществе половое разделение труда организовано таким образом, что повсеместно утверждается превосходство мужчины. Достойные и общественно значимые виды деятельности - это те, которые выполняют мужчины; зато второстепенные и презираемые занятия неизменно выпадают на долю женщин. Мужчину считают (да и сам он себя считает) существом, во всем превосходящим женщин. Женщины, несомненно, обладают в некоторых областях признанной властью, но никакая их власть не позволит женщине занять такое положение, чтобы она завладела еще и символическими формами власти и общественного признания: высшие награды, почести и престиж являются достоянием мужчин. Общественное преклонение

*Самоанцы - полинезийский народ, основное население острова Самоа.

**Нуэр - народ, проживающий на территории Судана и Эфиопии.

^Ibid., p. 259-268.

151

перед женской красотой в этом контексте просто не может возникнуть, поскольку такое преклонение вызвало бы появление своего рода полюса сакрализации женственности, что вступило бы в противоречие с принципом мужской монополии на престиж и социальное превосходство. В культуре, характеризуемой систематическим и всеохватывающим приведением во взаимное согласие всех свойств универсума^, в такой культуре, которая изначально налагает запрет на автономию любого меньшинства, немыслимы какие бы то ни было поведенческие нормы, допускающие заискивание перед женским полом, всегда оцениваемым в классификационных системах как нечто второстепенное по значимости или даже негативное по своей сути. Так же как необходимо воздвигать заслоны против мужского стремления к политической принудительной власти^, следует препятствовать и появлению у женщин слишком большого авторитета и возвышению их до положения «повелительниц» мужчин. В экзотических странах общество противится сакрализации прекрасного пола, поскольку подобная сакрализация, создавая условия для извлечения выгоды из такого достославного отличия, позволила бы женщинам не только утвердить свое влияние на мужчин, но и преследовать личные цели, создавая рискованную ситуацию выпадения из-под контроля общего для всех порядка.

К тому же отсутствие эстетического почитания женщин неразрывно связано с их местом в организации труда. При первобытно-общинном строе нет классов собственников, как нет и праздных женщин: даже жены вождей обязаны участвовать в экономической деятельности, и на всех женщин возложена задача выполнения определенных работ, закрепленных за ними социальными нормами. Поскольку все женщины должны были выполнять роль продолжательниц рода, возвеличивание

^Claude Levi-Strauss, La Pensee sauvage, Paris, Pion, 1962.

^Pierre Clastres, La Societe contre l'Etat, Paris, Minuit, 1974.

152

красоты как особой черты женского пола не могло найти себе выражения в материальных формах. Для обожествления прекрасного пола понадобилось - условие необходимое, но, разумеется, недостаточное, - чтобы для начала возникли социальные различия между классом богатых и классом бедных, классом благородных людей и классом тружеников и чтобы в качестве коррелята появилась категория незанятых трудовой деятельностью женщин. Эти новые социальные условия позволили более тесно увязать принадлежность к женскому полу со служением красоте: долгие часы безделья, которыми располагали женщины из высших классов, они посвящали отныне тому, чтобы нарумяниться, нарядиться и навести красоту: как для собственного развлечения, так и для того, чтобы понравиться мужу. Со времен античности различные тексты, сначала греческие, а потом и римские, уделяют внимание женскому обыкновению использовать румяна; все это, конечно же, не означало становления культуры «прекрасного пола», но более отчетливо ассоциировало женщину с поиском возможностей сделать себя красивее. Одновременно возникают такие критерии, которые побуждают считать красивыми только женщин, избавленных от необходимости заниматься производительным трудом. Требование белизны кожи, преклонение перед маленькими ножками в Китае, использование румян, мудреные прически, дорогие украшения, корсеты и высокие каблуки: таковы социальные коды или же ухищрения, призванные подчеркнуть высокий общественный статус; они-то и позволяют проследить связи, которые соединяют культ женской красоты с аристократическими ценностями. Прекрасные женщины - праздные женщины: отныне красота будет считаться несовместимой с женским трудом. Подчеркивая нераздельность почитания красоты и почитания благородства происхождения, Торстейн Веблен отмечает, что «есть составляющие красоты, обусловленные деньгами и культурой, и в конечном итоге именно они заня-

153

ли место исходных данных для идеальной женственности»^*. Культура прекрасного пола нуждалась в появлении социального неравенства, в роскоши и в презрении leisured classes** к производительному труду.

Афродита, Ева и Сатана

С появлением государства и социальных классов общественное признание женской красоты вступает в новую фазу своей истории. Чтобы убедиться в этом, достаточно исследовать греческую культуру, отмеченную вместе с тем узаконенным и распространенным мужским гомосексуализмом.

Греческие поэты нередко воздавали должное женской красоте и подчеркивали ее силу - чудесную и в то же время опасную. Вспомним для начала богинь пантеона (Гера, Артемида, Афина, Афродита), которые изображаются как сама квинтэссенция красоты^. С другой стороны, в «Трудах и днях» Гесиод*** рассказывает миф о первой женщине - Пандоре, созданной Гефестом с «прекрасным и желанным телом девственницы по образу

^Thorstein Veblen, Theorie de la classe des loisirs, Paris, Gallimard, 1970.

*Дамы должны были казаться субтильными, хрупкими и бледными, с маленькими ухоженными руками. Женственность и нежность, изящество и утонченность вскоре станут предметом прославления и воспевания.

**Leisured classes (англ.) - праздные классы.

^Nicole Loraux, «Qu'est-ce qu'une deesse?», Histoire desfemmes, op. cit., t. I, p. 39; Catherine Fouquet, Yvonne Knibiehier, La Beaute, pour quoi faire? Essai sur l'histoire de la beaute feminine, Paris, Temps Actuels, 1982, p. 18-26; о сиренах и о нимфе Калипсо как олицетворениях соблазна и смерти см.: Jean-Pierre Vernant, L'Individu, la mort, l'amour, Paris, Gallimard, 1989, p. 144-152.

***Таким образом, подобное отношение к женщинам существовало в античной культуре изначально, поскольку Гесиод (VIII- VII вв. до н.э.) был первым известным нам по имени древнегреческим поэтом.

154

бессмертных богинь» и великолепно украшенной Афиной: от Пандоры и ведет свой род все женское «племя». Если женщина - это зло, то зла в ней тем больше, чем сама она прекрасней и обольстительней. Пиндар и спартанский поэт Алкман* создавали парфении, «песни для хоров девственниц», которые воздают хвалу юным красавицам, называя их по именам. Сапфо написала несколько страстных стихотворений во славу женского тела: «Одни полагают, на нашей унылой земле ничего нет прекрасней войска из всадников или пехотинцев; другие что всего красивей эскадра кораблей. А по-моему, для любого прекрасней всего в мире тот, в кого он влюблен»^*. В ее лирических стихах звучат имена женщин, в которых Сапфо была влюблена. Похвалы красоте больше не безличностны, они отсылают к живым женщинам: Аспазия*** - гетера, которую полюбил Перикл и даже имел от нее сына, - знаменита, благодаря своей красоте и уму. Известно также, что на Лесбосе, в Тренодосе и Элисе существовали конкурсы женской красоты^****.

*Алкман - древнегреческий поэт, живший в Спарте между 672 и 612 годами до н. э., автор хоровых песен - парфений, которые исполнялись на праздниках одноголосым девическим хором под руководством самого поэта.

^Sappho, Poesies, 1, 27.

**При переводе этих стихов на русский язык были выделены несколько иные оттенки смысла. Ср.: «Вся земная конница, вся пехота, кораблей армада на быстрых волнах не сильней любви моей. Кто еще так страстью охвачен?» (Сапфо. Остров Лесбос. М.: ЭКСМО-ПРЕСС, 2001. С. 64 (в переводе И. Евса)). Или: «На земле на черной всего прекрасней те считают конницу, те пехоту, те - суда. По-моему ж, то прекрасно, что кому любо» (Там же. С. 158, в переводе В. Вересаева).

***Аспазия Милетская (ок. 470 г. до н.э.-?)- афинская гетера, прославившаяся своим умом, образованностью и красотой; в доме Аспазии собирались выдающиеся люди ее времени.

^Henri-irenee Marrou, Histoire de l'education dans l'Antiquite, Paris, Seuil, coll. Points, t. I, 1981, p. 67.

****Особой известностью пользовались проводившиеся на Лесбосе состязания в красоте - так называемые Каллистеи, где краси-

155

В то же время скульпторы, как никогда прежде, прославляли в своих творениях формы женского тела. Задрапированное, а позднее и обнаженное женское тело наделяют идеальными пропорциями, которыми скульпторы и художники будут руководствоваться до конца XIX века. Гармония всех частей, полные груди, тонкая талия, соразмерность бедер, позволяющая ноге нести вес тела - греческий ваятель стремился воссоздать физическое совершенство женского облика. Теперь это уже не религиозное прославление плодовитости, а освобождение тела от случайных черт, порыв к воплощению идеальной красоты - той самой, о которой Плиний* говорит, что ее можно достичь, лишь отбирая из множества моделей те, которые более всех прочих известны своей красотой. Женская красота выступает источником вдохновения для творцов, она - цель в себе и способна привести в восхищение всех любителей искусства античности, особенно начиная со времен Праксителя и знаменитой «Афродиты Книдской».

Но если греки и превозносили женские прелести, они никогда не считали женщину высшим воплощением красоты. Конечно, состязания между женщинами в красоте происходили, но немаловажно подчеркнуть, что отнюдь не мужчины выступали в роли судей и не они распределяли награды. И в Древней Греции физическим совершенством мужчин восторгались гораздо чаще, чем совершенством женщин. Об этом свидетельствуют и гомосексуальная по своей ориентации поэзия, и диалоги

вейшие девушки награждались призами. Лесбиянки вообще славились своей красотой, и Гомер называл их красивейшими женщинами Эллады: Агамемнон, чтобы умилостивить Ахиллеса, предлагает ему в дар семь лесбосских пленниц, «красотой победивших всех жен земнородных» (Илиада IX, 130).

*Плиний Старший (23-79) - римский писатель, автор «Естественной истории» в 37 томах, где он, в частности, описал и «Афродиту Книдскую».

156

Платона, и эпиграммы гомосексуалистов*, и граффити на стенах, и другие данные^. Изобразительные искусства не менее зримо иллюстрируют ту же тенденцию. Хотя скульпторы, начиная с архаического периода, создавали множество статуй обнаженных атлетов, обнаженное женское тело стало появляться значительно позднее и до Праксителя встречалось редко. Знаменитая обнаженная «Афродита», приобретенная островом Книдом, вызвала скандал и была отвергнута жителями Косса. Преобладание мужского обнаженного тела над женским нашло свое выражение и в росписи ваз: оголенных женщин чаще всего изображают в тех сценах, где они заняты своим туалетом. Вдобавок до середины V века на изображение женщин сильно влияют эталоны красоты мужского тела: женщины выглядят мускулистыми, с такой же, как у мужчин, талией, широкоплечими и с мужской грудной клеткой; одни только груди и свидетельствуют о женской идентичности^.

Многочисленные изображения преследуемых, склоняемых к половому акту или занимающихся любовью юношей показывают, что образчики мужской красоты ценились куда больше, чем образчики женской. В надписях, нанесенных граверным резцом на керамические вазы и прославляющих красоту отдельных лиц, имена женщин встречаются гораздо реже, чем имена мужчин. «Клянусь Зевсом, Теогнис прекрасен», «Состратос необыкновенно красив»: подобные восторженные заявле-

*Гомосексуальность в Древней Греции отражала позицию женоненавистника. Р. Флейклайр в работе «Любовь в Древней Греции» говорит о том, что «многие люди направляли все свое сексуально укорененное влияние на мальчиков. Они были уверены, что представительницы другого пола - низшие существа, у которых отсутствует всякое образование и утонченность, в которых нет ничего хорошего, но которые обеспечивают потомство» (цит. по кн.: Лоуэн Александр. Любовь и оргазм... Указ. соч. С. 326).

^К. J. Dover, L'Homosexualite grecque, Grenoble, La Pensee Sauvage, 1982, p. 23-29.

^Francois Lissarrague, «Femmes au figure», Histoire des femmes, op. cit., t. I, p. 222-223.

157

ния адресуют главным образом эфебам^*. Все эти утверждения явно свидетельствуют о высочайшем значении, придаваемом красоте юношей, об эстетическом доминировании мужского тела, которое, как известно, полностью обнажали в гимнасиях и на спортивных площадках.

Греческая античность, безусловно, приветствовала женскую красоту, однако педерастическая культура приводила к предпочтению красоты юношей, к неприятию отождествления женщин с прекрасным полом, к отказу от эстетической иерархии полов под знаком превосходства женственности**. В греческом обществе мужчина с большим блеском олицетворяет красоту, нежели женщина, и Ганимед, красота которого воспламенила самого Зевса, вне всяких сомнений, являет собой более притягательный эстетический идеал, нежели статуи богинь. Вот почему самыми известными секс-символами были мужчины вроде Леагра Афинянина, красоту которого восхваляли почти полвека^. Совершенно особой ценностью, которую признавали за мужской красотой, наделяли не только тело, но и лицо. Правда, на расписанных вазах мужчины, в отличие от женщин, обнажены по случаю

^К. J. Dover, L'Homosexualite grecque, op. cit., p. 139-154.

*Эфеб - в Древней Греции свободнорожденный юноша в возрасте 18-20 лет, состоящий в эфебии, то есть в организации, готовившей молодежь к воинской и гражданской службе.

**Эта проблема подробно исследована в книге Мишеля Фуко «История сексуальности-III. Забота о себе» (1984), где французский философ приводит рассуждения Плутарха о том, что у истинного Эрота нет ничего общего с гинекеем, и эти слова «поклонники мальчиков толкуют двояко: сексуальное желание, ради "полового удовлетворения", не может быть признано соприродным любви; с другой стороны, "честным женщинам не подобает ни влюбляться, ни быть предметом влюбленности", иначе говоря выступать в роли любящих или любимых [...] Следовательно, возможна лишь одна истинная любовь - к мальчикам: в ней отсутствуют недостойные удовольствия, она всегда обязывает к дружбе, которая неотъемлема от добродетели» (Фуко Мишель. История сексуальности-III. Забота о себе. Киев: Дух и литера; Грунт; М.: Рефл-бук, 1998. С. 215).

^К. J. Dover, L'Homosexualite grecque, op. cit., p. 148.

158

занятий гимнастическими упражнениями, а вот зеркало - предмет исключительно женский. Однако это не позволяет утверждать, будто «вся красота эфебов - в их теле» и что «заботе атлета о своем теле соответствует забота женщины о своем взгляде»^. Доказательством тому служит следующий отрывок из «Хармида»: «Тогда Херефонт, обратившись ко мне, сказал: Как нравится тебе юноша, мой Сократ? Разве лицо его не прекрасно? - Необыкновенно прекрасно, - отвечал я»^*. Несомненно, для мужчин тело является самым главным мерилом красоты. Только в одном хорошо всем известном анекдоте юный Алкивиад** не желал учиться играть на aulos (гобое) под тем предлогом, что это портит лицо^.

Одной только педерастической культурой нельзя объяснить отсутствия культа торжествующей женской красоты. В Греции, как и в других античных цивилизациях, женская красота неизменно порождала всяческие кривотолки. Ведь именно от Пандоры пошел «проклятый род женщин» и именно красота Елены послужила предлогом для войны против Трои. Для греков женщина - это «ужасный бич, занесенный над смертными мужчинами», существо хитрое и лживое, грозная опасность, которую таит в себе обольстительная внешность. Да и как можно прославлять женскую красоту во времена, когда ее уподобляют губительной ловушке, когда господствует женоненавистничество, побуждающее счи-

^Francois Lissarrague, «Femmes au figure», art. cite, p. 220, 224.

^Platon, Charmide, 154 cd.

*Цит. по изд.: Платон. Диалоги. M.: Мысль, 1986. С. 297.

**Алкивиад (ок. 450-ок. 404 гг. до н.э.)-афинский политический деятель и полководец, ученик Сократа. Плутарх в «Сравнительных жизнеописаниях» сообщает, что он отказался играть на флейте, заявив, что «если дуешь в отверстия флейт, твое лицо становится почти неузнаваемо даже для близких людей» (Плутарх. Сравнительные жизнеописания: В 3 т. Т. I. M., 1961. С. 273-274).

^Henri-irenee Marrou, Histoire de l'education dans l'Antiquite, op. cit., t. I. 1981, p. 202.

159

тать женщин коварными и зловредными существами? Множество текстов содержит перечень женских пороков, в них выдвигаются обвинения против уловок, которые они используют, чтобы соблазнить мужчин. В частности, постоянно порицались женское кокетство и использование румян^. Начиная с VI века до нашей эры установилась прочная традиция поношения «измышлений кокетства» и «снадобий для искусного подкрашивания лица», относимых к злокозненным хитростям и к бесчестному обману, столь свойственному женскому роду^.

Иудео-христианская традиция также характеризуется запретом на женскую красоту. Даже если в «Книге бытия» и нет никаких указаний на красоту Евы, все равно можно догадаться, что только благодаря своей обольстительности она сумела толкнуть Адама на путь греха. В Библии красота героинь (Сара, Саломея*, Юдифь) неотделима от вероломства, лукавства и обмана^: ее губительная сила должна вызывать не столько восторги, сколько настороженность. Весь период Средневековья, а потом еще и долгое время после его окончания продолжала существовать традиция враждебности и подозрительности в отношении женской внешности. «Врата дьявола»**, неодолимость искушения и женские чары

^Bernard Grillet, Les Femmes et les Fards dans l'Antiquite grecque, Lyon, CNRS, 1975.

^Во времена античности Овидий был одним из немногих авторов, приветствовавших использование способов наведения женщинами красоты и признающих их важность.

*Особенно велика была популярность Саломеи - «музы Декаданса» - в конце XIX века, когда она стала зримым воплощением Роковой женщины.

^Corinne Chaponniere, Le Mystere feminin, Paris, Orban, 1989, p. 15-24.

**»Женщина, ты - врата дьявола. Ты смогла победить того, против которого дьявол не осмеливается выступить в открытую. Это из-за тебя Сыну Божьему пришлось умереть; тебе следовало бы всегда ходить в трауре и в лохмотьях», - кликушествовал Тертуллиан (ок. 160 - после 220), христианский богослов родом из Карфагена;

160

подвергаются гонениям со стороны церкви. Достаточно вспомнить в этой связи яростные нападки клюнийского аббата Одона (X век): «Физическая красота не выходит за пределы поверхности кожи. Если бы мужчины увидели то, что под кожей, то при одном взгляде на женщин их бы вырвало. И если мы не можем и кончиком пальца трогать плевки или испражнения, то как у нас может возникнуть желание обнять этот мешок экскрементов?»^ Если исключить из рассмотрения кодекс куртуазной любви*, то средневековая культура отвергает какое бы то ни было прославление женщины, поскольку женщину отождествляют с ловушкой, расставленной Дьяволом. Суровые обвинения были выдвинуты церковниками

он не допускал второго брака и требовал, чтобы женщины постоянно скрывали свои лица под густой фатой. Женщина, по его определению, - это «храм, возведенный над клоакой».

^Цитата приведена Жаном Делюмо в его книге «Страх на Западе» (Jean Delumeau, La Peur en Occident, Paris, Fayard, coll. Pluriel, 1978, p. 409).

*Основные положения этого кодекса таковы: влюбленный рыцарь - это вассал дамы со всеми вассальными повинностями, такими как покорность, верность и скромность. Существуют три стадии любви: воздыхатель, возлюбленный, любовник. Любовник дает клятву верности даме, та, принимая ее, целует его в лоб, как сеньор при принятии клятвы вассала, или дарит кольцо. Правила игры отнюдь не требуют, чтобы на мольбы дама ответила «да». «Это уже не любовь, когда требуют награды», - утверждали трубадуры. Согласно кодексу куртуазной любви, возлюбленный не должен ничего просить у прекрасной дамы, он может надеяться на награду, но это не значит, что он когда-нибудь ее получит. Радость любви сродни нарциссизму и мазохизму, поэт упивается своими страданиями. Трубадур вообще воспевает не столько прекрасную даму (она выступает всего лишь поводом для возникновения его прекрасных чувств), сколько свои горести. То, к чему стремится возлюбленный не сексуальное удовлетворение и не победа, - это сладкая мука, высокое счастье изнывать, томиться, изнемогать от любви, в которой объекту любви отведена роль катализатора. Выделяют также четыре степени любви: колеблющийся (тот, кто не осмеливается просить); просящий, умоляющий (тот, кто осмелился просить); услышанный (тот, кто получил от дамы ленты, перчатки или пояс); друг (тот, кто получил поцелуй, о котором он молил, стоя на коленях; избранный в этом случае теряет свободу).

161

против соблазна, исходящего от женщин, против их лукавства, против их тщеславия и кокетства. Пощадили одну только Деву Марию, поклонение которой, как и ее иконография, распространяются начиная с XII века: она одна обладает красотой, не чреватой опасностью. Но в своем качестве девственницы и матери Христа она являет собой что угодно, но только не символ женщины. Восторг перед Пречистой - это совсем не то же самое, что желание относиться с благоговением к женскому роду*, который остается корнем зла и «орудием Сатаны».

Средневековое искусство воплотило в образы это христианское поругание женской красоты. Вот почему на некоторых фресках можно увидеть Сатану в облике прекрасной девы. В других местах женщины принимают

*Ни твердость отваги, ни святость тела в восприятии мужчин Средневековья не совместимы с супружеской жизнью. Дева Мария, с ее отстраненностью от мужчины и от близости с ним, идеально подходит для двух форм обожествления - святости и героизации. Размышляя на эту тему, Карл Юнг тонко подметил: «Как правило, и близость, и отсутствие женщины создают в бессознательном мужчины специфический комплекс. Если женщина отсутствует или неприступна, то бессознательное порождает в мужчине определенную женственность, которая проявляется в различных формах и дает толчок к возникновению многочисленных конфликтов. Чем более однобокой является его осознанная, мужская, духовная установка, тем неполноценнее, банальнее и примитивнее будет компенсирующий женский аспект бессознательного. Мужчина, скорее всего, вообще не будет осознавать темные проявления своей натуры, потому что они будут покрыты таким слоем сладчайшей сентиментальности, что он не только сам поверит в обман, но и навяжет это свое мнение другим людям. Откровенно биологическое или грубое отношение к женщине порождает чрезмерно пренебрежительную оценку женского аспекта в бессознательном, в котором он с удовольствием принимает форму Софии или Девы. Однако зачастую этот аспект искажается всеми способами, которые женоненавистничество может только придумать для того, чтобы защитить мужское сознание от влияния женщины, в результате чего мужчина становится жертвой непредсказуемых смен настроения и приступов тупой ярости» (Юнг Карл Густав. Mysterium Coniunctionis. M.: Рефл-бук; К.: Ваклер, 1997. С. 179).

162

облик полуженщин-полузмей* или фантастических созданий с дьявольским ликом; женщины также могут быть изображены рядом с омерзительными чудовищами - и все это для того, чтобы отвратить мужчин от их смертоносных чар. Средневековое искусство не пытается вызвать восхищение соблазнительным телом: оно силится внушить страх перед женской красотой, засвидетельствовать ее связь с грехопадением и с Сатаной. Нет никакого воспевания прекрасного пола, и цель искусства пока не в том, чтобы представить на наш суд мир обманчивых видимостей, а в том, чтобы выразить истину Писания, символически изобразить незримую духовность. Для возвеличивания красоты прекрасного пола мало было, чтобы женская красота обрела новое положительное значение, необходимо было также, чтобы и само искусство поставило перед собой иную цель, отказываясь быть суровым языком богословия.

*Ярчайший пример тому - популярная средневековая легенда о Мелюзине, фее из Пуату, покровительнице могущественного рода Лузиньянов, которая по субботам имела обыкновение превращаться в змею. Подробнее об этом см.: Melusine moderne et contemporaine, Clamecy, L'Age d'Homme, 2001.

163

Культ женской красоты

Преклонение перед «прекрасным полом» - это изобретение эпохи Возрождения: действительно, надо было дождаться XV и XVI веков, чтобы женщину начали превозносить как высшее олицетворение красоты. Впервые в истории происходит институирующее воцарение в культуре «прекрасного пола», сопряжение двух рациональных порядков, таких как явное и «теоретически обоснованное» признание эстетического превосходства женского пола и преувеличенное восхваление его физических и духовных качеств.

Лучшее из божественных творений

«Красивая женщина - самое прекрасное, что только можно узреть, а красота - величайший дар, которым Господь одарил людей», - писал Фиренцуола* в своей знаменитой «Речи о красоте дам» (1548). В Европе эпо-

*Фиренцуола, Аньоло (1493-1543) - итальянский писатель, автор сборника новелл «Беседы о любви» (изд. 1548).

164

хи Возрождения второй пол становится «прекрасным полом», излюбленным воплощением красоты, совершенством, вдохновляющим на сложение гимнов столь же многословных, сколь и страстных. Во Франции Льебо в «Трех книгах об украшении человеческого тела» ( 1582) заявляет: «Похоже, Господь, создавая тело женщины, соединил в нем воедино все доступные восприятию этого мира прелести». Чуть позднее шевалье де Лескаль в своем сочинении с весьма красноречивым названием* вкладывает в уста Бога такие слова: «Вы - лучшее из творений, созданных моими руками, как по форме, так и по содержанию»^. До этого времени женщину считали «орудием дьявола», и ее красота была неотделима от злонравия. И вот теперь, в просвещенных и аристократических кругах она признана эманацией божественной красоты, возведена в ранг «ангела»^, превосходящего мужчину как по красоте, так и по добродетелям: «Женщины - это создания более сходные с божеством, нежели мы, по причине их красоты; ибо то, что прекрасно, к Богу, который есть абсолютная красота, ближе, чем то, что уродливо и суть достояние Дьявола», - заявляет Брантом в своей книге «Жизнеописания галантных дам». Красивая женщина - это «божественная» женщина: в XV и в XVI веках развернулся тот невиданный процесс почитания женской внешности и прославления

*Имеется в виду его трактат «Знаток женщин, который утверждает, что они более благородны, более совершенны и во всем более добродетельны, нежели мужчины».

^Le Champion des femmes, qui soutient qu 'elles sont plus nobles, plus parfaites et en tout plus vertueuses que les hommes, Paris, 1618. Цит. по кн.: Pierre Darmon, Mythologie de la femme dans l'Ancienne France, Paris, Seuil, 1983, p. 18.

^»Женщина была создана в земном раю по образу ангелов», писал Корнелий Агриппа в книге «О высочайшем совершенстве и превосходстве женщины» ( 1529) (Agrippa Henri Corneille, De l'excelence et de la superiorite de la femme). (Корнелий (Корнелиус) Агриппа ( 14861535) - французский ученый и авантюрист, послуживший Гёте одним из прообразов Фауста; за книгу «Оккультная философия» ( 1531 ) он был обвинен в колдовстве и в ереси. - Прим. пер.)

165

ее эстетического превосходства^, прямыми наследниками которого мы являемся.

Само собой разумеется, что господствующее женоненавистничество не сложило оружия: беспрестанно появляются памфлеты, которые приписывают второму полу черты «идолопоклонниц», «опасного и развратного животного». Но в то же время на свет появляется целое литературное направление, прославляющее женщин. После «Песни песней» физические прелести женщин уже можно было воспевать, используя разнообразные метафоры, но начиная с XVI века поэты и прозаики явно набирают обороты в сочинении все более хвалебных славословий в их честь. «Вы есть лучшее из божественных творений, пример совершенства, образ божества, чудо природы, небеса в миниатюре и украшение земли», - восторгается шевалье де Лескаль. Баиф* претендует на то, чтобы восславить Франсину «в высочайшем стиле [...] какой сквозь мириады лет о ней пронес бы память» («Любовь к Франсине»). Ронсар** восторгается совершенствами своей дамы: «Красота, которой сладость сумела б победить и Королей»*** («Рощица»). Триумф

^Это наделение женского тела святостью не помешало ни суждениям Микеланджело о мужской наготе как о «божественном начале», ни умозрительным представлениям и расчетам, касающимся идеальных пропорций тела в его абстрактном виде (см.: Erwin Panofsky, L'Oeuvre d'art et ses significations, Paris: Gallimard, 1969, p. 83-99).

*Баиф, Жан Антуан де (1532-1589) - французский поэт, восторженный почитатель античной поэзии, член «Плеяды» и автор сборника «Любовь к Франсине» (1555), написанного под влиянием итальянского поэта Ф. Петрарки.

**Ронсар, Пьер де ( 1524-1585) - французский поэт, глава «Плеяды», автор сборника стихов «Рощица» (1554).

***Ср. с такими стихами Ронсара в переводе В. В. Левика (цит. по кн.: Зарубежная литература. Эпоха Возрождения. М.: Просвещение, 1976. С. 558):

Для женщин мудрости Природа не имела, И, исчерпав на нас могущество свое, Дала им красоту - не меч и не копье, Пред женской красотой мы все бессильны стали. Она сильней богов, людей, огня и стали.

