|
Сергей Соловьев (1885-1942) известен преимущественно как младший представитель знаменитого семейства, давшего России крупнейшего историка - С. М. Соловьева-старшего и гениального философа и религиозного мыслителя - В. С. Соловьева.
Сергей Михайлович Соловьев-младший - поэт-символист, друг Андрея Белого, троюродный брат Александра Блока. Однако его жизнь, начиная с 1913 года, после окончания университета и принятия священного сана, очень слабо освещена. Обстоятельства его присоединения к Католической Церкви и деятельность в качестве священника общины русских католиков восточного обряда в Москве до сих пор вообще не исследовались. Долгое время оставались неизвестными и последние годы творчества Соловьева, когда он работал в качестве поэта-переводчика, и обстоятельства его смерти, исполненные подлинного трагизма. Между тем фигура последнего из рода Соловьевых чрезвычайно интересна сама по себе. Его поэтическое и богословское творчество глубоко самобытно. Центральная тема этого творчества -- осмысление путей к единству Восточной и Западной Церквей, православия и католичества.
Уже в последних классах гимназии Соловьев участвовал в философских и поэтических исканиях молодого поколения русской интеллигенции рубежа веков. Он принадлежал к той, меньшей ее части, которая свою задачу видела не в политической борьбе, но искала, прежде всего, духовного обновления.
Юношей С. Соловьев принадлежал к литературно-философскому кружку "аргонавтов", в который помимо него также входили Андрей Белый, Лев Кобылинский, более известный под псевдонимом "Эллис", его брат Сергей, А. С. Петровский, В. В. Владимиров, П. Н. Батюшков и другие.
Общим для "аргонавтов" было "предчувствие зари", ощущение грядущих эпохальных перемен. Друзья сочиняли стихи, обсуждали философские трактаты, погружались в бурные литературные дискуссии, но при этом жаждали не создания шедевров, не славы, а реального преображения мира, изменения самой структуры материального бытия. Они верили, что стихи и философия могут оказаться реально преобразующей силой. В среде аргонавтов Соловьев Сергей был, прежде всего, глашатаем философии Владимира Соловьева, веры во Христа и в Церковь как средоточие Истины.
В дальнейшем, в университетские годы (1904-1909) мировоззрение Соловьева не претерпевало изменений; он оставался в сравнительно малом кругу интеллигентов, которые объединяли творчество с христианской верой. Вместе с Г. А. Рачинским Соловьев подготавливает к печати один за другим тома "Собрания сочинений" Владимира Соловьева. В литературной полемике он выступает с декларативно-христианскими заявлениями. Но именно эти семь лет жизни он впоследствии назовет бегством из "Дома Отчего".
1913-1915 годы, в частности, стали для Сергея Соловьева новым открытием православия, медовым месяцем в Церкви. Он преклонился перед тем, что до сих пор знал слишком поверхностно, по бытовому. Он постоянно проводит параллели между католицизмом и православием, неизменно в пользу последнего. В католичестве Соловьев видит крупное духовное достижение человечества, но целиком полагает его в прошлом, не сомневаясь в том, что будущее исключительно за православием.
Резко полемизирует в эти годы Сергей Соловьев со своим дядей - Соловьевым Владимиром: "Соловьева лучше всего опровергает он сам. Если католичество - Запад, византизм - Восток, то Россия - не Запад и не Восток, не католичество и не византизм, а возможность полноты вселенского, кафолического, православного христианства. Но может ли она осуществить эту полноту, если <...> ей следует отречься от своего восточного начала и, как ручью, влиться в великую реку Запада?".
Весной 1915 Сергей Соловьев поехал в Галицию, посетил Холм и Львов. Во время этого посещения Галиции Соловьев впервые увидел и оценил католичество с его живой, а не показной архитектурно-живописной стороны.
Уже более не ведет Соловьев речей о "жизненном и деятельном характере" русского православия в пику католичеству. Оказывается, кое-что "есть в католичестве достойного, чего так не хватает Русской Церкви: крепкой организации, церковной культуры". Теперь Соловьев считает, что русское православие с XIV века "делается по преимуществу созерцательным, в духе восточных религий. Соблюдение обрядов и почитание икон - существенная часть христианства - в силу косности, неподвижности и отсутствия новых впечатлений вырождается в суеверие, ханжество и идолопоклонство. Смирение перед Богом вырождается в смирение перед сильными мира сего".