166

прекрасного пола совпадает с этим распространением гимнов во славу женского пола, переходящих в дифирамбы дамским прелестям: тот же пыл, который диктовал тон обвинений против женской красоты, одушевлял и ее возвеличивание.

Гуманизму эпохи Возрождения сопутствовало придание женской красоте нового значения, порывающего с традиционным приписыванием ей связи с дьяволом. Эразм, Мор, Монтень выражают свое уважение и восхищение «красотой, силой могучей и благородной»^. Фичино*, как никто, способствовал привлечению внимания к новому определению красоты. Желая соединить философию Платона** с христианской догмой и доказать, что жизнь вселенной и человека подчинена «круговороту духа», ведущему от Бога в мир и из мира к Богу, Фичино определил красоту как «деяние или божественный луч, пронизывающий вселенную насквозь»^***. Красота далека от того, чтобы быть всего лишь чистой и доступной чувственному восприятию видимостью, -

^Montaigne, Les Essais, Livre III, chap. XII. (В русском переводе читаем: «Я без конца готов повторять, что чрезвычайно ценю красоту, силу могучую и благородную.» (Монтень Мишель. Опыты: В 3 кн. Кн. 3. M.: Наука, 1981. С. 258). - Прим. пер.)

*Фичино, Марсилио (1433-1499) - итальянский философ-неоплатоник. Красота, в его понимании, тождественна любви, так что красота и любовь взаимно дополняют друг друга.

**»Любовь - это вечная страсть порождать себя в красоте», полагал Платон.

^»Комментарий на "Пир"« (1469), цитированный Андре Шастелем (Andre Chastel, Marsile Ficin et l'art, Geneve, Droz, 1975, p. 88). О неоплатонизме Фичино также см.: Erwin Panofsky, Essais d'iconologie, Paris, Gallimard, 1967, p. 203-211.

***Ср. с отрывком из работы Фичино «Комментарий на "Пир" Платона» в пер. Н. Ревякиной и В. Зубова: «... красота есть некая прелесть, живая и духовная, влитая сияющим лучом Бога сначала в ангела, затем в души людей, в формы тел и звуки, которая посредством разума, зрения и слуха движет и услаждает наши души, услаждая, влечет, и, увлекая, воспламеняет горящей любовью (цит. по кн.: История эстетики. Памятники мировой эстетической мысли: В 5 т, Т. I. M.: Издательство Академии художеств СССР, 1962. С. 290).

167

она выступает в качестве «сияния божественного лика»*, проявления господнего совершенства и господней мудрости. Обретая метафизическое измерение, которое она утратила с Фомой Аквинским**, красота вновь становится способом приблизиться к Богу, первой ступенью восхождения к Создателю. Из этого божественного облагораживания красоты и проистекала святость «прекрасного пола». В этом контексте христианских представлений любовь к юношам не могла быть идеализирована, и именно женская красота извлекла для себя пользу из Weltanschauung*** неоплатоников. Мужчины пользовались почти полной монополией в сфере речевой деятельности и искусства, зато женщины являли собой квинтэссенцию красоты в качестве самого прекрасного создания из всего божественного творения. И все-таки не столько обретение женской красотой самостоятельного светского значения сделало возможным ее прославление, сколько новая религиозная интерпретация, основанная на стремлении уничтожить любые границы между церковным и светским. То была вовсе даже не дехристианизация мысли: то был новый мистицизм, следующий платоновскому определению красоты как «сияния божественного света».

*В русск. пер.: «... в ней... блистает образ божественного лика» (История эстетики. Памятники мировой эстетической мысли. Указ. соч. Т. 1. С. 290).

**Фома Аквинский (1225 или 1226-1274) - философ и теолог (тот самый, который видел в женщине «сосуд греха»); основывал понятие прекрасного на ясности цвета, причем этот цвет означал для него не столько физическое сияние, сколько «ясность» восприятия. В «Сумме теологии» он писал: «Для красоты требуется троякое. Во-первых, цельность или совершенство, ибо имеющее изъян уже поэтому самому безобразно. Во-вторых, должная пропорция или созвучие. И наконец, ясность; вот почему то, что имеет блестящий цвет, называют прекрасным ... [В отношении второй черты] мы видим, что образ называется прекрасным в том случае, если он в совершенстве изображает предмет, даже безобразный» (цит. по: Там же).

***Weltanschauung (нем.) - мировоззрение.

168

Начиная с эпохи Кватроченто*, в отмеченных неоплатоническим гуманизмом кругах флорентийцев женская красота разрывает свою старинную связь с грехом. Прежде она была на стороне дьявольских сил искушения, теперь же она выступает в качестве особой благости и означает внутреннюю красоту. После Фичино еще и Кастильоне** в своей книге «Придворный», появившейся в 1528 году и пользовавшейся успехом у читателей, превозносит красоту как залог морального совершенства: «Внешняя красота - верный знак красоты внутренней [...] подобно тому, как это бывает у деревьев, красота цветов которых удостоверяет добрые качества их плодов»^. Красота вообще и женская красота в частности - исполненная божьей благодати и внушающая любовь, гарантирующая благость и ведущая к созерцанию Господа - приобретает права прирожденного благородства в ореоле той духовности, которую художники будут стремиться ей придать. В XV веке изображения Венеры - это зеркало морального и духовного совершенства, отблеск горнего мира, путь к воспарению души: «Рождение Венеры» Боттичелли превосходно иллюстрирует дух неоплатонизма, отделивший женскую красоту от всякой сопричастности к греху и позволивший приблизить образ Венеры к образу Девы Марии. Франкастель отмечает, что эта картина позволяет нам стать свидетелями рождения нового божества, стать свидетелями триумфа Красоты и апофеоза жен-

*Кватроченто - итальянское наименование XV века, отмеченного расцветом культуры раннего Возрождения.

**Кастильоне, Бальдассарре (1478-1529) - итальянский писатель, автор трактата «Придворный», содержащего беседы о благородстве мыслей и поведения, которые на протяжении четырех вечеров якобы ведут между собой люди утонченной культуры (такие, например, как близко знакомые автору Рафаэль и Бемпо).

^В том же ключе Габриель де Миню публикует в 1587 году трактат под следующим заголовком: «О красоте, всевозможные речи [...] имеющие целью засвидетельствовать: то, что обладает природной красотой, наделено также и природным добром».

169

щины, которая, одна и в обнаженном виде, занимает теперь все полотно: «Венера приходит на смену Пречистой Деве»^. Языческая богиня чуть ли не заимствует у Девы Марии ее отличительные черты: чистоту и божественную благость. Воздушная, источающая из себя благодать Венера флорентийского художника - это слепок целомудрия, духовной жизни и волнующей выразительности; ее лицо больше походит на лик Мадонны, чем на лица античных богинь^. женская красота, в ее одухотворенном виде, утверждается как абсолютно позитивный идеал, она избавлена от всяких дополнительных смыслов, порочащих или унижающих ее. Так что позднее, на картине Тициана «Любовь земная и небесная», мирская, в пух и прах разряженная Венера будет выглядеть столь же непорочной, как и небесная обнаженная Венера. Если следовать ориентации доктрины Фичино, то обе эти Венеры «благородны и достойны хвалы, каждая в своей собственной сфере»^.

Никакая более ранняя эпоха не изображала, не обсуждала и не превозносила женскую красоту столь много, и никакая другая эпоха не придавала ей такого значения. Женские прелести дают пищу для философских споров, вдохновляют художников и поэтов; восторженные гимны красоте быстро умножаются в числе, и в то же время творческие натуры с усиленной энергией пытаются по-новому определить красоту, упорядочить ее нормы, придумать для нее классификацию. Перечень эстетических канонов, которые устанавливают критерии женской привлекательности, становится все длиннее: с 12 их количество увеличивается до 18, а затем и до 33. Писатели уделяют женщине огромное внимание и в хвалебных поэмах прославляют чары своей возлюбленной.

^Pierre Francastel, La Figure et le Lieu: l'ordre visuel du Quattrocento, Paris, Gallimard, 1967, p. 280.

^Kenneth Clark, Le Nu, Paris, Livre de Poche, 1969, t. I, p. 168.

^Ficin, Commentaire au «Banquet». Цит. по кн.: Erwin Panofsky, Essais d'iconologie, op. cit., p. 225.

170

В XVI веке получает распространение новый литературный жанр: «блазоны»*, восхваляющие какую-нибудь часть женского тела. Клеман Маро** с его «Прекрасным соском груди» создает образец, которому будут следовать при создании выполненных в том же духе многочисленных поэм, где в центре внимания окажутся другие женские прелести. В 1536 году состязание в написании «блазонов» закрепляет успех этой новой поэтической забавы. Тогда «возлюбленное тело» женщины становится главной темой французского Возрождения, и памятные всем стихи призывают женщин насладиться своей молодостью*** и быстро преходящей красотой****.

*»Блазон» - распространенный в XVI веке жанр небольших поэм, содержащих восторженное или сатирическое описание какогонибудь одного человека или предмета.

**Маро, Клеман (1496-1544)-французский поэт, предшественник «Плеяды», мастер изящной формы и грациозной шутки.

***Примечательно, что в античности с подобными призывами обращались, главным образом, к мужчинам. Вспомним в этой связи хотя бы прелестный стих неизвестного римского поэта: «Пользуйся молодостью, - все быстро стареется: одно лето из козленка делает косматого козла» (цит. по кн.: Публий Овидий Назон. Наука любить. Указ. соч. С. 202). Однако в эпоху Возрождения адресат переменился и с подобными увещеваниями обращались прежде всего к женщинам. Так, Ронсар в стихах «К Касандре», употребив изрядно затасканное ко временам Пушкина упоминание розы, наставляет свою несговорчивую красавицу (цит. в переводе С.В. Шервинского по кн.: Зарубежная литература. Эпоха Возрождения. Указ соч. С. 558):

Поверь! Доколь красою нежной, Дитя, твой возраст безмятежный В незрелой юности цветет, Рви молодость, пока не поздно! Как эту розу, старость грозно Красы младые унесет.

****См. хрестоматийную «Балладу о дамах былых времен» французского поэта Франсуа Вийона (1431 или 1432 - после 1463) с ее вошедшим в поговорку рефреном: «Где ныне прошлогодний снег?». Применительно к женской красоте (к стареющим мужчинам поэты всех времен всегда гораздо снисходительнее) этот мотив был основательно развит уже в римской поэзии. Македоний в своей эпиграмме с каким-то даже злорадством говорит: «Вот она, раньше справлявшая оргии, как женщина, и грациозно носившаяся под звуки зо-

171

Да и сами женщины берут в руки перо, чтобы выразить восхищение собственной красотой: «Нет плоти краше той, что телу женскому прелестною основой послужила»,- писала Мари де Ромье*. Маргарита Наваррская** вложила в уста одной светской женщины такие слова: «Я люблю свое тело, вы спросите меня: почему? Потому что вижу, какое оно красивое и славное»^. То были времена, когда Брантом мог заявить: «Двор без дам - это сад без единого прелестного цветка».

Изобразительные искусства в полной мере выразили и это новое мироощущение, и новое значение, придаваемое женской красоте. С первой половины XV века у государей и вельмож возникает увлечение картинами, где запечатлены нагие женщины. Под влиянием греческой скульптуры Возрождение открывает для себя прелести Венеры; в Европе множатся изображения обнаженного женского тела, которое почитается художниками и скульпторами как достойный сюжет. Около 1500 года Джорджоне, а после него и Тициан вдохнули чувственность и плотское восхищение в классический идеал форм

лоченых кастаньет! - Теперь старуха неизлечимо больна!» (цит. по кн.: Публий Овидий Назон. Наука любить. Указ. соч. С. 201). Руфин с язвительностью вопрошает: «Что сделалось, Мелисса, с твоею ослепительной, дивной красотой, с твоею наружностью, о которой так много говорили?» (Там же). Подобная жестокость со стороны мужчин не случайна и отражает страх, который они испытывают перед женщиной в ее ипостаси Старухи, символически отождествляемой с грозными парками.

*Мари де Ромье - французская поэтесса XVI века; когда ее брат написал сатиру против женщин, она ответила на нее в своем сочинении «Краткая речь о том, что совершенство женщины превосходит совершенство мужчины».

**Маргарита Наваррская (1492-1549) - сестра французского короля Франциска I, жена принца Карла Алансонского; вторым браком вышла за Генриха д'Альбре, короля Наварры; с 1543 года самостоятельно правила Наваррой. Она покровительствовала искусствам и сама была писательницей: ее перу принадлежит сборник новелл «Гептамерон» (посм. 1559).

^Цит. по кн.: Sullerot Evelyne, Histoire et mythologie de l'amour, op. cit., p. 90.

172

Венеры. Греческие богини были суровы и величественны; в XVI веке женская красота становится более утрированной, более «сочной», она больше проникнута чувственностью; исполненные неги позы нагляднее воплощают мечты об удовольствии. Картины школы Фонтенбло* посредством либо замысловатых фигур с изящными, стройными силуэтами, либо окутанных прозрачными вуалями и увешенных драгоценностями женщин, чьи взоры порой не лишены двусмысленности, создают атмосферу замороженной чувственности («Сабина Поппея»**). В живописи маньеристов*** любые сюжеты - от мифологических до библейских или исторических - служат поводом для раздевания женщин и прославления красоты их форм^. Начиная с XVI века и аллегорические гравюры отдают предпочтение изображению женщин: их считают лучше сложенными и имеющими более выигрышную внешность для воспроизведения самых излюбленных абстракций; в этом столетии две трети аллегорических гравюр посвящены второму полу^.

В греческом искусстве дань уважения красоте была адресована скорее мужскому телу, нежели женскому.

*К первой школе Фонтенбло причисляют таких художников, как Жан Кузен-отец (1490-1550), автор знаменитой картины «Ева первая Пандора»; Россо Фьорентино (1496-1540); Антуан Карон (1521-1599); Николо дель Аббате (ок. 1509/1526 - ок. 1571); Франсуа Клуз (?-1572).

**Сабина Поппея - сначала любовница, потом жена Нерона (после Октавии, к смерти которой она была причастна), погибшая от руки императора и обожествленная им. Переменчивая судьба Сабины Поппеи нередко привлекала внимание творческих личностей; в частности, ей посвящена последняя опера Монтаверди «Коронация Поппеи».

***Маньеризм - течение в европейском искусстве XVI века, в котором главным эстетическим критерием выступает субъективная «внутренняя идея» художественного образа. К этому течению относят итальянских живописцев Россо Фьорентино, Николло дель Аббате и Приматиччо (1504-1570), которые перебрались во Францию и способствовали там формированию школы Фонтенбло.

^J. Bousquet, La Peinture manieriste, Neuchatel, 1962.

^Sara F. Matthews Grieco, Ange ou diablesse: la representation de la femme au XVI'e siecle, Paris, Flammarion, 1991, p. 96.

173

Возрождение явным образом переориентировало эту тенденцию. XVI век стал свидетелем непомерного увлечения всевозможными Венерами, Дианами и прочими музами, порой даже вне какой-либо связи с мифологическими сюжетами. «Сельский концерт» Джорджоне отличает не только то, что картина не рассказывает никакой истории: устоявшийся свод правил на этом полотне меняется на противоположный, если учитывать тот неоспоримый факт, что на ней мужчины одеты, а женщины обнажены. В той живописной системе, создание которой завершит Мане*, утверждается преобладание обнаженного женского тела над обнаженным мужским.

Жесты, позы и положение тела женщин также передают превосходство женской красоты. Увеличивается и число картин, на которых можно увидеть женщину, глядящуюся в зеркало. «Молодая обнаженная женщина за туалетом» (Беллини**), «Сюзанна и старцы» (Тинторетто***), «Венера за туалетом» (школа Фонтенбло): женщина - это прежде всего та, кто восхищается собственным образом. Но не только женщина рассматривает себя: ее разглядывают и мужчины. На картине Тинторетто за Сюзанной, вокруг которой помещены разные предметы туалета, подглядывают два похотливых старца; на полотне «Венера с органистом» Тициан изобразил поклонника, который, обернувшись, останавливает свой взгляд на теле богини, раскинувшейся на пышных дра-

*Мане, Эдуар (1832-1883) - французский живописец; переосмысливал образы и сюжеты старых мастеров в духе современности; на его картине «Завтрак на траве» (1863) полностью одетые мужчины соседствуют с нагими женщинами.

**Беллини, Джованни (ок. 1430-1516) - итальянский живописец, автор замечательных гармонией колорита произведений на религиозные и мифологические темы, создал эту картину в 1515 году.

***Тинторетто, Якопо (1518-1594) - итальянский художник эпохи позднего Возрождения, который создавал полотна, насыщенные контрастами света и тени и отмеченные повышенной одухотворенностью образов; к числу таких картин относится и его полотно «Сюзанна и старцы» (1555).

174

пировках*. Поскольку женщина по преимуществу являет собой воплощение красоты, то она и показана как «то, на что следует смотреть», как зрелище либо, на манер Нарцисса, созерцаемое ею самою, либо приковывающее к себе жадные взоры мужчин.

Тело нагой и лежащей женщины иллюстрирует другой аспект преклонения перед прекрасным полом. Как известно, флорентийский идеал красоты находил свое выражение в вертикально расположенных фигурах, тогда как идеал венецианцев обрел свою форму на полотнах с лежащими Венерами^. Мы обязаны Джорджоне первым изображением «Спящей Венеры» (1505) - неведомого древним архетипа, который будет служить образцом для подражания на протяжении всей истории живописи^. Участь женщины, занявшей горизонтальное положение, достойна того, чтобы посвятить ей несколько строк. Изображать женщину лежащей было способом подчеркнуть ее принадлежность к «прекрасному полу». Женщина, восславленная в таком положении, когда она охвачена истомой или сном, как нельзя лучше соответствует роли существа, предназначенного для того, чтобы его созерцали и желали. Красавица - лежащая и погруженная в собственные грезы -в то же время, словно в сказочном сне, полностью покорна произволу взгляда зрителя. Образ спящей Венеры придает

*На картине «Венера с органистом» (1548) богиня «отвернула голову для беседы с Купидоном. Органист сидит у изножия кровати за своим инструментом; он обернулся в ее сторону, чтобы лучше рассмотреть ее. Фактически он выступает в роли посредника между зрителем и эротическим объектом» (Edward Lucie-Smith, Eroticism in Western Art, Londres. Hames and Hudson, 1972, p. 173).

^Erwin Panofsky, Essais d'iconologie, op. cit., p. 222.

^Образ прилегшей или спящей женщины послужил также образцом для описания «красавиц» во всех романах XVII века. Авторы этих произведений описывают женщину такой, какой ее представляют картины маньеристов. О влиянии маньеристской живописи и школы Фонтенбло на литературные каноны красоты см.: Jean Serroy, «Portraits de femmes; la beaute feminine dans «L'Astree», in Etudes sur Elienne Dolet, Geneve, Droz, 1993.

175

женской красоте небесные черты, умиротворяет ее и одновременно наделяет дополнительной чувственностью. Лежащая женщина - инертная, лишенная каких бы то ни было устремлений, - олицетворяет красоту, наиболее полно проявляющую себя при условии отречения от малейшей волевой активности, от любого порывистого движения и от всякой полезной деятельности^. В отличие от исполненной энергии красоты, которая обрела бессмертие в изваянных Микеланджело обнаженных мужских телах, красота женщины созвучна покою, истоме, расслабленности позы. Спящая Венера - это способ наглядно показать преобладание «декоративной» роли женщины; это способ увязать женскую красоту с пассивностью и праздностью; это способ эстетизировать тайну женственности и пробить брешь в традиционной неприступности женского пола. И наконец, это способ отдать женщину, которая погружена в сон и утратила контроль над собой, во власть мужских фантазий об обладании ею.

Культура прекрасного пола, современная культура

Какой социальный смысл следует придавать этому зафиксированному историей повышению общественной значимости женской красоты, этому новому культурному механизму, который сумел добиться того, что его признали в качестве непременной черты современной западной цивилизации? Для решения такого вопроса небезынтересны идеи, предложенные Артуром Марвиком. Его основная мысль состоит в том, что очень долгое время все, что связано с красотой, крутилось вокруг главной оппозиции, которую можно обозначить следующим образом: от традиционной концепции красоты

^Corinne Chaponniere, Le Mystere feminin, op. cit., p. 117-127.

176

versus* к ее современной концепции. До XVIII века преобладает первая из двух, и ее фундаментальное отличие состоит в том, чтобы не рассматривать физическую красоту отдельно от моральных добродетелей. Красота как отсвет благодати в патриархальных культурах не имеет независимого статуса, она неотделима от добра, поскольку всякое физическое совершенство исключает душевное уродство, а всякий изъян внешности свидетельствует о скрытом пороке^. Досовременное видение характеризуют также две другие черты. Во-первых, красота человека выступает как мало значимое в социальном плане качество: например, при заключении браков она не играет почти никакой роли, поскольку во внимание принимают только богатство, родовитость и социальное положение женщины. Позднее заявляет о себе эстетическая иерархия полов с главенством - если исключить Древнюю Грецию - женщин и торжество неумеренного преклонения перед женской красотой^. И только начиная с эпохи классицизма эти представления постепенно изменяются в пользу современной концепции, суть которой в том, чтобы считать красоту чисто физическим свойством и признавать за ней самостоятельную ценность, отличную от каких бы то ни было моральных ценностей. Отныне красота не отсылает нас ни к чему, кроме себя самой, и ее считают физической особенностью, не имеющей иной ценности, кроме эстетической и сексуальной^. Динамика развития этого самостоятельного статуса внешности приведет (по прошествии длительного времени, строго говоря, начиная с 1960-х годов^) к наделению мужской красоты большей ценностью и к тен-

*Versus (лат.) - по направлению.

^Arthur Marwick, Beauty in History, Londres, Thames and Hudson, 1988, chap. III.

^Ibid., p. 60-62.

^Ibid.,p. 15-17.

^Ibid., chap. VIII.

177

денции установления равноправия между двумя полами в том, что касается внимания, уделяемого внешности.

Если принять подобное объяснение, то эпоха Возрождения остается по преимуществу замкнутой в традиционном универсуме красоты. Понимая красоту как отсвет незримой благодати, философия неоплатонизма в точном соответствии с опытом тысячелетнего прошлого отрицала за физической внешностью какую бы то ни было самостоятельность. Что же касается сакрализации женской красоты, то она привела всего лишь к дальнейшему закреплению традиционной модели неравноценности красоты двух полов. Несмотря на грандиозные потрясения в художественной сфере, Возрождение восприняло досовременные ментальные принципы красоты.

Скажем откровенно: мы решительно не согласны с подобным объяснением истории красоты, которое излишне ограничивает смысл автономизации статуса красоты и неправильно толкует исторический смысл преклонения перед прекрасным полом. В эпоху Возрождения мы наблюдаем не столько повторение традиционного восприятия красоты, сколько первое проявление универсума красоты, свойственного Новому времени. Мысль о том, что красота, определяемая как самостоятельное физическое свойство, якобы послужила водоразделом между восприятием, свойственным Новому времени, и восприятием традиционным, неприемлема. Разумеется, с течением времени происходило высвобождение эстетической сферы из-под власти моральной сферы, однако это явление имеет второстепенное историческое значение в сравнении с процессом повышения социальной роли женской красоты и почитания ее обществом. И свой переход в эпоху Нового времени красота осуществляет вовсе не тогда, когда она заявляет о себе как о чисто физическом, лишенном морального значения свойстве, а в те мгновения, когда женщину начинают превозносить до небес как высшее воплощение красоты. И какой бы ни была та неравноправная система, которая струк-

178

турно организует эстетическое почитание женщины, подобное почитание имеет лишь поверхностные связи с патриархальными установлениями: углубленное изучение неоспоримо доказывает, что культ прекрасного пола есть выражение культуры и иерархии, по сути своей относящихся уже к Новому времени.

Прежде всего это проявляется в том, что женская красота впервые становится достойным внимания вопросом, объектом изучения и специфически ориентированных размышлений. До того времени сочинения, посвященные исключительно женской красоте, были редкостью, но зато начиная с XVI века женские прелести вдохновляют на создание обширной «специализированной» литературы, о чем свидетельствуют многочисленные названия трудов, в которых прямо упомянута женщина^. Одновременно находится место и для неизданного труда по классификации и определению терминов, используемых в разговоре о красоте: Фиренцуола посвящает множество страниц уточнению значения таких слов, как leggiadria*, grazia**, vaghezza***, aria****, maesta*****, venusta******. Трактаты все более скрупулезно устанавливают критерии женской красоты, они перечисляют и последовательно классифицируют те качества, которыми следует обладать женщинам, чтобы их сочли совершенными, причем эти трактаты устанавливают нормы красоты не в общем виде, а в самых мельчайших деталях. У Петрарки и Боккаччо только «благородные» части женского тела удостаиваются поэтического внимания;

^Кроме трактата Фиренцуолы можно назвать немало книг других авторов: Federico Luigini, // Libro delia bella donna (1554); Nicolo Campani, Bellezze delia donna (1566); Lodovico Domenichi, La Nobilta delie donne (1549).

*Leggiadria (ит.) - изящество.

**Grazia (ит.) - прелесть.

***Vaghezza (ит.) - привлекательность.

****Aria (ит.) - вид.

*****Maesta (ит.) - величественность.

******Venusta (ит.) - красота.

179

позднее, с приходом моды на анатомические «блазоны», ни одна частица женского тела не избежит участи литературного прославления. Подобно тому как Возрождение посредством линейной перспективы открыло для живописи глубины бесконечности, оно еще и отдало во власть поэтического восхваления все формы женского тела. Радикальное изменение состоит в том, что женская красота вступила в характерную для духа Нового времени пору сомнения в авторитетах, формирования понятий и особенного повышения ее собственной ценности. Даже если культура прекрасного пола создавалась на основе принципа иерархического неравноправия и даже если в период Возрождения красота женщин попрежнему мыслилась как проявление добродетели, все это не отменяет того, что она образовала самостоятельный объект изучения, способствовавший появлению целого моря наблюдений и описаний, похвал и советов, а также устанавливающих нормы предписаний. Вот каким стало для прекрасного пола Новое время.

Культура прекрасного пола все еще остается культурой Нового времени благодаря тем связям, которые соединяют ее с общим процессом специализации, рационализации и усиленной социальными функциями дифференциации^. Монополизация и централизация военных и полицейских сил, регулярное использование бухгалтерского учета в операциях купли-продажи, «цивилизованность нравов», представление пространства на основе принципов эвклидовой геометрии - таковы явления, проистекающие из современного социального рационализирования, с которым связана культура прекрасного пола. На заре Нового времени культура прекрасного пола делает крен в сторону рационального порядка, основанного на специализации и систематическом упорядочивании. Как один, так и другой гендер занимают свое место в иерархии в соответствии с их внешним видом,

^Norbert Elias, La Dynamique de l'Occident, Paris, Calmann-Levy, 1975.

180

причем женщина помещается на вершине пирамиды красоты, и эстетические нормы как одного, так и другого пола диктуются строго последовательно и со всевозможными уточнениями. Подобное разделение ролей и мест в эстетической иерархии полов продолжает революцию в области одежды середины XIV века, установившую серьезные различия во внешнем виде между мужчинами и женщинами: длинное платье для женщины и короткий облегающий костюм для мужчины^. Позднее, в XVI веке, в женской одежде появляются жесткие корсеты из китового уса, а также идеал женщины с пышными формами, женщины «в теле», что позволяло подчеркивать разницу между полами в их внешнем виде. Книги о правилах хорошего тона также призывают женщин культивировать свою женственность. В третьей части книги «Придворный» Кастильоне пишет: «Я настаиваю на том, что женщина никоим образом не должна походить на мужчину ни своими манерами, ни своими повадками, ни словами, ни жестами, ни своим поведением». Нет никаких сомнений в том, что иерархическая культура прекрасного пола является частью того широкого движения по интенсивной и систематической специализации половых ролей, которое типично для свойственного Новому времени процесса рационализирования.

Само собой разумеется, что эстетический триумф женского начала ни в коей мере не поколебал существовавших в обществе иерархических отношений подчинения женского пола мужскому. Можно даже утверждать, что во многом он способствовал закреплению стереотипа слабой и безвольной женщины, уступающей в уме мужчине и обреченной на зависимость от него. Тем более, что гимны во славу красоты воспевали какую-то вымышленную женщину. И на аллегорических гравюрах изображены женщины не от мира сего, чьи идеаль-

^Francois Boucher, Histoire du costume en Occident de l'Antiquite a nos jours, Paris, Flammarion, 1965, p. 191-198.

181

ные и лишенные индивидуальности черты сближают второй пол скорее с ангелами или с феями, нежели с существами из плоти и крови^. С другой стороны, анатомические «блазоны» расчленяют и рвут на куски женское тело так, как если бы оно было всего лишь предметом для какой-нибудь в высшей степени изысканной и изящной игры. В «блазонах» нам показывают красоту, измельченную до крошек; красоту, раздробленную на мелкие части и потом заново собранную, но не столько ради удовольствия, сколько ради прославления мастера слова. И на самом деле все эти хвалебные стихотворения превозносят не столько женщину как личность, сколько сам процесс творчества, не столько женскую индивидуальность, сколько могущество творца - Пигмалиона, способного по собственной прихоти преобразить тело женщины: для поэта речь идет прежде всего о том, чтобы самому покрасоваться на переднем плане с целью добиться литературной известности^. Говорить о «прекрасном поле» - это значит говорить о продолжении господства мужчин и об отрицании женщин, хотя и другими способами.

Однако не идет ли тогда речь всего лишь о хитроумном литературном приеме овеществления женщин? Пришествие прекрасного пола, если взглянуть на него под сформированным очень долгим периодом истории углом зрения, возможно, все-таки не следует сводить к повадкам, способствующим появлению «женщины в роли предлога». С древнейших времен женщины неизменно обладали только им свойственным могуществом, ритуальной и магической силой, властью над жизнью и смертью, способностью губить и исцелять. Но все перечисленные качества обладали одной общей

^Sara F. Matthews Grieco, Ange ou diablesse: la representation de la femme au XVI'e siecle, op. cit., p. 147.

^Jean-Paul Desaive, «Les ambiguites du discours litteraire». Histoire desfemmes, op. cit., t. III, p. 275-277; Francette Pacteau, The Symptom of Beauty, Londres, Reaktion Books, 1994, p. 26-30.

182

чертой: они ничуть не добавляли женщинам ни уважения, ни признательности со стороны общества. Повсюду деятельность представительниц второго пола либо презирали, либо считали второстепенной по сравнению с деятельностью мужчин; повсюду женщин отстраняли от благородных занятий и усматривали их связь с грозными силами хаоса. Если функция продолжения рода и избежала принижения в культуре, то это отнюдь не означает, будто ее исполнение окружает кого-нибудь уважением и почетом. Общественный порядок неизменно устанавливает превосходство мужских способностей и мужскую монополию на влиятельность. По отношению к этому социальному закону святость прекрасного пола привносит существенное изменение: отныне чисто женская сила оказывается возвеличенной, прославленной, повсюду наделенной подчеркнутым уважением. «Каждая красивая женщина - королева», - справедливо заметил Бальзак: после тысячелетий пренебрежения женская сила была вознесена на пьедестал, ею восторгаются и считают ее равной могуществу монархов или даже его превосходящей. Новизна ситуации состоит в том, что один из атрибутов женского пола обретает способность приносить женщинам дворянские звания, влиятельность и символические знаки богатства. Вследствие этого восторженные восхваления прекрасного пола нельзя просто и незатейливо относить к инструментам отчуждения женщин; облекая в конкретные формы признание и небывалое превознесение женских прерогатив, они в то же время позволили вдохнуть жизнь в социальное и символическое повышение общественной значимости женщин, даже если указанное повышение и было исключением из правил, как в случае с Королевами Красоты и со всеми прочими фаворитками короля^.

Однако такое повышение социальной значимости женщины, несомненно, в гораздо большей степени про-

^Michele Sarde, Regards sur les Francaises, op. cit., p. 307-317.

183

исходило в области литературы, а никак не в обществе. В XVI веке превосходство мужчин сохраняется без изменений: женщинам отказывают в праве на сколько-нибудь серьезное, связанное с умственным трудом образование; замужняя женщина становится недееспособной; множество занятий, бывших ранее женскими, становятся монополией мужчин. Но все-таки нельзя не отметить, что посредством кодекса красоты женщина отвоевала для себя новое символическое положение, свидетельствующее о кое-каких колебаниях в восприятии различий между полами. С одной стороны, культура прекрасного пола следует логике «архаического» толка, основанной на неравенстве и полном отсутствии сходства между полами. Мужчинам приписывают силу и ум, женщинам глупость и телесную красоту: как один, так и другой пол воспринимают в полном соответствии с тем, как это было в незапамятные времена, под знаком их качественной разнородности. Однако, с другой стороны, подобной сакрализации сопутствует расшатывание традиционной системы отрицания любого сходства между гендерами. Даже если у женщин всегда имелись и всеми признанная роль, и всеми признанное место в обществе, их все равно отторгали, зачисляя в ведение дикой природы или хаоса и, как следствие этого, отлучали от благородных функций в системе культуры. С наступлением эпохи прекрасного пола отлучение перестало быть полным: женщины добиваются права на почтительное отношение и на общественное признание. Подобное изменение могло произойти только потому, что абсолютная инородность женщины перестала восприниматься как нечто само собой разумеющееся: воцарение прекрасного пола зиждилось на разрушении представления о женщине как о «проклятом роде» и об «опасной половине» человечества. Эстетическое прославление представляет собой не столько продление срока существования патриархального, основанного на абсолютном разделении полов универсума, сколько датированное Новым временем начало отказа от представлений о неискоренимой

184

инородности женского пола^. Вопреки эстетическому кодексу, вновь и с большим пафосом устанавливающему природное различие между полами, женщина выглядит теперь более дружелюбной, более близкой и уже не таящей в себе столько грозной чуждости: красавица - это отныне не ловушка Сатаны*, а «совершенная подруга»**, дивное воплощение «милейшего рода». Эстетическое превосходство женского пола утверждается только на основе постепенного скрадывания его своеобразия. Наряду с продлением существования знаков различия между полами происходило и устранение опасной чужеродности женского начала, а одновременно - и внедрение женщин в святая святых человеческой культуры. Вот почему историческое пришествие прекрасного пола правильнее понимать не как новую форму оттеснения его представительниц на периферию, а как одну из первых вех на пути современного развития, направленного на признание человеческого и социального достоинства женщины.

^Это объяснение освящения прекрасного пола развивается в направлении, предложенном Марселем Гоше и Глэдис Свейн в их анализе «великого заточения» безумия в эпоху классицизма (Marcel Gauchet, Gladys Swein, La Pratique de l'esprit humain, Paris, Gallimard, 1980, p. 489-501).

*Ср. в «Экклезиасте»: «Обозрел я миры духом своим и нашел я, что женщина горше смерти, ибо она сама сеть охотничья, сердце ее - невод, а руки ее оковы. Угождающий Богу спасется от нее, а грешник будет уловлен ею».

**Намек на поэму французского поэта Антуана Эроэ (14921568) «Совершенная подруга» (1542), воспевающую спиритуалистическую любовь, которая способна вознестись над тщетой «бренной красоты».

Глава 2 БУМ КРАСОТЫ

До конца XIX века сакрализация прекрасного пола протекала в узких социальных рамках, а воспевание женщины в произведениях искусства в художественном творчестве никогда не выходило за пределы круга богатых и образованных людей. За пределами высших социальных слоев поэтическое и украшательское превознесение красоты, а также блистательных образцов женственности не получило сколько-нибудь значительного распространения в обществе. Что же касается крестьянской среды, то там до Первой мировой войны традиционные обвинения в адрес женских чар явно заглушали все восторги перед ними. На протяжении почти пяти веков прославление Красавицы сохраняло элитарный характер: начальный период истории прекрасного пола отмечен аристократическим по сути своей культом.

Зато теперь мы живем по другим правилам. На протяжении XX века женская пресса, реклама, кинематограф, фотографии фотомоделей впервые распространили нормы и идеальные образы представительниц женского пола в грандиозных масштабах. Совместными усилиями звезд экрана, манекенщиц и вырезанных из журналов

186

настенных фотографий красоток превосходные образцовые модели представительниц прекрасного пола перестают быть редкостью и заполняют нашу повседневную жизнь. Женские иллюстрированные журналы и реклама пропагандируют использование косметики всеми женщинами. Одновременно с этим начинается необратимый процесс роста промышленного производства косметической продукции и ее проникновения во все слои общества. Только за один век культ прекрасного пола обрел небывалый социальный масштаб: наступила эра восприятия его широкими массами. Бурное развитие как промышленной, так и связанной со средствами массовой информации культуры сделало возможным начало новой стадии в истории прекрасного пола: стадии рыночной и демократической.

Все прежние ограничения влияния прекрасного пола мало-помалу были полностью сняты, в том числе и социологические ограничения: образцы и практические действия по уходу за собой, советы и каноны красоты распространяются во всех слоях общества. К тому же исчезли и ограничения на способ создания: кустарное производство уступило место промышленному изготовлению косметики. Сняты и ограничения, обусловленные действием воображения: женская красота повсеместно утратила свою связь со смертью и с пороком. Отсутствуют и возрастные ограничения: практика поддержания красоты абсолютно легитимна, начиная со все более раннего возраста и заканчивая все более поздним. Пропали и налагаемые природой ограничения: с внедрением эстетической хирургии и продуктов по уходу за телом речь уже заходит о триумфе над физическими недостатками и над ущербом, причиненным временем. Нет больше и ограничений в области искусства: если на протяжении веков прославление прекрасного пола было результатом труда поэтов и художников, то отныне это дело прессы, кинематографической промышленности, моды и индустрии косметики. Сегодня мы наблюдаем конечную стадию развития красоты, но, разумеется, не

187

в том смысле, что ее история будто бы закончена, а в том смысле, что утратили силу все давние ограничения на ее распространение. На основе профессионального отношения к эстетическому идеалу (звезды кино, манекенщицы) и массового потребления образцов красоты и косметической продукции открылся новый цикл ее истории. Индустриализация красоты и подчинение ее законам рынка, повсеместное распространение норм и эстетических образцов женственности, новые виды профессиональной деятельности, возникшие благодаря красоте, исчезновение темы роковой красоты, фантастическое количество средств и способов ухода за лицом и телом - совокупность всех этих явлений как раз и выступает основой для представлений о новом этапе в истории женской красоты. После периода элитарности наступило время демократии; после стадии кустарного производства - период включения в экономику и в средства массовой информации. Современные демократии не способствуют упадку культуры прекрасного пола: демократиям сопутствует апофеоз этой культуры.

188

Лихорадочная погоня за красотой и рынок средств по уходу за телом

Ничто не может продемонстрировать новое, демократическое направление в культуре прекрасного пола более наглядно, чем бурный рост числа средств и способов поддержания красоты. Как известно, уже со времен античности женщины использовали румяна и всевозможные притирания, чтобы показать себя в наилучшем виде и скрыть некоторые свои недостатки. Однако не одно тысячелетие, и даже еще при Старом режиме*, употребление косметических средств оставалось уделом элиты общества. Надо было дождаться XX века, чтобы этот обычай перестал быть атрибутом аристократии: отныне (и впервые в истории) средства и способы наведения красоты перестали быть классовой привилегией. Если и имеет смысл говорить о периоде демократизации красоты, то он проявился прежде всего в том, что забота о красоте охватила все слои общества.

Потребление косметики до Первой мировой войны растет в умеренном темпе и быстро увеличивается в 20-

*Старым режимом французы называют период своей истории, предшествовавший Великой французской революции 1799 года.

189

30-х годах. Губная помада пользовалась огромным успехом с 1918 года; масло для загара и лак для ногтей произвели фурор в 30-х годах. Однако максимальный рост массового потребления косметической продукции датируется второй половиной века. Во Франции торговый оборот в парфюмерной промышленности и в производстве косметики с 1958 по 1968 год вырос в 2,5 раза; за период с 1973 до 1993 года он увеличился с 3,5 миллиарда до 28,7 миллиарда франков. За это время потребление косметических средств на душу населения возросло со 106 франков до 840 франков. Благодаря техническому прогрессу, промышленным методам производства, а также поднятию уровня жизни, косметические продукты стали в нашем обществе товарами повседневного спроса и «роскошью», доступной для всех.

В последние десятилетия подобная демократизация не только усилилась, а еще и сопровождалась сменой приоритетов, новой организацией деятельности женщин по уходу за своей красотой, в которой главное внимание отныне сосредоточено на теле. Совершенно очевидно, что старания женщин молодо выглядеть отнюдь не обусловлены этим недавно заявившим о себе феноменом. Однако долгое время все заботы, уделяемые внешнему виду, были связаны с одержимостью собственным лицом и следовали логике декоративности, проявлявшейся как в использовании макияжа, так и в изысках в области модных нарядов и причесок. Но эта тенденция нам уже не свойственна: теперь именно тело и уход за ним требуют от женщин наибольшей затраты сил и энергии на поддержание красоты. В наши дни эстетические методы направлены не столько на то, чтобы создать обманчивую иллюзию красоты, сколько на то, чтобы сохранить тело молодым и стройным; их конечная цель не в искусственном приукрашивании вида кожи, а в ее омоложении, в придании ей свежести и упругости. Во времена борьбы со старением и с избыточным весом центр тяжести переместился от маскирующих дефекты средств к средствам профилактическим, от обычая пользоваться

190

искусственными ухищрениями к практике поддержания тела в хорошей форме, от ловко подстроенных инсценировок к строгим диетам, от барочных излишеств к операциям по омоложению кожи.

Эстетике стройного тела, безусловно, отведено одно из самых главных мест на новой планете красоты. Женские иллюстрированные журналы все безраздельнее заполняют руководства по снижению веса, разделы, пропагандирующие выгоды сбалансированного питания, рецепты некалорийных блюд, оздоровительные упражнения и упражнения для сохранения фигуры. Количество рекламируемых средств для похудения растет в геометрической прогрессии, так же как и количество книг О диетах: в 1984 году в Америке было опубликовано около 300 трудов, посвященных различным диетам, и дюжина из них стали бестселлерами. Во Франции книга Монтиньяка «Я ем и, следовательно, худею» была продана тиражом в 1,5 миллиона экземпляров. Такие звезды, как Джейн Фонда или Виктория Принсипал, делятся с читателями собственными методами борьбы за красоту и стройность. Научные публикации по проблеме ожирения исчисляются тысячами. Отныне культ красоты неотделим от рецептов похудения.

Средства похудения стали товаром массового спроса. В 1989 году в Соединенных Штатах торговый оборот индустрии по производству диетической продукции достиг 33 миллиардов долларов, и оплата пребывания в специализированных клиниках добавила к этому еще около 10 миллиардов долларов. Настало время низкокалорийных диетических продуктов, заменителей пищи и других лекарств, подавляющих аппетит. Во Франции насчитывается около 5000 наименований низкокалорийных продуктов и ежегодно в мире появляется еще 1500 новых light* продуктов. В конце 80-х годов около 100 миллионов американцев потребляли низкокалорий-

*Light (англ.) - легкий.

191

ные продукты; такие продукты составляют в настоящее время в европейских странах 10% всех пищевых товаров.

Какая женщина не мечтает в наши дни о стройной фигуре? Даже те женщины, которые вовсе не страдают от избыточного веса, мечтают порой о том, чтобы похудеть. В 1993 году 4 француженки из каждых 10 хотели похудеть, из них 70 % - по эстетическим соображениям. В Соединенных Штатах 75 % женщин считают себя слишком толстыми, и число таких женщин на протяжении 70-х и 80-х годов увеличилось вдвое. Сильвестр Сталлоне утверждает в журнале «Тайм», что любит похожих на «больных анорексией»* женщин, и мы стали свидетелями того, как довольно значительная часть американок заявляет, что больше всего на свете они боятся растолстеть^. Стремление похудеть охватывает женщин молниеносно: каждая вторая француженка и 8 американок из каждых 10 хотя бы раз в жизни пытались похудеть. И даже совсем юным девицам не удалось устоять перед этой манией: 63 % американских студенток соблюдают диету; 80 % девочек в возрасте от 10 до 13 лет заявляют о том, что они уже пытались похудеть^.

Ко всему этому следует еще добавить использование кремов для похудения. Поскольку диеты не позволяют худеть именно «там, где нужно», женщины в огромных количествах употребляют антицеллюлитные кремы (действие которых к тому же весьма неэффективно, если верить проведенным союзами потребителей сравнительным исследованиям): в 1993 году француженки купили 1,5 миллиона тюбиков, и каждая седьмая из них пользовалась разлагающими жиры кремами, что в два раза превышает средние для Европы показатели^.

*Анорексия - потеря аппетита.

^Kim Chernin, The Obsession: Reflections on the Tyranny of Slenderness, New York, Harper Perennial, 1981, p. 36.

^Gerard Apfeldorfer, Je mange, donc je suis, Paris, Petite Bibliotheque Payot, 1993, p. 51-53.

^50 Millions de consommateurs, mars 1995.

192

Но что особенно важно, женщины сейчас больше занимаются физическими упражнениями и тренировками: каждый второй из тех, кто занимается спортом во Франции, - женщина. В нашем обществе повсеместно растет число тех, кто уделяет время поддержанию физической формы, гимнастике (способствующей накачиванию мышц или же оздоровительной), бегу трусцой, общеукрепляющим упражнениям или упражнениям для развития мускулатуры. Обретение красоты теперь не мыслят без стройности, без ограничений в питании и занятий физическими упражнениями.

Наряду с этим и требования, предъявляемые к стройности тела, становятся все более суровыми. Об этом свидетельствует динамика измерений манекенщиц и кандидаток на звание «Мисс Америка»: в начале 20-х годов одна из первых «Мисс Америка» весила 63,5 кг при росте 1 м 73 см; в 1954 году соискательницы этого звания в среднем весили 54,9 кг при росте 1 м 72 см. Между 1980 и 1983 годом средний вес кандидаток был 53 кг при росте 1 м 76 см^. Направление развития таково, что Венеры 50-х годов могут сегодня показаться нам слегка «полноватыми». В последние годы топ-модели отступают от эстетики «железного прута» и демонстрируют некоторый возврат к женским «формам». Но в то же время никогда прежде женщины не вели столь активную борьбу со всем, что делает фигуру обрюзглой, тучной, рыхлой. Теперь мало не быть толстой - необходимо сформировать себе плотное, мускулистое и подвижное тело, лишенное каких бы то ни было примет дряблости или вялости.

Два идеала царят в новой женской галактике красоты: победа над весом и победа над старением. Эта тенденция просматривается и в динамике развития по-

^Roberta Pollack Seid, Never Too Thin, New York, Prentice Hall, 1989; В. Silverstein, В. Peterson, L. Perdue, «Some Correlates ofthe Thin Standard of Bodily Attractiveness for Women», International Journal of Euting Desorders, #5, 1986.

193

требления косметических продуктов. Теперь первые места в объеме продаж занимают прежде всего средства для ухода за телом. В 1995 году на их долю приходилось 23,6% от общего торгового оборота парфюмерной промышленности, и это при том, что на долю декоративной косметики оставалось 11,4%, на долю парфюмерии - 14,2% и на долю очищающих косметических средств - 16,2%. Одни только средства от старения и от морщин дали торговый оборот 1,2 миллиарда франков, превышающий оборот от производства декоративной косметики для губ, глаз и лица. На протяжении 80-х годов продажа средств по уходу за телом выросла в четыре раза. Сходная динамика развития имеет место и в Соединенных Штатах, где объем продажи средств по уходу выше, чем объем продажи декоративной косметики.

Одержимость страхом перед старостью и появлением морщин проявляется также в процессе демократизации эстетической хирургии. В период с 1981 по 1989 год количество случаев хирургического вмешательства выросло на 80%; по некоторым оценкам, их число доходит до 1,5 миллиона в год, одна американка из каждых 60 вживила себе увеличивающие размер груди имплантанты^. Начиная с 60-х годов количество американских врачей, специализирующихся в области косметологии, возросло в 5 раз; во Франции их число за десять лет удвоилось. Во Франции производится приблизительно 100000 хирургических коррекций в год. Если принять во внимание 50000 операций в год во Франции и 400000 операций в Соединенных Штатах, то самой востребованной врачебной помощью является липоксация*. Эстетическая хирургия, прежде находившаяся под моральным запретом, теперь все больше воспринимается как никого не шокирующий метод и вполне законный способ стать моложе и красивее. Война с морщинами и нежелатель-

^Susan Faludi, Baklash, Paris, Des Femmes, 1993, p. 249.

*Липоксация - операция по удалению жировых отложений.

194

ной полнотой не ограничивается больше соблюдением диет, физическими упражнениями и ухищрениями макияжа: отныне речь идет о том, чтобы «переделать» себя, изменить собственную внешность, бросая вызов воздействию времени.

Напрашивается вполне определенный вывод. Если мода в области одежды становится все менее настоятельной и ей отводится в бюджете все меньше места, то критерии красоты тела заявляют о своем торжестве с удесятеренной силой. Чем менее единообразна мода, тем с большей очевидностью стройное и сильное тело превращается в общепринятую норму. Чем меньше театральности в одежде, тем выше потребность в занятиях физическими упражнениями, направленными на эстетическое совершенствование тела; чем явственней упрочиваются идеалы индивидуальности и аутентичности, тем настойчивее выдвигается требование соответствия общественным идеалам телесной красоты. Как это ни парадоксально, но расцвет женской индивидуальности и рост социального давления нормативов правильного телосложения идут рука об руку. С одной стороны, женское тело в значительной степени сбросило с себя бремя давних притеснений в области половых отношений, продолжения рода или манеры одеваться; зато, с другой стороны, оно попало отныне в кабалу эстетических требований - куда более строгих и более властных, чем когда-либо прежде, и вдобавок порождающих небывало сильное состояние тревоги.

195

Эстетика стройной фигуры и демократическая культура

Как следует понимать эту раскручивающуюся из эпицентра стройности спираль эстетического принуждения? Какой смысл обретает подобная «тирания» красоты в то время, когда женщины в массовом порядке отвергают свою былую обреченность на роль предмета декора?

Нет никаких сомнений в том, что это явление следует увязывать с новой промышленной и торговой политикой и с ее инвестициями в тело, понимаемое как новый рынок сбыта, имеющий бесчисленные разветвления. Однако нельзя представить себе более ограниченный подход, нежели стремление придерживаться только такого, экономического, аспекта предложения и «подконтрольного потребления». Это прекрасно понимали феминистки, которые пытались сделать зримым скрытый в тени решительного наступления маркетинга тела социальный смысл подобного явления и его связь с различением гендеров. В этой перспективе лихорадка красоты-стройности-молодости якобы свидетельствует не только о невиданном напоре и масштабах предложений в экономике, но еще и о социальной и культурной реакции,

196

направленной против движения женщин к равенству: вся эта лихорадка как раз и является главной пружиной ответного хода, жертвой которого стали женщины, и под лозунгом борьбы именно с этим ходом, начиная с конца 70-х годов, происходило наибольшее число демонстраций. Вот в чем смысл «реванша красоты»^: в тот самый момент, когда прежние идеологии, регулировавшие сферы домашнего хозяйства, половых отношений и религии, теряют способность удерживать женщин под контролем общества, призывы стремиться к красоте якобы представляют собой последний способ возрождения патриархальной иерархии полов, способ «поставить женщин на место» и снова придать им статус созданий, существующих больше за счет своей внешности, чем за счет социальных «свершений». Культ красоты, который психологически и физически разрушает женщин, заставляет их терять веру в себя и погружает в эстетические занятия и в самолюбование, якобы выполняет функции полицейского надзора за женщинами, действует как инструмент, созданный с целью приостановить социальный прогресс. Приходя на смену тюремным застенкам домашнего хозяйства, тюремные застенки красоты будто бы способствуют возрождению патриархального подчиненного положения женщин.

Действительно ли культ стройности и красоты является орудием социального и психологического порабощения женщин? Подобное объяснение по меньшей мере недостаточно, поскольку мы теперь становимся свидетелями того, как эти эстетические требования предъявляются и к самому сильному полу. Разумеется, женщины в гораздо большей степени, чем мужчины, выступают «жертвами тирании» идеального, лишенного жира тела, и они гораздо сильнее приверженны такому идеалу. Это, однако, ни в коей мере не противоречит тому факту, что в нашем обществе мужчины тоже хотят по-

^Susan Faludi, Backlash, op. cit., p. 231-257; Naorni Wolf. The Beauty Myth, Londres, Vintage, 1990.

197

худеть: они уделяют много внимания своему весу и продуктам питания и вдобавок занимаются спортивными упражнениями для того, чтобы сохранить фигуру и физическую форму. Не одних только женщин коснулось влияние культуры, зиждущейся на страхе перед ожирением: на протяжении 80-х годов во Франции процент мужчин, которые считают себя слишком толстыми, вырос с 24 до 43 %.

Нельзя интерпретировать тайну красоты-стройности как военную машину, запущенную против новых передовых позиций женщин в обществе, поскольку эта таинственная приверженность выглядит как усиление тенденции, присущей современной культуре на довольно длительной стадии развития. Уже с начала века появляются первые неодобрительные высказывания по поводу тучных тел. В период между двумя мировыми войнами герцогиня Винзорская изрекает свой знаменитый афоризм: «Ни одна женщина не может быть ни слишком худой, ни слишком богатой», приветствуя тем самым, с опережением на тридцать лет, худобу Твигги*. На протяжении целого века звезды кино и манекенщицы пропагандировали эстетический идеал современной женщины - гибкой и стройной. Начиная с 60-х годов новая молодежная культура распространяет свои социальные модели на область эстетики, формируя имидж подростка: кумиры, которые выглядят юными, субтильными и беспечными, производят фурор. Ключевое слово отныне не «выглядеть богатым», а «выглядеть молодым»; все признаки, свидетельствующие о возрасте, о принадлежности к «предкам» и о буржуазной основательности, обнаруживают тенденцию к обесцениванию.

*Твигги - так прозвали известную манекенщицу; в русском языке ее прозванию по смыслу соответствовало бы слово «прутик». В эпоху, когда поколение baby-boom достигло подросткового возраста, в моду вошел идеал женщины-ребенка, который худосочная Твигги, выглядевшая словно брошенный маленький зверек, воплощала наилучшим образом.

198

То, что мы наблюдаем сегодня, выражает прежде всего апогей весьма динамичного развития, обусловленного метаморфозами массовой культуры, моды и способов проведения досуга в современном обществе за последние сто лет. И следует особенно подчеркнуть в этой связи ведущую роль, принадлежащую в этом деле посещению пляжей и другим видам отдыха, бурному увлечению занятиями спортом, обнажению тела (шорты, бикини или крохотные купальные трусики), преобразованиям в моде в 20-е, а затем и в 60-е годы: прямые платья, а также ношение брюк, коротких, открывающих ноги и бедра, юбок и сильно прилегающей одежды. Все эти изменения имели одну общую черту: они способствовали росту привлекательности подвижного, стройного и юного тела, и они же обрекали на поругание свидетельства бездеятельного и малоподвижного образа жизни женщин, одним из которых выступала полнота.

Перемены в области современного искусства, произошедшие за последний век, так же способствовали повышению общественной значимости «стройной фигуры». Красота не имеющей ничего лишнего фигуры отнюдь не создает своей, «отдельной», эстетики: она неразрывно связана с современным искусством, одна из тенденций которого как раз и заключается в отказе от украшательства, от напыщенности и от всякого рода стилистической вычурности. Приплюснутые фигуры примитивистов, угловатость кубистов, плоские поверхности абстракционистов, острые грани конструктивистов и функциональность дизайна не просто осуществили упрощение художественных форм, они сделали нечто большее: приучили глаз к восприятию красоты форм, лишенных пышности. Неприятие избыточного веса хорошо гармонирует с отказом от декоративных излишеств. «Less is more»*, - как говаривал Мис ван дер Роэ**. Эс-

*Less is more (англ.). - Меньше - это больше.

**Мис ван дер Роэ, Людвиг (1889-1969) - американский архитектор, для стиля которого характерны простота, гармоничность,

199

тетика стройной фигуры для женщины - это то же самое, что экономия художественных средств и абстракция для современного искусства. Обесценивание идеала пышнотелой женщины совпадает с выдвижением на авансцену демократичного по сути своей искусства, порывающего с витиеватостью и с подчеркнутой театральностью. Красота-стройность выражает скорее триумф эстетики «минимализма» демократичного искусства XX века, чем политику сторонников господства мужчины в обществе.

Однако нет никаких сомнений в том, что необычайную приверженность женщин к эстетике стройности как нельзя лучше объясняют также потрясения в их социальной идентичности, вызванные достижениями контрацепции и новыми мотивациями в области профессиональной деятельности. В обществах, которые предшествовали нашему, женскую полноту ценили постольку, поскольку ассоциировали ее с плодовитостью - с высшим предназначением женщины, если иметь в виду ее традиционный удел. Бурное развитие методов предохранения от нежелательной беременности и небывалое вовлечение женщин в профессиональную деятельность коренным образом изменили не только условия жизни женщин: с той же стремительностью поменялось и их отношение к внешности. Быстрый рост значимости личностных ценностей, узаконивание наемного женского труда, контроль над рождаемостью способствовали тому, что материнство утратило прежние позиции в общественной и частной жизни. В настоящее время иметь детей и их воспитывать не составляет больше единственную цель существования женщины; и идентичность женщины теперь не обязательно формируется с ориентацией на функции материнства. Воцарение стройности представляет собой отклик на эти преобразования, оно выражает отказ от идентификации женского тела с материнством, а также ослабление общественного ува-

ясность конструкций. Одна из самых известных работ - здание Сигрэм в Нью-Йорке.

200

жения к роли женщины-матери^ и соответственно более высокую социальную оценку активной и самостоятельной женщины.