Соловьев все чаще повторяет, что "наша церковь стала накануне рокового кризиса". Но его голос пока еще философически-умозрителен и спокоен. Он весь отдан именно этой, Русской Церкви, твердо уверен в ее неистребимом превосходстве и правоте перед Римом. Соловьев как бы балансирует на острие.
Возвращение "в дом Отчий" стало возвращением к церковной жизни, духовным истоком русского православия, к святоотеческой мысли, пробудило глубокий интерес к монашеству и, в частности, к старчеству. Постепенно у Сергея Соловьева появилось стремление к священническому служению - проповеди о Христе, что естественно'привело его к мысли о поступлении в Духовную Академию. Осенью 1915 Соловьев поступил в МДА, а в начале 1916 был рукоположен в сан священника. В течение нескольких лет обучения в Академии Соловьев находился в непосредственной близости от центра православной богословской мысли: в эти годы происходило решительное, практическое сближение кругов церковных и интеллектуальных. Три года учебы в МДА, погружение в церковную жизнь изнутри заставили Сергея Соловьева довольно решительно определить свою позицию и пересмотреть свое мнение о русском православии.
Вновь ожили в душе "католические соблазны" - например, в конце июня 1916 года о. Сергий познакомился с четой Абрикосовых. Владимир Владимирович Абрикосов и его жена Анна Ивановна закончили Кембридж, пришли от агностицизма к христианству, а в 1908 присоединились к Католической Церкви. В 1910 они вернулись из-за границы и поселились в огромной квартире на Пречистенском бульваре. Абрикосовы стали деятельными миссионерами католичества в среде студенчества и интеллигенции. Летом 1913 они побывали в Риме, встретились с папой Пием X и получили от него одобрение своей деятельности. Тогда же они стали членами "третьего ордена" св. Доминика.
В марте 1917 произошла знаменательная встреча Сергея Соловьева с митрополитом Андреем (Шептицким). Было это в Ярославле, где митрополит дожидался освобождения из ссылки после падения самодержавия. Воспользовавшись наступившей относительной свободой своего положения, владыка встречался с православным духовенством, которое было не безразлично к проблеме соединения Церквей. Среди этих священников в Ярославле оказался и о. Сергий Соловьев, побывавший в Галиции в 1914 году и воочию убедившийся в том, сколь жестоко русская военная администрация обращалась с тамошними униатами. Встреча, несомненно, оказала на о. Сергия большое влияние: ведь это было его первое знакомство с Греко-Католической Церковью.
Теперь уже тезис о соединении Церквей С. Соловьев формулирует по-новому, без разговоров о покаянии Рима, который "от первых веков и до наших дней <...> является средоточием и оплотом церковной свободы".
Настойчиво, из статьи в статью повторяет о. Сергий, что "наша церковь должна будет войти в единство вселенской церкви", что "соединение церквей явится началом возрождения русского православия". Любую тему он приводит к вопросу о соединении. Соловьев первым из русских религиозных мыслителей сформулировал и основной тезис "экуменизма" того времени: "Началом соединения церквей должно быть стремление к любви, единство в вере, и уже затем, как воплощение единства любви и веры - единство внешней организации... Для осуществления этого дела нужна медленная и терпеливая работа нескольких поколений".
Годы революции и гражданская война не стали для Соловьева переломными в глубинном, духовном смысле. Прежние друзья по литературе, Блок, Брюсов, Белый, каждый по-своему, увидели в революции пробуждение новых творческих сил, попытку реально осуществить преображение мира. К отжившему старому миру и сам Соловьев относился безо всяких симпатий; но его-бывшие друзья к этому старому миру с легким сердцем и без особых раздумий причисляли и христианство, всегда для них чуждое. Соловьев же не мог поверить в то, что в борьбе без Христа или, тем более, против Христа может родиться справедливость. Поэтому, например, он отверг "Двенадцать" Блока за попытку - действительно, крайне спорную и поныне - соединить революцию и изначально внешнего для самого Блока Христа. Соловьев писал: "Наши террористы выставляют себя почитателями Христа, который будто бы искажен в церковном сознании. Насколько образ Христа, противопоставленный Христу церковному, соответствует евангельскому Христу, хорошо можно видеть из стихов певца современного сатанизма Блока <...>, призывая к кровавой и дикой оргии, он кончает свои стихи такою сладенькой конфеткой: "в венчике из белых роз впереди Исус Христос". Не имея ничего драгоценного ни в старом, ни в новом, Соловьев, как и многие российские интеллигенты, оказался в вынужденной внутренней эмиграции; стал изгнанником, не покидая России.