Истоки неприятия женщинами пышных форм кроются в новом для них желании затушевать слишком бросающиеся в глаза знаки женственности, а также в стремлении, чтобы их поменьше воспринимали в качестве тела и побольше - в качестве субъекта и хозяйки собственной судьбы. Увлечение стройностью дает выход в плоскости эстетики желанию женщин освободиться от традиционной для них участи сексуальных объектов и матерей; оно же дает выход и их потребности в самоконтроле. Если в наши дни целлюлит, морщины, одряхление и обрюзглость вызывают столь негативные реакции со стороны женщин, то происходит это только потому, что стройность и подтянутость оценивают как полноту владения собой, как успех, как self management*. Любая женщина, которая хочет быть сухощавой, заявляет посредством собственного тела - о своем желании обладать такими, обычно приписываемыми мужчинам, качествами, как сила воли, независимость, умение добиваться поставленных целей и самообладание. И даже если следование кодексу стройности для мужчин и женщин не одинаково обязательно, это явление все равно необходимо понимать скорее в смысле выравнивания условий существования, чем как свидетельство угнетения женщин.

^Jacques Bichot, Philippe Sentis, Activite feminine et statut social de la mere de famille, Paris, Rapport CNAF, mars 1989.

*Self management (англ.) - умение управлять собой.

201

К созидательной культуре красоты

В наше время, как никогда прежде, женскую красоту считают чем-то очень важным, причем не только с точки зрения частной жизни мужчин и женщин, но и в плане функционирования самого общественного порядка. Некоторые феминистки выдвигают в этой связи утверждение, что культура прекрасного пола обнаруживает нынче все черты религиозного культа, служения божеству в самых недрах либерального и лишенного иллюзий общества. По их мысли, радикальная деконструкция мифа о красоте приводит нас вот к какому сенсационному выводу: современная лихорадочная увлеченность женской красотой есть продолжение религии другими средствами.

Ким Чернин видит в одержимости худобой продление существования тысячелетних ценностей аскетизма, выражение ненависти к плоти, идентичное той ненависти, которую исповедовали средневековые богословы^.

^Kim Chernin, The Obsession: Reflections on the Tyranny of Slenderness, op. cit., p. 42-44.

202

Сьюзен Бордо напоминает нам, что существует преемственность между умерщвлением плоти средневековыми святыми и драконовскими диетами, которым подвергают себя женщины в наше время^. Наоми Вулф говорит о «новом Евангелии», приходящем на смену традиционному авторитету религии: это «новое Евангелие» возрождает древние ритуалы в самом сердце суперсовременности, зачаровывает «верующих» и манипулирует ими; оно проповедует отказ от радостей хорошего стола и внушает женщинам чувство вины при помощи катехизиса, центральная мысль которого состоит в придании греху ожирения инфернальных черт. Отныне избранные - это топ-модели, а отверженные - толстые женщины и женщины с морщинами на лицах. Подобно всем религиозным культам, красота имеет собственную систему привлечения неофитов (реклама косметических средств), свои священные тексты (методики похудения), свои периоды поста (диеты), своих гуру (Джейн Фонда*), свои групповые ритуалы (Weight Watchers**), свою веру в Воскресение (омолаживающие кремы), своих ангелов (косметические товары) и своих спасителей (врачи, занимающиеся пластической хирургией^. Подрывая веру женщин в себя, подогревая невротические страхи, рождаемые их потребностями и телами, «теология» красоты способствует удержанию женщин в состоянии психологической и социальной неполноценности - в точном соответствии с известным высказыванием относительно опиума для народа.

Заявляем со всей определенностью: хотя эти исследования и стимулируют мысль, они далеко не убедитель-

^Susan Bordo, Unbearable Weight, Berkeley, University ofCalifornia Press, 1993, p. 68.

*Джейн Фонда (1937 г. р.) в 80-е годы изобрела комплекс упражнений для женщин, получивший название «аэробика»; кассеты, на которых она их демонстрировала, разошлись огромным тиражом и принесли ей большой доход.

**Weight Watchers (англ.) - контроль веса.

^Naomi Wolf, The Beauty Myth, op. cit., p. 86-130.

203

ны. Как увязать современные «ритуалы» красоты с новым «фундаментализмом», если разнообразные способы создания «фигуры» обсуждаются публично и подвергаются критике, если союзы потребителей тестируют кремы для похудения, если средства массовой информации предупреждают публику и об обмане, и об опасностях чудодейственных средств? Современная система распространения и сопоставления информации проявляет себя в этом случае гораздо более ощутимо, нежели воздействие «пережитков Средневековья». Повсюду зарождается скептическое отношение к качеству и эффективности косметических средств; даже потребительницы косметической продукции часто выражают сомнения по поводу фантастических обещаний торговцев красотой. Речь идет не о таинствах, связанных с косметическими товарами, а о добровольном потреблении, об осознанном уповании на лучшее, никогда не исключающем полностью и такой реакции, как дистанцирование или недоверчивость. Мир красоты, в той же степени, как и другие сферы общественной жизни, отмечен современной динамикой развития свободного исследования, критического вопрошания и коллективного обсуждения.

То обстоятельство, что женщины демонстрируют пристрастие к новым косметическим товарам, свидетельствует не об их инфантилизме и массовой подверженности гипнотическому воздействию, а о более или менее настойчивом стремлении играть активную созидательную роль по отношению к собственному телу. В этом нет ничего общего с аскетизмом времен господства религии, когда единственной целью было достижение совершенства души: активные методики обретения красоты-стройности создают, не руководствуясь ничем иным, кроме идеала совершенствования физических данных^.

^Joan Jacobs Brumberg, Fasting Girls: the Emergence of Anorexia Nervosa as a Modern Disease, Cambridge, Harvard University Press, 1988, p. 46.

204

На смену метафизическому отрицанию плоти пришли свойственный функционализму* активизм** тела, увлечение поддержанием физической формы и любовь к имеющимся в наличии тонизирующим и улучшающим фигуру продуктам. Современная индустрия красоты не воспроизводит «допотопные» порядки: она распространяет современный порядок потребления. В противоположность божественному миру высшего смысла и абсолюта, мир красоты подчинен действию механизмов рынка и устаревания продукции. И порядок его мира имеет отношение скорее к наводнению мира товарами, чем к навязыванию веры, скорее к «целенаправленному менеджменту» применительно к телу, чем к абсолюту требований богослужения, скорее к духу «эксперимента», чем к духу догмы.

Что это: возрождение архаической ментальности? Последний символ веры, наподобие фундаментализма и других «примитивных» религиозных культов? И нарочно не придумаешь по этому вопросу большей бессмыслицы. Все, что получает развитие посредством женских занятий собственной красотой, свидетельствует по сути своей о триумфе деятельного ума, а также о дальнейшем прогрессе характерной для Нового времени культуры эффективности и овладения техническими средствами. С момента наступления Нового времени общества Запада были вовлечены в нескончаемые труды по завоеванию господства над реальностью и по технизации этой самой реальности. Подобная логика развития распространилась отныне и на отношение к человеческой внешности. Да и о чем другом идет речь в новых занятиях собственной красотой, если не о том,

*Функционализм - учение, согласно которому иные объекты мысли являются не реальностями, а функциями других данностей.

**Активизм - взгляд на мир, утверждающий, что сущность человека заключается не в созерцании, а в деятельном преобразовании мира; его моральное требование - всегда переходить от наблюдения к делу и от теории к практике.

205

чтобы подать себя «как хозяина и собственника» тела, внести личные коррективы в творение природы, одержать победу над печатью старости, налагаемой прожитыми годами, сменить полученное при рождении тело на тело, вылепленное своими стараниями? Оставаться моложавым и стройным: сквозь личину эстетических соображений в таком устремлении пробиваются и все те же современные резоны созидания, и отказ принимать свою судьбу, и бесконечный процесс рационализирования и оптимизации используемых нами средств. Точно так же, как наука и техника пытаются совместными усилиями подчинить своей власти Землю, они теперь нацеливаются и на то, чтобы произвести ревизию человеческой внешности. В противовес архаичному мироустройству современный культ красоты должен восприниматься под знаком свойственного Новому времени неприятия фатальности и роста влияния победительных ценностей овладения миром и самим собой. Женский индивидуализм отныне проявляется не столько в явных ухищрениях, направленных на то, чтобы хорошо выглядеть, сколько в волевых усилиях с целью исправления недостатков и привнесения конструктивных улучшений, в отказе от подчинения своего организма действию одних только законов природы, в продиктованных активизмом планах по body management*. Нарцисс и Прометей перестали быть символом единственных в своем роде судеб: соединенные воедино, они в наше время служат иллюстрацией одного и то же этоса преобразовательного труда, одной и той же деятельности по завоеванию господства над тем, что даровано нам природой. И основанием для бума красоты служит отнюдь не тысячелетняя, доходящая до абсолютного отрицания, ненависть к телу, а распространение основополагающих для современной культуры личности идеалов господства над миром и суверенной власти над собой.

*Body management (англ.) - контроль физической формы тела.

206

Увязывание разворачивающейся спирали красоты с индивидуалистической культурой нуждается в некоторых уточнениях, поскольку неоспорим тот факт, что конформизм масс в вопросе о нормативных размерах тела принял исключительно широкий масштаб. Одержимость худобой, безудержный рост числа диет и занятий по улучшению фигуры, потребность уменьшить жировые отложения на бедрах и обзавестись, всем без исключения, одинаковыми маленькими слегка вздернутыми носами свидетельствуют о стандартизирующем влиянии социальных моделей и об усиленном желании соответствовать эстетическим нормам, что полностью противоречит высшим идеалам личностной неповторимости и их требованию индивидуализации субъекта. Однако увязывать индивидуализм только лишь с отказом от социальных моделей и с настоятельным стремлением к оригинальности значило бы иметь слишком упрощенное представление о нем.

По своей глубинной сути культура личностной индивидуальности есть то, что заменяет гетерономные* правила религии и традиции автономными правилами социального и глубоко человечного мира. Одновременно с этим на передний план выступает беспредельный отказ от природной данности и воздаяние за труды, оттесняя назад смиренное принятие своей судьбы и места в обществе. То, что мы наблюдаем в наши дни, представляет собой распространение на женское тело этого рукотворного и принимающего во внимание заслуги порядка. Там, где все дела, связанные с физическим состоянием организма, были когда-то пущены на самотек и шли своим чередом, теперь заявляет о себе воля к господству над собственным организмом, разворачивается битва против гетерономного закона времени и бытия тела. Современный идеал «самоуправления и полной власти коллектива над собой распространился и на от-

*Гетерономный (филос.) - исходящий из внешних по отношению к нравственности условий, интересов и целей.

207

ношение к телу. В полном соответствии с индивидуалистическими и продиктованными меритократией* ценностями тело теперь имеет тенденцию становиться таким объектом, который обретает положительные качества посредством постоянной работы над собой. Вот почему все усиливающаяся потребность соответствовать эстетическим предписаниям противоречит бурному расцвету индивидуалистической культуры только на поверхностный взгляд. Ибо чем более настоятельной становится необходимость иметь подтянутое, стройное и моложавое тело, тем более неукоснительным становится требование суверенной власти над формами собственного тела; чем настойчивее заявляет о себе довлеющая сила эстетических норм, тем энергичнее женщины стараются заботиться о себе, следить за собой, активно вмешиваться во все происходящее с их телом; чем более влиятельными оказываются социальные предписания, связанные с красотой, тем явственнее тело подчиняется логике self management, а также индивидуальной ответственности личности.

*Меритократия - социологическая система, в которой вознаграждение и служебное положение справедливо распределяются в зависимости от заслуг, а не исходя из унаследованных факторов, типа принадлежности к определенному классу или полу.

208

Постдисциплинарная красота*

Сверхщедрое выставление напоказ средствами массовой информации идеальных образов женского тела, деспотизм худобы, многократное увеличение числа рекомендаций и косметических товаров - вот что мы наблюдаем в наши дни. Культуре потребления и массовой коммуникации сопутствует рост влияния эстетических норм, регулирующих размеры тела. Как и следовало

*Представления о «постдисциплинарной красоте» сформированы, по всей видимости, под влиянием концепции Мишеля Фуко с его «генеалогией власти», описывающей современную власть скрытую, распыленную и даже противоречивую, которая организует социальное пространство по принципу «всеподнадзорности» каждый потенциально/реально под наблюдением, должен постоянно следить за собой (социальная «оптика»). Власть дисциплинирует и нормирует индивидуальное поведение; индивидуальное не является независимым, а формируется в человеке властью, чтобы изучать и контролировать его. Специфические практики власти конституируют тело человека (посредством наказания, описаний удовольствий). «Вездесущность» власти задает ее видение как лишенного теологического измерения самоорганизующегося процесса взаимоориентации, конфликтующих отношений, пронизывающих силовыми полями весь социум. (Подробнее об этом см.: Новейший философский словарь, Минск: Изд. В.М. Скакун, 1999. С. 782, 124).

209

ожидать, это явление не замедлили интерпретировать как угрожающее распространение технологий современной дисциплинарной власти^. Современный культ красоты - со всеми его действиями по ежедневному уходу за собой, с его едва ощутимыми принуждениями, с его механизмами как сглаживания различий, так и стандартизации внешности людей, с его изо дня в день повторяющимися упражнениями, направленными на сохранение молодого и стройного тела, - якобы находит свое истинное объяснение в действиях по дисциплинарному программированию тела.

Мало кто сомневается в том, что наша эпоха стала свидетелем нового мощного влияния общества в области стандартизации и «рационализации» тела. Но надо быть слепцом для того, чтобы считать подобный социальный порядок продолжением времен торжества дисциплины. Ибо взамен и вместо приказов и распоряжений отныне растекается аморфная масса увещеваний, предлагаемых товаров и рекомендаций, которые открывают широкий простор для выбора, для личной инициативы, для программ на любой вкус. Прямолинейную авторитарную и бюрократическую упорядоченность сменило ослабление регулирования, диктуемое потребительством, а также увлечение спортом; и все это сопровождается целым комплексом занятий по улучшению и сохранению фигуры, изобилием как рекомендаций по диете, так и методик похудения, богатейшим выбором продукции для борьбы с морщинами и избыточным весом. Это нечто противоположное дисциплинарному one best way*: современная эпоха - время несметного множества рецептов, многоголосия призывов сбросить лишний вес и руководств для похудения. Если нельзя отрицать того факта, что идеал стройности порождает процесс стандартизации внешнего вида, то пути, которые

^См., в частности, книгу Сьюзен Бордо (Susan Bordo, Unbearable Weight, op. cit.).

*Оnе best way (англ.) - единственный и наилучший путь.

210

ведут к достижению этого идеала, все более и более разнообразны.

Механизмы поддержания дисциплины действуют таким образом, что вмешательство сознания и воли может быть в принципе аннулировано в пользу слепого и безрассудного подчинения тела, в пользу автоматической покорности индивидов: вымуштрованное тело идеально работает и без участия мысли или обдумывания действий, и оно подобно в этом колесикам какойнибудь совершенной машины. Но совсем иному порядку вещей мы следуем в то время, когда информация и расширение ассортимента рыночных предложений почти с неизбежностью навязывают нам выбор, принятие решения, всячески завлекают нас. Чем настойчивее заявляют о себе стандарты стройного и моложавого тела, тем настоятельнее необходимость для субъектов быть в курсе всех «новинок», что-то выбирать из тех предложений в области диеты и спорта, которые им делаются: индивид - активный участник пришел на смену индивиду-машине. Даже если многие диеты по-прежнему остаются жесткими и даже драконовскими, им все чаще придают дополнительную ценность приспособленные к отдельным людям и принимающие во внимание пищевые пристрастия и образ жизни человека курсы, а также гибкое планирование и методики личной ответственности в деле питания^. Факультативные диеты, активное регулирование выбора пищевых продуктов, самоконтроль при потреблении пищи: по мере того как уходят в прошлое цели, стоявшие перед телом-машиной, достижение красоты-стройности заявляет о себе как о явлении постдисциплинарном, поскольку механистическое руководство всюду уступает дорогу механизмам самоконтроля, которые, хотя и имеют принудительный характер, все же мобилизуют и инициативу, и сознание, и индивидуальную мотивацию.

^Gerard Apfeldorfer, Je mange, donc je suis, op. cit., p. 234-237.

211

Если дисциплина - это то, что «создает послушные и вымуштрованные тела, тела покорные»^, то мы вынуждены констатировать: выработанные постмодерном нормы красоты далеки от того, чтобы хоть как-то согласовываться с подобными амбициями. По существу, самым поразительным представляется нам факт несостоятельности императива стройности при формировании тел, существующих в режиме самоконтроля, гармонично сложенных и отвечающих эстетическим требованиям. Даже если стройность и стала всеобщей манией, это никак не отменяет того, что, по результатам исследования, осуществленного Metropolitan Life Insurance Company*, 12% американок в возрасте от 20 до 29 лет имеют вес, превышающий норму на 20 %; то же относится и к 25% женщин в возрасте от 30 до 39 лет; в группе женщин в возрасте от 40 до 49 лет эта цифра увеличивается до 40%^. В целом каждая третья женщина имеет избыточный вес. Конечно, все больше и больше женщин меняют режим питания и садятся на диету, чтобы похудеть, однако со временем от 80 до 90 % женщин опять набирают свой первоначальный вес^. Чем полнее усваивается идеал худощавого телосложения, тем очевиднее выглядит провал попыток похудеть на длительный срок. Вы говорите об усилении дисциплинарного контроля? Но если принять эту гипотезу, то как тогда прикажете понимать увеличение количества случаев ожирения? И каким образом классифицировать столь типичные для нашего времени явления, как постоянные переходы от диеты к набиранию избыточного веса, «kilos yoyo»**, чередование ограничений в еде с разнузданным

^Michel Foucault, Surveiller et punir, Paris: Gallimard, 1975, p. 140.

*Metropolitan Life Insurance Company (англ.) - Столичная компания по страхованию жизни.

^Kim Chernin, The Obsession: Reflections on the Tyranny of Slenderness, op. cit., p. 36.

^Ibid., p. 30; Gerard Apfeldorfer, Je mange, donc je suis, op. cit., p. 283.

**Kilos yoyo (англ.) - «блуждающие» (то появляющиеся, то исчезающие) килограммы.

212

чревоугодием? Справедливость требует признать, что стандарт стройной фигуры служит причиной, вызывающей все более сильные самоограничения и самоконтроль у все большего числа людей. Но в то же самое время мы видим, как прогрессирует распад системы организации питания, наблюдаем неустойчивые состояния психики, мании, junkfood*, связанные с приемом пищи отклонения в поведении и в привычках. Если наша культура и выступает свидетелем тирании фигуры, то наряду с этим она отмечена также снятием ограничений с обычаев, регламентирующих питание, с отменой общественных установлений, касающихся процесса приема пищи. Следствием этого стали нарушения распорядка, стихийные перекуски, характерное для нашей «гастроаномической»** культуры нерегулярное и бессистемное питание^. Вот почему трудно поддержать мысль об усилении действия механизмов по поддержанию дисциплины. Если к телу, вне всяких сомнений, предъявляют все более суровые эстетические требования, то одновременно с этим другие социальные принуждения, вроде тех, что связаны с приемом пищи, ослабевают, а это открывает путь для импульсивного и неупорядоченного поведения, которое и приводит к набиранию веса.

Занятия спортом, в той же мере как и питание, свидетельствуют об окончании эпохи унификации тел при помощи дисциплины. Как известно, все большее число женщин уделяет время физическим упражнениям и спорту: бег трусцой, теннис, лыжи, гимнастика стали для женщин массовым увлечением. Но все эти увлечения характеризуются скорее периодичностью, чем регулярностью; у подавляющего большинства женщин занятия от случая к случаю преобладают по сравнению с постоянными тренировками. Эстетика стройного тела, не-

*Junk food (англ.) - быстрая перекуска.

**Аномический - нарушающий нормы и законы.

^Claude Fischler, L'Homnivore, Paris, Odile Jacob, reed. coll. Points, 1993. p. 212-216.

213

сомненно, победила, однако вместо того чтобы способствовать утверждению рациональности, присущей дисциплине, она сопровождается непостоянными и спорадическими приступами активности; налицо колебания между энергичными усилиями и бездеятельностью, самоограничением и обжорством, мобилизацией сил и расхолаживанием, самообладанием и распущенностью. Если кодекс стройности и вызывает чувство вины и тревожность*, то в деле создания послушных, механистичных и соответствующих всем предписаниям тел ему не удалось добиться сколько-нибудь значительных успехов.

Этот «провал» совершенно перестанет нас удивлять, едва только мы соотнесем его с теми противоречивыми установками, которые структурируют нашу культуру. С одной стороны, наше общество все более энергично распространяет рекомендации, касающиеся тела, оно ужесточает нормы, связанные с диетами и с занятиями спортом, и наряду с этим предписывает бороться с избыточным весом. С другой стороны, общество потребления стимулирует желание и потребность иметь «все и сразу», оно потворствует стихийным порывам и мимолетным прихотям, и оно же усиливает отвращение к постоянным и напряженным усилиям. И даже диеты теперь продают с обещаниями приятности, быстродействия и легкости применения их методик. Таким образом, суровые установления, касающиеся стройного тела, сосуществуют с гедонистическими и потребительскими устремлениями, с нарастанием тяги к благосостоянию, с распадом системы общественного принуждения, довлевшей над поведением, связанным с приемом пищи. Провал попыток надолго похудеть, метания между из-

*Тревожность - Фрейд смотрел на тревожность как на симптоматическое проявление внутреннего эмоционального конфликта, вызванного тем, что человек бессознательно подавляет в себе ощущения, чувства или импульсы, которые являются для него слишком угрожающими. Бихевиористы рассматривают тревожность как неудачную заученную реакцию на угрожающие события, имеющие место в реальной жизни.

214

быточным потреблением и самоограничением, неразборчивость в еде, эпизодические занятия спортом - все это также свидетельствует о противоречивости нашей культуры, которая предписывает правила самообладания и постоянного надзора за своим телом, но одновременно с этим подтачивает социальные структуры, имеющие отношение к приему пищи, поощряет стихийные порывы, направленные на потребление, и возводит «искушение» в систему.

215

Политика красоты

Красоту нередко считают особой силой, присущей женскому полу, и провозглашают ее огромной, поскольку она позволяет приводить мужчин к повиновению, добиваться высочайших почестей, исподволь влиять на правителей. Реальна или же иллюзорна эта власть красоты? В наше время доктрина феминисток наносит мощные удары по мифу о женской красоте - об этой несамостоятельной (поскольку зависит она от мужчин) и эфемерной (ибо с возрастом она неизбежно слабеет) силе, о власти, ничем не заслуженной и вызывающей чувство неудовлетворенности (поскольку она, по большей части, «дарована» природой^). Миф о красоте* никоим образом не гарантирует второму полу влиятельности,

^Robin Tolmach Lakoff, Raquel L. Scherr, Face Value: the Politics of Beauty, Boston, Routledge & Kegan, 1984, p. 18-20, 40-43.

*По мнению Шопенгауэра, сурово изобличавшего призрачную власть красоты, «иллюзия сладострастия внушает мужчине, будто в объятиях женщины, которая пленяет его своей красотой, он найдет большее наслаждение, чем в объятиях всякой другой» (Шопенгауэр А. Метафизика половой любви. Указ. соч. С. 382).

216

он всего лишь способствует утверждению «силы слабости» и зависимости женщин от мужчин. Вот почему вопрос о женской красоте обретает фундаментальное политическое значение. Для современного феминизма анализ красоты с неизбежностью возвращает нас к исследованию ее в качестве инструмента господства мужчин над женщинами, в качестве политического механизма, конечная цель которого состоит в том, чтобы отделять мужчин от женщин, одну расу - от другой и одних женщин от других^.

Культура прекрасного пола не ограничивается тем, что натравливает одних женщин на других: она вносит смуту в душу каждой отдельной женщины и больно ее ранит. Блистательные образчики представительниц женского пола, распространяемые средствами массовой информации, усиливают страх, навеваемый следами прожитых лет, они внушают комплекс неполноценности, стыд за себя, ненависть к собственному телу. В наши дни каждая третья американка в возрасте около 18 лет заявляет о том, что она «очень недовольна» собственным телом^. Большинство женщин считают себя слишком толстыми, и в то же время 95 % из них завышают вес своего тела приблизительно на четверть фунта^. Чем настойчивее наше общество распространяет рекомендации по достижению красоты и эстетические модели, тем тяжелее женщинам смириться с собственным внешним видом: тенденция такова, что прекрасный пол больше не считает себя прекрасным. Долгое время красоту уподобляли ловушке, опасной для мужчин; сегодня феминистки рассматривают красоту как способ угнетения женского пола. Многие женщины, одержимые мыслями

^Шопенгауэр А. Метафизика половой любви. Указ. соч. С. 277.

^Т. Cash, D. Cash, i. Butters, «Mirror-Mirror on the Wall: Contrast Effects and Self-Evaluation of Physical Attractiveness», Personally and Social Psychology Bulletin, vol. IX (3), sept. 1983.

^К. Thompson, «Larger then Life», Psychology Today, april 1986, p. 39 - 44.

217

о собственном весе, соблюдают труднопереносимые диеты и страдают от нарушений поведения, связанных с приемом пищи: 90 % больных анорексией - это женщины; от 12 до 33% девушек-студенток пытаются контролировать свой вес, провоцируя у себя рвоту, используя слабительные или мочегонные средства. По данным некоторых исследований, 1 женщина из каждых 250 в возрасте от 13 до 22 лет имеет расстройства, вызванные анорексией^; в Соединенных Штатах в наши дни можно наблюдать, как девочки семи-восьми лет садятся на диету. Женская красота не дает никакой реальной власти, наоборот, она сама обладает неумолимой и тиранической властью над поведением женщин.

Навязывая себе ограничения в области питания, используя все средства для того, чтобы избавиться от набранных калорий, женщины подрывают свое здоровье - как физическое, так и психологическое. Хроническая усталость, раздражительность, расстройства менструального цикла, ослабление сексуальной потребности, болезни желудка и пищевода, нарушения в работе кишечника, нервные срывы - таковы последствия диет, злоупотреблений слабительными и рвотными средствами. К этому следует еще добавить тот факт, что часто отмечаемая неэффективность методов похудения вызывает упадок духа, депрессию, чувство вины, стыд, понижение самооценки и отвращение к себе. Культ внешности, по мнению феминисток, служит прикрытием для работы по психологическому надламыванию женщин, для действий адской машины, подрывающей их веру в себя и уважение к собственной личности^. Таким образом проявляет себя политическая функция женской красоты. Охваченные тревогой и закомплексованные женщины, которые в собственных глазах выглядят ничтожными существами, отвергают социальную и политическую

^Susan Bordo, Unbearable Weight, op. cit., p. 140, 154.

^Naomi Wolf, The Beauty Myth, op. cit., p. 49.

218

активность и довольствуются подчиненным служебным положением; они соглашаются на более низкую, чем у мужчин, заработную плату, и реже устремляются на приступ вершин социальной пирамиды; они редко вступают в профсоюз, больше уважают мужчин, чем женщин, и сильнее озабочены своей внешностью, чем общественными делами. В тот самый момент, когда женщины начинают все ближе подбираться к властным структурам, фетишизм женской красоты действует как передаточный механизм в деле воспроизводства легко управляемой рабочей силы, плохо организованной и слабо отстаивающей свои права^. В наших западных обществах миф о женской красоте как способ, позволяющий преградить женщинам путь к вершинам социальной иерархии, якобы прежде всего символизирует собой политику контрнаступления, главная цель которой - сохранение гегемонии самцов и подчиненного положения женщин.

Можно ли хотя бы на секунду усомниться в том, что вопрос о красоте для женщин важнее, чем для мужчин, что он крепче связан у них с идентичностью и вызывает больше беспокойства? Однако дает ли этот факт основание утверждать, будто проблема красоты порождает ненависть к себе и занижение самооценки? Уместно по этому поводу заметить, что некоторые исследования не обнаруживают никакой прямой зависимости между внешним видом и самоуважением^; и красивые женщины совсем не обязательно демонстрируют большую любовь к себе, чем все прочие. Отсутствие уверенности в себе - слишком сложный психологический феномен, чтобы можно было свести его объяснение к одному только фактору красоты. Даже если культура стройности и образы из мира грез, распространяемые журналами и рекламой, способствуют усилению недовольства женщин собственным телом, нет никаких подтверждений

^Naomi Wolf, The Beauty Myth, op. cit., p. 20-57.

^Rita Freedman, Beauty Bound, New York, Lexington Books, 1986, p. 34.

219

мысли о том, что вера женщин в себя угасает. И как понимать в этом случае то обстоятельство, что никогда прежде женщины не демонстрировали столь сильного стремления получить диплом о высшем образовании и идентичность в сфере профессиональной деятельности, а также желания самоутвердиться в социальном и в личном плане? Чем больше становится образчиков красоты и эстетических требований, тем настойчивее женщины стремятся занимать посты, прежде предназначенные исключительно для мужчин, и в конце концов этих постов добиваются. Неравное положение двух полов по отношению к нормам красоты нисколько не мешает тому, что притязания женщин в области трудовой деятельности все больше уподобляются притязаниям мужчин. В конце 80-х годов проведенный в Канаде среди работающих граждан опрос показал, что степень самоуважения мужчин и женщин из руководящего состава обнаруживает скорее сходство, нежели различия, и что представители обоих гендеров одинаково позитивно относятся к себе^. Если проследить ход общественного развития, то куда более поразительным будет выглядеть рост честолюбивых устремлений женщин в интеллектуальной и профессиональной сферах, нежели ослабление положительных чувств по поводу своего внешнего вида. Несмотря на весь психологический ущерб, нанесенный культурой красоты, самым примечательным фактом все же является ослабление того «страха перед успехом», о котором говорила Матина Хорнер, а также уменьшение традиционного размежевания между чаяниями красоты и желанием сделать карьеру. Быть прекрасной для того, чтобы «удачно» выйти замуж: не таков отныне стержень женских амбиций - женщины теперь хотят быть прекрасными и преуспеть в своей профессиональной деятельности.

^Carole Lamoureux, Line Cardinal, «Femmes cadres et estime de soi», Actes du colloque Tout savoir sur les femmes cadres d'ici, Montreal, Les Presses НЕС, 1988, p. 65-73.

220

Но если культу красоты не под силу больше погасить тягу женщин к независимости, к занятиям профессиональной деятельностью, к высшему образованию, то есть все основания задуматься о том, что до сих пор препятствует их победе в борьбе за самые высокие места в сфере власти. Женщину превозносят до небес в ее ипостаси Красавицы, но никак не в ипостаси Шефа. Нет никаких сомнений в том, что именно по этой причине женщины отдают предпочтение главным образом тем профессиям, в которых внешность играет важную роль, и гораздо реже склоняются к тем, где необходимо употреблять власть. Разумеется, и в этой области произошли заметные изменения: женщины теперь отстаивают свои властные позиции и в сфере политики, а желанию нравиться мужчинам не сопутствует отныне страх перед успехом. Мы даже стали свидетелями того, как Ирена Саес, бывшая Мисс Вселенная, отправляет самую высокую должность в муниципалитете Каракаса. Все опросы показывают, что мужчины одобряют приход женщин к власти; и молодых женщин, которые проникают во всеми признанные мужскими бастионы, отныне не считают менее женственными, чем остальные^. Однако по-прежнему воля к власти, агрессивная и авторитарная позиция, покровительственное поведение со стороны женщин вызывают более сильный негативный отклик, чем такие же действия, но со стороны мужчин, и все потому, что это противоречит настоятельной женской потребности соблазнять, стереотипу деликатности и чувствительности. По той же самой причине в случае проведения экспериментов лидером в смешанной группе, если ей предложено сотрудничать как единой команде, по статистике, всегда выступает мужчина; в подобной ситуации женщины всегда выбирают для себя

^H. Lanier, J. Byrne, «How High School Students View Women: the Relationship between Perceived Attractiveness, Occupation and Education», Sex Roles, 7, 1981, p. 145-148.

221

манеру поведения, воспроизводящую образ «женщиныженщины», занимающей второстепенное положение^. Даже если стереотипы несовместимости женского шарма с властью и размываются, они все-таки продолжают служить препятствием для продвижения женщин по служебной лестнице.

Женщинам предписано играть эстетическую роль, и их толкают на то, чтобы они «доказывали» свою власть где угодно, но только не в учреждении, и чтобы силу соблазна они предпочитали сильной хватке. Повышение общественной значимости женской красоты способствует и упрочению женского видения мира, в котором приоритеты личной жизни оказываются важнее общественных приоритетов. И это также способствует тому, что стремление добиться высокого положения в определенных организациях менее значимо для формирования их идентичности, чем стремление обладать «властью» в личной жизни. Воздействие кодекса женской красоты проявляется не в том, что он подрывает в женщинах веру в себя и самоуважение: он действует как политический механизм особого рода, который направляет женские мечты, ожидания и страсти скорее к успехам в личной жизни, чем к успехам в общественной деятельности, скорее к власти неформальной, чем к реальной, больше к межличностным отношениям, чем к обретению веса во властных структурах. Разумеется, амбиции женщин в сфере профессиональной, предпринимательской и политической деятельности неуклонно растут. Однако это не отменяет того факта, что повышение значимости женской красоты неустанно содействует приданию большей ценности успехам в личной жизни по сравнению со служебными успехами; большей ценности соблазнению лиц противоположного пола, нежели

^Marianne Ehrlich, Genevieve Vinsonneau, «Observation de quelques stereotypes lies au sexe et etude de leur impact sur la prise des roles hierarchiques au cours de l'accomplissement d'une performance de tache», in Le Sexe du pouvoir, Paris, Desclee de Brouwer, 1986, p. 274-278.

222

соревнованию с мужчинами. Одних только гимнов во славу женской красоты в наши дни недостаточно для того, чтобы сокрушить стремление женщин к самоутверждению в личной и в общественной жизни, но из-за того, что подобные славословия набивают цену властисоблазнению за счет обесценивания власти, обусловленной положением на служебной лестнице, а также из-за того, что они направлены на возрождение былого размежевания женщина-в-сфере-личной-жизни / мужчинав-сфере-общественной-жизни, весь этот фимиам, если судить по тенденции, все еще, как и прежде, продолжает отвращать женщин от покорения карьерных вершин.

223

ЭСТЕТИЧЕСКИЙ АКТИВИЗМ И ЖЕНСКАЯ ПРЕССА

Для прекрасного пола время наступления демократии совпало не только с массовым производством и потреблением косметических товаров: ему сопутствовала также новая система общественных коммуникаций и пропаганды эстетических норм, краеугольным камнем которой на протяжении всего века являлись издаваемые для женщин газеты и журналы*. С появлением современной женской прессы проникновение в общество эстетических

*К концу века положение женской прессы еще больше упрочилось: «Женская пресса, наследница очень давних традиций, процветает и нередко расходится за пределами Франции, распространяя таким образом традиционный образ страны рассказами о моде, красоте, здоровом образе жизни. В высшей степени целенаправленная, она сумела создать вокруг себя преданную читательскую аудиторию и привлечь постоянных рекламодателей. За последние годы женская пресса скорректировала свою ориентацию. Отказавшись от "парижского уклона", она сумела покорить более обширную и более приверженную семейным ценностям аудиторию. Такие журналы, как "Фамактюэль" (1735 тыс. экземпляров), "Прима" (1 110 тыс.), "Мод э траво" (800 тыс), "Мадам Фигаро" (545 тыс.), "Мари Клер" (540 тыс.), фигурируют в числе 28 французских изданий, тираж которых превышает 500 тыс. экземпляров» (Новое издание. Франция. М.: ЗАО «Интердиалект+, 1999. С. 257).

224

идеалов изменило масштабы: мало-помалу изображения и сообщения, посвященные женской красоте, перестали быть редкостью и заполнили повседневную жизнь женщин всех социальных слоев. Никогда прежде ни одна цивилизация не создавала столько продукции и не предлагала публике столько рассуждений относительно сохранения красоты; никогда прежде изображения прекрасного пола не были настолько распространены в обществе. И по крайней мере в этом случае, «техническому беспределу» не сопутствовало эстетическое убожество. Если современные общества предстают перед нами как «огромное скопление товаров», то, с другой точки зрения, их характеризует еще и изобилие изображений женской красоты. На завершающей стадии развития прекрасного пола советы, сообщения и зрительные образы красавиц органично вошли в систему массового производства-потребления.

Бурный подъем издаваемой большими тиражами женской прессы вызвал к жизни новую манеру говорить о женской внешности. Раньше все разговоры о женской красоте были либо уделом поэтов, авторов романов и врачей, либо секретами, которыми женщины шепотом обменивались между собой. Начиная с XX века именно женские иллюстрированные журналы становятся главными средствами привития обществу искусства наведения красоты. Возникает новая, обращенная к самой широкой публике манера обсуждения проблемы: она увязывает красоту с потреблением, использует либо восторженный, либо шутливый тон, доходчивый и выразительный язык, порою близкий к публичным обращениям. К этому следует еще добавить заботу о выигрышном расположении статей, качественное оформление текста и иллюстраций, что и отличает женскую прессу от всех других публикаций. В женской прессе и содержание статей, и форма представления материала прославляют красоту; как тексты, так и иллюстрации способствуют закреплению определения женского пола в качестве пола, пребывающего под эгидой красоты. Стре-

225

мительный рост числа изображений блистательных красавиц, массовое распространение информации по вопросам эстетики, союз красоты с потреблением, повышение общественной значимости ухода за телом, умелая риторика специалистов рекламного бизнеса, навязывание чужой воли посредством всевозможных обращений - таковы механизмы, действие которых и подготовило для прекрасного пола наступление эры демократии.

226

Женская пресса и современная культура красоты

В последние десятилетия XIX века женская пресса получила широкое распространение. Тиражи выросли: основанный в 1879 году журнал «Пти Эко де ла мод» в 1893 году достиг тиража 200 000 экземпляров, а в 1930 году - более миллиона экземпляров. В Соединенных Штатах «Мак-Коллз Мэгэзин» появился в 1870 году, «Харперз Безар» -в 1867, «Ледиз Хоум Джорнал» в 1892 году: их тиражи поднялись до нескольких миллионов экземпляров. Само собой разумеется, что до 1900 года эти газеты давали рекомендации исключительно по поводу одежды: мораль накладывала определенные обязательства, и до 1920 года советы, относящиеся к макияжу, редки, а реклама косметических товаров сдержанна. И все-таки при содействии всей этой прессы культура женской красоты вступила в фазу массовой демократизации, с той поры широкие слои населения были осведомлены относительно «последнего крика моды», они, благодаря выкройкам, получили возможность модно одеваться, и они могли восхищаться прелестью элегантных женщин, демонстрируемых им художниками

227

и фотографами*. Первые фотографии модной одежды появились в 1892 году в «Мод пратик». В 1901 году была основана газета «Мод», иллюстрированная пока еще сделанными в фотоателье снимками. Немного позднее братья Сибергер стали делать натурные съемки аристократов в парадных туалетах, и около 1913 года Поль Надар познакомил публику с манекенщицами Жанны Ланвен.

В период между двумя войнами популярность женской прессы растет, увеличивается число изданий, обращенных к самым разным читательницам. «Жарден де мод» появляется в 1918 году, «Мод е Траво» - в 1919-м. Эта эпоха знаменует собой поворот в истории женской прессы. Бурное развитие косметической промышленности привело к созданию новых иллюстрированных журналов, прославляющих молодость, поиски счастья, заботу о красоте. В 1927 году издательская группа Пруво**, под влиянием американских периодических изданий, выпускает в свет еженедельник «Мари-Клер», который пользуется необычайным успехом. Первоначально его печатали тиражом 800 000 экземпляров, но уже накануне Второй мировой войны его тираж перевалил за миллион. Во Франции он производит подлинный переворот, и его рекламируют как «такой еженедельник для женщин, какого никогда прежде не было». Цена его невелика, а потому он предназначен для самой широкой публики и старается выглядеть в высшей степени передовым: страницы из воздушной по весу бумаги, часто обновляемые способы графического изображения и печати, тщательная верстка. И наконец, главное новшество: на его обложке красуется изображенное крупным планом лицо молодой женщины - улыбающейся,

*Вопрос об одежде - это куда более женский вопрос, чем мужской, поскольку одежда важна для выражения идентичности.

**Французский текстильный магнат Жан Пруво (1885-1978) в 20-30 годы стал владельцем нескольких ведущих средств массовой информации, таких как газеты «Пари-суар» и «Фигаро».

228

красивой, с умело нанесенным макияжем. Родился «"Вог" для бедных», цель которого состояла в том, чтобы демократизировать средства соблазнения, распространяя оптимистичную и потребительскую философию красоты^.

В противовес давней традиции осуждения румян и губной помады, которая не утратила влияния и в XIX веке, в период между двумя войнами, и особенно в 30-е годы, женскую прессу приводит в восторг использование косметической продукции, и она подбивает всех женщин, независимо от социального положения, любыми доступными средствами совершенствовать красоту своего лица и тела. Можно проследить, как увеличивается число рекомендаций, имеющих отношение к физическому облику: иллюстрированные журналы призывают женщин каждое утро делать зарядку, есть легкую пищу, чтобы оставаться стройными, использовать специальные масла, чтобы иметь красивый загар, подкрашивать глаза и губы, выщипывать брови, красить ногти на руках и на ногах. Искусство пользования косметикой утратило связь с образами кокеток и дам полусвета и подавалось как законная реализация потенциальных возможностей обрести красоту: теперь это уже не достойная порицания практика, а обязанность каждой женщины, стремящейся удержать своего мужа; отныне это не свидетельство дурного вкуса, а настоятельное требование приличий. В 1932 году, упоминая о макияже, Колетт* говорит в «Красоте» о «долге неукоснительной вежливости по отношению к другому, о деле, связанном с учтивостью и едва ли не со скромностью».

^Evelyne Sullerot, La Presse feminine, Paris, Armand Colin, 1966, p. 52-56.

*В своем творчестве французская писательница Сидони Габриель Колетт (1873-1954), ставшая для своего поколения едва ли не скандальным воплощением независимой женщины (расставшись с мужем, она, чтобы заработать себе на жизнь, танцевала в мюзикхолле), описывала, как трудно для не обремененной узами женщины влюбиться и, когда это происходит, как трудно ей понять, что потом делать с этой любовью, и что самой ей делать в любви.

229

Женская пресса, все более широко распространяя среди своих читательниц^ потоки информации по эстетике, фотографии мод и советы по поводу внешности и искусства соблазна, заявила о себе как о силе, способствующей демократизации эстетической роли женщины, как об одном из величайших - наряду со звездами кино - наставников в вопросах женской красоты в ее современном понимании. Таким рубрикам, как «Мода и красота», отводится важное место: если исключить рекламу, то приблизительно пятая часть объема «МариКлер», «Эль» и «Мари-Франс» посвящалась в 60-е годы этим темам^. К этому добавляется еще сильнейшее влияние визуального ряда, фотографий совершенных лиц и тел, картинок с изображением манекенщиц при том, что сами манекенщицы, начиная с 30-х годов, обнаруживают тенденцию к отказу от прежней статичности в пользу более «естественной», более живой и непосредственной манеры поведения, а посему создающей в обществе более благоприятные для подражания моделям условия. При посредничестве фотографов и прессы самые прекрасные и соблазнительные модели теперь можно видеть постоянно, и ими изо дня в день восхищаются женщины, занимающие самое разное общественное положение: женская красота стала зрелищем, которым легко любоваться, листая глянцевые страницы; она стала постоянным приглашением к мечтам и побуждением к тому, чтобы оставаться молодой и красивой.

^После Второй мировой войны в Англии 5 женщин из каждых 6 регулярно читали какой-нибудь иллюстрированный журнал (об этом см.: Cynthia Leslie White, Women 's Magazines 1693-1968, Londres, Joseph Michael, 1970, p. 216). Во Франции в 80-е годы считалось, что по меньшей мере каждая вторая женщина покупает женские периодические издания (см.: Samza-Martine Bonvoisin, Michele Maignien, La Presse feminine, Paris, PUF, 1986, p. 75).

^Evelyne Sullerot, La Presse feminine, op. cit., p. 291-295. В современной женской прессе объем рубрик «Мода и красота» нередко еще больше: на их долю приходится 30 % или даже более того от общего количества страниц (см.: Samza-Martine Bonvoisin, Michele Maignien, La Presse feminine, op. cit., p. 92).

230

Кроме того, нельзя упускать из виду роль и значение вездесущих в женской прессе рекламных призывов. В 1939 году «Леди Хоум Джорнал» 44 % от объема своих страниц отводил под рекламу, а 60-х годах от 50 до 70 % объема в «Вог», в «Эль» и в «Жарден де мод» занимали рекламные объявления. Такой порядок вещей сохраняется и поныне: сегодня во Франции финансовое благополучие женских периодических изданий более чем наполовину зависит от рекламы. Среди подобных рекламных объявлений главное место отводится гигиеническим и косметическим товарам, а также новинкам моды^. Рекламные очерки, практические советы, рекламные вкладыши - все в женской прессе побуждает женщин к совершенствованию своей красоты, к установлению прочных связей между женственностью и красотой, к стимулированию поведения, направленного на обретение красоты.

Обычно рецепты поддержания красоты передавались в женской компании от подруги к подруге или же от матери к дочери. И посему печатные труды, которые предназначены были для ограниченного круга читательниц и предлагали рецепты приготовления духов и румян в домашних условиях, в самом названии имели это слово - «секрет»^. Именно такую, сугубо доверительную и «эзотерическую» культуру, разрушила женская пресса. Вместо «хитроумных штучек», о которых тайком перешептывались женщины, мы теперь имеем дело с рубриками «Красота, гигиена, здоровье», с рекламными очер-

^Pascal Laine, La Femme et ses images, Paris, Stock, 1974, p. 52, 60. В 1989 году реклама гигиенических и косметических средств принесла американским иллюстрированным журналам 650 миллионов долларов, иными словами, в десять раз больше, чем рекламные объявления, посвященные товарам для дома (см.: Naomi Wolf, The Beauty Myth, op. cit., p. 65).

^Широко известная книга Лолы Монтес, опубликованная в 1879 году, носила такого рода название: «Искусство женской красоты: секреты ухода за собой» (Lola Montes, L'Art de la beaute chez la femme: secrets de toilette.).

231

ками, с привлечением внимания к торговым названиям, с непосредственным и нацеленным на развлекательность использованием средств массовой информации, с рекламными целями вещающих обо всем в совершенно восторженном тоне. Новая обстановка, возникшая благодаря развитию экономики и средств массовой информации, способствовала отмиранию многовековой традиции секретов: в век демократии культура прекрасного пола отказалась от своих извечных тайн в пользу разящей силы рекламы и стимулирования потребительской активности. Вследствие этого женская пресса обнаруживает две разного рода тенденции. С одной стороны, она воссоздает патриархальное разделение на мужской и женский универсум: воспроизводится некий эквивалент гинекея* - со всеми его взаимными признаниями, советами как стать красивой и с предоставлением слова женщинам. Но, с другой стороны, женская пресса разрушает древнюю культуру женских секретов. Обращаясь ко всем без исключения женщинам, наделяя средства соблазнения общественной значимостью, а сами секреты подменяя информацией, женская пресса подтолкнула мир красоты к вступлению в новую эру всеобщей образованности и бурного развития потребления косметики при посредничестве специально созданных для такой цели инстанций. С этой точки зрения логика развития, которая запускает в действие женскую прессу, подобна той, что, приблизительно с середины XIX века, способствовала возникновению «высокой моды». В обоих случаях некий порядок, независимый от социальных структур, уступил место специализированным и профессионально ориентированным инстанциям^. С появлением женской прессы планета красоты совершила резкий переход от патриархально-аристократи-

*Гинекей - в Древней Греции женская половина в задней части дома.

^Gilles Lipovetsky, L'Empire de l'ephemere (La mode et son destin dans les societes modernes), op. cit., p. 107-110.

232

ческого порядка к рекламно-демократическому порядку, сформированному масс-медиа. За завесой атмосферы мечты, создаваемой женскими иллюстрированными журналами, была произведена работа по рационализированию мира красоты.

Женская пресса и реклама действовали в одном и том же направлении. В Соединенных Штатах начиная с 20-х годов реклама как раз тем и занималась, что вносила изменения в обычную для женщин манеру поведения, истребляла «предрассудки», задерживающие установление царства потребления. Измышляются все новые рекламные объявления, призванные узаконить соблазнение, легитимировать предпочтение, отдаваемое молодости, нарциссизм и одушевленную потребительством погоню за красотой. То, что женщина старается хорошо выглядеть, использует косметику, хочет оставаться молодой и нравиться мужчинам, воспринимают теперь не как более или менее предосудительное пристрастие к роскоши, а как долг всякой женщины, заботящейся о том, чтобы уберечь мужа от измены и упрочить свой брак. «Главная обязанность женщины в том, чтобы быть привлекательной», - провозглашает в 20-е годы реклама каких-то духов. На смену традиционному порицанию женских ухищрений приходят призывы к потреблению: «Вы, как и 999 женщин из 1000, должны пользоваться пудрой, румянами и губной помадой»^. Прививая мысль о том, что красоту можно купить, мир рекламы причащал женщин к потребительскому восприятию культуры.

Вся деятельность женской прессы на благо основанной на потреблении культуры не только совпадает с интересами косметической промышленности, но и на более глубоком уровне отражает усиление влияния современных ценностей с их верой в возможности человека.

^Цит. по: Stuart Ewen, Consciences sous influence: publicite et genese de la societe de consommation, Paris, Aubier, 1983, p. 178, 56.

Глава 3. Эстетический активизм и женская пресса

Раньше красоту традиционно отождествляли с «божьим даром» или с творением самой природы, выходящим за пределы человеческих возможностей^. При таких воззрениях пользование румянами подвергали осуждению, поскольку считали его связанным с обманом и с грехом кокетства: мудрость заключалась лишь в принятии того, что дано нам свыше. На протяжении второй половины XIX века эта система взглядов распадается под влиянием совершенно новых аргументов. В своей «Похвале макияжу»* Бодлер реабилитирует искусство женских ухищрений: «Женщина должна позлащать себя, дабы ей поклонялись [...] макияж не следует скрывать [...] напротив, его можно выставить напоказ, если и не с нарочитостью, то, по крайней мере, со своего рода прямодушием»^. Хотя подобная высокая оценка женских ухищрений и остается единичной, зато быстро растет число сочинений, посвященных красоте, а также руководств по ее достижению, которые нацелены на то, чтобы

^Иоанн Златоуст превосходным образом излагает эти традиционные воззрения: «Женщина, которая красива от природы, не нуждается в приукрашивании; что же касается уродливой женщины, то и ей вредно употреблять румяна, ибо тщетно станет она использовать тысячу ухищрений, чтобы заполучить красоту, не в ее силах этого добиться» (цит. по кн.: Bernard Grillet, Les Femmes et les Fards dans l'Antiquite grecque, op. cit., p. 148).

*Характерное совпадение: весьма пространный отрывок из этого же малоизвестного сочинения Бодлера приводит в своей книге «Соблазн» Ж. Бодрийяр, завершая цитирование следующим любопытным рассуждением: «Если желание существует (гипотеза современности), тогда ничто не должно нарушать его естественной гармонии, а макияж просто лицемерие. Но если желание - миф (гипотеза соблазна), тогда ничто не воспрещает разыгрывать желание всеми доступными знаками, не процеживая их сквозь сито естественности. Тогда знаки, то показываясь, то исчезая из виду, уже одним этим являют свое могущество: так они способны стереть лицо земли. Макияж - еще один способ свести лицо на нет, вытравить эти глаза другими, более красивыми, стереть эти губы более яркими, более красными» (цит. по кн.: Бодрийяр Жан. Соблазн. Указ. соч. С. 169).

^Baudelaire, «Eloge du maquillage». Le Peintre de la vie moderne, Oevres completes, Paris, Gallimard, La Pleiade, 1951, p. 905-906.

234

узаконить женское кокетство, повышенное внимание к внешнему облику и заботу о нем. В большинстве трудов говорится о том, что красота - это не только естественное право женщин, но и их долг. Бодлер пишет: «Женщина не только имеет право попытаться выглядеть волшебной и неземной, но и выполняет при этом своего рода долг»^. Женщины все чаще и сами берутся за написание сочинений, предназначенных для того, чтобы научить других женщин способам улучшить собственную внешность и полнее соответствовать их естественному призванию: быть прекрасными и нравиться^. Бланш де Жери полагает, что «женщина, которая совсем не следит за своей внешностью, не достойна того, чтобы жить светской жизнью [...] Позволительно не быть красивой, но запрещается быть совершенно непривлекательной»^. Подобно тому как на мужчин накладывается моральное обязательство работать, чтобы содержать семью, женщины должны выглядеть красивыми и делать все для того, чтобы сохранить блеск молодости. Не заботиться о собственной внешности, не пытаться исправить или скрыть физические недостатки - это едва ли не грех, ибо, с одной стороны, женщина самой природой создана для того, чтобы нравиться и очаровывать, а с другой стороны, красота обеспечивает ей существенные преимущества в борьбе за жизнь и является женским способом добиваться счастья, положения и богатства. По всей видимости, уже с начала эпохи Возрождения быть красивой становится обязательным для женщин из высших слоев общества, однако с приходом демократической современности настоятельная необходимость в этом распространяется на весь женский род

^Baudelaire, «Eloge du maquillage», op. cit., p. 905.

^Comtesse de Norville, Les Coulisses de la beaute, Paris, 1894; O. De. Jalin, Les Secrets de ta beaute, Paris, 1904: marquise de Garches, Les Secrets de la beaute d'une Parisienne, Paris, 1894.

^Blanche de Gery, Lecons de coquetterie et d'hygiene pratique, Paris, 1885, p. 45.

235

в целом. Отныне никто не посчитает ни суетным, ни достойным осуждения намерение «страдать, чтобы быть прекрасной», и все женщины обязаны неустанно трудиться ради сохранения и приумножения своих прелестей.

Вместе с тем недостатки внешности не выглядят теперь столь же неустранимыми, как прежде. Конечно, в физической красоте продолжают видеть зеркало моральной красоты^, однако все больше утверждается законность и уместность использования методов изменения внешности. Харриет Хаббард Ойер осуждает нелепые и деморализующие мысли о том, будто женщина должна склоняться перед волей Провидения; баронесса Стафф выражает свою веру в «научные достижения ринопластики»*; Энни Вулф утверждает, что наука сделает физическое совершенство возможным^. Многочисленные трактаты побуждают женщин соблюдать диеты, заниматься физическими упражнениями, теннисом, совершать пешие прогулки; для ухода за кожей рекомендуют массажи и кремы. И даже макияж в конце века, хотя и далеко не в полной мере, все-таки снискал себе небывалое прежде почтительное отношение при условии, что он остается неброским и выглядит естественно^; у молодых девушек макияж осуждают, но после определенного возраста его использование женщинами может быть сочтено вполне оправданным. С приходом Нового времени на смену красоте как судьбе пришла красота как ответственность: крепнет мысль о том, что физический облик можно улучшить, а дефекты внешности устранить, если взяться за дело со всей решимостью. В этой связи Артюр Лефевр предлагает различать два

^Philippe Perrot, Le Travail des apparences ou les Transformations du corps feminin, XVIII'e - XIX'e siecle, Paris, Seuil, 1984, p. 182-183.

*Ринопластика - имеется в виду исправление формы носа хирургическим путем.

^Arthur Marwick, Beauty in History, op. cit., p. 222.

^Philippe Perrot, Le Travail des apparences ou les Transformations ducorpsfeminin, XVIII'e-XIX'e siecle, op. cit., p. 139-156.

236

вида красоты: красоту как врожденное свойство и красоту как личную заслугу^. Культура женской красоты вступает на путь современного волюнтаризма, особенность которого состоит в том, что он отказывается мириться с навязанными природой данностями.

В период между двумя войнами женская пресса безоговорочно поддерживает это продиктованное активизмом динамичное стремление, рассыпая похвалы использованию косметики, склоняя женщин к употреблению всех средств для того, чтобы усилить свои чары. Отныне красоту воспринимают как личное достижение, и такое достижение по плечу любой женщине, стоит ей только хорошенько постараться. В «Мари-Клер» Марсель Оклер призывает читательниц взять свою судьбу в собственные руки: «Знаете ли вы, что все вы прекрасны?» В журнале «Вог» множатся статьи, которые рассматривают красоту как возможность, предоставленную всем женщинам: «A lovely girl is an accident; a beautiful woman is an achievement»*. Немного позднее Заза Габор одной фразой сформулирует новый оптимизм в области эстетики: «некрасивых женщин нет, есть только ленивые женщины». Теперь при использовании макияжа, упражнений для поддержания тела в хорошей форме, а также ухищрений дамского туалета, взятых на вооружение элегантностью, отсутствию красоты нет больше оправдания: каждой женщине по силам добиться того, чтобы придать себе соблазнительный облик. Современной культуре удалось уничтожить представление о фатальном характере эстетического вида: пример тому отношение женщин к красоте, переосмысленное под углом зрения идеологии меритократии. Что есть женская

^Arthur Lefebre, L'Art d'etre belle, Paris, 1901.

*A lovely girl is an accident; a beautiful woman is an achievement (англ.). - Хорошенькая девушка - это случайность, красивая женщина - это достижение. Цит. Эвелиной Сюллеро в кн.: Evelyne Sullerot, La Presse feminine, op. cit., p. 237.

237

красота? Это уже не милость, природный дар, припасенный для небольшого числа женщин благородного происхождения, а работа по овладению своими возможностями и по сотворению себя, личная победа, которая может увенчать достоинства и таланты любой женщины. Посредством «приложения усилий» всякая женщина способна избавиться от такой неприятности, как отсутствие красоты. В век демократии барьеры, воздвигаемые знатностью и природой, пали, и о женской красоте рассуждают в том же ключе, как и о проблеме self-mode man.