Весной 1918 о. Сергий закончил МДА. Еще некоторое время он оставался при Академии доцентом, но занятия и в ней фактически уже прекратились. Случайно появившийся в Лавре богатый мужик-мельник пригласил Соловьевых переехать в хлебные и мирные поволжские места - Большой Карай. Там и провели они самые тяжкие годы гражданской войны, о. Сергий зарабатывал на жизнь, учительствуя в школе, обучал дочерей мельника; служил, видимо, и как священник. Выжить в эти годы было чудом. Умерла средняя дочь о. Сергия - Мария.
В конце 1920 - начале 1921 о. Сергий переезжает в Москву, а жена с дочками остается в уездном городе Балашове недалеко от Саратова.
Возвращение в столицу должно было быть, по-видимому, и возвращением к активной жизни. Действительно, развеянное гражданской войной бытие собиралось в новые формы, открывался непонятный и туманный новый период истории.
Вернувшись из Балашова в Москву в конце 20-го г., Сергей Соловьев начинает поистине "новую жизнь". Он становится поэтом-переводчиком, а также преподавателем истории литературы и классических языков, работает в Румянцевском музее. В 1921-1922 гг. С. М. Соловьев читал лекции по античной литературе в 1-й государственной "профессионально-технической школе поэтики", позднее - до 1928 - в Литературном институте. Заработок - и весьма существенный - давали переводы (вокруг них тогда кормились многие "бывшие"), в первую очередь с греческого (Эсхил, Софокл, Сенека), с латыни (Вергилий), с немецкого (Гете), с итальянского (Тассо). Специально для заработка был выучен английский язык (переводились Шекспир, Диккенс) и польский (для переводов Мицкевича). И хотя многие переводы, конечно, делались в постоянной спешке и не всегда "на уровне". Однако многие переводы С. М. Соловьева, особенно из Софокла, Эсхила, Сенеки, Гете, Мицкевича, стали классическими, некоторые из них публикуются по сей день.
Но это внешние перемены. В духовном же плане радикальной переменой стало присоединение к Католической Церкви. На Рождество 1920 года священник о. Сергий Соловьев присоединился к общине русских католиков. Это явилось немалым событием в кругах русской интеллигенции.
Чем же было вызвано такое решение? С одной стороны, конечно, теми духовными поисками, которые этому предшествовали и влиянием идей дяди - Владимира Соловьева. Но с другой стороны, не следует забывать, что это решение было принято в годы, когда Российская Православная Церковь была раздираема расколами и разделена на взаимно враждующие группировки. У Сергея Соловьева это создавало ощущение неуверенности, а перед лицом надвигающегося на христианство воинствующего безбожия усиливало стремление найти незыблемую опору "в твердом камне Церкви", в "скале Христовой". Таким фундаментом Вселенской Церкви, какой считал, была и остается Церковь Католическая и ее глава Епископ Римский.
Однако переход в католичество для Сергея Соловьева был трудным и мучительным: с 1920 по 1924 год он пережил период сомнений и метаний между православием и католицизмом. Внутренняя раздвоенность усугублялась еще и личной трагедией: о. Сергия покинула жена, которая явно не одобряла его увлечений католицизмом. С уходом жены для С. М. Соловьева рвалась последняя нить, связывавшая его с предреволюционным миром, миром юношеской мечты и веры в грядущее преображение России.
Вот что писал о метаниях о. Сергия Соловьева Экзарх русских католиков Леонид Федоров: "Под первым впечатлением, он "горел, кипел, сверкал", очаровал московскую общину, читал свою книгу "Скала веры", но в то же время сближался с латинскими священниками, говорил о польской миссии в деле обращения России, о необходимости некоторой латинизации восточного обряда, чем немало смущал русских католиков. Видимо, у него была потребности много делать, а еще больше - говорить".
Из письма к Андрею Белому, написанного 15 декабря 1922 г., становится ясно, что колебания между католичеством и православием еще не прошли: "Я продолжаю верить, что кроме Павла есть еще и Петр, и мне кажется, что у тебя всегда была неверная оценка Петра, как начала внешнего, камня фундаментального, но не живоносного. Между тем, вспомни слова: "Блажен ты, Симон, сын Ионин... ибо не плоть и кровь открыли тебе это, а Отец Мой, сущий на небесах"? Все молчали, молчал Иоанн, и один Петр сказал: "Ты -- Христос". Здесь начало католицизма. И пусть в нем много вековых грехов, много демонической жути, но ведь это волшебный лес с чудовищами, в глубине которого таится чаша с божественной кровью. Я отвергнут и католиками, и православными, но все с большей бодростью чувствую, что иду по правильному, хотя очень опасному и скользкому пути".
Из письма к дочери мы узнаем, что в октябре 1923 года о. Сергий еще совершает богослужения в православной церкви деревни Надовражино. В 1924 он пишет работу "Основы вселенского православия", где отношение к католичеству изложено вполне определенно и без недомолвок. Показательно и обращение Сергея Соловьева к Католической миссии помощи России, написанное на бланке этой миссии. В нем о. Сергий передает Ватиканской библиотеке рукопись В. С.. Соловьева "История и будущность теократии". Текст обращения датирован 26 августа 1924 года. Под обращением подпись: Племянник Владимира Соловьева, католический священник восточного обряда Сергей Соловьев.
В те дни о. Сергий продолжал размышлять о путях к христианскому единству. Он считал, что почитание Католической Церковью древнерусских святых могло бы содействовать молитвенному общению католиков и православных и, таким образом, их сближению.
Отметим еще раз мужество Сергея Соловьева, который окончательно связал себя с московской общиной русских католиков именно в тот период, когда она подверглась преследованиям и репрессиям. В конце сентября 1922 года советские власти выслали за границу настоятеля московской общины священника Владимира Абрикосова. Заменивший его священник о. Николай Александров уже в ноябре 1923 был арестован. Вместе с ним были репрессированы настоятельница доминиканской общины мать Екатерина (Анна Ивановна Абрикосова), почти все сестры и многие из прихожан. Часовня властями была закрыта. Часть квартиры Абрикосовых, где размещалась доминиканская община, превратили в "коммуналку". Следствие продолжалось шесть месяцев. Первые четыре месяца Абрикосову содержали в одиночной камере во внутренней тюрьме на Лубянке, к концу следствия ее перевели в Бутырскую тюрьму, где находились и некоторые сестры - члены ее монашеской общины и другие подследственные.
В середине мая 1924 года все арестованные по этому делу получили приговор: различные сроки заключения от десяти до трех лет. В начале июля осужденные были отправлены этапом в Сибирь. Знал ли об этом Сергей Соловьев? Понимал ли, какому риску он себя подвергал?
Конечно, знал и прекрасно понимал, на что он идет. Более того, отсутствие священника в общине побуждает о. Сергия тогда же, в 1924 г., возглавить московскую общину русских католиков восточного обряда, придя на смену арестованному о. Николаю Александрову.
Соловьев служил в храме Непорочного Зачатия на Малой Грузинской улице, где настоятелем был священник Михаил Цакуль. С ним на первых порах сложились хорошие отношения. "Из друзей, - писал Соловьев родным, - все больше дружу с польским священником Цакулем, давно не имел такого хорошего, милого друга, веселого, умного, очень строгого и очень доброго".