Ослабление влияния природной данности, узаконивание эстетического эффекта, полученного искусственным путем, признание возможности самостоятельно сотворить свою красоту - все эти идеологические потрясения совпадают не только с интересами торговли и косметической промышленности, но еще и с системой приоритетов эры демократии и индивидуализма. Никакое освящение эстетического волюнтаризма невозможно без наступления царства личностей, освобожденных от подчинения коллективу. Справедливость требует отметить, что в XIX веке и в начале XX века идеал полной свободы распоряжаться собой привлекает только мужской пол; что же касается женщины, то ее никто не рассматривает как «настоящего» независимого индивида. Тем не менее нельзя сказать, что идеал личной независимости не оказал абсолютно никакого воздействия на способ восприятия атрибутов женственности: этот идеал, в частности, внес изменения в идеологию красоты в сферу, традиционно находящуюся в ведении второго пола. Принцип свободы распоряжаться собой по собственному усмотрению лишил легитимности культуру принятия природной данности, он придал общественную значимость стремлению к суверенной власти над своей внешностью и преодолел сопротивление, издревле оказываемое наведению красоты. Продиктованный традицией догмат, определяющий красоту как неприкосновенный дар небес, сменил приговор, гласящий, что

238

она может быть и завоевана - эстетическое выражение современного принципа безграничного господства над миром. Праву мужчин осуществлять безраздельную власть над обществом соответствовало право женщин на изменение собственной внешности и полный контроль над нею. Подобно тому как общественный и политический порядок перестроился на основе личной независимости, женская красота была переосмыслена в соответствии с современным принципом абсолютной власти над собой.

239

Власть масс-медиа и женская власть

На протяжении XX века женская пресса приобрела огромную силу влияния на женщин. Она широко распространила увлечение модой, способствовала резкому увеличению количества косметических товаров и содействовала тому, что внешность стала важным аспектом женской идентичности для огромного числа женщин. По сути дела, женская пресса в современных демократиях следует по тому же пути развития, что и политическая власть: влияние общественности неустанно растет и пронизывает все гражданское общество, и тогда, в ответ на это, современная государственная власть выступает в качестве выразителя общественных настроений; таким же путем происходило и усиление влияния прессы на женщин по мере того, как пресса пыталась увеличить власть женщин над их собственной внешностью. В обоих этих случаях во имя принципа личной независимости было усилено «внешнее» влияние инстанций, осуществляющих руководство обществом и общественным мнением.

Начиная с 60-х годов сила влияния женских иллюстрированных журналов несметное число раз подвергалась шельмованию. Давайте вместе припомним все пункты

240

обвинения. Итак, женская пресса, покорно следуя требованиям законов рынка, отдает женщин во власть диктатуры потребительства; распространяя навеянные грезами образы, она вызывает в женщинах чувство неполноценности, усиливает страхи перед старостью, порождает несбыточное желание походить на соблазнительные модели; предоставляя очень много места рубрикам типа «Мода и красота», она поддерживает социальный стереотип легкомысленной и поверхностной женщины. Женская пресса - это машина для разрушения индивидуальных и моральных различий; сила, содействующая обезличиванию и конформизму; инструмент порабощения женщин стандартами внешнего вида и соблазнительности. Со всех сторон звучала критика в адрес прессы - на поверхностный взгляд ни к чему не обязывающей, но на самом деле тиранической, сексистской и даже расистской в том смысле, что она навязывала превосходство западных канонов красоты.

Не станем все это оспаривать: такой перекрестный огонь, как правило, имеет верный прицел. Вот только этим сказана далеко не вся правда. Так, если нельзя не признать, что женская пресса оказывает стандартизирующее влияние на массы, то не следует забывать и о другой стороне ее воздействия. Женские средства массовой информации характеризуются не только усилиями по сглаживанию различий во внешнем виде, но, параллельно с этим, еще и работой по все большему усилению общественной значимости индивидуальности и личности. «Перед личностью ничто не устоит», - уже в 1935 году читаем мы в «Мари-Клер». В том же году одна из статей в «Вог» отстаивает мысль о том, что красота создается наполовину личной индивидуальностью, на четверть макияжем и еще на одну четверть природой^. Начиная с 60-х годов женская пресса занята тем, чтобы сделать элегантность более доступной, менее скованной

^Evelyne Sullerot, La Presse feminine, op. cit., p. 81.

241

традициями, более практичной. Ею проповедуется высокая ценность фантазии, свободы, активности: «новая» женщина носит все, что ей нравится, и одевается, как захочет. «Красота отныне свободна» - под таким заголовком вышел в Соединенных Штатах первый номер журнала «Вог» за 1968 год. Конечно, отнюдь не средства массовой информации находятся у истоков современного движения ко все большей независимости в области одежды, но и они вносили свою лепту в это движение, придавая ему социальную легитимность, стилизуя его и предоставляя ему возможность соединиться с женской потребностью быть соблазнительной. И если мало кто сомневается в том, что женская пресса фигурирует среди наиболее эффективных средств распространения в обществе стандартов стройности тела, то было бы несправедливо сводить всю динамику этого процесса к однозначным усилиям, направленным на деперсонализацию и на лишение способности распоряжаться собой по собственному усмотрению. Как было показано выше, сами по себе призывы к стройности не вступают в противоречие с культурой индивидуализма, поскольку они побуждают женщин «взять себя в руки», не мириться с физической деградацией, утверждать себя в качестве субъекта по отношению к собственном у телу и к фатальному воздействию времени. Вот почему порядок стандартизации размеров тела утверждается еще и в качестве инструмента, усиливающего влияние женщин на свой физический облик. С одной стороны, женские масс-медиа «обрекают» женщин на то, чтобы воспринимать себя как «декоративные предметы»; с другой - они повсеместно распространяют культуру, благоприятствующую как осознанию личной ответственности за собственное тело, так и признанию принципа «самосозидания». И то обстоятельство, что они нагнетают женские страхи, связанные с физическим обликом, не означает, будто их действие сводится к усилиям по нивелированию женского «я» и к отказу от него.

242

В современной Америке, зажатой в тиски споров о множественности культур, ведется оголтелая критика женских иллюстрированных журналов, которая клеймит их империализм в области эстетики, проявляющийся в том, что они поют дифирамбы стандартам «белых» мягким волосам, светлым глазам, тонким и прямым носам. Устанавливая доминирующий и доминируемый типы красоты, навязывая этноцентрическую модель красоты, женские издания якобы действуют как механизм расистской и тоталитарной власти. И следствием этого являются укрепление расовых барьеров, усиление чувства неуверенности и собственной неполноценности, ненависть к себе в группах меньшинств^.

Однако затрагивают ли эти обвинения саму природу средств массовой информации или только один из этапов ее развития? И можно ли не принимать в расчет изменения, произошедшие в этой области два-три десятилетия назад? Начиная с 60-х годов в странах демократии разворачивается процесс признания новых эстетических критериев и увеличения их числа. Следуя по пути, предлагаемому девизом «Black is beautiful»*, «Вог» в 1974 году впервые предоставляет свою обложку чернокожей топ-модели. Одновременно с этим входит в моду стиль «афро», растет количество изображений чернокожих, азиатских и «относящихся к представителям меньшинств» красавиц. В 1983 году юная негритянка Ванесса Уильямс впервые завоевала титул «Мисс Америка». Не так давно Наоми Кэмбел, провозглашенная «Black Magic Woman»**, появилась на обложке журнала «Тайм». Судя по всему, стандарты «белокожего» лица пока еще преобладают, и все-таки их гегемония не исключает признания красоты цветных женщин. Триум-

^Evelyne Sullerot, La Presse feminine, op. cit., p. 245-269. Об этом также: Susan Bordo, Unbearable Weight, op. cit., p. 24-25; 254-265.

*Black is beautiful (англ.) - чернокожий красив.

**Black Magic Woman (англ.) - Колдовская Чернокожая Женщина.

243

фальная эпоха эстетического самовосхваления Запада осталась позади, и эстетический плюрализм более полно воплощает в себе будущее женской прессы, чем искоренение различий и унификация красоты.

Никто не станет спорить с тем, что образы прекраснейших женщин, распространяемые многочисленными периодическими изданиями, обладают способностью сеять в женщинах сомнения в собственной красоте и заставляют многих из них комплексовать по поводу своего тела. Но при всем при том женские иллюстрированные журналы не обладают всесилием, какое им порой приписывают. Прежде всего, их влияние осуществляется только на глубинную женскую потребность в красоте, которая своим происхождением обязана явно не им. Средства массовой информации не столько порождают стремление женщин к красоте, сколько выражают его и усиливают. И наконец, существуют серьезные ограничения для их уничижительного воздействия. Действительно, как можно совместить мнимое всемогущество образов, навязываемых средствами массовой информации, с тем фактом, что большинство женщин, отвечая на вопросы об их внешности, продолжают считать, что выглядят они скорее хорошо, чем плохо? И когда их просят выбрать наиболее соответствующий их внешнему виду эпитет из шести слов, начиная с «красивой» и заканчивая «безобразной», то подавляющее большинство отдает предпочтение словам «красивая», «привлекательная» или «хорошенькая», и почти никто из них не считает себя «безобразной»^. Конечно, одновременно с этим другие исследования показывают нам, что множество женщин испытывает неудовлетворенность, угнетенность или подавленность, когда они рассматривают в зеркале собственное тело. И все-таки противоречие между этими двумя выводами менее радикально, чем кажется, поскольку, если женщины часто дают суровые оценки тому,

^Robin Tolmach Lakoff, Raquel L. Scherr, Face Value: the Politics of Beauty, op. cit., p. 140.

244

как выглядит их тело, то с лицом дело обстоит иначе. Конечно, женщины в основном считают себя слишком толстыми или «плохо сложенными», но не считают изза этого себя безобразными: черты лица каким-то образом «спасают» общую картину. Существуют пределы принижающему воздействию женских средств информации: невзирая на обилие совершенных лиц, выставляемых напоказ рекламой и модными журналами, оценка женщинами собственного лица в целом остается положительной.

Мы далеки от того, чтобы отрицать силу конформистского влияния, оказываемого женскими средствами информации в области эстетики. Но пока еще недостаточно акцентирован тот факт, что читательницы иллюстрированных журналов отнюдь не всегда имеют сходство с безвольными и всеядными существами с заниженной самооценкой, внушенной им великолепием фотомоделей из модных журналов. Фотографии из этих журналов действуют на них еще и как бередящие воображение образы, как источник идей, позволяющих менять стиль, подчеркивать собственные достоинства и демонстрировать себя в наиболее выгодном свете. Женщины, разумеется, подражают моделям, но только тем из них, которых считают приемлемыми и соответствующими их представлению о себе. Перелистывая страницы иллюстрированных журналов, женщины делают выбор в пользу того или иного типа макияжа, той или иной модели прически или одежды; они отбирают, выделяют и запоминают то, что соответствует их индивидуальности, их ожиданиям, их вкусам*. Женщины не

*В этой связи Натали Иник говорит об «особой остроте взгляда, которым одни женщины рассматривают других»: это «аналитический взгляд, который не упускает ни малейшей детали, оценивает, критикует, одобряет, сравнивает, просчитывает, взвешивает - там, где взгляд мужчины [...] выглядит куда более общим» (Nathalie Heinich. Etats de femme. L'identite feminine dans la fiction occidentale, Paris, Gallimard. 1996, p. 333).

245

только потребительницы образов: они вместе с тем еще и активные участницы, в личных и «созидательных» целях использующие предлагаемые им в огромных количествах модели. А посему давайте все-таки поостережемся наделять женские средства массовой информации демоническими чертами: их воздействие следует интерпретировать одновременно и как способ манипулирования вкусами со стороны общества, и как фактор персонализации и обретения власти над собственной внешностью.

Глава 4 ИСЧЕЗНОВЕНИЕ РОКОВОЙ ЖЕНЩИНЫ

В тех обществах, которые были до нас, в отношении мужчин к женской красоте проявлялась интересная закономерность: гимнам, прославляющим ее, повсеместно сопутствовали брань и женоненавистнические обвинения, проникнутые зачастую безудержной злобой. С эпохи античности женская красота воспевалась поэтами и вместе с тем отождествлялась с губительной ловушкой. Блистательная красота женщин порождала страх; она внушала поклонение, и она же вызывала у мужчин боязнь. Появление, начиная с периода Возрождения, трактатов во славу прекрасного пола отнюдь не способствовало исчезновению подобной двойственности: на самом деле тема опасности женской красоты до недавней поры все еще присутствовала и в нравоучениях, и в искусстве, и, неизменно, в крестьянской культуре.

XX век ознаменовал собой глубокие перемены в отношении этого стародавнего воззрения. Впервые в истории никакая система представлений не подпитывает больше подозрительности ко всему, что связано с физическими особенностями женщины: все пугающие лики красоты, все уничижительные оценки прелестей второ-

247

го пола вышли из употребления. Женская красота, свободная отныне от всякой связи с опасностью и скверной, утверждается как ценность без малейшей примеси зла, как совершенно положительное качество. Эпоха демократизации прекрасного пола означает в этом смысле беспрекословное почитание ее царства, эмансипацию сферы красоты от женоненавистнических бредовых идей и нескончаемых упреков, полную независимость красоты от дополнительных моральных и религиозных смыслов. Пришел конец с незапамятных времен существовавшей амбивалентности женской прелести: с наступлением XX века торжествует эра постфатальной женщины.

248

О пагубной красоте на манер красотки с обложки

Эпоха христианства продемонстрировала совершенно уникальную враждебность по отношению к женской соблазнительности. На протяжении всего Средневековья, а иногда еще и в XVII веке богословы обрушиваются на женщину - «служительницу ложных кумиров», тщеславное и порочное создание, приманку, которой пользуется Сатана для того, чтобы низвергнуть мужчину в Ад. В конце XV века Якоб Шпренгер* писал по поводу женщины: «Ее облик прекрасен, ее прикосновение мерзопакостно, ее общество губительно». Два века спустя анафемы некоего Роле звучат не менее исступленно: «Не стыдно ли вам заниматься любовью

*Якоб Шпренгер-доминиканец и инквизитор, написавший совместно с Генрихом Крамером получившую печальную известность настольную книгу охотников за ведьмами «Молот ведьм» (1486), в которой собраны бредни женоненавистников всех времен (женщины вызывают импотенцию, они слабовольны и слабоумны; женщины искушают и развращают, они не способны править людьми и осмысленно трудиться; бабки-повитухи убивают младенцев и т. п.). Руководствуясь ею, инквизиторы замучили и сожгли многие тысячи ни в чем не повинных женщин, обвиненных в «ведовстве».

249

с тем, кто столь мерзок, и несметное число раз вздыхать об этой зловонной куче?»^ Тело женщины олицетворяет собой зло, а все, что ее красит, - туалеты, румяна, драгоценности - пригвождают к позорному столбу; бесчисленное множество обвинений неустанно выдвигают против идущего от женщины соблазна и ее хитроумных уловок в роли бездны грехопадения: у дочерей Евы физическая красота - предвестник Ада, ибо она скрывает уродство души.

Даже за пределами церковных кругов женская красота внушает страхи и подозрения. Способна ли слишком красивая жена сохранить добродетель? И как уберечь девиц от коварства соблазнителей? В XVII и XVIII веках природное очарование женщины все еще широко ассоциировалось с падением и гибелью. Если для богатой и красивой девушки красота была тем, что венчает ее социальные и моральные качества*, то для девушки из народа она прежде всего чревата угрозой морального падения: хорошенькая, но бедная девушка подвергается опасности стать беззащитной жертвой не ведающих угрызений совести волокит^. И потому женская красота опасна не только для мужчин, но и для самих женщин^. «Ведь красота сильнее, чем золото, влечет

^L. S. Rolet, Le Tableau des piperies desfemmes mondaines, 1685. Цит. по кн.: Pierre Darmon, Mythologie de la femme, op. cit., p. 52.

*»Ибо девушки имеют в своем распоряжении пять сокровищ на брачном рынке: происхождение, подтверждаемое именем; состояние, подкрепленное приданым; воспитанность, подтверждаемую манерами и умением вести беседу; добродетель, подтвержденную репутацией; и красоту, которая не нуждается ни в каких свидетельствах, поскольку она воспринимается непосредственно» (Nathalie Heinich, Etats de femme. L'identite feminine dans la fiction occidentale, op. cit., p. 42).

^Veronique Nahoum-Grappe, «La belle femme», in Histoire des femmes, op. cit., t. III, p. 99-100.

^Немало сказок и легенд, начиная с «Золотой легенды о Белоснежке», привлекают наше внимание к тем опасностям, которые подстерегают женщину из-за ее красоты.

250

к себе воров»*,- восклицает Розалинда в комедии «Как вам это понравится»^.

Еще и в XIX веке пользовалась большим успехом тема роковой красоты, несущей погибель мужчинам. Продолжая литературную традицию, которая восходит ко временам классической античности, романтики и «декадентские» течения особенно живыми красками изображали тип женщины-вамп, прекрасной и греховной, бесчеловечной и сулящей смерть. От Кармен (Мериме) и до Саламбо** (Флобер), от Сесили (Сю***) и до Марии Стюарт (Суинберн****), от Саломеи (Уайльд*****, Лафорг******

*Перевод П. Вейнберга.

^Шекспир. Как вам это понравится. Акт 1. Сцена 3.

**Примечательно, что Флобер ставит в центр повествования образ женщины, любовь которой губительна для полюбившего ее мужчины, и даже называет ее именем свой роман («Саламбо», 1862), но при этом сомневается в достоверности собственной фантазии: «Я не уверен в реальности ее образа, - признавался он в письме к Сент-Бёву, - ибо ни я, ни вы и никто другой, ни из древних, ни из современных писателей, не знает восточной женщины по той причине, что не может с нею общаться» (цит. по кн.: Флобер Гюстав. Саламбо. Л.: Лениздат, 1988. С. 260). Таким образом, женщина, которую он «не знает», как нельзя лучше способна воплотить его подсознательные страхи перед губительными женскими чарами.

***Сю, Эжен (1804-1857) - французский писатель, автор известного романа «Парижские тайны» (1842-1843), среди героев которого есть и красавица Сесили, «наделенная необузданным, закоренелым в пороках нравом».

****Суинберн, Алджернон Чарлз (1837-1909) - английский поэт, драматург и критик, автор трилогии, посвященной шотландской королеве, в которую вошла и трагедия «Мария Стюарт» (1881).

*****Перу английского писателя Оскара Уайльда (1854-1900) принадлежит написанная по-французски пьеса «Саломея» (1892), в которой он использует легенду XII века, повествующую о порочной страсти юной девственницы к убеленному сединами отшельнику Иоанну Крестителю.

******Лафорг, Жюль (1860-1887) - французский поэт-символист; в его сборнике «Легендарные добродетели» ( 1887) есть мрачный рассказ о том, как Саломея (у него она не танцовщица, а истеричка и «синий чулок», и голову Иоанна она получила в награду за свою философскую речь о Бессознательном), упав с террасы дворца при попытке бросить голову отшельника в море, разбивается о скалы

251

или Малларме*) и до Базилиолы (Д'Аннунцио**), от мадам де Стасвиль (Барбе д'Оревильи***) и до Гиацинты (Гюисманс****) - целая галерея портретов служит иллюстрацией образа «прекрасной и безжалостной дамы»*****, соединившей в себе все пороки и все сладострастие мира^. Поэты, романисты и художники приписывают триумфальные победы «красоте зла» (Бодлер^), сплаву очарования с моральным вырождением, красоте Медузы,

и целый час, в страшных мучениях, дожидается смерти; при этом бриллианты, украшавшие ее тело, глубоко впиваются в ее плоть: такова была кара за ее нечестивую любовь и за ужасную смерть, на которую она обрекла Иоанна.

*Малларме, Стефан (1842-1892) - французский поэт-символист, автор драматической поэмы «Иродиада» (1867), в которой Саломея превращена, по выражению Оскара Уайльда, в некое подобие Святой Терезы, пожираемой необоримой страстью.

**Д'Аннунцио, Габриеле (1863-1938) - итальянский писатель; Базилиола, героиня его пьесы «Корабль» (1908), наделена чертами легендарной Саломеи (ее танцы завораживают, ее красота губительна для мужчин, а мстительность не знает предела).

***Барбе д'Оревильи, Жюль Амеде (1808-1889) - французский писатель. Героиня его повести «Изнанка карт, или Партия в вист» (1849) графиня де Стасвиль, женщина кипучих страстей, убила младенца - плод преступной любви - и отравила собственную дочь, ревнуя ее к своему любовнику.

****Гюисманс, Шарль Мари Жорж (1848-1907) - французский писатель; в Гиацинте Шантелув, жене главного героя его романа «Там, внизу» (1891), сатанизм соседствует с истерией; она подталкивает своего мужа к бездне, когда знакомит его с лишенным сана священником, служившим «черные мессы» Дьяволу.

*****»Прекрасная и безжалостная дама» - название известнейшей баллады английского поэта-романтика Джона Китса (17951821).

^Mario Praz, La Chair, la Mort et le Diable dans la litterature du XIX'e siecle, Paris, Denoel, 1977.

^В стихотворении «Разрушение» из сборника «Цветы зла» (1857) французский поэт Шарль Бодлер (1821-1867) так писал о своем Демоне зла (цит. в переводе В. Левика по кн.: Бодлер Шарль. Цветы зла. Стихотворения в прозе. М.: Высшая школа, 1993. С. 131): Он [...] предстает Мне в виде женщины, неслыхано прекрасной, И, повод отыскав, вливает грубо в рот Мне зелье мерзкое, напиток Зла ужасный.

252

насквозь проникнутой трагизмом, развратом и смертью. Картины Штука*, Моро**, Кноффа***, Климта**** свидетельствуют об этой завороженности демонической красотой женщины. Изображая величественных женщин с непостижимым взглядом, с застывшими и холодными чертами и в торжественных позах - художники-модернисты конца века пытались выразить дьявольскую жестокость женщины, этого бездушного создания, которое творит зло, вызывает мучения и смерть, погружая мужчину в безумие страстей и в хаос^. Если искусству модернизма в последние десятилетия XIX века и удалось разрушить изобразительное пространство, унаследованное от эпохи Кватроченто, то оно, несмотря ни на что,

*Штук, Франц фон (1863-1928) - немецкий художник, иллюстратор и скульптор; его манеру характеризует предпочтение простых линий и контрастных тонов; самые известные из его картин «Медуза» (1892), «Поцелуй сфинкса» и «Саломея» (1906).

**Моро, Гюстав (1826-1898) - французский художник и гравер, автор произведений на аллегорические и мифологические сюжеты, создавший собственный образ «прекрасной и безжалостной дамы» в картине «Мессалина».

***Кнофф, Фернан ( 1858-1921 ) - бельгийский художник и скульптор; на его картинах одно и то же женское лицо нередко воспроизводится трижды или даже четырежды: оно предстает перед нами неким «клише» женщины, своего рода иллюстрацией той популярной мысли (вспомним Дарвина: «Самец заключает в себе разнообразие, самка - род»), что разнообразие присуще только мужчинам, а женщины, как воплощение рода, лишены индивидуальных черт, и, по сути, есть только одна Женщина.

****Климт, Густав (1862-1918)-австрийский художник, внесший своим творчеством (картина «Поцелуй», иллюстрации к «Лисистрате») значительный вклад в развитие эротической живописи, хотя нельзя при этом не отметить, что его «постоянно притягивали самые извращенные аспекты человеческой сексуальности» (Edward Lucie-Smith, Eroticism in Western Art, op. cit., p. 145). Его картина «Саломея» (1909) изображает танцовщицу, на шее которой колье прочерчивает красную линию, словно отсекая ей голову, и ее голова с полузакрытыми глазами и приоткрытым ртом - выглядит совсем как мертвая.

^Claude Quiguer, Femmes et machines de 1900: lecture d'une obsession modem style, Paris, Klincksieck, 1979.

253

сохранило верность тысячелетнему архетипу женщиныдьяволицы. И уже после секуляризации культуры еще какое-то время никак не удавалось преодолеть патриархальное воображаемое в том, что касалось женского соблазна, отождествляемого с колдовскими чарами Евы.

В XIX веке представления о женщине складывались главным образом вокруг оппозиции двух великих классических стереотипов: целомудрие и развращенность, ангел и демон, красота непорочная и красота губительная. Невинные «Венеры» Кабанеля* или Бугеро**, с одной стороны, смертоносные «Евы» Штука или Фелисьена Ропса*** - с другой. Эта полярность двух противопоставляемых друг другу женских характеров утратила свои главенствующие позиции только со второй трети XX века: именно в это время начинается эпоха постфатальной женщины. Кинематограф фиксирует это изменение: на экранах появляется новый образ good-bad girl**** - женщины с повадками женщины-вамп, но с неж-

*Кабанель, Александр ( 1823-1889) - французский художник; особым успехом пользовалось его полотно «Рождение Венеры» (1863): публика восторгалась и сладострастной позой рожденной океанской пеной богини, и ее улыбкой, и чувственным взглядом.

**Бугеро, Адольф - художник, в творчестве которого мы нередко наблюдаем «волнующее сочетание расчетливости и невинности» (Edward Lucie-Smith, Eroticism in Western Art, op. cit., p. 121). Так, его полотно «Нимфы» (1902) превосходно воплощает мужской фантазм о женском гареме: на нем изображен порхающий рой из полусотни юных, розовых, обнаженных женщин, за которыми наблюдают возбужденные сатиры.

***Ропс, Фелисьен - бельгийский художник: он любил иллюстрировать декадентов (в частности, ему принадлежат иллюстрации к сборнику повестей Барбе д'Оревильи «Лики дьявола», куда входит и повесть «Изнанка карт, или Партия в вист»); наибольшей известностью пользовались его гравюры из цикла «Лики Сатаны». Художник был убежден в «жестокости характера современной женщины», в ее «злой воле, направленной против мужчин, которую она и не думает скрывать». Излюбленный сюжет его акварелей: женщина гигантских размеров и крохотные мужчины - ее игрушки или прислужники.

****Good-bad girl (англ.) - хорошая-плохая девушка.

254

ным сердцем, соблазнительной, но не порочной^. Вместе со стилем «победа обаяния», который воплощают в себе Рита Хейуорт* или Лорен Бокол, зажигательная красота освобождается от присущих ей прежде демонических свойств; традиционное противопоставление инженю «пожирательнице мужчин» уступает место новому архетипу, примиряющему между собой эротическую внешность и благородство чувств, сексапильность и чистую душу.

Но нет ничего, что демонстрировало бы крах воображаемого как вместилища проклятой красоты нагляднее, чем эстетика «секси» (повышенной сексуальности), созданная фотографами и специалистами по рекламе в 40-50-е годы. В этот период получает признание новый стиль красоты - стиль «красоток с картинок», изображения которых мало-помалу наводняют все вокруг, от цветных календарей до электрических бильярдов, от рекламных щитов до почтовых открыток. Красотки с картинок, будь то Варга, Петти или Драйбен, - с их длинными ногами, полной грудью, округлыми бедрами - соблазнительны, но не порочны, они возбуждают мужчин, но не пожирают их. В стройной, жизнерадостной, улыбающейся красотке с обложки не осталось совсем ничего инфернального, она больше напоминает игривую сексуальную куколку, чем жестокосердную красавицу. Впервые сексапильность соединяется с добродушным юмором и с веселым настроением: на настенных плакатах красотка с обложки изображена либо в необычном наряде, либо в комичной ситуации; она выставляет себя шаловливой, излучающей радость жизни,

^Этот небывалый прежде женский тип впервые был проанализирован Натаном Литсом и Мартой Волфенштайн (Nathan Leites, Martha Wolfenstein, Movies, Glencoe, 1950); см. также книгу Эдгара Морена (Edgar Morin, Les Stars, Paris, Seuil, coll. Points, 1972, p. 27-28).

*Рита Хейуорт (1918-1987) - актриса, исполнительница ролей неотразимых соблазнительниц, признанная в 40-е годы «богиней любви» и эротической королевой Голливуда.

255

с намеком на лукавство во взоре. Красотка с обложки это воплощение женского эротизма: в ней меньше демонизма и больше жизнеутверждающей силы.

Юные красавицы, нарисованные Элвгреном или сфотографированные Банни Йоджером, не усматривают образца для подражания ни в непорочной деве, ни в шлюхе, они преподносят себя как очаровательных куколок, аппетитных «классных девчонок», даруемых судьбой скорее для мимолетных любовных связей, чем для всепоглощающей страсти. До наступления «сексуальной революции» 60-х и 70-х годов «зажигательные», красочные, проникнутые молодым задором изображения красоток с обложки отразили пришествие женского эроса, свободного от всяческих тайн и от какой бы то ни было идеи греха. Начинается эпоха «Венер в джинсах», красавиц подросткового возраста, более склонных к веселости, чем к мрачности, скорее грубоватых, чем романтичных, и скорее разбитных, чем загадочных. Изображения красоток с обложки для области женской эстетики - это то же самое, что рок для эстрады: женская соблазнительность отныне повенчана с современным культом ритма, ударных инструментов и молодости с ее «жаждой жизни». Оппозиция между красотой эфемерной и красотой пагубной распалась, уступив место красоте «секси» лишенной всяких выкрутасов, повышающей тонус, приземленной, без глубины и трагизма.