"Придел русских католиков в храме Непорочного зачатия Бо-жией Матери был посвящен Остробрамской иконе Богородицы и являлся одним из четырех приделов, расположенных, по обыкновению, во всех латинских храмах, - вспоминает одна из прихожанок о. Сергия, Н. Н. Рубашова. - Придел располагался ближе ко входу в храм и был в отдалении от главного алтаря. Там стояли подсвечники, посреди придела лежала икона праздника, но внешний вид придела сохранял стиль латинской церкви. Иконостаса не было. Облачался о. Сергий в ризнице (сакристии) и выходил с чашей к престолу... Мне много раз приходилось слышать молитвы на церковно-славянском языке в православных храмах, - продолжает Н. Н. Рубашова, - но такого красивого богослужения и таких проникновенных проповедей, как у о. Сергия, мне почти не приходилось слышать. Зимой в храме было холодно, о. Сергий служил в шубе. От соприкосновения с металлом чаши губы его все время были окровавлены". Сам о. Сергий писал 19 января 1925 года дочери Татьяне: "В храме Непорочного Зачатия такой мороз, что св. Причастие в чаше замерзает, и приходиться разогревать чашу на свече и глотать кусочки льда. В виду этого думаю служить в комнате, в полном одиночестве, что я очень люблю".
В 1926 в СССР приехал епископ Мишель д'Эрбиньи, член Общества Иисуса, председатель Папской комиссии "Pro Russia", ректор Папского восточного института. д'Эрбиньи дважды посетил СССР с целью изучения положения религии и Церкви в Советском Союзе. При этом он имел и тайные полномочия по восстановлению католической иерархии в России. д'Эрбиньи, отправляясь в 1926 году в СССР, официально въезжал как простой священник, но по дороге в Россию, проезжая через Германию, был тайно рукоположен в епископы тогдашним папским нунцием в Берлине Эудженио Пачелли, будущим Папой Пием XII. Приехав в СССР, д'Эрбиньи тайно рукоположил четырех новых католических епископов, в том числе и Пия-Эжена Неве, который был назначен апостольским администратором в Москве. Осенью 1926 д'Эрбиньи познакомился с о. Сергием Соловьевым. "Он так меня обнимал и целовал, - писал Соловьев дочери, Н. С. Соловьевой, - что и не знал, как вырваться". В ноябре того же года епископ Неве назначил Соловьева вице-экзархом католиков восточного обряда - то есть, заместителем экзарха Леонида Федорова, находившегося тогда на Соловках. Неве избрал Соловьева своим духовником. О Соловьеве Неве писал в 1930 г.: "Он мне очень помогает. Благодаря своей жертвенности и мало заметному, но эффективному участию в деле раздачи и экспедиции продовольственных посылок населению".
Однако тернистый путь Соловьева был омрачен и столкновением с реальной позицией католической иерархии, тогда еще очень консервативной, по отношению к восточному обряду и русским католикам вообще.
В своих сочинениях о. Сергий выражал уверенность, что "многовековая, неизменная политика пап гарантирует непреложность восточных обрядов и традиций. Конечно, могут быть отдельные злоупотребления, но это потому, что переходит в католичество горстка интеллигентов, часто потерявших всякую связь с родным своим народом и тогда даже не знающих традиций русской церкви". Именно эти "злоупотребления" коснулись и его, например, в 1929 г., когда он послал свою рукопись о преп. Сергии Радонежском в Рим, где цензор сделал следующее заключение: "Нельзя говорить о Сергии Радонежском как о святом, потому что в Русской Церкви не было святых после разделения церквей". А ведь заветной мечтой о. Сергия было, как уже отмечено, именно "совместное почитание католических и православных святых как путь к практическому соединению Церквей".
Существенной чертой духовного руководительства о. Сергия была его способность найти верный тон в отношении к Православной Церкви, тон христианина Церкви Вселенской. Показательно благожелательное отношение к нему православного духовенства. "Во время богослужений в храме Непорочного Зачатия, когда там служил о. Сергий Соловьев, туда часто приходили православные священники, друзья о. Сергия, симпатизировавшие ему и интересовавшиеся католичеством. Уже после присоединения к Вселенской Церкви о. Сергий никогда не выступал против Православной Церкви, со священнослужителями которой у него сохранились дружеские отношения... Он терпеливо и незлобиво принимал непонимание и недоброжелательность к восточному обряду как некоторых латинских священников, так и мирян, и иногда с остроумием, ему свойственным, шутил по этому поводу", - вспоминает Н. Н. Рубашова. Тихоновские иерархи, как, например, епископ Валериан, присутствовали на его службах. Православные священники приглашали служить его в храмах. В 1927 году о. Сергий служил литургию на праздник Вознесения в 60-ти верстах от Москвы.