Кинематограф также, на свой лад, благословляет воцарение красотки с обложки, выводя на экран звезд с потрясающими формами, которые отныне не играют в таинственность. Бетти Грейбл*, Мэрилин Монро, Джейн Мэнсфилд** в Соединенных Штатах; Анита Эк-

*Бетти Грейбл (1916-1973) - американская актриса; она начинала как танцовщица и в 30-50 годы снималась в голливудских музыкальных комедиях. Для женщин среднего класса эта обладательница роскошной полной груди и длинных, безупречных по форме ног служила олицетворением мечты о всепобеждающей женственности.

**Джейн Мэнсфилд (1932-1967) - американская актриса, воплощавшая на экране и в жизни образ пустоголовых сексуальных

256

берг*, Софи Лорен и, особенно, Бриджит Бордо в Европе служат иллюстрацией этой новой женственности, пускающей в ход весьма действенные средства и облекающей в конкретную материальную форму свойственный молодости раскованный природный эротизм, выгодно подчеркнутый декольтированными платьями, облегающими юбками и трикотажем, сценами стриптиза и купания или «знойными» танцами. Такова Бриджит Бордо - «сексуальная зверюшка». В первое время после появления кинематографа сексуальность воплощал в себе стереотип женщины-вамп, знаковыми фигурами которого стали Теда Бара**, Пола Негри*** и Марлен Дитрих****. Женщина-вамп - с ее непроницаемыми, густо подведенными черным глазами, с ее вычурными украшениями и длинными мундштуками - навевала мысль о непостижимой и губительной женственности. Лишенная драматизма эстетика красотки с обложки, возведенная Мэрилин Монро в ранг мифа, ни о чем таком не напоминала. Таящая в себе загадку порочность женщины-вамп исчезает: легкая ранимость излучающего радость существа приходит на смену демонизму Эроса, чувственная красота воссоединяется с наивностью, с искренней и чистосердечной радостью жизни. Посредством небывалого

блондинок: после ее внезапной смерти в автомобильной катастрофе выяснилось, что это был всего только глубоко продуманный и искусно преподнесенный имидж.

*Анита Экберг (1931 г. р.) - шведская актриса; фильмы с ее участием пользовались особым успехом в 50-е годы.

**Теда Бара (1890-1955) - одна из самых загадочных фигур мирового кино и первая женщина-вамп немого кинематографа, создательница бессмертных образов изощренно-порочных красавиц («Клеопатра», 1917;»Саломея», 1918); ей приписывали демонический характер и множество романтических историй.

***Пола Негри (1894-1987) - актриса польского происхождения; выступала в образе «страдающей вамп», близкой по характеру и судьбе к Кармен.

****Вспомним, с какой завораживающей силой Марлен Дитрих пела о мужчинах, которые слетаются к ней, как мотыльки на свет, и сгорают.

257

синтеза чувственности и невинности, сексапильности и уязвимости, любовных чар и нежности, эротизма и веселости эта голивудская sex goddess* сотворила самый блистательный архетип постфатальной женщины.

Начиная с 40-х и 50-х годов образы женственности избавились от многовековой системы референтных корреляций с демонической красотой в пользу современной шаловливой и беззаботной сексапильности молодых женщин с точеными ножками, с гибкой и стройной фигуркой, с наивным и одновременно соблазнительным видом. И вместе с тем новизна стиля красоток с обложки распространялась не иначе как с обязательным воспроизведением характерных примет женственности, несущих на себе печать «классических» ожиданий мужчин в отношении женского тела: это и полная грудь, и округлый зад, и волнующие позы, и повышенная сексапильность взгляда и губ. И, несмотря на весь ее авангардизм, красотка с обложки в этом смысле остается «женщиной-несмышленышем», «сексуальным объектом», совершенно явно подогнанным под мужские желания и фантазмы. Вот почему красотка с обложки выступает в качестве компромисса между двумя системами представлений. С одной стороны, речь идет о современных взглядах, что находит конкретное выражение в эстетике стройного тела, длинных ног, keep smiling**, сексапильности, лишенной драматизма и отнюдь не брезгующей заигрыванием. А с другой стороны, о патриархальных, по сути своей, взглядах, воспроизводящих «женщинуобъект», чьими характерными приметами служат избыточные сексуальные прелести (грудь, бедра и провоцирующие позы), что, в свою очередь, заново воссоздает представления о женщине, побуждающие вспоминать скорее об «отдохновении для героя»***, чем об утверждении

*Sex goddess (англ.) - богиня секса.

**Keep smiling (англ.) - зд.: неизменная улыбчивость.

***Ср. у Ницше: «Настоящий мужчина хочет двух вещей: опасности и игры. Поэтому ему хочется женщины, как самой опасной

258

независимой женской идентичности. В сопряжении этих двух «разнородных» систем представлений как раз и заключается оригинальность стиля красоток с обложки.

Период демократизации прекрасного пола знаменует собой закат мифологии фатальной, роковой женщины и соответственно вступление в свои права эйфорической культуры красоты, свободной от какой бы то ни было двойственности, от какого бы то ни было порочного и смертоносного содержания. Тысячелетний союз между женскими чарами и Танатосом уступил место безоговорочному преклонению перед красотой. Об этом свидетельствуют и живопись и кинематограф, поскольку они не предлагают нам больше образов инфернальной красоты: даже в фильмах, посвященных классической теме роковой женщины, звезды женского пола не выступают отныне под знаком смертоносной красоты^. И обвинения, традиционно выдвигаемые против соблазна женской красоты, совершенно исчезли из нашей повседневной жизни. «Нет таких красивых башмаков, чтоб они не стоптались», - говорили в деревнях. А еще там замечали: «Кто ищет розу, тому часто достается коровья лепешка». Все эти поговорки ушли в забвение, и теперь они способны только вызывать у нас улыбки, подобно другим пережиткам минувшей эпохи. Пришел конец обвинениям против выигрышной внешности женщины; конец анафемам против румян и кокетства: даже молодые девушки завоевали право пользоваться косметикой, не подвергаясь осуждению. У нас нет больше образов женщины-сфинкса: у нас теперь есть сверкающие улыбками образы звезд и топ-моделей; нас больше не предостерегают от опасностей красоты: нас неук-

игрушки. Мужчина должен воспитываться для войны, а женщина для отдохновения воина; все остальное есть глупость» (Ницше Фридрих. Так говорил Заратустра // Избранные произведения. Книга первая. М.: Сирин, 1990. С. 54).

^В фильме Луи Малля «Роковая» Жюльетта Бинош выглядит кем угодно, но только не кокеткой - пожирательницей мужчин.

259

лонно призывают ее совершенствовать. Женская красота отныне не толкает в пропасть, а открывает путь к успеху и достатку, к спокойствию и удачам. Наше социальное воображаемое теперь целиком и полностью подписывается под знаменитым определением Стендаля: красота в эпоху постмодерна - это только лишь «обещание счастья»*. На смену сумрачной романтике сочащейся ядом красоты пришел хэппи-энд красоты усмиренной, отшлифованной и недвусмысленной.

Совершенно очевидно, что этот новый статус красоты нераздельно связан с современным процессом секуляризации и эмансипации представлений о женском теле от христианской традиции, видящей в нем корень зла, а также с процессом распада культуры секса как греха и формирования культуры секса как удовольствия**. Однако этот феномен не следует отделять и от бурного развития эгалитаристского воображаемого, которое в своем распространении дошло и до способов восприятия различий между полами. Представления о красоте, исполненной вампиризма, отчасти были связаны с самой организацией обществ, основанных на идее неискоренимых различий между мужчинами и женщинами, с базирующимися на неравноправии культурами, формирующими свои представления о двух гендерах в соответствии с принципом сущностной разнородности. Обвинения, выдвигаемые против женской красоты, были не чем иным, как одним из проявлений страха перед Другим, замкнутым в своем радикальном отличии. Конец

*»Красота есть лишь обещание счастья», - утверждал Стендаль, обращая при этом особое внимание на исторические различия в представлениях о ней между античностью и современным ему временем. «Счастье грека было иным, чем счастье француза 1822 года. Посмотрите на глаза Венеры Медицейской и сравните их с глазами «Магдалины» Порденоне» (Стендаль. Собр. соч.: В 12 т. Т. 7. Указ. соч. С. 40). Порденоне (1483-1539)-художник венецианской школы.

**Ср. с рассуждениями Бодрийяра относительно того, что для нас «наступает эра контрацепции и прописного оргазма» (Бодрийяр Жан. Соблазн. Указ. соч. С. 53).

260

архетипа демонической красоты как раз и выражает выдвижение на передний план культуры, где различие мужчина/женщина не отсылает нас больше к онтологическому разделению; где женщина больше не мыслится как «опасная половина», и сознание общей для всех принадлежности к человеческому роду берет верх над страхом перед чуждостью, обусловленной половой принадлежностью. Вследствие этого разделение по половому признаку, которое подобные общества с пафосом утверждают, так же как и современные представления о женском теле, в большей степени свидетельствуют о прогрессе эгалитаристского воображаемого, чем о сохранении женоненавистнической культуры.

261

Звезды и манекенщицы

На заключительной стадии развития красоты женские чары пробуждают в памяти уже не мысли о грехопадении и смерти, а мысли о славе, счастье и богатстве. Прекрасной иллюстрацией подобной метаморфозы служат два таких примера, как образ кинозвезды и образ манекенщицы.

Начиная с 10-х годов XX века кинематограф способствовал созданию величайшего архетипа современной красоты: он способствовал рождению кинозвезды. Нет такой звезды, которая не была бы божественно прекрасна; нет такой звезды, которая не стала бы объектом массового поклонения и обожания. Никогда прежде женская красота не была столь тесно связана с успехом в обществе, с богатством, с расцветом индивидуальности, с «подлинной жизнью». Классический образ звезды неотделим от роскоши, от праздников и путешествий, от необыкновенных страстей. Начиная с 30-х годов величественные образы порочных роковых женщин уступают место звездам более «человечным» и менее недоступным. Вместо того чтобы стать воплощением аморальности, их бурная любовная жизнь выступает под знаком

262

поисков подлинной страсти. Если звезда обязана быть прекрасной, то она обязана быть еще и «доброй». Вот почему нам показывают, как она энергично занимается воспитанием своих детей, участвует в благотворительных праздниках, вступает в борьбу за благородные цели. В отличие от сулящих погибель красавиц звезда служит массам неким идеалом, неким жизненным примером: такая красота больше не подталкивает к пропасти, она возносит на блистательный Олимп.

С обожествлением кинозвезд XX век становится свидетелем необычайного повышения ценности красоты. Небывалое явление: женская красота позволяет завоевать не меньшую или даже большую известность, чем известность мужчин-политиков. До этого времени символические и материальные выгоды, извлекаемые из женской красоты, если и были весьма значительными, то все равно зависели от действий или социального положения какого-нибудь мужчины и подразумевали либо награду за сексуальные услуги, либо брачные отношения. В век кино, когда доходы от женской красоты приносит уже не рынок сексуальных услуг, а рынок, формируемый средствами массовой информации, ни о чем подобном нет и речи. Покупается и продается именно образ женской красоты, а вовсе не тело женщины. Следствием этого как раз и выступает внезапное появление у красавиц новых возможностей: теперь они могут самостоятельно добиться известности в масштабах всей планеты, завоевать восхищение масс и жить на широкую ногу за счет своей профессиональной деятельности, пользующейся общественным признанием и независимой от сексуальных связей. Если звезды кино представляют собой феномен, неотделимый от века демократии, то не потому только, что любой человек любого социального положения может и вправе претендовать на то, чтобы снискать себе славу в средствах массовой информации, но еще и потому, что такое традиционное женское свойство, как красота, позволяет женщинам под-

263

няться до высшего уровня общественного признания, равного уровню мужчин. Эпоха вызывающей восторги красоты по времени совпадает с периодом, когда становлению красоты в качестве профессии сопутствует отказ от любых представлений о ее вредоносности и пагубности; совпадает с периодом, когда соблазнительность женщины становится несравненным средством достижения как общественного признания и профессионального успеха, так и материального благосостояния.

Наряду с кинематографом и мир моды, а также мир фотографии и рекламы сотворили еще один великий архетип современной женской красоты: манекенщицу. Постоянно находящаяся на виду, подкрашенная и элегантная манекенщица в лучших традициях демонстрирует всем свой отрешенный вид, холодный и лишенный выражения взгляд. Однако подобная неприступность никоим образом не возрождает тип роковой женщины. Если роковая женщина, строго говоря, подчиняет своему влиянию мужчин, то главная мишень манекенщицы это сами женщины. Воплощая в себе красоту во-благомоды, а отнюдь не красоту во-благо-желания-мужчины, манекенщица, с ее силуэтом «железного прута», являет собой зрелище, прежде всего предназначенное для того, чтобы соблазнить женщин в их ипостаси потребительниц и читательниц иллюстрированных журналов. Именно они, а вовсе не мужчины, образуют в нашем обществе наиболее внимательную к образам женской соблазнительности публику. Даже если манекенщица и усиливает, как никогда прежде, высочайшую значимость женского эстетического воздействия, это не отменяет того факта, что при ее посредничестве устанавливаются критерии, куда меньше обусловленные мужскими фантазмами, и торжествует красота, куда более отстраненная от примет традиционной женской соблазнительности; иными словами, при ее посредничестве утверждается признание женской точки зрения на красоту. С появлением манекенщиц на передовые рубежи выходит такая

264

красота, цель которой состоит не столько в завоевании мужчин, сколько в том, чтобы стать предметом восхищения для женщин.

Манекенщица в отличие от роковой красавицы подает себя как зрелище в чистом виде, как мимолетный соблазн и фривольное самолюбование. Несмотря на все ее отсутствующие взгляды и исполненную отрешенной невозмутимости манеру держаться, манекенщица отнюдь не выглядит тем «чудовищным монстром, безразличным, безответным и бесчувственным, отравляющим всех, кто к нему приближается», о котором рассуждает Дез Эссент*, разглядывая «Саломею» Гюстава Моро^. В своем качестве чистой витрины моды манекенщица лишает бесконечную игру видимостей какого бы то ни было трагического смысла: да и как можно обнаружить хоть чтонибудь развратное или разрушительное, имея перед глазами одну только феерию элегантности, стильную красоту и внешний лоск моды? Демонстрация губительной красоты отсутствует; есть только отдаленный намек на нее, игра с социальным стереотипом роковой женщины на уровне интерпретации. Манекенщица не воспроизводит образ зловещей красавицы: она создает лишенный страсти и полностью искусственный симулякр** роковой

*Дез Эссент - имя главного героя романа Гюисманса «Наоборот» (1884) (аристократа, ставшего идеалом декадентов), по определению которого на полотне Гюстава Моро «Саломея» (1876) (полное название картины «Саломея, танцующая перед Иродом») изображена увешенная драгоценностями «богиня нетленной Истерии», олицетворение «проклятой Красоты», «чудовищный Зверь», подобный Зверю Апокалипсиса. Задачу художника Г. Моро видел в том, чтобы показать «самую суть жизни всякой женщины, которая стремится к нездоровым эмоциям и в своем безрассудстве не понимает ужаса даже самых ужасных ситуаций» (цит. по кн.: Mireille Dottin-Orsini, Cette femme qu'il disent fatale, op. cit., p. 24).

^Karl-Joris Huysmans, A rebours, Paris, Gallimard, coll. Folio classique, 1977, p. 145.

**Симулякр - термин философии постмодернизма для обозначения внепонятийного средства фиксации переживаемого состояния; Клоссовски интерпретировал его как «работающее подобие».

265

женщины, модный тип красоты, зачарованную женственность, сведенную к ее внешнему виду. Вампирическая красота уступила место торжеству эстетических - и только эстетических - качеств женского пола, торжеству соблазнительности, нарциссическому удовольствию быть прекрасной, давать себе в этом отчет и всем предоставлять возможность это увидеть.

Первые манекенщицы появляются во второй половине XIX века, с возникновением «высокой моды», а в 1923 году в Нью-Йорке, по инициативе Джона Пауэрса, открывают первое агентство cover girls*. В конце 50-х годов Катрин Арле в Париже и Люси Клейтон в Лондоне основали первые европейские модельные агентства. Но на протяжении около полувека труд манекенщиц оставался непрестижным и не мог содействовать достижению даже маломальской известности. Только вскоре после Второй мировой войны об этой профессии начинает мечтать самая широкая публика, только тогда она стала предоставлять молоденьким девушкам пример для подражания. Некоторые манекенщицы в это время становятся знаменитостями, пресса описывает их любовные похождения и называет их по именам - Беттина, Прелайн, Лаки. Позировать, дефилировать, продавать свой фотогеничный образ - таковы были виды деятельности, которые снискали себе уважение и общественное признание.

Начиная с 90-х годов вовлечение манекенщиц в зону пристального внимания средств массовой информации, равно как и их популярность, явно претерпели новое качественное изменение. Несть числа их интервью в печатных изданиях; в книжных магазинах появляются их жизнеописания; на экранах телевизоров манекенщиц можно увидеть в обществе министров; их имена звучат в песнях. Новый ежемесячный журнал «Элль топ-модель»

*Cover girls (англ.) - хорошенькие девушки, изображения которых помещают на обложке журналов.

266

целиком и полностью посвящен миру манекенщиц. Одновременно с этим самые великие из этих див заключают умопомрачительные контракты^: «Мы не встанем утром меньше, чем за 10000 долларов», - заявила не так давно Линда Эвангелиста. Новые музы моды были вознесены на пьедестал, прежде отведенный для звезд кино. И именно они пользуются как минимум одинаковой известностью с мужчинами-политиками.

Подобное повышение общественной значимости образов топ-моделей не следует рассматривать отдельно от целой совокупности явлений, в числе которых фигурирует, в частности, закат светил кинематографического небосвода наряду с новой политикой personal management* работающих с топ-моделями агентств^. Однако сколь бы существенными ни были эти феномены, они способны объяснить далеко не все. Посредством превращения топ-моделей в звезды обретает материальность культура, которая со все большим рвением наделяет повышенной ценностью красоту и молодость тела. Долгое время в женщинах пробуждали мечты или звезды большого экрана, или имена, пользующиеся уважением в мире «высокой моды», или коллекции одежды и показы мод. Теперь же новинками моды восхищаются меньше, чем теми манекенщицами, которые их носят, а создатели одежды пользуются меньшей популярностью, чем топ-модели. Если в наши дни уже не строго обязательно одеваться по последней моде, то все важнее становится явить себя миру молодой и стройной. В нашем обществе престижность одежды, расходы на туалеты, время, отводимое на покупки, и диктат моды теряют свою значимость, зато усилия, которые затрачивают на борьбу с морщинами и с избыточным весом, постоянно

^С «Ревлоном» Синди Кроуфорд и Клаудиа Шиффер подписали контракты, суммы которых доходили соответственно до 7 и до 10 миллионов долларов.

*Personal management (англ.) - работа с кадрами.

^Philip Souham, Top-models, ces nouvelles stars, Paris, Zelie, 1994.

267

нарастают. Успех топ-моделей - это зеркало, в котором находит отражение все более возрастающая ценность, какой в нашем обществе наделяют физический облик, подтянутость, моложавость тела. Современный фетишизм, вызываемый юным, крепким, не заплывшим жиром телом, хорошо сочетается с преклонением перед топ-моделями. Чем суровее требования к идеальному с точки зрения эстетики женскому телу, тем более явно этот идеал выступает как нечто, получившее благословение средств массовой информации: апофеоз топ-моделей венчает недостижимый для большинства людей идеал физической красоты, а также все более неотступную мечту о вечной молодости.

Вопреки всему, что разделяет звезд кино и манекенщиц, эти два идеальных воплощения женственности имеют то общее, что их красота выступает как результат титанических усилий, направленных на преображение внешнего облика. Само собой разумеется, что известные ухищрения всегда позволяли женщинам блистать и казаться «другими». Однако то, что прежде возникало благодаря таланту и личному вкусу, в современном мире масс-медиа зависит от труда профессионалов в области внешности. Подобно тому, как, начиная с середины XIX века, мода Нового времени лишила женщин инициативы в создании собственных нарядов и установила всевластие великих кутюрье, система звезд создала царство «сфабрикованной» красоты, от начала и до конца выверенной специалистами по части соблазнения. Топ-модели всего только продолжили этот процесс нагромождения полнейшей искусственности. «Я это оптическая иллюзия», - заявляла супермодель Клотильда. Если выразиться точнее, то женщин-манекенщиц, так же как и звезд большого экрана, нельзя считать ни бесплотными, ни выдуманными нами, ибо они воссозданы заново в другом обличье и сюрреальны. «Даже я сама не похожа на Синди Кроуфорд, когда просыпаюсь по утрам», - призналась недавно знаменитая

268

топ-модель*. Миг сияющего блеска красоты совпадает с мгновением, когда технические средства позволяют создать красавиц из плоти и крови, но еще более великолепных, чем творения фантазии; он совпадает с мгновением, когда миф о красоте становится правдой, а живые красавицы - мифическими образами. В нашем обществе женскую красоту больше не обвиняют в том, что она порождает зло, и сама она возникает как рожденный мечтой образ, предназначенный для массового потребления. Таким образом, примером для наших богинь служит не Пандора, а Галатея, и при этом Пигмалиона следует представлять себе кем-то вроде менеджера. На смену красоте опасной и проклятой пришла красота, превращенная в товар, красота, чье назначение обеспечивать продвижение на рынок фирменных товаров, а также торговый оборот индустрии воображаемого.

*Биография блистательной Синди Кроуфорд, при всей ее неповторимости, весьма характерна для топ-модели. Она родилась в 1967 году в маленьком провинциальном городке, окончила школу моделей и очень быстро достигла вершин карьеры, зарабатывая своим ремеслом по 200 тыс. долларов в год. Опьяненная успехом, она посчитала, что стоит выше суда обывателей, и с удовольствием снялась для «Плейбоя». Решив, что ее лицо одинаково подходит и для модных журналов, и для рекламы, заключила договор на рекламу «Пепси-колы», а позднее - уже упомянутый выгодный договор с косметическим гигантом «Ревлон» (кроме нее, сходные договоры с этой фирмой заключили также Клаудиа Шиффер и Вероника Вебб). Ее роман с Ричардом Гиром несколько лет был в центре внимания прессы; расставшись с актером, она и сама снялась в одном из фильмов, но успеха он ей не принес. На сегодняшний день состояние Синди Кроуфорд оценивается в 7 млн долларов.

269

Красота: но какой ценой?

Сногсшибательная красота - это красота, использованная для рекламы. Мы переживаем время, когда классические представления о женском теле, в которых доминировала поэтическая функция, повсюду уступили место образам предписывающим, уготованным не столько для того, чтобы порождать эстетическое удовольствие, сколько для того, чтобы стимулировать потребление; они также уступили место образам, которые предназначены не столько для созерцания, сколько для стимулирования усилий по исправлению внешности: «бескорыстную» красоту всевозможных «Венер» сменила «прагматическая» красота. Художники обычно писали своих «Венер» таким образом, чтобы ими любовались издалека, как если бы они были помещены на сцену некоего театра. Подобный отстраненный подход заменило близкое рассматривание помещенных в фокус тел и лиц: крупным планом даны губы или веки, грудь или бедра - реклама разбивает женщину на отдельные фрагменты, создает образ красоты, подобной собираемой из разных частей головоломке. Нет больше тела как удовольствия для глаз, зато есть тело, взывающее к уси-

270

лиям по его исправлению, к эффективному воздействию на него и к его эстетической оптимизации. Мозаичное тело, созданное рекламой, заключает в себе такое послание: это не более чем картинка, а красота доступна для всех, и вы тоже можете походить на модель. Роковая красота была загадочной, ее отождествляли с дыханием бездны и со стихией Эроса; что же касается сногсшибательной красоты, то ею управляет дух запрограммированности и эстетической конкурентоспособности. Исчезновение губительных образов женской красоты сопровождалось быстрым распространением предписывающих моделей, наделенных силой влияния образов, побуждающих к постоянному улучшению эстетических качеств. И все это имело следствием неотвратимое усиление недовольства женщин своим внешним видом.

Факт остается фактом: критика женщинами собственного тела по эстетическим соображениям усиливается по мере того, как затихают анафемы в адрес прекрасного пола. Чем меньше красоту отождествляют с грозящей мужчинам дьявольской силой, тем больше она терроризирует женщин; чем меньше она ассоциируется с женской «злокозненностью», тем более беспощадными по отношению к собственной фигуре становятся женщины. Конец роковой красоты означает не устранение ее трагического аспекта, а его интериоризацию; он означает также усиление самокритики с точки зрения эстетики, приходящее на смену моральным обличениям, и упрочение того негативного представления, которое складывается у женщин о своем физическом облике.

Темная сторона сногсшибательной красоты совершенно по-иному проявляет себя в области профессиональной деятельности. Множество отрицательных стереотипов, имеющих отношение к женской красоте, до сих пор не утратили силы: как только повышения по службе добивается красивая женщина, так сразу же начинают звучать непристойные предположения относительно причин ее успехов. Красота, сексуальность и макияж часто воспринимаются как нечто плохо совместимое

271

с авторитетом, компетенцией или руководящей деятельностью. Повышенное значение, придаваемое мужчинами прелестям второго пола, способствует недооценке ими женского труда. Для того чтобы преуспеть в деловом мире, женщины должны «нейтрализовать» собственную внешность: отказаться от коротких юбок, высоких каблуков, низких вырезов, слишком длинных волос короче, от всех знаков, подчеркнуто коннотирующих женственность и игру фантазии. Женщин могут принимать всерьез в разных учреждениях только при том условии, что они скрывают свои аппетитные формы. Противоречие, существующее между женской соблазнительностью и профессиональной деятельностью, помещает женщин в ситуацию double bind*: если женщина старается выгодно преподнести свои прелести, она тем самым наносит вред своему имиджу компетентного работника; если же она, напротив, старается их скрыть, тогда ее профессиональные качества меньше замечают, и вдобавок ко всему это существенно портит впечатление о ней как о женщине^. Разумеется, отрицательные стереотипы, связанные с женской красотой, заметно пошатнулись в нашем обществе: в частности, молодые мужчины все реже считают женскую соблазнительность несовместимой с исполнением высоких служебных обязанностей, в том числе и в исконных бастионах мужчин. С этой точки зрения женская красота в структурном отношении имеет тенденцию к превращению в слабый стереотип, не слишком препятствующий социальному и профессиональному росту женщин. Однако было бы наивным полагать, будто проблемы, связанные с красотой, перестали влиять на жизнь женщин и на их продвижение по службе.

Кроме того, культ прекрасного пола способствует сохранности деления на мужские и женские профессии.

*Double bind (англ.) - ограничение с двух сторон.

^Rita Freedman, Beauty Bound, op. cit., p. 102-103.

272

Ни для кого не секрет, что женщины всегда придерживались более узкого диапазона занятий, чем мужчины. Конечно, это явление неотделимо от социальных стереотипов и ролей, уходящих своими корнями в историю. И тем не менее современное повышение общественной значимости прекрасного пола как раз и содействует сохранению этого разделения видов профессиональной деятельности по половому признаку, всячески благоприятствуя ориентации молодых девушек на работу в области красоты и моды. К тому же значение, придаваемое соблазнительности и внешности, побуждает девушек более или менее явно отказываться от целого ряда мужских профессий, слишком болезненно влияющих на их представление о себе и на их эстетические устремления. И виды деятельности, которые пробуждают в женщинах самые горячие мечты и в то же время относятся к наиболее хорошо оплачиваемым, - это как раз те, где внешний вид человека играет первостепенную роль (телеведущие, актрисы, манекенщицы, специалисты по связям с общественностью). Подобное повышение престижности профессий, связанных с внешним видом, уготавливает для женщин ловушку. Напомним, что во Франции насчитывается 3000 манекенщиков, и только очень малая часть их может прожить на доходы с этой деятельности. С другой стороны, в некоторых профессиях повышение общественной значимости женской красоты действует как инструмент дискриминации по половому признаку: мы стали свидетелями того, как в иных учреждениях отказываются принимать на работу или же увольняют женщин по причине их «неподходящего внешнего вида», обусловленного излишним весом или возрастом^. Известная американская анкета, предложенная дикторам и ведущим телевидения, показала, что 50% мужчин и только 3 % женщин имели возраст более 40 лет;

^Shelley Bovey, The Forbidden Body, Londres, Pandora Press, 1994, p. 36 - 44.

273

18% мужчин были старше 50 лет, однако этого возраста не достигала ни одна из женщин^. Если женская красота и утратила теперь свою тесную связь со злом, то она от этого не перестала быть препятствием для равенства между гендерами в сфере профессиональной деятельности.

Справедливость требует признать, что в век демократии фотогеничная женская красота стала признанной профессией и источником доходов, порою даже весьма значительных. Однако это никак не отменяет того факта, что связанные с женской красотой споры относительно размеров вознаграждения и престижа нисколько не утихли, как об этом свидетельствует недавняя полемика, касающаяся топ-моделей. Зачинатели ее считают подобную систему создания знаменитостей совершенно неоправданной, а многих других участников дискуссии возмущают запредельные цены на услуги топ-моделей. Печатные издания выражают беспокойство по поводу профессии, из-за которой женщины сходят с ума, но в которой число добившихся успеха просто ничтожно. Все эти столкновения мнений только выглядят поверхностными, а на самом деле они свидетельствуют о все еще до конца не определенном статусе женской красоты в меритократической по своей сути культуре. С одной стороны, демократическая и построенная на законах рынка культура трудится над тем, чтобы внушить уважение к красоте, повысить ее общественную ценность. Однако с другой стороны, демократические общества, в принципе, признают в качестве источника общественного признания только конкретные дела и личные заслуги: достойно прославления лишь то, что мы творим своими руками. Полемика вокруг топ-моделей показывает, сколь трудно меритократическому обществу определить истинную цену того, чем обладают, в известном смысле, по праву рождения. И если теперешний статус топ-моделей вызы-

^Rita Freedman, Beauty Bound, op. cit., p. 208.

274

вает враждебное отношение, с которым очень редко сталкивались звезды кино, то происходит это потому, что звезды экрана «продавали» не только эстетический идеал, но еще и труд по его созданию. В нашем обществе статус красоты в ее чистом виде создает в структурном отношении проблему, поскольку красота противоречит принципу, согласно которому только то, что мы создаем собственным трудом, заслуживает общественного уважения. Демократические общества порвали все связи женской красоты со злом, но они все-таки не перестают относить ее к внушающим тревогу явлениям, постоянно готовым спровоцировать скандал и вызвать порицание.

Глава 5 БУДУЩЕЕ ПРЕКРАСНОГО ПОЛА

На Западе культ прекрасного пола воцарился шесть веков назад. И что в этом смысле особенно примечательно, так это то, что торжество демократии не нанесло никакого урона преклонению перед женским полом в области эстетики и даже, как это ни парадоксально, его усилило. Если в середине XVIII века Винкельман* утверждал, будто только обнаженная женщина способна стать воплощением красоты, то уже в следующем веке имеет место «великий отказ» и современное подавление фривольного поведения со стороны мужчин, нашедшее свое выражение в черном фраке буржуа. С наступлением героической эпохи равноправия усугубляется подчеркнутое неравенство двух полов по отношению к красоте, поскольку женщины монополизируют символы соблазнения, элегантности, демонстрации себя в выгодном

*Винкельман, Иоганн Иоахим (1717-1768)- немецкий историк античного искусства, автор «Истории искусства древности» (1763), где он настаивал на нормативном характере античного искусства и представлений в нем о красоте.

276

свете. «Высокая мода», женские печатные издания, учреждение конкурсов красоты, повсеместное потребление женщинами косметики - все это свидетельствует о современном упрочении культуры прекрасного пола. В XIX и в XX веках красота упорнее и настойчивее заявляет о себе как об отличительном свойстве женщин.

И к чему же пришли мы теперь, по завершении века? Как не задуматься над этим вопросом перед лицом новых позиций, которые на протяжении трех последних десятилетий так или иначе изменяют отношение полов к внешнему виду? Начиная с 60-х годов феминистские движения выступали с жесткой критикой тирании красоты и эстетических стереотипов, насаждаемых женскими иллюстрированными журналами. Отказываясь от многовекового статуса «самой прекрасной вещи» из тех, что принадлежат мужчине, женщины с гневом подвергают символическому сожжению свои бюстгальтеры. «No more Miss America»*, - скандируют в 1968 году американские феминистки^. Одновременно с этим мужчины проявляют все большую заботу об одежде и внешности, мужская мода становится более раскованной, появляется спрос на новые мужские косметические средства.

Какое общественное значение следует придавать подобным изменениям? Что это: несущественное отклонение от нормы или глубинное потрясение в оценке двумя полами значения красоты? Задавая подобный вопрос, мы тем самым ставим перед собой вопрос об исторической судьбе идеологии прекрасного пола: уничтожает ли происходящая в наши дни «демократическая революция» неравноправное положение прекрасного пола,

*No more Miss America (англ.) - «Мисс Америке» - конец.

^Факты таковы, что, начиная с 1914 года, американские феминистки отстаивают на своих митингах «право игнорировать моду» (см.: Nancy Cott, The Grounding of Modern Feminism, New Haven, Yale University Press, 1987, p. 12).

277

или же она способствует его воспроизведению на новом уровне? Какое будущее ожидает традиционное превосходство женской красоты в условиях культуры, создававшейся в духе равенства между гендерами?

278

Неизменность прекрасного пола

Если буржуазная эпоха Нового времени постаралась лишить мужчин красочных знаков соблазна, то в эпоху постмодерна начался процесс возврата былого отношения мужского пола к собственной внешности. 60-е годы знаменуют собой начало очередного повышения социальной значимости мужской красоты. В иллюстрированных журналах растет число статей, касающихся мужской моды и внешнего облика мужчин. Публикуют специальные труды для мужчин, в которых им дают советы из области эстетики. Мужскую соблазнительность начинают подавать как инструмент для достижения успеха и общественного признания: по случаю памятной встречи на телевизионном экране между Кеннеди и Никсоном были проведены первые опросы общественного мнения о влиянии на публику внешнего вида политических деятелей мужчин^. И в то время как мужчины отвоевывали для себя «право» интересоваться модой и собственным физическим обликом, женщины, со своей

^О значении 60-х годов для развития культуры красоты см.: Arthur Marwick, Beauty in History, op. cit., p. 343-396.

279

стороны, в большей степени, чем прежде, проявляли готовность высоко оценивать мужскую красоту.

Эволюция потребления косметики столь же наглядно свидетельствует о свойственном постмодерну процессе реабилитации мужской внешности. В 1965 году предназначенные для мужчин парфюмерные и гигиенические продукты составляли 5,7 % от общего торгового оборота сектора экономики, связанного с косметикой; тридцать лет спустя их доля увеличилась более чем на 10 %. Лосьоны и туалетная вода составляли 10 % от продажи всей спиртосодержащей парфюмерии в 1965 году и более 30 % в 1995 году. С 266 миллионов в 1973 году торговый оборот мужской косметики вырос в 1995 году до 3 миллиардов.

За тридцать последних лет мужская красота, бесспорно, приобрела большую ценность как в глазах мужчин, так и в глазах женщин. Но не менее любопытно это следует безотлагательно подчеркнуть - и то, что подобное повышение социальной значимости мужской внешности никоим образом не поколебало традиционного превосходства женщин в эстетической области. Даже если мужчины и уделяют больше внимания внешнему виду, никакого взаимного уравнивания эстетических ролей из-за этого не происходит. В противоположность многократно высказанным мыслям динамику развития нашего общества характеризуют отнюдь не тектонические сдвиги или схождение культурных пластов в оценке гендерами значения красоты: ее характеризует постоянство в расхождении их мнений. Такова глубинная суть феномена, который сегодня склонны слишком недооценивать или даже затушевывать: сколь бы важными ни были изменения, произошедшие в этой области, значимость красоты для двух полов остается неодинаковой и в структурном отношении неравноценной.

Нужны ли тому доказательства? Их тьма. Красота это такое свойство, наличие которого в основном и с самого рождения предполагается у девочек: родители изначально описывают их как хорошеньких, очарова-

280

тельных и прелестных, тогда как младенцев мужского пола называют крепенькими, крупными и «здоровяками». Младенца, одетого в голубое, описывают как сильного и подвижного; того же малыша, но одетого в розовое, считают изящным и милым^. Приоритет женской красоты сохраняется и в играх маленьких девочек с игрушечными парикмахерскими наборами, с куклами-манекенщицами в стиле Барби, с игрушечными кукольными нарядами и туалетными принадлежностями, с туалетными столиками и с сумочками для косметики. Однако и на закате жизни различия между гендерами не менее очевидны. Конечно, мужчины, так же как и женщины, считаются менее привлекательными в пожилом возрасте, и все-таки занижение оценки внешности затрагивает женщин гораздо раньше, чем мужчин. Суждения на эту тему почти совсем не изменились: говорят, будто груз лет и морщины «больше к лицу» мужчинам, а вот для женской соблазнительности они пагубны. Красота предъявляет требование обладать молодостью скорее к женщинам, чем к мужчинам. Мы имеем возможность наблюдать, как седовласые актеры-мужчины все еще продолжают играть соблазнителей, однако с женщинамизвездами дела обстоят иначе. Женщин-телеведущих в возрасте более 40 лет гораздо меньше, чем мужчин той же профессии. Сходная тенденция обнаруживается и в рекламе: на протяжении трех последних десятилетий три из каждых четырех рекламных образов женщин на вид моложе 30 лет, и только 4 % из них выглядят старше 40 лет^.

Красота имеет неодинаковый социальный смысл для мужского и женского пола. Какой мужчина не мечтал о том, чтобы его увидели рядом с хорошенькими женщинами? Женская красота повышает значимость

^Zella Luria, «Genre et etiquetage: l'effet Pirandello», in Le Fait feminin, sous la dir. D'Evelyne Sullerot, Paris, Fayard, 1978, p. 237.

^P. England,A.Kuhn,T. Gardener, «The Ages of Men and Women in Magazine Advertisements», Journalism Quarterly, #58, 1981, p. 468 - 471.

281

и социальный статус мужчин: когда мужчину встречают в обществе красивой женщины, то его считают более умным, более сведущим и более влиятельным, чем о нем подумали бы, если бы с ним рядом оказалась некрасивая женщина^. С женщиной же ничего подобного не происходит: красота мужчины не улучшает имидж женщины, которая его сопровождает. В то же самое время мужчины и женщины придают разное значение красоте своих партнеров и демонстрируют различные ожидания в отношении их физического облика. Судя по всему, молодые женщины теперь охотнее, чем раньше, признают, что их соблазнил внешний облик мужчины. Но всетаки, когда их просят расположить качества, которые они ищут в мужчине, в порядке убывания значимости, то на первом месте оказывается ум*, а красота - всего лишь на пятом^. Иерархия мужских предпочтений совсем иная: мужчины больше, чем женщины, ожидают найти в другом поле красоту; они большее значение, нежели женщины, уделяют эстетическим качествам своей партнерши, причем делают это в любом возрасте. Вот почему мы наблюдаем, как мужчины пенсионного возраста женятся на женщинах, которые моложе их, иногда даже намного моложе. Применительно к женщинам подобные случаи представляют собой исключение и до сих пор вызывают в обществе неодобрение.

Вдобавок к этому и сами мужчины и женщины оценивают внешность друг друга с разной мерой строгости. Если критика эстетических свойств обращена на мужчину,

^H. Sigall, D. Landy, «Radiating Beauty: Effects of Having a Physically Attractive Partner on Person Perception», Journal of Social Psychology, #28, 1973, p. 218-224.

*Мужчинам трудно понять особенности женского эротизма, который они пытаются оценивать по собственным меркам. Ср. у Шопенгауэра: «Когда женщина утверждает, что она влюбилась в ум мужчины, то это - суетная и смешная выдумка или же аномалия выродившегося существа» (Шопенгауэр А. Метафизика половой любви. Указ. соч. С. 388).

^Jean-Claude Hagege, Seduire, Paris, Albin Michel, 1993, p. 62.

282

то она обычно не выходит за пределы ограниченного набора бросающихся в глаза особенностей их личности (большой живот, лысина, морщинистое лицо), зато когда критика обращена на женщин, то она распространяется даже на самые ничтожные детали, на малейшее несовершенство их лица или тела: внешний облик женщины весь - целиком и полностью -доставляет поводы для беспокойства, вызывает желание и усилия, направленные на то, чтобы сделать его красивее. Женщины демонстрируют куда большую неудовлетворенность собственным телом, чем мужчины: только один мужчина из десяти заявляет о том, что он весьма недоволен своим телом, но зато им недовольна каждая третья женщина. Мужчины если и допускают какие-нибудь натяжки, то больше склонны к положительным оценкам своего тела, а вот женщины имеют тенденцию отступать от правды в сторону занижения оценки собственного тела, в частности, приписывая себе чрезмерную полноту^. К этому следует еще добавить, что к избыточному весу мужчин относятся с большей снисходительностью, чем к лишнему весу женщин, причем такое отношение мы наблюдаем у обоих гендеров*. Толстых мужчин часто описывают как «живущих в свое удовольствие» симпатяг, легко сходящихся с людьми и сердечных. Полных женщин воспринимают скорее как безвольных людей и обвиняют их в том, что они не в состоянии следить за собой. Более суровое «моральное» осуждение усугубляется еще и куда более суровым осуждением по эстетическим соображениям, поскольку тучность считают страшным врагом прежде всего для женской красоты, а вовсе не для мужской.

^Naomi Wolf, The Beauty Myth, op. cit., p. 94.

*Но сколь бы самокритичным ни был женский взгляд, мужчины все равно умудряются судить их еще строже: «Почти все женщины оценивают себя неадекватно. То есть они себя переоценивают. Уродки считают себя симпатичными, симпатичные - хорошенькими, хорошенькие - красотками, красотки - красавицами, херувимы - архангелами. [...] Острый дефицит недооценивающих себя женщин» (Ерофеев Виктор. Мужчины. Указ. соч. С. 108).

283

Мода в той же степени, как и манера использования косметических средств, демонстрирует нам непреходящий характер эстетического превосходства женского пола. Сколь бы дерзким ни был полет фантазии в современной мужской моде, она не выходит за пределы благоразумия и по-прежнему выглядит невыразительной в сравнении с фейерверком женской моды. Да и рубрики «Мода» в женских печатных изданиях не имеют своих аналогов в мужской прессе. Никто не подвергает сомнению тот факт, что мужской рынок парфюмерных и гигиенических продуктов расширился; но нам не следует упускать из виду и пределы, ограничивающие распространение этого феномена. До 1985 года продажа продукции для мужчин росла гораздо более быстрыми темпами, чем продажа продукции для женщин (в среднем она увеличивалась в каждом новом году приблизительно на 5 %). Однако впоследствии этот ритм замедлился, и теперь различия между двумя названными рынками сохраняются почти в неизменном виде. Объем продаж мужской косметической продукции в 1982 году оценивался в 1 миллиард при общей цифре торгового оборота в 11 миллиардов; в 1995 году мужская косметическая продукция дала около 3 миллиардов при торговом обороте, близком к 30 миллиардам: за тринадцать лет доля мужского потребления по отношению ко всему потребительскому рынку ничуть не изменилась и составляет около 10% от общих сумм. Если принимать в рассмотрение одну только декоративную косметику в строгом смысле этого слова, то такой процент окажется гораздо меньше. Общий торговый оборот в этом секторе косметической промышленности достиг в 1995 году 10,7 миллиарда, из них на долю продажи продукции для мужчин приходится всего 115 миллионов, то есть что-то около 1% от всех продаж! Средства, используемые после бритья, дезодоранты, туалетная вода для мужчин - всего этого стало намного больше, но зато декоративная косметика, как известно, по-прежнему остается почти абсолютно запретной для мужчин - и это

284

еще одно свидетельство устойчивости структурной асимметрии в распределении эстетических ролей между мужчинами и женщинами. Для подкрепления высказываний относительно либо исчезновения распределения эстетических ролей по половому признаку, либо неотвратимого усиления «феминизации культуры»^, сегодня любят приводить в доказательство не только новое повышенное внимание мужчин к сохранению стройности и к моде, но и рост потребления мужчинами косметической продукции. Так, 25% мужчин будто бы пользуются теперь увлажняющими кремами и 20% - кремом для губ^. Допустим, что так оно и есть. Однако сколь часто они это делают? К статистическим данным на эту тему следует подходить с большой осторожностью, поскольку известно, что из общей суммы продаж продукции по уходу за лицом и телом, составившей в 1995 году 7,3 миллиарда, только 110 миллионов выпало на долю продукции для мужчин. Даже если эти цифры и не учитывают потребления мужчинами некоторых продуктов, относящихся к разряду «женских», мы пока все равно далеки от культуры, которая характеризовалась бы усвоением мужчинами манеры поведения, считавшейся прежде специфически женской.

Необходимо отметить, что движение по современной реабилитации мужской красоты никоим образом не означает уменьшения существующей между двумя полами асимметрии эстетических ролей и позиций в отношении красоты. Если правда, что мужчины больше, чем прежде, заботятся о своей внешности, то ведь одновременно с этим и женщины многократно умножили усилия, направленные на поддержание красоты (диеты, продукция по уходу за лицом и телом, занятия спортом). И в этом плане разница между одним и другим полом в поведении, в запросах и в переживаниях не уменьши-

^Claude Fischler, «Une feminisation des moeurs?». Esprit, nov. 1993, p. 9-28.

^Le Figaro, 28 nov. 1996.

285

лась. По-прежнему воплощением прекрасного пола выступают именно женщины. Конкурсы красоты, со времени их возникновения в Соединенных Штатах в 1921 году, проводятся почти исключительно среди лиц женского пола. Топ-модели мужчины пользуются, конечно, общественным признанием, однако их популярность не идет ни в какое сравнение с известностью великих нимф: и доказательством тому служит факт, что они получают гонорары в пять или в шесть раз меньшие, чем лучшие из манекенщиц-женщин. Эстетическая хирургия демократизируется, однако от 85 до 90% операций во Франции и 75% в Соединенных Штатах делают женщинам. Сегодня, как и вчера, комплименты по поводу красоты адресуют в первую очередь женщинам: по-прежнему редко можно встретить мужчину-гетеросексуала, который выражает свое восхищение красотой другого мужчины. Если женщина, заглядывая в зеркальце, «наводит красоту» в общественном месте, то это никого не шокирует, но если мужчина станет подробнейшим образом изучать собственное отражение, его поведение не замедлит вызвать улыбки.

Таковы замечания, которые фиксируют границы значимости изменений, произошедших в области внешнего вида. Даже если мужчины и уделяют больше внимания, чем раньше, тому, чтобы хорошо выглядеть, доминирующим остается постоянство обусловленных полом различий эстетических ролей, а также все новое воспроизведение в обществе в качестве прекрасного пола именно женщины. Женщинам по-прежнему отводят эстетическую роль, именно они издавна выступают самыми крупными потребителями средств по поддержанию красоты, именно им особенно сильные душевные раны наносит физическое несовершенство. И успешное развитие демократического равноправия, а также повышение общественной значимости мужской красоты ни в малейшей степени не упразднили структурного неравенства, лежащего в основе воцарения прекрасного пола.

286

Красота, или будущее женственности

Как следует понимать подобное социальное воспроизведение эстетической иерархии полов в самом сердце демократических обществ? Почему эстетическое превосходство женщины продолжает с блеском заявлять о себе в то время, как требования равноправия неуклонно отвоевывают для себя все новые рубежи? Само собой разумеется, что невозможно отделить неизменность женского превосходства в области красоты от гнетущего воздействия тысячелетнего прошлого и от влияния сексуальных ролей, уходящих корнями в очень отдаленные периоды истории. Но одним лишь наследием прошлого все объяснить нельзя: если явление проявляет подобную живучесть, то только потому, что его питают ценности и чаяния, проистекающие из самой современной культуры. Под ударами, с одной стороны, индустрии красоты, с другой - стремления к независимости и к осуществлению собственных личностных возможностей, стародавнее враждебное отношение к плотской любви, к нарциссизму и к макияжу резко ослабевает. Любить самого себя, нравиться и себе и другим, совершенствовать собственный внешний вид - все это стало узаконенной

287

жизненной позицией и вполне легитимным стремлением. В нашем обществе новые стандарты размеров тела усиливают нарциссическую страсть к самолюбованию, к поддержанию своей формы и к улучшению внешности; все наши ценности, ориентированные на технические достижения и активизм, - ценности индивидуалистические и связанные с потребительством - приводят нас к тому, чтобы хотеть для себя всего самого лучшего и менее покорно мириться с тем, что имеешь; они приводят к бунту против фатальной обделенности совершенством и против дряхления, вызываемого старостью. Из всего этого следует, что женские капиталовложения в собственную внешность надо считать не столько пережитком, сколько результатом воздействия современных стандартов тела и личности, а также следствием повышения жизненного уровня и укрепления власти над собой и своим телом.

Разумеется, эти новые нормы касаются и мужчин. Вот почему мужской пол энергичнее, чем прежде, стремится к улучшению своего внешнего вида. И все-таки асимметрия полов в оценке значимости красоты продолжает сохраняться. Проблема заключается в том, чтобы понять, почему динамике такого развития, которое ориентировано на нарциссизм и потребительство, не удается уничтожить патриархальное распределение эстетических ролей по половому признаку. Почему все-таки культура прекрасного пола раз за разом берет верх над динамикой эгалитаристского развития?

Из того факта, что современные общества стремятся к равноправию, вовсе не следует, будто исчезают другие социальные потребности, в той или иной степени противоречащие подобному стремлению. В частности, необходимость формирования сексуальных идентичностей для обозначения различий между гендерами какими-нибудь явными признаками. Ни одно общество до сих пор не избежало необходимости символического выражения разделения полов, построения системы установленных противопоставлений мужчин женщинам и со-

288

циализации такого различия, как мужское/женское. Социальная структурализация в этом вопросе неизбывна, а суть самого вопроса в том, чтобы увязывать подобную структурализацию с присущими сознанию человека когнитивными механизмами категоризации, с универсальной тенденцией, проявляющейся даже у очень маленьких детей и состоящей в обладании способностью классифицировать людей по половой принадлежности и кодировать их на основе бинарных категорий пола. Наблюдая за тем, как дети уже в очень раннем возрасте уклоняются от игр с компаньонами противоположного пола и стараются образовывать группы из партнеров одного с ними пола, Элеанора Маккоби пришла к следующему заключению: «Можно предположить, что мы всегда будем пользоваться и бинарными кодами, и стереотипами»^. То, на чем основывается разделение гендеров, от культуры к культуре меняется, однако сами процессы половой дифференциации и сегрегации универсальны. Даже если наши общества и отказываются в настоящее время от социальных стереотипов гендеров и питаемых неравноправием различий между полами, наивно полагать, будто они смогут избежать установления категорий пола или же создания соответствующих этим категориям стереотипов сексуального поведения. Тот факт, что общество афиширует свои эгалитаристские амбиции, не отменяет потребности в кодировании и в утверждении - тем или иным способом - сексуальных идентичностей. Эстетическое превосходство женского пола как раз и выполняет в нашем обществе эту функцию обозначения полового различия в условиях, когда женщины все более и более настоятельно требуют таких же рабочих мест и таких же высоких должностей, как у мужчин. И именно в силу того, что нормы, устанавливающие равноправие между полами, распро-

^Eleanor Е. Maccoby, «Le sexe, categorie sociale». Actes de la recherche en sciences sociales, #83, 1990, p. 16-25.

289

страняются все шире, отвергающий равноправие идеал женской красоты продолжает существовать, как это ни парадоксально, в качестве инструмента социальной регистрации сексуальных идентичностей. Чем менее настоятельно женщин станут обрекать на «тяжелые» социальные роли, тем больше шансов уцелеть будут иметь различия в «легких» ролях.

Таким образом, завышенная оценка женской красоты служит противовесом современному процессу дестабилизации половых ролей. Нельзя не заметить, что сегодня требования личной независимости прогрессируют одновременно с прогрессом эстетических символов сексуальных различий: бюстгальтеры больше не бросают в огонь, а распространение унисекса по-прежнему весьма ограниченно. Но зато мы можем наблюдать возрождение интереса к соблазнительному нижнему белью, успех Вандербра*^, короткие юбки, макияж у молоденьких девушек, топ-модели «секси» (повышенной сексуальности), весьма далекие от эстетики «железного прута». Мода, декоративная косметика, «возвращение» женственных форм - все в этой связи указывает на пределы в развитии равноправия: теперь, когда революционные идеологии исчерпали себя, женщины хотят всего что угодно, но только не избавления от собственной женственности. Для нас настало время не отрицания эстетических знаков различия между полами, а возврата к настоятельному подтверждению своей идентичности. Женщины хотят иметь возможность участвовать в жизни на равных с мужчинами. Но при этом они не желают быть похожими на них. Женщины не приемлют своего исключения из сферы власти, «двойного рабочего дня», неравной оплаты труда, но обычно они с куда меньшей горячностью отвергают ту эстетическую роль, которая им отводится. Требование равноправия отныне

*Вандербра - особый бюстгальтер, который делает женскую грудь более объемной и сексуальной.

290

сочетается с отстаиванием эстетических различий. Сохранение такого пережитка, как женская красота, - это не архаизм, и его сохранность гарантируется не столько силой инерции, сколько его соответствием новым потребностям в идентичности, а также свойственной постмодерну реабилитацией различий.

Есть и другие коренящиеся в настоящем факторы, которые возрождают превосходство женской красоты. В их числе фигурирует профессиональная деятельность женщин. В начале века многие считали, будто существует противоречие между женским трудом и идеалами красоты: «Женщина будущего, занятая своей работой, изза недостатка времени не сможет прилагать тех усилий, которых требует сохранение красоты»^. Ничего подобного на самом деле не произошло: женщины все больше и больше вовлекаются в профессиональную деятельность, а их заботы о собственном эстетическом виде от этого ничуть не ослабевают. В реальной жизни чем серьезнее становятся профессиональные мотивации женщин, тем больше усилий они затрачивают на уход за собственной внешностью. Женщины, которые работают, накладывают макияж чаще, чем неработающие, они уделяют больше времени своему туалету, чаще ходят в парикмахерскую, больше занимаются спортом и оздоровительной деятельностью, и в целях омоложения они охотнее, чем домохозяйки, прибегают к помощи эстетической хирургии^. Отныне профессиональная деятельность выступает в качестве дополнительного фактора, побуждающего женщин к тому, чтобы тратить время, усилия и деньги ради создания наиболее благоприятного представления о себе, и это для них тем более важно потому, что во многих излюбленных женских занятиях внешнему виду придается особое значение. Вместо того чтобы способствовать сокращению женских вложений

^Marcel Braunschwig, La Femme et la Beaute, Paris, Armand Colin, 1928, p. 241.

^Pierre Bourdieu, La Distinction, Paris, Minuit, 1979, p. 226.

291

в собственный внешний вид, современные условия активной жизни их, напротив, увеличивают для все новых категорий женщин, работающих по найму. В момент своего широкомасштабного вхождения в когорту наемных работников женщины демонстрируют стремление быть материально независимыми, но вместе с тем соблазнительными, равными мужчинам в правах с профессиональной точки зрения, но вместе с тем отличными от них с точки зрения эстетики, конкурентоспособными, но прекрасными. Бурное развитие индивидуалистической и меритократической культуры позволило примирить старину с новыми веяниями, а мощный скачок в развитии такой культуры уничтожил патриархальную антиномию между женской красотой и трудом, между проникнутым эстетическими переживаниями нарциссизмом и производственной деятельностью.

Ко всем этим соображением добавляется еще и то обстоятельство, что мужчины и женщины пользуются разным оружием во имя победы в играх обольщения. С незапамятных времен мужчины для завоевания женщин имеют в своем распоряжении множество средств: это и богатство, и общественное положение, и авторитет, и сила, и ум, и власть, и юмор. Совсем по-иному дела обстоят у женщин, главным «оружием» которых всегда была внешность. У мужчин власть, слава или деньги могут служить заменой мало привлекательному физическому облику; нельзя не признать, что с женщинами ничего подобного не происходит. Богатство не способно компенсировать физическое несовершенство, а влиятельность женщины не делает ее ни желанной, ни соблазнительной. И особо следует подчеркнуть, что подобное неравноправие в области обольщения остается непоколебимо стабильным: и в наши дни все еще можно увидеть пожилых мужчин в паре с молодыми женщинами, но никак не наоборот; и сегодня, как и вчера, мужчины ищут красоту в своих партнершах и ценят ее куда больше, чем женщины. Поступательное развитие равноправия ничего не изменило в этом асимметричном

292

режиме обольщения у двух полов, и нет никаких признаков, позволяющих предвидеть действительное отклонение от подобной тенденции. Мужчин в первую очередь соблазняет внешность женщин, вот почему женщины придают своей красоте исключительное значение. При таких условиях нельзя усмотреть ничего, что могло бы заставить нас отказаться от традиционной завышенной оценки женской красоты. Ни поступательное развитие равноправия, ни прогресс личной независимости, ни развитие рынка красоты не обнаруживают способности покончить с женским превосходством в области внешнего вида. Демократическая революция достигла здесь одного из своих пределов. И завтра женскую красоту будут наделять большей ценностью, чем красоту мужскую: у спирали эгалитаристских ценностей нет ни малейшего шанса на то, чтобы ее раскручивание привело к исчезновению неравенства эстетических ролей в половой сфере.