После антирелигиозной кампании в СССР конца 1928-го-1929-го гг., на Западе в 1930 начался "крестовый поход молитв" в защиту русских христиан. Советская Россия ответила арестами католического духовенства (особенно жесткими были репрессии в поволжских немецких колониях). Печальным образом все эти события отразились и на жизни о. Сергия. В 1928 он был отстранен от преподавания. В 1929 лишен возможности служить в церкви.
С осени 1929 года Соловьев переходит на "катакомбное" положение. "После упразднения общины русских католиков, некоторые прихожане вошли в западную общину храма Непорочного Зачатия, а другие стали собираться для богослужения на квартирах... О. Сергий забрал из храма Непорочного Зачатия несколько облачений, напрестольное Евангелие, антиминс и другие вещи, необходимые для совершения богослужения на дому. Богослужения проходили в катакомбных условиях, присутствовали только несколько человек, служил он всегда по восточному обряду. Престолом у него был обычный, накрытый белой скатертью стол".
Малочисленность общины русских католиков не помогла ей ускользнуть от внимания властей; к тому же любые связи с иностранцами начинали расцениваться как прямое доказательство шпионажа.
В ночь с 15-го на 16-е февраля 1931 года о. Сергий Соловьев был арестован, и одновременно с ним многие прихожане его общины: Екатерина Малиновская, Валентина Сапожникова, Виктория Бурвассер, Нора Рубашова и другие.
Во время пребывания во внутренней тюрьме ОГПУ Сергей Михайлович Соловьев вновь, как и девятнадцать лет тому назад, психически заболел.
Епископ Неве в это время писал в одном из писем в Рим о состоянии отца Сергия, ссылаясь на сообщение Екатерины Малиновской, освобожденной вместе с Соловьевым, следующее: "О здоровье о. Сергия она рассказала очень грустные факты. Он так худ, что при виде его можно испугаться... Ему сказали, что <...> обе дочери арестованы. Вследствие этого о. Сергий потерял способность здраво рассуждать". "В разговоре у себя дома он обронил слова: "Я всех выдал". Правда ли это? Или это игра его воображения? Один Бог знает истину. Нет сомнения, что были использованы все способы давления на этого несчастного, что бы получить от него неизвестно какие признания"
Приговор был вынесен достаточно мягкий: десять лет ссылки в Алма-Ате, столице Казахстана. 25 августа Соловьев был освобожден из тюрьмы, и уже был куплен билет на поезд, но болезнь обострилась. 5 сентября 1931 года Соловьев был доставлен в так называемую "Троицкую колонию"- психиатрическую больницу на станции Столбовая Курской железной дороги в 64 километрах от Москвы.
Пробыл о. Сергий на Столбовой чуть больше года. В ноябре 1932 его выпустили на поруки старшей дочери - Н. С. Соловье- -вой. В течение трех последующих лет о. Сергий большую часть времени проводит в психиатрических клиниках: 1-го Медицинского института, в Донской больнице, в больнице имени Кащенко. В эти годы в свет вышел последний прижизненный литературный труд Соловьева - поэтический перевод трагедий Сенеки.
По воспоминаниям дочери, "болезненное состояние С. М. Соловьева усугублялось тем, что он подверг себя казни, заключавшейся в отказе от всякой деятельности". Н. С. Соловьева пишет: "Отца мучило ощущение своей вины перед теми, кто ему поверил, за ним последовал и оказался в тюрьме. Наступало очередное обострение болезни, и его приходилось в очередной раз помещать в психиатрическую больницу. Он твердил: "Я отравил весь мир! Смотри, - небо темнеет, с него падают мертвые птицы"".
Наконец, 9 июня 1936 года Соловьев в последний раз переступает порог больницы имени Кащенко. В августе 1941 больница была эвакуирована из Москвы в Казань, где он умер 2 марта 1942 года.
Жизненный путь Сергея Соловьева трагичен своей безысходностью, незавершенностью. Но свет веры Христовой освещает этот путь, дает ему смысл, законченность и величие христианского подвига. Его жизнь засвидетельствовала необходимость и возможность соединения разделенных членов Церкви Христовой, чтобы исполнились слова Учителя: "Да будут все едино".
|
